355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Подольный » Алый талисман » Текст книги (страница 4)
Алый талисман
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:02

Текст книги "Алый талисман"


Автор книги: Евгений Подольный


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– «Вега!» «Вега»! Я «Байкал-дзенадцатый»! Большее скопление танков противника в пятнадцати километрах западнее Борисовки!

– Я «Вега», тебя понял: пятнадцать километров западнее Борисовки, – ответил ему твердый голос с грузинским акцентом. И, почувствовав недоброе, с беспокойством спросил: – Двенадцатый, что у тебя, дорогой?

Алимкин хотел ответить, как положено: «Конец связи», потому что самолет, уже не слушаясь рулей, просаживался, падая на поле, но успел сказать только одно слово: «Конец…»

Земля, поросшая травами и кустарником, стремительно побежала под брюхо «ила». Иван резко взял на себя штурвал, чтобы хоть как-то смягчить силу удара, двинул педаль, помогая убрать крен, и тут же почувствовал, как его швырнуло вперед. Привязные ремни впились в плечи, тупая боль сковала все тело. Но едва машина остановилась, Алимкин, превозмогая боль, отстегнул ремни, выбрался на крыло, огляделся по сторонам. Кругом – ни души. Вдалеке, у самого горизонта, на пологом взгорье виднеется село. Там наверняка уже заметили столб дыма, густо поднимающийся из-под капота его машины. Надо торопиться…

Алимкин пробрался к задней кабине, растерзанной снарядами, и увидел стрелка, уткнувшегося лицом в пулемет. Осторожно повернул его голову и понял, что Рыжов убит. Иван откинул фонарь, пытаясь вытащить боевого друга, чтобы фашисты не глумились над ним, пусть уже и мертвым, но тут же заметил, как у дальнего косогора показался немецкий бронетранспортер.

Иван перегнулся в кабину, коснувшись своей щекой холодной щеки друга, отстегнул пистолет и вынул из нагрудного кармана документы. В последний раз, стащив со своей головы шлемофон, горестно поглядел на спокойное сейчас Алешино лицо. С ненавистью перевел взгляд в сторону бронетранспортера:

– Ну уж черта с два! Ишь чего захотели, гады!

Сунув в карман куртки пистолет, одним прыжком очутился возле сорванного лючка бензокрана, резко открыл его. Тугая струя бензина ударила в землю, растекаясь широкой лужей. Отскочив в сторону, Иван метнул в нее зажженную спичку и бросился к оврагу, поросшему густым кустарником. За его спиной раздался легкий хлопок, а через несколько секунд гудящее пламя уже охватило весь самолет.

…Поздним вечером 18 июля в штабе 2-й воздушной армии генерала Красовского собрался Военный совет. Пригласили в основном командиров штурмовых соединений. Присутствовавший здесь член Военного совета Фронта генерал Худяков кратко доложил обстановку: наступление фашистов на Обоянь и Корочу провалилось; силами танковых соединений и штурмовой авиации немцам нанесено поражение под Прохоровкой; действия крупных сил бомбардировочной и штурмовой авиации оправдались полностью…

– Командующий фронтом генерал армии Ватутин, – продолжал далее Худяков, – требует от вас, товарищи, еще более решительных действий при поддержке наступления на Белгород. Силы врага, особенно танковые и авиационные, подорваны. Но у фашистов есть еще немалые резервы. Особенно опасны 4-я танковая армия Гота и ударная группировка «Кампф», расположенные южнее и западнее Белгорода. С воздуха их прикрывают свежие силы истребителей пятьдесят второй эскадры люфтваффе. Степан Акимович, – обратился Худяков к генералу Красовскому, – какие у вас будут соображения по этому поводу?

– Думаю, товарищ генерал, необходимо продолжить активные действия именно крупными силами авиации, – сказал командующий армией. – Эта тактика в последних боях показала себя как наиболее результативная. Но прежде чем говорить по существу задач, поставленных перед нами штабом фронта, я попрошу вас, Георгий Филиппович, – обратился он к генералу Байдукову, – и вас, Андрей Никифорович, – к полковнику Витруку, – доложить о результатах воздушной разведки.

– Экипажи четвертой штурмовой дивизии, – начал генерал Байдуков, – были в районе между Липовом и Северским Донцом, где противник при поддержке оперативной подвижной группы «Кампф» пытался отрезать и окружить нашу шестьдесят девятую армию. По данным нашей разведки были введены в бой два полка дивизии, нанесшие значительный урон противнику. Это способствовало успешному выходу из полуокружения частей армии.

– Вот видите, что значат резервы? И это после того как под Прохоровкой было уничтожено более трехсот немецких танков! – заметил Худяков. – Так, а что нам скажет Андрей Никифорович? – И генерал выжидающе поглядел на Витрука.

Тот помолчал, соображая. По его худому скуластому лицу было видно: волнуется.

– Командующий воздушной армией генерал Красовский поставил перед нашей дивизией задачу активно вести разведку в районах Прохоровки, Яковлева и Борисовки, – доложил Витрук. – Двенадцатого июля под Яковлевом и Прохоровкой были обнаружены крупные танковые силы противника. По ним нанесено несколько штурмовых ударов совместно с бомбардировщиками Пе-два. Противнику причинен значительный урон. – И, понизив голос, добавил: – Летчики сражались геройски. Младший лейтенант Савик со стрелком Кондратюком совершили огненный таран.

– Это, товарищ генерал, уже четвертый такой подвиг в нашей армии, – пояснил Красовский, глядя на Худякова. Тот согласно кивнул:

– Летчики вашей воздушной армии, Степан Акимович, сражаются с невиданной отвагой. Я об этом уже докладывал генералу Ватутину. Кстати, когда летчика-истребителя Горовца вы представили к ордену Ленина, командующий фронтом на представлении лично приписал: «Достоин звания Героя Советского Союза». Так что вы не скромничайте. Ведь Горовец в одном бою уничтожил девять «юнкерсов» – целую эскадрилью!

– У нас своя, строгая мерка, товарищ генерал, – пояснил Красовский. И вновь обратился к Витруку:

– Андрей Никифорович, а что разведано в районе Борисовки?

Генерал Худяков насторожился, придвинув к себе блокнот.

Витрук нагнул голову, развел руками:

– Вчера посылал туда экипаж Алимкина, но он не вернулся. Задание не выполнено…

– Не совсем так, – поправил его командующий и кивнул в сторону своего заместителя: – У генерала Нанейшвили есть другие данные. Доложите, пожалуйста…

– Мне довелось быть на пункте наведения в районе поселка Ивня западнее Прохоровки, – сказал генерал Нанейшвили. – Спустя час после атаки «илов» на Прохоровку и Яковлеве летчик с позывным «Байкал-двенадцать» докладывал, что в пятнадцати километрах западнее Борисовки обнаружено большое скопление танков противника.

– «Байкал-двенадцать» – это Алимкин, – подтвердил Витрук и провел ладонью по разгоряченному лицу… – Значит, добрался все-таки Иван до цели.

– Я лично знаю Алимкина, – поддержал Витрука генерал Красовский. – Это замечательный летчик. Данные, что успел он передать, чрезвычайно важны. Необходимо немедленно продолжать поиск. Нам надо уничтожить танковый резерв врага, с тем чтобы обеспечить наступление войск фронта на Белгород! Таков приказ командующего генерала армии Ватутина.

– Да, именно так, товарищи, – подтвердил генерал Худяков.

– Данные, переданные летчиком, соответствуют предварительным данным фронтовой разведки, – уточнил начальник штаба воздушной армии генерал Качев.

– Степан Акимович, – спросил Худяков у Красовского, – сколько можете выделить самолетов для нанесения удара?

– Три полка штурмовиков, два полка «Петляковых», две эскадрильи истребителей прикрытия, товарищ член Военного совета. Остальные силы – для удара в направлении Белгорода.

– Что ж, добро, – согласился Худяков. – Так и доложу командующему фронтом. – Ну а как насчет доразведывания цели?

– Разведчика вышлем перед рассветом, – заверил Красовский и, обведя взглядом сидящих за столом офицеров, остановил свой взгляд на Витруке.

– Посылай, Андрей Никифорович, разведчика!

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!

Душный вечер. Механик Алимкина Евсеич все вглядывался на юг, все ожидал чуда: вот-вот на горизонте покажется его самолет!

Подошел механик Дворникова Беднов, положил Евсеичу руку на плечо:

– Пойдем-ка в наш эскадрильский домик, Георгий зовет.

– Зачем? – удивился Евсеич.

– Почем я знаю… – стушевался Беднов. – Газеты Наталья читать будет для сержантского состава, потому как агитатор она.

Они прошагали молча вдоль стоянки, подошли к домику. У порога стояла Беликова. Тусклый свет из распахнутой двери падал на ее выгоревшую гимнастерку, матово озаряя медаль «За отвагу». И еще Евсеич заметил новенький орден Красной Звезды.

– Привет, – глухо поздоровался Евсеич, пряча глаза, словно был виноват перед ней в том, что не дождался Алимкина.

– А Георгий где? – спросил Беднов, заглядывая в дверь. – Доложить мне надо бы, что самолет к вылету готов.

– Его срочно вызвал комполка. Беликова, щурясь от лучистого света маленькой лампочки, подсоединенной к аккумулятору, подошла к столу, развернула газеты и, посмотрев на собравшихся, попросила:

– Если можно, ребята, не курите. Я долго вас не задержу, знаю – вы сегодня и так устали. И летали и работали много. В общем, я зачитаю вам лишь самое главное, а выводы сами делайте.

«5 июля комэск 175-го ШАП старший лейтенант Андрей Долгов направил свой горящий самолет на немецкую автоколонну у села Бессоновка…

6 июля летчик 95-го штурмового авиаполка Иван Гусев бросил свой пылающий «ил» на скопление автомашин и бензоцистерн с горючим у переправы через Северский Донец…

7 июля замкомэска 95-го полка младший лейтенант Николай Томайкин на подбитом Ил-2 спикировал на колонну автомашин с немецкими войсками».

– Ну вот и все, – сказала Наташа в грустном раздумье, бережно складывая газеты. – Думаю, что всем все ясно.

– Понятно, – за всех сквозь зубы процедил стрелок Вася Петрушевич, сжимая кулаки. И вдруг взорвался: – Бить их нужно, как бешеных собак!

А как его не понять: в Белоруссии у Васи фашисты за помощь партизанам расстреляли мать, брата и сестренку. И вот теперь погиб в бою лучший друг Алеша Кондратюк, стрелок из экипажа Савика…

Наташа, придержав дверь, чтобы не скрипнула, тихо вышла из землянки. Было душно. Приближалась гроза. Западный край беззвездного неба то и дело высвечивался бледными отсветами зарниц. Над черной бескрайней степью, как и тогда, когда они бродили по ней с Иваном, стоял терпкий горьковатый запах полыни и чебреца. Только сейчас к нему примешивался еще и смрад сгоревшего тротила, каленого железа, принесенный сюда южным ветром с полей великой битвы.

Наташа расстегнула нагрудный карман, достала алую пластинку с вырезанной на ней маленькой звездочкой, ощупала пальцами острые ее грани.

– «Нужно выжить и победить!» – произнесла она вслух слова Алимкина.

– Ты это с кем тут разговариваешь? – послышался из темноты голос Дворникова. Он подошел и встал напротив – коренастый, крепкий.

– Так, ни с кем, – растерянно ответила Наташа, пряча свой талисман. – А знаешь, командир, Иван вернется, вот посмотришь!

– Если бы, – Георгий тяжело вздохнул. – Ты вот что, ступай-ка, Наташка, отдыхать. Завтра перед рассветом наш вылет.

– Вылет? Куда?

– Туда же, где был Иван…

* * *

Алимкин, сжимая в ладони рукоять пистолета, бежал по оврагу. Ветер гудел в ушах, ветки кустарника наотмашь стегали по лицу, рвали одежду. Он пересек болотистый перелесок, углубился в березовую чащу, и выбившись из сил, свалился на поросшем березами и орешником взгорке.

Отдышавшись, Иван сунул в карман пистолет и, ухватившись руками за ствол молодой гибкой березы, поднялся в рост, вглядываясь в далекий теперь столб дыма над тем, что было его самолетом.

И вот огромное багрово-черное облако поднялось над Ивановым «илом», а через несколько секунд докатилось и сюда, на взгорок, перекатистое эхо мощного взрыва…

Не оборачиваясь, Иван побрел на гул канонады, на север – там фронт. С каждым шагом все ближе к своим…

Вдруг он услышал похрустывание сухих веток, насторожился, вскинул пистолет, но тут же опустил его: сквозь кусты орешника на поляне заметил изможденного, оборванного мальчишку лет двенадцати, собиравшего хворост. Подождав еще с минуту и убедившись, что больше никого поблизости нет, тихо позвал:

– Поди-ка сюда…

Мальчик вздрогнул, уронил вязанку, переброшенную на бечевке через худенькое плечо.

– Да ты не бойся, свои…

– А я не пужачий, чего мне вас бояться-то? Чай, не ограбите…

Все сомнения паренька разом развеялись, как только он увидел шагнувшего к нему из кустов советского командира.

– Дяденька, дак вы наш? – не веря своим глазам, переспросил мальчик.

– Как видишь, – спокойно ответил Алимкин. – Ты помог бы мне к линии фронта пробраться! Знаешь, как?

– А то не знаю. Пройдем по старым оврагам через два леса в сторону Ракитного. На Томаровку нельзя. Далеко, видать, туда немцы зашли. А со стороны Ракитного уж и пулеметы слышно как строчат. – И вдруг спросил: – Дяденька военный, а вы кто будете?

– Беда случилась. На самолете подбили.

Алимкин теперь хорошо разглядел паренька. Синяя застиранная рубаха, короткие штаны в заплатах. На сером, землистом лице пролегли глубокие не по годам морщины. Заметил и то, что у мальчишки не было кисти на левой руке.

– А наши-то скоро придут, дяденька летчик? – большие глаза пацана нацелились прямо в лицо Ивана. И было в этих глазах столько боли и нетерпения, что Иван поневоле отвел взгляд в сторону, кивнул:

– Теперь скоро, парень, скоро…

– Ладно, подождем, – деловито согласился мальчик. – Однако тут опасно, дорога рядом. Пойдемте в лисьи копи, там до вечера и подождете. Я к вечеру приду, честное пионерское.

– А лисьи копи, что это?

– Раньше глину брали в овраге, ну а теперь ямы остались. Их там не перечесть. Да и кустов много – не найдут…

Ямы и впрямь оказались отличным укрытием.

– Спасибо, брат, – похвалил Иван мальчишку, устраиваясь поудобнее, – а как зовут тебя?

– Васькой. А вас как?

– Иван Николаевич. Зови просто дядей Ваней. Хорошо?

– Ага!

– А что это, брат, у тебя ладошки нету? Небось, запалы от гранат разряжал?

– Не-е, – протянул Вася. – Это Ганс с Прошкой мне так сделали.

– Как это «так сделали?» Какие еще Ганс с Прошкой?

– Прошка – это полицай местный. От Красной-то Армии улизнул, в погребе отсиделся. А фашисты пришли – он и грудь колесом. Я, говорит, от большевиков во как натерпелся. Хватит, говорит, не желаю! Ну, его в полицаи и обрядили.

– Да ты про руку свою скажи…

– К тому и веду, – не сплоховал Васятка. – Ты, дядя Иван, не торопи. Все одно раньше вечера нам отсюда не выбраться. Ну вот, вскорости этот Прошка отъелся на немецких харчах так, что мундир трещать стал и рожа вот-вот лопнет. Ну мы, пацаны, и давай его поддразнивать: «Прошка – большая ложка». Прослышал он про то, рассвирепел. Особливо меня возненавидел, потому как и батя мой, и старшой брат на фронте. Как увидит меня – сам не свой. Ага, кричит, попался, краснопузый! И кирпичом или камнем.

А тут ще сдружился Прошка с Гансом. Этот у немцев главный по харчам. Приедет на машине – и с Прошкой по дворам: «Матка, млеко! Матка, яйки». Все подчистую выгребают. А сами пьяные, гады.

Ну вот, пошел я как-то за хворостом и встретил их на опушке. Сидят на бугорке у дороги, гужуются награбленным. Увидел меня Прошка, вытер рукавом сальные губы и кличет: «Эй, краснопузый, ну-ка подь сюда, шоколаду немецкого дам». Делать нечего, подхожу. Сидят они с дружком пьяные, ухмыляются. Потом Прошка как рявкнет: «Беги, змееныш, считаю до трех!» – и затвором карабина – щелк. Тут и немец из кобуры пистолет достает и показывает рукой в сторону. Кричит: «Шнель!» Рванулся я что было сил, да далеко, видать, не убежал.

Алимкин пристально глядел на мальчика, не веря ушам своим.

– Так… Ну дальше-то что?

– Не помню. Очнулся в избе. Жарко, пить хочется, и руку ровно железом каленым прижигают. Глянул, а она полотенцем кровяным перетянута. Мать ревмя ревет. А рядом на койке дед Сидор, сосед, сидит, меня успокаивает: «Ты, – говорит, – Василий, в рубашке рожден. Был я неподалеку, траву косил. Слышу – выстрелы. Пригляделся, а они в тебя, сукины сыны, что ни есть натурально пуляют, словно по зайцу на охоте. А как ты упал – стали хохотать, та так, что фашист, который дружок Прошкин, в траву свалился и ногами задрыгал, подлец. Ну как отъехали – як тебе. Гляжу – рука отбита! Видно, пуля разрывная была. Делать нечего, перетянул руку шнурком, чтоб кровь остановить, натянул кожу да срезал косой осторожно, что осталось от ладони… Ничего, – говорит, – жить будешь, хоть и не работник ты теперь…»

– Ну я пойду, а то мамка заждалась. – Вася выбрался из ямы. – Ты, дядя Ваня, подожди меня, я вернусь, вот только хворост снесу…

Как только стемнело, мальчик возвратился к копям, тихо окликнул Ивана. Тот, осторожно раздвигая кусты, выбрался из укрытия, обнял парнишку за плечо.

– Молодец, Васятка, не обманул.

– Вас-то не обманул, а вот маманю перехитрил: сказал, что на сеновале спать буду… Вот возьмите хлеба да воды. Боле-то нечего…

Они шли часа два перелесками, глухими оврагами, в стороне от селений. Когда впереди и по сторонам стали раздаваться выстрелы, короткие пулеметные очереди, Василий остановился.

– Вот и фронт. Дальше мне нельзя. Не подумайте, что боюсь. Мать ждет. Вы, дядя Ваня, вправо не забирайте, там у них гарнизон есть. Левее старайтесь. Так вернее к нашим пройдете. Овраг там еще будет…

Иван обнял мальчишку. А тот, уткнувшись лицом в его гимнастерку, пропахшую потом и бензиновой гарью, прошептал:

– Приходите скорее, а то фашисты всех загубят.

– Обязательно придем, Вася, – твердо пообещал Иван. – Скоро придем!

* * *

19 июля. Погода нелетная: низкая облачность, видимость – пятьсот метров. Но приказ есть приказ. Он должен быть выполнен.

Георгий Дворников, чуть забрезжил рассвет, стартовал с аэродрома Солнцево. Самолеты дивизии были приведены в полную боевую готовность, с тем чтобы после уточнения дислокации фашистских танковых резервов под Борисовкой обрушить на них всю мощь своего огня и дать возможность войскам Воронежского фронта развивать наступление на Белгород.

Не долетая до Борисовки, Дворников уклонился вправо, чтобы выйти западнее города, в точку, где Алимкин обнаружил скопление техники. Кроме того, близ Борисовки находится вражеский пост воздушного наблюдения, который при появлении чужого самолета, тем более разведчика, немедленно поднимет истребители.

«Впрочем, – размышлял Дворников, внимательно осматриваясь по сторонам, – судя по всему, Алимкина атаковали именно над местом скопления техники или вблизи него… Значит, там барражировали истребители. Скорее всего, группировка имеет приданное истребительное прикрытие. А это уже хуже…»

– Наташа, что наблюдаешь? – запросил он стрелка.

– Пока все нормально, гансов не видать.

– Посматривай вниз. Что заметишь, докладывай. Минут пять еще пролетели молча. Мимо кабины ватными хлопьями скользили низкие облака. В их просветы просматривалась земля: перелески, мелкие переправы на извилистых степных речушках, редкая сетка узеньких проселочных дорог. И вдруг голос стрелка:

– Командир, пересекли большую дорогу. На обочинах местами видны следы танковых траков.

– Ага, молодец, Наташка, идем вправо и жмем вдоль дороги.

– А может, влево?..

– Нет, вправо, – твердо решил Дворников, закладывая крутой вираж. – Влево – упремся в переправу на Ворскле…

И вдруг Наташа выкрикнула:

– Танки в овраге, по курсу!

– Вижу, – отозвался Георгий, сдерживая волнение. – Теперь следи за воздухом. Теперь уж точно препожалуют «мессеры». Так просто разгуливать нам не дадут.

Дворников на высоте ста метров «змейкой» прошелся над пологим оврагом, присматриваясь к сгрудившимся на его дне стальным коробкам танков и штурмовых орудий, доложил на пункт наведения воздушной армии:

– «Вега»! Я «Байкал-седьмой»! Нахожусь в заданном районе, как слышите?

– Слышу отлично, – отозвалась «Вега», – доложите обстановку!

– Я «Байкал-седьмой»! Подтверждаю: объект в пятнадцати – двадцати километрах строго на запад от Борисовки, имеет ломаную линию с направлениями пять километров на запад и два – на юг. Обнаружено до четырехсот танков. Как поняли? Прием.

– «Байкал-седьмой», я «Вега». Вас отлично понял. Возвращайтесь. Конец связи!

Дворников заложил крутой вираж, разворачиваясь на север, двинув сектор газа вперед.

Но фашисты, поняв, что обнаружены и что теперь им терять нечего, открыли заградительный зенитный огонь. Эрликоновские дымчатые трассы сплошной стеной встали на пути «ила». «Только бы проскочить!» – с тревогой подумал Дворников, еще прибавляя газ и вводя самолет в пологое пикирование, надеясь пробиться сквозь огненный барьер.

Машину резко подбросило, завалив в левый крен. Он инстинктивно поймал выбитую сильным ударом ручку управления, с трудом выравнивая идущий теперь со скольжением самолет. Осмотрелся: в левой плоскости – два зияющих рваных отверстия. Крепко выругался, нажимая правую педаль, так как чувствовал, что элеронов на вывод уже не хватает. И тут же услышал тревожный голос Наташи:

– Командир! У нас разбит руль поворота! – И вслед за этим – как приговор судьбы: – С юга приближаются шесть «мессеров»!..

– Наташа, слушай меня, – сдавленным от напряжения голосом крикнул Дворников. – Патроны не экономь. Бей через киль – теперь жалеть нечего.

– Хорошо, – спокойно ответила Беликова. – Я с тобой, командир…

Самолет сильно кренило влево, и удержать его в горизонтальном полете удавалось, лишь полностью переложив ручку вправо. Мотор работал на предельном режиме, и стрелка температуры масла упрямо уперлась в красную, запретную черту.

Георгий чувствовал, как горячий пот заливает глаза. Но что задумали фашисты, почему не атакуют?

Два из шести «мессершмиттов» на повышенной скорости ушли вперед, а четыре, уравняв скорость, выстроились по паре у каждого крыла.

– Ишь, почетный эскорт устроили, гады! – зло процедил сквозь зубы Георгий и, резко ослабив ручку управления, вдруг юзом скользнул влево, стремительно надвигаясь на ближайший к нему «мессер» с бубновым тузом на тощем фюзеляже. Но тот, мгновенно среагировав, «вспух», поднявшись на несколько метров вверх, показав желтое брюхо, и вновь плавно опустился к левой консоли «горбатого».

«Мессер» был так близко, что сквозь остекление фонаря была хорошо видна самодовольная рожа фашиста с хрящеватым носом.

Враг нагло ухмылялся и, покачивая головой, показывал пальцем, затянутым в черную кожу перчатки, на разбитое крыло «ила». Затем поманил рукой.

– Видала, Наташка, нас фашист в гости приглашает, – невесело пошутил Жора и показал немцу увесистый кулак.

– Жаль, стрелять нельзя, – пожаловалась Наташа, – вышли они из зоны огня, не дотянуться…

– Ничего, сейчас зайдут с хвоста, ждать не заставят. Эх, жаль. Обоянь – вот она, рукой подать. Полпути протопали…

Наташа развернула пулемет до отказа вправо, полоснула очередью, но трассы прошли сзади «мессеров», изгибаясь по параболе.

Командир группы «мессеров», видно, подал команду – два истребителя, что ушли вперед, развернулись и пошли подбитому штурмовику в лоб, открыв огонь с дальней дистанции.

Дворниковым овладело чувство ярости: «Нашли легкую поживу, жлобы!» Он, напрягая все силы, с трудом приподнял нос своего «ила», стараясь вогнать пару надвигающихся с бешеной скоростью «мессеров» в прицел на бронестекле. Но те быстро, с саднящим душу поем промелькнули над его кабиной, уходя на боевой разворот для повторного захода.

«Бубновый туз» больше не улыбался. Он, погрозив Георгию пальцем, резко отвалил назад, уведя с собой три истребителя. Два «мессера» снова были впереди, готовые в любую минуту по команде «туза» ринуться в лобовую атаку.

Дворников попытался связаться с «Вегой», но ничего не получилось. Видно, вышла из строя бортовая радиостанция.

Развязка приближалась. Добить одинокий израненный штурмовик шестерке истребителей – разве это проблема? Но случилось невероятное…

Два «мессера» заходили снова в лоб, а четыре попарно – сзади. Наташа вела огонь длинными очередями, не подпуская врагов на близкую дистанцию. Дворников, заметив заходящую на него пару спереди, выверил положение самолета, тщательно прицелился и, подпустив фашистов поближе, ударил одновременно из всех четырех стволов – и не поверил глазам своим: один «мессершмитт» взорвался в воздухе, другой резко взмыл вверх и, потеряв скорость, в крутой спирали пошел к земле.

Преследовавшие его сзади гитлеровцы были настолько потрясены увиденным, что некоторое время шли, не решаясь подойти к «заколдованному» штурмовику. Однако через несколько секунд придя в себя и поняв, что события принимают неожиданный оборот, немцы вновь с остервенением набросились на «ил», заходя поочередно в атаку. Но Беликова, строча длинными прицельными очередями, не подпускала их ближе ста пятидесяти метров. Тогда командир группы, понимая, что русскому экипажу удалось выиграть время, и вот-вот подоспеют на помощь «яки», с которыми шутки плохи, сам зашел в атаку и, маневрируя, все ближе подбирался к разбитому хвосту «ила». Вот он подошел совсем близко, так что уже хорошо видны масляные потеки на радиаторе, вороненые жерла пушек и пулеметов. Немец старается точно встать в кильватер, в узкое мертвое пространство, затененное килем. Но руль разбит, и Беликова, поймав в прицел своего «Березина» камуфлированное, хищно нацеленное тело «мессера», бьет длинной очередью, проводя поток разящего металла через киль своего же самолета. Куски срезанного киля со скрежетом срываются с самолета, на секунду закрывая собой «мессер». Наташа не сразу поняла, что случилось: фашистский самолет вдруг резко накренился, успев дать залп из пушки и пулеметов, но в следующее мгновение, нарвавшись, как видно, на жало пулеметной очереди, перевернулся и, показав бубновый туз на серо-сизом фюзеляже, круто вошел в пике, оставив рыжеватую полосу дыма.

Наташа проводила его растерянным взглядом, сама не веря, что все так получилось. Оставшиеся три самолета, израсходовав боекомплект, повернули на юг. Но прежде чем это произошло, они проводили наш самолет до самой посадки и прошли на бреющем вдоль капониров.

Ломовцев и Изотов, сидя в эмке, которая неслась полным ходом к посадочной полосе, с волнением вглядывались в небо, где с большим креном, скользя на крыло, заходил на посадку изуродованный «ил».

– Крепко досталось Георгию, а дело сделал. Молодчина! – не скрывая гордости, сказал комиссар.

Комполка перевел сердитый взгляд в сторону уходящих «мессеров», зло сплюнул.

– Теперь жди, принесут «юнкерсов» на хвосте! – обернулся к комиссару: – Ты, Владимир Иванович, сразу же, как вернемся в штаб, бей тревогу истребителям Калинина. Пусть прикроют вылет полка. Я встречу Витрука. Только что звонил, скоро будет. Говорит, если разведку провалим – сам полетит. – И помолчав, с обидой добавил: – А тебя, говорит, Ломовцев, стрелком посажу. Уж отвечать перед «хозяином», так вместе!

– Обойдется, – отозвался Изотов, не отрывая взгляда от самолета, который уже вышел из планирования и несся не в метре, а выше обычного над полосой. – Звонил в оперативный отдел из штаба дивизии, «Вега» передала точные координаты и данные группировки. Так что Жора наш сработал чисто.

– Ну, теперь мы на коне! – успокоился Ломовцев. – Жаль, лететь нельзя, – комполка кивнул на забинтованную руку. – Так что, комиссар, веди полк…

Вдруг оба замолчали, наблюдая, как Ил-2 грубо коснулся колесами земли, «скозлил» и, развернувшись боком, пошел по подмокшей от дождей полосе юзом.

– Видать, крепко Дворникова немцы потрепали, – покачал головой комиссар.

– Ничего, он им тоже веселую жизнь устроил, – озорно подмигнул батя.

* * *

Шофер подъехал к застывшему в конце полосы «илу». Дворников устало выбрался на крыло. Заметив Ломовцева и Изотова, спрыгнул на землю и, подойдя к командиру полка, доложил:

– Товарищ подполковник, задание выполнено. Данные Алимкина подтвердились. Район сосредоточения обследован и нанесен на планшет. Был атакован истребителями. Сбито три «мессершмитта».

– Хорошо, – широко улыбнулся Ломовцев и обнял Георгия. – Садись-ка с нами, махнем в штаб. Вот-вот должен прибыть комдив. Доложишь ему по всей форме…

И вдруг, словно опомнившись, удивленно переспросил:

– Постой, как это – три «мессера»? Не многовато ли?

– Нет, в самый раз, – устало улыбнулся Георгий. – Два – я и один – Беликова.

Ломовцев и Изотов обернулись к самолету. Наташа стояла на крыле, подставив разгоряченное лицо ветру. Внизу ее терпеливо ожидали оружейник Котов, механик Данилыч и моторист Цыбуленко.

Изотов обернулся к Дворникову.

– Вот ведь дело какое, любят ее, как сестру родную.

– Уважают, – деловито поддержал его комполка, – славная девчина. К ордену ее представить и в звании надо бы повысить. Так ведь, Владимир Иванович? Да и Дворников в старших сержантах засиделся… Ну ладно, сынки, в путь! С доброй вестью едем!

Эмка скрылась за курганом. Ребята помогли Наташе сойти с крыла, наперебой стали расспрашивать, что да как.

Беднов тут же цыкнул на них.

– Ну чего пристали? Не видите, устал человек. Марш за тягачом, живо! Понимать должны – самолет на полосе!

* * *

Ребята нехотя отправились в БАО – батальон аэродромного обслуживания.

– Ты отдохни, Наташенька, – ласково сказал Данилыч, – а я тут пока по делу кое-что…

Наташа повалилась в горьковато-пряную траву, подложив под голову парашют, и, не мигая, стала глядеть в высокое сизое небо. По усталому телу разлилась такая истома, что, казалось, вовек не подняться. Стучало в висках. Где-то рядом в траве отчаянно стрекотал кузнечик. Наташа, прикрыв глаза, счастливо улыбнулась: жизнь…

Данилыч обошел самолет, осторожно, словно боясь причинить боль, ощупывал заскорузлыми пальцами рваные раны на фюзеляже и стабилизаторе. С удивлением и даже опаской покосился на срезанный киль, вдребезги разбитое левое крыло. Вздохнул и сказал, как говорят другу в беде:

– Вот и отлетался ты, «илюха», но свое дело сделал. Не горюй, брат. Война…

Он не заметил, как скупая слеза скатилась по щеке, упав на комбинезон, где, казалось, от масла и пота ей уже не было места.

– Наташа, – обратился Данилыч к Беликовой, – как же вы изловчились дотянуть, уж тут и летать вроде бы нечему?

– А талисман помнишь? Наш алый талисман? Вот он, Данилыч, и помог.

Беликова вытащила из нагрудного кармана алую пластинку со звездочкой, прислонила ее к щеке.

– Да ну? – удивленно протянул Беднов.

– Еще как! – серьезно заверила Наташа. – Да ты сам прикинь, Данилыч: если, скажем, вера в бога – это религия. А вера в победу? Совсем другое дело!

– Вроде так, – согласился Беднов. И вдруг, вспомнив о чем-то чрезвычайно важном, сокрушенно развел руками: – Да что ж это я молчу, старый черт! Тут такое дело – Алимкин-то вернулся. Сегодня утром и пришел.

– Ой, правда? Данилыч, родной! Наташа крепко обняла Беднова.

– Правда, дочка, такими вещами не шутят. Письмо от твоего отца я просил – не дал. Сам, говорит, передам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю