Текст книги "Сон после полуночи"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Мне? Своему любимому и обожаемому цезарю?! – не слушая тянущего его за полу рваного плаща назад, ко дворцу, Нарцисса, прошептал Клавдий. – За что?!!

Он поднял выроненные монеты, протянул их на ладони шумевшей толпе и, показав рукой на дворец, где была его библиотека и рабочий кабинет с рукописями, пробормотал:

– Вот... Мне больше ничего не нужно! Возьмите, если я этим обидел вас...

Этот его жест и слова переполнили чашу терпения римлян.

– Да он издевается над нами! – послышался вопль.

– Возьми себе эти грязные ассы, на которые ничего нельзя купить!

– И засунь их в глотку друзьям-кровососам!

– Бей их!

Сминая преторианцев, толпа хлынула вперед. Вид крови своих товарищей только раззадорил простолюдинов.

Клавдий во все глаза смотрел, как приближаются к нему размахивающие руками люди. Что-то ударило его в плечо. Пошатнувшись, увидел, как от него отскочил, упав на мостовую серо-зеленый камень. Второй угодил ему в шею. Третий – в лицо...

Дико закричал, бросившись к толпе, кто-то из друзей. Кто это был, Клавдий так и не понял. Его, обезумевшего от страха, не в силах постичь происходящего, подхватили под руки подоспевшие германцы-телохранители и, отбивая от наседавших людей своими длинными мечами, успели-таки втолкнуть в дверь императорского дворца...

Целый час Ксенофонт отпаивал снадобьем Клавдия, который от потрясения потерял дар речи и только беспомощно озирался по сторонам.

Рядом с ним находились Агриппина с Нероном и воспитатель наследника – Сенека, возвращенный из ссылки женой императора.

– Нарцисс... Паллант... – наконец, разлепил бесцветные губы Клавдий – Где они?..

– Да живы, живы! – не скрывая сожаления, ответила Агриппина. – Что с ними сделается? Вителлий – тот, действительно, плох!

– Его хватил удар, когда он попытался остановить толпу, и думаю, что ему не дожить до сегодняшнего вечера! – подтвердил Ксенофонт.

– А Каллист?

Наверняка уже дома! – усмехнулся Сенека и пояснил императору: – Трясется, чтобы чернь не раздробила хотя бы одну из тридцати колонн, что поддерживает его дворец! Ведь это было бы для него хоть и не самым большим, но все же убытком – ибо даже государство сумело приобрести для театра лишь три подобных колонны. На большее – увы, в казне не хватило средств!

Да-да, деньги... Где же их взять, чтобы накормить народ? – пробормотал Клавдий. – Казна пуста, совсем пуста...

Так войди в долю с Нарциссом и Паллантом, и у тебя будет вдоволь денег! – спокойно посоветовал Сенека.

С минуту Клавдий ошеломленно смотрел на него, потом прошептал:

О, боги... а меня забросали камнями!

То были не камни, а хлеб! – поправил императора философ.

– Х-хлеб?..

– Да, цезарь хлеб, который едят твои сограждане, и которым они, справедливости ради, надо сказать, имеют все основания быть недовольными.

– Что же ты раньшё не сказал мне об этом?

– Чтобы снова отправиться на Корсику?

– Ну, нет! Хватит! – простонал Клавдий, не замечая, что с его губ уже срывается пена. – Мои книги читают во всех концах римского мира... Я пишу о царях, осуждая их за ошибки, а сам? С кем сравнят мои потомки – меня?! И какую пищу я оставлю будущим историкам, которые станут писать о времени моего правления? Тот самый хлеб, которым меня забросали на форуме?! Привратник! Где мои «друзья»?!

Если через час... нет – через полчаса здесь не будет Нарцисса, Палланта и всех остальных, то...

Он не успел договорить.

Привратник, впервые видя цезаря в таком состоянии, зажал под мышкой золоченную трость и опрометью бросился вон из спальни.

Нерон озорно свистнул ему вслед.

– Что? – повернулся к нему Клавдий. – Как ты смеешь? Британник! Где Британник?

Где мой сын?!

Теперь уже Ксенофонт выбежал в коридор и через несколько минут вернулся с Британником, бледным и болезненным, в отличие от пышущего здоровьем и сытостью Нерона, юношей.

Император обнял сына и, не скрывая слез, принялся целовать его, желая, чтобы он поскорей вырастал и принимал от несчастного, обманутого всеми, отца отчет в его государственных делах.

– Ранивший – исцелит1! – по-гречески воскликнул он и, выдержав взгляд Агриппины, которая одной рукой гладила голову Нерона, а другой протестующе указывала на Британника, добавил. – Пусть, наконец, у римского народа будет истинный, а не усыновленный цезарь!

Не успела Агриппина придумать, чем бы ей на этот раз очернить Британника в глазах его родного отца, как двери распахнулись, и один за другим в спальне стали появляться Нарцисс, Паллант, Каллист и Полибий.

– Вот что, друзья мои! – вкладывая в последние слова, особый смысл, сказал Клавдий. – Я долго не замечал ваших грехов и прощал вам то, за что любой другой римлянин, будь он сенатором или даже консулом, давно бы лишился жизни, как лишился ее, скажем, Силан! Ради выгоды, прихоти любого из вас я щедро раздавал должности, прощения и наказания, даже не спрашивая, за что вы казните одного человека и милуете другого! Но чем вы отплатили мне за это доверие?

Он обвел взглядом каждого вольноотпущенника и тоном, какого они никогда не слышали от слабохарактерного и миролюбивого императора предупредил: Слова оракула Телефу, который был ранен копьем Ахилла и которого должна была исцелить ржавчина того же копья.

– Если через месяц... нет! Если ровно через две недели вы не накормите народ и не наведете в Риме порядок, то...

– Накормим, цезарь! – клятвенно прижал ладони к груди Нарцисс.

– Наведем порядок, можешь не сомневаться! Только не гневайся так на нас! – пролепетал Паллант. – Как говорит мудрейшая латинская пословица – человеку свойственно ошибаться...

– Мы сейчас же отправимся ко мне во дворец и составим нужные эдикты! – добавил Каллист.

– За кувшином такого дорогого вина, которое не может позволить себе даже цезарь? – вскричал Клавдий. – Среди твоих тридцати колонн? А может, закусывая из серебряного блюда, для отливки которого пришлось раздвигать стены мастерской?

Вот уж поистине, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру! – намеренно исказил он другую, не менее известную, пословицу и хотел, было, потребовать отчета от вольноотпущенников за все десять лет, но, вспомнив, что его ждет недописанная история Карфагена, вяло махнул рукой:

– Ладно... Делайте пока это дело, а я, как только завершу историю карфагенян, будьте уверены, проверю все до единого эдикты, которые подписывал, доверившись вам.

Позвав с собой Британника, он направился к выходу.

– Да-а... – первым вымолвил Паллант, едва только захлопнулась дверь. – Надо срочно что-то предпринять!

– Что? – видя усмешки на лицах Сенеки, Нерона и Агриппины, простонал Каллист.

– А вот что, пиши! – приказал Нарцисс сидевшему в углу скрибе: – Первое: обеспечить твердую прибыль торговцам, которые помогут срочно доставить в Рим продовольствие...

– Но сейчас зима – штормы, бури! – напомнил Полибий.

– Поэтому мы пообещаем всем, кто пострадает от бури, что возьмем убыток на себя! – кивнул Нарцисс.

– На себя? – поморщившись, переспросил Паллант.

– Второе! – не слушая его, продолжил Нарцисс. – Предоставить большие льготы для лиц всякого сословия...

– Гражданам – свободу от закона Паппия-Поппея! – вставил Каллист.

Нарцисс кивнул скрибе: пиши!

– Латинам – гражданское право! – добавил Гарпократ.

– Годится! – одобрил Нарцисс и, подумав, продиктовал: – А также предоставить гражданское право всякому латину, который построит морской корабль, способный вместить не менее пяти тысяч модиев зерна...

– Десяти тысяч! – поспешно поправил Паллант и, встретив недоверчивый взгляд Нарцисса, пояснил: – За такое право эти люди пойдут на любой риск и не то, что за две – за неделю завалят Рим хлебом!

Нарцисс с трудом дождался, когда раб допишет последнее слово и, приложив к пергаменту свой перстень с изображением Клавдия, помахал готовым эдиктом перед лицами друзей и Агриппины:

– Вот наша вольная, по крайней мере, до тех пор, пока цезарь не допишет историю Карфагена!

– А при чем тут мы? – нахмурилась жена императора.

– А разве мы одни составляли за него эдикты? – вопросом на вопрос ответил Нарцисс. – И мы одни превратили в твое золото доходы с провинций, на которые можно было бы накормить римлян на пять лет вперед?

Агриппина жестом приказала скрибе удалиться и обеспокоено взглянула на своего давнего врага:

– Не время разводить ненужные споры, Нарцисс! Неужели ты думаешь, что мой муж действительно выполнит свое обещание?

– Думаю? – удивился Нарцисс. – Да это было написано на его лице! И не только проверит эдикты, но и напишет новое завещание, лишив этим права наследства Нерона.

– Думаю, что это он сделает в первую очередь! – подал голос Паллант.

– Положим, такое завещание всегда можно признать недействительным! – возразил Сенека. – Когда Клавдий умрет, а в его годы и при таком слабом здоровье, увы, это случается так часто, я готов написать такую сатиру, что каждый усомнится в его умственных способностях!

– А его ученые труды? – резонно напомнил Нарцисс. – Вряд ли кто поверит, читая даже гениальную сатиру, что она – о человеке, который написал более ста книг!

– И весьма ученых и полезных потомкам! – подтвердил Полибий. – Один его труд о происхождении этрусков...

– Остановитесь! Я не могу спокойно слушать об этом чудачестве моего мужа! – гневно сказала Агриппина. – Не хватало еще, чтобы потомки говорили, что отец моего сына, пусть хоть и родной занимался делом, недостойным римского гражданина! Так что успокойся, Нарцисс, мы сделаем так, что люди поверят сатире Сенеки. Мы предадим труды Клавдия забвению! – объяснила она и, несмотря на возражения  Полибия, добавила: – Вечному забвению! И те, что хранятся во дворце, и те, что развезены по библиотекам всего мира. Мы уничтожим их так, что никто, никогда не вспомнит об их существовании!

– Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо, излечивает огонь! – чуть слышно прошептал на латыни Паллант.

– Тогда нам остается только одно: ждать, когда Клавдий закончит свой труд, и тогда... – подытожил Нарцисс и выжидательно взглянул на Агриппину.

Та выдержала его взгляд и перевела глаза на лекаря.

Ксенофонт вздохнул и чуть приметно кивнул.

Судьба Клавдия была решена, хотя прямо об этом не было сказано ни единого слова.

Чрезвычайно довольные этим, повеселевшие эллины вышли из спальни.

– А потом мы примемся за них! – кивая на закрывшуюся дверь, сказала Сенеке Агриппина и, сузив глаза, добавила: – И первым будет Нарцисс!

Тем временем, Клавдий, удобно разместившись на ложе в своем кабинете диктовал Британнику очередной абзац своего ученого труда. Увидев, что сын устал, он сделал паузу и доверительно заметил:

– Потерпи, сынок, осталось немного. И тогда мы с тобой начнем делать историю уже не на листе пергамента. И никто после этого не посмеет ни в чем упрекнуть меня, клянусь Августом!

Призывая в свидетели своего великого родственника, он кивнул на статую Августа, изваянного в образе Юпитера, и в ужасе отшатнулся. Мраморный Август, такой же холодный и неприступный, как и в жизни, презрительно усмехался над ним, словно в далекие, полузабытые годы.

Наконец догадавшись, что это отблеск огня светильника, рванувшегося от его резкого движения, сыграл с ним такую шутку, Клавдий хотел рассмеяться, но смех застрял у него в горле. Он замер, не осмеливаясь диктовать дальше.

Так он и сидел, не в силах шелохнуться, а Август продолжал смотреть на него, словно Медуза Горгона1, и Клавдий, казалось уже сам превращался в неуклюжую, жалкую статую, сделанную из непривычного для римских дворцов и храмов живого и теплого мрамора...

Медуза Горгона – женщина-чудовище, голова которой обращала всех смотревших на нее в камень.