Текст книги "Дело взято из архива"
Автор книги: Евгений Ивин
Соавторы: Евгений Огнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Допрос
Доноров обвинялся в убийстве мотоциклиста, Сидоркина, шофера автобазы Семина, убитого во время побега, ранении сотрудника КГБ. Если с Семиным все было ясно, то получить признание от Донорова в убийстве Сидоркина, а тем более мотоциклиста представлялось полковнику Федорову делом чрезвычайно грудным.
Прежде всего надо было решить вопрос, как следует построить допрос, чтобы получить признания в убийстве, совершенном близ Озерска, и в свое время – в Калининграде. Прямых улик у следствия по этим двум убийствам пока не было. Преступник с помощью хорошей защиты может свести на нет все усилия следственных органов. Поэтому полковник Федоров большое значение придавал предстоящей встрече. Предварительно набросав ряд вопросов, он вызвал к себе в кабинет Агатова и Перминова.
– Я пригласил вас участвовать в допросе. Познакомьтесь с делом и выскажите свои замечания. На подготовку вам дается час.
Оба согласились с тактикой, которую избрал полковник, понимая, что множество непредвиденных вопросов возникнет по ходу дела – сейчас их просто трудно предусмотреть. Федоров приказал привести арестованного.
Мишка вошел, прихрамывая, нагловато оглядел присутствующих.
– Насколько мне кажется, я нахожусь не в уголовном розыске, а в КГБ? – спросил он, не дожидаясь вопроса.
– Да, вы находитесь в КГБ. Но учтите: здесь вопросы будем задавать мы, а отвечать на них будете вы.
– Понятно, гражданин начальник! – ухмыльнулся Доноров. Как ни пытался Мишка бравировать безразличием, наглостью, показным спокойствием, он не мог погасить в глазах животного страха. За время, проведенное в камере, он успел продумать свою линию поведения, немного успокоиться, но побороть страх – это было сверх его сил.
– Фамилия, имя, отчество? – задал полковник первый вопрос.
– Шпак Николай Федорович, 1920 года рождения.
– Место вашего рождения?
Мишка назвал то, что у него было записано в паспорте.
– Вы знаете, в чем вы обвиняетесь? – спросил полковник, когда с формальной стороной дела было покончено.
– Да. Я оказал сопротивление при задержании. Имел пистолет, из которого ранил работника КГБ.
– Вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве шофера автобазы гражданина Семина.
– Я не хотел его убивать! Он схватил рукой пистолет, и я случайно нажал на курок. Я не хотел его убивать, не хотел, – оправдывался Доноров.
– Ваши показания записываются. Вы признаете себя виновным в убийстве гражданина Семина?
– Признаю, гражданин начальник, – поспешно согласился Мишка, – но я не хотел его убивать, это вышло случайно. Я только хотел его попугать, чтобы он быстрее ехал, а он хвать пистолет, ну, я и выстрелил, – лепетал арестованный.
– Объясните, с какой целью вы совершили нападение на гражданина Сидоркина? – бесстрастным голосом спросил полковник.
– Никакого Сидоркина я не знаю. Вы мне не шей: те чужих дел!
– Зачитайте ему показания гражданина Сидоркина, – повернулся полковник к Агатову.
Майор взял со стола лист бумаги, на которой было написано несколько фраз.
– Какое показание! – встрепенулся Доноров, видимо не ожидая такого оборота дел, но моментально взял себя в руки и приготовился слушать.
– Вам бы хотелось видеть его мертвым? – спросил Федоров. – Просчитались немного. Показания давал живой Сидоркин. Он узнал вас, когда вы напали на него, – полковник наблюдал за тем, как испуганно заметались глаза Донорова.
Сейчас он не спешил с главным разоблачением. Ему важно было видеть и знать, как отреагирует преступник на известие об убийстве шофера, Сидоркина и Шпака. Доноров идет легко на признания, видимо надеясь сойти за уголовника. Если бы ему это удалось, он наверняка смог бы избежать самой высокой кары за свои преступления. Пусть он пока думает, что его прошлое неизвестно. Пусть признает последние преступления, разговор о прошлом еще впереди. Уже с первого ответа, когда Доноров назвался Шпаком, Федоров, да и Агатов с Перминовым поняли, куда пытается склонить следствие преступник. Сидя в камере, он успел все обдумать. За убийство шофера, если он мертв, ему причитается не более пятнадцати лет, надо только твердить, что неумышленно, случайный выстрел… Однако обвинение в убийстве Сидоркина осложняет дело. Мишка лихорадочно думал. Ему хотелось понять, насколько следователь осведомлен о нем. Судя по вопросам, Сидоркин остался жив. Это очень хорошо. Можно все представить как ссору. Удар ножом, защищаясь, – неплохо! Да, но Сидоркин очень опасный свидетель. Он знает прошлое и, конечно, раскроет рот. В этот момент, словно обладая даром угадывать чужие мысли, майор прочитал показания Сидоркина:
«…фамилия у него Шпак Николай Федорович, по-украински это скворец, только это светлая, хорошая птица, а у этого Шпака душа черная. Это он меня ножом, узнал я его…»
Доноров в душе заликовал. «Трухнул, сволочь, не выдал! – обрадованно думал Мишка. – Ну, теперь все, выкручусь! Можно и признать…»
– Была про между нами ссора, – признался Доноров. – Он напал на меня, ну, я его ударил. Защищался я, гражданин начальник, верьте моему слову.
– Значит, признаете себя виновным в том, что ударили Сидоркина ножом? – спросил майор Агатов, уже полностью разгадав ход мыслей преступника.
– Подпишите ваши показания, – протянул протокол допроса Донорову полковник Федоров. – Отложим наш дальнейший разговор, вы пока подумайте над вопросами, которые вам здесь задавали. Все ли вы правильно сказали?
Полковник позвонил, в комнату вошел конвоир. Мишка поднялся и направился к двери.
– Еще один вопрос, – остановил его полковник. – Откуда вы знали Сидоркина?
– Случайное знакомство, за выпивкой. Когда он на меня напал, тоже был крепко выпивши, да и я тогда выпил много. Так что надо учитывать, ненормальный был…
– Идите.
– Ну, Василий Михайлович, что скажете? – повернулся полковник к Агатову.
– А чего же тут говорить? Он сам все сказал, знает, чем для него пахнет разоблачение. Подбрасывает то, что считает безопасным. Надеется, что Сидоркин жив и ему удастся вывернуться.
– Вы видели, с каким облегчением он вздохнул, услышав показания Сидоркина? – спросил полковник. – Пусть Сидоркин для него продолжает жить, он опасный свидетель. Кстати, вы получили ответ на запрос о Шпаке Николае Федоровиче?
– Да. Родственников нет. Но есть люди, которые помнят его. Даже нашлась фотография. В сорок седьмом году завербовался на Сахалин в рыбосовхоз и уехал из района. Был у него мотоцикл, регистрационный номер совпадает с тем, который потерпел аварию.
– Мне кажется, можно начинать раскрывать карты по Шпаку. Приведите арестованного, – приказал полковник по телефону.
– Фамилия, имя, отчество? – Полковник включил магнитофон.
– Я уже говорил. Запамятовали? – спросил Мишка, по голосу полковника почувствовав, что именно сейчас и начнется то главное, чего он, не признаваясь самому себе, больше всего боялся. Тот, первый, разговор – это было так, знакомство.
– Отвечайте на вопрос!
– Шпак Николай Федорович! – зло отчеканил Доноров.
– Не эту фамилию, другую, настоящую.
– Нет у меня другой фамилии. Эту я всю жизнь носил.
– Вам знаком этот человек? – показал полковник фотографию настоящего Шпака.
Мишка взял карточку в руки и долго, внимательно всматривался. Что-то давно забытое мелькнуло в памяти. Чем-то были знакомы ему и светлые волосы, откинутые назад с выпуклого высокого лба, и выразительные глаза с чуть наивным, доверчивым выражением. И вдруг Мишка вспомнил. Рука, державшая фотографию, дрогнула. Это был тот парень, с которым свела его судьба мартовским утром тысяча девятьсот сорок седьмого года.
– Узнали? – услышал Доноров голос полковника и подумал: «Как они докопались до него? Что же теперь делать?» Его мозг опять лихорадочно заработал в поисках выхода. Он снова начал решать: признаваться или не признаваться? У него почти не было времени взвешивать все «за» и «против», он только поверхностно успевал взглянуть на факты и на то, что скрыто за ними. Если он признает, то это уже второе убийство. Пока против него один шофер. «Сидоркин ранен, чекист ранен. Шофер, шофер, шофер! Надо придерживаться версии, что убийство неумышленное, показаний менять нельзя. Пятнадцать лет! Сколько же мне будет? За шестьдесят! Что ж, это все же лучше, чем «вышка». Может, амнистия… Люди и там, говорят, живут. Попробую не признавать. В крайнем случае есть выход…»
– Нет, мне этот человек не знаком.
– А между прочим, двадцать лет вы носите его фамилию. Может быть, не будем играть в прятки. Доноров Михаил Васильевич? – спокойно сказал полковник. – Чтобы облегчить вам признание, пойду навстречу. Мы наводили справки в Жмаковке, в вашей родной деревне, встречались с вашей бывшей женой, и она рассказала нам, как вы однажды покинули семью и ушли совсем из дома.
– Да, гражданин следователь, я не буду ничего скрывать. – Мишка решил сыграть на полной откровенности и принялся рассказывать, как он, опасаясь ареста за то, что был в немецком плену, решил скрыться из дому. Ему помог случай. Когда он вышел на шоссе, то увидел, как произошла авария с мотоциклистом.
– Человек был уже мертв, он разбился о дерево, – рассказывал Доноров. – Мне пришла в голову мысль взять его документы, а свою справку положить ему в карман. Потом я поджег мотоцикл, чтобы скрыть окончательно следы. На мое счастье, покойный был блондином, как и я. Вот так я стал Шпаком…
– Видимо, вы все-таки тосковали по дому? – участливо спросил полковник, подготавливая Донорову новый вопрос.
– И не говорите! – у Мишки на глазах заблестели слезы. Он хотел немного всплакнуть, чтобы разжалобить следователя. – Я ночами видел своего сынишку, своего Вовочку, такого беспомощного!.. Если у вас есть дети, то вы меня поймете. Я был лишен возможности видеть своего мальчика!
– Почему же вы не объявились после амнистии в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году? Тогда бы вы могли вернуться к семье, – сказал Федоров спокойным, почти равнодушным томом.
– Кто знает, что было бы лучше, – печально ответил Доноров, и такой у него был при этом несчастный вид, словно он только что возвратился с похорон близкого человека.
– Хорошо, вернемся к делу. Расскажите нам, гражданин Доноров, как вы убили демобилизованного солдата Николая Шпака.
– Я не убивал его! – закричал Мишка.
– Вы убили его! Я сейчас вам расскажу, как это было. Если я ошибусь, то поправьте меня.
Мишка схватился за голову обеими руками и, стиснув ее ладонями, уперся локтями в стол.
– Говорите, что хотите говорите! – со злобой в голосе выкрикивал он. – Под «вышку» подвести хотите? Не выйдет! Двадцать лет прошло. Никто не знает, как там было. А было так, как я сказал! – Он закрыл глаза и прерывисто задышал, поднимая и опуская плечи.
– Хватит истерики, Доноров! Здесь надо говорить фактами, а не пустыми словами. Попробуйте опровергнуть то, что я вам скажу! В сентябре сорок шестого года вы ушли из деревни Жмаковка…
Преступник на тропе
…Осенний лес был спокоен и величествен. Позолоченные листья едва шевелились под легкими порывами ветра. Человек шел по лесу торопливо, осторожно поглядывая по сторонам, будто опасался встретить кого-то на своем пути. Человека гнал страх, который не оставлял его ни на один день с тех пор, как он вернулся в родную деревню. Сейчас он боялся встречи с людьми. Ему казалось, что чем дальше он уйдет от родного дома, тем меньше шансов у него будет встретиться с тем, кто будет представлять для него реальную опасность. Он еще и сам не мог сказать себе, кто для него более опасен, он не представлял себе этого человека, но то, что он существовал, Мишка верил в это. Их было много на его пути, а он у них один, всего один Мишка-палач. Пока он шел по лесу, он еще не знал, куда пойдет. Ему важно было одно – уйти! Загнанный страхом, Доноров сам перевел себя на нелегальное положение. В деревни он заходил ночью, ночевал, пока было тепло, в пахучих копнах сена.
В одной из деревушек в Белоруссии он подрядился поработать в кузнице. Спорый и ловкий работник пришелся по душе председателю колхоза. Он уговаривал его остаться в артели, но Доноров не захотел и мартовской морозной ночью покинул деревню и по наезженной дороге зашагал в сторону города. Там он сел на поезд и поехал в Калининград. Не доезжая города. Доноров сошел на небольшой станции, которую знал хорошо еще по тем временам, когда вместе с группой Зука отступал под натиском Красной Армии. Вот здесь должен быть дом, в котором размещалось гестапо. Дом стоял на старом месте. Дорожки припорошило легким снегом. Мишка обошел дом с северной стороны и остановился возле сарая. В этом месте он расстреливал немецких дезертиров и русских рабочих, которые переоборудовали дом для гестапо. Мишке вспомнился низкорослый, широкоплечий парень. Стоя под дулом автомата, он вдруг рванул на себе рубашку, и немцы увидел на его груди полосатую матросскую тельняшку. Видимо, моряк скрывался среди русских рабочих, а когда пришла смерть, решил умереть, как умирали моряки. Он стоял на земле, расставив крепкие мускулистые ноги, и глядел, нахмурив брови, на Мишку. И столько в его взгляде было ненависти и презрения, что Доноров отступил под его колючим взглядом. Затем, срезанный из Мишкиного автомата, моряк со всего маха упал на спину, разбросав в стороны крепкие, с широкими ладонями руки. Убийцу тянет к своей жертве. Не осознавая этого, Мишка приехал туда, где ему пришлось последний раз казнить советских людей. Он постоял у сарая как раз на том месте, где стоял тогда в свой последний расстрел в жизни, и пошел прямиком через лес к шоссейной дороге. Он помнил эти места очень хорошо. Здесь, на повороте дороги, стоит старый кряжистый дуб. Под его сенью Альбрехт, Рунге и Мишка устраивали засады на дезертиров, которые, прельстившись пустынным шоссе, бросали винтовки, каски и шли домой, забыв о долге перед Германией и фюрером. Бывало, им попадалось по пятьдесят-шестьдесят человек. Эсэсовцы отводили их к глубокому оврагу, там и расстреливали. У них не было ни покоя, ни отдыха, оберфюрер Бёме слал приказ за приказом, которые всегда оканчивались одним словом – «расстрелять». И Мишка расстреливал. Теперь у него было уже два железных креста, да с десяток их лежало в полевой сумке, те, которые он поснимал с дезертиров перед казнью.
…Мишка вышел на шоссе, по которому мело легкую поземку. На обочине стоял мотоцикл. Возле него возился человек. Мишка подошел. Это был парень лет двадцати пяти, в надвинутой на самые глаза фуражке. Крупными рабочими руками, привыкшими к труду, он снимал заднее колесо.
– Привет! – поздоровался Мишка. – Помочь?
– Давай, если скучно, – отозвался парень.
Мишка присел на корточки по другую сторону мотоцикла, не зная, чем бы помочь парню. Тот снял колесо, достал из багажника насос, протянул Мишке:
– На, погрейся. Знаешь, как размонтировать? Чего-то спустило.
Пока Мишка возился с колесом, они разговорились.
– Меня Николаем зовут, – представился парень, протягивая Мишке руку. – Вот надумал мотнуть в дальние края, – словоохотливо рассказывал он. – Поеду на Сахалин, рыбу ловить завербовался.
– А как же семья?
– Один я, как былинка в поле.
– Тогда конечно. Так можно, – согласился Мишка, вдруг непонятно чему обрадовавшись. – Так уж и один?
– Совсем. Я ведь детдомовский. Там вырос, учился, а тут война. После войны было приткнулся здесь, в районе, да потянуло на простор. – Николай вздохнул и распрямил плечи, будто собирался охватить руками все вокруг. Радостная, добродушная улыбка заиграла на его губах.
Больше Мишка не спрашивал. Он накачал камеру насосом, поднял колесо и, стукнув его о землю, подкатил к мотоциклу. Ловко и быстро стал завинчивать гайки. Он работал, а голова была занята другим. Ему представилось, как он вместо этого легковерного дурака едет на далекий Сахалин и теряется в широких морских просторах. Теряется совсем, навсегда, став не Мишкой Доноровым, а Николаем. Как его фамилия? Не все ли равно, Петров, Иванов, Табуреткин, лишь бы не Михаил Доноров. Да, лишь бы не Доноров…
– Тебе в какую сторону? Хочешь, подвезу.
Мишка заколебался, все еще раздумывая, как ему поступить. Парень завел мотор и, стрельнув глушителем, резко прибавил газ.
– Садись! Прокачу немного! – весело предложил он.
Мишка сделал шаг к мотоциклу и, глядя на прикрытый фуражкой затылок, сунул руку за пояс. Он воровато оглянулся по сторонам, подошел к парню вплотную. Поспешно вытащил из-за пояса парабеллум. Натренированным движением нанес по затылку два страшных удара рукояткой. Схватил обмякшее тело, взвалил на плечи и рысцой побежал к старому дубу. Здесь он опустил его на землю и сильно ударил несколько раз лицом о дерево. Убедившись, что узнать теперь парня невозможно, Мишка сдернул с него кожаную куртку, обшарил карманы брюк, переложил их содержимое вместе с документами в свои карманы. Затем, с трудом поворачивая безвольное тело, напялил на него свой пиджак и плащ, засунул в карман справку об освобождении из лагеря на имя Михаила Донорова и только после этого занялся мотоциклом. Он разогнал его прямо на дерево и отскочил в сторону. Мотоцикл как-то боком врезался в дуб и упал рядом с хозяином на мерзлую землю. Мишка открыл крышку бензобака, полился бензин, пропитывая землю и одежду мертвого парня. Отойдя на безопасное расстояние, Мишка чиркнул спичку. Пламя охватило и мотоцикл и человека, окончательно уничтожая следы преступления…
…На Сахалине все сошло гладко. Прописку ему оформили, дали комнату в общежитии, и зажил Мишка Доноров в рыболовецком совхозе, прикрывшись, как маскировочной палаткой, документами бывшего фронтовика Николая Шпака. Постепенно он успокоился. Теперь ему не мерещились по ночам чекисты, он не попадал к ним в засаду, устроенную в его собственной комнате. Жизнь Мишки стала входить в нормальную колею. Временами у него появлялась уверенность, что здесь его никто никогда не найдет, прошлое должно отойти в небытие. Для большей страховки он в один из своих отпусков съездил на родину Николая Шпака и, потолкавшись несколько дней по районному центру, узнал подробнее, что собой представлял бывший хозяин паспорта. После этого он вернулся на Сахалин и несколько лет не показывался на Большой земле.
* * *
Полковник достал из стола заключение судебно-медицинского эксперта, где тот подробно описывает характер нанесенных в затылок ударов, – по его мнению, это сделано рукоятью пистолета – и зачитал его Донорову.
Тот молча слушал, пытаясь собраться к новой схватке. «Так, все замыкается на Шпаке», – решил он. Два убийства, одно от другого отделено почти двадцатью годами. Это должно смягчить вину. Если сейчас прекратить сопротивление, признать и это убийство – следствие закончится, перестанут копаться в прошлом, будет приговор, и все кончится благополучно: тюрьмой. Хорошо хоть, про плен нет разговоров, черт знает, до чего бы они там докопались. Нет, надо кончать с этим, признаваться и замыкать кольцо на Донорове-Шпаке.
– Думаете, как выскользнуть и на этот раз? – услышал Мишка слова полковника.
– А чего выскальзывать, так оно и было, – согласился Доноров довольно спокойно.
– Значит, вы признаете, что убили Николая Шпака и, воспользовавшись его именем, на протяжении всего этого времени скрывались?
– Да, признаю!
– Подпишите протокол допроса.
Мишка расписался, не читая. Теперь ему хотелось побыть одному, чтобы хорошенько все продумать. Можно считать, что следствие закончено, надо готовиться к суду. Хорошо бы попался толковый адвокат. Эх, то бы золото, что он собрал за войну! Защитник бы из кожи лез! Пропало золото, пришлось бросить в болото, когда неожиданно на отряд напали партизаны. Мишка бежал, обезумев от страха. Он не заметил, как под ногами начала чавкать вода, и опомнился лишь тогда, когда стал проваливаться в болотную жижу по колено. Черная эсэсовская шинель намокла и мешала бежать, а сзади настигали выстрелы и крики. Мишка сбросил шинель, и ее сразу засосало болото. Только на другой стороне, на сухом берегу, Доноров немного пришел в себя от пронизывающего холода и вспомнил про шинель. Вспомнил и завыл от отчаяния и злости, как волк, потерявший своего детеныша. В шинели, по всей ее подкладке, были пришиты золотые вещи и монеты. Их было много, поэтому-то шинель имела солидный вес и сразу пошла ко дну.
– Все собираюсь вас спросить, гражданин Доноров, – вдруг произнес полковник, когда с подписью протокола было закончено и в дверях появился конвоир. – Почему Сидоркин все называл вас Михаилом Лапиным?
Мишку словно током обожгло, он вздрогнул и отшатнулся. Однако в следующую секунду быстро пришел в себя, не заметив, что полковник очень внимательно следит за тем, какую реакцию вызовет у него имя Лапина.
– Какой Лапин? – переспросил Доноров. – Врет Сидоркин! – вдруг закричал он визгливым голосом. – Врет он, каторжник! Сам в тюрьме сидел и других хочет туда. – Мишка явно терял контроль над собой. – Не выйдет у вас ничего! Давайте сюда Сидоркина, я ему плюну в морду!
– Не могу я доставить вам удовольствия встретиться с Сидоркиным, умер он в больнице после тяжелых ранений в живот, полученных с вашей помощью, – прервал Донорова полковник.
Мишка, как норовистая лошадь перед препятствием, неожиданно встал и непонимающими глазами посмотрел на Федорова.
– Да, умер Сидоркин от ножевых ран в живот, – жестко повторил полковник. – Вы убили его, гражданин Доноров. Я предъявляю вам обвинение в убийстве гражданина Сидоркина!
Вот теперь, наконец, замкнулось кольцо обвинений, это понял и Мишка. Три убийства, от которых некуда деться, ранение чекиста, пистолет – пожалуй, из этого не выкрутиться. Бели даже найдутся смягчающие обстоятельства по всем трем убийствам, суд приговорит к высшей мере. Донорову стало жаль себя. Как неудачно сложилась жизнь!
– Хватит, гражданин Доноров, давайте вернемся к Лапину. Где и когда вы носили эту фамилию?
– Ничего я не знаю. Лапиным не был, я всю жизнь Доноров, – упрямо твердил Мишка. – Судите меня, я признался, но ничего другого вам мне не навесить.
– А, собственно, почему вас так взволновало, что Сидоркин назвал вас Лапиным? Ведь жили же вы под фамилией Шпака двадцать лет?
– Ничего не знаю, врет Сидоркин. Лапиным не был!
– Мы приготовили для вас сюрприз. О нем вы узнаете завтра. А сейчас идите отдыхайте.
Мишка вышел, сопровождаемый конвоиром. И столько было безнадежного страха в его сгорбленной, постаревшей фигуре, что майор Агатов сказал, как только за ним закрылась дверь:
– Сломался! Не оправдались расчеты на уголовника… Как там теперь Петренко?
– Вчера звонила Ольга Романовна, говорит, что чувствует себя хорошо. Сказала, что раньше как через месяц не выпустит его из больницы. Просила, чтобы жена приехала. Умная женщина и красивая. Машину ее изуродовали крепко, Перминов уже договорился с заводом, берут ее на ремонт…
