Текст книги "Призванный (СИ)"

Автор книги: Евгений Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Призванный.

Автор Беляков.

Глава 1.

Чужие в родном городе.

Эта весть оглушила Илава как гром среди ясного неба. Просто однажды пришел со службы нахмуренный отец, и за ужином, пряча глаза от родных, вдруг промолвил, что скоро им придется покинуть город. Мать охнула и залилась слезами, младшая сестренка Тайле, вряд ли что понявшая, заревела с ней за компанию, и только Илав, выпучив от удивления свои голубые глазищи, уставился на родителя. С языка его рвалась куча вопросов, и он, конечно же, поспешил забросать ими отца. Куда? Из-за чего? Почему именно нам?

– Не только нам, но и всей нашей общине, – горестно произнес отец, чем только усилил недоумение Илава.

– Почему наш народ должен отсюда уходить? Мы же жили здесь даже не века, а тысячелетия!

– Потому что сами когда-то пригрели змей на своей груди! – рявкнул отец. – Если бы они завоевали нас, как многие окрестные народы, было бы не так обидно. Но они не смогли взять нашу крепость и сделали вид, что смирились. Да и подобрать под себя весь мир у них тоже не вышло, даже собственного единого государства сохранить не удалось. И тогда к нам пришли их торговцы. Ну да, мир же, отчего бы и не поторговать! Заняли незаметно большую часть городского рынка, воздвигли рядом с ним целый торговый квартал, где завели свои порядки, попросили разрешения построить в Авигроне свой храм, и наши тогдашние власти пошли у них на поводу. Ну да, не в нашем же храме им было молиться! А потом за торговцами потянулись их ремесленники, которых мы тоже охотно принимали, поскольку в некоторых ремеслах они, чего уж тут скрывать, заметно нас превзошли. А потом у нас наступила демократия... – горько усмехнулся отец.

– А что демократия-то? – вскинулся Илав, которого в школе учили гордиться той давней революцией. – Народ наконец-то обрел право голоса, скинув прогнивший царский режим!

– Ну да, и режим тот прогнил, тут не поспоришь, и аристократы должны были лишиться своих латифундий, и у подобравших под себя огромную собственность жрецов следовало отобрать, наконец, государственные привилегии. Все это так, сын. И не у нас одних это происходило – такова была общемировая тенденция. Наш несчастный Авигрон просто не мог оставаться в стороне. Вот только правоверные демократию понимали по-своему. Царьков-то своих они тоже много где поскидывали, завели выборную власть, вот только церковь свою отделять от государства не стали. Внутри своих общин они могут сколько угодно между собой собачиться, но как только дело доходит до противостояния с неверными, к каковым они всегда относили и нас, их община немедленно сплачивается и выступает единым фронтом. Короче, с введением демократии они обрели в Авигроне все гражданские права, смогли покупать землю, служить в армии и полиции, получили представительство в магистрате и стали подтягивать сюда своих единоверцев. Приезжать стали уже не только торговцы и искусные ремесленники, а и всякая шушера, готовая на любую неквалифицированную работу буквально за гроши. И мы их пускали, поскольку к тому времени подняли уровень образования своей общины и от грязной работы отвыкли. Ну, надо же кому-то и улицы подметать, и канавы копать, и на стройках работать! Одно время нас спасал приток крестьян, потянувшихся в город за лучшей жизнью, но и этот ресурс постепенно иссяк, зато сельская местность обезлюдела, там остались только зажиточные фермеры, которым требовались поденные работники. И откуда, ты думаешь, они брались? Ну да, из числа все тех же правоверных, которые охотно селились на наших землях, и в итоге их стало там абсолютное большинство. Сперва в сельской местности, а потом и в столице, поскольку те из них, кто уже здесь закрепились, стали подтягивать своих родственников, да и детей в их семьях куда больше, чем в наших. Сам, небось, знаешь по своей школе.

Илав кивнул. Действительно, у большинства его одноклассников было не по одному брату и сестре, это только их с Тайле в семье всего двое.

– Ну и в итоге они обрели большинство в магистрате и получили возможность устанавливать свои законы, – вздохнул отец. – Сразу вводить в качестве таковых свой религиозный кодекс как-то постеснялись, поскольку мы были им еще нужны, кто-то же должен был их учить и лечить, да и квалифицированных управленцев так сразу не подготовишь. Но постепенно мы их и выучили на свою голову, они окончательно заполонили и армию, и полицию, и все городские службы, и мы сами не заметили, как стали бесправным религиозным меньшинством в собственном городе. Мы, видишь ли, им теперь больше не нужны! Только наше здесь присутствие мешает им окончательно отбросить все светские законы и начать жить по законам своей религии, сделать ее, наконец, государственной и обязательной для всех, как во всех остальных их странах. Да и вряд ли тогда Авигрон останется независимым государством. Кому нужна будет эта маленькая республика, уже ничем не отличающаяся ни по населению, ни по своим законам от более сильных соседей? Кто-нибудь из них и прихватит ее как плохо лежащий предмет! Вот только нынешнему магистрату на это наплевать, там ведь торговцы заправляют, а им государственные границы только торговать мешают, поскольку таможенные пошлины же приходится платить! Мы теперь для них вроде неудобного камешка в сапоге! Короче, магистрат потребовал от нашей общины прекратить богослужения в храме, поскольку мы, де, своими языческими обрядами только смущаем правоверных. Праздник призвания Стража еще позволят провести, но после него храм должен быть закрыт навеки. Потом сама наша религия ожидаемо попадет под запрет, и если хочешь продолжать здесь жить – сам становись правоверным, а нет – убирайся на все четыре стороны!

– Послушай, Тенрув, но может есть еще какая-то возможность здесь удержаться? – вступила в разговор мать. – Может кто-нибудь еще вступиться за нас?

– Кто, Илле? – горько промолвил отец. – За пределами Авигрона у нас нет и никогда не было единоверцев, если не считать редких эмигрантов, да и те, скорее всего, относятся к религии своих отцов как к какой-то экзотике. Наш единственный храм здесь. Если его отнимут, нам останется молиться своим богам только в собственных квартирах, да и то не факт, что полиция правоверных не начнет разгонять эти сборища. В демократических странах, возможно, и повозмущаются такому произволу, но рвать из-за нас отношения с правоверными точно не станут, да и принимать у себя явно желанием не горят. Мы для них всего лишь упертые сектанты, от которых непонятно чего ждать. В лучшем случае разрешат обосноваться где-нибудь в сельской глуши и основать несколько поселений, все же землю кому-то обрабатывать надо, а мы, как маргиналы, для них всяко безопаснее правоверных. Но и это для нас станет спасением, поскольку в государствах правоверных нам точно не дадут жить своим укладом.

Илаву даже смешно стало, когда он представил своего отца работающим на тракторе. Квалифицированный бухгалтер, который никогда ничего тяжелее папки с бумагами в руках не держал. Какой из него, к черту, фермер?

– Но должен же быть еще какой-то выход... – совсем сникла мать. – У нас же тут такой дом...

– Да, и денег от его продажи должно хватить на переезд, приобретение земельного участка и возведение на нем хоть какой-нибудь бревенчатой халупы, – жестко сказал отец. – У многих из нашей общины и того не будет. А какой может быть другой выход? Отказаться от религии отцов и самим стать правоверными? Тогда мы просто исчезнем как народ, да и придется принять все их обычаи. Ты хочешь, чтобы нашей Тайле сделали обрезание? Да, даже их законы этого не требуют, но не обрезанных девушек они воспринимают, извини, исключительно как шлюх, с которыми может переспать за скромную плату юноша, у которого пока не хватает средств заплатить за невесту. Замуж такую никто не возьмет, это считается у них позором. А если и возьмут, она в семье мужа все равно будет лишена права голоса по их обычаям, ей даже детей не дадут забрать в случае развода, уходи, в чем пришла! Ты такого будущего хочешь для нашей дочери?!

Мать, ничего не ответив, опять заплакала и прижала к себе Тайле, которая, наоборот, смолкла, вероятно, ошарашенная открывшимися перед ней неприятными перспективами. Илав и сам был шокирован этими откровениями. Никогда отец не говорил о таком в его присутствии, вероятно, берег детскую психику, никогда еще мальчику не доводилось видеть плачущую мать. Видимо, их уже настолько допекло, что не осталось сил разыгрывать перед детьми счастливую семью. Родители только что расписались в своем бессилии спасти их дом, теперь семейство Флорси обречено превратиться в жалких изгнанников... не изменив, правда, при этом своей вере. Многие ли из общины последуют их примеру? Илав подозревал, что далеко не все. Расставаться с родиной не хотелось страшно. Это пятилетняя соплюшка Тайле может еще позабыть, где жила прежде, и освоиться даже в какой-нибудь деревенской глуши, но ему-то уже двенадцать, и у него точно не такая короткая память. В душе мальчика росла подспудная ярость. Он, казалось, повзрослел за один этот вечер и готов был к схватке с несправедливым окружающим миром. Сдерживало его только полнейшее непонимание, что он тут может сделать.

Остаток ужина прошел в угрюмом молчании, так и разошлись по своим комнатам.

На следующий день в школе Илава стали дразнить одноклассники. Слухи о решении магистрата, похоже, разошлись уже по всему городу, и дети теперь, не стесняясь, демонстрировали свое презрение к неверным. Илав и еще трое его единоверцев старательно делали вид, что это их не трогает, хотя ох как хотелось сорваться и полезть в неравную драку. Учитель по долгу службы старался осаживать дразнящих, но на ребят-иноверцев все равно смотрел уже как на отрезанный ломоть. Сегодня они еще здесь, в классе, но пройдет какой-то месяц, и все они сгинут на просторах планеты, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Так стоит ли тратить на них свои душевные силы?

Из школы Илав вернулся в еще худшем настроении, чем туда шел. Родителям было не до него, они зарылись в географические карты, выискивая место, куда можно было бы податься, кому-то звонили, ища покупателя на дом. Плюнув на домашние задания, мальчик отправился гулять. К деду, что ли, пойти. Старый Йихнов всегда был рад видеть внука, может, хоть он сможет чем-то утешить. Дорога к дедовскому дому вела мимо крупнейшего храма правоверных. Зло зыркнув на его огромный голубой купол, Илав перешел на противоположную сторону улицы, лишь бы не пробираться мимо толпившихся у его ограды новых хозяев Авигрона.

Глава 2.

Спасительная жертва.

Дом Йихнова Флорси в три окна по фасаду был втиснут в непрерывную линию таких же двухэтажных каменных домов. Ни тебе собственного палисадника, ни приличного заднего двора. Одна радость, что близко к храму стражистов, как теперь называли адептов древней веры, в том числе уже и они сами. Когда-то, вероятно, это место считалось весьма престижным, оттого и такая теснота, но теперь стражисты были не в почете в Авигроне, и здесь не проживало больше ни одного важного городского чиновника, только лишь жрецы и храмовые работники. Именно в храме всю жизнь и проработал старый Йихнов, в жреческую касту так и не выбившись, поскольку занимался исключительно хозяйственными делами, зато имел ключи ото всех храмовых помещений и иногда позволял внуку осматривать самые потаенные места.

Добравшись до нужной двери, Илав решительно вдавил кнопку дверного звонка и с облегчением услышал шаги за дверью. Дед на месте, стало быть, можно будет излить душу. Открывший ему крепкий старик выглядел понуро, но Илаву сквозь силу улыбнулся.

– Здравствуй, внучек.

– Привет, дед! А ты куда собираешься переезжать? Мать с отцом пока так и не выбрали.

– Ох, Илав, им хоть есть ради чего ехать. Ради вас с сестрой. Вы-то можете еще укорениться на новой почве, а меня, как старый дуб, уже никому не выкорчевать, разве что срубить. Куда я от моего храма? Здесь родился, здесь и помру, видать, от рук пришлых.

– Но они же пока еще никого тут не убивали!

– Ну да, здесь же не голытьба их живет, все солидная публика, которой беспорядки не нужны. Но как только вся молодежь наша из города уедет и сопротивляться станет некому, нас, стариков, просто передушат потихоньку или из домов повыгоняют, чтобы подыхали на улице. Но лучше уж так, чем лечь в чужую землю.

– И что, нет никакой возможности этого избежать?! – чуть не со слезами воскликнул Илав.

– Возможность-то есть, да вот желающие ей воспользоваться вряд ли найдутся... – вздохнул дед. – Сейчас же каждому своя шкура важнее блага общины. А в давние времена, когда случались настоящие беды, на помощь призывали Стража.

– Так его же и сейчас каждый год призывают! – удивился Илав. – Вон, через неделю праздник призвания состоится.

– Ох, внучек, ты же уже достаточно большой, чтобы понимать, что все это не более чем инсценировки, в которых роль Стража исполняет один из храмовых жрецов. А я тебе говорю о настоящих призывах.

– А почему жрецы не могут призвать его по-настоящему?

– Потому что обычными обрядами здесь не обойтись. Страж не явится, если его не убедить, что призывают его не по пустякам, дело действительно крайне серьезное. А убедить его может только чья-то добровольная жертва. Но кто же согласится собой пожертвовать ради других? Я лично не знаю никого из взрослых и относительно здоровых членов общины, кто бы на такое пошел. Даже старики на что-то еще надеются, кроме тех, кто и так уже при смерти. Но вряд ли Страж примет такую жертву, скорее сочтет, что его пытаются так обмануть.

– А дети?.. – неожиданно для себя выдохнул Илав.

– Хм, детям, я слышал, Страж дает послабление, с них достаточно будет и жестокой порки розгами. Причем детьми тут считаются лишь те, кому еще не исполнилось тринадцати. Ты бы еще подошел. Но ваше поколение же воспитывали в соответствии с новыми веяниями, никто из вас розог и в глаза не видел, разве что на картинках. Это моих сверстников драли почем зря, а теперь у нас другие законы. Удивительно, что и правоверные в нашем городе им следуют, хотя в исконных своих землях они отпрысков не то что розгами, а плетьми почем зря охаживают, и никто против этого обычая не протестует.

Илава пронзила мысль, что вот он, его шанс спасти родную общину от изгнания, а любимого деда от верной смерти.

– А если я принесу такую жертву? – заикнулся он.

– Внучек, ты хоть понимаешь, на что подписываешься? Это же жутко больно, а если пойти на попятную посреди процедуры, то все будет зря. Жертва должна быть добровольной от начала и до конца.

– Дед, я не струшу! – выкрикнул Илав.

– Ох, ну тогда, раз ты такой самоотверженный, пойдем готовиться. Розги еще нарезать надо, а в храм придется пробираться незаметно ночью, а то жрецы возмутятся, что кто-то смеет проводить церемонию призыва через их голову, и наверняка не дадут своего согласия. Знаю я этих перестраховщиков... Ладно, позвоню твоим родителям, что ты остаешься ночевать у меня.

Следующий час Илав провел в самом заросшем углу городского парка, вырезая под руководством деда подходящие прутья. От одной мысли, что он сейчас саморучно готовит то, чем его скоро будут полосовать, мальчика бросало в холодный пот, но он упорно продолжал свое дело. Получившаяся охапка даже на вид была страшна, а как подумаешь, что всю ее о тебя истреплют... Илав старался не думать, не трус же он, в конце концов!

В храм они пробирались как воры под покровом ночной тьмы. Йихнов открыл черный вход, и только когда они оказались внутри, рискнул зажечь ручной фонарь. Включать освещение было нельзя, чтобы никто не увидел света в окнах храма. В алтарном помещении, к счастью, никаких окон не было, и можно было зажечь хотя бы свечи. В их колеблющемся свете Илав с благоговением рассматривал алтарь в виде массивной каменной плиты на позолоченных столбах, на которой, на его памяти, никаких жертв никогда не приносили.

– Раздевайся и укладывайся на эту плиту, – указал дед, – под ней есть рукояти, за которые можно держаться во время порки. Я не имею права удерживать тебя на алтаре, ты должен делать это исключительно сам.

Представив себе, что раздевается для медосмотра, Илав скинул с себя все лишнее, оставшись в одних носках. Впрочем, и их тоже пришлось снять, поскольку, по утверждению деда, на алтарь надлежит ложиться только в том виде, в каком ты появился на свет. В храме было прохладно, и все тело мальчика покрылось гусиной кожей. Впрочем, он понимал, что это ненадолго, скоро его прижарят, как в настоящем пекле!

Пессимистические ожидания Илава сбылись даже с избытком. Уже первый удар пучка розог заставил его взвыть, а дальше боль все нарастала. Вскоре Илаву стало казаться, что его не прутьями хлещут, а обливают кипятком. К счастью, у боли все же был некий предел, по достижении которого ягодицы словно бы потеряли чувствительность. Не в силах сдержать крик, Илав доорался до хрипоты, отполировал алтарь собственным животом, но рукоятей ни разу не выпустил, стискивая их до побелевших ногтей, и не позволил себе издать ни одной просьбы о пощаде.

Когда порка внезапно закончилась, он бессильно распластался на алтаре. Впрочем, дед тут же напомнил ему, что церемония еще не закончилась. Пришлось, преодолевая боль, сползать с алтаря и, схватившись обеими руками за иссеченные ягодицы, плестись к барельефу на стене, изображающему Стража. Оторвав, наконец, ладони от зада, Илав увидел, что они перемазаны кровью. ЕГО КРОВЬЮ! Его едва не замутило, но все же он сумел с собой справиться и, приложив обе ладони к барельефу, прохрипел формулу призыва:

– Страж, прими мою жертву, приди и спаси твой народ!

Уже в полном опустошении отойдя от барельефа, Илав подумывал о том, чтобы улечься на пол, поскольку оставаться на ногах больше не было никаких сил. И тут на его глазах из барельефа начала истекать некая светящаяся субстанция. Ее становилось все больше, она стала сгущаться, принимая облик человеческой фигуры, которая, окончательно обретя черты, оказалась мальчишкой, ровесником самого Илава. Мальчик стоял, разинув рот, тогда как дед за его спиной пал ниц и воздел руки к пришедшему:

– Хвала тебе, наш Господин, что снизошел к нам в сей трудный час! Только раньше ты никогда не являлся к своим верным слугам в этом облике!

– А вы и не знали, что ваш Страж это должность, а не имя? – усмехнулся вышедший из барельефа парень. – Тот, кто приходил к вам последний раз, сейчас очень занят, попросили меня. Если что, мое имя Миран. Так зачем звали-то?

– Нам запрещают служить тебе, – пробормотал Илав, – ну, или твоим божественным родственникам. Наш народ хотят изгнать из этого города.

– То есть вы продолжаете служить Клану Живого огня, и кто-то именно за это смеет изгонять вас из города, испокон веков находящегося под покровительством Клана?! – возмутился Миран. – Кто же эти наглецы?

– Они называют себя правоверными и молятся своему богу, – смиренно пояснил Йихнов. – Когда-то мы сами пустили их к себе жить, но их стало слишком много и они взяли здесь власть... Их слишком много, чтобы мы могли справиться с ними своими силами. Они хотят через неделю закрыть наш храм, и тогда мы не сможем больше жить в этом городе.

– То есть это не одномоментное нашествие? Если все развивалось постепенно, то почему никто не взял на себя ответственность это пресечь. Почему не позвали на подмогу Стража, в конце-то концов? Почему в последний момент возложили все на старика и мальчишку?

– Герои давно у нас перевелись, Господин, – горько усмехнулся Йихнов. – Вот только один мой внук и остался...

– Я принял твою жертву и потому обязан вас защитить, – промолвил Миран, приближаясь вплотную к Илаву. Руки Мирана скользнули за спину мальчика и прошлись по его ягодицам, моментально снимая боль.

– Оказывается, не один братец умеет исцелять, – довольно усмехнулся Миран, – я тоже этого дара не лишен, хотя давненько не практиковался... Вот ведь удивительное дело: я честно защищал вверившийся мне народ от военных невзгод, а они в итоге меня бросили, оставили одного в опустевшем городе. А здесь уже люди честно выполняют свою часть договора, хотя их боги позабыли о них. Но теперь здесь все изменится, не будь я сыном Космократора!

Илав, недоверчиво ощупав ягодицы, не обнаружил на ней свежей крови. Похоже было, что все уже зажило. Вспомнив вдруг, что он стоит голый, мальчик попятился к своей одежде и принялся торопливо одеваться. Мирану было сейчас не до него, он беседовал с дедом.

– Бросили вас, Господин? – пораженно пробормотал Йихнов. – Да как же такое могло случиться?

– И все же случилось, – вздохнул Миран, у которого этот разговор разбередил не самые лучшие воспоминания. – История эта долгая, но если вам интересно, то слушайте...

Глава 3.

Рассказ Мирана.

– Случилось это очень давно и в другой звездной системе, хотя та планета была очень похожа на вашу. И в глубине одного из его континентов, посреди таежных лесов, существовало мелкое княжество Шеви. Его столице, одноименному городу, уже больше двадцати пяти веков, и он пережил добрый десяток нашествий, пока местному князю перед угрозой неминуемого захвата и разорения не пришло в голову обратиться за помощью к Высшим Силам. Мой отец, чье истинное имя вам знать не следует, но смертные там называли его Космократором, принял клятву этого князя и всего населяющего Шеви народа поклоняться ему до скончания времен в обмен на защиту от любых захватчиков. Поскольку у отца много дел во Вселенной, осуществлять эту защиту он поручил мне, и я в свою очередь поклялся защищать Шеви и всех его обитателей, поклоняющихся мне и моему отцу. Я ни разу не нарушил этой клятвы, даже когда вокруг все захватили пришлые варвары катерцы, создавшие затем свою империю. Они и Шеви попытались прибрать к рукам. Последний правитель из местной княжеской династии к тому времени давно уже скончался, передав мне в собственность все окрестные земли, так что в моих руках была теперь и духовная, и мирская власть над этим местом. В городе существовал, конечно, еще и свой магистрат, но он занимался только вопросами городского хозяйства и не волен был с кем-то воевать или же, напротив, заключать мир. И вот восемьсот лет назад в конец обнаглевший катерский император Сапатис явился под стены Шеви во главе огромной армии и попытался учинить осаду, а в результате всего через сутки лишился и своей армии, и головы! Я дал ему ровно столько времени, чтобы успел подойти даже арьергард, а потом покончил с ними одним махом, просто спалив их всех вместе с окрестным лесом! Слыхали, небось, о верховых пожарах в хвойных лесах? Тогда огонь вздымается до неба, и от огненного вала не убежать никому! Ну, они там и сгинули почти все, а кто случайно уцелел, должен был запомнить этот ужас до конца жизни. Во всяком случае, имперцы больше туда не совались ни разу. Среди уцелевших при том пожаре оказался некий Робус Парент, сын князя Парентского и младшей сестры императора. Я пожалел тогда этого щенка и отпустил после отеческого внушения, а он потом подрос, умудрился возглавить империю и учинил моему Шеви торговую блокаду!

– Это как? – не понял Илав.

– Ну, просто перестал пропускать туда своих купцов и купцам из Шеви тоже запретил торговать на имперской территории. Я никогда в торговые дела не лез и просто не обращал на это внимания. А потом народ из Шеви стал понемногу сбегать в империю. В отличие от купцов, наших ремесленников там вполне привечали и давали завести собственное дело. За ремесленниками потянулись крестьяне, которым надоело кормить город, не получая взамен почти ничего, а на обезлюдевших имперских территориях им давали плодородную землю, потом дворяне, переставшие получать с них оброк и впавшие почти в нищету, городские стражники, короче, все, кто хоть чем-то мог быть полезен империи. В итоге в Шеви остались одни старики, кормившиеся с окрестных огородов, а потом перемерли и они, и я остался один.

– А почему вы не попытались ликвидировать эту блокаду, Господин? – удивился Йихнов.

– А как? Этот Робус не нарушил нашего с ним уговора, а я всегда верен данному мной слову. Откуда ж мне знать, что он до такого додумается? А потом все уже как-то само собой потекло, вроде и не виноват никто, и бегства уже не остановишь... Развели меня, как дурака! С тех пор Шеви интересовал только всяких мелких грабителей. Пришлось даже завести в лесу оборотней, чтобы их отгонять, только после этого жить там совсем скучно стало.

– Господин, а как этот обманщик сумел стать императором? – спросил Илав, которому вдруг до жути интересна стала эта история, случившаяся в неведомом ему мире. – Может, надувал всех подряд?

– Об этом я знаю только с чужих слов, а люди имеют свойство сильно привирать, когда дело касается их интересов, – промолвил Миран, – но их документы вроде бы свидетельствуют, что отец Робуса, князь Парентский, сопровождал императора в этом походе и погиб вместе с ним, а отпущенный мной Робус, который был тогда твоим ровесником, сумел добраться до своего родового замка, где и пережил годы последующей смуты, так сказать, под материнским крылом. Между тем, уничтоженный мной император Сапатис слыл изрядным самодуром, но воителем был знатным и присоединил к империи очень обширные территории. Проводя большую часть жизни в походах, он успел обзавестись только двумя детьми с большой разницей в возрасте, так что после того, как он погиб в огне вместе со взятым им в поход сыном, его венценосная супруга Кауве осталась лишь с малолетней дочерью на руках. Будучи по происхождению не катеркой, она в соответствии с традициями своего народа попыталась провозгласить себя правящей императрицей, но у двух младших братьев Сапатиса, в том походе не участвовавших, оказалось на этот счет свое собственное мнение. Стоит сказать, что в империи тогда не существовало официального закона о престолонаследии, и кто должен занять трон в случае отсутствия у почившего императора сыновей, было совершенно не ясно. Традиции наследования власти по женской линии у катерцев не было. Итак, между претендентами на престол начались раздоры, быстро переросшие во всеобщую смуту. Робуса, сына младшей сестры покойного Сапатиса, тогда в качестве претендента на власть никто и не рассматривал, а потому и не трогали, а он, будучи еще малолеткой, не покидал своего Парента и ни в какие боевые столкновения не ввязывался. Претенденты на престол, между тем, занялись взаимоуничтожением, не гнушаясь жечь деревни на землях своих противников и разорять их города. Недавно покоренные народы, пользуясь удобным случаем, поднялись, отложились от империи и, хуже того, активно включились во всеобщую резню. Столица была взята на щит, императрицу вместе с дочерью зарезали, самый младший из братьев Сапатиса, совершивший это преступление, так и не сумел надеть на себя корону, поскольку был вскоре разгромлен войском второго по старшинству брата и погиб в бою, а может, попал в плен и был там прирезан, тут историки расходятся, а уцелевшего брата в свою очередь прирезал во время разбойного налета какой-то туземный князек. Смута на том не закончилась, поскольку войну на развалинах империи продолжили наследники покойных. Кончилось тем, что весь императорский род оказался вырезан подчистую, держава практически распалась и не была завоевана соседями только потому, что те сами опасались лезть в эту кровавую кашу. Только тогда уцелевшая столичная аристократия вспомнила, что юный князь Парентский, к тому времени уже подросший и во главе собственного войска успешно отражавший все посягательства на земли своего удела, приходится племянником покойному Сапатису. Да, по закону он относился к роду Парентов, но более близких родственников у Сапатиса уже не осталось. Робуса пригласили на престол, худо-бедно собрали какое-то ополчение и принялись восстанавливать порядок в стране, громя разбойничьи шайки и войска туземных князей. Робус проявил себя талантливым полководцем и после трех лет непрерывных походов сумел восстановить империю в прежних границах, за что получил даже прозвище Восстановителя. На мою территорию он, блюдя договор, не лез. Я, конечно, мог испортить ему всю компанию, лишив последнего войска, но поскольку он один изо всей катерской и туземной аристократии был связан со мной договором, то казался тогда наименьшим злом, тем паче, что все эти окрестные князьки во время смуты постоянно покушались на мои земли – единственные, которые так и остались не разграбленными! О, как достали меня тогда эти грабители! Пришлось дать Робусу всех их подчинить, и грабежи действительно прекратились, ну а дальше случилась та самая блокада. Крестьяне разбежались, город тоже обезлюдел, все вокруг поросло лесом, мои оборотни контролировали только ближайшие окрестности Шеви, так что имперцы втихомолку прихватили окраинные земли моего княжества и даже умудрились воздвигнуть на них город. Окрестности Шеви сперва отмечались на их картах белым пятном, потом они, разумеется, забыли о моем с Робусом договоре и негласно включили все мои земли в состав своей империи. Соваться вглубь окружающего Шеви леса, правда, по-прежнему боялись, но пару раз все же отправили туда археологические экспедиции, но мои оборотни из, конечно, схарчили, – ухмыльнулся Миран. – Один безумец все-таки сумел добежать до города, я даже явился ему, чтобы познакомиться, но он, представьте себе, сходу принялся палить в меня из ружья!

– Чудовищно! Ты, конечно же, наказал его за это, Господин? – возмутился Йихнов.

– Какое там, – отмахнулся Миран, – он был в таком страхе, что сам тут же скончался от разрыва сердца! И киснуть бы мне там в одиночестве еще непредставимо сколько времени, если бы судьба не предоставила мне шанс взять реванш, – довольно ухмыльнулся он. – А причиной всему стали твои ровесники, Илав!

– Не может быть! – искренне удивился мальчик.

– Их за какие-то мелкие грехи отправили в исправительную школу, которую катерцы разместили аккурат на границе моего запретного леса, ну, чтобы некуда было бежать, потому что единственная дорога, ведущая к этой школе с имперской территории, надежно контролировалось. И когда этих пареньков там совсем допекли, они рванули в мой лес, сумели спастись бегством от оборотней и добрались до самого города, не спятив по пути. Я их встретил, пообщался и провел через лес туда, где их никто не искал. Они смогли вернуться в свои семьи и рассказали там обо мне. И представь, у их родителей нашлись знакомые, которым мой город оказался нужен позарез!