Текст книги "Алый талисман"

Автор книги: Евгений Подольный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

На самой окраине Борисовки Дворников дал полный газ, бросил самолет в пикирование, вгоняя в прицел центральный понтон с танком на нем.

Мысль работала четко: «Закрыть бронешторки кабины и радиатора. Так… Предохранительный колпак – долой! Вот она, кнопка пуска эрэсов… Еще чуть-чуть…»

Черные шапки разрывов густо замельтешили вокруг кабины: «Только бы успеть!» Понтон, словно вспухая, расползается в прицеле.

Огненные хвосты ракет, обгоняя самолет, устремляются к переправе. И тут же «ил» несколько раз кряду подбрасывает, резкий металлический скрежет, перекрывая гул мотора, бьет в уши. «Неужели конец!» Но нет, машина послушно выходит из пологого пикирования, вновь ввинчиваясь в боевой разворот. Георгий чувствует, как горячий пот заливает глаза. Зубы сжаты до боли, трудно дышать.

Откуда-то издалека доносится до слуха Дворникова: «Попали!» – и он догадывается: это Наташа!

Теперь самолет заходит вдоль переправы. Высота – метров сто пятьдесят. Центральный понтон стоит ребром, дымится. Танка на нем – как не бывало.

Вновь перекрестие прицела ложится на понтон. Только теперь на крайний, так, чтобы серия бомб легла по оси переправы. И вновь огненные трассы эрликонов зловеще поднимаются навстречу, мелькают рядом с кабиной.

Как медленно тянутся секунды… Пора… Георгий два раза нажимает кнопку сброса бомб и со скольжением резко уходит в сторону, затем почти у самой земли разворачивается на север…

Дворникова все нет и нет. Алимкин пристально вглядывался в далекую черту горизонта, откуда должны были прилететь Георгий и Наташа. Глянул на часы – по времени горючее уже вышло. У пустого капонира лицом на юг стояли Цыбуленко, Котов и Беднов.

Алимкин перевел взгляд на свою машину. Машинально считал пробоины под центропланом, и тут, к своему удивлению, услышал ритмичный перестук каблуков. Обернулся. Стрелок Алексей Рыжов, весельчак и балагур, держась за кромку кабины, с дьявольской легкостью выбивал чечетку на центроплане.

 
Горка, петля, боевой разворот —
Бой с «мессершмиттом» наш «яшка» ведет…
 

– Что еще за штучки! – нахмурился Алимкин, но тут же, поняв причину такого непомерного веселья своего стрелка, сам просиял радостной улыбкой: с юго-запада на малой высоте летел «горбатый» – Ил-2. Над капониром «семерки» замелькали подбрасываемые вверх пилотки и фуражки.

Рыжов, безошибочно определив настроение своего командира, скатился с плоскости:

– Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить?

– Докладывайте, младший сержант, – принимая игру, великодушно разрешил Алимкин, настраиваясь на шутливый тон: такое ведь дело – вернулись друзья!

– Во-первых, – торжественно сообщил Алексей Рыжов, – поздравляю вас с присвоением очередного воинского звания лейтенанта. Во-вторых… – в цыганских глазах Алексея плясали бесенята.

– Ну, так что же во-вторых?

– А во-вторых, – Рыжов перевел дух, – с награждением вас орденом Красного Знамени…

– Ты, друг, такими вещами не шути!

– Точно, товарищ командир. Представление сделано на вас, Карушина и Дворникова. Писарь Листовский по дружбе только что сообщил. Я еще ему целую пачку «Беломора» подарил за такую новость. Так что с вас причитается…

– За добрую весть спасибо! Только представление еще ничего не значит.

– Как это ничего не значит!

– Да ты чего губы-то надул? На, держи свой «Беломор». А это – еще пачку – твоему писарю. – И, направляясь к самолету Дворникова, весело погрозил пальцем:

– Учти, Алеха, взятки берешь!

* * *

«Семерка» зарулила в капонир. Георгий стащил с головы шлемофон, отстегнул привязные ремни и, откинувшись на бронеспинку, с минуту сидел неподвижно. Но увидев внизу Алимкина, оживился, пружинисто выбрался на крыло, сбросил парашют и, спрыгнув на землю, хлопнул по плечу улыбающегося друга:

– Привет землякам-тулякам!

– Что случилось, Жора? – с ходу спросил Алимкин.

– Обычное дело, – с досадой махнул рукой Дворников. – Уже над самой линией фронта перехватила нас четверка «фоккеров». Тут к нам на помощь пара наших «яков» подоспела. По красным кокам вижу – ребята из эскадрильи Калинина. Крепко они фрицев закрутили. Двоих связали боем, ну а два других не отстают, как гончие псы, в наш хвост вцепились. Чего только я ни делал, уж, кажется, ниже земли на метр шел. Думал: еще чуть – и полон рот земли. Спасибо, Наташка выручила.

Георгий, лукаво прищурившись, пристально посмотрел на Ивана, но тот не отвел взгляда, улыбнувшись, спросил:

– Ну чего ты? Дальше-то что было?

– Одного «фоккера», видно, она крепко зацепила. Задымил он и потянул на юг. Второй – за ним. Словом, молодчина!

Они оба посмотрели на заднюю кабину: Наташа, путаясь в лямках парашюта, выбиралась на центроплан. Ей деликатно помогали Цыбуленко и Котов.

– Вот это, Ваня, забота о человеке! – не без иронии констатировал Георгий и, обняв друга, вполголоса пропел:

 
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза…
 

– Да не голубые, а серые, – смущенно поправил его Иван.

– Ничего ты не понимаешь, Ваня: в солнечный день у нее глаза голубые, а в пасмурный – серые. Ты присмотрись получше.

Наташа, поддерживаемая мотористом и механиком, съехала с крыла и, почувствовав под ногами землю, выпрямилась. Ныла поясница, затекли ноги. Полтора напряженных часа, проведенных в тесной кабине, давали о себе знать.

– Умаялась, голубушка, – сочувственно вздохнул Беднов, – на-кась, молочка хлебни чуток.

Он осторожно, чтоб не расплескать, протянул девушке небольшую кринку с кислым молоком. И, видя ее удивленный взгляд, пояснил:

– Я тут у местных разжился. Да ты пей. Невелика корысть: на табачок сменял.

Наташа с удовольствием отпила несколько глотков и вернула кринку:

– Спасибо!

Беднов, многозначительно посмотрев на моториста и оружейника, сказал, солидно откашлявшись:

– Ну, Наталка, за спасибо вот тебе еще один, так сказать, подарочек. Только это уже не от меня, а от арийцев, – и вложил в ее руку кусок металла.

Она раскрыла ладонь. На ней лежала сплюснутая крупнокалиберная пуля.

– В твоей кабине нашли, – пояснил Данилыч. – Стало быть, от броневого листа срикошетила… – И переждав неловкое молчание, и пожалев, что показал пулю, которая явно предназначалась ей, поспешно выпалил:

– А то самое, что ты просила, я ведь сделал. Вот. Он протянул ей кусочек дюраля. На нем в центре была вырезана ровная, аккуратная звездочка.

Наташа отбросила пулю и, забыв о ней, улыбнулась, словно принимала из заскорузлых рук механика дорогую награду.

– А ведь не забыл, Данилыч, сделал.

– Да уж чего там… – опустил глаза Беднов. – Раз просила, значит, надо.

– Конечно, надо. Вот сегодня наш командир разбомбил переправу. Разве это не дело? По этому случаю и поставим звездочку. Краска есть?

– Имеется, – кивнул Беднов, осматриваясь по сторонам. – Принести, что ли?

– Тащи, Данилыч. А вы, ребята, – попросила Наташа Цыбуленко и Котова, – ставьте к капоту стремянку. Сейчас мы изобразим. – Беликова, озорно подмигнув парням, прищелкнула пальцами. – Да поживее, чего тут думать!

Дворников и Алимкин, присоединившись к группе летчиков и воздушных стрелков, неспешно пошли к штабу.

Георгий на ходу с беспокойством поглядывал в сторону своей «семерки», возле которой наблюдалось какое-то подозрительное движение.

– Разбалуют ее мои хлопцы окончательно. То фуражку вишен ей откуда-то приволокут, то кринку молока.

– Значит, любят. Чего же здесь плохого?

– Нет, Ваня, давай махнемся стрелками: ты мне своего Рыжова, а я тебе Наталью. Согласен?

– Да ведь передумаешь, – нарочито безразличным тоном бросил Алимкин. – А потом мой Алеха – это черт в хэбэ. От его чечеток да прибауток с ума спятишь.

– Ну и что? Веселье боевому духу сродни.

– Так мы с тобой не договоримся.

– И я так думаю. – Дворников нахмурил брови. – Ты только посмотри, что там происходит?

Алимкин увидел, как Беликова с помощью механиков взбирается по стремянке к капоту, и сразу все понял.

– Ну и что особенного? – пожал плечами Алимкин. – Небольшой ритуал: ставят звездочку на капоте. По-моему, это неплохо. Страна должна знать своих героев.

– Какую еще звездочку? Что мы – лучше других? А ну-ка, вернемся.

– Давай. – Иван чувствовал себя в какой-то степени соучастником происходящего. – А вообще-то ни командир, ни замполит в принципе не против. Так что ты напрасно волнуешься.

Дворников ему не ответил.

У самолета уже заметили, что командир решительно возвращается к машине. Стремянку от капота отставили. Все как ни в чем не бывало занимались каждый своим делом.

Дворников, коренастый и крепкий, подошел к Наташе вплотную, растерянно посмотрел на алую пластинку в ее руке, на маленькую яркую звездочку и тихо сказал:

– Зря ты, Наташка, честное слово. Мы ведь не лучше других.

– Ну и пусть, – упрямо ответила она, не поднимая головы. – Я, товарищ командир, агитатор эскадрильи и обязана пропагандировать наши боевые успехи. Замполит Изотов так и сказал мне. И вы поймите меня: с чего же начать, как не с нашего самолета.

Тонкая улыбка скользнула по губам Дворникова.

– Начните, товарищ агитатор, с самолета младшего лейтенанта Алимкина. Если, конечно, у вас хватит краски.

Наташа смущенно улыбнулась, искоса взглянула на Ивана:

– Так ведь он не из нашей эскадрильи, товарищ старший сержант.

– Ну, это дело поправимое. Ваня, дорогой, объясни, пожалуйста, агитатору Беликовой насчет обмена. Да пойдемте, нас ведь ждут…

Дворников подошел к механику Беднову, о чем-то потолковал с ним накоротке и, не возвращаясь к Наталье и Алимкину, быстро зашагал к штабу.

Иван подошел к Беликовой, осторожно коснулся плеча:

– Пойдем, Наташа, в самом деле, твой командир прав: опаздывать не годится. Ведь, говорят, сегодня на разборе будет сам комдив.

Она, едва поспевая за его широким шагом, исподволь поглядывала на его исхудалое обветренное лицо, насупленные белесые брови и темные запавшие глаза. Сколько раз эти глаза видели смерть…

– Ваня, ну что же это получается, – в сердцах пожаловалась она. – Какой из меня агитатор!

– Лучшая твоя агитация – боевые вылеты. А теперь организуй-ка самодеятельность. Хочешь, и я приму участие. Или попрошу Колю Савика. Вот кто артист – высший класс!

– Это можно, конечно, только я не об этом…

– Да не печалься ты о звездочках. Честно говоря, и я бы не разрешил тебе рисовать эти победные знаки на своем аэроплане. С него достаточно и того, что фашисты его прозвали «черной смертью». А чего стоит прозвище, что дали ему наши пехотинцы – «горбатый» – неутомимый трудяга войны? За почестями тоже, думаю, дело не станет. Вот увидишь, после войны поставят нашему «илье» золотой памятник. И нарисуют на его фюзеляже тысячи звезд – все, что он заслужил. Так что свою алую пластинку со звездочкой не выбрасывай. Она еще пригодится.

– Хорошо! – пообещала Наташа. – Пусть она будет нашим талисманом, нашей верой в победу. Верно ведь, Ваня?

– Алый талисман, – качнул головой Иван и даже остановился от неожиданности. – Совсем не плохо!

Полковник Витрук поднялся из-за массивного дубового стола, за которым сидели командир полка Ломовцев, замполит Изотов и заместитель командира приданного полка Попков. Переждав шумок разноголосицы, комдив оглядел летчиков, собравшихся в просторной штабной комнате. Все разом притихли.

– Друзья, – начал полковник глуховатым голосом, – мы с вами били врага под Москвой. Громили фашистскую нечисть в Сталинграде. Теперь здесь, на южном фасе Курской дуги, многое будет зависеть от нас, штурмовиков. Вместе с танкистами и противотанковой артиллерией нам надлежит насмерть встать против армады танков, которые, по данным разведки, в ближайшее время обрушатся на позиции шестой армии генерала Чистякова. Всем быть в повышенной боеготовности. – Витрук выдержал паузу, словно отыскивая кого-то, и продолжал: – Ну что, братцы, выдюжим? – И сам же ответил: – Иного пути у нас нет – или умереть, или победить. – И обратился к Попкову: – Ну-ка, Виталий Иванович, какие твои предложения по прикрытию?

Майор Попков встал, откашлялся:

– Та-ак… Задача истребителями, товарищ полковник, уяснена и отработана. Прикрывать штурмовиков будут три группы. Первая очищает небо на подходе «илов» к цели. Вторая, ударная, связывает боем истребители противника, предназначенные для нанесения главного удара по штурмовикам. Третья группа – непосредственного прикрытия. Кроме того, товарищ полковник, ближе к линии фронта наши действия будет поддерживать сто двадцать девятый иап с аэродрома Грушки, что под Прохоровкой… У меня все, товарищ полковник.

Витрук поморщился:

– Так уж и все?

– Да вроде, товарищ комдив…

– Тогда послушайте… Немцы меняют тактику ввиду численного превосходства нашей авиации. Приемы их весьма эффективны, и это следует учитывать…

Летчики зашевелились, стараясь запомнить каждое слово.

– Так вот что я вам хочу сказать, – продолжал Витрук. – Не выделяя специальных истребительных групп для прикрытия танков, фашисты защищают их с воздуха методом «свободной охоты». В это же время усиленные патрули истребителей группами до двадцати самолетов барражируют над полем боя. Как только показываются наши «илы», вражеские истребители по соответствующему сигналу немедленно появляются в опасном районе. Часто вызов по радио передает специальный офицер, находящийся над полем боя на «фоккере» или «хейнкеле». Бывает и так: над полем боя барражирует пара «мессершмиттов». Заметив появление наших штурмовиков, немцы выпускают цветные ракеты в направлении приближающихся «илов», предупреждая своих танкистов об опасности и вызывая ударную группу истребителей. Заметьте: это экономит силы, так как фашисты двумя-тремя парами могут вести контроль на предполагаемом участке движения штурмовиков. И еще учтите, Виталий Иванович, – обратился он к майору Попкову, – дело будет жаркое, так что на случай преследования «илов», возвращающихся из боя, обеспечьте спецрубежи отсечения свежими нарядами истребителей.

– Есть обеспечить! – отозвался Попков. – Штурмовиков в обиду не дадим, товарищ полковник!

– Да знаю… Так, а что нам скажет майор Ломовцев?

Командир 167-го ШАП доложил о количестве готовых к вылету самолетов, о молодых летчиках, введенных в строй, удачных боевых вылетах последних дней.

– Молодцы, вижу, воевать научились, – сдержанно похвалил Витрук, поднимаясь с места. – Командующий генерал Красовский передает вам благодарность и боевой привет. Он уверен, что гвардейцы сто шестьдесят седьмого не подведут!

Все встали.

– Вы свободны, товарищи! – объявил комдив. – Комэсков прошу остаться.

Изотов предупреждающе поднял руку:

– Внимание! После обеда построение всего полка. Будет митинг. И чтоб глядеть соколами!

Когда все вышли, к столу подошли комэски Гарин, Сиполс, Сморчков и представились комдиву.

– Прошу садиться, – жестом указал Витрук, – разговор будет коротким. – Посмотрел на часы. – Ведь надо еще побывать в соседних полках.

Витрук на минуту задумался, взгляд остановился на карте, разложенной на столе, где красным карандашом с нажимом было обведено слово Белгород.

– Значит, так. – Лицо комдива вновь ожило. – По данным оперативной разведки, враг должен начать наступление третьего – пятого июля. Все самолеты привести в повышенную боевую готовность. Противник на нашем участке фронта располагает силами до семисот танков, среди которых большое число сверхмощных, типа «тигр» и «пантера», а также штурмовых орудий «фердинанд». Кроме того, здесь безусловно будет сильное зенитное прикрытие на бронетранспортерах. Так что «илы» необходимо заранее обеспечить всеми средствами поражения. Наша большая ставка – на противотанковые бомбы. Часть самолетов снарядить фугасными и осколочными бомбами и эрэсами для нанесения упреждающего удара по аэродромам противника…

Командование нашей воздушной армии особенно обеспокоено наличием крупной танковой группы «Кампф» в тылу четвертой танковой армии Гота. Точное местонахождение этой группы неизвестно. Предположительно – где-то южнее Белгорода. Так что вам надлежит обеспечить постоянную воздушную разведку. Лучше всего, чтоб не привлекать внимание противника, вести ее одиночными самолетами. Эти данные будут чрезвычайно важны в интересах не только воздушной армии, но и фронта.

Далее – обеспечить бесперебойную связь. Учтите, что все пароли и позывные меняются. Их вам вскоре сообщат. Еще раз напоминаю: данные разведки по передвижению группы «Кампф» чрезвычайно важны. Все ясно?

– Так точно, – за всех ответил Ломовцев. – Разведку обеспечим.

– Ну что же, как говорится, да будет сталь крепка! – Витрук решительно поднялся, пожал всем руки и быстро вышел на улицу.

ВЕГА – ЗВЕЗДА НАДЕЖДЫ

На опушке светлой березовой рощицы, вплотную примыкающей к летному полю, замер строй-каре перед знаменем полка. В центре, на помосте из досок, выложенном на кузовах двух трехтонок ЗИС-5, стоят командир, комиссар и офицеры штаба. Майор Изотов выступил вперед, снял с головы пилотку и зажал ее в кулаке. Глаза его, обычно мягкие и задумчивые, сейчас посуровели:

– Настал наш час! – звенел голос замполита. – Взбешенный враг накопил большие силы. Не сегодня-завтра он обрушит их на нас. Но мы, гвардейцы, верные сыны Родины, выстоим! Выстоим и сокрушим врага! Клянемся же перед этим боевым знаменем, обагренным кровью наших товарищей, не посрамить гвардейской чести!

– Клянемся! – глухим рокотом пронеслось по рядам.

Алело на ветру знамя. В суровом молчании стоял строй. Один за другим на помост поднимались летчики и техники дивизии Витрука. Речи их были горячи и коротки.

– Если у меня в бою кончатся снаряды – снижусь на бреющий, буду рубить фашистскую нечисть винтом!..

– Фашисты казнили у меня жену и дочь. Я техник и не могу летать. Но не щадя себя, буду днем и ночью готовить к боям самолеты, а вы, крылатые друзья мои, отомстите за зверски замученных… За все беды и горе, что принесли изверги нашему народу! Отомстите!..

После митинга все расселись, образовав полукруг у помоста. Там теперь наскоро сооружалась импровизированная сцена. Подходили артисты.

Все с интересом поглядывали в сторону наспех вздетого на проволочный каркас матерчатого занавеса.

– Сейчас, Жора, твои актеры покажут класс! – Алимкин скосил насмешливый взгляд на Дворникова, Они сидели плечом к плечу у старой развесистой березы.

– Ну и покажут, а что? – спокойно парировал Георгий, а мысли его были там, у самолета: «Левую пушку уже дважды заедало…»

Рядом грузно подсел механик Беднов и шепотом доложил:

– Все в порядке, командир. Аэроплан заправлен, боекомплект полностью, мотор работает, как пчелка!

– А левая пушка?

– А что пушка? Работает, как часы. Ее Котов всю перебрал, опробовал.

– Да не казни ты его, – вступился Алимкин. – Механик у тебя мировой. Мне бы такого.

– Механик что надо! – не без гордости согласился Дворников. – Одно слово – Данилыч! – и дружески положил ему руку на плечо.

Приободренный командирской похвалой, Беднов доверительно сообщил:

– А ведь сейчас наши будут выступать, Федя с Ванюшкой. Это Наташа их сагитировала.

Данилыч с лукавой улыбкой покосился на Алимкина, но тот зорко вглядывался в даль, настороженно вытянув шею.

Дворников и Беднов посмотрели в ту сторону, куда глядел Алимкин. Два истребителя кружили над аэродромом. Один, выпустив щитки, явно шел на посадку, другой с превышением ходил змейкой над первым, и только когда первый колесами коснулся полосы, взревев двигателем, бреющим ушел на юг.

– Подбили, – безошибочно определил Георгий. Теперь, в конце пробега, когда полоса под углом

почти вплотную подходила к собравшимся, всем хорошо был виден «як» с желтой цифрой «16» и двумя рядами звездочек на фюзеляже. Летчик, как видно, из асов. Но война есть война: хвост у истребителя был разбит.

– Видно, в крутом деле побывали, – вздохнул Данилыч. – Ничего, подлечим!

Беднов, кряхтя, поднялся, бросил завистливый взгляд на сцену, где уже, подергиваясь, раздвигался занавес, и, махнув рукой, побежал к замершему в конце полосы «яку».

Между тем занавес раскрылся, и перед оживленной аудиторией предстал Федор Котов. Слегка заикаясь, он торжественно объявил:

– Пан-то-ни-мия! – и, отдышавшись, пояснил: – В общем, сцена такая, о том, как ганс шел «нах остен» и что из этого получилось. В роли ганса выступает моторист Иван Цыбуленко. – И, поклонившись дружно аплодирующей публике, пригласил: – Ваня, давай!

Раздался бодрый марш, и под одобрительные возгласы публики из-за кулисы показалось действительно нечто гансоподобное. Иван был облачен в длинную шинель с белыми, сплетенными из парашютной стропы погонами. На голове – фуражка с наклеенной из черной бумаги высоченной тульей и белой жестяной кокардой. Цыбуленко, картинно выпятив грудь и печатая по-гусиному шаг, направился вдоль сцены. Федор презрительно-учтиво поддерживал его под локоть, с усердием декламируя при этом строчки из «письма в фатерлянд»:

 
Милая Ама́ли,
Крошечка Ама́ли,
Мы войны подобной
В жизни не видали:
Легкие победы,
Сытные обеды…
 

При последних словах Иван достал из-под мышки кусок хлеба и, строя в сторону смеющихся зрителей зверские гримасы, стал вонзать в горбушку зубы, всем видом показывая, что обеды действительно сытные.

Алимкин, улыбаясь, подтолкнул локтем хмурого Дворникова:

– Молодцы твои ребята, ей богу. Дают жизни!

– Только в моем экипаже Гансов не хватало!

Шествие из-за противоположной кулисы, как и следовало ожидать, было весьма мрачным для «фашиста». Согбенный артист, опираясь на палку, еле волочил ноги. Голова его была повязана куском одеяла так, что торчали лишь нос та тулья фуражки. От неловкого хождения он то и дело наступал на пристегнутый булавками низ шинели и, наконец, запутавшись в ней окончательно, со словами «Вот гадство!» повалился на помост. Федя, перекрывая гомон и хохот, бодро закончил:

 
Милая Ама́ли,
Добрая Ама́ли,
Нам здесь рус зольдатен
Шею наломали!
 

Занавес мигом задернулся. Алимкин, покатываясь от смеха, вытирал слезы. Дворников с трудом выдавил:

– Вот черти!..

Затем на помост вышли два боевых друга – летчик младший лейтенант Николай Савик и его стрелок ефрейтор Алеша Кондратюк. Командир развернул мехи баяна, и над розовой в лучах заходящего солнца березовой рощицей расплескалась знакомая, берущая за душу мелодия. Два молодых звонких голоса бережно и неспешно затянули:

 
С берез не слышен, невесом,
Слетает желтый лист…
 

– Вот это другое дело, – вздохнул Дворников и, подперев широкоскулое лицо, мечтательно задумался.

– Жора, а какие у нас под Тулой березовые рощи, помнишь? – тихо, словно боясь спугнуть песню, спросил Алимкин.

Георгий молча кивнул.

А песня крепла, набирала силу. И, казалось, из самой ее нежности рождалась непонятная, необъяснимая мощь:

 
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светит в трудный час,
А коль придется в землю лечь —
Так это ж только раз…
Но пусть и смерть в огне, в дыму
Бойца не устрашит,
И, что положено кому,
Пусть каждый совершит.
 

Смолк последний аккорд, а мелодия еще жила в золотистом, насквозь пронизанном солнцем воздухе. Бойцы задумались, припоминая самое сокровенное, дорогое.

* * *

После ужина Данилыч привел в эскадрильский домик севшего на вынужденную летчика. Он был среднего роста, темноволос, с добродушным курносым лицом. Новенькая щегольская американская куртка распахнута. На груди поблескивают два «боевика». Окинув веселым взглядом штурмовиков, он представился:

– Младший лейтенант Токаренко. Можно просто – Миша. – Но, заметив комэска Гарина, подтянулся, лихо козырнул: – Товарищ капитан, разрешите присутствовать? Мне бы только до утра. От своих отстал…

– Конечно, можно. Какими судьбами к нам?

– Сопровождали мы «Петляковых» – те бомбили переправу на Северском Донце, – ну и схлестнулись с «мессерами». Что-то они совсем озверели. Видно, крепко ганса начальство за промашки тузит. Оно, конечно, и у нас злости хоть отбавляй. Мы с Сережей Вышкиным крутились, как могли, а бомберов в обиду не дали. Двух «мессеров» я поджег, одного – Серега. Ну и гансы в долгу не остались, вон как начистили мне перья…

– Ничего, – подбодрил Токаренко комэск, – зато ваша взяла. А Вышкин, это тот, что тебя на посадке прикрывал?

– Он самый. Отличный парень. Мы с ним уже второй год в паре. Не хвалясь, скажу, с Серегой мне сам черт не страшен.

– Оно и видно, – с уважением согласился Данилыч.

– Вам, папаша, спасибо, – Токаренко поблагодарил Данилыча, поглядывая на Гарина, – отлично починили машину. Завтра с рассветом – к своим.

– Не волнуйся, Михаил, – успокоил гостя Гарин. – Твой друг доложит начальству в Грушках, как положено.

– А откуда… Откуда знаете, что в Грушках? – насторожился Токаренко.

– Знаем, – хитро улыбнулся капитан, – не лыком шиты. Номер у твоего «яка» желтый, а кок красный. Откуда ж тебе еще быть? – И серьезно пояснил: – Вы ведь нас не раз прикрывали. Так ведь?

– Так, – согласно кивнул пилот. И добродушно улыбнулся: – Так мы же побратимы! Ведь в вашей эскадрилье у «илов» тоже носы красные.

– Соловья баснями не кормят. Ему за двух «мессеров» положены две наркомовские стопки, – напомнил Алимкин, и выразительно поглядел на Гарина: мол, что скажет старший.

– Как исключение, можно, – подтвердил Гарин. – Только не две, а одну. Ему ведь в полет… – и посмотрел на часы. – Через час всем разойтись на отдых. Завтра с утра возможен боевой вылет…

Последнее слово комэск сказал с нажимом, подчеркнуто строго.

Все ждали этого дня. Знали, что вот-вот он наступит, день небывалого сражения. Недаром уже прошли сутки, как в полку нет вылетов, а самолеты все до одного в полной боевой готовности. Только когда придет этот день: завтра, послезавтра, через неделю?

Затем Гарин, стараясь разрядить обстановку, с лукавой улыбкой обратился к Алимкину:

– А ты что, Иван, к нам повадился? Небось, твой комэск тебя обыскался?

– Он Жору Дворникова любит. Земляки ведь, – в тон комэску пошутил Женя Дементьев и глянул на Беликову.

Все засмеялись. А Наташа покраснела и заступилась за своего командира:

– Если хороший человек, то почему бы его не любить? Верно ведь, товарищ капитан?

– Молодец, Наташенька, – похвалил ее Гарин за находчивость. – Земляк на фронте – все равно, что брат родной.

– Сейчас уйдем, – сказал Алимкин. – Вот только Рыжов что-нибудь споет для души…

Алексей, не зная куда деть руки, поглаживал обшарпанную гитару.

– Так-с, начпрод, сознавайся, что у тебя имеется в заначке кроме молока? – делая грозный вид, спросил Дворников у своего механика. – Угощай гостя, не то раскулачим!

Все знали, что Данилыч хоть и не курит, и не пьет, но про запас всегда кое-что имеет.

Беднов хлопотливо завозился и под всеобщие возгласы одобрения извлек из кармана комбинезона флягу; прищурив строгий глаз, отмерил в кружку и протянул ее Токаренко:

– За дружбу! – Михаил, не торопясь, выпил и подмигнул Рыжову:

– А ну давай, браток, для бодрости духа!

– Может быть, вы, товарищ младший лейтенант, споете что-нибудь нам свое, истребительское? – неуверенно попросил Алексей.

– Что ж, пожалуй, если не возражаете, – согласился Михаил Токаренко. Он взял гитару и, тряхнув головой, ударил по струнам.

 
Их восемь, нас двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
Серега, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
 
 
Я этот небесный квадрат не покину,
И цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг прикрывает мне спину,
А значит, и шансы равны…
 

Дверь распахнулась, и на пороге, прищурив глаза, показался Ломовцев. Рядом с ним ступил в освещенный проем двери Изотов.

– Спать пора, молодежь! – напомнил замполит, поправляя накинутую на сутуловатые плечи шинель. – На посиделках после войны насидимся!

– А гость откуда? – спросил батя, приглядываясь к Токаренко.

– Из Грушков, на вынужденную… Гость вскочил, приложил руку к пилотке:

– Младший лейтенант Токаренко Михаил Иванович, старший летчик сто двадцать девятого полка, – представился он.

– Из хозяйства Фигичева? Как же, знаю. Старичков ваших помню хорошо: Коля Гуляев, Иван Шпак, Миша Лусто. Так, что ли?

– Так точно, товарищ майор!

– Ну бывай, Михаил Иванович! – улыбнувшись, пожал ему руку Ломовцев. И, поглядев на часы, напомнил:

– Ну-ка, сынки, на отдых!

* * *

Они стояли рядом, лицом к лицу, на пологом холме возле аэродрома. Было тихо и тепло. Огромная черная чаша неба, усыпанная крупными звездами, опрокинулась над их головами.

– Странно, такая звездная ночь, а темень, хоть глаз коли. А у нас в Ленинграде сейчас белые ночи. После войны ты приедешь в Ленинград, и обязательно белой ночью мы выйдем на набережную Невы. Ты знаешь, как это хорошо!

– Не знаю, – серьезно сказал Иван, вглядываясь в лицо Наташи, на котором мягким блеском отсвечивали глаза. Он так хотел коснуться губами этих глаз! Но он не смеет этого сделать… Словно издалека доносится ее голос:

– Мы после войны обязательно встретимся. Обещай, что встретимся! И что приедешь ко мне в Ленинград. Почему ты молчишь?

– Все верно, Наташенька, – суховато кивнул Алимкин, чтобы не сказать больше ничего. Потому что через час будет пятое июля, а через четыре часа ему нужно быть в кабине штурмовика. Будет поднят по тревоге весь полк. Ему, как ведущему группы, это доподлинно известно. Каким-то шестым чувством он угадывал, что это будет началом величайшей битвы, из которой многим не суждено вернуться. И коль его черед, то пусть же самое святое и чистое чувство навсегда останется с ним. Так он решил.

– Может, я обидела тебя чем? Ты прости…

Наташа осторожно прикоснулась щекой к его груди.

– Нет, когда-нибудь я все тебе расскажу. Пойдем, Наташа, пора…

Он взял ее за руку, и она покорно сошла за ним с холма.

– Ваня, обожди, постой. Знаешь, что, давай обменяемся чем-нибудь. Это обязательно надо.

– Да, да, конечно, Наташа.

– Тогда возьми вот это.

Алимкин принял из ее рук фотокарточку.

– Что же дать тебе? – задумался Иван.

– А у меня есть. Помнишь, алый талисман? Считай, что ты его подарил мне.

– Хорошо, Наташа…

– И еще знаешь что, давай выберем нашу звезду.

– Ну, скажешь тоже – нашу…

Они запрокинули головы в небо, и Наташа указала рукой:

– Вон, видишь, созвездие Лиры. А самая яркая, голубая звезда в нем – это Вега. Пусть она и будет нашей. Хорошо?

– Вега – звезда надежды… Ну что ж, это, пожалуй, годится. А надежда у нас одна – победить.

– И выжить, – тихо добавила Наташа.

– И выжить, – согласился Алимкин.

* * *

Сегодня – уже третий по счету вылет. Иван Алимкин ведет свою группу к линии фронта. Слева шестерки Гарина, Сиполса, справа – восьмерка бати. Под крыло «ила» стремительно наплывает земля, изрытая окопами, ходами сообщений, противотанковыми рвами.

Это вторая линия нашей обороны. Первую массированным ударом танкового тарана фашистам удалось преодолеть и вплотную подойти к Яковлеву, которое сегодня, 5 июля, на рассвете было в десятке километров от переднего края.

Так же, как и в первых вылетах, Иван замечает на подходе новую волну танков. Их очень много. Такого еще не было. Странно и жутковато видеть, как в густой гряде пыли и гари, которые ощущаются даже здесь, в кабине, на наши позиции накатывается новый стальной вал «тигров» и «пантер». А что же там, в окопах?..