Текст книги "По обе стороны Днестра"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Что значит – пока? – Старик впервые за время их беседы чуть повысил голос. – Не должно быть никаких пока, Анатолий Сергеевич. Ионелу я верю, как самому себе. Он будет молчать в любом случае.

– Я не то хотел сказать, товарищ комкор. Мы же не знаем, может быть, они нащупали и его связи. И тогда...

– Не будем гадать, что будет тогда, – прервал его Старик. – Во всяком случае, пока связи целы, и об этом свидетельствует хотя бы прибытие курьера, поэтому передайте Тарафу мою личную просьбу: максимально сосредоточиться на задании по "днестровской кампании", все остальное после.

XV

За окном вагона медленно проплывали заснеженные поля, лишь кое-где чернели проталины, указывая на близкую весну. Безлюдными и пустынными выглядели часто сменяющиеся за окном села; могло показаться, что жизнь здесь остановилась, если бы не легкий сизый дымок, вьющийся из печных труб.

От долгого сидения у Фаркаши затекли ноги, и он решил немного размяться. Вагон второго класса был почти пуст. Зато соседний, куда он заглянул из любопытства, был заполнен почти до отказа. Пассажиры, в основном крестьяне в овчинных тулупах и барашковых кушмах, степенно вел" неторопливую беседу: о том, что весна нынче задержалась, однако природа возьмет свое и лето будет жарким, виноград должен уродиться на славу, что цены на него падают, а налоги растут. Одним словом, люди говорили о самом насущном. Фаркаши и сам не прочь был перекинуться словечком с кем-нибудь из этих медлительных, по-крестьянски недоверчивых людей, и заговорил с соседом. Тот бросил удивленно-недоверчивый взгляд на по-городскому одетого господина, что-то пробормотал и отвернулся. Фаркаши тоже замолк, поняв, что он здесь – чужой, барин, к которому крестьяне испытывают инстинктивное недоверие.

Поезд, мерно постукивая на стыках рельсов, приближался к конечной станции. Под стук колес хорошо думалось, и Фаркаши, прикрыв глаза и делая вид, что дремлет, размышлял о своем задании. На первый взгляд, оно казалось проще простого: адрес ремесленного училища можно узнать у любого встречного, пойти туда, разыскать кого нужно. Если верить газетам, власти сняли некоторые ограничения для беженцев, и этим кончилось. Создавалось впечатление, что они просто не знают, что дальше делать со своими "заднестровскими братьями". Попалось на глаза несколько заметок, скупо сообщавших об отсутствии средств для их содержания; какой-то сердобольный адвокат обратился к "общественности" с призывом создать фонд помощи "жертвам коммунизма". Пропагандистская волна не спадала, больше того, она набирала новую высоту.

Нет, размышлял Фаркаши, в училище ему, иностранцу, появляться нельзя. Наверняка там крутятся агенты сигуранцы, и появление незнакомого человека не останется незамеченным, увяжется "хвост". Надо искать другой путь. Фаркаши хранил в памяти несколько явок в Кишиневе и Тигине, полученных еще в Центре, о которых не знала даже связная. Старик предупредил особо: пользоваться ими следует лишь в случае крайней необходимости и пояснил, что эти явки – квартиры коммунистов-подпольщиков, а любого коммуниста сигуранца именует не иначе как агентом Коминтерна. Нетрудно представить, какой вой поднимется в прессе, если Фаркаши "засветится". Хотя, как говорил Старик, Советское правительство никогда не признавало захвата Бессарабии и считает ее жителей советскими гражданами. Фаркаши решил: пришел тот самый крайний случай.

На привокзальной площади в Тигине он "проверился", сел на извозчика и поехал в гостиницу. Портье с любопытством взглянул на иностранца, сделал запись в книге приезжих и дал ему ключ. Фаркаши поднялся на второй этаж, оставил в номере саквояж, спустился вниз и подошел к конторке. Портье всем своим видом показывал, что он готов оказать услугу постояльцу. Фаркаши сказал, что его привели сюда коммерческие дела, в Тигине он впервые и был бы весьма благодарен, если бы портье назвал несколько фамилий оптовых торговцев фруктами и вином. Говоря все это, он осторожно положил на конторку столеевую купюру. Портье незаметным движением взял деньги, понимающе кивнул и заговорил. Деньги развязали ему язык, и вскоре Фаркаши узнал не только фамилии наиболее крупных оптовых торговцев, но и оказался в курсе городских новостей. Портье с гордостью сообщил, что недавно именно в их гостинице останавливался сам господин генеральный инспектор сигуранцы Маймука, другие важные господа, которые сопровождали журналиста из Парижа по фамилии Джео Лондон; он жил в том же номере, что изволит снимать господин Мачек. Видимо, сказал портье доверительным тоном, этот француз был очень важной птицей, хотя по его внешнему виду этого не скажешь, сам господин генеральный инспектор оказывал ему большое уважение. Господин коммерсант может и не знать, – продолжал человек за конторкой, – что их город оказался в центре важных событий. Не проходит дня, чтобы о них не писали в газетах. – Он развернул номер газеты "Универсул". – И сегодня тоже. Город дал приют этим несчастным, которые перешли Днестр. Газеты о них только и пишут...

Он хотел продолжить, однако Фаркаши сказал:

– Извините, беженцы меня не интересуют. Я приехал сюда по коммерческим делам, и вы обещали мне помочь...

– Как же, как же, – пробормотал старый портье. – Есть крупные оптовики, уважаемые люди. – Он объяснил, где можно найти оптовиков.

Фаркаши направился по указанным адресам. Он мог бы и без портье найти этих торговцев. Обращаясь к нему, он был уверен, что словоохотливый старик состоит на службе у сигуранцы, иначе его давно бы вышвырнули. Теперь портье доложит хозяевам о разговоре с иностранцем – и у Фаркаши будет нечто вроде алиби. На своем опыте Фаркаши имел возможность убедиться, что такой в общем нехитрый отвлекающий маневр срабатывает, по крайней мере на первое время.

Оптовые конторы располагались в центре, недалеко от гостиницы. Местные коммерсанты проявили неподдельный интерес к чешскому коллеге, говорящему на их языке. Он вежливо улыбался, обещал обдумать деловые предложения, однако от сделок воздерживался, заявляя, что надо посоветоваться с руководством фирмы.

В гостиницу возвратился только к вечеру. Обменявшись несколькими фразами с портье, поднялся к себе, сел на диван, развернул свежую газету, скользнул глазами по строчкам и незаметно для себя задремал. Очнулся, когда за окном уже сгущались сумерки, и вышел. Подозвав извозчика, назвал одну из окраинных улиц. Извозчик пробормотал, что путь дальний, обратно придется возвращаться пустым, потому как там живет одна голытьба, не привыкшая ездить, и заломил непомерную цену, причем потребовал деньги вперед. Фаркаши не стал торговаться. Всю дорогу извозчик недоверчиво оглядывался, как бы желая убедиться, не сбежал ли его пассажир, хотя деньги тот заплатил, как и договаривались, вперед.

Окраина имела почти сельский вид. Немногочисленные прохожие жались к обочине, провожая глазами редкий здесь фаэтон. Чтобы не привлекать внимания, Фаркаши попросил остановиться и пошел дальше пешком. Начало темнеть. Возле одного из домов – маленького, неприметного, он остановился, постучал в окно. Залаяла собака, во дворе появился молодой мужчина и осведомился, кто нужен. Прежде чем ответить, Фаркаши закурил, держа спичку так, чтобы можно было разглядеть лицо хозяина дома. Убедившись, что перед ним тот, фотографию которого ему показали в Центре, он произнес:

– Я от Петра Тимофеевича. Он сказал, у вас сдается комната.

– К сожалению, комната уже сдана, но я могу помочь, – последовал ответ.

Мужчина вышел из калитки, оглядел улицу, соседние дворы и пригласил Фаркаши в дом.

– Здравствуйте, товарищ! – он крепко пожал руку гостя и улыбнулся. Улыбка у него ясная, открытая. – Будем знакомы. Серджиу Блэнару.

– Иржи Мачек, в данном случае чешский коммерсант.

Осведомившись, есть ли еще кто-нибудь в доме и услышав в ответ, что жена с ребенком уехала к матери в село, Фаркаши перешел к делу.

– Вы знаете, что в вашем городе живут так называемые беженцы с той, советской стороны Днестра?

Серджиу закивал.

– Не только слышал, но и видел. Слоняются по городу. У нас каждый день о них говорят.

– А где это – у вас?

– Где? – с удивлением переспросил Блэнару. – Я же в железнодорожном депо работаю. И батя мой тоже там работал. Убили его они... в феврале восемнадцатого, я еще мальчишкой был, а все помню, будто вчера случилось. Много наших тогда полегло у "черного забора."* – Спохватившись, он виновато произнес: – Однако, что это я... Слушаю вас, товарищ!

_______________

* 7 февраля 1918 г. боярские оккупанты расстреляли более 150

бендерских рабочих-железнодорожников, выступивших против оккупации

Бессарабии королевской Румынией.

– Что в депо говорят о людях, которые Днестр перешли?

– Всякое. Если кулак сбежал, то сюда ему и дорога, кулака в обиду не дадут, он же родной человек, а если победнее или совсем бедняк – тогда дело плохо. Жалеют их рабочие, те, которые сознательные. А некоторые рассуждают: у нас своих безработных девать некуда, а тут еще с той стороны. Ну а еще... – он заколебался, – слышал, будто на том берегу трудно живется, голодно. Всех, кто желает, кто нет – все равно в колхоз записывают. Перегибы у вас это называется. А в газетах чего только не пишут об этих беженцах. Да вы, верно, сами читали эту брехню. Мы, конечно, ведем разъяснительную работу.

– Мы? – переспросил Фаркаши.

– Ну да, мы – коммунисты, – с достоинством пояснил Блэнару. – Я же член Румынской компартии.

Фаркаши с интересом взглянул на своего собеседника, который предстал перед ним как бы в новом свете. Пожалуй, впервые за последние годы он вот так запросто, не таясь, разговаривал с румынским коммунистом.

– А что же именно вы разъясняете?

– Работы хватает, – сдержанно отвечал Серджиу, – потому как не все еще до конца понимают, что у трудовых румын и бессарабцев один враг румынский империализм. Вы, должно быть, знаете, – доверительно продолжал он, – что в декабре прошлого года прошел пятый съезд румынских коммунистов. На съезде говорилось, что СССР – пролетарское отечество трудящихся всех стран, а у румын и бессарабцев один классовый враг помещики и капиталисты. Бессарабия же – неотъемлемая часть Советского Союза и должна быть ему возвращена.

Серджиу замолчал и, как показалось Фаркаши, смущенно улыбнулся: Может быть, я немного высокопарно говорю, вы уж извините.

Фаркаши тоже так показалось, однако он запротестовал:

– Ну почему же, все очень доходчиво и понятно. Однако вернемся к беженцам, меня они весьма интересуют, особенно двое, некие Думитру Затыка и Николай Потынга. Твоя задача, Серджиу, – он перешел на "ты", – разыскать их. Мне обязательно надо с ними встретиться. Запомни – Думитру Затыка и Николай Потынга. Они из Протягайловки. Сам понимаешь, мне туда, где они находятся, идти самому никак нельзя.

– Так я сам схожу. Что передать? – как о само собой разумеющемся спросил Серджиу.

Фаркаши не сдержал улыбки, услышав эти слова, и подумал: "Что значит иметь дело с непрофессионалом".

– А ты подумал о том, что там шпиков полно? Нет, тебе, коммунисту, нет смысла им глаза мозолить. Можно все испортить. Учти, чаще всего попадаются как раз на простом задании. Нужен человек вне всяких подозрений. Есть такой?

Рассудительный тон охладил пыл молодого парня, он растерянно взглянул на своего старшего товарища.

– Есть, есть... – воскликнул Серджиу.

– Кто такой?

Серджиу широко улыбнулся.

– Наш парень, хотя и мелкий собственник. Уличный торговец, продает на своем лотке всякую всячину. Его каждая собака в городе знает. – Прочитав на лице Фаркаши сомнение, он горячо продолжал: – Да вы не сомневайтесь, товарищ, я же говорю – свой парень, он не раз наши поручения выполнял, и в ремесленном у беженцев бывал... по своим торговым делам. Яшка-рыжий, а фамилии не знаю. Его все так называют.

– Ну ладно, – после некоторого колебания согласился Фаркаши. – Скажи этому Яшке, чтобы разыскал в ремесленном Думитру Затыку и Николая Потынгу и передал, что с ними хочет встретиться дядя Георгий. Они поймут. Твоя жена когда приезжает? Недели через две, говоришь? Очень хорошо. Пусть Яшка приведет этих двоих к тебе вечером, ты его отошли, он меня не должен здесь видеть. Завтра же. Успеешь?

– Успею, он живет на нашей магале.

– Только учти, Серджиу, дело серьезное, я на тебя надеюсь. И никому ни слова.

Серджиу порывался его проводить, однако Фаркаши из предосторожности отказался. В гостиницу добрался поздно вечером. Старик портье дремал над газетой. В маленьком холле в этот поздний час никого не было, только в дальнем углу развалился в кресле какой-то мужчина. Кресло стояло так, что сидящему в нем были видны все входящие. Глубоко надвинув на глаза шляпу, мужчина делал вид, что дремлет. Фаркаши на своем веку повидал немало шпиков секретных служб разных стран. Однако их роднило нечто общее, они были неуловимо похожи, чем именно, он затруднялся точно сформулировать, здесь работала интуиция. "Этого следовало ожидать, – рассудил Фаркаши, беря у заспанного портье ключ. – Ты честно отрабатываешь свой кусок хлеба, старик". Спиной чувствуя на себе пристальный взгляд человека в кресле, Фаркаши не спеша поднялся по лестнице. "Зацепиться им не за что. По крайней мере, пока. До сих пор, кажется, я нигде не "наследил". Старик доложил об иностранном госте, и этот в шляпе пришел взглянуть на меня, обычное дело".

Осмотр чемодана не оставил никаких сомнений: потайной метки на месте не оказалось. Фаркаши по минутам вспоминал закончившийся день. Слежки он за собой не примечал. Кроме встречи с Блэнару у него не было никаких подозрительных контактов. Да, эта встреча – единственное, за что они могли уцепиться. Не поторопился ли он? Может быть, написать ему письмо и назначить встречу в другом месте? Где гарантия, что оно не попадет в чужие руки? Конечно, можно было найти и другие варианты, однако времени в обрез. Центр торопит, и он сам понимал: надо действовать энергичнее. Нет, он все делает правильно, а без риска не обойтись. Никогда раньше ему не приходилось выполнять такое необычное задание. В Центре определенных инструкций не дали, поставили только общую цель, ему была предоставлена полная свобода действий. "В соответствии с обстановкой", – сказал Старик. Обстановка же не ясна. Информация, которую успел сообщить в Центр Ионел, была весьма скудной. Ее, правда, дополнили сведения, поступившие из Протягайловки и переданные ему связной Раей. Безусловно, между появлением в Протягайловке нежданных гостей из-за Днестра и переходом границы ее жителями прослеживается связь. Однако древние предостерегали: после этого не значит вследствие этого. Во всяком случае, нет пока достаточных фактов, за которые можно зацепиться и идти по цепочке дальше.

Первую половину следующего дня Фаркаши посвятил своим торговым делам, потом у себя в номере долго просматривал газеты, пока не стемнело. Вышел, заглянул в несколько лавок. На этот раз "проверялся" особенно тщательно: тот тип в шляпе не выходил из головы. Убедившись, что "хвоста" нет, взял извозчика, проехал несколько кварталов и дальше пошел пешком. Когда подошел к уже знакомому дому на окраине, было совсем темно. Одно окно, забранное занавеской, слабо светилось. Осторожно постучал. Серджиу крепко пожал ему руку и прошептал:

– Они здесь!

Думитру Затыка и Николай Потынга сидели за столом с тарелками с брынзой, кусками вареного мяса и другой снедью. Графин красного вина был наполовину опорожнен. Фаркаши недовольно покосился на графин. Серджиу заметил этот взгляд:

– Вы уж извините, товарищ, – сказал он, – так уж получилось. Они ведь там, – он кивнул на своих гостей, – совсем оголодали. Ну и решил их угостить.

– Оголодали? – Фаркаши чуть улыбнулся, чтобы разрядить обстановку. Верно говорит? – он уже обращался непосредственно к Думитру и Николаю.

Оба смущенно кивнули.

В комнате воцарилось молчание. Фаркаши выразительно взглянул на хозяина дома. Серджиу понял его без слов.

– Я, пожалуй, пока во дворе побуду, – и вышел.

Оставшись наедине с парнями, Фаркаши произнес:

– Вам шлет привет дядя Георгий и просит передать, что у него все в порядке, он вас помнит.

– Значит, нога у старика уже не болит, – Думитру в упор посмотрел в глаза Фаркаши.

– Не болит, мои дорогие, совсем не болит! Ну, рассказывайте подробнее.

Думитру озадаченно взглянул на Николая, ища у него поддержки.

– А что вас интересует? Не знаю даже, с чего начать.

– Начинай с самого начала! – Фаркаши ободряюще улыбнулся. – А дальше как-нибудь разберемся.

Думитру, как вскоре понял Фаркаши, оказался рассказчиком неважным. Не умея отделить главное от второстепенного, он тонул в излишних подробностях, уходил в сторону, и Фаркаши приходилось прерывать его наводящими вопросами. "Совсем, как на школьном экзамене". Сходство с экзаменом дополняли "подсказки", которые иногда делал Николай. Вместе с тем, что с удовлетворением отметил про себя их "экзаменатор", свой главный экзамен оба выдержали с честью. Говорят не очень складно, зато ребята смелые, сообразительные, много успели подметить и запомнить. Молодцы! Фаркаши как бы изнутри увидел многое, о чем умалчивали газеты, и ему стало совершенно ясно: вся эта история с побегом за Днестр инсценирована вражеской агентурой.

Рассказанное Думитру и Николаем подтвердило и дополнило сведения, которые удалось раздобыть коллегам в Протягайловке. Он попросил Думитру повторить во всех подробностях все, что тому говорил Симион о Марчеле, и пришел к выводу: этот человек и был главным.

– А где сейчас Григорий Мугурел?

– Не знаю, мы его не видели, – ответил Думитру.

– А Марчел и сейчас вместе с беженцами живет? Что он делает?

– А что ему делать? – удивился Думитру. – Шныряет туда-сюда, болтает, что все будет хорошо. Иногда пропадает где-то, приходит с опухшей мордой. Злой, глаза красные. Не иначе, как после сильного перепоя. Не любят его у нас, особенно Симион.

– А почему именно Симион?

– Кто его знает. Симион вообще не рад, что попал в эту историю. Он же не кулак и даже не середняк. Говорит, по пьяному делу перешел. Думаю, можно ему верить, он парень неплохой... когда трезвый, конечно. Симион говорит, что через него, значит, через Марчела, все получилось... с переходом этим. Сдается мне, что Симион что-то знает о Марчеле, но скрывает, боится его. Ну и вино, мол, виновато.

– Стало быть, вино виновато? – повторил Фаркаши. – А вы сами как думаете?

Парни молчали, не находя ответа.

– Тогда я отвечу. Вино само по себе не может быть ни правым, ни виноватым. За все отвечает сам человек. В первую очередь. А потом уже обстоятельства. Однако вернемся к делу. Значит, Симион раскаивается в своем поступке? А еще есть такие... раскаивающиеся?

– Хватает... Люди говорят промеж себя: златые горы обещали, а что получилось? Ни кола, ни двора. Жизем впроголодь. Слух прошел, будто бы землю дадут только кулакам, а остальных на улицу выкинут. Большое недовольство. Я так думаю, – сказал Думитру, – многие бы с радостью вернулись обратно, да боятся. Эти ведь... ну наши хозяева, или как их там, твердят: кто вернется – того большевики расстреляют или в Сибирь сошлют.

Фаркаши взглянул на часы, удивленно покачал головой: время приближалось к полуночи.

– Вот что, ребята, пора расходиться. Спасибо вам за то, что сделали, но еще предстоит поработать. Слушайте меня внимательно. Первое: разъяснять, только осторожно, что тем, кто возвратится домой, ничего не будет. Им вернут и дома, и все остальное. Только осторожно, с умом, знать того, с кем говоришь. Понятно?

Думитру и Николай понимающе кивнули.

– Второе: постарайтесь узнать у Симиона, что именно он скрывает и почему так ненавидит Марчела. Видимо, у него есть на то причины. Хотелось бы знать, какие именно? И вообще, постарайтесь сойтись с Марчелом поближе. Значит, пьет этот Марчел?

– Еще как! Особенно за чужой счет, – подтвердил Думитру.

– Вот это и можно использовать.

– Это как же? – удивился Николай. – Неужто пить с этим гадом?

– Вот именно.

– У нас и денег нет на угощение.

– С этим уладим. – Фаркаши достал из кармана деньги и отсчитал несколько купюр. – Пока хватит. Если спросит, откуда деньги, скажите, заработали на разгрузке вагонов. Ведь ваши там подрабатывают, не так ли?

– А зачем все это? – спросил Думитру, не притрагиваясь к деньгам.

– Надо, мои дорогие помощники. Мне крайне необходимо с ним познакомиться. Сделаем так... Куда они могут его пригласить? – обратился он к Серджиу. – Я имею в виду локал* попроще.

_______________

* Л о к а л – распивочная, ресторан (рум.).

– Пожалуй, "Под липами" сойдет.

– Завтра вечерком я загляну туда. Если меня увидите, то очень удивитесь, будто встретили старого знакомого. Я – бывший работник заготконторы, с которым вы познакомились в Тирасполе. Георгий Петрович, фамилию не знаете. В селе вашем, в Протягайловке, я никогда не бывал. Вы меня знаете только по Тирасполю. Я сначала вас не узнаю, и вы должны сказать, что приходили в заготконтору по своим делам и меня запомнили. Если завтра вечером в локале вас не застану, приду послезавтра. Все ясно?

– Честно говоря, не совсем, – пробормотал Думитру. – Однако постараемся сделать все, как вы говорите.

– Вот и отлично, – Фаркаши ободряюще улыбнулся, хотя и ему далеко не все было ясно. Он начинал весьма рискованную игру, которая, по-видимому, стоила свеч.

Локал "Под липами" никак не соответствовал своему поэтичному названию. Не успел Фаркаши до конца открыть дверь, как в нос ему ударил специфический запах табачного дыма, горелого мяса, прокисшего вина. Он медленно продвигался по слабо освещенному залу между столиками, пока его не окликнул Думитру:

– Георгий Петрович, неужели это вы?

Он обернулся и увидел стол, за которым сидели Думитру, Николай и третий, незнакомый. Думитру встал, направился к Фаркаши, и громко произнес:

– Вот так встреча!

– Простите, молодой человек, – холодно сказал Фаркаши, – я вас не знаю.

На лице парня промелькнуло недоумение, эти слова не вписывались в "сценарий", однако он не растерялся:

– Мы же давно знакомы. Еще по Тирасполю, мы к вам в заготконтору приходили.

– Кажется, начинаю припоминать. Если не ошибаюсь, вы из Протягайловки? На неправильный налог приходили жаловаться.

Фаркаши искоса взглянул на стол, за которым сидели спутники Думитру, и убедился, что Марчел внимательно прислушивается к разговору.

– Вот именно. Таким налогом обложили, что и вспоминать страшно, по миру пустили большевики, – Думитру все больше входил в свою роль. Спасибо вам, Георгий Петрович, помогли тогда. Присаживайтесь к нам, посидим, если, конечно, не брезгуете.

Фаркаши немного поколебался и согласился:

– Пожалуй, только ненадолго.

Подведя Фаркаши к своему столу, Думитру, указывая на Николая, сказал:

– С ним мы как раз и приходили.

– Да, вроде лицо знакомое.

– А это наш новый друг, – повернулся он к Марчелу. – Уже здесь познакомились.

Фаркаши пожал обоим руки, сел на свободный стул. Думитру налил вина.

– За встречу, Георгий Петрович! Не ожидал вас встретить на этом берегу. Если не секрет, как вы здесь оказались?

Фаркаши сделал глоток, взглянул на Марчела и молча поставил стакан на стол.

– Вы не опасайтесь, Георгий Петрович, – Думитру слегка потрепал Марчела по плечу. – Это свой человек, тоже от большевиков сбежал. Только он раньше, а мы с Николаем чуть позже. И живем вместе. Скоро нам землю дадут. Заживем хозяевами. Правильно я говорю, Марчел?

– Все верно говоришь, умный парень. – Марчел осклабился в улыбке, не сводя глаз с Фаркаши. – Однако наш гость, я вижу, придерживается другого мнения. Уж не большевик ли он? – Марчел пьяно захихикал, но Фаркаши видел, что он совсем не пьян.

– Как я сюда попал, – это долгая история, как-нибудь потом, если встретимся, расскажу. У вас с большевиками свои счеты, у меня – свои. Потому-то я и здесь, а не в Совдепии.

– И давно вы, уважаемый, оттуда вырвались? – Марчел позабыл о своем стакане, который уже доверху наполнил Думитру.

– Не очень... Я ведь из Одессы, – без видимой связи добавил он. – Вот оттуда давно пришлось уехать. Одесса... Что с ней сделали большевики! Это же надо, Приморский бульвар назвать именем какого-то большевика Фельдмана. Папа, вечная ему память, слава богу, не дожил до такого позора.

– Так вы, значит, из Одессы? – оживился Марчел. – А я думал тираспольский, сосед наш.

– Нет, мы потомственные одесситы. Когда отца взяли в ЧК, подался в Тирасполь... Поближе к границе.

– А здесь, уважаемый, каким образом оказались? – допытывался Марчел.

– Я, кажется, уже говорил: это история длинная, сейчас не время... Давайте выпьем.

Фаркаши подозвал официанта, потребовал самого лучшего вина. Официант стремглав кинулся выполнять дорогой заказ: такое вино здесь спрашивали не часто. Фаркаши поднял свой бокал и прочувствованно сказал:

– За свободную Одессу!

– За свободную Молдавию! – поддержал его Марчел.

Пришло время расходиться, и Думитру достал деньги, чтобы расплатиться, однако Фаркаши заплатил по счету сам. Марчел, узнав, что Фаркаши остановился в гостинице, вызвался проводить, говоря, что время позднее, гость здесь человек новый, а ночью всякое может случиться. Фаркаши не возражал, и они зашагали по ночным улицам. По дороге Марчел завел разговор об Одессе.

– Чудесный город, – произнес он мечтательно.

– Да, – откликнулся Фаркаши. – Приходилось там бывать?

– Было дело, – пробормотал Марчел. – А вы, Георгий Петрович, – он впервые назвал Фаркаши по имени и отчеству, – вижу, очень скучаете по родному городу. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– Наверное, и родственники, друзья там остались? – вопрос прозвучал как бы между прочим.

Фаркаши понял, что вопрос этот задан неспроста; больше того, он давно ожидал его и обдумал ответ, как и вообще всю линию своего поведения. Сообщение из Центра, и то, что он узнал от Думитру и Николая, свидетельствовали о связи Марчела с сигуранцей, где ему была отведена роль провокатора, однако через него можно было выйти на тех, кто стоял за его спиной. Марчел клюнул, как говорится, на "живца" и шел в расставленные сети. Фаркаши понимал: Марчел проявляет к нему интерес отнюдь не ради простого любопытства. Сын крупного коммерсанта, сгинувшего в подвалах Чека, ненавидящий большевиков да еще имеющий родственников и друзей в Одессе, – такой человек в глазах Марчела представлял большую ценность для хозяев.

– Не всех же чекисты забрали. Двоюродный брат в порту служит. Ну и друзья! Конечно, немного, зато верные люди. Когда из Одессы уходил, очень мне помогли.

Он почти физически ощущал, как напряженно прислушивается, запоминает каждое слово Марчел.

Возле гостиницы Фаркаши протянул руку, чтобы попрощаться. Марчел с преувеличенной горячностью пожал ее и сказал:

– Вы мне очень нравитесь, Георгий Петрович. Надеюсь, мы еще встретимся.

– Все может быть. Только не в Тигине. Я завтра уезжаю в Кишинев. Время – деньги, как говорят американцы. Я же коммерсант. В Кишиневе меня можно найти в гостинице "Лондонская".

– Однако... – Многозначительно произнес Марчел. – Бедный беженец из России – и такая шикарная гостиница.

– Кто вам сказал, что я бедный? – в свою очередь удивился Фаркаши. Мой отец был очень предусмотрительным человеком. Еще до войны обратил все наличные деньги в драгоценности. Мне кое-что удалось унести с собой. Хватило, чтобы открыть маленькое дело в Чехословакии. У нас там были деловые связи. Вот они и пригодились. В гостинице у портье спросите, в каком номере остановился господин Мачек.

– Мачек? – переспросил Марчел. – Кажется, это чешская фамилия.

– Да, чешская. А что, собственно, вас удивляет?

– Ничего не удивляет, господин Мачек, – подчеркнуто четко произнес его фамилию. – Надеюсь, мы еще встретимся.

– И я тоже, – в тон ему ответил Фаркаши.

"Центру. Для дальнейшей работы необходима легенда: мой отец, крупный одесский коммерсант или банкир, арестован сравнительно недавно за экономический саботаж, спекуляцию, валютой, незаконное хранение золота или что-то в этом роде, особого значения не имеет. Его сын, примерно моего возраста, после ареста отца скрылся из Одессы, лучше всего за кордон. Нужны также адреса нескольких явок в Одессе, возможна проверка агентами с этой стороны. Прошу подготовить нужные материалы по возможности оперативно и передать через курьера. Тараф".

XVI

Новосельцев, чуть волоча правую ногу, медленно шел вдоль прилавка, протирая его влажной тряпкой. Окинул придирчивым взглядом полки, уставленные банками с маслинами, консервами, черным перцем, кофе... Провел пальцем по одной – палец оставил пыльный след. "Откуда только эта пыль берется, каждый день приходится вытирать", – он недовольно покачал головой. Привычку к чистоте и порядку Новосельцев еще с юнкерского училища сохранил навсегда. Покончив с полками, тщательно подмел пол в лавке и устало присел на стул, осторожно поглаживая вдруг занывшую ногу. "Видать, к перемене погоды, ничего не поделаешь – весна. Или просто перетрудил".

Покалеченная в бою под Перекопом нога в последнее время все чаще давала о себе знать. Если бы не ранение, кто знает, как бы сложилась дальнейшая жизнь Александра Васильевича Новосельцева. Ранение оказалось тяжелым, он потерял много крови. Придя в себя, с ужасом почувствовал, что койка, на которой лежал, проваливается куда-то вниз, в бездну. И без того тяжелая голова пошла кругом, и он снова впал в забытье. Очнувшись, увидел, что комната до отказа заставлена койками с перебинтованными людьми. По-прежнему качало, и Новосельцев наконец догадался, что находится на пароходе. Мучительно хотелось пить. Слабым голосом попросил у женщины в белом халате воды. Она странно посмотрела на него и принесла неполную кружку. Хватило едва на несколько глотков, вода была невкусной и плохо утоляла жажду. Он попросил еще, однако сестра лишь развела руками и сказала, что вода кончается. От нее Новосельцев узнал, что пароход следует в Константинополь.

Здесь сошла на берег лишь небольшая часть разбитого войска генерала Врангеля; остальные, в том числе и Новосельцев, поплыли дальше, в Дарданелльский пролив, где и высадились в небольшом городке Галлиполи на полуострове того же названия. Новосельцев, которого вынесли на носилках, увидел полуразрушенные дома, стены которых хранили следы пуль и снарядов. Потом он узнал, что во время войны здесь высадился десант английских и французских войск и произошел кровопролитный бой.

Надвигалась зима. Задули холодные, пронизывающие ветры с моря. В бараках было холодно и голодно, однако его молодой организм брал свое. Скоро Новосельцев уже мог ходить на костылях. В глубине души он был даже рад этому, ранение избавляло от изнурительной муштры, которую насаждал генерал Врангель, лелея мечту возобновить вооруженную борьбу с большевиками. Дисциплина в лагере была драконовская. Особенно жестоко, вплоть до расстрела, карали тех, кто выражал желание вернуться на родину. На плацу в галлиполийском лагере Врангель приказал выложить камнями свое изречение, гласившее "Только смерть может избавить тебя от исполнения долга".