Текст книги "Король медвежатников"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Георгий Чернопятов прислушался. Все спокойно. Никто не вламывался в дверь с предложениями о спасении. Не слышно было протестующих криков. Утренний сон крепок.

Приспустив штаны, Георгий входил в нее с какой-то отчаянной решимостью и чувствовал, как женщина под ним загорается все сильнее. Закинув ноги к потолку, она отдавалась Георгию с такой страстью, как будто это было последнее совокупление в ее жизни. А он, стараясь не оплошать, и впрямь ощущал себя победителем. Они слились в единое целое, в один рычащий клубок. А когда Георгий наконец излился, издав глухой рык, женщина ответила таким же сладостным рычанием, крепко вонзившись ноготками ему в плечи.

Бессильно откинувшись, он закрыл глаза, на мгновение позабыв о бриллиантах, что расцарапали его живот, о последних злоключениях, не помнил даже о корабельной крысе, что чувствовала себя в его каюте полнейшей хозяйкой. Впрочем, с последним действительно можно было согласиться. Кто он на корабле? Всего лишь гость! Когда он сойдет на берег, крыса первым же делом расположится на его подушке.

– Дружок, ты, наверное, очень устал? – ласковым голосом пропела женщина.

Георгий посмотрел на женщину, удобно расположившуюся на его руке. В одночасье Мария сбросила годков пятнадцать, в глазах сверкает девичье плутовство. А может, все дело в полумраке? А собственно, какая разница! Ради своего спасения он готов провести ночь даже с Бабой Ягой. А дама в целом недурна, а потом такой неиссякаемый темперамент!

– В общем-то... нет! – уверенно отвечал Георгий.

И, к своему удивлению, он вновь почувствовал прилив мужского желания. Таким жеребцом Чернопятов не ощущал себя давно. А может, его любовный подъем – своеобразная реакция на нервные переживания?

– А теперь я хочу вот так, – взяла инициативу в свои руки Мария. И уверенно взгромоздилась на Чернопятова.

Сутки пролетели совсем незаметно. Из каюты Жора отказывался выходить наотрез. Подобную прихоть возлюбленного Мария относила к новому витку его душевных переживаний. Принеся из буфета еды, она кормила ею своего возлюбленного. А Георгий, подкрепившись деликатесами, старался оправдать ее ожидания. Иногда их крики начинали перекрывать звук корабельного двигателя, и он предусмотрительно набрасывал на лицо женщины подушку, стараясь заглушить столь нежелательные проявления экстаза.

Когда они проплывали Босфор, он ненадолго приподнялся на локтях, чтобы рассмотреть скалистые утесы пролива. Корабль шел так близко к берегу, что казалось, один из выступающих утесов способен разодрать борт корабля. Но нет, обошлось. Впереди высоченными минаретами и крохотными лачугами, во множестве разбежавшимися по всему побережью, их встречал разноголосый Стамбул.

Где-то над головой бухнула бортовая пушка: экипаж корабля приветствовал древний город.

Мадам, полузакрыв глаза, ожидала продолжения:

– Ну, чего же ты остановился, милый мой Победитель?

Через какой-то час корабль пристанет к берегу. Чернопятов осознал, что это, возможно, единственный его шанс остаться в живых. Если его не утопит боцман, тогда в Одессе его наверняка пристрелят приятели Родионова.

Чернопятова вдруг осенило. Он присел на краю кровати и увидел, как разочарованно передернулось личико Марии. Оно и понятно, женщина ожидала большего.

– Дорогая, у меня вдруг возникла идея. Давай с тобой поиграем в одну занятную игру. Я переоденусь в твое платье.

От ее обиды не осталось и следа, глаза женщины возбужденно вспыхнули:

– Георгий, ты все-таки такой забавный выдумщик! Этакий неугомонный затейник! Я просто никак не ожидала от тебя столь буйных фантазий. Мне очень повезло с любовником. Когда я буду рассказывать в своем салоне о том, как проводила время на корабле, то подруги просто умрут от зависти! Георгий, что ты наденешь? Я могу предложить тебе великолепное бальное платье, я была в нем на балу в Париже.

– Мне нужно что-нибудь попроще, – уже рылся в вещах женщины Чернопятов. Отыскав длинное темное платье безо всяких излишеств, он восторженно воскликнул: – Вот это то, что нужно! Ты не возражаешь?

– У тебя отличный вкус, Георгий. Ты такой умница, что разбираешься даже в женском платье. Одевайся быстрее! – восторженно захлопала женщина в ладоши. – Мне не терпится взглянуть на тебя.

Георгий посмотрел в иллюминатор. Берег стремительно приближался. Через какие-нибудь полчаса корабль пришвартовался.

– Какой шарм! Боже мой, какой шарм! Георгий, тебе лучше не снимать этого платья!

– Знаешь, милая, я так и сделаю! – подошел Георгий к женщине. – Это ведь моя игра?

– Ну, конечно, Георгий, – возликовала Мария, – ты ведь такой выдумщик.

– Тогда давай примерь мою рубашку. О! Она тебе тоже очень к лицу. А теперь штаны.

– Они мне немного тесноваты, – капризно пожаловалась женщина.

– Ничего, придется потерпеть, это ненадолго. Теперь давай я привяжу тебя к кровати.

– А это еще зачем? – забеспокоилась Мария.

– Ты доверяешь мне?

– Ну, конечно, ты ведь такой милый, – коснулась женщина его лица.

– Сначала руки...

– А не слишком ли сильно?

– Я боюсь, что ты можешь меня поцарапать.

– Вижу, что ты все предусмотрел.

– Теперь ноги... Извини меня, крошка, но сейчас я завяжу тебе рот. Так, – удовлетворенно протянул Чернопятов. Посмотрев на связанную женщину, Георгий увидел в ее глазах испуг. – Ну, чего же ты переживаешь? Если бы я хотел причинить тебе неприятность, то сделал бы это намного раньше. Конечно, ты немного старовата, но в постели тебе просто нет равных! Жаль, что мы никогда больше не встретимся, – прикрыл Георгий за собой дверь.

На высокую женщину в черном глухом платье, спускающуюся по трапу, мало кто обратил внимание. В руках она несла небольшой саквояж и сверток. Спрятав лицо под вуалью, дама старалась удержать равновесие. Что поделаешь, легкая качка ощущалась даже на пирсе. Женщина крепко вцепилась в перила. Улыбнулась мужчине, попытавшемуся поддержать ее под локоток, и направилась вдоль пристани.

Матросы пристально всматривались в каждого проходившего мимо мужчину. Напряженное лицо боцмана на секунду расслабилось, он ткнул стоявшего рядом матроса локтем и показал в середину толпы. Нет, почудилось, его лицо разочарованно сморщилось. Значит, «купец» пока еще не вышел.

Напряженным выглядел даже капитан. Сложив руки на груди, он внимательно посматривал с капитанского мостика на проходивших мимо пассажиров. Вот прошла высокая женщина в шляпке с широкими полями – и уверенно направилась к трапу. А рядом с ней, приставучим маленьким псом, следовал невзрачный мужчина. Женщина на секунду оглянулась и, подняв ладошку, слегка помахала кому-то. Вот на берег спустился последний пассажир. Матрос что-то торопливо сказал боцману, тот согласно кивнул, и оба, не сговариваясь, устремились в трюм корабля.

Маскарад подошел к концу.

– Вы моя богиня! – не унимался преследовавший женщину мужичок. – Вы даже не знаете, насколько вы очаровательны. – И уже решительно, обхватив ее за талию, проговорил: – А не отправиться ли нам в номера?

Чернопятов сорвал белокурый парик и, помахав им у распаренного лица, произнес:

– А собственно, почему бы и нет... мой птенчик!

Мужчина испуганным щенком отпрыгнул в сторону, словно кто-то придавил ему лапу.

– Господи, каких только ненормальных не встретишь! – возмущенно пробурчал он.

Глава 9
За ложь я разрубаю на куски!

Холм Монте Ватикано уже лет сто не видел такого наплыва рыцарей. Именитые и безродные, богатые и бедные, честолюбивые и напрочь лишенные всякого тщеславия, они съезжались в Ватикан со всех уголков Европы, чтобы принять участие в Четвертом крестовом походе и освободить наконец Гроб Господень.

Можно было только предполагать, какое огромное количество женщин, застегнув пояс верности, оставалось в замках дожидаться своих мужчин. Казалось, что Рим находится на осадном положении. Рыцари, закованные в доспехи, целыми днями расхаживали по тесным улочкам, задирали друг друга и участвовали в поединках. Уже было выпито все вино в городе, опустошены даже неприкосновенные винные подвалы монахов, перепорчены все девицы на сто верст вокруг, а Крестовый поход все откладывался. Помаявшись без войны, рыцари взялись за свое любимое дело – совращать знатных дам. И по Риму занятными анекдотами стали гулять рассказы о том, как некий рыцарь, не снимая лат, грешил с предметом своего обожания прямо на тесном римском балкончике. И можно было за милю услышать ритмичное бренчание доспехов.

Радость от прибытия рыцарей в Рим испытали и хозяева многочисленных таверн, они мгновенно распродали многолетние запасы вина, избавились даже от самого кислого. А когда винные погреба оскудели совсем, то стали продавать уксус, выдавая его за новый сорт коньяка. Рыцари, не замечая подлога, выпивали эссенцию, смешанную с водой, и, хлопая хитрых хозяев по плечу, благодарили за необыкновенный напиток. Глотки у рыцарей оказались необыкновенно крепкими, а желудки не могли переварить разве что булыжники, а потому никто из них не мучился несварением, и даже просили у хитрых хозяев рецепт напитка.

Итальянское рыцарство прибывших дворян встретило настороженно и ревниво, не проходило дня, чтобы не случались поединки. Бывало, что схватки заканчивались смертоубийством. А несколько дней назад, недалеко от Колизея, две сотни итальянских и французских рыцарей устроили настоящее побоище. На этом турнире особенно отличился белокурый красавец-граф Джулио Мазарин. Сражаясь пешим, он сумел оглушить булавой трех итальянцев, а одному, пробив забрало, размозжил череп. На щите, где был изображен его фамильный герб – лев, держащий в лапах копье, – он укрепил рукав платья своей возлюбленной. Но многие недоброжелатели шутили о том, что это, скорее всего, половина ее панталон. Злые языки поговаривали, что он добился благосклонности у самой маркизы Корнель, а в каждой таверне судачили о том, что он пьет только ту воду, в которой моет руки его возлюбленная. Однако для многих не секретом было, что Корнель не отличается постоянством и одаривает своей благосклонностью всякого рыцаря, проявившего настойчивость. А если дверь в ее опочивальню была заперта, то граф не скучал и переключал свое внимание на многочисленных служанок маркизы.

Граф был одним из многих, прибывших в этом году в Рим, а если чем и отличался от прочих рыцарей, так это чрезмерно задиристым характером да еще вот тем, что даже самую простую девушку возносил не ниже Девы Марии. Может, оттого на его счету кроме несметного числа боевых побед было еще множество разбитых сердец, которые он с легкостью нанизывал на острие своего копья.

Джулио Мазарин был горд тем обстоятельством, что едва ли не в каждом дворце Рима был желанным гостем. Но он и не упускал случая впрыснуть свою благородную кровь в любвеобильных простолюдинок. Графу приятно было сознавать, что по возвращении из Крестового похода его будут встречать несколько десятков белокурых отроков.

Любимым его местом в Риме была небольшая таверна у Пантеона. Вино здесь продавали сладкое и необыкновенно дешевое, а кроме того, особо почетным гостям прислуживала жена хозяина – высокая темноволосая фламандка. И вот однажды, когда она подливала вино в его бокал, он, как бы невзначай, провел ладонью по ее розовым панталонам. Но вместо ожидаемого протеста женщина вдруг припала к нему всем телом и горячо зашептала в самое ухо, поведав о том, что в этот вечер ее муж будет в отъезде и если господин рыцарь будет нетерпелив, то она обязательно откроет ему дверь. Только у нее имеется одна просьба: чтобы он пришел тайно, иначе она навсегда может лишиться репутации честной женщины.

Граф Джулио Мазарин расхохотался, а отсмеявшись, заявил, что привык это делать громко и непременно во всей амуниции.

В родовом замке он оставил скучать молодую белокурую графиню. Уезжая в Крестовый поход, он предусмотрительно надел на нее пояс целомудрия, а единственный ключик всегда держал при себе. Но самое скверное заключалось в том, что, добираясь до Рима, он останавливался точно в таких же замках, где отбывших в дальние страны супругов так же дожидались жены с кованым железом на пикантном месте. И его ключик, выкованный на заказ, частенько служил чем-то вроде отмычки для их поясов целомудрия. Граф буквально впадал в бешенство, думая о том, что в далекой Нормандии может отыскаться молодчик, способный подобрать отмычку к заветному замку его разлюбезной женушки.

Граф громко стукнул кулаком по столу. Красное вино, расплескавшись, залило стол.

– Господин рыцарь чем-то расстроен? – подбежала к графу хозяйка и тщательно вытерла стол.

Граф разглядел в глазах женщины нешуточную обиду. Она до сих пор не могла простить ему того, что он так и не заявился к ней в опочивальню. Но как объяснить бедной женщине, что в этот день он получил три лестных предложения от девушек из высшего света. Причем одна из них была фрейлиной герцогини. Граф Джулио Мазарин предпочел лучший вариант, он остался с маркизой Корнель. И, как убедился позже, выбор его был правильным.

Позже хулиганка Корнель поведала о том, что Иннокентий III не такой уж святоша, как принято считать, и частенько робким мышонком царапается в ее спальню. Но в любви он мужчина толковый и способен так расшевелить женскую плоть, что от нахлынувших чувств можно отдать концы.

Сразу после прелюбодеяния Иннокентий III долго и громко молится в келье. Стареющий организм, не привыкший к температурным перепадам, не всегда выносит подобную нагрузку, а потому на проповедях его можно часто увидеть насквозь простуженным и совершенно безголосым.

– Граф Мазарин? – услышал за спиной Джулио чей-то вкрадчивый голос.

Обернувшись, Джулио увидел почтительно согнувшегося монаха.

– Что вам угодно? Милостыню? – расстегнул он кошель.

– Вы меня не так поняли...

– Ах, вот оно что, вы хотите, чтобы я исповедался. Вижу, что вы желаете спасти мою душу. Не утруждайте себя. Если за прелюбодеяние всех отправлять в ад, тогда в геенне не останется места для настоящих грешников!

Монах выглядел слегка смущенным:

– Вы не так меня поняли, вы должны...

– Принять причастие?.. Да-да, знаю! Принять причастие и попросить благословения. Все это я делаю по воскресеньям.

– Господин Мазарин, дайте мне договорить. – Голос монаха прозвучал строже.

Джулио, отпив из бокала вина, посмотрел хмельным взглядом на монаха:

– Слушаю вас.

– Вас хотел видеть его святейшество папа римский, – буднично произнес монах.

Рыцарь едва не поперхнулся вином, а потом переспросил:

– Что ты сказал?

– Я приехал за вами. Вас срочно хочет видеть папа. Посланная за вами карета дожидается у входа в таверну.

На розыгрыш не похоже. Он взглянул в простоватое лицо монаха, иссушенное долгими постами и усердными молитвами. Тот всецело был на небесах, и вряд ли ему было известно про небольшие плотские радости. А на женщин он смотрел не иначе, как на вместилище всех существующих пороков. Неожиданно он поймал взгляд монаха, устремленный в сторону хозяйки таверны. Женщина, грациозно нагнувшись над столом, выслушивала заказ очередного клиента, и Джулио Мазарин с улыбкой подумал о том, что такая дама способна ввести в грех даже римского папу.

– Надеюсь, это не глупый розыгрыш? – свел белесые брови к переносице Джулио. – Мы, рыцари, не понимаем подобных шуток. Если вы меня обманули, то я разрублю вас на куски!

Взор монаха сделался, как и прежде, благочестивым, – он вновь думал только о райских кущах.

– Надеюсь, это произойдет после того, как вы ознакомитесь с этим посланием, – произнес монах, протягивая рыцарю свернутую в трубочку бумагу.

Джулио Мазарин взял протянутый свиток и нетерпеливо сорвал сургуч. С некоторым волнением развернул бумагу. Лист был чист, если не считать большой круглой печати в самой середине.

– Но здесь ничего нет! – возмущенно отбросил он бумагу на стол.

– Все верно, – с завидным терпением отозвался монах. – Остальное его святейшество скажет вам при личной встрече.

Монах оставался невозмутимым, как прибрежный утес. Ветер его обдувает, поливает дождь, морская волна разрушает подножие, а он стоит себе незыблемо наперекор времени, стихиям и лишь потешается над невзгодами. Только такие люди и нужны при разговорах с рыцарями – способные своей невозмутимостью укротить самого буйного из них.

– Пойдем, – согласился Джулио Мазарин и тяжелой поступью направился к двери.

Папа римский был необычайно приветлив с ним. Допустил до своей руки, дал благословение, а потом неожиданно поинтересовался, имеет ли Джулио отношение к Франческе Мазарин, проживающей в Нормандии.

Джулио с интересом посмотрел на папу. Еще не стар. Вполне крепок; если предположить, что он не чуждался плотских радостей, то можно с уверенностью утверждать, что они были знакомы с теткой. Тем более что в молодости Франческа была весьма легкомысленной особой и не пропускала ни одного симпатичного кавалера.

– Да, ваше святейшество, – отвечал граф, слегка наклонив голову, – я ее племянник.

Разглядывать лицо папы считалось верхом неприличия, и граф слегка наклонил голову. Джулио Мазарин успел заметить лукавую улыбку Иннокентия III, как если бы его святейшество сумел проникнуть в грешные мысли рыцаря.

– Она еще жива?

– Увы, ваше святейшество, – грустно отвечал Джулио. – Она умерла четыре года назад.

– Жаль, – печально сказал Иннокентий III, – она была замечательная женщина. Когда-то я был очень дружен... с ее супругом.

Джулио Мазарин наклонился еще ниже, стараясь спрятать легкомысленную улыбку. Как это похоже на тетушку! Едва ли не все друзья мужа прошли через ее постель, и за долгую жизнь она сумела нарожать почти дюжину детей. Трудно сказать, какие из них были от слабохарактерного графа. По всей видимости, об этом не знала и сама тетушка. И если речь шла о близком знакомстве, то не исключено, что один из отпрысков был незаконнорожденным сыном Иннокентия III.

Муж графини был человеком верующим и на все шалости своей дражайшей супруги посматривал почти с нежностью.

– Он был достойный человек, – отвечал Джулио Мазарин.

– Я это знаю, – как-то очень рассеянно отвечал папа и тотчас задал следующий вопрос: – Вы не догадываетесь, почему вы здесь?

– Я здесь для того, чтобы пойти в Крестовый поход, – отвечал рыцарь, гордо подняв голову.

Лицо Иннокентия III осветилось кроткой улыбкой:

– Похвально, сын мой, только я хотел спросить у вас, догадываетесь ли вы о причине, по которой оказались в моих покоях?

Внутри у графа все оборвалось. Ну конечно же, как он не догадался об этом раньше! Маркиза Корнель! Вся Италия знает о том, что она является тайной любовницей Иннокентия III, и наверняка женщина проговорилась святейшему покровителю о своем втором воздыхателе.

Рыцарь похолодел.

Одного слова папы будет достаточно, чтобы отлучить его от церкви. А это конец! При подобном раскладе останется подаваться только в разбойники.

Родовой замок Джулио изрядно обветшал, и кроме удовлетворения собственного тщеславия в походе он хотел пополнить казну и восстановить утраченное величие рода. И вот сейчас граф с ужасом начинал осознавать, что его благим помыслам не суждено исполниться.

Упав на колени, Джулио схватил тонкую руку папы и горячо заговорил:

– Ваше святейшество, позвольте мне объясниться, дело в том, что...

– Поменьше страсти, сын мой, – прервал графа Иннокентий III, вытягивая пальцы из ладоней графа. – Вижу, что слухи уже докатились до ваших ушей, даже несмотря на строгую конфиденциальность. Я знаю, что вы отважный воин и доблестный христианин, а потому я бы хотел назначить вас командиром передового отряда крестоносцев. Судя по вашей реакции, возражать вы не станете.

Джулио Мазарин даже не мог предвидеть подобного поворота в разговоре. Он со страстью вновь ухватил руку папы и уткнулся в нее пересохшими губами.

– Ваша милость не знает границ. Более ревностного христианина вам не отыскать во всей Священной империи!

– Я знаю, что не ошибся в вас, граф Мазарин. Вы представляете, какие нас ожидают трудности? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – В первую очередь мы должны очистить от безбожников Константинополь. А затем создать государство на территории безбожников, которое уже никогда бы не угрожало христианскому миру. Скажем, Латинскую империю. По примеру Римской империи, состоящей из множества государств. Если вы проявите себя в этом Крестовом походе, то я буду способствовать вашему дальнейшему продвижению. И при благоприятном исходе вы сможете возглавить одно из этих государств.

– Ваша щедрость не знает границ.

– Встаньте, сын мой. – После того как Джулио поднялся, папа римский продолжал: – Подойдите сюда. – Небольшими шажками Иннокентий III пересек зал и остановился напротив двух картин, укрытых покрывалом. – Взгляните сюда, – медленно стянул он материю.

И когда покрывало спало, небрежно собравшись на полу комом, граф не сумел сдержать восторга:

– Боже мой!

На первой картине он увидел завораживающую сцену Страшного суда. С небес на землю в образе прекрасных юношей слетелись ангелы и возвестили о наступлении Судного дня. Архангел Михаил был изображен на переднем плане в блестящем панцире и, сжимая в руках божественные весы, взвешивал души умерших. После чего отдавал их на милость ангелам или сбрасывал вертлявым бесам.

Души праведников выглядели удовлетворенными. На лицах каждого из них просматривалась благодать. Они со смирением дожидались введения в царствие небесное, и ангелы, подхватив их под руки, доставляли в райские кущи.

Души грешников стояли в сторонке испуганной кучкой. И черти, скалясь и кривляясь, низвергали их пиками и рогатинами в разверзшуюся полыхающую бездну.

Картина была выписана настолько реалистично, что граф невольно поежился от возникших ассоциаций. На самом краю пропасти он заметил рыцаря в точно такой же броне, как и у него. Даже лицом он был его точной копией, как будто художник писал с него портрет.

– Боже! – невольно произнес Джулио, стараясь стряхнуть с себя видение.

– Впечатляет? – удовлетворенно поинтересовался Иннокентий III.

– Да, ваше святейшество, – смиренно произнес граф.

– А теперь взгляните на эту картину, – произнес папа, бережно убрав покрывало с дубовой рамы.

Джулио Мазарин увидел Мадонну с ребенком в руках. Ее лицо выглядело необыкновенно спокойным, но с заметной грустью в глазах. Женщина уже предвидела смерть своего сына. Возможно, в преддверии ранней кончины лицо младенца было в глубоких морщинах, напоминая лик старика.

Граф не мог оторвать взора от лица женщины. Оно было простым и одновременно необыкновенно притягивающим. На него хотелось смотреть не отрываясь. Это было само совершенство, созданное по божественному промыслу.

– Она прекрасна! – вымолвил растроганный граф.

Джулио Мазарин вдруг отчетливо и со щемящей болью в сердце осознал, что в череде женщин, красной нитью прошедших через его жизнь, не было ни одной с подобным ликом.

Папа едва заметно улыбнулся:

– Мне приходилось слышать о том, что вы большой ценитель женской красоты, но я не думал, что до такой степени. Вы даже изменились в лице... Не смущайтесь, сын мой, – продолжал далее Иннокентий III, – только слепец может не замечать женской красоты. Но он обязательно услышит ее дивный голос, способный ввести в искушение куда более крепких мужчин, чем мы с вами... Эти картины вы возьмете с собой и понесете перед воинством. Дева Мария не даст крестоносцев в обиду. А Страшный суд укажет христопродавцам дорогу в ад. Благословляю тебя, сын мой, – произнес Иннокентий III, протягивая руку.

Граф Джулио Мазарин упал на колени, и мягкая ладонь Иннокентия III коснулась его макушки.

Уже на площади, перед покоями папы, граф Джулио Мазарин вспомнил свой недавний разговор с маркизой. Тогда он поинтересовался, какую же позу предпочитает Иннокентий III. «При которой невозможно увидеть его счастливого лица», – весело сообщила маркиза.

Граф не удержался от усмешки, представив Иннокентия III в этой выгодной позиции.

* * *

Район Парижа близ Сен-Жермен-де-Пре пользовался дурной славой. Поговаривали, будто именно здесь проживало семейство колдунов, что однажды извело чумой половину Франции. Ведьмака с отпрысками вскоре сожгли, а на пепелище выстроили церковь. Но черти объявлялись здесь каждую Вальпургиеву ночь и водили хороводы в округе.

А совсем рядышком стояло крепкое строение из дуба. Одна из немногих построек, оставшихся после колдуна.

Братья Жан и Жак подошли первыми. Покосились на мрачноватое здание церкви, сложенное из грубого известняка, и вошли в дом.

– Куда же это они подевались? – недовольно проворчал старший из братьев, Жан, нащупывая на столе огарок свечи.

Чиркнув кремнем, он запалил свечу, после чего установил ее в центре стола. Красные блики падали на стены и пол, заставляя вспоминать о разыгравшейся здесь в недалеком прошлом страшной трагедии. В дальнем углу комнаты он заметил самые настоящие рога и почувствовал, как волосы на затылке неприятно зашевелились. И, только присмотревшись, облегченно выдохнул. Это был ухват, каким бабы обычно берут глиняные горшки.

– По времени они уже должны быть здесь, – согласился младший, с некоторой опаской поглядывая по сторонам.

Его одолевали те же самые чувства, что и старшего. Место это продолжало оставаться проклятым. Это точно! И стоило пожалеть прихожан, ежедневно совершающих в церкви утреннюю молитву.

– И почему они назначили встречу в такой час?

– Да еще в таком месте, – поддержал брата Жак.

– Тебя кто оповестил?

– Прибежал какой-то мальчишка и сказал, что Клод хочет увидеть меня. Якобы у него имеется какое-то очень срочное дело.

– Ко мне тоже прибежал какой-то мальчуган и сказал то же самое. Жена еще спросила, куда я собрался в такую темень. Но не станешь же ей объяснять все!

– Верно. Тут Лоран как-то заикался об одном ростовщике, будто бы он Христа всякими помойными словами обливал. Если бы инквизиция осудила его, тогда денег нам бы до самой старости хватило. Он хотя и выдает себя за добропорядочного католика, но на самом деле скрытый иудей.

– Вот как? – удивился Жак. – С чего ты это взял?

– Обрезанный он! – с чувством произнес Жан. – Богом клянусь, сам видел. Разве станет праведный католик лишать себя плоти?

– И то верно, не станет. Это или иудей, или магометанин.

– Я у него как-то в лавке видел золотую чашу с драгоценными каменьями. Вот если бы ее заполучить!

– Епископ ее себе возьмет. Нам лишь серебряная посуда достанется.

– С этого не разживешься.

– Верно.

– Слышишь? – спросил Жан. – Как будто идет кто-то. И дернуло Клода позвать нас в этот чертов дом! Здесь, говорят, по большим праздникам черти на пепелище пляшут.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Клод. Его чумазое лицо выражало крайнюю степень неудовольствия. Буркнув с порога что-то вроде приветствия, он сел на грубую лавку и поинтересовался:

– И кому это пришла такая глупая идея встретиться в этом доме?

Братья недоуменно переглянулись, а потом Жан произнес, недоверчиво посмотрев на бродягу:

– Послушай, Клод, что-то мы тебя совсем не понимаем. К нам прибежал какой-то мальчуган и сказал, что ты хочешь нас видеть. Что это за шутка?

Бродяга неожиданно расхохотался:

– Ах, вот оно что! Узнаю! Это Габриэль подстроил. Такие проделки в его духе. Сейчас он появится, мы его спросим.

Через несколько минут явился Габриэль. Мрачный, неразговорчивый, едва поздоровавшись, он тут же набросился на них с упреком:

– И чего это вы вздумали собираться в полночь? Да еще здесь! Не хватало, чтобы нас приняли за сатанистов!

– Разве это была не твоя идея встретиться в полночь в этом доме? – удивился Жак.

– О чем вы! – искренне возмутился Габриэль. – В это время у меня самый сон. Что я, полуночник, что ли!

– Постойте, что это за шум? – заволновался Жак, посмотрев на дверь. – Вы ничего не слышите?

Все четверо замерли, уставившись на красное мерцающее пламя свечи.

– Тебе показалось, – облегченно произнес Жан.

И в тот же миг на лестнице отчетливо раздался скользящий звук, как будто кто-то волочил по полу что-то тяжелое. Затем дверь содрогнулась, едва не выскочив из петель, а снаружи раздалось простуженное стариковское покашливание.

Суеверный ужас, неприятный, почти леденящий, сковал тела присутствующих. Место и в самом деле проклятое. Наверняка это был один из чертей, недовольный тем, что незваные гости потревожили его жилище в неурочный час.

Первым опомнился Жак, вскочив с места, он опрокинул стул и метнулся к двери.

– Нас заперли!

Ударами плеча он попробовал отворить припертую дверь, не желавшую поддаваться.

– Давайте все вместе! – крикнул Жак. – Ну, еще раз!

Старый Экзиль вытер со лба проступивший пот и подкатил под дверь бочку, наполненную камнями. Бестолково громыхая, она напоминала колесницу с чертями, что поднялась из земных недр для того, чтобы забрать в адское пекло очередную грешную душу. Колдун усмехнулся, подумав о том, каким ужасом наполнятся души собравшихся, когда они услышат эту дьявольскую музыку. Попробовал на крепость дверь. Изнутри не осилить. И вновь стал подтаскивать к двери ящики, заполненные булыжниками. Подумав, для верности подпер дверь осиновым колом, так-то оно получше будет. Из комнаты стали раздаваться размеренные удары.

– Не нравится, ироды! – довольно проговорил старик и стал по-деловому, без лишней суеты, обкладывать дверь соломой.

– Открывай! – раздавались крики изнутри. – Именем святой инквизиции!

Дверь была крепкой. Прежде чем заманить доносчиков в этот дом, старик специально укрепил ее. Теперь им из этой западни не вырваться.

Чиркнув кремнем, он подпалил солому. Загоревшись, она брызнула во все стороны ярко-красными искрами. Ухватив полыхающий пук соломы, старик вышел на улицу и бросил его под основание дома, где была навалена сухая трава. Огонь разбежался мгновенно, охватив полыхающим кольцом дом, и скоро строение утонуло в пламени.

Стук усилился, голоса обреченных стали слышны громче. Экзиль достал мешочек, развязал его, а потом высыпал заговоренную землю прямо на языки пламени. Вдруг вниз полетела сломанная рама и затерялась в огне. Старик Экзиль увидел высунувшуюся голову, которая, объятая клубами дыма, мгновенно скрылась. А скоро крестовины прогорели, и дом, рухнув, похоронил собравшихся.

Старый Экзиль постоял у пепелища и, насладившись чувством утомленной мести, не спеша побрел домой.

* * *

Отряд крестоносцев под предводительством Джулио Мазарина расположился в небольшом городке под Константинополем. Паша трижды отклонял предложение о добровольной сдаче города и хладнокровно готовился к предстоящему штурму. Стены крепости были крепкими и высокими, явно рассчитанными на века. Осадой город было не взять. Как сообщали лазутчики, только одного продовольствия хватит почти на два года. Смерть от жажды осажденным тоже не грозила, так как крепость была построена на двух небольших горных речушках. И граф Мазарин прибегнул к проверенному способу – подкупу. За шапку золотых он уговорил начальника стражи открыть ему ворота.