Текст книги "Марьяжник"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Гурьянов, издав что-то наподобие звериного рыка, нырнул вниз и попытался подобрать оброненное оружие, но и это его стремление было заранее обречено на провал. Головацкий, казалось, был готов к этому, а потому едва его противник наклонился, профессор оттолкнул оружие носком сапога. Гурьянов вцепился пальцами в щиколотку Матвея Евграфовича. Дверь в нумер слетела с петель. В помещение ворвались двое вооруженных жандармов.

– Не двигаться! – громовым голосом гаркнул один из них. – Именем императора никому не двигаться!

Окрик подействовал на Гурьянова. Он замер, а через мгновение второй жандарм оторвал его от Головацкого и скрутил руки за спиной.

– Вам это просто так не сойдет, – прошипел Михаил Германович, даже не предпринимая попыток стереть с лица собственную кровь. – Помяните мое слово…

– Посмотрим-посмотрим, – на пороге возникла еще одна фигура в мундире. – Можете увести его. А вам… вам, Матвей Евграфович, огромное спасибо за содействие.

И вновь Головацкий не сумел прочесть в голосе Цуревича ни малейшего намека на эмоции. Христофор Романович вел себя так, словно ему каждый день удавалось схватить кого-нибудь из числа недоброжелателей государя. Не глядя больше на Головацкого, он вышел из нумера вслед за задержанным Гурьяновым.

Матвей Евграфович знал, что допрос Михаила Германовича должен быть проведен немедленно, какое-то время понадобится на то, чтобы результаты этого допроса стали известны Буйчилову, и уже потом информация через начальника Третьего отделения департамента полиции сможет дойти до него.

Но Буйчилов явился к профессору лишь утром следующего дня. Вид у Кондратия Ксенофонтовича был потрепанным. Скорее всего, по каким-то причинам он провел бессонную ночь. Оказавшись в кабинете Головацкого, Буйчилов некоторое время молча смотрел на профессора и не торопился садиться. Но Матвей Евграфович умел ждать.

– Мне это дело совсем не нравится, – заявил начальник Третьего отделения и, наконец, рухнул на стоящий позади него диванчик. – Определенно не нравится, Матвей Евграфович.

– Я понимаю, Кондратий Ксенофонтович. Убийства множатся, но…

– Я вовсе не об этом, – в голосе Буйчилова сквозило неприкрытое раздражение. – Я о том, во что нам пришлось ввязаться.

– И во что же?

– Политика, Матвей Евграфович, политика. Вот что неприятно, черт возьми! Я имел разговор с Цуревичем в пятом часу утра. И знаете, что он изволил сказать мне?

Головацкий не знал, а потому воздержался от какого-либо ответа. Буйчилов продолжил сам:

– Он сказал мне, чтобы мы не слишком усердствовали. Понимаете? Это он мне! Начальнику Третьего отделения! Но я понял, что имеет в виду Цуревич. Равно как понял и то, что говорить он изволит не от своего лица. Ему самому даны указания свыше! – Кондратий Ксенофонтович назидательно поднял вверх указательный палец и ткнул им куда-то в направлении потолка. – А почему, спрашивается, возникла такая постановка вопроса? Я отвечу вам, уважаемый Матвей Евграфович. Охотно отвечу. Политика!

– Да-с… – Головацкий пыхнул сигарой. – Я понял. И что же? Мы прекращаем расследование?

Сообщать Буйчилову о личности господина Звонарева, равно как и обо всем остальном, что удалось выяснить ему самому в разговоре с Гурьяновым, профессор не торопился. Но Матвей Евграфович успел составить свой план действий. В течение ближайшего часа он ждал человека. Все того же человека, на помощь которого и рассчитывал. А тут выходило…

– Я не знаю, – честно признался Буйчилов. – Официальных распоряжений о прекращении дела пока не поступало. Я сказал вам лишь то, что услышал от Цуревича. «Не слишком усердствуйте, Кондратий Ксенофонтович». Пока только намек, как вы сами должны понимать, и не более того…

– А что сказал Гурьянов? Вам что-нибудь известно об этом?

– Да, в общих чертах, – Буйчилов закинул ногу на ногу, затем тут же сбросил ее, вознамерился подняться с дивана, но в последний момент передумал. Не нужно было обладать излишней наблюдательностью, дабы понять, в каком раздерганном состоянии пребывал начальник Третьего отделения. – Корниевич готовил заговор. Корниевич и остальные члены кружка. Но генерал, разумеется, был ключевой фигурой в планируемом перевороте. Социал-демократическое движение оказывало поддержку Корниевичу, но только поддержку. Заговор строился самим генералом. В чем именно заключался заговор, мне не известно. Хотя я подозреваю, что и сам Гурьянов не знал этого. Не велика птица, Матвей Евграфович. Другое дело – Сербчук. Или тот же граф Щадилов. Князь Рушанский, наконец…

– Так, значит, князь Рушанский тоже состоял в их кружке? – живо отреагировал Головацкий.

Торчащая изо рта профессора сигара давно потухла. Матвей Евграфович вынул ее и опустил в пепельницу.

– Да. Гурьянов показал на него как на одного из организаторов кружка. То есть Рушанский был одним из тех, кто имел наиболее близкие сношения с генералом Корниевичем.

– Очень интересно… Да-с… А на кого еще показал Гурьянов?

– Он назвал много имен, – Буйчилов поморщился. – Вы же знаете, каким умением выуживать информацию славится Цуревич. Не выуживать даже, а выбивать. Я бы сказал именно так. Охранка планирует провести облаву с целью ареста действующих руководителей и рядовых членов антиправительственного кружка. Сегодня вечером. Но… Кого-то, разумеется, возьмут, а кого-то упустят. Всегда уж так получается. Но это не наши проблемы, Матвей Евграфович, не наши. Это проблемы Цуревича и его ведомства…

– Это я понял. – Головацкого интересовало совсем другое. Раз дело не приостановлено официально, он имел полное право действовать решительно и безапелляционно. – Я спрашивал о том, на кого конкретно показал Гурьянов из руководителей кружка. Из ныне живых и действующих.

Буйчилов открыл было рот, собираясь сказать что-то, но вдруг резко осекся. До него дошло, к чему клонил профессор.

– Вы хотите сказать, Матвей Евграфович?.. Нам следует ожидать новых жертв?

– Скажем так, у меня есть такое подозрение, Кондратий Ксенофонтович. У нас имеются какие-то имена?

– Два, – Буйчилов помрачнел еще больше. – Сейчас верхушку антиправительственного кружка, созданного когда-то генералом Корниевичем, представляют два человека. Во всяком случае, именно так выходит со слов Гурьянова.

– Фамилии?

– Некто профессор Шевельков и женщина по имени Белла Розенталь. Однако лично мне, Матвей Евграфович, эти две фамилии ни о чем не говорят. А вам?

Профессор покачал головой. О Шевелькове и Розенталь он, равно как и Буйчилов, слышал впервые. Разумеется, Головацкий собирался свериться чуть позже, по уходе начальника Третьего отделения, со своей картотекой, но сейчас навскидку фамилии были ему незнакомы. Не нашел он в своей картотеке минувшей ночью ничего и на человека по фамилии Звонарев.

– Это могут быть вымышленные имена, – высказал предположение Матвей Евграфович. – Для заговорщиков данный прием – довольно частое дело.

– Возможно, вы и правы. Но нам в любом случае необходимо найти этих господ, если вы полагаете…

– Я не полагаю, Кондратий Ксенофонтович. Я лишь не исключаю подобной возможности…

Спустя десять минут озадаченный туманными намеками собеседника Буйчилов ушел, а Головацкий, как и собирался, немедленно обратился к картотеке. Профессора ждало полнейшее разочарование. Как и в случае с господином Звонаревым, ни на Шевелькова, как бы его ни звали, ни на Беллу Розенталь в заветной папочке не нашлось ни крупицы информации. Но, по словам Гурьянова, выходило, что такие люди должны были существовать в реальности. Мало того, они обязаны были иметь немалый вес, чтобы войти в число доверенных лиц покойного генерала Корниевича. Или Шевельков с Розенталь встали во главе кружка от безысходности? По причине того, что до этого вся верхушка была обезглавлена?..

В связи с этим у Матвея Евграфовича зародились некоторые подозрения. Шевельков и Розенталь вполне могли оказаться причастными к гибели Сербчука, Корниевича и всех остальных. А Звонарев – только исполнитель. Но это лишь предположения, основываться на которых Головацкий не имел права… Ему, в любом случае, необходимо было отыскать каждого из этой троицы.

Матвей Евграфович с немалой долей разочарования положил папку обратно в ящик стола и вернулся в кресло. Пристроил во рту потухшую сигару, чиркнул спичкой. Визитер должен был явиться с минуты на минуту. Глафира Карловна получила от профессора четкие инструкции немедленно препроводить гостя в его кабинет. Без всякого предварительного доклада или уведомления…

Так оно и произошло.

Ровно в половине девятого дверь отворилась, и человек со скрытым под воротником пальто, шарфом и шляпой лицом переступил порог личных апартаментов Матвея Евграфовича и прикрыл за собой дверь. Шляпа визитера сдвинулась на затылок, шарф размотался, и взору Головацкого, как и прежде, предстало небольшое родимое пятно размером с двугривенную монету под левым глазом. Выражение лица гостя было до крайности недовольным.

– Помнится, мы уже обо всем с вами договорились, профессор, – начал он без всякого приветствия и демонстративно игнорируя гостеприимный жест Головацкого, указавшего ему на диванчик, занимаемый несколькими минутами раньше Буйчиловым. – Я оказываю вам услугу, и мой долг перед вами автоматически погашается. Разве не так?

– Разумеется, так, – невозмутимо отозвался Матвей Евграфович.

– Тогда в чем же дело? Насколько я слышал, дело ваше, относительно Гурьянова, успешно завершилось еще вчера. Он арестован. Не так ли? Я теперь только и жду, что неприятностей за свой неблаговидный поступок.

Головацкий слегка сместил взгляд и заметил, как руки человека с родимым пятном сотрясает мелкая дрожь.

– Не стоит, – попытался успокоить мужчину Матвей Евграфович. – Я ведь вам сказал, что вы можете быть абсолютно спокойны.

– Я рекомендовал вас. Гурьянов…

– Гурьянов уже ничего не сможет сделать. Он сломался и выдал всех, кого нужно было выдать. Следовательно, ему сейчас не до вас. В охранке умеют работать, милейший.

Человек с родимым пятном заметно побледнел.

– Так чего же вы еще желаете от меня?

– Мне нужна еще одна услуга, – жестко заявил Головацкий.

– Еще одна? Но, повторяю, разве вы не говорили, что…

– Я готов заплатить вам.

– Меня не интересуют деньги, – мужчина с презрением в голосе отверг данное предложение. – Мои поступки продиктованы высокой идеей. Идеей, в которую я верю и ради которой готов сложить на жертвенный алтарь всю свою жизнь.

Головацкий усмехнулся, но гость не мог этого видеть за окутывающими лицо профессора клубами дыма.

– Похвально, мой дорогой, очень похвально, – Матвей Евграфович перекатил сигару во рту. – Да-с… Ну, что ж, будь по-вашему. Не хотите помочь мне ради денег, помогите во имя вашей великой идеи.

– В каком смысле? – человек с родимым пятном удивленно сморгнул. – Боюсь, что я не совсем понимаю вас, профессор…

– Я охотно поясню вам свою мысль. Мы занимаемся сейчас поисками одного человека. Убийцы. И жертвами этого убийцы совершенно определенно являются члены того самого антиправительственного кружка, к которому принадлежал и Гурьянов. Генерал Корниевич, чиновник Сербчук, князь Рушанский, граф Щадилов – все эти люди были убиты человеком, которого мы ищем. И который, фактически, убивает ваших единомышленников. Я пока не могу знать причин, по которым он это делает… Вполне возможно, что убийства имеют под собой политическую основу, – Матвей Евграфович помолчал. – Так вы по-прежнему отказываетесь помочь мне?

Человек с родимым пятном обдумывал свой ответ недолго. Видно было, что доводы Головацкого убедили его. На этом и строился расчет профессора.

– Что вам от меня угодно? – последовал вопрос гостя.

– Меня интересуют три человека.

– Три человека?

– Один из них вполне может оказаться убийцей, – Матвей Евграфович ни в коей мере не собирался раскрывать перед собеседником всех своих карт. – Или это тоже потенциальные жертвы. Из числа ваших соратников.

– И кто эти люди?

Гость по-прежнему не садился. Стоя на фоне дверного проема, он нервно расстегнул пальто. Черный сюртук и белоснежная манишка совершенно не шли к его внешности. Впрочем, Матвей Евграфович предпочел не заострять на этом внимания.

– Фамилии этих людей следующие: Звонарев, Шевельков, Розенталь. В последнем случае речь идет о женщине. Белла Розенталь. Имена мужчин мне неизвестны. А вам?

Человек с родимым пятном отрицательно покачал головой.

– Я не исключаю вероятности, что фамилии могут быть и вымышленными, – поделился своим предположением Головацкий. – В любом случае, мне нужны все те, кого я перечислил. И в первую очередь – господин Звонарев.

В лице человека с родимым пятном что-то неуловимо переменилось. По нему пробежала какая-то тень и тут же исчезла. Но Головацкий заметил это.

– Из этого я делаю вывод, что Звонарев и является тем самым убийцей, о котором вы говорили, – высказался гость.

– Да, возможно, – мягко произнес Головацкий. В его планы совершенно не входило, чтобы социал-демократы занялись самосудом. Тем более что сам Матвей Евграфович до конца ни в чем не был уверен. – Или первой из предполагаемых жертв убийцы. Так что вам крайне необходимо сохранять осторожность и быть предельно внимательным в своих действиях и поступках.

– Я это учту.

Визитер попрощался с Головацким быстрым кивком, развернулся в направлении выхода, но, сделав всего лишь шаг, остановился.

– Так вы говорите, Гурьянов сдал своих?

Матвей Евграфович слегка изменил свою позу. Ноги вытянулись в струнку, голова откинулась назад.

– Всех без исключения. Впрочем, – запоздало поправился профессор, – я имел в виду лишь тех, кто имел касательство до кружка генерала Корниевича. А о вашем движении он не сказал ни слова. Равно как и никого не назвал. Но царской охранке хватило и этого. Михаил Германович – отыгранная карта, и, я повторяю, вам не стоит беспокоиться относительно вчерашнего инцидента. Все это останется строго между вами и мной.

Подобный ответ полностью удовлетворил человека с родимым пятном. Уже на выходе из кабинета Матвея Евграфовича он застегнул пальто, поднял по привычке воротник, замотался шарфом и надвинул на глаза серую широкополую шляпу. Дверь мягко хлопнула, выпустив гостя в коридор.

Головацкий не сомневался, что уже завтра он получит от этого человека полезные сведения. Мужчина с родимым пятном сделает все, что угодно, во имя своей идеи. И Матвей Евграфович не соврал ему. Он действительно не знал мотивов убийцы, но факт оставался налицо: от его рук погибали исключительно состоявшие в заговоре против царя люди. Во главе с генералом Корниевичем. Кое о чем профессор начинал догадываться, и с каждой минутой его догадка все больше перерастала в убеждение, но поделиться своими сокровенными мыслями Головацкий не рисковал пока даже с самим собой. Он не любил голословных обобщений и предпочитал лишний раз все тщательно проверить и перепроверить, прежде чем обвинять кого-то в чем-то.

Сейчас Матвею Евграфовичу оставалось только ждать. Ждать и уповать на человека с родимым пятном. Только с этой стороны, по мнению Головацкого, можно было надеяться на положительные результаты. Улик убийца, как правило, за собой не оставлял. Работал чисто и грамотно. Это в некоторой степени тоже настораживало Матвея Евграфовича и тоже наводило на дерзкие предположения…

А ближе к обеду приехал Орлов. По взбудораженному виду помощника профессор сразу догадался, что тому есть о чем сообщить. Так оно и вышло в действительности.

– Он нашелся, Матвей Евграфович! – прямо с порога выпалил Тимофей.

Головацкий остановил взгляд единственного зрячего глаза на молодом человеке. Сигары во рту профессора не было. Потухшая, она лежала в пепельнице по правую сторону от кресла. Дог растянулся на полу, водрузив морду сразу на обе ноги хозяина. На появление Орлова пес никак не отреагировал. Он даже не приоткрыл глаз. Запах, точно так же как и личность Тимофея, ему были прекрасно знакомы.

– Кто нашелся?

– Поручик Рытвиненко.

Головацкий слегка изогнул одну бровь.

– Вот как? Живой, значит? Честно говоря, это немного странно, но… Да-с… И где он сейчас?

– Насколько мне известно, поручик только сегодня появился в расположении части, а затем почти сразу отправился к себе. Это было без малого час назад, профессор.

Головацкий энергично поднялся, потревожив пса, отчего последний недовольно заворчал.

– Вам известен адрес, по которому квартирует поручик Рытвиненко, Тимофей?

– Да, я выяснил…

– В таком случае мы выезжаем немедленно, мой дорогой. Иначе может оказаться и поздно. Как кстати… Ах, как кстати! Очень хорошо, Тимофей. Ну, едем же, едем.

Матвею Евграфовичу понадобилось не более пяти минут на сборы. Орлов не мог припомнить, когда в последний раз профессор был так внутренне собран и энергичен. Видно было, что он действительно торопится и боится опоздать.

Извозчик, на котором прибыл к дому Головацкого Орлов, все еще стоял у подъезда. Матвей Евграфович принял решение ехать на нем. Запрягать собственных лошадей было слишком долго.

И профессор, и его молодой подручный разместились в санях, после чего Орлов назвал кучеру нужный адрес. Скользя по заснеженной мостовой, санки помчались по названному Тимофеем адресу. Возница нещадно погонял, словно чувствуя нетерпение пассажиров.

– Поручик уже виделся с кем-то из своей части? – спросил Матвей Евграфович, нарушая воцарившееся на некоторое время между ним и Орловым молчание.

– Только со своим непосредственным начальством. Со штабс-капитаном Лебядкиным и ротмистром Збруевым.

– Ему уже вынесли какой-то приговор за дуэль?

– Этого я не знаю, – Тимофей пожал плечами. – Но, вероятнее всего, да. Иначе поручик не провел бы так мало времени в части и не отправился бы после этого к себе.

– Ты видел его лично, Тимофей?

– Да, видел.

– И в каком он был настроении?

– Мне показалось, что в подавленном. Но ведь могло только и показаться? Верно, профессор?

– Могло, – Матвей Евграфович согласно кивнул. – Хотя я в этом сильно сомневаюсь. Да-с…

Глава 8
Деликатные подробности из личной жизни покойного капитана Симакова

Орлову не показалось, когда он упомянул в разговоре с Головацким о подавленном настроении поручика Рытвиненко. Поручик действительно был подавлен. А к моменту визита на его квартиру Матвея Евграфовича он был еще и пьян…

Рытвиненко оказался молодым человеком лет двадцати четырех, высоким, по-военному подтянутым, с правильными и красивыми (может быть, даже слишком красивыми для мужчины) чертами лица. Такие мужчины определенно нравились женщинам, как сразу отметил Головацкий при первом же взгляде на поручика, и частенько именно их имена были связаны с различными скандалами по амурной части.

Рытвиненко принял гостя, сидя на столе в гостиной своей съемной квартиры. По правую руку от него стояла початая бутылка красного вина, по левую – лежал пистолет с посеребренной рукояткой. Точно такой же, какой большинство задир используют на дуэлях. Длинные светло-каштановые волосы поручика были всклокочены и местами спутаны. Мундир расстегнут, равно как и рубашка, что позволило Матвею Евграфовичу разглядеть болтавшуюся на груди Рытвиненко золотую ладанку с изображением святого Пантелеймона.

– Кто вы такой? – не слишком вежливо и в то же время с долей вызова бросил поручик, коротко взглянув на профессора. – И что вам угодно?

Головацкий представился и, не дожидаясь приглашения, опустился на свободный стул в метре от собеседника. Поручик сделал очередной глоток вина, приложившись губами к бутылочному горлышку. Покосился на пистолет. У Матвея Евграфовича возникло стойкое убеждение, что, накачивая себя алкоголем, Рытвиненко морально готовится к волевому поступку, намереваясь пустить себе пулю в лоб в самые ближайшие минуты.

– Я расследую обстоятельства гибели генерала Корниевича, – неспешно принялся излагать Головацкий, старательно подбирая нужные слова. Собеседник явно находился на взводе, и совершенно не стоило провоцировать его сейчас на опрометчивые поступки. – И в связи с этим у меня возникло несколько вопросов к вам, Игнат Назарович. Я слышал, что вы пропадали некоторое время, а вернувшись только сейчас…

– Я не имею никакого отношения к смерти генерала! – безапелляционно заявил поручик. – Я с ним и знаком-то толком не был. Слышал только и не более.

– А я и не говорю, что вы имели к этому отношение, – Головацкий выудил из нагрудного кармана сигару, после чего неторопливо размял ее между пальцами. – Вы имели отношение к гибели другого человека, Игнат Назарович. К гибели капитана Симакова, и об этом, собственно, я и желал с вами…

Рытвиненко стремительно спрыгнул со стола, схватил пистолет и шагнул к сидящему Матвею Евграфовичу. Бутылка опасно покачнулась, но каким-то чудом устояла на месте.

– Какого черта?! – вскричал поручик. – Вы явились добить меня, господин Головацкий? Вы что, не видите, что я и так на взводе? Вам всем этого мало? Так?

– Не кипятитесь, Игнат Назарович, – спокойно парировал профессор и сунул сигару в рот. – Прошу вас успокоиться и выслушать меня. Дело это действительно важное, и я бы не обратился к вам…

– Еще бы не важное! Это дело стоило мне всего – службы, положения в обществе и… – Рытвиненко взглянул на пистолет, – и даже жизни.

– С последним я бы на вашем месте не торопился, – предостерег его Головацкий. – Во всяком случае, пока все не прояснится. А там, глядишь, вернется к вам и служба, и положение в обществе.

– Что это значит? – нахмурился Рытвиненко.

– А значит это, уважаемый Игнат Назарович, что есть у нас опасения о нечистоплотности этой дуэли. Не с вашей стороны, конечно…

– Я вас не понимаю.

– А я готов объяснить, – Матвей Евграфович улыбнулся и чиркнул спичкой. – Только вы бы убрали покамест оружие, Игнат Назарович. Не ровен час выстрелить может. Не себя, так меня пораните. Уберите, уберите. Ни к чему это. Тогда и разговор у нас с вами деловой выйдет.

Пару мгновений Рытвиненко стоял без движений, лишь переводя взгляд со своего пистолета на Головацкого и обратно. Затем все же решил последовать совету странного человека, явившегося к нему с неожиданным визитом. Поручик вернулся к столу, вновь взгромоздился на него, положил пистолет на прежнее место и немедленно сделал новый глоток из бутылки. Глаза Рытвиненко совсем осоловели.

– Ну-с, – сказал он, энергично встряхивая головой. – Я вас слушаю, господин Головацкий. Извольте теперь объясниться.

– Охотно. Как я уже сказал выше, есть у нас подозрения, что дуэль ваша с капитаном Симаковым была спровоцирована. С целью его дальнейшей смерти, Игнат Назарович. Так-то. Вы стали всего лишь орудием убийства в руках профессионального интригана. Если нам удастся доказать это и истинный преступник будет пойман, вас ждет полное оправдание в случившемся. Вас ведь разжаловали, как я понимаю?

– Час назад, – Рытвиненко вновь потянулся к бутылке. Его пальцы сомкнулись на стеклянном горлышке, но сейчас пить он не торопился. – Оно и понятно. Я ожидал чего-то подобного. И я не скрывался, скажу вам прямо, господин Головацкий. Я просто… Мне требовалось все это обдумать.

– И как? Обдумали?

– В общих чертах. И вы правы. В нашей с капитаном дуэли было немало странностей. И в первую очередь то, почему не выстрелил пистолет Симакова. Признаться, я даже не задумывался о провокации… Хотя… Черт возьми! Скажите, с чего такое предположение? Вы подозреваете, что капитан Симаков намеренно искал смерти?

– Боюсь, что нет, – Матвей Евграфович покачал головой. – Его смерти искали другие. Эта история тесно связана с гибелью генерала Корниевича.

– Как? Почему?

– Я задам вам один вопрос, Игнат Назарович, если вы не против, конечно.

– Ну, задавайте.

Пальцы поручика, лежавшие до сих пор на горлышке бутылки, разомкнулись. Он так и не выпил. Напротив, казалось, Рытвиненко усилием воли старался согнать с себя хмель, но тщетно – процесс этот требовал немалого времени, как минимум, до утра.

– Вопрос этот щепетильный, уважаемый Игнат Назарович, и я прекрасно понимаю, что, как человек благородный, я не имею права его задавать, а вы, как человек не менее благородный, имеете полное право не отвечать на него… Да-с… Однако от вашего ответа зависит очень многое. Поверьте. И я уверенно могу обещать вам, что все сказанное вами, если вы все же решитесь ответить, останется строго между нами…

– Ну же! – поторопил собеседника Рытвиненко.

– Из-за чего состоялась ваша дуэль с капитаном Симаковым? Какова причина, Игнат Назарович?

Поручик вспыхнул, казалось, до корней волос, и его правая рука снова зашарила по столу в поисках пистолета. Он даже нащупал его, но в последний момент опомнился, взяв в расчет все то, что говорил Матвей Евграфович несколькими минутами ранее. На лице Рытвиненко появилась гримаса боли, затем она сменилась выражением отчаяния, и в итоге поручик попросту тяжело опустил взгляд.

Головацкий терпеливо ждал.

– Это личное, – негромко произнес Рытвиненко.

– Я понимаю. И все-таки? Я должен знать, Игнат Назарович.

– Капитан Симаков обесчестил мою сестру! Я, сами понимаете, не мог не…

– Вы уверены в этом? – профессор слегка подался вперед.

– Уверен в чем?

– В том, что вы сказали… про вашу сестру?

– Черт возьми!

Рытвиненко спрыгнул со стола, но Головацкий, как и в первый раз, остался абсолютно невозмутим.

– Успокойтесь, Игнат Назарович. Я убедительнейшим образом прошу вас успокоиться. И также прошу вас хорошенько подумать. Откуда вы узнали о вашей сестре и капитане Симакове?

– От одного человека.

– Кто этот человек?

– Он отрекомендовался одним из адъютантов генерала Корниевича и близким другом Симакова. Однако, как он сказал, поступок капитана претит его пониманиям о чести и…

– Этот человек назвал свою фамилию? – в нетерпении перебил поручика Головацкий.

Рытвиненко наморщил высокий лоб.

– Да, он, кажется, представился, но у меня в памяти как-то не отложилась его фамилия. Гораздо важнее то, что этот человек сообщил… И у меня, помню, словно разум помутился. Я немедленно отправил Симакову вызов, и мы…

– А описать того человека можете?

Матвей Евграфович почти не сомневался в том, что услышит. И не ошибся.

– Ну, он был невысок, относительно упитан, – Рытвиненко на время забыл и о бутылке вина, и о своем заряженном пистолете. Не говоря уже о том, с какой целью он собирался использовать оружие. – Смуглая кожа, чуть раскосые глаза…

– И прихрамывает на левую ногу, – закончил за поручика Головацкий. – Одет в темное пальто и котелок.

– Откуда вы знаете? – вскинулся Рытвиненко. – Вы с ним знакомы?

– К сожалению, пока еще нет, – вздохнул профессор. – Но очень, знаете ли, мечтаю познакомиться. Это именно тот человек, которого мы ищем, Игнат Назарович. Он представился как Звонарев, не так ли?

– Да! Черт возьми, да! Вы правы! Звонарев! Вы сказали сейчас, и я вспомнил… – поручик осекся. – Постойте-ка… Как же это?.. Вы хотите сказать, что он обманул меня? Он не друг Симакова?

– Не друг. И не адъютант покойного генерала Корниевича. Так что вполне вероятно, что и вся эта история с вашей сестрой, уважаемый Игнат Назарович, – не более чем выдумка. Вам следовало бы сначала…

– Я убью его! – Рытвиненко снова схватился за пистолет. – Я убью этого сукина сына! Вы знаете, где он?

Матвей Евграфович покачал головой:

– К сожалению, пока нет.

По-прежнему сжимая сигару зубами и время от времени попыхивая ею, профессор встал. Он уже выяснил все, что хотел выяснить. Да и поручику Рытвиненко сейчас будет нелишним побыть наедине с собственными мыслями. Единственное, что беспокоило Головацкого, так это – как бы Звонарев сам не заявился к Рытвиненко, чтобы избавиться от очередного свидетеля. В этом случае избежать перестрелки между двумя мужчинами будет весьма затруднительно.

– У меня к вам последний вопрос, Игнат Назарович, – обратился к поручику Матвей Евграфович уже с порога. – Относительно того, почему не выстрелил пистолет капитана Симакова. Чьи пистолеты использовались при дуэли? Его или ваши?

– Разумеется, его, – Рытвиненко ответил таким тоном, словно усмотрел что-то обидное для себя лично в словах Головацкого. – Вызов посылал я, следовательно, выбор оружия оставался за Симаковым.

– А кто первым брал пистолет?

– Я.

Ответ поручика в немалой степени озадачил Матвея Евграфовича, но виду он не показал. Коротко попрощавшись с Рытвиненко, профессор покинул его квартиру и спустился вниз. Орлов ждал его, сидя в извозчичьих санках.

– Куда теперь? – спросил он.

– Домой, – бросил Матвей Евграфович, но уже через секунду поправился: – Вернее, я домой, милейший, а тебе необходимо будет остаться здесь. Я хочу, чтобы ты приглядывал за поручиком, Тимофей. И если появится человек, прихрамывающий на левую ногу, немедленно дай мне знать.

По дороге домой у профессора упорно не шел из головы разговор о пистолетах. Получалась явная нестыковка. Нет, по всем неписаным законам дуэлянтов все было сделано грамотно. Рытвиненко вызывал Симакова, тот предоставлял оружие для дуэли, а выбирать пистолет первым уже вновь предоставлялось поручику… И даже если предположить, что Звонарев до этого прикасался к дуэльному оружию капитана, он не мог изначально знать, какой пистолет кем будет выбран. В этом случае ему необходимо было бы вывести из строя оба пистолета. Но тогда никто бы не смог никого убить. Значит, существовало еще что-то, чего Матвей Евграфович попросту не взял в расчет, просмотрел…

Но то, что таинственный убийца, пока известный Головацкому под фамилией Звонарев, приложил руку и к гибели капитана Симакова, теперь было очевидным. К антиправительственному кружку Симаков не принадлежал, следовательно, убийца все-таки избавлялся от него либо как от свидетеля, либо как от сообщника. Становилось понятным, что именно капитан Симаков ввел Звонарева в дом генерала, затем в его кабинет, и после этого Корниевич был убит. Задушен. А вернее, следы на шее были не столько следами от удушения, сколько остались, вероятно, после того, как генерала насильно заставили принять кокаин…

Все в той же задумчивости Головацкий сошел с пролетки возле своего дома, щедро расплатился с извозчиком и зашел внутрь.

– Кто-нибудь спрашивал меня, Глафира Карловна?

– Никто, Матвей Евграфович. Никого не было.

Михайлов до сих пор не объявлялся. Не было вестей и от человека с родимым пятном. Хотя для последнего было еще слишком рано.

Головацкий скинул с себя пальто и услышал, как к дому подкатил еще один экипаж. Оставшись дожидаться в прихожей, Матвей Евграфович увидел, как спустя несколько секунд дверь распахнулась, впуская в дом поток морозного воздуха, а затем на пороге предстала Ульяна Дмитриевна. Головацкий удивленно вскинул брови.

– Где ты была, душа моя?

Супруга от неожиданности замерла на месте. Видно было, что она никак не ожидала столкнуться с мужем в прихожей. Матвей Евграфович покидал дом нечасто, и потому даже его появление на нижнем этаже выглядело удивительным. Ульяна Дмитриевна несколько раз растерянно сморгнула.