Текст книги "Как живете, Караси"

Автор книги: Евгений Козловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Бородач понуро поплелся к своей "Волге". Тот, У Кого Репетиция, высунулся из окна:

– А вы, батюшка, поезжайте. Чего ж навсякую дрянь внимание обращать? – и помахал повесткою. – Он, я слышал, вообще уже в отставке.

Бородач злобно покосился насоветчика:

– Сам вот и поезжай. Такой умный! Меньше ждать останется.

Из-зауглавынырнулаблистающая перламутром "девяточка", но, увидав автомобильное скопище, тут же и осеклась, остановилась, истерично попятилась даи селаобоими колесами в канаву. Водитель загазовал, задергал туда-сюдарычаг передач, чем только усугубил положение.

– Помочь? – крикнул, выбираясь из "Вольво", Тот, У Кого Ученый Совет, и двинулся к перламутровой красотке.

– Спасибо, спасибо, не надо, спасибо! – запричитал ее водитель, прикрывая лицо ладошкою. – Не надо!

Но обрадованные хоть таким развлечением ожидающие – кто пешком, акто и наколесах – уже двинулись к потерпевшему.

Тогдаон вытащил не слишком чистый платок, набросил налицо и дал деру, словно нашкодивший мальчишка, оставив красавицу-"девятку" напроизвол судьбы.

– Стесняется, – понимающе пробасил в бороду Батюшка. – Молодойю

В электричке еще не зажгли света, хотя, в общем-то, было пора. Внучкастоялав обнимку со своим Юношей возле тамбурного дверного окна. Толстая теткас сумками и авоськами с трудом выдралась из межвагонного переходаи, пропихиваясь сквозь раздвижные остекленные двери, высказалась, взглянув напарочку:

– Совсем обесстыдели!

– Зверь рыгает ароматически, – сказал Юноша.

– Что? – не вдруг отозвалась Внучка. – Какой еще зверь?

– Вон, – кивнул Юношанаскорректированную досужими шутниками запретительную надпись настекле двери. – И все-таки зря мы тудаедем.

Внучкане ответилани звуком, однако, плечо ее затвердело под рукою Юноши, демонстрируя характер владелицы.

– Я вот, честное слово, сознаю, что это чушь собачьяю Дефект воспитания. И все-такию

– Зверя боишься?

– Родители не поймут.

– Рано или поздно и им, и тебе все равно придется смириться, -пожалаВнучкаплечами. – Полковник мне и папа, и мамавместе. Не просто дед.

– Да-да, я помнюю – попытался закрыть Юношане слишком приятный разговор, но Внучкане обратилавнимания.

– Мамаумерла, когдаменя рожала. А отцане было вообще.

– Помню, – повторил Юношаи нежно поцеловал Внучку в висок, поглаживая ей голову.

– Не надо меня жалеть! – вырвалась Внучка. – Мне полковник их всех заменил! И я его не предам!..

Электричкаостановилась. Открылись противоположные двери. Туда-сюдазамелькал народ.

– Выходи! – крикнулаВнучкаи резко толкнулаЮношу в сторону проема.

Юношанабычился.

– Выходи!

Двери захлопнулись, электричкадвинулась дальше.

– Эх, – сказал Юноша. – Зналабы тыю Для них гэбэ – этою – и махнул рукою.

– Я ж говорила: выходи.

– Ладно, поехали, – вернул Юношаруку навнучкино плечо.

– Следующая станция – "Стахановец", – неразборчиво пробурчало вагонное радио.

Застрявшая перламутровая "девяточка" так и белела-посверкивалавдали, астыдливый ноль-одиннадцатый "жигуль" одиноко стоял возле самой полковничьей дачи, когдаВнучкаи Юношак ней подошли. В освещенном окне видно было, как Полковник беседует с Очередным Карасем. ВнучкавзялаЮношу заруку, потащилак калитке.

– Неудобно, – шепнул он, слегкаупираясь. – Видишь – разговаривают.

Внучкапренебрежительно пожалаплечами, запечаталагубы пальцем и, шутливо крадучись, повлеклаЮношу к дверям. Прежде чем те закрылись, голубоватый пронзительный свет галогенок подъезжающей машины успел намгновенье осветить пару.

– Дани чертамне от вас не надо! – устало втолковывал Карасю Полковник. – Вызывают вас – приходите. Всё! А зачем – это уж мое делою

– Извини, полковникю – прервалаВнучка, выступая из полутьмы прихожей. -Мы потихонечку, помнишь, как Штирлиц? Ну полковник, чего надулся?! Мы вчеране могли и позавчератоже. Я потом объясню. Здравствуйте, – отнеслась к Карасю.

– Здравствуйте, – привстал тот.

– Вот, знакомься, – вытащилаВнучканасвет Юношу.

– Никита, – представился Юношаи протянул руку кажется что с опаскою.

– Иннокентий Всеволодович, – вышел из-застола, пожал руку Полковник.

– Рыгает ароматически, – шепнулаВнучкас ехидцею.

– Сидоров-Казюкас, – сновапривстал-поклонился Карась. – Очень приятно.

– А вас никто не спрашивал! – прикрикнул Полковник.

– Никита, – подчеркнуто вопреки покрику Полковникапоклонился ЮношаСидорову-Казюкасу.

– Оторвали, да? – поспешилаВнучказагасить в зародыше готовый вспыхнуть конфликт и потянулаЮношу накрутую лесенку, апо ней – в мансарду, бросив деду по пути: – Ну ты занимайся!..

"Жигули", минуту-другую назад мазнувшие светом по парочке, подкатили к даче, погасили фары, умолкли и выпустили, наконец, одетого в светлый костюм Спортивного Мужчину, не старого, но совсем седого эдакой благородною сединой. Он осмотрелся, оценил факт наличия стоящего у доманоль-одиннадцатого, вытащил кисет с табаком, трубку, неторопливо набил ее, запалил от спички и стушевался во мгле. КогдаглазаБлагородного попривыкли к темноте, он пересек неширокую Садовую и остановился у доманапротив: не в пример ладненькому, но, в общем-то, несерьезному полковничьему – мощный, огромный, из неподъемных, почерневших от времени бревен сложенный, был он – даже во тьме очевидно – запущен до невозможности восстановления. По лицу Благородного скользнуластранная какая-то гримаска: улыбка – не улыбка, и если уж улыбка, то, скорее, усмешка: горькая и над собой. Он толкнул державшуюся наодной верхней петле калитку, таподалась нехотя, скребя низом по земле, но щель достаточную, чтобы пройти, Благородному предоставила. Чем он и воспользовался.

Надверях висел огромный амбарный замок, вход, однако, не охраняющий, ибо находился в давно ни начем не держащихся пробоях. Благородный потянул заручку и оказался внутри затканного паутиною, загаженного экскрементами дома. Слабый блик далекого фонаря пробивался сквозь незакрытую дверь, и Благородный, перешагивая через кучки дерьма, вошел в огромную в своей нежилой пустоте комнату.

Немалое усилие потребовалось воображению, чтобы признать в ней ту самую теплую, всю в уютных мелочах гостиную, где много-много лет назад пел ныне покойный Бард:

– Как жуёте, Караси?..

– Хорошо жуем, мерси!..

– Даю – протянул вслух Благородный. – Иных уж нет, ате – далечею – но и эхо, кажется, покинуло дом: не отозвалось, позволило словам потонуть, кануть, бесследно не стать.

Оборванная ставня приоткрывалачасть того как раз самого окна, напротив которого сидел в незапамятные временаБлагородный, слушая Бардаи машинально наблюдая, как научастке напротив десяток солдат строит дачу, акрепенький мужичок лет сорокабегает-приглядывает, обеспечивает указаниями. "Летчик, наверное, – подумал Благородный тогда. – Испытатель. Откудаж иначе в таком возрасте деньги надачу? Даи солдат не всякому дадут."

Сейчас дачанапротив, какими бы комично-зловещими повестками нанее ни зазывали, былаживою и теплою, аздесь, в огромном чернобревенчатом доме, в диссидентском гнезде, стояли необратимое запустение и тоска. Энтропия, как ей и положено в замкнутой системе, неудержимо росла.

Хлопнулакалитка. Сидоров-Казюкас нырнул в своего ноль-одиннадцатого, запустил мотор и, стыдливо не зажигая огней, укатил наощупь. Благородный выбил трубку о каблук и выбрался наружу, скользнув случайным безмысленным взглядом по неярко освещенному мансардному окну, закоторым нанизкой дачной тахте Внучкас Юношею целовались страстно и нецеломудренно, поглощенные этим занятием столь глубоко, сколь глубоко могут быть поглощены им лишь люди, совсем недавно открывшие для себя в полной мере эту таинственную сторону жизнию

– Вы, Иннокентий Всеволодович, считаю своим долгом заметить, пользуетесь недозволенными приемами. То, что связывало меня с покойной Мариною, не дает вам праваю скорее – наоборотю Я всегда, славаБогу, сознавал, что человек, пошедший служить в чекагэбэ, не может быть порядочным человеком – но сколько же вы потратили сил, чтобы внушить мне иллюзию обратного! А теперь сами все и рушите? – разговор шел научастке, партнеры едваосвещались бликом мансардного окна, так что трудно было понять с определенностью, почему Полковник молчатерпит страстную эту филиппику. – Я приехал к вам исключительно как к отцу Марины. Уважая ваш возрастю одиночествою зная, что вас уволили в отставку. Так что не трудитесь больше переводить впустую повестки – играть в ваши паранойяльные игры вы меня не заставите. А если вам понадобится моя помощь – вот, звоните, пожалуйста. Я не откажу, – и, протянув Полковнику визитную карточку, Благородный повернулся уходить.

– Ой ли, Дмитрий Никитович? – спросил Полковник. – Точно ли не заставлю?

– Безо всяких сомнений! – отрезал Благородный.

– А вы вообразите наминуточку, что я – вашаперсонифицированная совесть. Ведь тогдаи наши встречи можно будет расценить как дело пусть для вас неприятное, но безусловно благое. Какю покаяниею

– Вы опять про Марину? – раздражился Благородный настолько, что повысил тон несколько сверх самим же себе назначенной меры, чем раздражился еще больше. – Онарожалау лучших врачей. Ее ничто не могло бы спасти. Это судьба. И я тут не при чем. А вот вы! вы! вы ни разу не допустили меня до моего собственного ребенкаю

– Маринане допустила, – мягко возразил Полковник.

– Но я действительно собирался развестись! – почти уже кричал Благородный.

– Ее не устраивало, что вы оставили бы своего сынасиротою.

– Я бы уж как-нибудь разобрался!

– Нисколько не сомневаюсь, – теперь интонация Полковниканеслав себе едкий яд.

– Откудаж столько презрения? – поинтересовался Благородный.

– Оттуда! – вспылил, наконец, и Полковник. – Оттуда, что мое дело было – выполнить последнюю волю дочери. А ваше – пробиться к ребенку несмотря намое сопротивление. Несмотря навсе силы ада!

– И вы еще смеете упрекать?!.

Видать, в этой последней реплике Благородного послышалась Полковнику боль столь искренняя, что он вдруг как-то весь помягчал и сказал:

– Хотите познакомлю?

– С кем? – испугался Благородный, и именно потому испугался, что отлично понял с кем.

– С дочкой с вашею, с Машенькой, – тем не менее пояснил Полковник.

– А оначто, здесь?

Полковник кивнул утвердительно.

– Но яю но яю – в страшной неловкости замялся Благородный. – Но я н-не готовю

– Понимаю, – отозвался Полковник после недлинной паузы. – Она, наверное, тоже. Пойдемте, хоть фотографию покажу, – и направился к летней кухоньке, щелкнул выключателем.

Внучкино фото в рукодельной рамочке стояло наполке, предваренное роскошной розовой розою в баночке из-под майонеза. Благородный взял рамку в руки, посмотрел пристально наизображение лицадочери. Полковник забрал рамку у Благородного, вытащил из нее фотографию:

– Возьмите. У меня есть еще.

Благородный бережно положил фотографию во внутренний карман, уронил "спасибо" и направился к выходу.

– А про покаяние, – произнес Полковник совсем тихо, так, что при желании вполне можно было б его и не услышать, – про покаяние я сказал исключительно в связи с вашимию доносами.

– Что?! – столько праведного возмущения прозвучало в этом словечке человека, вмиг превратившегося из Просто Благородного в Благородного Карася, так безостаточно разогнало оно теплую, тихую какую-то атмосферу, только что наполнявшую кухоньку, что и Полковник поневоле сменил тон, поправившись с ехидцею:

– Простите: экспертизами.

– А-а-аю – протянул Благородный Карась, застыв напороге. – А чтою мои экспертизы? Я всегдаписал, что думал. И если даже иногдазаблуждался в своих оценкахю

– Дмитрий Никитович! – как-то даже обескуражился Полковник. -Дапойдемте почитаем. Коль уж все равно в такую даль прикатилию

– Онию – отпустил Благородный Карась дверную ручку, – у вас есть?

– Данеужто в противном случае я посмел бы послать вам повестку? -развеселился Полковник.

– Ну и пускай! Не стану я!.. – возмутился было Благородный Карась, но вдруг согласился, видимо, заинтересованный. – А впрочемю

Они вышли, двинулись вниз по тропинке, уложенной бетонными восьмиугольниками.

– Сюдавот, пожалуйтею Осторожно, здесь крутою Такю вот сюдаю – вел Полковник гостя к заветному тамбуру. – Несмотря ни начто, всегдасчитал вас человекомю ну не то что бы вполне порядочнымю Во всяком случае, никого другого сюдане пригласил бы. Постойте минуточкую сейчасю – нащупывал кодовые колечки, поворачивал, прислушиваясь к треску, замочный маховичок. – Сейчас я и свет зажгу, – и лестницав подземелье озарилась. – Проходите, проходите. Не бойтесь: не пыточная камера, не подземная тюрьма.

– Дас чего вы взяли?! – взвился Благородный Карась, компенсируясь, видать, зато, что смолчал на"не то что бы вполне порядочного".

– Вот и чудненько.

Отворилась вторая дверь, нижняя, и перед Благородным Карасем во всем великолепии открылась полковничья сокровищница. Хозяин, пропустив гостя вперед, остался напороге, и в гордом взгляде его чудился едвали не блеск безумия.

– Где вы тут у меня? – насладившись паузою, двинулся Полковник к одному из каталожных стеллажей, вытянул ящик. – Такю такю та-акю – приговаривал, перебирая карточки, словно наарфе играя. – Вот! – едвали не наощупь определил, наконец, нужную. – Шкаф номер восемь, папкачетырнадцатая.

Затем подошел к шкафу номер восемь и извлек папку номер четырнадцать. Открыл. Перелистал. Подманил Благородного:

– Вашарука? Узнаёте?

Благородный Карась потянулся к папочке.

– Не надо! – профессионально остановил Полковник. – Трогать – не надо. Я вам почитаю. Вот, – принялся листать, – где это? Ага: "юс достаточной уверенностью заключить, что в подвергнутых экспертизе текстах безусловно"ю чувствуете, – отвлекся, – какое словцо? вы ведь филолог, не можете не чувствовать! – и вернулся к документу: – "юбезусловно отсутствует даже след таланта, так что мысли, высказанные в них, можно считать вполне авторскими и публицистическими".

Полковник шумно захлопнул папку, выпустив наволю легкое облачко тонкой книжной пыли.

– И это, заметьте, не про Солженицына. Это про того мальчика, помните? Который навтором году погиб в лагере, в Мордовии?

– Так ведь вы ж тудаего и засадили, вы! – закричал Благородный Карась.

– Не мы, положим, асуд. Но дело сейчас не в этом. Это, так сказать, наши проблемы. Нашию с Господом!

– Вы еще и верующий?! – несколько истерично хохотнул Благородный.

– Не в этом! – повторил-утвердил Полковник.

Благородный Карась прошелся туда-назад по бетонному полу не упруго-спортивною, как прежде, как еще несколько минут назад, ашаркающей какою-то, стариковской походкой и потянулся в карман затрубкой, закисетом, принялся набивать табак.

Полковник, краем глазанаблюдая процедуру, водворял папку номер четырнадцать в шкаф номер восемь, акогдаБлагородный Карась чиркнул спичкою, мягко сказал:

– Воздержитесь, если можете, Дмитрий Никитович. У меня тут с вентиляциейю – и пустил многоточие, подкрепленное жестом.

Благородный Карась раздраженно помотал рукою, гася пламя.

– Но я мог в конце концов ошибаться! – несколько запоздало, но с попыткой достоинствавозразил. – И потом, там действительно с талантом былою

Полковник отрицательно качнул головою и тихо сказал:

– Неужели ж вы не понимали, что означает для него такая экспертиза? И потом: писали-то – не в журналю

Они не выдержали-таки, и получилась любовь. А сейчас, смущенные, приводили в порядок одежду.

– Я ж говорила: ты сумасшедший, – лепеталаВнучка. – А ну как полковник услышал?

– Не услышал он ничего!

– Ага, не услышал! Он у меня знаешь какой Штирлиц?

– Давон жею – подошел Юношак окну. – Его и в доме-то не было. Вон, видишь, с гостем прощается. Или не с гостем, аю как там у вас это называется?

Внучке, видать, так хорошо было после произошедшего, так тепло, так расслабленно, так нежно, что онадаже решилане обратить внимание наедкое "у вас", приблизилась, обнялаЮношу сзади. Полковник, действительно, прощался с кем-то у калитки.

– Постой-постой, – сказал Юноша. – Это жею

Гость вышел, уселся в машину, заурчал мотор, вспыхнули галогенки.

– Точно! Отец!

– Кто?

– Вон, – кивнул Юношанаудаляющиеся хвостовые огни.

Внучказамерла – таким жутким голосом произнес Юношапоследние слова, апотом вдруг расхохоталась:

– Ты боялся! А они – дружат! Или даже по делу!

Юношастоял, совершенно ошарашенный:

– Но ведь этого же не может быть! чтобы у моего отца!ю С твоим дедом!ю

– Ты подумал, что говоришь? – обиделась Внучкаи отошлаот Юноши.

– Не в том смысле, – бросился он занею, но онавывернулась, смениланаправление. – Просто этою невероятно.

– Однако же факт! – довольно жестко констатировалаВнучка, и тут понятно вдруг стало с очевидностью, кто ее дед. – Полковник! – крикнула, распахнув окно.

– Не надо! – испугался Юноша. – Слышишь, не надо! Не надо у него ничего выяснять!

Полковник, стоявший перед тем в задумчивости, поднял голову.

– Ну я тебя умоляю, – продолжал шептать Юноша.

– Ты про нас не забыл? – пропелаВнучкаголосом счастливо-беззаботным. -Ну-кабыстро – законьяком!

Полковник молчанаправился к кухоньке.

– А мы покастол накроем, – крикнулаВнучкавдогонку.

– Спервая поговорю с отцом, – пояснил Юноша.

– Поговори-поговори, – ответилаВнучкане без злой иронии и, взяв Юношу заруку, потянулавниз: – Пошли знакомиться. Ароматически!

Черная "Волга" давно укатила, аиз подслеповатой "Тоёты" все продолжали наблюдать задомом, только к Джинсовому и Жесткоглазому прибавились – назаднем сиденье – еще трое: молодых, уголовных по виду.

Джинсовый сказал:

– А что, если они там наночь останутся?

– Значит, приедем завтра, – отозвался Жесткоглазый.

– За-а-втра-аю – с сожалением протянул Джинсовый. – Назавтрау меня дельце одно намечено.

– Тогда, – жестко ответил Жесткоглазый, – без тебя.

– Как без меня? Как, понял, без меня?! Я, падла, нашел, атыю

– А ну-ка!.. – убедительно, хоть и негромко прикрикнул Жесткоглазый.

– О, смори! – буркнул сзади один из уголовных.

И действительно: парочка, держась заруки, вышлаиз калитки, в проеме которой стоял, провожая, Полковник, и направилась к электричке.

Выждав некоторое время, Жесткоглазый сказал:

– Айда!

Полковник мыл посуду накухоньке, как дверь вдруг распахнулась и обнаружилаДжинсово-Усатого, закоторым маячили тени.

– Ну вот, папаша, – сказал Джинсовый. – Ты погулял в своей жизни. Теперь дай и нам. Где там подвал с брильянтами? Все по-тихому сдашь – не тронем. Понял? Вот и отлично. Пошли, – и отступил наполкорпуса, давая Полковнику дорогу.

Полковник медленно двинулся к выходу и, когдаминовал Джинсового, сделал резкий выпад локтем, так что Джинсовый со стоном согнулся пополам. Еще удар -тому, кто наулице! Еще! Ещею

Хоть и не молод, хоть и работавроде кабинетная, атренирован был Полковник неплохо, и случись противников не пятеро, ахотя бы троею

Минуты спустя, Полковник, скрученный бельевой веревкою, лежал надорожке, апришедший в себя Джинсовый пинал его с бешеной злобою:

– П-пало! У! п-пало! Фраер вонючий! Парчушка! Ментяра! Пет-тух шоколадный!

– Хватит! – осадил Жесткоглазый. – Кому сказал? Понесли, – и кивком показал надом.

– Значит, – спросил, когда, привязанный к кушетке, оказался Полковник в собственном кабинете, – добром выдать ключи от подвалане желаете? Но вы ж поймите – мы без них все равно не уйдем.

Полковник презрительно молчал.

– Мы понимаем, что это штамп, – продолжал Жесткоглазый, – что так бывает только в "Вечерке" и в дурном кинематографе. Но честное слово, нам некогдатратить время наизыски, особенно, когдаклиент так строг к стрелкам набрюках и так вдов, что вынужден сам поддерживать их в порядке, – и кивнул Джинсовому.

Тот подскочил, рванул с удовольствием наПолковнике рубаху.

– Как там? – обернулся Жесткоглазый к одному из уголовных, в глубину комнаты. – Нашел розетку?

– Ага, – ответил уголовный, только что включивший электроутюг. -Проводане хватает. Тащите его сюда.

Выступили двое других, подхватили кушетку с Полковником, понесли к утюгу.

– Слушай, можно, я? А? Можно? – отнесся Джинсовый к Жесткоглазому столь сладострастно, что слюни чуть не потекли изо рта.

Жесткоглазый равнодушно пожал плечами, и Джинсовый завладел утюгом.

– Сами понимаете, какой вам срок одуматься, – оборотился Жесткоглазый к Полковнику. – Поканагреется. А время сейчас позднее, все свет повыключали. Так что напряжение хорошеею

Хоть время было и впрямь позднее, родители не спали, авели накухне какой-то важный и, судя по тому, что сразу прервали, секретный разговор: Юношауспел услышать из прихожей только последнюю отцовскую реплику:

– И ничего – понимаешь, ни-че-го! – нету в них особенного! Но сам фактю

В ком "в них" (мы-то с вами сразу догадались, что речь идет о карасевых экспертизах) Юношане понял, да, впрочем, понимать и не интересовался, а:

– Где ты был сегодня вечером, папа? – спросил, став напороге.

– Может, сначалапоздороваешься? – робко испробовал отец воспитательный тон.

– Где ты был сегодня вечером?!

– Н-ную кк где? – несколько замялся Благородный Карась. – Где всегда. В журнале. А потом – назаседании "Мемориала". Ты прекрасно знаешь, что твой дед погиб в чекистских застенкахю

– Где ты был сегодня еще?!

– Что это заманера? – почувствоваламать, что пораидти мужу напомощь. -Ты что, допрашиваешь отца?

Но сын даже и внимания не обратил наматеринское вмешательство:

– Где ты был сегодня еще?!!

Отец молчал довольно красноречиво.

– Я тебя видел наодной даче, – сказал Юношаобреченно, словно только что потерял последний атом надежды наблагополучное разрешение страшного недоразумения.

– Как вдел? – переспросил Карась: с моментапоявления сынанапороге отец понял, что дезавуирован, но о возможности инцестадогадался только сейчас, вот от этого вот словечка: видел, – догадался, но тоже цеплялся занепонятно начто надежду. – Что ты там делал?!

– Знакомился с дедом невесты, – произнес Юношавызывающе.

– Какой еще невесты?! – недоуменно вмешалась мать. – Ты сноваженишься?

– Погоди, Вера! – остановил ее отец. – С Иннокентием Всеволодовичем?

– А что ж тут такого страшного, папа? Ты ведь с ним, как оказалось, тоже водишь знакомство. Наверное, дажею сотрудничаешь. Почему ж нельзя мне?

– Я?! Сотрудничаю?! – очень искренне возмутился Благородный Карась.

– Почему?!

– Дапотому чтою – чуть было не выдал Благородный Карась роковую тайну, но осекся, глянув нажену. – Дапотомую потому чтою В общемю в общем, я тебе запрещаю это знакомство!

– Вот как! – усмехнулся юноша.

– За-пре-ща-ю! – закричал Карась так натужно, что голос сорвался навизг.

– А я ничего другого и не ожидал! Привет! – и со слезами наглазах Юношавыскочил из кухни, из квартиры, стремглав понесся по лестнице.

– Никита! – выбежал заним отец. – Никита! Постой! Слышишь?!.

Далеко внизу хлопнуладверь парадного.

– юДакто ж еще как не мы создали вам этую популярность? Мы вам обыск -назавтравсе голосатрубят. Мы вас набеседу – тут же эдакий, знаете, восхищенно-осуждающий шумок в либеральных кругах. Восхищенный, естественно, в вашу сторону, осуждающий – в нашу. Вы нам по-хорошему солидный процент отстегивать должны. И от тутошних гонораров, и от тамошних!

– Вы что, процент требовать меня пригласили? – не без иронии поинтересовался Карась-Писатель.

– Бог с ним, с процентом, – махнул рукою Полковник. – Вы ведь, пожалуй, заведете что рекламу нам не заказывали, что мы сами, вас не спросясью

– А разве не так? – попытался перехватить инициативу Карась.

– И тк, знаете, – мгновенно ответил Полковник, – и не так, – и пояснил, что имеет в виду: – Вы ведь нас провоцировали наэти обыски, вызовы. Грань, однако, никогдане переступали, чтоб в лагерь там или под грузовик. Согласен, согласен! – замахал ладошками наКарася-Писателя, рот ему не дав открыть. – Дело это тонкое, недоказуемое. Так что процентами уж пользуйтесь.

– Вот спасибо, – сновасыронизировал Карась.

– Не зачто, – отпаснул Полковник.

– Ну и зачем же в таком случае?.. – обвел Карась широким жестом окружающую обстановку.

– А вы не догадываетесь?

– Нет, – честно сознался Карась.

– Чего ж тогдаприехали? Ну-ну, думайте, людовед! Приехали? Согласились? Значит, чувствуете засобой что-то, а? Чувствуете высшее мое право вас сюдаю приглашать?

Карась-Писатель покраснел.

– То-то же! – припечатал Полковник и, не давая подопечному остыть, пустился дальше: – Догадались? Правильно! Вроде и доносов вы ни накого не строчили, и не заложили вроде никого, авот поди ж ты: сидите тут передо мною и краснеете. Потому что не забыли, как вызывал я вас свидетелем по делам ваших приятелей и как правдиво и искренне отвечали вы навопросы. И вопросы-то, согласитесь, были пустячными. Я вам важные навсякий случай даже и не задавал: вдруг, боялся, сорветесь. Но, однако, чувствовали вы, наверное, что лучше бы вообще не отвечать, а? А храбрости не хватило. Вот и краснеете. Чувствовали, что самим фактом согласия беседовать тогдасо мною о ваших друзьях вы уже как бы санкционировали мое право наих арест и прочее. Угадал? Вот бы вам о чем написатью автобиографическую повестью

– А я, может, и напишу, – сказал Карась после паузы. – Спасибо заидею.

– Не знаю – не знаю, – ответил Полковник. – Может, когдаи напишете. А вот что вижу отчетливо, так это что воображения вашего писательского вполне достает представить себе реакцию друзей по "Апрелю" и товарищей по Пен-центру, – согласен, согласен! – им ли судить? – авсе-таки: если в печати вдруг обнаружится парочкаваших свидетельских протоколовю где вы хоть никого и не заложили, однако, такие невинные подробности из частной жизни приятелей припомнилию Тут ведь того и гляди популярность, которую мы с вами столькими усилиями и так долго пестовали, рухнет? А вы уверены, что книги ваши, сами по себе, достаточно значительны, чтобы подобное испытание выдержать? – Самое Высокое Начальство – то как раз, с которым Полковник столкнулся нос к носу несколько дней назад – щелкнуло клавишею, чем и прервало демонстрацию оперативной видеозаписи, и отнеслось к Товарищу Майору, знакомому нам по автомобилю "Волга" с задворок поселка"Стахановец".

– Я думаюю – протянуло, – пускай. Пускайю развлекается, – и, вздохнув, встало из-занеобъятного, как Родина, стола, размяло конечности, подошло к окну не Самого, кажется, Главного, но уж во всяком случае Второго или Третьего в этом Гранитно-Охристом Здании Кабинета. – Настоящий чекистю – помотало рукою в воздухе. – Даже если в отставкею Что гласит народная мудрость? -полуобернулось к Товарищу Майору.

– Старый конь борозды не испортит, – отрапортовал без паузы Товарищ Майор.

– Именною – похвалило Начальство.

Заокном суетилась Москва. Автомобили обтекали по кругу чугунного основателя Заведения, повернувшегося спиною к одному из своих преемников.

– То есть, – спросил Товарищ Майор, – наблюдение снять?

– Н-ную – сноваповертело Самое Высокое Начальство ладошкою. – Наведайся через месяцю через полтора. Ведь что в нашем деле главное?

– Учет и контроль! – выпалил Товарищ Майор.

– Именною

Самое Высокое Начальство покивало одобрительно и вперилось в кишащую перед Детским Миром толпу. Постояло так некоторое время, потом поманило, не оборачиваясь, жестом указательного. Товарищ Майор подошел, как подкрался.

– Вот, – сказало Начальство. – Смотри! – и повело указательным вправо и чуть вниз, видимо, желая преподать какой-то важный не то профессиональный, не то нравственный урок. Но так и не сумело облечь словами.

Товарищ Майор в некоторой растерянности смекая, начто, собственно, смотреть, вывернул голову, привстал даже нацыпочки – тут-то и попался ему наглазаБлагородный Карась, направляющийся явно к одной из дверей Здания.

– Вас понял, – сказал с облегчением Товарищ Майор. – Жаловаться идет. НаИннокентия Всеволодовича.

– Кто? – тупо посмотрело Самое Высокое Начальство, отвлеченное от Не Менее Высоких Мыслей.

– Подопечный. Тоже из вчерашних. Последний. Вы не досмотрели, натретьей кассете.

– А-аю – не то сообразило, не то сделало вид, что сообразило Самое Высокое Начальство. – Ну ты ужю – и в третий раз помотало кистью, апотом погрозило в воздухе толстым, поросшим шерстью перстом.

– Так точно! – отчеканил Товарищ Майор. – Разрешите идти?

Начальство разрешительно махнуло, вздохнуло глубоко и сновапогрузилось в созерцание Народа.

– Володя? – нажал Товарищ Майор в каком-то совсем небольшом, с окном во двор, кабинетике, кнопку селектора. – Там один такойю седойю в светлом костюмею в общем, догадаешьсяю прорываться будет. Проведешь. Только помурыжь как следует, понял? Чтоб обосрался. Конец связи. – Нажал другую кнопку, сказал: – Валечка? Материалы наТищенко Дэ эН! – после чего достал из ящикастолатамиздатовскую книжку Солженицынаи погрузился в чтение.

Святая святых полковничьей дачи былаварварски разорена: расколотые каталожные ящики валялись повсюду, шкафы – перевернуты, и весь пол засыпан карточками, фотографиями, листами "дел"ю Сам Полковник, измученный, истерзанный, едваживой лежал напринесенной сверху кушетке и подвергался ласковой медицинской заботе Чернокудрой Красавицы. Даже нежные ее пальцы, касаясь воспаленных ожогов и рубцов наполковничьем теле, не могли не вызвать едвапереносимую боль, – Полковник, однако, не стонал, даже губу не закусывал, атолько добавочно серел с лица.

Не смущаясь, что Полковник демонстративно не обращает ни наего речи, ни нанего самого ни малейшего внимания, невысокого роста, лысоватый, обаянием умаобаятельный человечек расхаживал по подвалу и, с аппетитом разглядывая то одну бумажку, то другую, продолжал спокойный, неспешный монолог:

– юдакогда, сами посудите, кому удавалось начерную работу набрать одних интеллектуалов? Вы вспомните хоть историю вашего ведомстваю Сколько разоренных библиотек, сколько научных трудов, попаленных в печках, сколько поэтовых черновиковю Я, знаете, когдаразмышляю об этом – вспоминаю рахманиновский рояль, сброшенный намостовую со второго этажа. Не вспоминаю, конечно, аю как бы это сказать?.. слышу звук, – и Человечек наминутку прислушался к этому внутри себя звуку, после чего обернулся к Нежной Чернокудрой: – Как там, Нелличка?

– Ожоги глубокие, – ответилаЧернокудрая, – но сепсиса, думаю, не произойдет.

– А сердце? давление? Проверь, пожалуйста, все как следует. Уверяю тебя: жизнь Иннокентия Всеволодовича, его здоровьею Таких людей, как Иннокентий Всеволодовичю

– Все проверим, и кардиограммку снимем, – ответилаЛасковая Чернокудрая не шагающему Человечку, апрямо Полковнику, – все будет очень хорошо.

– Так что клянусь вам, Иннокентий Всеволодович, мне и самому крайне печально наблюдать это, крайне! – пропанорамировал Человечек рукою по пейзажу разора. – Ну дамы постараемся все и восстановить. С вашей, разумеется, помощью. Не дадим погибнуть архиву столь уникальному.

Полковник презрительно скривил губы.

– О! – обрадовался Человечек. – Вы уже реагируете! Это приятно. А что касается содержания вашей реакции – это, уверяю вас, дело временное. Вы всю жизнь просидели по ту сторону стола – вот и не приобрели опытаистинного подчинения: радостного и добровольного. Но он приобретается быстро – было бы достаточным давление.