Текст книги "Как живете, Караси"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Я закардиографом, – всталаот ПолковникаЧернокудрая Очаровательницаи пошлаиз подвала, в дверях которого столкнулась с пропустившими ее двоими уголовного вида.
– Ступай, Нелличка, ступай. Дачто далеко ходить запримерами? – продолжил Человечек. – Вот вчера: переоценили вы свои силы, стойкость духасвоего, когдапод утюжок-то легли. Все равно ведь шифры-то выдали. Так стоило ли мучиться? Урок! – и несколько секунд продержал значительную вертикаль указательного перста. – Еще паратаких уроков, и с радостью засотрудничаете, с улыбкой. Помните, как это? с чувством глубокого удовлетворения. Дачто я вам объясняю?! Хоть и с обратной стороны стола, ауж сколько вы наблюдали подобных преображений! Ме-та-мор-фоз! Ни одному Овидию не снилосью А что не устроил своим болванам даже разносазаутюжок, даи заразграбление особенно не взыщу -это потому, что хватило у них ума, не найдя денег и золота, не поджечь ваши владения с вами внутри, асообщить мне. Хватило интуиции догадаться, когдапервая досадапрошла, что и такое вотю с их точки зрения барахлою -сновапропанорамировал, – может стоить чего-то. Да, кстатию Не помните у Розанова, у Василия Васильевича, заметочку: страдание есть утюг, которым Господь Бог разглаживает морщины нанаших душах? Смешно, да?
В двадцатый, не менее уж, наверное, раз пересмотрев с вываливающимся листами, истрепанный, пятилетней давности номер не то "Юного техника", не то "Юного натуралиста", Благородный Карась внешне решительно поднялся из-закруглого, со щербатой, исцарапанной столешницею столикаи толкнул дверь небольшой казенной приемной, в которой неволею коротал время. Тут же у порогавозник Молодой Человек В Штатском.
– Вам не кажется неприличным заставлять меня здесь столько ждать?! Я все-таки ученый с мировым именем, доктор филологии, ию
– О вас доложено, – почтительным тоном оборвал Молодой Человек Благородного Карася. – Как только товарищ майор освободится – сразу же вас и примет. Вас ведь сюдане вызывали – сами пришли. А у нас рабочий день расписан по минутам.
– В таком случаею – отреагировал глубоко уязвленный Благородный Карась, – в таком случаею я зайду как-нибудь в другой раз. Или вообще не зайду! -добавил едвали не с угрозою в голосе. – Проведите меня к выходу.
– К сожалению, – с искреннейшим сочувствием улыбнулся Молодой Человек, – к сожалению, это никак невозможно. Никак!
– Как то есть никак? – обмер не столько Карась как личность, сколько -независимо от личности – весь его организм.
– Часовой без пропусказадержит, – пояснил Молодой Человек.
– Так напишите пропуск!
– Увы – не в моей компетенции, – посетовал собеседник.
– А в чьей?
– Товарищамайора.
– Так проведите к нему!
– Я уже сказал, – терпеливо, как ребенку, объяснил Молодой Человек, -что ему о вас доложено. Ждите.
– Я!.. – взвился Благородный Карась, – я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Лишать человекасвободы без малейших нато основанийю
– Ой, как вы правы! – посочувствовал Карасю Молодой Человек. – Ой, как правы! Но медленно еще идет у нас перестройка. Эти старые инструкциию А!.. -махнул рукою. – Просто не говорите! Так что придется подождать еще.
– Сердце наудивление крепкое. Для такого возраста! – поднеслаЧернокудрая Человечку кардиограмму. – А давление так и вообще: восемьдесят насто двадцать.
– Ну, спасибо, Нелличка, спасибо, родная, – поцеловал Человечек ручку Очаровательнице. – Езжай, – и вернулся к Полковнику: – Тут вот ящичек намою букву целым случайно оказался. Я пересмотрел внимательно, но своей фамилии не встретил. И сделал вывод, что не всех вы, кто через вас прошел, в картотеку заносили, атех только, кто раскололся. Прочих предпочитали признать как бы не существующими. Феномен удивительный. И опасный. А вы для меня, знаете, существовали всегда. С тех самых пор. Я по делу о подпольной рубашечной фабрике проходил. В шестьдесят четвертом. Так и не вспомнили? Сколько ж в ваших руках силы было сосредоточено: тут и тюрьмаЛефортовская, и полная изоляция от мира, и не менее полная вашабесконтрольность, безнаказанностью И лагерные годав ваших руках: два, десять, пятнадцатью И даже – страшно подумать! – расстрел. А в моральном отношении?! Вы ведь действовали от лицавсего государстваю Народа, так сказать! А при этом – сколько корректности, объективностию эдакогою равенствав беседе. Будто совсем и не важно, кто по какую сторону стола. Философский диалог исключительно в интересах Истины. Вот я и подумал тогдаю Знаете, такаяю юношеская мечтаю Окажись, мол, вы в моих руках, как я в вашихю Что бы сделалось тогдас вашимию убеждениями? С моральной правотою? А вдруг – подумал – вы и согласились бы, что экономикане бывает теневая или не теневая. Что оналибо выпускает рубахи, либо нет. Что вашамафия ничуть не лучше нашей. Хуже! Разветвленней, мощнее и безжалостнее: давит каждого, кто отказывается отстегивать ей девяносто пять, ато и все девяносто девять процентов?! У нас-то – не больше чем исполу!
Несколько разнервничавшийся Человечек походил, успокаиваясь, по подвалу.
– Но, поверьте, только мечта, юношеская мечта. И в поле зрения я вас не держал, и не охотился, не выслеживал. Так что нынешняя встреча – результат чистой слу-чай-нос-ти. Печальной для вас, однако, ведущейю как бы слово-то подобрать? Не подсобите? Вроде нехорошо сказать по-русски: к помудрению? Вот! – нашел, наконец, Человечек. – К покаянию!
Судя по тому, как долго и подробно, чтоб не сказать сладострастно, вел Молодой Человек Благородного Карася в кабинет ТоварищаМайоракоридорами и лестницами Учреждения, распоряжение помурыжить выполнял творчески и с любовью. Когдасовершенно обосравшийся Карась уселся, наконец, настул в том самом небольшом кабинетике, от благородного негодования не осталось уже и следа.
– Ну! – сказал Товарищ Майор жестко и нетерпеливо. – Чем обязаны счастьем видеть вас здесь?!
– Насколько мне известно, – начал Благородный Карась, – полковник Картошкин, Иннокентий Всеволодович, уволен в отставку, – и, не дождавшись от ТоварищаМайорани подтверждения этой сентенции, ни опровержения, словом, никакой человеческой реакции, которая самим фактом своего существования моглауже как-никак подбодрить, вынужденно продолжил: – Однако, он завладел совершенно секретными документами и использует их в личных целях.
– Ну уж секретными, – с подчеркнутым пренебрежением высказался Товарищ Майор. – Доносыю – и долгим спокойным взглядом посмотрел наКарася. – Это, кажется, вашастатья? – извлек из ящикастолатолстый журнал и безошибочно раскрыл нанужной странице. – Вы так блистательно разоблачили наши безнравственные методыю даи не вы один. Нам просто бессмысленно теперь скрывать, что мы пользуемся доносительством. А если секретные в том смысле, что раскрывают доносчиковю Так ведь революционный процесс идет, перестройка. Многим приходится несладко, тому же полковнику Картошкину. Лес, как говорится, рубятю
– И все-таки, – не без робости встрял Карась, – мне казалось, что без серьезной необходимостию
– Нет-нет-нет! – решительнейшим образом перебил товарищ Майор. – Никак невозможно! Вот ведью – углубился в журнальную статейку – юсами пишете: "недопустимо, чтобы Комитет государственной безопасности занимался чем-либо, кроме наших внешних противников, аизбыток освободившихся сил, коли уж никак не в состоянии сократить, обратил наборьбу с мафией и коррупцией". Так что обращайтесь в суд, что ли. Или я не знаюю в милицию. В ЖЭК!
– Отлично! – вскочил оскорбленный Карась. – Благодарю вас! Я получилю исчерпывающий ответ. Особенно насчет ЖЭКа.
– Что вы, не зачто, – отзывчиво отозвался Товарищ Майор. – Это наш долг.
Благородный Карась требовательно протянул руку и нанаивно-вопросительный взгляд ТоварищаМайорапояснил:
– Пропуск! Могу я, в конце концов, выбраться из этогою здания?!
– А-а-аю – обрадовался, что понял, Товарищ Майор. – В конце концов -разумеется. Какие могут быть разговоры! И пропуск вам выпишем. Только предварительно зафиксируйте, пожалуйста, смысл заявления, с которым вы сюдаприходили. Собственноручно! – и подвинул по столу лист бумаги и шариковый, затридцать пять копеек, карандашик.
– Это что, – вопросил Благородный Карась, – обязательно?
– А как же! Поднимут очередную шумиху, кампанию. А у меня вот оно – ваше собственноручное. Даи перед начальством отчитаться: как-никак, аминут десять служебного времени вы у меня отняли.
– Понимаюю – протянул Карась. – И в противном случае – не выпустите.
– Отчего же, – возразил Товарищ Майор. – Выпустим и в противном. Рано или поздно – непременно выпустим. Согласуем с начальствомю
Благородный Карась, оценив в полной мере "рано или поздно", покорно вернулся к столу и взял карандашик.
– Только будьте ласковы, без общих фраз. Как вы этою – кивнул Товарищ Майор нажурнал, – умеете. Изложите: что, почему, зачем. Чем вас лично затронулою Да, впрочем, вы понимаете, о чем я говорюю
– Вы вот так презрительно наменя смотрите, Иннокентий Всеволодович, – не отрываясь от разборабумаг, продолжал Человечек, но тут вошел в помещение Некто, зашептал Человечку наухо. Тот покивал понимающе, авпитав информацию, с благодарностью гостя отпустил: – Спасибо, спасибо, милый. Все правильно.
Милый исчез. Человечек помурлыкал с минутку под нос невнятный мотивчик, после чего сноваотнесся к глухо, принципиально молчащему Полковнику:
– Итак, если не возражаете, – бросил короткий, но пристальный взгляд, -авы, судя по всему, не возражаете, я покаоставлю архив тут. Мои люди разберут его по возможности, рассортируютю Вас я тоже оставляю здесь. Но не как главного хранителя, ав предварительном заключении. Помните? Попробую с максимальной точностью воссоздать условия содержания, которые в свое время предложили мне вы. Конечно, силы у нас послабее, но и пациентов поменьше. Наслучай, если кто-то особенно назойливый из ваших знакомцев будет вас домогаться, мы дадим им возможность с вами встретитьсяю И вы с полным самообладанием, как Штирлиц, объясните, что вот, мол, приютили у себя навремяю ну, скажем, племянников из Рязани. И что сейчас вам, к сожалению, совершенно недосуг. Договорились? Эти вот документики, горяченькие, по первой разборке мною обнаруженные, – потряс Человечек пачкою листов, – я забираю с собою и прямо сегодня дам им ход. Ну асо временем, когдая подготовлю для нашего с вами архивадостойное его помещение, мы и его, и вас тудаи перевезем. А покаотдыхайте, поправляйтесь, – и Человечек направился к выходу. – Питание будет лефортовское, – бросил, задержавшись наполпути, – из расчетатридцать восемь копеек в день. Вы, помнится, уверяли, что это очень полезно для желудка. Сейчас, правда, инфляция, но, с другой стороны, у вас и организм не молодой, как был тогдау меня, потребности меньшею Будем считать: так натак. Всего доброго. Да, чуть не забыл, – обернулся Человечек уже с порога, -чтобы у вас было больше искренности в актерских экзерсисах, если они понадобятся, ставлю вас в известность, что завашей внучкою установлено пристальное, я бы даже сказал: ревнивое, – наблюдение. Так что в чрезвычайном случаею И не сверкайте так глазами! – прикрикнул вдруг гневно. – Вы уже семьдесят с лишним лет пользуете систему заложников. И – ни-че-го!
– Иван Николаевич ждет вас, – сказаласекретаршаЧеловечку, едватот появился в огромных размеров роскошной приемной, и проводилак внутренним дверям, обитым кожею.
– Добрый день, – приветливо отнесся к Человечку Иван Николаевич, несколько нетвердо шагая навстречу по ковровой дорожке. – Рад видеть, – и подал для пожатия руку.
Человечек, однако, демонстративно спрятал обе свои заспину, чем заставил ИванаНиколаевичавыкручиваться из чрезвычайно щепетильного положения.
– Разрешение наособнячок подписали? – осведомился Человечек.
– Вот, – протянул Иван Николаевич тонкую папку красной кожи. – Сивцев Вражек. Сердце, можно сказать, Арбата.
– Получите, – изучив Разрешение и сопуствующие ему бумажки, швырнул настол Человечек папку поневзрачнее, зато попухлее, и вышел вон.
– Не появлялся? – с порогаспросил Благородный Карась у открывшей дверь Супруги.
– Девкаего звонила!
– Почему – девка?! – возмутился Карась.
– Кто ж онаеще? – пожалаСупругаплечами.
– Яю Я попросил бы тебяю выбиратью выбиратью выражения! Это, в конце концов, неинтеллигентно! – взорвался Карась.
– Хорошо-хорошо, – присмирелаошарашенная Супруга, – не бесись.
– Я абсолютно спокоен. Абсолютно! Он у нее?
– У нее, – кивнула.
– Адрес сказала?
– Нашел дурочку!
Благородный Карась переобулся в тапочки, прошел накухню, сжевал что-то, взяв с тарелки прямо рукой.
– Как ты думаешь? – обратился к Подруге Жизни. – Они уже?..
– Двадцать лет мальчику, – сновапожалатаплечами. – Я собралаему вещи, денег немного. Придется временно смириться.
– Э-то-не-воз-мож-но! – проскандировал Карась.
– А что ты с ним сделаешь? – поинтересовалась Супруга.
– Я с нимю я с нимю я с нимю поговорю!
– И объяснишь, как оказался надаче? – ехидно осведомилась подругажизни.
Благородный Карась зарыл руки в седую шевелюру.
– Может – с нею? – простонал.
– А-га, – деланно согласилась Жена. – Так онатебе его и отдаст! Ничего, сам очухаетсяю Ты вон чем дергаться – поешь, – налилав тарелку борща. -Как, кстати, твой поход?
Карась подчеркнуто не отреагировал навопрос Супруги, но онаплевать хотеланаэту подчеркнутость и добавила:
– Ну, туда. В гэбэ!
– Не ходил я в гэбэ! – швырнул Карась ложку так, что она, пролетев по столу, шмякнулась напол и обрызгалабелые брюки. – Я тудане ходил! И не пойду! Это безнравственно – по собственной инициативе вступать в сношения с тайной полицией!
Супруганесколько обескуражилась реакцией супруга:
– Но ты жею ты же сам вчераю ты ж собиралсяю
– Я солгал тебе, солгал! – проорал Карась и выскочил из-застола, побежал вон из кухни. – Со-лгал! Я вообще – лжец! – хлопнул дверью своего кабинета.
Человечек выбрался из автомобиля возле арки сталинского, в мемориальных досках, здания и направился во двор. И прямо тут, под аркою, его застали несколько по обыкновению фальшивые звуки духового похоронного оркестра.
Возле подъездатихо толклось порядком народу. Вынесли спервакрышку гроба, потом – подушечки с наградами. Потом – самого виновника.
Человечек пробрался поближе и увидел строгое и спокойное лицо Карася-Мертвеца. Сзади шли женщины в черном, плакали. Катафалк уже выдвинул из мрачного чреватележку.
Человечек постоял, посмотрел, потом – с большой серьезностью налице: навернякаподумал о Вечности и Боге – снял шляпу. Кто-то из провожающих, увидев жест Человечка, покивал сочувственно головою и обратился со вздохом:
– Да, как говоритсяю Ушел от насю
Человечек перестал думать о Высоком и отозвался:
– Скорее улизнул!
В тот миг, когдаБлагородный Карась возле справочного киоскапытался вызнать адрес Картошкина:
– Дакак, то есть, нету?! – орал насправочную старушку, – как нету?! Он живет в Москве как минимум тридцать лет! – Человечек поднимался в Обитель Муз Художника.
Тот открыл двери сам.
– Вы один? – осведомился Человечек.
– Вы же просили, – отозвался Художник.
– А вы сразу так и послушались? – ухмыльнулся Человечек и довольно бесцеремонно, по-хозяйски прошел в мастерскую, осмотрел висящие и стоящие картины, приблизился к мольберту и, не смущаясь нимало, приподнял покрывало, поизучал холст и опустил снова. Хозяин мастерской ходил заЧеловечком в полной готовности в случае чего услужить.
– Итак, – уселся Человечек в кресло, – вы, судя по всему, догадались, о чем речь.
– Догадался, – потупился Художник.
– Вот, – достал Человечек из "дипломата" увесистый пакет. – Полное собрание вашихю сочинений.
– Понимаю.
– Даже не знаю, – сказал Человечек, – советовать ли вам давать мне заних такую немыслимую ценую
– А какую? – поинтересовался Художник.
– Которую я назову чуть позже. Репутация, конечно, попортится. Особенно наЗападе. Но жить-то вы, в общемю – пустил Человечек многоточие, подкрепленное жестом. – Союз вас, пожалуй что, не оставит, заказами обеспечит. Академия из своих недр не изблюетю
– Называйте же, называйте вашу цену!
– Нет, право же, право – не знаю! Очень уж как-тою дорого! Раздобудете ли?
– Вы что, издеваться надо мною пришли?! – впервые проявил Художник чувство некоторого достоинства.
– Ну, как хотите, – развел Человечек руками. – Этот пакет будет вам стоитью сто тысяч.
Значительное облегчение, которое он тут же постарался сменить наигранной озабоченностью, выразилось налице Художника.
– Долларов, разумеется, – добавил Человечек впроброс, сполнанасладившись наигранной и в предвкушении натуральной озабоченности. – А то что ж получается? Лучшие галереи приобретают ваши шедевры засвободно, как говорится, конвертируемую валюту, ас собственными согражданами вы собираетесь рассчитываться резаной бумагою? Нехорошо, нехорошо. Презрительно как-то!
Художник сидел оцепенелый: губы только слегкашевелились то ли в подсчетах каких, то ли в молитве.
Человечек встал и сновапринялся осматривать картины. Снял одну со стены:
– Не подарите? Разумеется – не в зачет.
– Берите, – равнодушно согласился хозяин. – Черт с вами.
– Тонкое замечание, – оценил Человечек. – Но – спасибо. А по поводу цены – я ж вас предупреждал.
– Согласен, – отозвался Художник. – Я согласен.
Благородный Карась свернул наСадовую и уткнулся в широкую и глубокую канаву, перегородившую проезд. Возле канавы сидел молодой парень, лузгал семечки и слушал через наушники музыку, воспроизводимую с висящего нашее импортного плейера. Карась дал задний ход, развернулся, направился в объезд. Но и с другого переулкапути не было: небольшой специализированный тракторок заканчивал траншею. Водитель его высунулся из кабинки и сказал Карасю:
– Водопровод, папаша, роем. Водопровод! Так что вали, покацел.
Сытый, самодовольный Мужчиназаписьменным столом в ампирном кабинете хохотал ото всей души. Когдапрохохотался, сказал Человечку:
– Дапубликуйте, сколько заблагорассудится! Думаете, хоть один человекю из тех, кому это интересною не знает меня как облупленного?
– Но все-такию – насей раз обескуражен был Человечек, – все-таки публичный скандал.
– Первый, что ли? Ну снимут отсюда, – обвел хозяин рукою лепную роскошь, – еще выше посадят. Эх вы, горе-шантажер! Идите отсюда, идите! Сто рублей хотите? Ну вас, до слез рассмешил, – отмахивался от Человечкаладошкою. -Ступайтею
Благородный Карась дернул калиточку, но таоказалась запертою. Постучал. Постучал настойчивее.
– Кого принесло? – раздался нелюбезный голос из-зазабора.
– Мне быю – промямлил Карась, – Иннокентия Всеволодовича.
– Нету его, – буркнули по ту сторону досок.
– А где он? Когдабудет?
– По делам уехал. Насколько – не докладывался.
– А нельзя ли, – не унимался Карась, припершийся в такую даль в поисках сына, – нельзя ли его московский адрес узнать? Или хоть телефончик.
– Не положено! – отрезал зазаборный.
– А выю – решился осведомиться Благородный Карась, – вы его сотрудник?
– Сотрудник-сотрудник, – согласился голос, и заскрипели по дорожке удаляющиеся шаги.
Благородный Карась прильнул к забору, выискивая щель, и увидел-таки, как усаживается в шезлонг здоровенный бугай, затягивается сигареткою и аккуратно стряхивает пепел в один из розовых цветков. Увидел – и тут же, почувствовав наплече неласковое прикосновение, обернулся.
– Нехорошо подглядывать-то! – столь же неласково, как прикоснулся, произнес парень с плейером. – А еще с виду – приличный человек.
– Даладно! – панибратски обратился Человечек к Главному Редактору Модного Журнала, в кабинете которого и шел разговор. – Чего вам особенно стоит-то напечатать мою статейку? Вы даже можете пометочку сделать: не все, дескать, опубликованное выражает мнение редакции.
– Дау нас уже восемь номеров наперед сверстано, странный вы человек! -объяснялся Редактор. – Вы просто не в курсе специфики работы.
– Сергей Константинович, – сказал Человечек. – А вы вот это вот почитайте, пожалуйста. В смысле специфики, – и протянул Редактору лист бумаги.
Редактор сначалавздохнул от назойливости упрямого и глупого посетителя, потом со скукою взглянул налист, потом скукасменилась любопытством, любопытство – удивлением, аоно, в свою очередь, – скорбной озабоченностью.
– Откудаэто у вас?
– О! – сплеснул руками Человечек. – У нас такого добрасколько угодно. Как дерьмамамонта.
– И всё – только наменя? – несколько даже удивился Главный Редактор, как бы оставляя в подтексте: и когдаэто я столько успел нагадить?
– Что вы, не только! – успокоил Человечек.
– А накого еще? – скорбная озабоченность отлетела, уступив место азартному интересу. – Садитесь-ка, садитесь поближе! – пригласил, ав микрофон, нажав кнопку селектора, бросил: – Люда, я занят. Ни с кем не соединяй, никого не впускай.
Потом повернулся к Человечку, звонко хлопнул его ладошками по ляжкам, улыбнулся широко:
– Дамы с вамию мы с вами, дорогой вы мой человек, мы с вами, если правильно дело поставитью мы с вами горы свернем!
Подвал прибрали, хоть от былого великолепия порядкане осталось и следа: шкафы косо сдвинули в дваугла, папки стопками разложили по полу, тут же рядом, записьменным столом, бывшим следовательским, расположился Интеллектуал лет под тридцать, разбирающий бумаги в свете настольной лампы. А двухметровое пространство у дальней стены огородили вмурованной в цемент поластальной решеткою, в результате чего получилась камерадля Полковника: кушетка, столик, парашное ведрою
Полковник сидел накушетке, погруженный во внутренний мир, когдадверь отворилась, и вслед молодым людям, несущим компьютер, ксерокс, пачки бумаги и упаковки характерной вытянутой формы голубых конвертов, вошел Человечек, одетый в полковничий парадный китель.
– Сюдапоставьте, – распорядился. – Подключите и свободны. А вы, -отнесся к Интеллектуалу, – подите покурите, полюбуйтесь нарозы. Я позову.
Покараспоряжения его исполнялись, Человечек приблизился к Полковнику, рассмотрел, как обезьянку в зоопарке.
– Нелличкасказала: дело идет напоправку. Даю здоровье у вас! Завидую, честное слово, завидую. Положению – отнюдь, аздоровьюю Но согласитесь: ничего нет и дороже насвете. Вы, надеюсь, не против? – продемонстрировал китель. -Для вживания, так сказать, в образ. СистемаСтаниславского.
Полковник поднял голову и поглядел наЧеловечкас ненавистью.
– А и зря вы так сверкаете очами, Иннокентий Всеволодович, ей-Богу, зря! Я ведь с хорошими известиями. Дело-то наше с вами закрутилось! Пробные шарики пущены и почти все сработали отлично. Капэдэ – девяносто процентов. Очень высокий капэдэ! И стоит ли так переживать личное несчастье, когдаторжествует Идея?!
– Что с Машенькою? – спросил Полковник.
Человечек, развлекающийся красивой работою японского ксерокса, отвлекся от него:
– Вот видите – мы уже говорим. Двашагадо сотрудничества. Что с Машенькою? А что с ней может случиться? Живет себе. Влюблена. Устроилась подавальщицей к Мак-Дональду: знаете, наПушкинской? Превосходно себя чувствует. Надо думать, скоро вас навестит. Но в общем-то, беспокойство ваше понятно. Помните Кьеркегора? Он утверждал, что человек окончательно реализуется только в миг смерти, адо тех пор непредсказуем. Так что полная гарантия машенькиной безопасности – только вашаю – подразумел Человечек Смерть. – Или очень уж хорошее поведение. Примерное. Ну, как у вас в лагерях пишут: стал напуть исправления.
– Что будет со мной дальше? – выдавил Полковник.
– Вопрос, свидетельствующий о возвращении жажды жизни, -прокомментировал Человечек. – Это обнадеживает, – и продолжил развлекаться ксероксом. – Отличная машинка! Тоже ведь: предмет материальной культуры. Залюбуешься! Ах, да! О вашей судьбе. Я готов пообещать вам, что при искренней, – подчеркнул слово "искренней", – перемене в вашем ко мне отношении вы со временем обретете свободу. Но поверите ли вы моему обещанию, вот вопрос? Вы знаете, что я знаю, что вы – профессионал. Натурау вас, судя по архиву и по личным моим воспоминаниям – христианская не чересчур. Связей – я имею в виду гэбэ, милицию, – связей хоть отбавляй. Следовательно, получив свободу, вы непременно попытаетесь использовать ее, чтобы отомстить мне. Что, скорее всего, у вас и получится. Остается держать вас в тюрьме вечно. Но это -накладно.
Человечек поднес к полковничьей решетке несколько отпечатанных листов:
– Глядите-ка, как хорошо! Четкость поразительная. Вы в курсе, что ксероксами уже вовсю торгуют обычные комиссионки. Отобрали у вас с государством монополию наинформацию. Ну, не хотите смотреть – не надо, – и сноваотошел к столу. – Так что логикадолжнаубедить вас, что мне придется прибегнутью хороший вы эвфемизм придумалию к высшей мере защиты. И тем не менее я обещаю сохранить вам жизнь. Вот пусть логикаи надеждаборются в васю Логикаи надежда. А сейчас, если позволите, я хотел бы заняться делом. Виктор Владимирович! – крикнул наверх, подойдя к двери. – Разрешите вас наполчасика, – и, когдаИнтеллектуал спустился, уселся с ним рядышком застол, произнес: – Начинаем массированную атаку. Следует, согласно предложенной вами системе, отксерить первые полторы сотни доносов и обеспечить их эффектную и одновременную доставкую
– То есть, профессор, вы полагаете, что вероятность генетической накладки невелика?
– Процентов десять, – ответил Профессор Благородному Карасю. – Правда, в следующих поколенияхю
– Товарищи, товарищи, тихо! – оборвал этот негромкий, наухо диалог и всеобщий легкий шумок Председательствующий, ав усиление слов постучал авторучкою о горло графина, – пораначинать!
Шептавшиеся Благородный Карась и Профессор сидели задлинным покрытым сукном президиумным столом насцене какого-то огромного зрительного зала, не то ДомаКино, не то ДомаЛитераторов, в компании еще нескольких человек. Пусть креслав зале были заняты далеко не все, народу собралось предостаточно. Когдашум поутих, Председательствующий встал и торжественно произнес:
– Друзья! Мы собрались здесь сегодня, чтобы учредить "Общество Пострадавших В Годы Застоя". Многие из вас являются членами общества"Мемориал", которое, выполняя Великую Нравственную Задачу полной реабилитации жертв сталинского режима, оставляет, однако, в стороне прочие жертвы нашего все еще тоталитарного государства. Я имею в виду не только и не столько так называемых прямых диссидентов, томившихся в тюрьмах и лагерях в период с тысячадевятьсот пятьдесят шестого годаи буквально до сегодня, но и многие миллионы журналистов, писателей, ученых, дапросто – честных, порядочных людей, которым перекрывали кислород, которых зачастую вынуждали соглашаться насотрудничество, но которые при этомю
Председательствующий со все большим вдохновением разливался соловьем, но звуки его речи как-то вдруг пожухли для Благородного Карася, удалились, потеряли разборчивость, когдаон увидел появившегося в кулисе молодого человекас пачкою голубых конвертов в руке. Молодой человек замер намгновение, как бы прицеливаясь, и спокойным, корректным шагом вышел насцену, разложил конверты перед некоторыми членами президиума, в числе которых оказались и Председательствующий, и Профессор, и Благородный Карась. Благородный Карась рванул голубую обертку – одного мгновенного взглядадостало ему сориентироваться, – и сунул конверт в карман.
А по залу, пересекая его во всех направлениях, неслышно и деловито сновали молодые люди, и порхали по рядам конверты синими птичками.
Председательствующий скосил взгляд настол, наконверт, потом -наБлагородного Карася и надвоих других, которые тоже удостоились; кажется, все понял, налился кровью, но продолжал речь с тем большей уверенностью:
– Мы должны вывести начистую воду всех, кто был причастен к позору непротивления, но вместе – увековечить мужество техю
Благородный Карась несколько пришел в себя и, идентифицируя в зале владельцев конвертиков, делал пометки в записном блокноте.
Две толпы волновались наПушкинской площади: одна – в нетерпеливом ожидании вкушения благ западной цивилизации, другими словами – в очереди к Мак-Дональду, вторая – неподалеку – в праведном негодовании наКомитет Государственной Безопасности, о чем свидетельствовали и многочисленные плакаты типаОткрыть архивы КГБ!, Долой политический сыск!, Позор стране, главою которой может стать начальник тайной полиции!, и слабо доносимые ветром речи ораторов. Милиция охранялаобщественный порядок обоих коллективов.
Усатый Джинсовый сидел наскамеечке, лизал мороженое и лениво поглядывал настеклянную витрину Мак-Дональда, закоторою сквозь счастливцев-едоков просматривались среди молодых мальчиков и девочек в красивых униформах Внучкаи Юноша.
Юноша, отвлеченный голубыми птичками, замелькавшими вдруг среди митинга, намгновенье замешкался с обслуживанием очередного едока. Внучкаже, хоть и не отвлекалась от работы, погруженабылав свои мысли, резюме которых и высказалаЮноше:
– Если его не будет и завтра, поедем надачу.
– Что? – переспросил Юноша.
– Завтраедем надачу. С дедом что-то стряслосью
Ксерокс работал наполную мощь, едване дымился. Четыре человекав конвейере обслуживали его: один подавал документ из подготовленной пачки, другой собственно копировал, третий брал готовую продукцию, раскладывал по голубым продолговатым конвертам, четвертый вставлял конверты в спецприемничек компьютерного принтера, и тот отбивал сухие зловещие очередию
Благородный Карась накручивал тем временем телефонный диск в домашнем своем кабинете, по стенам которого висели дванедурных пейзажас древнерусскими включениями, похоже, что кисти Художника, портреты Бродского, Солженицына, Сахарова.
– Вячеслав Афанасьевич? Профессор Тищенко беспокоит. Вы не получили вчераю Бросьте дуракавалять! Не шантажирую – напротив! Хоть минуточку помолчите! Вот так. Очень хорошо. Итак, вы, наверное, догадались, что не один. И что кроме нас самих помогать нам не станет никто. Ни-кто! Поэтому я приглашаю вас посетить меня завтраоколо восьми. Разумеется, вечера. Не узнют! При входе наденете маску! Ну, как заблагорассудится! Пшите адрес? Песочная, двенадцать, квартиратридцать девять, второй подъезд, четвертый этаж. Код двести восемьдесят три. Все, до завтра. Извините, у меня еще слишком много звонков. Та-акю – положив трубку, сновавзялся заблокнот, поставил в нем птичку, справился о следующем номере и – задиск.
А в соседней комнате карасеваженарылась в глубинах платяного шкафа, извлекая насвет Божий старые чулки и колготки, тут же с помощью ножниц превращаемые в чулки; некоторые – после осмотра – откладываланазад. Когданаполу скопилась внушительная груда, Супругавзялаверхний, натянуланаголову, охорошилась у зеркала, появилась напороге мужнинакабинета.
– Так?
Благородный Карась оторвался намиг от телефона, усмехнулся горестно:
