Текст книги "По обе стороны Днестра"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Официант принес кружку пива и шпекачки. И пиво, и горячие, сочные сосиски проголодавшемуся Фаркаши показались необыкновенно вкусными. Покончив с едой, он еще немного посидел, расплатился, кивнул на прощание соседям, которые, судя по кружочкам от выпитых кружек, обосновались здесь давно.

Уже за полночь он вернулся в отель. Поднявшись в номер, первым делом проверил, не открывали ли в его отсутствие чемодан. В чемодане, разумеется, не было ничего такого, что могло заинтересовать любопытных. Просто у него выработалась привычка, своя система проверки. Убедившись, что к вещам никто не прикасался, лег в уже раскрытую горничной постель и сразу уснул.

Проснувшись, Фаркаши почувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим, что именно сегодня было весьма важно: предстояла деловая встреча, и он должен был выглядеть как можно лучше. Проходя в ресторан, попросил портье узнать адрес румынского консульства. Пока Фаркаши завтракал, тот навел справки и протянул ему листок с адресом. Консульство располагалось рядом с посольством на одной из центральных улиц. Фаркаши объяснил дежурному цель своего визита. Дежурный позвонил по внутреннему телефону и сказал, что вице-консул его примет, только придется подождать. Фаркаши проводили в комнату, где уже дожидались приема несколько человек. Некоторые от нечего делать перелистывали румынские газеты и журналы, разбросанные на столе. Фаркаши тоже взял один.

Наконец подошла и его очередь. Вице-консул восседал за массивным письменным столом. На его смуглом лице, украшенном тонкими усиками, казалось, навсегда застыло выражение брезгливого высокомерия и скуки. Бегло взглянув на посетителя и, очевидно, приняв Фаркаши за своего соотечественника, испытывающего за границей денежные затруднения, вице-консул небрежным жестом указал на стул, сказав несколько слов по-румынски. Фаркаши ответил тоже по-румынски и передал ему свой чехословацкий паспорт и визитную карточку представителя братиславской торговой фирмы, пояснив, что просит визу на въезд в Румынию. Консул повертел карточку в руках, полистал паспорт, еще раз, уже внимательнее, взглянул на Фаркаши. Видимо, его озадачил чешский коммерсант, говорящий по-румынски.

Выдержав многозначительную паузу, вице-консул спросил, что именно интересует господина коммерсанта в его стране.

– Румыния – очень богатая страна, уважаемый господин. У вас много вина, фруктов, пшеницы... Это наш обычный импорт из Румынии.

Дипломат, по-видимому, удовлетворился этим ответом и самодовольно улыбнулся.

– Вы хорошо говорите по-румынски...

– Я родом из Закарпатья, господин консул, – Фаркаши повысил его в дипломатическом ранге. – Там многие знают ваш красивый язык.

– А сейчас приехали в Прагу из Братиславы, не так ли?

Фаркаши подтвердил.

– В каком, кстати, отеле вы остановились, господин Мачек?

Упоминание об "Амбассадоре" рассеяло последние сомнения вице-консула, если они у него вообще были, и он почти любезным тоном сказал, что просьба господина коммерсанта будет рассмотрена через неделю. Кроме того, он должен уплатить за визу тридцать крон. Вытащив из бумажника стокроновую купюру, приготовленную заранее специально для посещения консульства, Фаркаши положил ее на стол. Вице-консул сделал вид, что роется в своем портмоне в поисках сдачи. Не найдя денег, с сожалением отодвинул купюру и попросил господина Мачека подождать, пока посыльный разменяет деньги в соседнем магазине. Оказалось, однако, что у посетителя важное деловое свидание, он боится опоздать и может подождать до завтра, когда придет за визой.

Вице-консул, только что называвший недельный срок, не поправил посетителя. На другой день он приветствовал Мачека как доброго знакомого и вручил ему паспорт с визой. О сдаче чиновник, видимо, запамятовал, а посетитель не стал напоминать.

XII

Плутоньер* Вирджил Станеску подкинул дров в печурку, сухие дрова жарко полыхнули, обдав его приятным обжигающим теплом. Вирджил потянулся к оплетенной большой бутылке и сделал основательный глоток. Стало еще теплее. Задумчиво поворошил в печурке кочергой и уставился на огонь. Его игра завораживала, привлекала, и вскоре плутоньер погрузился в сладкую дрему. Привиделся теплый солнечный день ранней осени, он сидел во дворе своего дома под тенью старого ореха. На столе кувшин с молодым вином тулбурелом. В предвкушении воскресного обеда выпивает стаканчик искрящегося, бьющего в нос тулбурела и нетерпеливо посматривает в сторону летней кухни, откуда доносятся дразнящие запахи мамалыги, жареной курицы и чего-то еще. "Сейчас, Вирджил", – слышится голос жены. Она торопливо с казанком мамалыги пересекает двор, ставит казанок на стол и улыбается... Однако вместо голоса жены над ухом плутоньера раздался грубый мужской голос. Плутоньер вздрогнул, очнулся, потер глаза. Перед ним почтительно склонился солдат пограничник и что-то говорил. Позади стояли двое молодых людей, за которыми маячила долговязая фигура еще одного пограничника. Плохо еще соображая, недовольный, что его оторвали от такого чудного сна, плутоньер спросил:

– Кто такие? – он хмуро рассматривал незнакомцев.

_______________

* П л у т о н ь е р – унтер-офицерский чин в румынской

королевской армии.

В рваных тулупчиках, с побелевшими от мороза, испуганными, растерянными лицами они выглядели жалко. Однако Станеску был старым служакой и отогнал от себя всякую мысль о жалости.

– Разрешите доложить, господин плутоньер, – снова заговорил солдат, эти двое, – он обернулся в сторону молодых людей, – задержаны при переходе границы. Говорят, от большевиков сбежали... Сопротивления не оказали, – и выжидательно взглянул на плутоньера, лицо которого по-прежнему выражало крайнее недовольство.

– Как зовут? Откуда и куда идете? – Его голос звучал требовательно и грозно. Остатки сна уже окончательно покинули плутоньера, и он полностью вернулся к действительности.

Оба молчали, простуженно шмыгая носами.

– Вы что, оглохли? Я кого спрашиваю? – Станеску повысил голос.

– Из Протягайловки мы, домнуле офицер, – тихо произнес тот, что стоял поближе и казался постарше. – Думитру Затыка я... А это – Николай Потынга.

– Зачем пришли сюда?

– За хлебом... за свободой. Из колхоза сбежали мы.

– За хлебом, свободой... – недоверчиво и недовольно повторил Станеску. – Завтра утром отправим вас в сигуранцу, там вам покажут свободу... и хлеб тоже. – Он выругался. – Носит вас, болванов безмозглых, нелегкая. Лодыри, не хотят работать у себя, вот и бегут за Днестр. Здесь тоже надо работать, если конечно, найдете работу. Никто вас даром кормить не будет. Вы это понимаете? – он взглянул на парней.

– Понимаем, как не понять, домнуле офицер, – тотчас согласился Думитру. – Только не на большевиков в колхозе...

– А на кого? – с нескрываемым интересом спросил плутоньер. – Кому нужна, болван, в Бессарабии твоя работа? Здесь безработных полно.

Парни молчали, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну ладно, пока хватит, – заключил плутоньер и приказал солдатам: Обыскать, запереть в погреб, охранять до утра. Утром доставите этих болванов в Тигину и сдадите под расписку полиции.

В погребе было темно и сыро, но довольно тепло, и парни забылись в тяжелом зыбком сне. Рано утром их растолкал уже знакомый солдат и отвез на телеге в Тигину. После короткого допроса в полицейском участке Думитру и Николая отвели в городскую тюрьму. Кроме них в грязной и холодной камере никого не было. Сквозь маленькое зарешеченное оконце едва пробивался слабый зимний свет. На деревянных нарах валялось какое-то тряпье. Преодолев брезгливость, завернулись в него, чтобы немного согреться. Помня наказ своего тираспольского наставника – поменьше говорить, ибо, как сказал тот человек, и у стен есть уши, и побольше запоминать, они лишь изредка обменивались однозначными фразами.

Время, казалось, остановилось. Стояла давящая гробовая тишина. Вдруг за дверью раздались тяжелые шаги, вошел надзиратель и, ни слова не говоря, швырнул на нары миску с холодной мамалыгой, политой какой-то бурдой. Мамалыга оказалась давно прокисшей, и оба, не сговариваясь, отодвинули миску подальше, хотя со вчерашнего вечера ничего не ели.

Снова появился надзиратель. Увидев нетронутую еду, ухмыльнулся:

– Не нравится? Большевики лучше кормили? Кто Думитру Затыка? Пойдешь со мной.

– Куда, господин начальник? – спросил Думитру.

– Куда надо, здесь не спрашивают.

Надзиратель, гремя связкой ключей, которыми то и дело открывал двери, привел Думитру в темную и низкую комнату с забранными решеткой окнами. За столом сидел худощавый бледный мужчина с мелкими чертами лица. Он с минуту внимательно разглядывал стоящего перед ним парня, потом бросил:

– Садись.

Табуретка стояла далеко от стола, и Думитру решил подвинуть ее поближе, однако не смог оторвать от пола. Человек за столом сказал:

– Не трать напрасно силы, они тебе еще пригодятся. Садись там, где стоишь.

Думитру, догадавшись, что табуретка привинчена к полу, виновато произнес:

– Извините, господин начальник, я не знал...

– Ничего, в следующий раз будешь знать. Мы с тобой, Думитру Затыка, еще встретимся. Впрочем, это зависит только от тебя. Ты меня понял?

– Не совсем, господин начальник.

– Ладно... Скажи, Думитру Затыка, если, конечно, это твое настоящее имя, ты там, в своей России, слышал что-нибудь о сигуранце?

– Да... кое-что...

– Что именно? – мужчина ждал ответа.

– Ничего особенного, – пробормотал Думитру.

– Ты не бойся, говори как есть.

Думитру молчал, не понимая, к чему клонит сидящий за столом.

– Молчишь? Тогда я скажу. – Он закурил странную папиросу без мундштука, Думитру таких папирос никогда не приходилось видеть. – Изверги, палачи, изуверы и как еще там... провокаторы. – Он затянулся, выпустил дым, и Думитру почувствовал приятный аромат табака. – Правильно я говорю?

Затыка молчал, склонив голову.

– А теперь скажи – похож я на палача?

– Что вы, господин начальник, – ответ прозвучал вполне искренне, и тот, кажется, остался доволен.

– Прекрасно, Думитру Затыка. Так тебя зовут, я не ошибся?

Думитру в знак согласия кивнул.

– Скажи, зачем ты с твоим другом перешли на эту сторону?

– Так я уже говорил тому офицеру в пикете, господин начальник, простодушно отвечал Затыка.

Этот ответ человеку за столом не понравился. Он недовольно пошевелил губами, нахмурил тонкие подбритые брови и зло сказал:

– Можешь и повторить язык не отсохнет, большевистский выкормыш.

– От колхоза сбежали, господин начальник. Все равно бы от голода померли. А здесь есть и хлеб, и работа. Из Протягайловки мы с Николаем.

– Из Протягайловки, значит? Очень хорошо. А почему вместе с вашими не перешли Днестр? – он впился в Затыку глазами.

– Так получилось, господин начальник. Ничего не знали мы. А когда все случилось, то решились. У нас в селе еще много желающих сюда перейти. Большое недовольство, нет жизни в этих большевистских колхозах. У отца все забрали в колхоз комиссары: и корову, и землю, и лошадь. Как жить?

– А как другие живут? Не все же сюда бегут.

– За других ответить не могу. Да разве это жизнь? – Затыка вздохнул. Он быстро и незаметно посмотрел на мужчину. "Пока все идет по плану, так как и говорил тот, в Тирасполе".

"Начальник" встал и подошел вплотную к Думитру. Схватив Затыку за подбородок, он задрал ему голову повыше, размахнулся свободной правой рукой и сильно ударил по лицу.

– А теперь скажи, большевистский шпион, какое задание ты получил от ГПУ? У нас есть точные сведения, что вас заслали к нам чекисты. Говори, большевистская сволочь!

Думитру почувствовал, что весь похолодел. Кровь отлила от головы, ноги стали тяжелыми, непослушными.

"Откуда он все знает? – обожгла его мысль. И за ней сразу же вспомнились слова, которые им с Николаем говорил в Тирасполе их наставник: "Держите с сигуранцей ухо востро, им там деньги не зря платят. Вопросы могут быть самые неожиданные". Не исключался и этот, который сейчас был задан.

– Не понимаю, о чем вы говорите, господин начальник, – Затыка даже улыбнулся. – Мы бедные крестьяне, никто нас не посылал, сами ушли.

"Начальник" уже сидел за своим столом, слушал его с иронической улыбкой. Вызвав надзирателя, сказал:

– Уведи этого болвана и приведи другого.

Оставшись один в камере, Думитру прилег, собираясь с мыслями. Вспоминая шаг за шагом ход допроса, он решил, что вел себя правильно, однако слова сигурантщика о задании ГПУ не выходили из головы, мысли тревожно бились. Мало-мальски опытный разведчик сразу бы разгадал этот нехитрый прием – "брать на пушку".

Думитру нетерпеливо прислушивался к звукам за дверью, ожидая появления своего товарища. Того не было долго. Наконец послышались уже знакомые тяжелые шаги надзирателя, который привел Николая. Они неслышно, тихо пошептались. Выходило, что допрашивали их об одном и том же, и отвечали они примерно одинаково.

Несколько дней прошло в томительном ожидании. Надзиратели менялись, еда же оставалась неизменной – прокисшая мамалыга, облитая вонючей коричневой жидкостью, гнилая луковица, кусок черствого хлеба. Казалось, о них забыли. Однажды утром дверь в неурочное время отворилась, явился надзиратель, велел одеться. Пройдя мрачными, полутемными коридорами, они свернули в сторону и неожиданно оказались во дворе, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной с рядами колючей проволоки. Ядреный морозный воздух кружил голову, как будто хлебнули молодого вина. Думитру и Николай медленно, с трудом передвигая затекшие ноги, прохаживались по заснеженному, пустынному двору, когда во дворе появилась группа людей, среди которых они узнали своих односельчан Василия Мугурела, Федора Пантелеевича Круду, Симиона и других. Поговорить, однако, так и не пришлось. Конвойные вывели во двор людей в тюремной одежде. Едва они появились, какой-то невысокий худощавый человек, стоявший рядом с Федором Круду, выскочил из толпы вперед и закричал:

– Смотрите, братья, это ваши мучители-коммунисты. Они хотят и здесь такие же порядки установить, как там, откуда мы ушли. Бей их!

Он подбежал к пожилому высокому мужчине, с размаху ударил его по лицу. Молодой коренастый парень, стоявший рядом, с силой оттолкнул худощавого, и тот чуть не упал. Опомнившись, худощавый злобно выругался и еще громче завопил:

– Бейте их, бейте!

Он сам, однако, не решался приблизиться к людям в тюремной одежде. А тех уже окружило людское кольцо. Раздались ругательства, Думитру и Николай услышали глухие звуки ударов. Они с ужасом наблюдали, как разъяренная, подогреваемая выкриками толпа избивала узников.

К Думитру и Николаю подбежал худощавый, злобно ощерил щербатый рот:

– А вы чего стоите? Дайте им парочку хороших затрещин.

Оба, не сговариваясь, поняли, что отказ может им дорого обойтись, смешались с толпой и сделали вид, что принимают участие в побоище. Трудно сказать, чем бы оно закончилось, если бы, наконец, невозмутимо наблюдавшие за всем происходящим жандармы не вмешались и не приказали разъяренной толпе разойтись.

Думитру и Николая снова отвели в камеру. Их еще несколько раз вызывали на допрос, пока не оставили в покое, поверив, видимо, их показаниям. Через неделю их привели на тюремный двор, где уже собралась большая толпа людей, среди которых было и немало своих, протягайловских. Земляки с недоверием и любопытством смотрели на парней.

– А вы как здесь очутились? – Федор Круду сверлил их маленькими острыми глазами.

– Так же, как и вы, Федор Пантелеевич, – ответил Думитру. – Через Днестр, другой дороги нет.

– Зачем пожаловали? – выражение его глаз оставалось недоверчивым и настороженным.

– А вы зачем? – вопросом на вопрос ответил Думитру.

– Ну это уж мое дело. Ты кто такой, чтобы меня пытать?

– Да вы, Федор Пантелеевич, не обижайтесь, это я так просто. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Не зря так говорят. Вот мы и подались. Вслед за вами.

Односельчане внимательно прислушались к их разговору. Кто-то сказал:

– А откуда знаете, что здесь лучше?

– Да уж хуже, чем там, не может быть, – Думитру обернулся и узнал в спрашивающем Симиона. – Ты же вот тоже убежал.

– Мне все одно, терять нечего, – Симион безразлично пожал плечами.

– И нам тоже нечего.

Во дворе появилось несколько человек в форме, кроме одного, одетого в черное пальто с серым барашковым воротником и такую же кушму. Он что-то сказал стоящему рядом офицеру. Тот почтительно вытянулся и громко произнес:

– Друзья, братья, бежавшие от красного ига! Мы рады приветствовать вас на родной земле. Здесь вы найдете то, за чем пришли. Родина не оставит в беде своих детей, которые в тяжелую для них годину ищут спасения и защиты. Вас ожидает новая счастливая жизнь в свободной Румынии. Вы получите землю, и те, кто будет хорошо трудиться, будет иметь всего вдоволь. Никто не запретит вам ходить в церковь и молиться господу богу.

Офицер сделал паузу и бросил быстрый взгляд на человека в черном пальто, как бы ожидая его одобрения. Тот кивнул, и офицер продолжал:

– Мы переводим вас в другое помещение, там вам будет лучше. Прошу соблюдать порядок при передвижении по улице.

Ворота распахнулись, пропуская толпу людей, окруженную полицейскими. Стоящие по обе стороны улицы горожане образовали живой коридор, сквозь который медленно, вразнобой, брела вереница мужчин, женщин и детей; некоторые женщины несли на руках малышей. Шли молча, опустив головы, лишь изредка бросая короткие взгляды по сторонам. Прохожие тоже молча разглядывали вереницу людей. В глазах читалось и любопытство, и жалость, и сочувствие. Стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног о мостовую. Вдруг в тишине раздался отчетливый громкий голос: "Что вы сделали, безумцы? Куда и зачем пришли? Вы еще пожалеете!" Вслед за ним раздался другой: "Они убежали, потому что лодыри! Ничего, здесь их научат работать!"

Двое жандармов стремглав бросились туда, откуда раздались выкрики, угрожающе размахивая на ходу дубинками. Несколько молодых людей из колонны замедлили шаги, ожидая, чем это кончится. К ним тотчас подбежал один из жандармов и процедил сквозь зубы: "Чего уставились, не задерживайтесь".

Людская вереница, следуя за жандармами, остановилась перед двухэтажным зданием с облупившейся штукатуркой, обнесенным деревянным крашеным забором. Над калиткой была растянута тряпица с намалеванными вкривь и вкось словами: "Добро пожаловать, заднестровские братья!" Видимо, писавший очень торопился. Пониже, на одном из столбиков калитки, висела табличка: "Ремесленное училище".

Жандармы, подгоняя людей нетерпеливыми окриками, разделили женщин и мужчин и развели по комнатам. Думитру Затыка и Николай Потынга вместе с другими односельчанами оказались в комнате, стены которой были увешаны различными схемами и таблицами. Возле пыльного, плохо пропускающего дневной свет окна пугающе чернела грифельная доска, исчерканная мелом. Пол усеян обрывками бумаги, стружками и другим мусором. Вместо ученических столов стояли двухэтажные деревянные нары.

В комнате было холодно, и люди кутались в ветхие одеяла, которыми были застланы нары. Вполголоса гадали, что их ждет. Разговоры смолкли с появлением жандарма. Что-то недовольно пробормотав, он повел их в столовую. Когда все собрались, пришли несколько офицеров и людей в штатском.

– Дорогие заднестровские братья и сестры! – раздался громкий, хорошо поставленный голос одного из штатских. – Мы рады приветствовать вырвавшихся из большевистского рабства на родной румынской земле. Здесь, в этом доме, вы получите временный приют и еду. Позже каждый, кто желает, сможет построить собственный дом, получит землю.

– Уважаемый господин, – раздался робкий голос. – А сколько мы здесь будем жить?

Оратор немного смешался.

– Это зависит не только от нас...

Сдержанный гул голосов был ответом на его слова. Все заговорили разом. Человек в штатском предостерегающе поднял руку, призывая к тишине, и сказал, что сейчас их накормят обедом. Началась небольшая давка, женщины с детьми стали оттирать остальных. Возникла перебранка. Обед состоял из миски жидкого супа и куска мамалыги. Изголодавшиеся на тюремном пайке люди торопливо поглощали еду и расходились по своим комнатам.

Думитру и Николай вслушивались в обрывки разговоров, которые доносились до них из разных концов комнаты. Люди были явно обескуражены расплывчатыми обещаниями, да и скудный обед отнюдь не способствовал хорошему настроению. Только один, небольшого роста, с бегающими острыми глазками, сохранял приподнятое настроение. Он сновал между нарами, улыбался, отпускал соленые шуточки, подбадривая приунывших людей. Думитру и Николай узнали в нем того самого, что на тюремном дворе кинулся избивать коммунистов.

– Кто такой, не знаешь ли часом? – спросил Думитру Симиона. Они оказались соседями по нарам.

– Как не знать? – ухмыльнулся Симион. – Марчелом его зовут. Вместе Днестр переходили. Через него все и получилось...

Думитру показалось, что его собеседник вздохнул.

– Кто же он все-таки, этот Марчел? – не отставал Думитру. – Откуда он взялся? Не наш, не протягайловский же?

– Откуда, откуда... – передразнил его Симион. – Вот пристал. А черт его знает, откуда он взялся. Говорит, что сам из Молдавии, только где-то в России жил. – Симион замолчал, раздумывая, продолжать или нет свой рассказ. – Все одно, секрета уже нету, вы ведь с Николаем тоже от большевиков сбежали.

Чувствовалось, что Симиону очень хотелось выговориться.

– Чего только не сулили они с Григорием Мугурелом. Рай земной, а что получилось? – тоскливо закончил свой рассказ Симион. – Сначала в тюрьму посадили, словно мы шпионы какие, потом сюда запихали. Тоже не лучше тюрьмы, и кормят, как в тюрьме. Дурак, послушался. Кабы трезвый был, никогда бы на эту сторону не пошел. Все вино проклятое... У них вина было – хоть залейся.

– У кого – у них? – поинтересовался Думитру.

– А тебе какое дело? – почему-то разозлился Симион.

– Загадками говоришь, Симион, – равнодушным голосом ответил Думитру. – Я, понимаешь, загадок не люблю. Никто тебя за язык не тянет. Не хочешь, не надо. Подумаешь, секрет какой.

– Да какой там секрет! – чуть ли не в голос вскричал Симион. – Нету никакого секрета, понял? Нету! В доме у Василия Мугурела пили. Брат его, тот, который еще давно за Днестр ушел, объявился... ну и Марчел этот проклятый неизвестно откуда. Он же... – Симион осекся и быстро взглянул на Думитру. Тому показалось, что Симион чего-то недоговаривает. – А вас-то чего сюда занесло?

– Хотим жить хорошо на собственной земле. Говорят, землю дают, дом... Ты же сам слышал.

– Мало ли чего сказать можно, – недоверчиво протянул Симион. – Пока что хорошего мало. Если так и дальше пойдет, назад подамся, в Протягайловку. Там хоть какой, но все же родной дом. Пусть накажут. Не пропаду. А после в колхозе можно жить, если, конечно, не лодырничать, вот что я вам скажу, – тихо, озираясь по сторонам, закончил он.

Не дождавшись ответа, Симион улегся на нары и задремал.

Потекли дни, похожие как две капли воды, монотонные, однообразные. Изредка появлялись хорошо одетые люди. Они невидящим равнодушным взглядом скользили по лицам беженцев и, брезгливо поводя носами, исчезали.

Допросы продолжались. Симиона держали особенно долго. После допроса он улегся на нары, вытащил из кармана грязный платок, приложил ко рту. На платке расплылось красное пятно. Бросив взгляд по сторонам, Симион быстро спрятал платок в карман, однако Думитру все видел.

– Кто это тебя, мэй? – участливо спросил Думитру.

Симион не ответил, даже не обернулся в его сторону. Думитру уже решил, что ответа не последует, когда вдруг Симион подал голос.

– Сволочи, – сквозь зубы пробормотал он, едва сдерживаясь от душившей его злобы, отчаяния и обиды. – Так мне и надо. Убить меня, дурака, мало. И тебя тоже, и Николая, и всех нас, баранов безмозглых. – Он, наконец, поднял глаза на Думитру. – Не понравилось господам, как я разговариваю с ними. А как я разговаривал? Обыкновенно. Они спрашивают – я отвечаю...

– Да о чем они тебя расспрашивали? Рассказывай поскорее.

– Сначала по-хорошему: кто отец, какое у него хозяйство, вступил ли в колхоз. Я, конечно, отвечаю все как есть: отец единоличник, хозяйство безлошадное, у меня лично ничего нет и не предвидится, потому и перешел на эту сторону, чтобы хозяином стать. Тут один из них говорит: "Чтобы твоя мечта исполнилась, нужны деньги, много денег. Запомни, никто даром тебе ничего не даст. Но мы готовы помочь, если ты нам поможешь". Я очень удивился. Спрашиваю: "Какую такую помощь могу оказать важным господам начальникам?" Они засмеялись, а тот говорит: "Очень большую, дорогой Симион". По имени назвал, сволочь. "Ты, говорит, парень молодой, крепкий, смелый, по-русски хорошо говоришь..."

– Они с тобой по-русски разговаривали? – уточнил Думитру.

– И по-русски тоже. Слушай дальше. "Мы дадим тебе письмо: перейдешь на ту сторону, поедешь на поезде в один город в России, – какой, не сказали, – передашь это письмо одному человеку, возмешь от него пакет. Получишь много денег".

– Похоже, не согласился? – Думитру взглянул на вспухшую губу своего собеседника.

– Как видишь, – невесело усмехнулся Симион. – Я же понял, к чему клонит. Сказал, что не затем сюда пришел, чтобы в шпионы записываться. И потом, знаешь, Думитру, – доверительно сказал он, – боязно снова Днестр переходить. Хватит и одного раза. Этого, конечно, я им не сказал, зато спросил, долго ли будут нас под замком держать, словно преступников. Он как заорет: "Молчать, красная сволочь! Я тебя научу держать язык за зубами. Это тебе не колхозное собрание". И вот, сам видишь. – Он снова приложил платок к окровавленному рту. – Одно слово – сигуранца. Я тебе как другу скажу. – Он припал к самому уху Думитру и зашептал: – Если так и дальше пойдет, обратно убегу. Врут все они – насчет работы, земли, дома. А ты что думаешь делать? Если что, давай вместе.

– Ты же границу боишься переходить, – ушел от ответа Думитру. Смотри, больше никому не говори об этом, и не заикайся. Если узнают, не то что зуб – голову потеряешь. Понял? А мы еще поговорим об этом.

Симион затих, крепко задумавшись, может, впервые в своей жизни.

Утром в комнате появился толстый жандармский офицер, которого раньше здесь никто не видел. Его сопровождали уже знакомые надзиратели. Тяжело дыша, офицер прошелся по комнате, заглядывая во все углы, потянул носом воздух и брезгливо поморщился.

– Все помыть, прибрать, проветрить! – он говорил короткими рублеными фразами, будто отдавал команду. – А этих, – офицер кивнул в сторону молча стоящих людей, – привести в божеский вид. И пошевеливайтесь, они уже выехали...

– Будет сделано, домнуле майор, будьте покойны, – ответил один из сопровождающих.

Майор уже громче, чтобы все слышали, продолжал:

– Люди не только в Румынии, но и во всех странах Европы хотят знать правду о зверствах большевиков, – он сделал паузу, чтобы перевести дух. Вытащив из кармана огромный платок, отер вспотевший лоб, громко высморкался и продолжал. – Сегодня вы будете удостоены большой чести. Вас посетит знаменитый французский журналист господин Джео Лондон. Отложив свои важные государственные дела, его нашли возможность сопровождать сам генеральный инспектор бессарабской сигуранцы господин Маймука и господин сенатор Гробшаряну. Так будьте же достойны этой чести! Господин журналист едет сюда для того, чтобы рассказать всему миру о том, какие лишения, голод и зверства большевиков пришлось перенести вам там, на той стороне Днестра. – Офицер показал рукой куда-то за спину. – На все вопросы отвечайте ясно, кратко и правдиво. Если спросят, как вам живется здесь, в свободной и радостной Румынии, что вы ответите? – Его усы грозно зашевелились, и он обвел стоящих вокруг людей взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Люди истолковали этот взгляд правильно.

– Хорошо живем, о нас заботятся, – раздались разрозненные голоса.

– Прекрасно, теперь я спокоен. Поторопитесь с уборкой. Чтобы все блестело. – С этими словами майор и его свита покинули помещение.

Люди нехотя, понукаемые служителями, принялись за уборку. К обеду навели кое-какой порядок и потянулись в столовую, которая встретила их непривычной чистотой. Вместо жидкой баланды – борщ с мясом и горячая свежесваренная мамалыга со шкварками.

– Почаще бы начальство приезжало, – с набитым ртом, довольно ухмыляясь, сказал Симион сидящим рядом за столом Думитру и Николаю.

После обеда в их комнату еще раз зашел майор, проверил, все ли в порядке, отдал несколько распоряжений и быстро удалился. Минут через десять он появился снова, с угодливой улыбкой пропуская вперед группу хорошо одетых людей.

– Прошу, задавайте ваши вопросы, господин Лондон, – обратился к маленькому черноволосому человеку представительный дородный господин.

Пока переводчик переводил, француз зорко посматривал по сторонам, будто фотографировал все запоминающим взглядом своих черных глаз.

– Кто желает поговорить с господином журналистом? – громко спросил дородный господин.

– Я желаю! – на середину комнаты вышел Марчел.

Француз удовлетворенно заулыбался, вытащил из кармана блокнот и вечное перо и что-то спросил через переводчика. Слушая Марчела, он удовлетворенно кивал, а его авторучка быстро бегала по блокноту. Они беседовали вполголоса, до Думитру и Николая доносились лишь отдельные слова, которые Марчел произносил подчеркнуто громко, и этими словами были "ГПУ", "колхоз", "восстание", "голод", "пулеметы".

Закончив интервью, француз пожал руку Марчелу. Больше беседовать с журналистом желающих не оказалось, и важные гости покинули комнату.

Через несколько дней все повторилось: в общежитие пожаловал гость из Бухареста – главный редактор газеты "Универсул" Стелиан Попеску. В отличие от своего французского коллеги он ни о чем не расспрашивал, больше говорил сам. Смысл его напыщенной речи сводился к тому, что Бессарабия – это старинная румынская провинция и навсегда останется неотъемлемой частью Румынии.

– Бессарабия никогда не отойдет от нас, – с пафосом воскликнул Попеску, – ибо она наша. Ни о каком плебисците не может быть и речи. В ответ на предложение Советов провести в Бессарабии плебисцит, оставаться ли ей в составе Румынии или отойти к Советам, мы говорим: посмотрите на этих несчастных, гонимых, которые толпами устремились к нам в Бессарабию под пулями чекистских пулеметов. С риском для жизни вы уже сделали свой выбор. И если бы не чекистские пулеметы, так же поступили бы и тысячи других молдаван, которые томятся по ту сторону Днестра. Родина-мать готова принять своих сынов. Я привез вам, дорогие братья, убедительное доказательство. – Попеску приподнял пухлый черный портфель. – А теперь подходите по одному.