Текст книги "Чертова принцесса (СИ)"

Автор книги: Евгений Шепельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 2

ГЛАВА ВТОРАЯ (обманная)Грязные мерзкие негодяи*

Я не брал уроков актерского мастерства, но жизнь в этом мире – особенно первые годы, когда я прозябал в рабстве – научила меня прикидываться. Я знал – если перекосить рожу, например, приподнять мышцы одной части лица, тебя вряд ли узнают люди, с которыми ты знаком, скажем так, шапочно. Друзья, конечно, опознают, но на «Божьей благодати» друзей у меня, тьфу-тьфу, не было. А принц, слава всем богам Вселенной, не стал мне близким другом, хе-хе. Вандора стала… больше чем другом, но ее нет на «Благодати» и подавно.

Ну-ка, ребята… ну-ка, посмотрите. Я вижу как вы висите над волнами и ухмыляетесь, разглядывая, как я, повернувшись тылом к кораблю и приближающейся шлюпке, корчу рожи одна страшнее другой. Впечатляет, верно? Я – умею. Я – мастер на все руки. И на всю свою дурную физиономию. Девушки, не бойтесь! Особенно во-он та девушка, в голубой блузке с глубоким вырезом, которая сжимает в пальчиках с изящным вишневым маникюром Kindle, и еще та, худенькая, с конским хвостиком и круглыми очками – по виду ботанша, что держит смарт LG Optimus и шевелит губами в такт чтению. Ну, не стоит морщиться, моя красота ко мне вернется, и вы сможете меня расцеловать, хотя ваши губы бесплотны и пройдут внутрь меня… Ну-ка, скорчим левую часть лица. Не правда ли, красавец?

***

Палуба флагмана казалась необъятной, грандиозные наборные мачты превращали людей в карликов. Подвязанные паруса в дебрях такелажа выглядели купами грузных облаков; закатное солнце сообщило им легкий, едва заметный золотисто-желтый оттенок. Пахло смолой, свежеструганным деревом, пенькой и какими-то восточными пряностями. И куда бы не падал мой взгляд, «Божья благодать» сверкала девственной чистотой, словно ее только что, вот прямо только что выстирали со щелоком. Идиллию портило лишь то, что с фок-мачты продолжали уплывать в небо копотные дымовые знаки.

Спасенным поднесли по кружке прохладной воды. Загорелые матросы в форменной одежде (белые рубахи и штаны по колено, на головах тканевые шапочки) черпали ее из медного бака, который затем поставили рядом – мол, пейте, сколько влезет. Вода – не пища, к которой после вынужденной голодовки нужно приучать себя постепенно, так что я напился вдоволь.

После нескольких дней на плоту странно было ощущать под ногами надежную твердь. Запахнув на груди дурнопахнущую робу, которой прикрыл свои шрамы, я оперся о поручень из резного красного дерева; третью кружку воды пил медленно, смакуя каждый глоток.

Безгласный Мака, святой анахорет из Перикелы, скорбный зубной болью, напившись, сел у борта, опустив углы губ; старику не было нужды прикидываться больным.

Я старался держаться как можно естественней перед взорами толпы матросов и солдат в небесно-голубых мундирах. Добавив во взгляд изумления, рассматривал флагман, благо мой рост позволял возвышаться над головами большинства смертных.

Так... Так-так-так… Гребные палубы скрыты под настилом. Трюмные люки распахнуты, однако тяжелого запаха, особой приметы галер, где гребцами выступают прикованные к месту рабы, нет. Значит, на весла принц усадил солдат либо матросов. Чистюля или гуманист? Наверное, чистюля-гуманист, помешанный на порядке. Что там Вандора о нем говорила? Надо бы поднапрячься и вспомнить, порой от мелочей зависит жизнь...

На корме и вдоль фальшборта (корабль недавно участвовал в бою, это видно по пятнам свежей краски и многочисленным заплатам) через равные промежутки располагаются метательные машины, похожие на скелеты сказочных тварей. Конструкции настолько хитрые, что жрецы Шарнаха, держи он власть в Фалгонаре, давно сгноили бы их изобретателя в своих криптах. Вблизи от одной такой машины свалены в кучу инструменты духового оркестра. Ну и ну! Принц собирается встречать свою невесту под звуки музыки!

Я поежился. Где уж теперь...

У этого странного судна, плода скрещивания парусника и триремы, имелось настоящее рулевое колесо, установленное на самой верхотуре многоэтажной кормовой надстройки. Управляли им сразу несколько матросов, а уж какой длины штуртрос ему полагался, этого я даже не мог представить.

Я принялся за третью кружку воды, когда послышался шум, толпа раздалась, и вперед выступил сухой и подтянутый господин, одетый в коричневато-красный мундир, застегнутый на серебряные пуговицы до самого горла. Сгоряча я принял его за принца и чуть не распустил рожу, но спохватился: Тендалу было лет на тридцать меньше, да и лысиной, правда, с аккуратно зачесанными на нее прядями пегих волос, принц вряд ли располагал.

За плечами господина виднелись двое офицеров помоложе, как и он, одетые в более чем скромные, без мишурного блеска мундиры, и тоже без париков, ношение каковых в Фалгонаре отчего-то считалось дурным тоном.

И еще кто-то был позади толпы матросов – приземистая фигура, я не мог ее разглядеть толком, видел только рыжую, как буханка хлеба, макушку. Странно, что обратил внимание именно на эту фигуру – может, потому, что она была без матросской шапочки… Может, потому, что с ее стороны донесся странный терпкий запах – знакомый мне почему-то…

Пару мгновений сухой господин, сощурив глаза, разглядывал найденышей. Затем поправил малиновую перевязь (в другой руке он держал широкополую шляпу), на которой в посеребренных ножнах висел кортик, и с легким поклоном отрекомендовался:

– Вэйнард Стерамон.

Он не прибавил: «капитан» или «адмирал», видимо, это казалось ему само собой разумеющимся.

Не дожидаясь расспросов, я, глядя на Стерамона в упор честными глазами, начал с жаром скармливать ему ту же сказочку, которой успел попотчевать матросов шлюпки.

– Я плехо! Отчэнь плехо гаварить на языка арвест! Моя знать только селистианский диалекта Перикелы! Моя Сундаго, мы паломника по Фалгонара святые места великий бог Уреш! Это Мака, безгрешный отшельник из Перикелы тоже! Он не глухо, немо! Сорок лет немо во славу Уреш в пещере, забыть все слова, забыть семья, жена, дети, искать просветления! Мы плыть корабля! Быть безобразный шторм! – Я изобразил валы размашистыми движениями рук. – Быть караш! Ба-ах! Бу-у-ух! Все погибай кроме нас! Мы делай плот, а вы нас выручай милость Уреш! Ой, благодарю-спасибо, господин!

Подпустив слезу к финальным словам, я едва удержался, чтобы не расплакаться. Кинулся в ноги Стерамону и несколько раз лбом извлек из палубы глухие звуки. Затем поднял голову и посмотрел на Стерамона взглядом преданного пса.

Губы капитана изогнулись: поди разбери, полуулыбка это или сдержанная гримаса презрения. Тонкая рука скользнула в широкий накладной карман мундира: зажав между пальцами вышитый батистовый платок, Стерамон поднес к лицу его край.

Ага, от меня попахивает олифой, да еще, наверное, от нас обоих несет устричной вонью. Тем лучше! Я вскочил. Где же принц? Вся моя маскировка – только ради его прекрасных глаз. Если дело выгорит и он меня не узнает – женюсь на Вандоре, небом клянусь!

Стерамон кашлянул.

– Вы плыли… на купеческом судне?

– Мала денег! – откликнулся я. – Купца, купца! Жмотный купца быть! Мы зашибать места рядом с курятник! Скверный запах, да! Шкипера – упырь жадный! Я лепетать – святой Мака и в таком месте быть добро, но надо понимать, кого везешь! Но он в Уреша – нет, он верить в Шахнар! За это Уреш его карать! – Открыв прихваченный с плота рундук, я поднял волну угольной пыли и выволок кастрюльку, кружку, нож и моток парусины: – Все наследство корабля! Моя честный, чужого не брать! Шкипер тоже плавать мертвый, утоп, я его с собой брать, чтобы закопать земля, за плотом на веревка тянуть. Ой, зря! Зубастый рыба плыть – физитер называться! Ам-ам капитана! Ой, я плакать и убиваться! А святой Мака, – я показал на Франнога, который натурально выпучил глаза от моих речей, – молиться за его душа. Только нога физитер оставил – мы ее в море похоронить! Шкипер иметь на ноге три пальца – еще раньше рыбы отъесть!

Капитан прервал меня скупым жестом:

– Старик болен?

Аргх! Как бы не переиграть: с этого лощеного станется ссадить нас туда же, откуда подобрал, если решит, что мы носители какой-нибудь хвори! Но где же принц?

– Только зуба!

Стерамон двумя пальцами похлопал себя по впалой, чисто выбритой щеке:

– У него болит зуб?

– О да, зуба! Ой, болит! Плохой еда корабля! А вообще не больна, устала: пить, жрать нету... Три дня в море плыть! А моя Сундаго совсем здоровый, только жрать охота! – Я, не раздумывая, снова попытался пробить палубу лбом. – Моя работать за наша проезда! Моя сильный! Благодарю-спасибо, господин!

Я вскочил и сделал вид, что хочу обнять капитана.

Стерамон попятился. Офицеры ухмылялись за его спиной. Со стороны рыжей макушки раздался звук, похожий на сдержанный смешок. Я приподнялся на цыпочки: ну кто же это там? Почему не могу разглядеть? Где принц, едри его коромыслом?

– Моя еще знает песни и танцевать! – Я хлопнул в ладоши. – Фокусы, смешные загадки! Что такое: зеленое, полосатое и квадратное лежит под кроватью... А? Не-ет! Не ночной горшка! Это арбуза! Арбуза! А квадратное – чтобы не выкатилось! Ах-ха-ха-ха-ха!

Капитан осек меня резким жестом:

– Довольно глупостей, Сундаго! Как называлось ваше судно?

– Корабля... – Я наморщил слегка ушибленный лоб, изображая непосильную работу мысли, при этом не забывая удерживать искаженной левую часть лица, – а такие вещи мне легко удавались. – Ы-ы-ы... Иметь звание... Моя не читать, не уметь, но капитан говорить – «Печальный дракона»! Да-да, «Печальный дракона»!

– Парусник?

– Что?

– Вы шли на веслах или под парусами?

– А-а, весла – нет, паруса!

– Сколько мачт?

– Мачта? – Я в великом раздумье растопырил пятерню. – Быть одна, – я показал Стерамону два пальца. – И на носу такой долгий штуковина, шкипера называть... «говенный бушприт»! Это мачта? Нет? Шкипера злой человек, браниться... Уреш его карать!

Со стороны фигуры снова раздался смешок: эдакая смесь презрения и удовольствия, мол – ну-ну, родной, развлеки меня дальше. Не-ет, это не принц – у того светлые, но не рыжие волосы. Впрочем – а вдруг перекрасил?

Стерамон спрятал платок, отступая на шаг.

– Вы не встречали на пути другой селистианский парусник? Две мачты, – он показал мне три пальца, – вот столько вместе с бушпритом. Называется... – он помедлил, – «Выстрел»!

Я не шелохнулся. Краем глаза уловил: кажется, чуть вздрогнул Франног.

– Нет, господина! Вода – пустыня все время! Сперва ветер, потом штиль долго, а потом налетать ураган: бу-ух! Ба-ах! Все погибай кроме нас! А нас выручай милость Уреш! Ой, благодарю-спасибо, господин! Хочу песня в вашу честь!

На лицо Стерамона набежала тень. Его взгляд сместился за мое плечо.

– Боцман! Олуха на бак, выдать мыло, щетку, комплект формы по росту. Затем приставить к работе потяжелей и попроще... Посадить на весла. – Короткий взгляд на меня. – Расплатишься работой. Только учти, мы не скоро попадем в Фалгонар.

– Ой, благодарю-спасибо! Ой, радость-радость! Ой, моя хотеть танец в вашу честь!

– Только без танцев, Сундаго!.. И без песен.

Уреш! Нам удалось проскользнуть! А уж как я опасался длительных расспросов! Да принц и его свита нами даже не заинтересовались! Хо-хо, значит, зряшным оказался Франногов маскарад!

– А старика – немедленно в лазарет! – Нахлобучив шляпу, Стерамон переплел пальцы рук и с хрустом их выгнул. – Я сам его осмотрю. Лейтенант Тиджо, не сочтите за труд передать лекарям мой приказ: пускай прокипятят клещи!

Вопль старого кудесника был слышен, наверное, и на Меркхаре. Несчастного схватили под микитки и куда-то поволокли. Мне оставалось уповать на то, что сердце старого мудреца выдержит, и кваэр меня не прихлопнет. Ох, ребята, и страшно же мне стало!

На этом концерт окончился, и толпа начала расходиться. Я увидел, как дернулась рыжая макушка, и внезапная догадка меня осенила. Затем, когда низкорослая и шорокобедрая босоногая фигура начала удаляться, не удостоив меня лицезреть ее лик, я понял.

Вандора на «Божьей благодати»! В форме обычного матроса. Убравшая пышные рыжие волосы в «пирожок» на макушке.

Узнала ли она меня? О Господи, ну разумеется, да!

*Требую «Оскара» за лучший дуэт жуликов, безусловно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ (осмотрительная) Я играю в опасную игру*

– Мы идем к Великому Водовороту, – заявил я, когда отзвонили на обед второй вахте. – Не спрашивайте, зачем, ведать не ведаю, знать не знаю. Уж про него-то вы слыхали наверняка! Великий Водоворот, или Мордоворот, как говорят моряки, но обычно они называют его «крутень». Его хляби низвергаются в подземную полость, где располагается республика Менд. Никогда там не бывал – да и, признаться, не очень стремлюсь побывать.

Старик фыркнул.

«Мне все это известно! – сказали его глаза. – И про крутень, и про Менд, и про то, что ты, сявка, записной сцыкливый трус!»

– Что-то поменялось, Франног, – сказал я. – Откуда-то Стерамон узнал, что «Выстрел» пропал, и плыть ему навстречу больше не нужно. Наверное, это те копотные дымы, что мы видели вчера на горизонте… Хитроумный способ общения. Я бы назвал его дымовой телеграммой. Но откуда о судьбе «Выстрела» проведали в императорском флоте?

Я сходил к раздатчикам еды и получил порции на себя и Франнога («Ой, благодарю-спасибо! Ой, какая радость! Няма-няма». – И шепотом: «Тьфу, ну и дрянь!»).

– Манная каша. Нет, вы подумайте! – унылое восклицание мое было тихим, чтобы расслышать его мог только Франног, примостившийся рядом у зачехленной катапульты. – Свежее молочко! Не представляю, откуда они берут свежее молоко на корабле посреди моря – разве что доят морских коров. Сказочно!

Жестяная миска с сероватой кашей ткнулась под нос аскета. И тут же исчезла, когда осужденный на молчание старик замахнулся на меня деревянной ложкой.

Я отдернулся. Окунул палец в миску и сунул в рот, брезгливо кривя губы. После перенесенных тягот моей организм требовал много питательной и – желательно – вкусной пищи. Но на флагмане были свои понятия о матросском рационе. Жидкие супчики, всякие каши, много тушеных и отварных овощей, печеный картофель. Мясо давали раз в день, на обед, и только в отварном виде. Запивать еду приходилось чаем, компотом или же кофе. Что до крепких напитков, то на военных кораблях Тендала, к моему невыразимому разочарованию, свирепствовал сухой закон.

Скребнув по краю миски, я отправил кашу в рот и сказал, будто ругательство выплюнул:

– Сладкая молочная. От одного вкуса хочется на рею забраться и на петельке удавиться. Слыхал краем уха, у кашеваров это называется новомодным словечком «диэта». Это они нарочно придумали, чтобы пытать матросов. Особая кормежка, от которой мы должны бегать шустрей; дескать, на берегу все равно жрем что попало и надираемся до поросячьего визга. – Я мечтательно зажмурился: выпить я хотел давно, и отнюдь не воды. – У половины команды от такой диэты наверняка животики крутит. А эти зверюги-повара словно насмехаются: разрешают подходить за добавкой. Я всего три дня на корабле, а уже хочу их зарезать! Рубайте быстрей, скоро подадут кофе... Злыдни!

Глава 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ (осмотрительная) Я играю в опасную игру*

– Мы идем к Великому Водовороту, – заявил я, когда отзвонили на обед второй вахте. – Не спрашивайте, зачем, ведать не ведаю, знать не знаю. Уж про него-то вы слыхали наверняка! Великий Водоворот, или Мордоворот, как говорят моряки, но обычно они называют его «крутень». Его хляби низвергаются в подземную полость, где располагается республика Менд. Никогда там не бывал – да и, признаться, не очень стремлюсь побывать.

Старик фыркнул.

«Мне все это известно! – сказали его глаза. – И про крутень, и про Менд, и про то, что ты, сявка, записной сцыкливый трус!»

– Что-то поменялось, Франног, – сказал я. – Откуда-то Стерамон узнал, что «Выстрел» пропал, и плыть ему навстречу больше не нужно. Наверное, это те копотные дымы, что мы видели вчера на горизонте… Хитроумный способ общения. Я бы назвал его дымовой телеграммой. Но откуда о судьбе «Выстрела» проведали в императорском флоте?

Я сходил к раздатчикам еды и получил порции на себя и Франнога («Ой, благодарю-спасибо! Ой, какая радость! Няма-няма». – И шепотом: «Тьфу, ну и дрянь!»).

– Манная каша. Нет, вы подумайте! – унылое восклицание мое было тихим, чтобы расслышать его мог только Франног, примостившийся рядом у зачехленной катапульты. – Свежее молочко! Не представляю, откуда они берут свежее молоко на корабле посреди моря – разве что доят морских коров. Сказочно!

Жестяная миска с сероватой кашей ткнулась под нос аскета. И тут же исчезла, когда осужденный на молчание старик замахнулся на меня деревянной ложкой.

Я отдернулся. Окунул палец в миску и сунул в рот, брезгливо кривя губы. После перенесенных тягот моей организм требовал много питательной и – желательно – вкусной пищи. Но на флагмане были свои понятия о матросском рационе. Жидкие супчики, всякие каши, много тушеных и отварных овощей, печеный картофель. Мясо давали раз в день, на обед, и только в отварном виде. Запивать еду приходилось чаем, компотом или же кофе. Что до крепких напитков, то на военных кораблях Тендала, к моему невыразимому разочарованию, свирепствовал сухой закон.

Скребнув по краю миски, я отправил кашу в рот и сказал, будто ругательство выплюнул:

– Сладкая молочная. От одного вкуса хочется на рею забраться и на петельке удавиться. Слыхал краем уха, у кашеваров это называется новомодным словечком «диэта». Это они нарочно придумали, чтобы пытать матросов. Особая кормежка, от которой мы должны бегать шустрей; дескать, на берегу все равно жрем что попало и надираемся до поросячьего визга. – Я мечтательно зажмурился: выпить я хотел давно, и отнюдь не воды. – У половины команды от такой диэты наверняка животики крутит. А эти зверюги-повара словно насмехаются: разрешают подходить за добавкой. Я всего три дня на корабле, а уже хочу их зарезать! Рубайте быстрей, скоро подадут кофе... Злыдни!

Я энергично ковырнул свою порцию, будто надеялся отыскать на дне миски бифштекс или котлетку. Да, три дня на корабле, совершенно зря прикинувшись полудурком… Во-первых, Вандора меня мгновенно узнала, во-вторых, принца-то на «Божьей благодати» нет пятые сутки! В общем, мое проклятие выступило в полный рост, и неудачи продолжали набирать обороты, вдобавок приходилось спать, надвинув на физиономию матросскую шапочку – чтобы скрыть, что во сне мое лицо совсем не искажено.

Все трое суток на корабле мне снился повторяющийся кошмар. Я падал куда-то сквозь черные рваные облака, летел с такой скоростью, что закладывало уши, пытался прорвать облачный покров. Под ним, я видел это по отблескам, пульсировало багровое сияние. И я летел к нему под странные звуки, похожие на гудение великанского роя пчел, но никак не мог долететь: на моменте, как я прорывал облака – меня выбрасывало из сна, и я подскакивал на койке, задыхаясь.

Старику я пока не рассказывал о снах: он все равно со мной не разговаривал. Мало того, что Стерамон выдрал ему зуб, так еще и матросы беспокоили – то и дело подходили за благословением. Франног, мыча, шлепал матроса по лбу. На корабле за сутки успел распространиться слух, что «шлепок святого Маки» вызывает удачу в делах, так что к Франногу норовила выстроиться очередь из желающих получить удачу нахаляву. Мне пришлось выступить продюсером: «Нет-нет, святой Мака благословляет раза в день! На утра не больше десять человек – но толька тех, кто уже сходил облегчиться, умыться и причесаться… Хм… Лысых Мака не благословляет, нет!» Я бы брал за это деньги: любые святые чудеса делаются еще чудесатее, если их коммерциализировать. Но это шло вразрез с образом косноязычного придурка. Пришлось оставить. Хотя деньги нам были, конечно, нужны.

Мимо нас прошла Вандора, слишком близко, чуть не задев мои колени. Я слышал, как она пахнет… по-прежнему свежо и маняще. Она получила порцию матросской шамовки и несла миску в ладони, будто кактус, глядя строго перед собой. Я оценил ее профиль – не слишком выразительный, но все еще манящий, со срезанным подбородком, отметил округлости ее тела впереди и выпуклости сзади и чуть не свистнул ей вслед. За эти трое суток Вандора «случайно» оказывалась рядом со мной раз двадцать, выскакивая, как чертик из табакерки в самых неожиданных местах. Она меня, что называется, «пасла», при этом избегая напрямую встречаться глазами. Однако ж – не перемолвилась со мной и словом! Я мог только строить предположения насчет ее мотивов. Но – она не выдала нас Стерамону, и это было удачей.

Наверное…

Он прошла чуть вперед и села к нам боком, метрах в четырех, не более, скрестив босые ноги в позе лотоса. Я пялился на ее ступни, икры, тонкие запястья и рыжие, по-прежнему собранные в «пирожок» волосы. Смотрел, как она начала орудовать ложкой, отправляя кашу в рот, и глядя точнехонько перед собой. Она обзавелась татуировкой на правой лодыжке – сердечко, перевитое лентой с какой-то надписью, я не мог разглядеть отсюда. Ну, еще бы – сколь ни была бы сурова женщина, пусть это даже какая-нибудь совсем уж поехавшая доминантка в стиле садо-мазо, внутри нее живет маленькая девочка, верящая в чистую и непорочную любовь, и стоит лишь чуть-чуть поработать в этом направлении… Но я не буду раскрывать вам эти банальные секреты.

Вандора трескала манную кашу с застывшим выражением лица. Думаю, матросская пища была ей не по нутру, однако она героически ее поглощала. Лицо ее, без всякого следа косметики, от загара приобрело красноватый оттенок с пятнами – рыжие не могут толком загореть.

Стоп, картинка! Да, вы спросите меня: какого черта сеструха принца, повелителя самой могучей империи этой планеты, делает на корабле в матросской форме? Крыша у нее поехала, или как? Отвечу вам: а черт ее знает. Стерамон и высшие офицеры были, конечно, о ней осведомлены. Матросы, видимо, тоже, ибо отвечали ей с определенной почтительностью. По-моему, Вандора занималась тем же, чем занимался наш Петр Первый, когда служил обычным плотником в Дании: постигала науку. В данном случае – матросскую. Начала с низов, так сказать. Ладно, запустим действие дальше. Эта глава скучновата, но мне требуется пояснить вам много чего, так что – потерпите.

Франног ел, отрешившись от мирских забот. Матросский наряд с шапочкой придал облику поддельного святого слегка комичный оттенок.

Сходили сумерки. Под кобальтово-синим небом повисли тяжелые, подсвеченные розовым облака: явный предвестник грядущего сезона дождей. Прохлада, однако, все еще была желанным гостем, который запаздывал.

По палубе тянуло дымком кухни; слышался приглушенный говор да стук ложек о миски.

К счастью, матросы избегали приближаться к нам близко: я предупредил, что подходить к нам можно только за благословением по утрам, в прочие моменты святой Мака отдыхает и медитирует, и тот, кто нарушит его одиночество, подвергнется проклятию. Конечно, едва пройдет отпущенный на ужин час, младшие боцманы погонят матросов на молитву и спать,и меня тоже – правда, сначала я должен буду перемыть уйму посуды. Но корабль никогда не спал: заканчивалась одна вахта, начиналась другая. Под привычное уже дребезжание оркестра матросы возносили гимны Урешу, им тонко подпевали капелланы. Потому на палубе и были свалены духовые инструменты. Вовсе не для бравурной встречи невесты, хотя, наверное, Тендал использовал бы их для этого... если бы отыскал баронскую дочь.

Я прикинул расстояние до Вандоры: она села так, что, при желании, могла слышать нашу речь. Что ж, принцесса: не ты одна умеешь играть, сейчас я кое-что изображу, надеюсь, тебе будет приятно.

Я и заговорил – достаточно громко, и отнюдь не придурочным стилем Сундаго:

– Да, я должен сказать вам то, дорогой мой чародей, чего не хотел говорить. Она, эта рыжая баба – абсолютно бесстрашна. То есть – полностью лишена страха. В общем, она способна на все, и это меня немного пугает. А я – Леопольд, подлый трус. Почему Леопольд, спросите вы? Это так, к слову пришлось. Да и имя величественное и красивое. У нас им кличут императоров и котов.

Ложка с кашей замерла, не дойдя до рта принцессы. Ее глаза расширились. Но – лишь на мгновение. Затем она сунула кашу в рот и начала жевать – слишком нервно и быстро

Гейм! Сет! Матч!

Съела, прынцесса?

– Ну и я, конечно, провел с ней лучшие дни своей жизни, а потом этот королевский лекарь, будь он неладен, подписал меня собирать целебные травы в горах Абнего. Эх, ну да что вспоминать… Хотя порой я вспоминаю ее с тоской: какая семья у нас бы получилась! А детки? Пять или шесть пострелов, больше, я думаю, не нужно… Да-а-а…

К лицу Вандоры стремительно прилила кровь. Она резко вскочила, и прошлепала к баталеру, вихляя бедрами столь резко, что я испугался, как бы она не вывихнула себе обе шейки бедра.

И еще очко в мою пользу. Чем же ответит принцесса?

Принцесса, сдав миску, куда-то пропала. Ну и ладушки. Теперь со стариком можно поговорить свободно.

Я устало привалился к фальшборту здоровым плечом: сегодня изрядно отмотал руки на тяжелых веслах. Вчера кроме гребли я еще драил палубу, позавчера – побывал кухонным работником («Очистки? Не знаешь, куда на корабле девают очистки? Выброси их за борт, дурачина!»), ухитрившись поскользнуться на ровном месте и расшибить лоб. Общаться открыто нам с аскетом удавалось только на палубе после вахты. В матросском кубрике, куда нас определил на проживание боцман, я не мог снимать личину косноязычного сельского дурня.

Впрочем, даже открытое общение было в одни ворота: говорил я, а Франног все еще молчал, баюкая обиду.

Имея репутацию полудурка, который улыбается невпопад и двух слов не может связать на арвесте, я за три дня узнал многое из того, что скрыли бы от обычного чужака. Не вступая в разговоры, лишь слушая, я выяснил политическую обстановку в Империи («Дрянь, а будет еще хуже, коли Тендал не прихлопнет Вингира, своего братца!»), возраст принца («Тридцать пять – и только надумал жениться!»), количество кораблей его флота и даже то, что Вэйнард Стерамон, адмирал, побеждавший с помощью божьей Менд и Меркхар в открытом море, имеет докучную хворь пониже спины.

Обстановка на судне удивляла. Да, это флагман, но меня не покидало ощущение, что таковы все корабли Тендала. Чистые. С толковыми офицерами и расторопными матросами. Проклятие, девственные! Нет, пожалуй, бесполые, как ангелы. И смертельно опасные.

Здесь матросы не были бесправными рабами, как на военном флоте Селистии. Они прошли строгий отбор и выучку, им выплачивалось хорошее жалование, а офицеры и боцманы не имели права пороть их линьками и раздавать зуботычины. Дисциплина, и без того высокая, поддерживалась рядом действенных мер: за проступки высчитывали часть жалования или карали вахтой вне очереди, могли и вовсе списать с судна, что расценивалось как величайший позор: служить на флоте Тендала Справедливого было почетно. Конечно, должность профоса никто не упразднял, имелся и карцер, но все это казалось пережитком старины. Конфликты между самими матросами дозволялось решать путем честного кулачного поединка, причем с обоих драчунов удерживали определенную сумму. За тайную драку, бранные слова и азартные игры наказывали сурово. Смертной казнью каралось – хо-хо! – мужеложство, трусость в бою и предательство.

Полдюжины цирюльников и трое портных следили, чтобы матросы не ходили обросшими, небритыми и оборванными. Три опытных лекаря пользовали больных и строго наказывали симулянтов (нам повезло, что коренной зуб Франнога, выдранный Стерамоном, имел-таки дырку). Капелланы были готовы в любой день и час поговорить о насущном (и, как показалось мне, делали это искренне, а не с целью наушничества). Еда... Ну, с едой, на мой взгляд, не сложилось. Зато готовили ее из свежих продуктов. Кубрики были чистыми и просторными. То же самое, или почти то же, было и на других кораблях флота, и даже в сухопутной армии: матросы знали это от солдат, расквартированных на флагмане.

Все эти наблюдения поразили меня до глубины души. Поразмыслив, я пришел к выводу, что принц или его неведомые советчики сделали все, чтобы пробудить в простых матросах и солдатах подспудное чувство того, что о них думают, их уважают, о них заботятся. Таким образом, Тендал вместо стаи забитых рабов получил солдат, готовых идти за ним в огонь и воду не их чувства страха, а по велению сердца.

Изложив свои соображения чудодею, я тряхнул пустой миской и изрек:

– Прямо говоря, не худое в этом войске житьишко. Единственное – жратва подкачала. Есть тут, правда, буфет, только там все за деньги. Я вот что скажу: принц либо тронутый, либо отчаянный гений. Либо то и другое разом. А при дворе Барнаха звонили, дескать, он хлыщ. Не, может и хлыщ, да только хлыщ умный. Широких взглядов человек.

Франног демонстративно ощупал языком промежуток на месте вырванного зуба.

Я сделал вид, что ничего не заметил.

– Мотивы? Вы говорите – мотивы, Франног? Я тоже над этим думал. Очень много преимуществ. Ну, к примеру, он может не бояться удара в спину. Даже если какой-то генерал захочет власти, или его враги купят, солдаты без лишних слов поднимут его на копья. Очень устойчивая армия получается. Крепкая. И наемники не нужны. Здесь все – фалгонарцы, и все – патриоты.

Чудодей посмотрел сквозь меня и зевнул.

Вот же вздорный старик!

Мне захотелось показать ему фигу. Хе, что-то подумают матросы, когда проводник святого Маки покажет неприличный жест своему патрону?

– В общем, я… я потихоньку начинаю уважать принца. Как бы он не поступил с Нэйтой, этот малый – он правильный государственный деятель. В нем есть справедливость и понимание как надо. Конечно, я по-прежнему считаю, да что там – знаю, что он отрубит наши головешки, если проведает о нас и Нэйте, но… моего уважения к нему это не отменит.

Мудрец, прижав колени к груди и оплетя их руками, изобразил на лице холодное презрение. Впрочем, он уже слегка отошел – еще вчера и позавчера старик вовсе не желал слушать меня: он отворачивался или начинал сердито мычать на любое мое слово, спасибо, хоть роль свою исправно играл.

– Да бросьте! Ну, нескладно получилось... – Я досадливо взъерошил свои короткие желтые волосы. – Зуб, подумать только... Ерундовая мелочь! – Произнося эти слова, я покривил душой: зуб мудрости, которые азартно выдрал у Франнога Стерамон, мелочью, конечно, не был. – Ну, кто ж мог знать, что этот адмирал – бывший флотский хирург, у которого до сих пор руки зудят, а самого Тендала уже пять дней как нет на борту? Мои неудачи бьют по вам рикошетом, не замечаете? Скажите спасибо, что нас поставили мыться на бак, когда стемнело, и никто не пялился на мои раны и вашу... срамную татуировку с голой бабой. Вы меня слышите, эй? Вас кто просил тыкать пальцем в коренной зуб? Ну, показали бы на передний, от них все равно мало проку, разве что покрасоваться перед девчонками. Но в ваши-то годы думать о девчонках! Нет, вы меня поражаете!