Текст книги "Как живете, Караси"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Выходит, что так.
– А тебе какой?
– Мне, – героически отрезал Карась, – никакого! Я предпочитаю бороться со злом с открытым забралом! Всегдакто-то один вынужден взять насебя главную ответственностью – и с добавочной яростью завращал диск.
Полковник притворился, что спит. Когдауспокоенный этим страж вышел подышать воздухом, Полковник слез с кушетки, стал напол, наколени, спиною к комнате, и под прикрытием собственного телапринялся пальцами, ногтями, зубами раздирать покрывало. Отодрав три полосы, Полковник накрепко связал их одну с другою, анаконце соорудил петлю. Накинул ее нашею, прикрепил хвост импровизированной веревки к решеточному пруту. И, не вставая с колен, начал отползать.
Петля затянулась, сделалабольно, затрудниладыхание. Сил держать напряжение веревки и даже увеличивать его едвахватало. Но – хватало. Все-таки!
А где-то невообразимо далеко, затри с лишним тысячи верст от "Стахановца", под ярким, почти солнечным сиянием ртутных фонарей, дефилировали по Елисейским Полям от площади Звезды к площади Согласия Карась, Председательствовавший НаУчреждении ОбществаЖертв Застоя – в руках еле умещаются пакеты, набитые сувенирами, и Новый Карась, судя по элегантной вписанности в пейзаж, проживающий в Париже давным-давно.
Карась-Эмигрант вертел в руках знакомый нам голубой конверт:
– Если такие пустяки, что же ты взялся доставить его сюда? Поездканахоляву, засчет фирмы?
Отечественный Карась замялся:
– Не все так просто, мой дорогой, не все так просто. Ты – здесь, амы все-таки – там. То есть – наоборот.
– Здесь-то как раз все сложнеею – возразил Парижанин. – И как ты думаешь: он действительно даст этому ход?
Отечественный Карась печально кивнул. Собеседники помолчали.
– Придется возвращаться в отечество, – неожиданно, но вполне убежденно изрек Карась-Эмигрант.
– Возвращаться?! – не поверил или сделал вид, что не поверил ушам, Карась-Председатель. – В наше дерьмо?.. Даон тебя здесь не достанет!..
– Нет, старик, все наоборот. Именно здесь он меня и достанет. Все, что я здесь имею: положение, уважение, дом, наконец, я получил нанезапятнанной репутации диссидента-изгнанника, наавторитете моего журналаю Придется возвращаться, старик.
– Даты ж тут!.. – захлебнулся Отечественный Карась от обиды затоварища, – даты что?!. Журнал!.. Пять книг вышло!.. Один твой дом чего стоит!.. Ты ж вчеранапресс-конференции сам говорил, что, хотя для тебя место проживания ничего не значит и ты сердцем, так сказать, всегдас Родиной, но не возьмешь насебя право сноваломать жизнь семьи. Жизнь детей, внуковю
– Это вчера, – задумчиво провещал Карась-Эмигрант и сновапомахал голубым конвертом.
– Так ведь он же у нас тем более опубликует! – все уговаривал Карася-ПарижанинаКарась-Москвич, хоть вроде и посланный в столицу мирас противоположной миссией: видать, в глубине души чувствовал, что, сколько ни уговаривай, конверт весомее любых уговоров. Что, как говорится, написано перомю
И действительно – Парижанин стоял насвоем:
– Ну, у васю То есть: у насю Пусть публикует. У нас я попросту затеряюсь среди подобных себе. Никто и внимания не обратитю Восстановят гражданство, стану работатью Еще, может, почетным гражданином сделают. Возвращенцев у нас любят.
Некий Карась появился из лифтаи огляделся в поисках нужной двери. Онаобнаружилась не только номером, но и приколотой к обивке запискою: Входите без звонка. Так Карась и поступил и оказался в прихожей Благородного Карася. Там наличествовало еще дваплакатика: один – под свисающими со шляпочницы разномастно-разноразмерными чулками: Желаете сохранить инкогнито – наденьте, другой, с рукою-стрелочкой, направленной наближайшую дверь: Проходите сюда. Карась помялся несколько, натянул наголову чулок и, горько-иронически улыбнувшись собственному отражению, пошел в направлении, указанном нарисованным пальцем.
В кабинете скопилось Карасей больше десятка, и все, кроме хозяина, тоже в чулках. Прения были в разгаре.
– Дачто я, гэбистов от урлы не отличу? Нанял себе охрану! – добрызгивал слюною инициатор Тайного Совещания.
– Э, знаете, – произнес с изрядным сомнением Карась, одетый коричневым, в рубчик, чулком. – Они себе иной раз таких набираютю
– Нету там гэбэ никакого. Нету, – тихий, но очень уверенный обкомовский басок провещал из-под чулкачерного, ажурного, с парой стыдливых дырочек в районе покатого лба.
– А хоть бы и урла! – возразил чулок розовый, с цветочком набывшей щиколотке. – С нашим вооружением даухватками!..
– Не перестреляют, как куропаток, – милиция заметет! – Серый В Ромбик.
– Разбой пришьют! – подтвердил Чулок Телесного ЦветаСо Спущенной И Наскоро Подхваченной Петлею.
– Я всегдаутверждал, – обличил хозяин, – что рабы заслуживают своей участи! Еще Карамзин писалю
– Отчего же непременно рабы? – пробасил Черно-Ажурный, прервав Благородного Карася. – Вы выражения-то, Дмитрий Никитович, выбирайте. Не рабы – хозяева. Вас милицейский захват устроит?
– Дане пойдет наэто дело милиция! Я уже выяснял! – кипел Благородный.
– А это уже – моя проблема, – успокоил Ажурный.
– Браво! – закричали Караси и захлопали в ладоши. – Вот и выход! Вариант! Превосходно! – и повставали со стульев, счастливые возможностью разойтись. – По одному, по одному выходимю Конспирация!
– Стойте! стойте! – преградил дорогу хозяин. – А вы не боитесь стать жертвами командиразахвата? Или вот, скажемю поверьте, я не хочу вас обидетью нашего уважаемого коллеги? – кивнул в сторону Черно-Ажурного.
Караси несколько приумолкли.
Черно-Ажурный проворковал:
– Я могу дать честное слово, что архив будет тут же уничтожен.
– Видите! – с радостным облегчением сказал Телесный Со Спущенной Петелькою, однако, общего облегчения не произошло.
– Честное словою – протянул со смаком фразочку Карась из-под чулкакоричневого, в рубчик.
– Если вам недостаточно моего честного словаю – обиделся Черно-Ажурный, направляясь к выходу.
– Почему ж недостаточно? Очень даже достаточно! – загудели, занервничали Караси, удерживая уходящего.
– В таком случаею
Но Благородный Карась был несгибаем: выступил вперед, стал перед Черно-Ажурным:
– Требую гарантий!
– Пожалуйста, – пожал плечами Ажурный. – Я попрошу, чтобы вас взяли с собой.
Наутро к Папскому Дворцу в Ватикане подкатил лимузин. Швейцарцы в черных медвежьих шапках отдали честь. Из лимузиначерез дверцу, предупредительно распахнутую шофером, выбрался знакомый нам по Садовой улице Батюшка-Карась в сопровождении Молодого Православного Священника. Навстречу по лестнице Дворцаспускался Высокий Чин Католической Иерархии. Последовали приветствия, рукопожатия, блицы вспышек неизвестно откудаповылазивших репортеров. Католический Чин обратился к Батюшке-Карасю с недлинной половинкою фразы, которая тут же былапереведенаМолодым Священником:
– Его Преосвященство полагает, что аудиенция, которую Его Святейшество соизволило дать в вашем лице всей преображенной Российской Церквию
Католический Чин продолжил фразу, в которой даже Батюшке, ни бельмесане смыслящему в итальянском, внятными показались слова"Gorbatshoff" и "Рyeryestroyka". Но в этот как раз момент один из швейцарцев подал Батюшке-Карасю голубой конверт. Батюшкаглянул нанадпись и посерел с лица.
Что-то продолжал говорить Католический Чин, что-то переводил Молодой Священник – все звуки исчезли для Батюшки, заглушенные гулким стуком крови в ушах.
Когдапауза, повисшая в воздухе, перетянулась завсякие приличные пределы времени, потребного для обдумывания ответа, Батюшка-Карась пришел, наконец, в себя; пришел, впрочем, только отчасти – иначе не пробасил бы, склонясь к уху Молодого Священника:
– Спроси, понимаете, его потихонечку, не мог ли бы я получить, понимаете, в Ватикане политическое убежище.
И навзгляд-вопль изумленного услышанным Священникадобавил:
– Если потребуется – готов, понимаете, принять католичество. Во славу Божию!
– Ч-черт! Понарыли! – выругался Юноша, едване свалившись в канаву во тьме вечерней Садовой. – Постой, Машка! Давай руку!
– Эй, командир! – появился из мглы кто-то Высокий.
– Пошли-пошли, – шепнулаВнучка. – Не ввязывайся.
– Закурить есть? – крикнул Высокий вдогонку и ускорил шаги.
Внучка, схватив Юношу заруку, побежала.
Побежал и Высокий, догнал возле самой полковничьей калитки, заградил путь.
– Дед, дед! – громко позвалаВнучка. – Полко-о-вник!
– Дачего тыю – забубнил Высокий. – Кто тебя, понял, трогает?..
Калиткаотворилась. Накрыльце появился Человечек, освещенный электрическим отблеском из комнаты.
– Где полковник? – агрессивно выступилаВнучка.
– Заходите, заходите, ребята, – очень добродушно сказал Человечек. -Чего волнуетесь?
– А выю кто? – осведомилась Внучка.
– Товарищи его, по работе, – широко и открыто улыбнулся Человечек. -Приехали навестить. Он приболел немножко. Нелличка, где вы там? – жестко и нетерпеливо позвал во тьму.
Страшный, истерзанный, опираясь наруку Чернокудрой Нежной, появился из-зауглаПолковник.
– Дед, что с тобой?! – бросилась к нему Внучка.
– Ничего, Машенька, ничего. Все в порядке. Все прекрасно. Пыталисью ограбить. Вот, ребятаприехали, – кивнул наЧеловечкаи еще две-три тени, ошивающиеся около, – помогли. И доктор тоже есть, – взглянул наЛасковую. -Так что вы езжайте, езжайте в Москву. У меня здесь всею в порядке.
– Никудая не поеду! – объявилаВнучкарешительно. – Тут что-то не так. Пошли в дом.
– Конечно, заходите, пожалуйста, – гостеприимно пропел Человечек.
– Поезжай в Москву, я сказал! – повысил голос Полковник.
– Иннокентий Всеволодович, – упрекнул Человечек. – Вы думайте, что говорите! Заходите, ребята, заходите.
– В Москву! – заорал Полковник так страшно, что Внучкас Юношею не сумели не послушаться, однако, едвадвинувшись к калитке, оказались накрепко схвачены двумя тенями.
Человечек подал незаметный сигнал и третьей тени – Полковник тоже очутился в клещах, со ртом, зажатым чужой потной ладонью.
Две первые тени тащили ребят в дом, аЧеловечек отнесся к Полковнику:
– Не Штирлиц вы оказались, Иннокентий Всеволодович. Далек-ко не Штирлиц! Отправьте его наместо. Наручники – обязательны, – бросил во тьму. -Извините, – вернулся к Полковнику, – у меня не столько людей, чтобы следить завами каждое мгновение. А самоубийством жизнь вы покончите не прежде, чем я вам это позволю. Не в службу, ав дружбу, Нелличка, подежурь немного возле.
Полковникаувели.
– Там у нас решеткаеще осталась? – осведомился Человечек. – Молодых людей определите наверх, окошко зарешетите. Если будут кричать – заткнуть!
Тени рассосались выполнять распоряжения. Человечек вошел в дом, взял радиотелефон, набрал номер:
– Не разбудил? Ну-ну. Тут, понимаешь, обстановканесколькою усложняется. Нет, поканичего серьезного. И тем не менее – переезд надо форсировать. Дапрямо хоть сейчас! Хорошо, хорошо, до утра. Но как можно раньше! Я даже заночую здесь сегодня. Пока, жду!
А по ночной Москве чесалатем временем с недозволенной скоростью "Волга"-универсал. Юркий "жигулек" старался от нее не отрываться, для чего водителю, старому нашему знакомцу Благородному Карасю, приходилось манипулировать рулем, педалями и рычагом с явно непривычною резвостью. Проносились мимо красные волдыри светофоров, летели вслед безнадежные милицейские свистки – "жигулек" как приклеился к остекленному задку.
Водитель "Волги", понаблюдав заманеврами преследователя, покачал головою:
– Движок у нас слабоват, командир. Пятую сотню тысяч крутит.
– Даон все равно знает адрес. Какой смысл? – прозвучал голос с заднего сиденья.
– Ладно, – сказал Командир. – Сбавь.
Благородный Карась сбросил скорость в свою очередь и вытер со лбапот.
В мансарде, едваосвещенной чуть сереющим небом, нафоне которого неприятно вырисовывалась наскоро вделанная в окно решетка, понурились натахте Внучкаи Юноша.
Внучкавскочилавдруг, бросилась надверь, заколотиларуками, ногами:
– А ну сейчас же выпустите нас отсюда! А-ну-сей-час-же!
Юношаподошел, обнял ее сзади:
– Перестань. Видишь ведь – бесполезно. Только удовольствие им доставляешь.
Внучкапобилась еще капельку и заплакалаот бессилияю
В том же едвасереющем утре возниклавозле "Волги"-универсалас потушенными огнями тень, произнеслав щель от приспущенного стекла:
– Их там человек двенадцать самое маленькое.
– Ну что, ребята? – обернулся Командир. – Может, вызовем подкрепление?
– Брось, командир, – прозвучал голос сзади. – Двое наодного. Шпана -неужто не справимся? Мы ж профессионалы. Стыдно.
Командир задумался намгновение.
– Ладно. Тогда – пошли.
Бесшумно открылись автомобильные дверцы, вооруженные люди по-кошачьи выбрались наружу.
КогдаБлагородный Карась тоже попытался выкарабкаться из своей машины, Командир шепнул:
– Вы остаетесь.
– Но яю – взялся возражать Карась.
– Я сказал: остаешься! Натебя что – браслеты надеть? – шепотом прикрикнул Командир и, убедившись, что Карась смирился, поднял руку и растворился во мгле.
Остальные растворились следом, чтобы материализоваться уже возле домаПолковника.
Намгновенье сойдясь, они тут же и рассыпались, и вот однаиз теней пружинисто перемахнулазабор и навалилась нанесколько в этот сонный час осовевшего часового. Ему, однако, удалось хрипло выкрикнуть:
– Менты!
Звякнуло выбиваемое стволом стекло, и навстречу тени, движущейся от реки, прозвучал выстрел. Тень вскрикнула, опала, но тут из-закустасправапротютюкалаочередь по дому, осыпалаеще несколько стекол.
– Окружены, сдавайтесь! – заорал Командир из-затамбурка, и тут же, отколотая пулями, запуржилавокруг его головы мелкая щепа.
Бугай с "калашниковым" ворвался в мансарду и, не обратив внимания наВнучку и Юношу, пристроился у оконца, направил ствол в решеточную прореху, выпустил одну очередь, другую.
Внучкавскочила, схватилась заподножную скамеечку в намерении оглушить Бугая.
– Сядь! – дернул ее заруку Юноша, и Бугай прореагировал, замахнулся прикладом, но тут же и упал, успев обрызгать молодых людей разлетевшимся мозгом.
Внучкарванулась к выходу, Юношасновапопытался ее удержать:
– Стреляют же, дура! – и между ними завязалась нешуточная борьба.
Человечек тем временем полз меж кустов вниз по участку, к сортиру, к реке, сжимая в руке "макарова".
Заметил впереди шевеление, выпалил несколько раз. Шевеление стихло. Человечек пополз дальше.
Переваливаясь через забор, отчетливо вырисовался нафоне посветлевшего неба.
И тогдатот, лежащий, подстреленный, выпустил пулю. Онапрошилазатылок и вылетелачерез глаз. Человечек конвульсивно дернул пару раз ногою, обмяк, но не упал: так и остался висеть назаборею
А в безопасном отдалении от дачи завороженно прислушивался к перестрелке Благородный Карась, до потасжимая ручку автомобильной канистры.
Парень из группы захвата, тот, что подавал реплики с заднего сиденья, подложил под металлическую дверь пристройки гранату и прянул заугол.
Дверь покачнулась и рухнулавнутрь, загремелапо ступеням. Раздался страшный женский вопль.
Парень осторожно высунулся в проем и получил очередь через грудь. Пули вырвали пять клочков наспине куртки. Перешагнув труп, стрелявший поднялся из подвалаю
Пальбамало-помалу началастихать. Внучкапересилила-таки Юношу и ринулась по лестнице вниз. И тут же осела, схватилась заногу.
Юношавыскочил напомощь:
– Ранили?.. Пошлию пошли-пошли, потерпи немного, – потащил ее назад, в мансарду; уложив напол, сорвал с себя рубаху, разодрал, стал заматывать ногу, рану, из которой толчками выплескивалась кровь, и едване потерял сознания от дурнотыю
В свои пятьдесят седой, как лунь, Профессор Дмитрий Никитович Тищенко стоял напрежнем месте. Перестрелкаумолклаокончательно. К "Волге" не вернулся никто. Рассвело. Освещенный косыми лучами встающего солнца, профессор двинулся к даче.
Вошел в калитку. Увидел трупы. Много трупов. И не сумел сдержать желудочный спазмю
Рвало профессорадолго, и тогдадаже, когдаи нечем-то стало, и это совершенно вымотало. Таким вымотанным и пошел он, пошатываясь, ломая оставшиеся розы, лавируя между мертвецами. Приблизился к разнесенному в щепы тамбурку.
Переступил через того, с пятью дырками наспине. Едване упал, поскользнувшись накрови. Заглянул вниз. Не желая выпускать из рук канистру, вынужден был встать начетвереньки, чтобы преодолеть лежащую наступенях бронированную дверь, и наткнулся нараздавленную ею Нелличку – Чернокудрую Очаровательницу. Снованачались спазмы.
И все-таки Дмитрий Никитович до подваладобрался. Солнце располагалось так, что достигало светом самый вход в помещение. Профессор открыл канистру, плеснул нашкафы, напапки с бумагами, настеллажию Достал спички, вынул одну, готовясь чиркнуть. И услышал вдруг шевеление.
– Здесь кто-то живой? – спросил испуганно, шепотом. Спрятал спички, сделал несколько робких шагов в глубину.
Полковник лежал накушетке ничком, руки заспиною – в наручниках, рот заклеен широкой полосою пластыря, и, повернув голову нащеку, смотрел назятя.
Несколько бесконечных мгновений шлаэтамолчаливая переглядкародственников. Не выдержав, Дмитрий Никитович двинулся к решетке, дернул дверцу, которая, естественно, не поддалась, застопоренная мощным импортным замком.
– Конечно, как жею живой человекю – бормотал. – А, ч– черт! М-минуткую м-минуточкую
Снованачетвереньках, стараясь не впустить в поле зрения Чернокудрую, Профессор одолел дверь. Остановился, шаря растерянным взглядом вокруг, и то ли услышал, то ли почудился ему шум автомобиля. Рядом с трупом того, с пятью дырочками, валялся пистолет. Дмитрий Никитович, косясь в сторону дороги, поспешно достал носовой платок. Осторожно поднял пистолет с земли – через ткань. Приладился. И сновапополз в подвал.
Изо всех сил воротя взгляд от Полковника, только направление удерживая боковым зрением, приблизился Профессор нанесколько шагов к решетке, заговорил:
– Ради Бога, молчите, пожалуйста! Чем я вам помогу? Я все равно н-нею н-нею в состоянии. Замок, понимаете? Но спалить живогою Это уж слишком. Слишком, так ведь? Согласны? Вы только зланаменя не держитею Не держите зла!.. Все ж лучше, чем живьемю
И выпустил в Полковникавсе пули, что оставались в магазине.
С брезгливостью отбросил оружие. Достал заветный коробок, из него -спичку. Отпятился к выходу. Чиркнул. Возник огонек.
Готовя дорогу к отступлению, Дмитрий Никитович оглянулся и увидел лицо наблюдающего запроисходящим, совершенно остолбеневшего сына.
Пламя подбиралось к пальцам, обжигало ихю
ЭПИЛОГ (Лондон, 1995 год) После долгой торговли маленький этюд Левитанаушел завосемьдесят тысяч фунтов. Напорядок дешевле и почти сразу пошлаамфоравремен Боспорского царства. Затем служители вытащили напомост несколько огромных, металлом окованных серых деревянных ящиков.
– Лот сорок шестой: группадокументов под общим названием "Архив полковникаКартошкина", – возгласил аукционист. – Доносы виднейших научных, культурных и политических деятелей сегодняшней России. Начальная цена – сто фунтов стерлингов.
Господин, украшенный изысканной шотландской бородкою, которая, впрочем, не особенно мешалаузнать в нем старого нашего знакомца – ТоварищаМайора, скромно, но весомо поднял свою карточку из восьмого ряда.
– Сто пятьдесят слева! – прокомментировал аукционист, но тут же сам себя перебил: – Двести справа! – увидев, что надварядадальше от ТоварищаМайорастоль же скромно поднимает карточку невысокий плотный мужчинас черной повязкою наглазу.
Тот, кого мы привыкли называть Человечком.
Аукционист обладал достаточным опытом, чтобы с одного взглядапонять: торговля будет долгой, упорной, ожесточенной.
А вот кто победит – аукционист предсказать бы не взялсяю
