Текст книги "Дикополь"
Автор книги: Евгений Даниленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Даниленко Евгений
Дикополь
Евгений Даниленко
Дикополь
Роман
Даниленко Евгений Анатольевич родился в 1959 году. Служил в армии, учился во ВГИКе (мастерская М.М. Хуциева). Работал водителем, охранником, горняком. Автор книг: "Меченосец", "Осенний каннибализм", "Место под солнцем", "Бой быков" и др., вышедших в издательствах "Мангазея", "Медиа-Рум". Рассказы печатались в альманахе "Иртыш".
Е. Даниленко живет в Омске. В "Знамени" печатается впервые.
Мы были из детских домов. В этом все дело. Из Казахстана, Сибири, Приморья, Камчатки. Крепкие, жилистые, как на подбор, парни, уже со всего размаха ударившиеся о жизнь. Отборные сироты. Пальчики оближешь, глядя на этих ребят, выросших вдали от столиц, на казенных харчах советской глубинки! Именно из таких получаются лучшие из лучших убийцы...
Взвод специального назначения. Учебка в каком-нибудь десятке километров от Москвы.
На занятии по психологической подготовке наш лейтенант сунул руку в принесенный с собой картонный ящик из-под телевизора "Рубин" и под смешки аудитории вытащил оттуда за шкирку кролика.
Белый кролик с черными исподами лап... Лейтенант посадил его на стол. Обвел нас ставшими веселыми, как у пьяного, глазами.
– Значит, так, – придерживая тревожно прядающего ушами зверька, произнес он и кашлянул, прочищая горло. – Специальное упражнение номер один...
В его руке, словно из воздуха, появилась малая саперная лопатка. Замахнувшись, лейтенант рубанул ею по пушистому, ползающему по столу комку...
– Ма-ма!!! – вскрикнул кто-то из курсантов.
Но никакой мамы рядом, разумеется, не было.
Сашка Петров, оставленный вместе со мной после занятий прибирать класс, подозрительно шмыгая носом, повторял, возя тряпкой по полу:
– Ну, я этому лейтенанту сделаю... Ну, я ему припомню...
Мне было известно: в своем детдоме Петров заведовал "живым уголком", в котором жили хомячки, морские свинки, кролики...
Забеливая известью испещренную красными пятнышками стену, я вполне разделял его чувства. Я еще не знал, куда попал. Мне вспоминалась Екатерина Александровна, заведующая нашим детдомом, преподававшая литературу и русский язык. В строгом синем костюме, с седыми гладко зачесанными волосами, она читала нам наизусть:
О Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
"Что бы сказала Екатерина Александровна, – мелькнуло у меня в голове, если б узнала, чем я тут занимаюсь..."
– Специальное упражнение номер два, – объявил лейтенант на очередном занятии по психологической подготовке.
Наш взвод погрузился в бортовой ЗИЛ-131, и мы поехали, тут, недалеко, в армейский госпиталь.
Прозвучала команда:
– К машине!
Как взбесившиеся марионетки (сказывалось многократное повторение), мы выскакивали из кузова...
– Строиться!
Мы мгновенно построились.
Прохаживаясь перед шеренгой, лейтенант Лазарев доводил до личного состава:
– Сейчас спустимся в морг и осмотрим, – он выразился именно так, как экскурсовод из музея, – трупы. Если кому-нибудь станет плохо, будет отжиматься тысячу раз... На-ле-во! Бегом... ма-арш!
И мы ринулись к железной, гостеприимно распахнутой двери. Наполнив грохотом ведущую вниз лестницу, скатились в просторный, освещенный ярчайшим электрическим светом подвал, окружили каменный стол, на котором, под простынею, проштемпелеванной черной пятиконечной звездой, лежало все приготовленное к осмотру...
Лейтенанту Сашка так ничего и не "сделал"... Года через полтора, в горах, которых не отыщешь ни на какой карте, снайпер Петров подорвался на мине. Это были обычные, положенные одна на другую сковородки со взрывчаткой внутри. Петров наступил на одну из таких самоделок и получил половину сковородки в живот. Мы хотели подойти к нашему снайперу, но Лазарев крикнул:
– Всем застыть! Тут могут быть еще мины...
Стараясь ступать в собственные следы, он приблизился к лежавшему на спине Сашке, склонился над ним. Они о чем-то заговорили...
Метрах в трехстах раздались выстрелы. Стреляли в воздух. Так повстанцы, преследовавшие нас, выражали свое ликование, ибо грохот взрыва сообщил им о местонахождении ненавистных русских собак... Лейтенант выстрелил Сашке в висок и, прихватив его СВД, затрусил к нам.
– Взвод, – последовала негромкая команда, – бегом ма-арш...
Мы продолжили кросс по пересеченке.
Мы были Взвод, а не Петровы, Ивановы, Сидоровы (такие, без долгих размышлений, присваивали фамилии найденышам в детдомах). Правда, встречались фамилии довольно необычные. Например, Скорбященский. Или Живолуп. Был также у нас парень по фамилии Костанжогло. Его, весящего за центнер громилу, вечно жующего на ходу, впоследствии зарезал столетний дед...
Костанжогло, выбив дверь, ворвался в комнату, где дед засел вместе со своим внуком, и, расстреляв этого самого внука, палившего из ПК в белый свет как в копеечку, пристроился за пулеметом сам, посчитав долгожителя безобидным... Но не был безобиден старик! Вытащив из-под подушки кинжал, он поковылял к Костанжогло и перерезал ему горло.
Со Скорбященским и Живолупом приключилась другая история. Они отправились на БРДМ в село, чтоб продать партию "левых" гранат, и попали в засаду. Их БРДМ подожгли, а на Живолупа со Скорбященским и еще троих наших мы наткнулись в степи. Они лежали в ряд, раздетые и, конечно, с выколотыми глазами.
Но покуда все парни живы и составляют Взвод! Взвод этот повсюду передвигается только бегом. У Взвода забот масса... Изучение взрывного дела и методов форсированного допроса пленных. Химическая подготовка. Рукопашный бой. Прыжки с парашютом. Стрельба на звук. Радиодело. И многое другое. С утра до вечера Взвод мечется как угорелый...
На обычном стареньком "пазике" приезжаем в поселок, где на площади перед зданием районной администрации собралась толпа. Все это для нас впервые. Но от вида обгорелых валяющихся на тротуаре трупов никого из бойцов уже не тошнит... Наши автоматы, пистолеты, ножи оставлены в самолете, доставившем Взвод из Москвы. Толпа состоит примерно из трехсот человек. Нас – двадцать пять. Наш лейтенант считает, что силы примерно равны.
– Взво-од... К машине!
Мы выскакиваем из искореженного, с разбитыми окнами ПАЗа и видим кричащих, бегущих на нас с мотыгами, кирками, ломами людей...
Костанжогло, вырвав из рук какого-то дехканина штыковую лопату, размахивается ею и, по всем правилам, с выдохом, наносит удар сверху вниз.
...Свита, сопровождавшая парочку большезвездных генералов, на черных "Волгах" прикативших осмотреть место побоища, остановилась перед трупом мужчины, разрубленным наискось, от левого плеча к пояснице.
– Кто его так? – задал вопрос один из генералов.
– Кто?.. – обернулся полковник к майору.
– Кто его так?! – гаркнул майор.
– Это из лазаревского... лазаревского взвода, – вытянувшись перед майором, дрожа всем телом, пролепетал капитан.
– Давай его сюда, – прохрипел майор, протягивая к капитанскому горлу крючковатые пальцы. – Давай...
– Лазарев! – завопил капитан. – Где он?!
– Тарищ капитан, – доложил наш командир, представ перед командованием, – лейтенант Лазарев по вашприказанью...
– Да не мне... не мне докладывай, – отмахиваясь от лейтенанта обеими руками, прошипел капитан. – Иди... к генералу... ступай...
– Какой рубака так постарался? – кивая на убитого, повторил вопрос первый генерал.
– Боец Костанжогло!
– Да он у тебя буденновец, – хмыкнул второй генерал.
С той поры Костанжогло никто не называл иначе.
Затем этого "буденновца" пришил другой, оказавшийся настоящим, подлинным героем Гражданской войны... Судьба затейливо раскладывает свои пасьянсы.
Следующее упражнение было сложней. Взвод погрузили на самолет. Пока он летел, мы успели как следует выспаться. Наконец приземленье...
– К машине!
Сороконожка прогрохотала по металлическому трапу и... Вот синее утреннее небо над головой, раскачивающиеся в нем кроны пальм. Откуда пальмы? Чье это небо? Никто ничего нам не объяснял, а спрашивать мы, как всегда, постеснялись...
Откуда ни возьмись к нам подвалили два узкоглазых, похожих друг на друга хмыря. Не знаю почему, они мне сразу не понравились. Одетые в военную форму, не виданную мною никогда ни до, ни после, они снизу вверх с блаженными улыбочками таращились на нас...
– Столько много не нужно, – вдруг сказал один из них на почти правильном русском. – Девять человек хватит!
Лейтенант выбрал девятерых, меня в том числе. В масках, с оружием, мы направились в джунгли, благо они начинались сразу от взлетно-посадочной полосы...
Сперва нас вел Лазарев, сверяясь по компасу и карте. Мы шли без отдыха по русской парной бане, заросшей красивыми, как на картинках, пальмами, лианами, бамбуком...
У маленького водопада сидел на корточках человек с длинными, намазанными навозом волосами. Абсолютно голый. Мы подошли и окружили его. Но, похоже, голыш нас не заметил. Лазарев, наблюдая за незнакомцем, хранил молчание. Помалкивали и мы, следуя примеру командира. В непролазных дебрях тропического леса, у чертика на куличках, десять рослых, истекающих потом парней пялились на дикаря, потрошившего крысу...
– Это Хынг, – вдруг произносит лейтенант.
"Хынг? – думаю я, от усталости едва держась на ногах, но, как и мои товарищи, не смея присесть, ибо не присел еще командир. – Вот он, значит, какой..."
Никто из нас не догадывался ни о существовании Хынга, ни о том, что прилетим в этакую даль, а тем более – для чего прилетим. Секреты, секреты...
Разведя костер, Хынг дождался, когда дрова прогорят, и почти с нежностью уложил ободранную крысиную тушку на горячие угли. Так что в путь мы тронулись не раньше, чем Хынг съел крысу...
Все так же, не обращая на нас внимания, он поднялся и пошагал вперед. Лазарев – за ним. Мы – за командиром.
И шли мы без отдыха еще шесть часов, в полнейшей прострации, когда кажется, что каждый следующий шаг – последний...
Плотно пообедавший Хынг вывел нас к каким-то ничем не отличающимся от всех прочих вокруг зарослям. Ткнув в них копьем, показал Лазареву пять растопыренных пальцев...
– Ясно, – проворчал командир.
Не удостоив его взглядом, Хынг повернулся и по нашим следам засеменил прочь, и пропал в опускающемся на джунгли сумраке.
...Передохнув с полчаса, попив воды из каски, куда лейтенант высыпал пригоршню обеззараживающих таблеток, мы построились.
– Слушай боевую задачу, – тихо, но чрезвычайно веско заговорил лейтенант...
Помню, у меня мурашки пробежали по коже. Я невольно выпрямился, сжав в руках АКС. Вспомнились Родина, Партия и все такое...
В окнах двухэтажной, из дикого камня виллы, к которой мы подползли, горел свет. Было тихо, и этой тишины не потревожили выстрелы из бесшумных пистолетов, уложившие пятерых охранников, слонявших слоны во дворе...
Перемахнув через забор, мы окружили виллу, взяв под прицел окна и двери. Обождали чуток. Но никто не появлялся с хлебом и солью.
Лейтенант тронул меня за плечо, сделав пригласительный жест. Вдвоем с командиром, двигаясь спина к спине, мы пересекли широкий, ярко освещенный электрическим светом холл, поднялись по лестнице, застеленной ковровой дорожкой...
Был коридор, слева и справа от него – по три двери. Лейтенант мягкими бесшумными рывками отворял двери с правой стороны, а я с левой...
За средней из распахнутых мною дверей, нахохлившись, сидел на широченной кровати перед теликом, глядя мультики, какой-то мужик – родной брат хмырей с аэродрома... Его словно заплаканные глаза на секунду зафиксировались на мне. Затем мужик навел на меня пульт дистанционного управления и несколько раз нажал кнопку. Должно быть, телезрителю-одиночке показалось странным, что я не исчез. На лице его выразилось недоумение, он поднес пульт к глазам...
В этот момент в комнату вошел Лазарев и пустил в дело крупнокалиберный автомат. Незнакомца смело с кровати и приколотило к стене, украшенной громадным звездно-полосатым флагом...
Подойдя к трупику, лежавшему раскинув ручки, лейтенант вынул из нагрудного кармана своей десантной куртки фотку, кинул взгляд на нее, затем склонился к убитому.
– Черт их разберет, – наконец проворчал он. – Похож вроде...
Я уже заметил, что наши командиры не тратили слишком много слов.
Порвав фотку на мелкие клочки, лейтенант сделал вдох, как пригоршню семечек, забросил обрывки в рот, поискав глазами, нашел стоявшую на столике прозрачную вазу с розовыми крупными цветами, взял ее, выкинул цветы на пол и, выпив воду из вазы до дна, произвел выдох...
Облезов, Шорохов, Ангельский, Милвзоров, Чумаченко, Скорбященский, Живолуп...
Как видно, в детдомах, придумывая фамилии найденышам, резвились вовсю.
Костанжогло...
Все эти мертвые были еще живы, когда сумасшедшая сковородка взорвалась под ногами Петрова. Это случилось в Афгане. Мы прошли его от звонка до звонка, и за это время убитыми потеряли одного человека. Сашку, которому наш лейтенант выстрелил в висок.
Потом мы бежали среди гор, высоких, пустынных. Мы бежали трусцой, в затылок друг другу, стараясь попадать след в след. Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, можно расслабиться, отдохнуть... Три толчка вдох, три толчка – выдох, как учили.
На самом деле никакой выносливости на свете нет, есть – только усталость. Громадная, непомерная, раздавливающая тебя... И – надо нести ее. Стиснув зубы, высунув язык, улыбаясь или плача, хрюкая, подвывая, поскуливая или яростно матерясь... Усталости до фени, как ты будешь нести ее. А выносливость придумали те, кто ничего не смыслит в том, для чего нам даны ноги, легкие, сердце. Даны же они нам для того, чтоб, сделав дело, несуетливо и молча бежать прочь от места, где дымятся развалины, валяются мертвяки, бежать, бежать, без мыслей и чувств, бесконечно, отныне навеки...
На вершине голой, царящей над местностью сопки мы залегли. По привычке, въевшейся в кожу, заняли круговую оборону. Шестнадцать кафиров в маскараде отросших бород, засаленных тюрбанов, рваных халатов...
Наш лейтенант вдруг привстал, всматриваясь в расстилающееся под нами плато... Я ясно увидел горца с винтовкой за спиной.
– Ну-ка, – ни к кому в частности не обращаясь, сказал лейтенант, вальните мне его, – и так, как будто находился в ложе театра, поднес к глазам бинокль.
Короткие автоматные очереди... Фонтанчики пыли забили у горца из-под ног. Но, не обращая на них внимания, не замедлив и не убыстрив шаг, он продолжал горделиво нести себя вперед.
– Ни фига себе бурость, – буркнул Лазарев, за ремень подтянув к себе СВД.
Он целился недолго. Облачко пыли поднялось за мишенью. Отрикошетив от камней, пуля со злобным "ти-у-у" ушла в небеса.
– Черт... Далековато, – пробормотал лейтенант и, не оборачиваясь, сунул винтовку мне. – А ну, Иванов, попробуй...
Так СВД, приклад которой Сашка, ливший слезы над обезглавленным кроликом, успел украсить тридцатью четырьмя кружочками от раскаленной гильзы калибра 7,62, перешла ко мне. Я почтительно принял от командира этот поджарый, удобный, зловещий на вид инструмент и нашел глазами человека на плато... Почти тотчас некая невидимая, но чрезвычайно прочная нить натягивается между нами. Я почувствовал, что нужно лечь. Поместив фигурку с королевской осанкой в оптический прицел, я навел крестик его чуть выше войлочной шапки...
Бонапартов и Перчик, не поленившиеся прошвырнуться с километр туда и обратно, притащили трофей – узелок, с которым горец шествовал под огнем.
В узелке оказались острый овечий сыр да пара дынь, называемых у нас "колхозницами". Поделив между собой эти продукты и подкрепившись, мы продолжили бег.
...Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, отдыхаешь... Три толчка – вдох, три толчка – выдох. Как учили отцы-командиры – заскорузлые, острупелые дядьки, с великолепным бесстыдством выговаривающие:
– Честь, Родина, Долг, Совесть! – и бормочущие в темном углу: – Ежели кто еще не усек, пусть зарубит себе на носу: НЕ БЫЛО НИ ДЖУНГЛЕЙ, НИ ХЫНГА, НИ ВИЛЛЫ, НИЧЕГО... И вас – вас тоже никогда не было! Ясно?
Ответом тишина. То, чего нет, отвечать не может...
Бабахнув пару раз из "Рапиры", артиллеристы уселись завтракать на ящиках из-под снарядов в тени тутовника.
В гидрокостюмах, облепленных тиной, я, Бонапартов и Перчик вышли из тростников...
– Стой, – слишком поздно заметив нас, завопил как резаный часовой в тельняшке, – кто идет?!
Мы, след в след, продвигались вперед.
– Стой!!! Стрелять буду!..
Часовой передернул затвор автомата, на штык-ноже которого сверкало солнце отечественных субтропиков – солнце, раскалившее наши гидрокостюмы и, казалось, вскипятившее воду в болотах окрест...
– Куда прете?!
Часовой беспомощно оглянулся на повскакавших с мест артиллеристов.
– Там мины!..
Дальнейшее расстояние примерно в пятьдесят метров мы прошагали в полной, можно сказать молитвенной, тишине.
– Вы, – попросил часовой, когда мы проходили мимо него, – хоть пароль скажите.
Старший группы, Перчик, остановившись, спросил:
– Боец, ты почему в нас не стрелял?
– Ну... так вы ведь свои... вроде...
– Дур-рак! На тебя по минному полю трое прут... Требований не выполняют. Пароль не говорят. Какими должны быть твои действия?!
Солдат смешался.
– Ладно, пацан, – усмехнулся Бонапартов. – Вдохни-выдохни. Может, мы и свои, да только на лбу у нас это не написано. В следующий раз – хватай автомат и коси всех веером от пуза...
Мимо позиции ошалело взирающих на нас артиллеристов мы направились к большой брезентовой палатке, натянутой у кромки пляжа, над которым на фоне моря взлетал волейбольный мяч.
Перед входом в палатку стоял еще один часовой. Сколько часовых в этом мире...
– Эй, – поворачивая в нашу сторону потное лицо и ствол "калашникова", пробасил он, – кто вы? Стой... Стой! А то... это самое... Стрелять буду!
Отведя направленный ему в грудь штык-нож, Перчик не приказал, попросил:
– Командира зови, чудо...
И первым, откинув полог, проскользнул в палатку. Мы с Бонапартовым – за ним.
...Внутри палатки было чрезвычайно уютно. Стояли диван, пара кресел. Даже трюмо здесь было! Землю застилал большущий ковер. На круглом столе светилась лампочками радиоаппаратура, в живописном беспорядке лежали карты, линейки, бинокли.
Перчик распахнул дверцу холодильника. Там оказалось пиво в запотевших, приятно ледяных на ощупь бутылках.
Мы сидели на диване, потягивали пивко. Сквозь брезентовый потолок струился жар. Шлепки по кожаному мячу стихли... Отчетливее стал слышен вкрадчивый шепот моря, накатывающего на песок... И вдруг пронзительно вскрикнула чайка.
– Я им говорил, тарищ половник... говорил, – послышался голос часового, – стрелять буду! А они... Они, тарищ половник... приказали вас позвать...
– Приказа-али? – достиг нашего слуха другой голос, начальственный и резкий. – Олух! Тебе имеет право приказывать лишь один человек – я... Я! Надо было их задержать! Почему ты не задержал?! Кирпатый, к тебе обращаюсь!..
– Так ведь, это самое, тарищ половник... Я задерживал! А они...
– Я покажу тебе! Р-растяпа... Кстати, а где эти люди?.. Кирпатый! Где?!
– Были тут, тарищ...
Полог отдернулся, и внутрь шагнул здешний, как мы поняли, царь и бог. Покуда мы там бродили по колено в крови, этот мощный загорелый мужик с аккуратно подстриженными седыми висками играл тут в плавочках в волейбольчик... Судя по всему, мы отвлекли его. Судя по всему, он очень был этим недоволен. Буквально испепелив нас взглядом, волейболист гневно вскричал:
– Эт-то еще что т-такое?! Что за маскарад?.. Кто такие?! Встать!..
– Ну, ты, – с бутылкой пива в руке развалясь на диване, одобрительно отозвался Перчик, – полковник, даешь... Ей-богу, напугал до усеру. Я смотрю, неплохо устроился тут! Диваны-холодильники, понимаешь... Коллекционируешь боевые трофеи?
– Да я... прикажу вас арестовать! Кирпатый!..
– Я, тарищ половник! – раздалось из-за брезентовой стенки.
– Ко мне!..
– Есть!
Полог шевельнулся, в палатку робко заглянул часовой.
– Чего стоишь?!
– А что делать-то?..
– Прикажи: руки вверх! Да автомат, автомат возьми как следует! Е-мое, Кирпатый...
Солдат вошел в палатку, взял автомат "как следует" и, глядя на полковника, пробурчал:
– Руки вверх.
– Ты кому это говоришь?..
– ???
– Ты это МНЕ говоришь! А надо не мне, не мне говорить, а – им... Им! Ты понял, Кирпатый?..
– Так точно, тарищ...
– Ну, ладно, – осушив бутылку до дна и непринужденно зашвырнув ее под стол, вмешался Перчик, – посмешил и хватит. Я – "Ракета". Зови, полковник, радиста, пускай передает... Ну, чего уши развесил? – оборвав себя, обернулся Перчик к солдату. – На пост – шагом марш! Да смотри в оба... Враг не дремлет, враг ходит рядом на неслышных ногах...
Кирпатый взглянул на безмолвствующего начальника и, потоптавшись, вышел.
– Итак, сообщение для "Всемогущего"...
Полковник, встрепенувшись, встал по стойке смирно.
...Через несколько минут он был одет по полной форме. За столом перед радиостанцией сидела блондиночка лет двадцати пяти в юбочке цвета хаки, такой же рубашке, черных туфлях на каблуках. Держа перед пухлыми, жестоко искусанными губами дрожащий от напряжения микрофон, она нежным контральто вещала:
– "Ракета" вызывает "Всемогущего"... "Ракета"... "Всемогущего"... восемь дробь пять... Шестнадцать тире четыре... Тройка, тройка, пять, семь, семь...
Минут через двадцать (вообще та война характеризовалась тем, что была компактна, как спальный вагон: вот здесь мы, а в соседнем купе уже они, туалет, разумеется, занят, в тамбуре трупы, в купе проводников справляют именины, а в коридоре, застеленном малиновою дорожкой, в белой тенниске, генеральских брюках с лампасами стоит, куря у окна, сам Господь Бог) над пляжем завис Ми-8. И сразу стало неуютно на пляже... Забилась, заходила ходуном натянутая между двумя столбиками сетка. Подскакивая в воздух, улетел и упал в море волейбольный мяч. Из приземлившегося вертолета, придерживая большие, как сомбреро, фуражки, вылезали и, увязая по щиколотку в песке, брели через пляж большезвездные генералы...
Войдя в палатку, я сказал негромко:
– "Всемогущий" прибыл...
Полковник, коротавший время, протирая носовым платочком бинокль, встрепенулся и, чуть не строевым, отправился встречать гостей. Перчик, полулежащий в кресле, не открывая глаз, пробормотал:
– Слышу... Однако тридцать секунд у нас есть.
Бонапартов, растянувшийся на диване, томно улыбнулся:
– Тридцать секунд... Да за это время можно выспаться вдоль и поперек...
Когда "Всемогущий" вошел, мы стояли, построившись небольшой, но очень ровной шеренгой, перед диваном.
– Лейтенант Иванов, – представился я, вытянувшись под взглядом гостя.
– Лейтенант Иванов, – представился вслед за мной, видать, не совсем проснувшийся Бонапартов, но... подумал мгновенье и исправлять ошибку не стал.
– Старший группы, – сделав шаг вперед, отрапортовал наш командир, капитан Перчик!
– Ну, что, что, что тут у вас?..
Перчик отвел самого старого и наиболее большезвездного генерала в сторону, шепнул ему на ушко. Отшатнувшись от капитана и изменившись в лице в гораздо худшую, хотя, казалось, дальше уже было некуда, сторону, генерал выдавил из себя голосом человека, которому горло передавила балалаечная струна:
– Не... не может... Кого? Вы?..
Обернувшись к обслуживающему персоналу, прибывшему вместе с ним, генерал проревел:
– Выйти всем! Смотреть, чтоб никто, ни одна мышь сюда... Никого не пускать. Жив-ва!..
И, разорвав галстук волосатой ручищей, "Всемогущий" повалился в кресло.
– Николай Демьяныч, – сунулся к нему оставшийся в палатке генерал-майор, красивый, как все они, чисто выбритый, молодой, – вам плохо? Может... водички? – справился он, почему-то понизив голос до шепота.
– Ах, оставьте, Бумаков, – так же интимно отвечал ему "Всемогущий". Тут не до водички! Тут...
Горестно вздохнув, он обернулся к Перчику:
– Ну, капитан, не томи душу...
Под взглядами присутствующих наш командир сдвинул в сторону бинокли, карты и, водрузив на стол солдатский вещмешок, начал развязывать его тесемки.
– Толик, – шепотом обратился Николай Демьяныч к своему подручному, дай-ка мне, пожалуй, водички...
Деликатно отвернувшись, Толик извлек из портфеля бутылку водки, граненый стакан.
Выпив, Николай Демьяныч крякнул, и его лицо приняло менее зверское выражение.
Капитан, как при игре в русское лото, сунул в вещмешок руку и вытащил чрезвычайно грязный предмет.
– Бугаев! – вскрикнул, делая шаг назад, генерал-майор. – Или... не он?
Толик вопросительно взглянул на шефа.
У полковника, неизвестно для чего оставшегося в палатке, лицо начало покрываться синюшной бледностью. Вдруг он надул щеки...
Взяв стоявший на столе графин, Перчик зубами вытащил из него пробку и, выплюнув ее на ковер, водой стал кропить мертвую голову. Из-под корки засохшей грязи и крови начали проявляться всем знакомые по многочисленным фотоснимкам в газетах черты.
– Бугаев... – потрясенно повторил генерал-майор.
– Да вижу, вижу, – буркнул "Всемогущий". – Натворили дел, нечего сказать...
Наш командир, оставив зловещий предмет на столе, выпрямился.
Мы с Бонапартовым переглянулись.
Откровенно говоря, добыв голову того, из-за кого разгорелся весь этот сыр-бор под российским субтропическим небом, мы полагали, что на нас, нет, конечно, не прольется золотой дождь, но, по крайней мере, "Всемогущий" кое-как сморщит губы в улыбочке и процедит сквозь свои стальные клыки:
– Ну, вижу, вижу, постарались! Вот вам на кино и мороженое...
Однако случилось так, что, пока мы разгуливали по болотам, приказ на уничтожение устарел, и на свет появился другой, прямо противоположный. Видите ли, спецслужбы сделали свою игру – и враг превратился в друга...
Воцарилось неловкое молчание. За просвеченными солнцем брезентовыми стенами маячили тени часовых, покачивались сонные листья пальм.
Голова с открытыми глазами, маленькими продольными складочками в углах носа и рта, придающими лицу волевое и какое-то симпатичное выражение, лежала на боку среди карт и биноклей...
Положение спас полковник. Он вновь надул щеки и... Отрикошетив от трофейного ковра, брызги его завтрака достигли генеральских штиблет.
– О-о, полковник, – горестно разглядывая свою обувь, покачал головою вышестоящий начальник, – ведь ты давно служишь, неужели еще не привык?
– Так мы, – пропищал хозяин палатки, – тарищ генерал... эти самые... боги войны... Мы, артиллеристы, поражаем врага за четырнадцать киломе...
Полковника снова вывернуло. Генерал, стряхивая с колен лепестки роз, порекомендовал:
– Ты вот что, артиллерист, ступай-ка вон.
Когда полковник испарился, "Всемогущий", еще раз сокрушенно оглядев брюки, пробормотал:
– Катерина убьет меня за такие художества... Скажет: опять нализался, черт, вырвало тебя на работе! Ну, как ей объяснишь, что это стошнило на меня подчиненного?.. Эх!.. Ладно, – помолчав, проворчал начальник, уставившись хронически свирепым взглядом в пространство, – докладывай, что да как...
Перчик начал докладывать:
– Все следующим образом произошло. Находясь в глубоком тылу противника и занимаясь сбором разведывательной информации, проще говоря, сидя по горло в жидкой грязи, пялясь на заросли тростника, за которыми ходил и разговаривал неприятель, мы заметили молодого, можно сказать, юного повстанца: соорудив из камышинки, ниточки и булавки удочку, юноша забрасывал свою снасть в небольшое зеркало относительно чистой воды, блестевшее между камышами. Наконец, рыба клюнула... С радостным восклицанием рыбак подсек и... вытащил из-под воды лейтенанта Иванова-Бонапартова – нашего лучшего ныряльщика...
На укромном островке посреди болота захваченный пленный во время форсированного допроса, когда, ну, вы знаете, генерал, от растянутого между четырех вбитых в землю колышков субъекта отрезаются небольшие, граммов на сто, кусочки, во рту же у него деревянный кляп, так что громко кричать он не может, только стонет, хрипит, и вот, строгая партизана перочинным ножом, разведчики задают ему всякие вопросы...
– Не желаю слушать, – перебил генерал, – про ваши методы. Ближе к делу!
Генерал не желал слышать про наши методы, и Перчик принужден был перейти на сухой официальный язык...
– Пленный показал, что. На участке, находящемся под наблюдением группы. Находится. Ставка Главнокомандующего. (Разумеется – Главнокомандующего ихнего...) После этого захваченный уничтожен.
Капитан выдержал короткую паузу и продолжил:
– Произведя разведывательные мероприятия. Обнаружена лесная дача. При даче – туалет типа "дачный". Лейтенант Бонапартов-Иванов – лучший ныряльщик. Заняв позицию. С дыхательной трубкой, в дерьме. На пороге лесной дачи показывается Бугаев. В окружении пятидесяти любимых отборных мюридов спешит в туалет. Внутрь заходит, естественно, один. Любимые мюриды, с автоматами наизготовку, окружив туалет тройным кольцом. Главнокомандующий повстанцев, спустив (до колен) натовские десантные шаровары, присаживается (на корточки). Лейтенант Бонапартов выныривает и заготовленным загодя ивовым колом – протыкает Главнокомандующего до горла...
– Ай-я-яй, – не выдержав, издает восклицание и вдобавок хлопает себя по коленям "Всемогущий". – Взяли проткнули!.. А такой хороший, – немножко, видать, забывшись, пробормотал он, – Главнокомандующий был... Почему же вы, Перчик, обнаружив ставку, не связались по рации со мной? Я бы непременно запретил вам ивовый кол!
– Утонула, – вяло, уже видя, куда клонится дело, отрапортовал капитан.
– То есть... как утонула? Ведь это – ра-ци-я... Казенная вещь! А... ежели я вас нырять за ней отправлю?! Ведь ежели у нас так дело пойдет, то мы никаких раций не напасемся! У тебя – рация, у кого-то – танк... Так и останемся без материальной части! Посмотри на него, Бумаков, утопил казенную рацию и так спокоен!..
– Товарищ генерал...
– Я – уже второй год генерал-полковник, – поправил Перчика "Всемогущий".
– Все равно... Вы – дурогон!
...Услыхав, о, самый легкий, стон Главнокомандующего, один, вероятно, из наиболее любимых мюридов, почтительно приблизившись к двери туалета, поинтересовался:
– Все ли в порядке, господин?
Ответа, увы, не последовало.
Подождав несколько минут, чутко прислушиваясь, мюрид протянул к двери дрожащую от волнения руку... Из-за двери, точно ждав этого, с кровавой пеной на губах вывалился эмир.
– Вай-уляй! – закричал мюрид. – Горе мне! Господин умер!..
Вокруг продырявленного трупа столпились остальные мюриды. Их личики выражали изумление, недоверие, гнев, страх и злобу...
– Как... умер?! – кричали они. – Отчего умер?! – и: – Не может быть!..
В этот момент неподалеку в лесу рванула мина. Потом еще одна...
– Вах! Вах! Русские собаки узнали, где мы! Русские собаки наступают! Убьем русских собак!..
Стреляя во все стороны, сыны гор устремились к лесу. Но человек пять, вероятно, наиболее преданных эмиру, остались сторожить возле трупа.
