Текст книги "Приживется ли демократия в России"
Автор книги: Евгений Ясин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
В последнее время политологи обращают внимание на то обстоятельство, что во многих вполне демократических странах политические партии утрачивают былое значение. Выражение интересов тех или иных социальных слоев, идеологическая роль партийных программ – все это уходит в прошлое. Во время избирательных кампаний на сознание избирателя обрушиваются потоки пиара и нечистоплотного компромата. На первом плане оказываются внешняя привлекательность и красноречивость лидеров, а партийные съезды превращаются в красочные шоу. Чаще всего в качестве примера приводятся США, где демократическая и республиканская партии как бы «играют» в конкуренцию, но в конечном счете у власти, независимо от конкретного выбора граждан, оказываются одни и те же силы – крупный капитал и бюрократия. Предвыборные обещания редко исполняются: республиканцы делают примерно то же, что до них делали демократы, и наоборот.
Впрочем, мне ситуация видится в несколько ином свете. На деле оказывается, что партии все же имеют разные избирательные базы: демократы всегда опираются на либеральную (в американском смысле, т. е. левую) интеллигенцию, профсоюзы, национальные меньшинства, средний и малый бизнес. Республиканцы – консерваторы, популярные в американской глубинке, – на самом деле представляют крупный бизнес. Партии всегда предлагают разные точки зрения, критикуя своих оппонентов: демократы выступают за повышение роли государства, за социальные программы; республиканцы – наоборот, за уменьшение роли государства, сокращение налогов, за более либеральную (в нашем смысле) экономику. Сходство реальной политики объясняется просто: независимо от партийных пристрастий элита старается действовать в национальных интересах. В отношении национальных интересов и тех ограничений, с которыми следует считаться победителям, существует единая позиция. Таким образом, поле разногласий сужается, и если бы кто-то стал действовать иначе, оппоненты и СМИ немедленно отметили бы произошедшие отклонения. Такой порядок гарантирует стабильное и динамичное развитие.
Иногда высказывается мнение, что политические организации вытесняются некими информационными партиями (Марков 2004: 22), основанными на господстве медиагрупп или корпоративных кланов. Подобного рода вещи действительно встречаются в современном мире, в форме эксцесса это можно наблюдать и в России, где вообще склонны «видеть бревно в чужом глазу». Так что, на мой взгляд, слухи о вырождении политических партий сильно преувеличены.
В СССР существовала одна партия. Уже поэтому ее нельзя считать подлинной, поскольку партии создаются для участия в политической борьбе, подразумевающей конкуренцию. КПСС рухнула вместе с режимом, побежденная движением «Демократическая Россия», не имевшим по итогам выборов 1990 года большинства мест в Верховном Совете РСФСР. Во времена своего расцвета это была внепарламентская сила, но вскоре после событий августа 1991 года она распалась. Ельцин тогда не захотел стать лидером той или иной политической организации, так как боялся потерять личную популярность, связав свое имя с одной из группировок. Этот факт уже с самого начала предопределил низкую значимость партий в России. То же случилось и на выборах 1993 года: Ельцин был объявлен отцом всех россиян, а по итогам голосования победу праздновал В. Жириновский.
В 1993 году по инициативе депутата В. Шейниса была принята смешанная пропорционально-мажоритарная система парламентских выборов, главная идея которой состояла в укреплении партий: этому способствовало пропорциональное распределение мест в Думе по числу голосов, полученных по партийным спискам. Однако реального позитивного эффекта эта мера не принесла. Партии не стали играть важную роль в политической жизни, не завоевали признание граждан.
Причины слабости российских партий:
Вячеслав Никонов выделяет следующие причины слабости партий в новой России (Никонов 2004: 52—54):
1. Слабая дифференциация интересов социальных групп и низкий уровень осознания ими своих групповых интересов.
Правда, создание партий могло бы содействовать осознанию общности интересов. Многие политические группы предпринимали попытки непосредственного обращения к поддерживавшим их социальным стратам, но население не реагировало на партийные призывы. Но почему? Этот тезис не отвечает на вопрос, а заставляет задавать новые.
2. Отсутствие государственной политики, нацеленной на формирование действенной партийной системы.
Этот тезис проблематичен: почему партийным строительством должно заниматься именно государство?
3. Регионализм российской политики: после распада СССР складывались не столько федеральные партии, сколько многочисленные региональные организации.
Судить сложно. В этом случае подобные организации могли бы победить на выборах только в своем регионе. А сегодня «Единая Россия» и КПРФ имеют свои организации во всех частях России.
4. Отсутствие исторической традиции политической борьбы, организованной по партийному принципу.
Бесспорно, в относительно краткий период русской истории, с 1905 по 1917 год, партии не имели возможности влиять на решение ключевых государственных проблем.
5. Апогей партийного строительства в постсоветской России пришелся на «антипартийную эру».
Дискредитация КПСС придала самому термину «партия» негативное звучание. Россияне не понимают, зачем нужны партии, и отрицательно относятся к их деятельности. Отсюда, в частности, и популярность модели «непартийной власти».
6. Когда шла борьба с КПСС, был принят ряд норм законодательства, ограничивающих роль любых партий, включая запрет на совмещение партийных и государственных постов, чего нет нигде в мире, или признание в качестве участников избирательного процесса не только партий, но и общественных организаций, например, общества собаководов. Последняя норма устранена только в 2002 году.
7. Наконец, главное: партии сильны настолько, насколько значим «приз», за который они борются.
Пост президента, премьер-министра более значим, нежели возможность организовать парламентскую фракцию. В России отсутствует реальная политическая конкуренция, партии не допускаются к борьбе за главный приз – власть.
И это, я думаю, основная причина слабости наших партий: никто не собирался делиться с ними властью, которая передается на персональной основе. В. Путин тоже стал президентом не как лидер партии, он лишь симпатизировал одной из них, получившей большинство голосов и приобретшей имидж «партии власти», реальными рычагами влияния при этом не располагая. Вдумайтесь в само понятие «партия власти»: такая партия голосует за «власть», но не формирует программы и не выдвигает лидеров. Тем не менее партии в России формально функционируют, начиная с выборов 1993 года, и их развитие дает немало пищи для размышлений.
В выборах 1993 года участвовали партии, возникшие спонтанно, «снизу», за исключением, возможно, ЛДПР, про которую говорят, что ее создал КГБ в противовес силам демократии. ЛДПР, впрочем, уже переросла (если это правда) своих «изобретателей» и нашла своего избирателя. ДВР называют «партией власти» того времени, однако не власть ее создавала. Эта партия выросла на обломках «Демократической России», выбрала новым лидером Гайдара, после 1992 года осознавшего всю невозможность оставаться технократом, как бы ему ни претила политика. В октябре 1993 года он ушел к зданию Моссовета вопреки воле своего начальника Виктора Черномырдина, который впоследствии поддержал совсем другую партию – Партию российского единства и согласия (ПРЕС), куда ушли С. Шахрай, А. Шохин, Г. Меликьян, считавшие позицию Гайдара слишком радикальной. Затем Черномырдин сформировал партию «Наш дом – Россия» (НДР), первую «партию власти» в современном смысле слова. «Яблоко» было с самого начала самостоятельной силой, принципиально противостоявшей либеральным реформаторам как демократическая оппозиция. Ситуация с КПРФ представляется вполне очевидной.
Накануне выборов 1995 года в умах кремлевских политстратегов созрела мысль о создании двухпартийной системы. Собственно с этого времени начинается партстроительство в квазисоветском смысле, которым занимались не сами партии, а современный аналог ЦК КПСС или имперского двора – Администрация Президента РФ. Партию власти – НДР – возглавил Черномырдин, на место левого лидера прочили И. Рыбкина. Впрочем, из этой затеи ничего не вышло. НДР удалось набрать 10, 13% голосов по партийному списку (т. е. меньше, чем ЛДПР), а левая партия вообще не состоялась. Политтехнологии еще не были отработаны, административный ресурс не функционировал столь четко, как это происходит сегодня. В то же самое время выборы показали более или менее реальные предпочтения россиян.
В 1999 году ситуация уже была существенно иной. Кремлевская администрация предприняла все возможное, чтобы предотвратить победу партии Лужкова–Примакова (ОВР), которая казалась практически неизбежной. Власть не могла опереться на СПС – преемника ДВР, поскольку партия либеральных реформаторов считалась в народе виновником всех современных российских бед – от либерализации 1992 года и приватизации до дефолта 1998 года. СПС в любом случае не мог набрать большинства голосов и стать конкурентом ОВР и КПРФ. Тогда был придуман, согласно ряду версий – Б. Березовским, гениальный выход из ситуации – создать новую партию, народную, и «раскрутить» ее с применением всех мыслимых и немыслимых технологий. Новая партия не имела определенной идеологии, но равнялась на популярных лидеров. Первыми из них были С. Шойгу и могучий борец А. Карелин. Вслед за тем Путин, очаровавший россиян лозунгом «мочить в сортире», намекнул избирателю, что он будет голосовать за новую партию, «Единство». Крохи его симпатий достались СПС, один из лидеров которого – С. Кириенко положил на стол будущему президенту увесистый труд, содержавший программу реформ. СМИ, за исключением НТВ и левой прессы, как могли пропагандировали новую партию.
Вложение средств оправдало себя, и «управляемая демократия» победила: «Единство» заняла второе место после КПРФ (23, 2% против 24, 3%), а с учетом одномандатников, примкнувших к партии власти, – первое. ОВР набрала всего 13%. Власть также могла рассчитывать и на СПС – 8, 5%. Впрочем, и КПРФ, и ЛДПР были вполне открыты для сотрудничества.
Однако Кремлю этого показалось мало. Складывается впечатление, что кому-то за зубчатыми стенами все время надо было доказывать свою необходимость. Первый маневр власти состоял в компромиссе с коммунистами: все комитеты Думы были поделены на две части, между «Единством» и КПРФ. Может быть, кремлевским политтехнологам вновь померещилась американская двухпартийность – КПРФ могла бы выполнять функцию социал-демократов.
Второй маневр – союз с ОВР, что кажется вполне естественным, ведь обе партии представляли разные группы бюрократии. До выборов борьба шла за высший пост, за ключевые позиции, за личную безопасность и безопасность капиталов. Теперь эти вопросы разрешились, продолжение борьбы было не в интересах бюрократии, всегда предпочитающей жесткую властную вертикаль. Различия во взглядах и в идеологии в данном случае представляются менее важными. Кремль принял Лужкова и Шаймиева под свою опеку, появилась «Единая Россия», консолидированная партия власти, которая вместе с группами «Регионы России» и Народной партией Геннадия Райкова получила в Думе конституционное большинство. Ни коммунисты, ни правые больше власти нужны не были, произошло перераспределение думских комитетов. «Единая Россия» нуждалась в едином лидере, доверенном лице президента. Первым в этой функции выступил Б. Грызлов, вначале совмещавший партийное лидерство с постом министра внутренних дел. После усмирения губернаторов и консолидации партии власти административный ресурс в руках Кремля стал работать значительно эффективнее.
Опасность отныне могла исходить только от внутренних разногласий в самой кремлевской администрации, которая полностью управляла и партийным строительством, и обеими палатами парламента. В какой-то момент борьба группировок привела к тому, что «силовики», питерские чекисты, пришедшие с Путиным, стали пропагандировать Народную партию в противовес «Единой России», слепленной А. Волошиным и В. Сурковым, представителями так называемой «семьи». Вскоре все встало на свои места: ушел Волошин, а вслед за ним, уже накануне президентских выборов – Михаил Касьянов. Семейная группировка оказалась рассеяна. Райков также перестал интересовать новую президентскую команду.
Третий акт партийного строительства сверху – парламентские выборы 2003 года. Насколько я понимаю, главная задача власти тогда состояла в получении конституционного большинства, что позволило бы свободно менять Конституцию в следующем избирательном цикле. Достижение подобной цели требовало обеспечения полного доминирования «Единой России» и поражения КПРФ. Все главные СМИ непрерывно показывали репортажи с участием Путина, Грызлова, Шойгу. Губернаторы получили особые разнарядки с указанием процента, который должна была набрать на выборах «Единая Россия». В качестве противовеса КПРФ возникла «Родина» С. Глазьева и Д. Рогозина: джинн был неосторожно выпущен из бутылки, так что впоследствии пришлось разбивать союз этих политических лидеров.
Давление на правых в тот момент было явно излишним, следовало лишь умело воспользоваться царящими в их стане противоречиями. Когда речь заходит о причинах поражения либеральных партий на выборах 2003 года, наряду с прочими факторами следовало бы отметить, что в глазах многих избирателей место правой партии заняла «Единая Россия». Партия власти и сам президент воспринимались как сила либеральная и демократическая и к тому же были овеяны духом патриотизма и государственности, которых правым явно не хватало.
В итоге мы стали свидетелями полного триумфа «управляемой демократии»: власть получила конституционное большинство в Думе, так как одномандатники почти в полном составе перебежали во всевластную фракцию «Единой России». КПРФ потеряла значительное число мест и оказалась под угрозой раскола. «Полуторапартийную» модель можно считать окончательно построенной – на основе главной партии, вокруг которой ручные ЛДПР и «Родина» устраивают игры в оппозицию. Важно, что нарисованная картина является плодом трудов кремлевской администрации, партийного строительства сверху.
Еще недавно в робких ростках протопартий можно было различить перспективы многопартийной системы, стоило лишь повысить ценность политического «приза». В настоящий момент партийная площадка окончательно зачищена. Какая в этом необходимость? С точки зрения развития демократии, даже управляемой, – никакой: с 1999 года Дума была вполне управляема. С точки зрения усиления личной власти президента или власти его команды – независимо от выборов и от завершения сроков законных полномочий – да, была. При этом все встает на свои места.
8. 2. Избирательная системаИзбирательная система должна быть построена так, чтобы, с одной стороны, обеспечивать представительство во власти всех слоев населения, а с другой – отбирать лучших, быть каналом рекрутирования в элиту одаренных, умных, энергичных и вместе с тем толерантных, договороспособных руководителей. Требования эти весьма противоречивы. Та избирательная система будет лучшей для данной страны в данных условиях, которая будет держать все эти условия в равновесии. С точки зрения тех, кто уже обладает властью и ценит ее больше, чем абстрактные демократические ценности, лучшими кандидатами в представительный орган окажутся не просто вменяемые, но управляемые, послушные люди. Здравое требование может быть доведено до абсурда.
В последние годы в избирательное законодательство были внесены многочисленные, в том числе и весьма разумные, поправки. Одновременно они привели к тому, что процесс формирования парламента оказался подконтролен исполнительной власти во главе с президентом. Я подчеркиваю – во главе с президентом, ибо в современной российской ситуации глава государства может считаться стоящим над всеми ветвями власти. Вообще принцип разделения властей не согласуется с построением силовой вертикали. Новейшие инициативы президента, как я постараюсь это показать, продолжают и развивают избранную однажды политическую стратегию.
Как известно, при всем многообразии форм существуют два основных типа избирательных систем – пропорциональная и мажоритарная. Первая создает наиболее полное представительство, при этом способствует прохождению в парламент большого числа партий, что снижает его работоспособность. Мажоритарная система, напротив, отдает победу одному из многих, тому, кто получил на выборах наибольшее число голосов. Тем самым она больше нацелена на отбор лучших (с учетом случайностей, разумеется) в ущерб представительности. Крайности обеих систем снимаются: при пропорциональной системе введением процентного барьера, который должна набрать партия, чтобы пройти в парламент; при мажоритарной системе – голосованием в два тура. Обычно при выборах глав исполнительной власти применяется мажоритарная система. Она же используется при выборах законодательной власти в США, Великобритании, Франции и прочих странах. В других государствах, например скандинавских, принята пропорциональная система.
Предположим, что выборы считаются наиболее демократичными, когда учтены предпочтения каждого избирателя. Это со всей очевидностью предопределяет выбор пропорциональной системы, хотя доподлинно неизвестно, может ли максимальная представительность считаться идеалом демократии; мажоритарная система в соответствующих условиях не менее демократична, хотя и менее представительна.
Если принять только что озвученный тезис, соотношение между долей избирателей с одинаковыми предпочтениями и долей депутатов в парламенте, которые этим предпочтениям соответствуют, будет равно единице. Согласно теории Ф. Алескерова, в этом случае так называемый коэффициент удельного представительства Rравен 1, и мы имеем дело с идеально пропорциональной системой. Всякое отклонение сверх единицы снижает представительность.
Индексы удельного представительства и представительности парламента.
Индекс удельного представительства подсчитывается по формуле:
N– число партий, прошедших в парламент; ri– доля мандатов, полученных i-й партией от общего числа мандатов, распределяемых по пропорциональной системе; vi– доля голосов, полученных i-й партией на выборах от общего числа проголосовавших.
Значительный перепад значений этого индекса от 1993 к 1995 году объясняется введением 5-процентного ценза, который преодолели лишь 4 партии из 46 (КПРФ, ЛДПР, НДР и «Яблоко»), в сумме набравшие 50, 5% голосов. В итоге почти половина избирателей не имела в Думе своих представителей.
Минус этого показателя в том, что он учитывает только те голоса, которые поданы за партии, прошедшие в парламент.
Другой показатель – индекс представительности парламента ρ, учитывающий неявку избирателей и голоса «против всех», – может быть рассчитан по формуле
где η – доля избирателей, не пришедших на выборы; α – доля голосов, поданных против всех.
Чем больше значение этого показателя, тем выше степень поддержки парламента населением. В таблице 8. 1 приведены значения Rи ρ для выборов в российскую Государственную думу и в парламенты ряда других стран.
Таблица 8. 1. Индексы удельного представительства и представительности парламента (R и ρ) для выборов в ряде стран.
* В Турции избирательный барьер составляет 10%.
Источник: Алескеров, Платонов 2003; данные за 2003 год получены от Ф. Алескерова.
Теперь вернемся к истокам современной избирательной системы России. Указом Президента РФ от 1 октября 1993 года было введено в действие Положение о выборах депутатов Государственной думы в 1993 году. Указом от 11 октября того же года был утвержден порядок формирования Совета Федерации. Первый из указов вводил смешанную систему: в Государственную думу половина депутатов избиралась по пропорциональной системе, по партийным спискам; другая половина – по мажоритарной системе, в одномандатных округах. Принять сразу мажоритарную систему считалось невозможным, должен был пройти определенный период, во время которого появились бы партии, способные участвовать в конкурентной политической борьбе. Принять полностью пропорциональную систему также казалось рискованным. Смешанная система тогда представлялась разумным балансом. Ее и поддерживали демократы, полагая, что она поможет им победить на выборах.
Конституция, принятая 12 декабря 1993 года, регламентирует весьма ограниченный объем вопросов избирательного права.
Но она, а также Федеральный закон «Об основных гарантиях избирательных прав граждан Российской Федерации» (1994) закрепили смешанный принцип выборов в Государственную думу, оставив субъектам Федерации право самим определять порядок выборов в свои законодательные собрания.
26 ноября 1996 года был принят Федеральный закон «Об обеспечении конституционных прав граждан Российской Федерации избирать и быть избранными в органы местного самоуправления», имевший целью стимулирование активности избирателей в выборах в органы местного самоуправления. Население некоторых субъектов Федерации не настаивало на своих правах в силу неукорененности демократических институтов. Федеральный центр в данном случае выступил инициатором распространения демократии, но при этом вторгся в компетенцию регионов.
С этого момента стала набирать силу тенденция к централизации регулирования выборов на всех уровнях. Эта тенденция особенно ярко отразилась в Федеральном законе 1997 года «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», который ввел централизованный организационно-правовой механизм в виде системы избирательных комиссий с субординацией между ними по вертикали, подробно регламентировав большинство избирательных процедур, которые прежде определялись регионами. Принятые затем Законы «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального собрания РФ» и «О выборах Президента РФ» оставили Центризбиркому право давать регионам различного рода инструкции и разъяснения. В ходе избирательных кампаний 1999 и 2000 годов к ним прибегали довольно часто и не всегда в точном соответствии с законодательством (Российское народовластие 2003: 194).
По сути, это отправной пункт для анализа эволюции российской избирательной системы в последние годы. Она началась с превращения Центризбиркома в своего рода министерство по выборам, обладавшего бóльшим удельным весом, чем законодательные органы, и в то же время подверженного влиянию федеральной исполнительной власти, прежде всего Администрации Президента РФ. Напомню (см. главу 2), что в теории предпочтительной считается децентрализованная система, при которой Центризбирком вообще отсутствует – именно потому, что зачастую оказывается подверженным влиянию со стороны власти и повышает опасность не поддающихся контролю манипуляций.
Далее процесс изменения избирательной системы в России можно разделить на два этапа: первый, эволюционный, до 13 сентября 2004 года, когда власти продолжали добиваться повышения управляемости избирательного процесса минимальными средствами, путем внесения сравнительно незначительных изменений в законодательство; и второй, после предложенного президентом отказа от смешанной избирательной системы 1993 года и перехода на пропорциональную систему голосования только по партийным спискам. Впрочем, дискуссия по этим предложениям началась несколько ранее.
Но будем двигаться по порядку. Сначала завершим рассмотрение первого этапа, начиная с организации иерархии избирательных комиссий.
Независимость избирательных комиссий от органов государственной власти является краеугольным камнем в системе гарантий избирательных прав граждан. Это очевидно по определению. Но российская практика выборов, включая выборы 1999—2001 годов, продемонстрировала явную зависимость избирательных комиссий от региональных и местных властей. В этом и состоит их административный ресурс. Для преодоления подобной зависимости в 2003 году были приняты поправки к Федеральному закону «Об основных гарантиях…», и Центризбирком получил приоритетное право назначать двух членов избирательной комиссии субъекта Федерации и ее председателя. Аналогичное право получили избиркомы регионов по отношению к нижестоящим комиссиям. Эта мера не гарантировала независимости избиркомов от органов соответствующего уровня, а только перераспределяла полномочия наверх (Российское народовластие 2003: 197). В 2002 году был принят Закон о политических партиях, внесший ряд важных новаций в избирательное законодательство. Политические партии получили исключительное право на участие в выборах в органы государственной власти, другие общественные объединения сохранили право участия в выборах только на местном уровне. С целью ограничить влияние олигархических группировок на политические партии при прохождении в парламент им предоставили государственное финансирование, правда, в мизерных количествах. Напротив, жесткое ограничение размеров избирательных фондов при нынешних нравах создает дополнительные стимулы к нарушению закона, зато власти имеют теперь новый инструмент для давления на оппозицию. Введено фиксированное членство в партиях, как было в КПСС, что противопоказано крупным современным электоральным объединениям, поскольку малое число членов может препятствовать привлечению голосов избирателей. Новация ноября 2004 года – для участия в федеральных выборах партия должна насчитывать не менее 50 тысяч членов. Усилению роли федеральных партий должно способствовать распространение на представительные органы субъектов Федерации смешанной избирательной системы с избранием не менее половины депутатов по партийным спискам. Права регионов оказались в этом вопросе еще более ограничены, при том что федеральным партиям законодательно предписано участвовать в региональных выборах.
Важнейшая мера – повышение процентного барьера с 5%, установленных в 1995 году, до 7%, начиная с выборов 2007 года. Формально это шаг в сторону отсечения более мелких партий и повышения работоспособности парламента. Однако в нынешних условиях, когда число партий в парламенте и так было невелико (в Думе 1999—2003 годов было всего 5 партий, преодолевших 5-процентный барьер), а партийная система еще не имела возможности для нормального развития, соревнуясь лишь за парламентские фракции, представительству основных политических течений в Думе будет нанесен серьезный ущерб. Напротив, лучшие условия получит «партия власти», ей будет легче монополизировать парламент. Это показали уже выборы 2003 года, на которых 5-процентный барьер еще существовал.
В. Никонов – сторонник мажоритарной системы с двумя партиями, и до предложения Путина 13 сентября он полагал, что такая система должна формироваться естественным путем. Россию же к этому толкают в принудительном порядке, что «прекрасно вписывается в российскую политическую традицию с ее тенденцией все централизовать, регулировать и не пускать естественные процессы на самотек» (Никонов 2004: 57). Вопрос в том, приведет ли следование подобным традициям к результатам, которые и так могли быть достигнуты, или в итоге исполнительная власть окажется в большей степени способной контролировать ход выборов. Проведенный анализ показывает, что большинство изменений в избирательном законодательстве после 2000 года по отдельности имели свои резоны, но в целом тенденция складывалась именно в пользу «российской» традиции, в пользу неуклонного усиления управляемости выборов.