Текст книги "Дикополь"
Автор книги: Евгений Даниленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Зайдет как-то мне рассказала, что в молодости тетка Салмана была хохотушкой, певуньей. Но жених ее погиб на охоте. После его похорон она замолчала и молчит до сих пор. Родители ее умерли. Дом в пригороде Дикополя сожгли русские. А своей семьи у нее нет, потому что замуж она не вышла, кому охота жениться на молчунье, у которой неизвестно что на уме...
И все чаще Салман и Магома, не утерпев, отлучались куда-нибудь в гости, наказав караулить меня Зайдет. Едва шаги кунаков стихали, она отставляла автомат в угол и занималась обычными домашними делами. Словно забыв о моем присутствии, мыла полы, окна, посуду, готовила еду, стирала, гладила...
У дальней стенки сакли, на почетном месте, стоял подаренный Магоме покойными друзьями телеприемник "Фунай", который Магома, по его словам, извлек из-под развалин. Странно, но в ауле было электричество. Здешние молодцы, самодеятельные электрики, так ловко накинули провода на одну из ЛЭП соседнего государства, что любо-дорого... Салман и Магома являлись заядлыми телезрителями. Когда они оставались дома, на экране весь день до глубокой ночи мелькали сериалы из жизни взбесившихся американских мещан, алмазы нечистой воды, русские вышитые рубахи...
Зайдет была равнодушна к телевидению, и это тоже мне нравилось в ней. И мне нравилось, сделав вид, что дремлю, наблюдать за нею...
Короче, рок, Господь, Аллах или кто он там есть, должно быть, увидев, как мы все здесь разнежились: и Салман с Магомой почем зря предаются карточной игре и таскаются в гости; и раненый русский для какого-то рожна из-под полуприкрытых век следит за красивой горянкой; и полы в сакле вымыты, и окна блестят, и тепло, и пахнет обедом... итак, увидев подобный разврат, Тот, под Кем мы все ходим, принахмурил мохнатую бровь...
В саклю влетает камень. Не слишком маленький, не слишком большой. Господь, видать, второпях даже не перевязал его голубою подарочной лентой... Второй точно такой же, сокрушив стекло в форточке, влетает следом за первым. И обрушивается град камней, превращающий стекла в окнах нашего жилища в призрачное воспоминание...
Камни, их полно в здешнем краю (вероятно, кто-то могучий в незапамятные времена собрал и разложил их по округе щедрой рукой, и вот пришло время эти камни разбрасывать), влетали и, как снаряды, били в потолок, стены, пол. От удара камня свалился с плиты чугунок с похлебкой... От удара камня распахнулась печная заслонка, на пол просыпались горящие угли...
Не обращая внимания на роями летающие по сакле камни, Зайдет прошла в угол, где стоял автомат, взяла его в руки, передернула затвор и, положив указательный палец на спусковой крючок, толкнула дверь ногою.
В дверном проеме я мельком увидел столпившихся во дворе людей с приветливо-доброжелательными лицами... дверь захлопнулась.
– Чего надо?! – послышался голос Зайдет.
– Ай, Зайдет!.. Послушай, ведь с президентом неприятность! Он – сейчас Курамагомед нашему Нурмагомеду по рации из ставки передал – поехал на своем большом джипе по делам, и что же? Ни с того ни с сего гяуры начали бросать мины, и одна из этих мин брызнула осколками в Султана, знаменитого карабаха-производителя, которого вели в соседний аул. Президент остановил джип и вышел на дорогу, чтоб посмотреть, как истекает кровью благородное животное. Ай, Зайдет! Что ты думаешь?.. Очередная мина – нет чтоб взорваться далеко в стороне, лопнула прямо под ногами нашего президента! Вот и разъезжай после этого по делам на больших белых джипах. Сей же час подавай нам этого русского! Видишь, мы принесли с собой мотыги, серпы, кетмени. Мы так пропесочим его, прямо ни на что не похоже! Неверные. Угробили Адама Бугаева! Давай-ка гяура сюда.
– Этот русский, – чрезвычайно грубым и противным голосом отвечала Зайдет, – не убивал Бугаева! Он вторую неделю, не выходя никуда, переломанный в сакле лежит! Его не велел трогать сам Чечен-Оола...
– Э-э, что нам Чечен-Оола! – перебили ее. – Он – из песков, с равнин, ему не понять нас, горцев! Сию минуту отдай русского, или...
– Стойте, люди! Буду стрелять!
Пауза.
В дверь с силой ударяется камень... И – грохочет автоматная очередь.
С автоматом в руках, пятясь от Салмана и Магомы, избитых в кровь, безоружных, в сакле появляется Зайдет...
– Зайдет, Зайдет, – наперебой уговаривают мою защитницу Салман и Магома, всхлипывая и постанывая, вероятно, от боли, – отдай им русского, ну его... Увидишь – будет лучше...
– А приказ командира забыли? – зло и насмешливо спрашивает Зайдет и поливает автоматною очередью дверь поверх просунувшейся в нее усатой головы в папахе...
Голова произносит: "Ой!" – и исчезает.
– Что командир, – оглядываясь на дверь, бормочут, подступая к девушке, избитые, окровавленные сиамские близнецы-братья. – Командир далеко! А народ – вот, за дверью... Ты его послушай. Не дадим народу чего хочет, всех нас перебьет...
Неожиданно близнецы бросаются на девушку, четырьмя своими ручищами, дергая, выворачивают у нее из рук автомат...
Осыпанный осколками оконных стекол, пылью от штукатурки, я лежу на кровати. Вернее, не я, а животное, изнемогшее от ужаса и ожидания боли. Ужас и ожидание боли – вот из чего я состоял, это было мое второе имя...
Автомат – у чумазых, запачканных кровью сиамских близняшек. Зайдет от их толчка отлетает в сторону. Дверь распахивается, ударяясь о стену, и... меня хватают, тащат волоком, сталкивают со ступенек. Я падаю на скользкие от тающей грязи булыжники, которыми вымощен двор. Какая-то старуха, что-то крича, выплескивает мне в лицо из ведра помои... Лес мотыг, кетменей, серпов, качаясь, вырастает надо мной... нет, над Ужасом-И-Ожиданием-Боли...
– Люди, – вдруг слышится торопливый и задушевный голос, – а почему нет московских?.. Почему московских-то не пригласили?!
– Ай-яй, – послышались голоса, в то время как в лесу мотыг, кетменей, серпов замелькали просветы, – точно, не пригласили... А как хорошо давеча было, когда Салман и Магома резали тех пятерых контрактников, которых наши джигиты захватили на блокпосту! Ай, московские все видеокамерой снимали, давали джигитам, ну и, конечно, Салману с Магомой доллары, говорили: "Вы еще кого-нибудь режьте, мы будем снимать, такие видеокассеты на Западе за хорошие деньги продать можно! Правду говорим. Режьте..." – "Ай, – отвечали наши джигиты, ну и, конечно, Салман с Магомой, – больше некого резать!.." "Так-таки и некого? – не поверили московские. – Совсем? Ни единого человека, которого вот здесь, перед объективом профессиональной видеокамеры "Панасоник", можно было б на крупном плане пришить?.." – "Нет, нет", пригорюнясь, отвечали наши. "Жаль", – сказали московские и ушли в саклю Нурмагомеда пить водку. Люди! Нужно позвать их, позвать, пущай снимут на видео судороги этого пса, а нам доллары получить за то лестно...
– Э-э, – возразил другой голос, – не надо долларов! Так убьем...
– Точно! – поддержали его. – Правильно! Какие еще могут быть доллары?.. У нас война за хазават, а московские приезжают и наживаются на нашей личной войне!
– Правду, сосед, говоришь! Да разве только московские?.. К моему тестю в высокогорный аул один бакинец погостить приезжал, привез партию гранатометов "Муха"... Жители аула, конечно, не смогли устоять перед искушеньем, за бешеные деньги пораскупали у него товар... По "Мухе" – в каждый дом! Выходит, и бакинец на нашей войне нажился...
– Все, все наживаются! Что говорить...
– Ай, ай, шибко прибыльное дело...
– Да-а, да-а...
Пауза.
– Так что решили, люди? Будем убивать русского?
– Будем!
– Ну, давайте убивать...
Пауза.
– Что же мы стоим?
Пауза.
Хлопнула калитка. Кто-то торопливо вышел со двора... За ним – второй, третий.
Шорох ног по булыжникам, покрытым тающей грязью...
Двор опустел. Остались лишь я да стоящие напротив меня Салман-Магома.
Проводив взглядом последнего скрывшегося за калиткой односельчанина, они оборачиваются ко мне. На их двоящихся у меня перед глазами лицах появляется несмелая улыбка...
– Ушли... Мы думали, убьют тебя! Не убили...
И тут же, оглянувшись по сторонам, близнецы нагибаются ко мне, произносят свистящим шепотом, свирепым и заискивающим одновременно:
– Ты, это... смотри, не говори, что мы тебя хотели отдать... Анзор узнает – к стенке нас поставить велит! Ну зачем нам, ты посуди сам, это? Ты, главное, молчи, а спросит – скажи, что мы защищали тебя до последнего...
Пауза. Вопросительный взгляд. Затем истерически:
– Ты подтвердишь, мразь, что мы тебя защищали?!
Меня сотрясает крупная дрожь. Я готов подтвердить что угодно! Я не могу говорить и только судорожно киваю...
В этот момент в проеме двери показывается Зайдет. Платье на девушке разорвано. Она смотрит на меня. В глазах – отвращение.
Пошел снег. Падающие хлопья казались мне рубиновыми... Человеческий кал, который присутствовал в помоях, выплеснутых на меня тетушкой Салтанет, тихой соседской старушкой, захаживавшей к Зайдет одолжить то щепотку соли, то луковицу, то спичек, на глазах покрывался ледяной корочкой.
Послышался рокот мощного двигателя. Я невольно прислушался. К нам сюда направлялся то ли трактор, то ли БТР. Точно, это был БТР... Полусфера зеленой башенки с торчащими вверх стволами спаренных пушек проплыла над каменной изгородью до калитки и замерла, дрожа в горячем мареве от выхлопных газов. Откинулась крышка командирского люка, оттуда вылез полевой командир Анзор и, морщась, обеими руками извлек и свесил вниз раненую ногу. Его любимый мюрид Ахмет, выбравшись из десантного люка, торопливо подошел, помог Анзору спуститься на землю. Затем распахнул перед эмиром калитку. Анзор ступил во двор. Взгляд популярного командира, слегка затуманенный усталостью, хронической досадой на что-то и, наверное, болью в колене, был прям, проницателен, тяжел. От этого взгляда не укрылись ни выбитые окна в сакле, ни близнецы с кровоподтеками на личиках, ни кавказский пленник, сидящий в обледенелом дерьме...
– Бойцы Салман и Магома, – голосом нерешительным и тихим, так не вяжущимся с его репутацией, позвал Анзор.
– Я! – выпятив грудь, шагнул вперед Салман.
– Я! – так же выпятив грудь, встал рядом с ним Магома.
– Почему... – полевой командир прокашлялся. – Почему у вас один автомат на двоих?..
Он, как бы в задумчивости, потрогал кобуру ППС, висящего на правом бедре.
– Ай! – крикнул Салман. – Командир, не стреляй! Все скажу!..
– Командир! – еще громче крикнул Магома. – Я гораздо лучше скажу! Командир!.. Ай!..
– Почему, – все тем же слабым голосом поинтересовался Анзор, – пленный, которого вышестоящее командование поручило вам охранять, находится на земле посреди двора и вообще имеет вид, будто кто-то об него вытер ноги?.. Салман, Магома, вы хотите сказать, что о пленного, которого командование поручило вам охранять, кто-то мог вытереть ноги?
Неожиданно Анзор дернул локтем – и ППС, как живой выскользнув из кобуры, прилип к его ладони...
– Ай! Не у-би-вай...
– Ай, не надо, Анзор, не надо!!!
Анзор с размаху всадил пистолет в кобуру и, застегивая ее трясущимися пальцами, добродушно, почти застенчиво заговорил, обращаясь одновременно и ко мне, и к Салману с Магомой, и еще к тем двум-трем десяткам одетых в бушлаты, телогрейки, тулупы вооруженных людей, которые незаметно просочились во двор:
– Тут, я знаю, прошла информация, что нашего президента убило... Так вот, с этой минуты приказывается считать, что Адама Бугаева не убило, а лишь ранило! Русские просчитались и своей миной прикончили черта лысого, а не нашего президента! Так что сейчас Адам Бугаев находится на излечении в... Португалии, и нет никаких сомнений в том, что португальские доктора в скором времени его поставят на ноги! До той же поры исполнение президентских обязанностей берет на себя начальник штаба нашей армии полковник Аслан Чечен-Оола!
– Чечен-Оола? – послышались недоумевающие голоса. – Не горец? Он будет наш президент?..
– Ну, ну, – проворчал Анзор, – поговорите еще... Зато его пуля – горец.
Пауза.
– Ай, Анзор, – вдруг, всплеснув руками, воскликнул какой-то морщинистый беззубый старик в черкеске, подпоясанной кинжалом, – хорошо сказал!
– Черта лысого, говорит, – подхватил другой старик, в бурке, – убили, а не Адама!
Таким образом, возникшее напряжение было кое-как снято.
...Потом мы с Анзором сидели в чреве БТР, освещенном переносной лампочкой. Почву под нами потряхивало, так как в связи с полетом ракеты что-то в высших сферах переменилось, и коноводы в политике, зажавшие в своих тщательно вымытых хозяйственным мылом ручонках довольно засаленные нити, вновь начали дергать за них, да так, что привязанный к ним Ванюшка подпрыгивал и кувыркался, сотрясая землю... Бывший преподаватель истории, заросший бородою до самых глаз, в камуфляже, кепи с обвязанной вокруг тульи зеленою ленточкой с сутрами из Корана, растолковывал мне:
– Русский, ты и я – мы, думая, что садимся пусть в тряский, неудобный вагон, который не сразу, с остановками, с черепашьей скоростью, но доставит нас куда надо, сели... в железную бочку! Ее спихнули с горы, и вот она несется по склону... Сколько она еще будет так нестись? Куда? Не знает никто... Русский, народ мой неоднороден. Конечно, кто-то спал и видел во сне, что, после того как отделимся от России, все будем ездить на "мерседесах"... А мне, например, все это было не нужно. Мне требовались полка любимых книг, свежий чурек, пиала с крепким чаем да чистая рубаха. Теперь смотри – в жилище пещерного человека вломился кандидат наук, размахивая электрической сковородкой... Спрашивается, что делать пещерному жителю, особенно после того, как его отец, брат, сестра, мать полегли под ударами сковородки?
Анзор помолчал, думая какую-то невеселую думу. Потом цокнул языком.
– Йок. Душа не остыла... Буду воевать с русскими, пока не остынет! Скажи, зачем самолетам фронтовой авиации бомбить маленькое глухое село?..
Анзор умолк. Затем, придвинувшись ближе, проникновенно глядя мне в глаза, зашептал:
– Русский, я дам тебе хороших парней... Лучших. Не меньше чем со средним образованием! Ты – их научишь стрелять... Хочу, чтоб они очень метко стреляли. Очень!..
Бешир откинулся к бронированной стенке, прикрыл глаза. Потом сказал бесцветным голосом:
– Ступай... Позови ко мне Салмана с Магомой.
...Салман с Магомой после аудиенции у командира прибежали за мной в саклю и, построив меня, объявили командирскую волю.
В связи с неожиданным обострением обстановки каждый боец теперь на счету! Покуда мне приказывается взять в руки винтовку и отправляться на фронт. А дальше видно будет...
Винтовки, которую мне надлежало взять в руки, покуда еще не было. А фронт был. Тут, неподалеку. Все желающие могли уже любоваться им с окраин аула.
И я потопал на фронт, но не один, а в сопровождении Салмана и Магомы, приданных мне, чтобы я случайно не заблудился.
В тщательно засаленных джинсах, женской шерстяной кофте с красными маками по желтому полю (выданной взамен танкистской робы, приглянувшейся кое-кому из туземцев), кирзовых сапогах я довольно бодро проковылял, запинаясь о встречающиеся по дороге веточки, камешки, пачки из-под сигарет, первые двести метров.
Дальше дело пошло хуже. Я начал плутать, терять ориентировку и двигаться зигзагами, как боксер в состоянии "грогги". Наконец я почувствовал, что улетаю в то кружащееся с нарастающей скоростью небо, откуда продолжал сыпаться мокрый снег... и, чтоб спастись, упал на четвереньки, хватаясь руками за землю...
– Он открыл глаза, – послышался голос Магомы.
– Да, открыл глаза, – подтвердил голос Салмана.
Сблизившись головами, они смотрели с заоблачной высоты на меня. Я пошевелился. Ощутил озноб. О, как холодна была земля...
– Ну, вставай, – сказал голос Магомы.
– Вставай, – повторил голос Салмана.
Я привстал с мучительным напряженьем и, упершись головой в небо, кряхтя, кое-как выжал на ногах покрытую блестящей липкой грязью Землю...
– Ай, молодец! – воскликнул Магома и захохотал.
– Давай, давай, – громко закричал Салман. – Топай!..
Но я не мог сделать ни шагу. Ноги, видите ли, не шли.
Салман зашел сзади и ударил меня прикладом нового, выданного Анзором автомата. Вздрогнув от боли в сломанных ребрах, я просеменил немного вперед...
Бойло помогло преодолеть мне еще несколько десятков метров. Потом Салман и Магома, утомившись работать прикладами, перестали смеяться и, тяжело отдуваясь, присев на корточки возле меня (вновь прилегшего на ледяные мокрые камни), стали держать совет.
– Давай застрелим его, – предложил Магома, – а Анзору скажем, что убежал...
– Э-э, Анзор не поверит. Он видел, как медленно русский шел на фронт...
– А мы скажем, что он оказался хитрый. Притворялся. А как увидел лес, так оттолкнул нас и, птицей перелетев через овраг, скрылся!
Пауза.
– А доллары? – тихо спросил Салман.
– Что доллары?..
– Смотри. Если этот "черный берет" немножко отдохнет, может быть, мы и сумеем довести его до фронта...
– Э-э?
– Может быть, мы его даже на себе чуть-чуть пронесем...
– Салман?
– Смотри. "Черный берет", если выстрелит, убьет одного русского. Выстрелит еще, убьет второго русского. Его так в Москве научили стрелять...
– О, Москва...
– Смотри. За одного солдата Анзор платит двести долларов. За одного офицера пятьсот. Мы скажем, что "черный берет" стрелял два раза и убил... офицеров. Анзор платит "черному берету" тысячу долларов. Мы половину забираем себе...
– Ай, Салман, хорошо придумал! Половину – себе... А я об этом и не подумал! (Короткая пауза.) Слушай, я подумал сейчас: почему половину? Давай будем у него все забирать...
– Все?
– Да.
– Я об этом не подумал.
– Все ведь лучше, чем половина...
– А если он пожалуется Анзору?
– Я об этом не подумал...
– Вот видишь.
– Но... он может пожаловаться, если мы и только половину будем у него забирать!
– Да?
– Да уж точно, заложит нас, сволочь...
– Я об этом не подумал.
– Как же быть, Салман, а? Слушай, думай быстрее... Я уже очень сильно замерз!
– Придумал...
– Ай, молодец! Говори быстрей...
– Я с "черным беретом" договорюсь. Скажу: ты стрелял, убил одного, а я Анзору докладываю, что убил двух офицеров. Деньги – пополам...
– Ай, здорово! Ай, Салман! Мне бы такое ни за что не придумать...
– Только...
– Что?
– Ты – умер, Магома.
Пауза.
– Как... умер? Ты что, шутишь, Салман?.. Ха-ха-ха... На, пощупай меня, я живой!
Короткая автоматная очередь.
Приподняв голову, вижу, как Салман обшаривает труп. Встретившись со мной взглядом, заискивающе улыбается, поясняя:
– Видишь, пока ты тут в отключке валялся, Магому убили. Из лесу кто-то дал очередь из автомата – прямо в него... Ай-я-яй, нам теперь осторожными надо быть! Фронт совсем близко...
Сунув найденные в карманах убитого несколько зеленых измятых банкнот за пазуху, Салман забрал второй автомат и, закинув его за спину, скомандовал мне:
– Подъем. Вперед.
Не только побои и страх придают человеку силы! Холод, дикий холод... Он бодрит вас, минуту назад лежащего в обмороке, и, трясясь и постанывая, вы семените вперед, надеясь движеньем согреться...
На фронте было так же холодно и сыро, как в тылу. Узкая, извилистая, мелкая канава называлась "окоп". Здесь я заметил несколько людей, похожих на психов. Они вопили, сидя на корточках на дне "окопа" и, время от времени выставляя над бруствером стволы автоматов, расстреливали дальние кусты.
Мы с Салманом кое-как влезли в канаву.
– Воюете, земляки?.. – стараясь придать голосу веселость, крикнул Салман и тотчас, как и все остальные, присел на корточки, испуганный громким эхом своего голоса, раскатившимся окрест.
К нам подполз тонкий лохматый мальчишка не старше шестнадцати лет. Сияя оленьими глазами, он, вытирая нос рукавом кожаной, измазанной глиной куртки, принялся демонстрировать нам свою порядком измочаленную "эсвэдэшку", похваляясь, что убил из нее четырех майоров.
– Э-э, Усман, – окликнули его из противоположного конца окопа, – вряд ли ты убил и одного майора...
– А вот и убил! – оборачиваясь к насмешнику, закричал Усман.
– Уби-и-и!!! – разнеслось вокруг заполошное эхо.
Протолкавшись сквозь своих подчиненных, к нам подсел начальственного вида человек в черном тулупе.
– Я – Садо, командир роты, – представился он. – А вы кто такие? По какому делу?
Салман достал из нагрудного кармана теплой клетчатой рубахи, напяленной поверх камуфляжа, записку Анзора, передал Садо.
Прочитав послание, командир роты почесал заросший щетиной подбородок и с уважением посмотрел на меня.
– Ну, здравствуйте, снайпер, кошкольды...
Я промолчал.
– Нам давно, давно снайпер нужен, – оживившись пуще прежнего, заговорил Садо. – Видите ли, тут, третьего дня, на нашу позицию то ли сдуру, то ли спьяна, русская кинопередвижка выскочила... Ну, кинопередвижку мы, разумеется, расстреляли из пулеметов, водителя также удалось уничтожить, а вот капитана, что вместе с ним держал путь, ликвидировать не удалось... Третий день он перед нашей позицией ошивается! Днем, знаете ли, прячется по кустам, ночью мы его ракетами освещаем, так что податься ему некуда, однако застрелить мерзавца не можем...
В это время откуда-то, словно издалека, донесся истошный вопль, и длинная автоматная очередь прошила бруствер окопа, засыпав нас каменным крошевом.
– Вишь, как серчает, – отряхивая воротник тулупа, проворчал Садо. Третий день человек не пимши, не емши... Не могли бы вы, – почтительно обратился комроты ко мне, – его застрелить?
– Могли бы, – отвечал вместо меня Салман. – Ты нам только винтовку дай! Снайперская винтовка у тебя бар?..
– Есть, – обрадовался Садо и, придав лицу грозное выражение, приказал: – Усман, а ну, подай, подай сюда свою винтовку...
– Еще чего! – был дерзкий ответ. – Эту винтовку я добыл в бою – снял с трупа убитого мною майора...
– Я говорю: дай, – еще более грозно приказал ему командир роты, – не видишь?.. У человека винтовки нет! Он – снайпер, сделает меткий выстрел, и этот капитан несносный перестанет шарахаться перед нашим окопом и ругаться по-матерному... Или ты, Усман, хочешь, чтоб еще одну ночь бегали тут по кустам и ругались по-матерному?!
– Ма-а-те-рр-у-у-у! – рявкнуло эхо.
– Се-ердце матери ва-ашей, – тотчас вслед за этим раскатился над окрестностью вопль, – е-а-ал!!!
Длинная автоматная очередь впилась в бруствер.
– Ну вот, – невольно пригибаясь, вздохнул Садо. – Опять... – и, подняв голову, закричал плачущим голосом в небо: – Матерщинник! А еще называется капитан!..
– А-А-АЕТСЯ!!! – страшно разнеслось по сторонам.
– БОГАГОСПОДАДУШУМА-А-А-АТЬ!!! – взревела противоположная сторона. И та-та-та... Ти-у...
Усман, побледнев, дернул щекой и сунул мне в руки побывавшую под копытами лихого коня "эсвэдэшку".
– Убей, – сказал он прерывающимся голосом, – поскорей...
С торчащей под мышкой, как гигантский градусник, винтовкой я встал в рост. Всмотрелся в торчащий метрах в двухстах от окопа остов обгоревшего УАЗа. Черный пластилиновый человечек лежал на руле... Наведя СВД на Садо, сидевшего на корточках, я дернул пальцем гашетку.
Однако я был еще слаб, а ствол винтовки тяжел... В последний момент он перевесил, кивнув вниз, и пуля досталась земле.
– Ничего, ничего, – засуетился Салман. – "Черный берет" ранен, пока добирались сюда, он немного устал... Погодите, чуток отдохнет, и вот увидите, как ничего не будет стоить ему застрелить из винтовки с оптическим прицелом!
Я выронил оружие, упал на колени, в таком положении ожидая дальнейшего развития событий. Голова приятно кружилась...
– Добро пожаловать, – сквозь золотой туман послышался хрустальный голос Садо, – уважаемый "черный берет", в блиндаж...
Я почувствовал, как меня дружественно подтолкнули, и тронулся с места, и пополз. И был поворот, потом еще один, наконец впереди показалась четырехугольная дыра, бывшая, собственно, входом в то хлипкое, наспех сложенное из тоненьких бревен, что здесь именовалось "блиндаж". Я заполз в дыру, приник к расстеленной на земле бурке, меня не стало...
– Отрезал! Отрезал! – послышался крик.
Вздрогнув, я очнулся от сна. Мне казалось, что я только что закрыл глаза, что спал я не более секунды... Землянку наполнял сизый туман от маленького костра, разложенного на полу посередине. Над костром висел закопченный чайник. Три пиалы с чаем стояли на низком столике у горизонтального узенького окна. Я жадно схватил и осушил до дна сначала одну пиалу, затем вторую...
Снаружи опять долетело:
– Отрезал!..
Выбравшись из землянки, я крепко зажмурился. Так ярко сверкало солнце, отражаясь от посеребренных инеем камней.
– А-а, уважаемый "черный берет", – раздался голос. – Проснулись? Однако, может быть, вы не поверите, но проспали вы – двое суток!
Я протер глаза. Передо мной, приятно осклабясь, стоял командир роты. Рядом с ним, чуть позади, с руками по локоть в червонной туши, переминался с ноги на ногу Салман. Далее, в окопе, я разглядел склонившихся над чем-то бойцов.
– А у нас, видите ли, новость, – продолжал оживленно говорить Садо. тот отъявленный матерщинник, которого вы давеча слышали, израсходовав боезапас, попался к нам в руки! Признаться, моим бойцам пришлось попотеть, гоняясь за этим негодяем по кочкам... Оказался резв просто ни на что не похоже!
Вздох прерывистый послышался рядом.
Я обернулся. Усман – лохматый мальчишка – стоял передо мной, застенчиво и возбужденно улыбаясь. В одной руке у него был маленький с наполовину сточенным лезвием хлебный ножик, в другой – человеческое ухо.
– А я, – несколько принужденно усмехнувшись, прокомментировал Садо, – и не стал запрещать! Зачем?.. Бойцы мои не видели еще ни крови, ни трупов... Куда, к аллаху, с такими бойцами в бой? А Салман, – комроты с размаху хлопнул по плечу стоявшего рядом с ним моего конвоира, – штурм Дикополя отражал! Он живо объяснил, что к чему...
Машинально вытирая руки о штаны, конвоир подарил меня своим заискивающим и ненавидящим взглядом.
Я сказал (уже пора было хоть что-то сказать):
– Салман, ты разбиваешь мне сердце...
Садо, приняв мои слова за шутку, хихикнул. Но конвоир, набычившись, засопел и, улучив момент, горячим шепотком справился у меня:
– Ты что-то хочешь рассказать Анзору?.. Ты видел?! Скажи, видел или... нет?
Я молчал, глядя на измятые полевые погоны с четырьмя звездочками... Какой-то шутник привязал их на ниточках к колючей проволоке, кое-как натянутой перед окопом, и вот свежий ветерок с ними играл.
Перед окопом, с тыльной его стороны, практически бесшумно остановился джип "Мицубиси Паджеро". Серебристый, со сверкающими бамперами, стеклами, фарами, ручками и всем остальным, немножко забрызганный грязью. Из джипа, разминаясь, вылез Ахмет.
Садо, снизу вверх взирая на него из окопа, медленно поднес руку к виску, промямлив:
– На вверенном мне участке обороны... без перемен, – и: – Это мы лазутчика поймали...
Поглядев туда, где между ног толкущихся в узкой яме повстанцев тускло блестело мясо, Ахмет буркнул:
– Вижу...
И, вдруг зажмурившись, как от солнца, отвернулся.
Взгляд его, проницательный и тяжелый, явно позаимствованный у дорогого начальника, остановился на Салмане, тщетно пытавшемся придать себе развязности.
– Что у тебя за несчастная страсть, Магомедов, – сквозь зубы процедил Ахмет, – резать пленных...
– Да ведь он кафир!
– Между прочим, у кафира тоже мама, папа есть.
– Да?
– Да.
Салман потупился.
– Ну, ладно, садись в джип. Поедем...
Салман насторожился.
– Куда?
– Разве я не сказал? Анзор вызывает в свое распоряжение тебя, Иванова и молодого бойца Усмана. Штаб решение принял о создании на нашей базе школы снайперов и диверсантов... Так что ты и Усман – первые курсанты. Ну, а Иванов теперь ваш начальник!
Ахмет захохотал.
Салман, несмело улыбнувшись, тихонько перевел дух и... искоса испытующе посмотрел на меня.
– Командир, – произнес я, ни к кому в частности не обращаясь.
Ахмет, уже поставивший ногу на подножку джипа, обернулся. Стало быть, он был здесь командиром.
– У меня небольшое сообщение...
Ахмет был удивлен и не скрывал этого.
– Сообщение? У тебя? Ну, говори.
Он все еще не снимал ногу с подножки джипа.
– Ахмет, – послышался знакомый голос, – неужели ты ему веришь?.. Этому русскому?
– Нет, что ты, Салман, не бойся, я ему не верю! Ну, Иванов...
– Командир, – заговорил я, чувствуя на затылке любящий взгляд, – когда в сопровождении бойцов, известных мне под именами Салман и Магома, я направлялся на позицию...
– Так, так, – слегка кивнул головой командир, и мне показалось, что сейчас он уберет ногу с подножки.
Но он не убрал.
– ...то стал невольным свидетелем того...
За спиной у меня над розовыми гладиолусами беззаботно порхали голубые бабочки – я ощущал на шее ледяное дуновение от взмахов их полутораметровых крыл.
– Говори, не смущайся.
"Ну, вот сейчас-то ты снимешь ногу с подножки", – подумал я и продолжал:
– Короче говоря, этот самый Салман, повздорив с Магомой...
– Якши, бек якши... А по рации он передал нам совсем, совсем иное...
– Ахмет, Ахмет, – крикнул Садо, – он и нам... он, представь, мне тоже доложил, что Магома – от рук неизвестных из лесу погиб!
– Нет, – обернувшись к Садо, покачал я головой, – вы оказались введены в заблуждение. Не от рук неизвестных из леса погиб Магома. Куда там... Это Салман, украдкой, расстрелял его из автомата Калашникова...
Я рухнул ничком. Автоматная очередь, точно такая же, что пришила Магому к здешним древним камням, досталась "Мицубиси Паджеро". Лобовое стекло его разлетелось...
Ахмет, казалось, бесконечно долго тащил из наплечной кобуры "Токагипт-58" – венгерский вариант ТТ, потом лениво и нехотя выпрямлял в локте руку... Он так и не снял ногу с подножки.
Некоторое время стояла сплошная пальба.
Вдруг Салман, словно обжегшись, отпрянул назад. Постоял, слегка вздрагивая, как пламя свечки, и, подвернув ногу, шмякнулся на дно окопа... Таким образом, одним курсантом в моей школе стало меньше.
Мы сели в джип. Ахмет тронул. Садо некоторое время бежал следом за "Мицубиси Паджеро", в распахнутом черном тулупе, бежал изо всех сил, потом остановился как вкопанный и, вдруг сорвав с головы папаху, бросил ее наземь и начал топтать...
Рядом со мной, на сиденье, обтянутом велюром-беж, сидел лохматый мальчишка, хранящий тайну хлебного ножика с наполовину сточенным лезвием.
Мощный поток встречного воздуха врывался в "Мицубиси Паджеро" через отсутствующее лобовое стекло... Всего несколько минут назад это стекло было и надежно охраняло инопланетный уют японского вездеходика. Но теперь его нет, и ледяной сквозняк беспрепятственно течет в салон прямо сквозь ваши глаза...
Мы приехали. Это был аул, для чего-то прилепившийся к почти отвесному склону столообразной горы, хотя вокруг предостаточно было свободного места. Аул ярко освещало солнце, кое-как просунувшее лучи в прореху косматых черно-сизых туч, неподвижно стоящих над горами.
