Текст книги "По законам Дикого поля (СИ)"

Автор книги: Евгений Бажанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

23

Возле кочевья ордынцев Вожа появился словно с неба свалился. Он напал на ордынцев в открытом поле. Мгла еще закрывала солнце, мелкая пыль оседала на траву, на лошадей, на лица всадников, которые громкими криками с помощью собак правили большой отарой овец.

Вожа ударил с тыла. Налетел на всем скаку. Последовал один точный выстрел. Больше работал кистенем. Железная пуля на кожаном ремне выбила из седла оставшихся двоих противников.

Вожа вывел из обморочного состояния одного из поверженных ордынцев. Он помог ему забраться на коня:

– Передай Темиру, пусть отдаст Ерали и вернет мне добро. После полудня жду его на урочище Кривое озеро.

Кривое озеро находилось в двадцати верстах от кочевья корсаков. Зверолов поскакал в том направлении, но не дошел до него и половины пути. Свернул и укрылся за марой.

Спустя время в направлении Кривого озера проскакало около трех десятков вооруженных ордынцев. Ни захваченного Ерали, ни своих мешков зверолов у них не приметил. Вожа свистом поднял Тополя. Из походной сумки он переложил в боковую две гранаты, запасенные в крепости Красный Яр, запалил фитиль в медной трубке на груди и рысью поехал к центральному аулу кочевья.

К этому времени мгла почти рассеялась. Вблизи аула Вожа пригнулся к шее коня и пошел во весь опор, стараясь слиться с конем и как можно ближе подойти к юртам, оставаясь неопознанным. Это получилось.

В тридцати саженях Вожа остановился. Из юрт уже высыпали жители кочевья от мала до велика. Повскакивали и полоненные, которых криками и плетью усадили на траву. Среди снующих людей зоркие глаза зверолова насчитали не более десятка взрослых мужчин. Первая часть задуманного плана оказалась выполненной.

– Темир! – крикнул Вожа, – верни мне Ерали и мое добро!

– Сам пришел, – похохатывал Темир. По его знаку из глубины аула выволокли связанного Ерали. Темир сел на него, как на бревно, и посмотрел на зверолова. Затем он быстрым движением выхватил нож и стал покалывать острием связанного, нанося много мелких ранений. Притом стал оглушительно хохотатать, широко открыв рот и зажмурив и без того узкие глаза. Ордынцы за его спиной, расположившиеся среди юрт и полоненных, изготовились к бою.

Вожа вызов принял. Он пустил коня вскачь в сторону от аула, но так, чтобы тот остался сбоку на его пути и в то же время приближался, проходя по касательной. Перед атакой он зажег запалы двух гранат и теперь выгадывал время для броска. Вожа бросил гранаты, покатившиеся по траве, до того как вышел на ближайшую к Темиру точку.

По мере движения зверолова Темир поворачивал хохочущую голову вслед движениям всадника. Как только всадник открывал бок на ближайшем расстоянии, стрелки хана должны были поразить его. Если бы всадник пошел в атаку в лоб, то выстрелы раздались бы раньше. Но теперь противники выгадывали лучший момент, чтобы с близкого расстояния поразить цель наверняка.

Между стрелками оставалось не более полусотни шагов. Еще чуть-чуть и, расстояние, немного сократившись, начнет увеличиваться. Ружья нацелены, тетивы луков натянуты.

Вожа прочувствовал нужный момент раньше всех. Всадник отпустил поводья и, удерживаясь в седле одними ногами, молниеносно вскинул ружье. Последовала вспышка выстрела, и всадник исчез. Он бросил тело в сторону, навзничь повиснув за скачущей лошадью. При этом несколько изменил направление движения коня, который уходил в сторону от кочевья под другим углом. Прием известный, но проделан столь точно и стремительно, что выстрелы ордынцев прошли мимо.

Пуля зверолова вошла прямо в раскрытый хохочущий рот Темира и разнесла затылок. Выстрел оказался столь метким и роковым, что о нем будут вспоминать долго. Один из тех выстрелов, что входят в предания многих поколений. О нем станут рассказывать были и легенды, как и о подвигах Ермака и Барбоши.

Почти следом за выстрелом прозвучали два взрыва. Один раньше, другой позже. Один из осколков гранаты догнал самого всадника, порвал рубаху, ожег щеку, но сильно не затронул. В ауле кочевья больших потерь тоже не произошло, если не считать одного раненного. Гранаты взорвались в стороне. Но взрывы ошеломили кочевников и дали зверолову возможности уйти из-под обстрела.

Зато заслышав шум боя, вернулись ордынцы, ушедшие в сторону урочища Кривое озеро. Полтора десятка из них пошли вдогон по следам зверолова. Вожа уходил к Яику и уводил за собой преследователей, отыскивающих его следы. Расстояние между ними оставалось значительным, и зверолов ехал неспешной рысью, стараясь не запалить коня до срока.

Жители степной части Поля давно приспособились использовать для выживания самые, казалось бы, никчемные вещи. Там, где не рос лес, они мешали конский навоз с рубленой соломой или сеном и лепили кирпичи на топливо. Кирпичи сушили, назывались они кизяками, и получали на зиму отличное топливо. В чистом поле и простой высохший конский навоз годился на топливо.

На старом месте выпаса и ночевки табуна лошадей Вожа сделал стоянку. Тут же зверолов подстрелил огромного варана, длиной в полтора человеческих роста. Он с удовлетворением перевернул гигантскую ящерицу сапогом. Вараны безобидны для человека, хотя и выглядят похожими на крокодилов. Зато они способны поддержать силы голодному путнику.

Опытный зверолов выкопал в земле углубление и развел там костер. При солнце отблески такого скрытого огня в степи на достаточно близком расстоянии не видно. Пищу должно приготовить до заката солнца и потушить огонь, чтобы свет и запах гари, разносимой ветром, не привел чутких врагов к месту ночевки.

Вожа зажарил на спице кусочки мяса варана. Он жевал едва опаленное, но горячее и питательное мясо. Звероловы Поля любили подкрепиться и яйцами варанов. Птицы и ящерицы делали бдинаковые кладки для продолжения рода, только у варана яйца большие и двух-трех хватало для утоления голода.

Желваки ходили по решительному лицу зверолова, а глаза неотрывно прощупывали степь. В Диком поле много опасностей. Один из законов Дикого поля гласил: кто много дремлет, тот мало живет.

Перекусив, Вожа засыпал костер землей так, что даже малейшего дымка и запаха от него не исходило. Он ослабил у Тополя подпругу[58]58
  Подпруга – ремень для крепления седла.


[Закрыть], снял уздечку и пустил пастись. Епанч он постелил на землю и полой его укрылся. Обычная ночевка в степи.

В сумерках, перед рассветом Вожа рывком встал: приснился запах молока. Значит пора вставать.

До зари Вожа взнуздал Тополя. С первыми проблесками света продолжил путь к спасительному руслу Яика. Он берег коня и не гнал, ехал шагом пока не рассвело совсем. Опасался, что Тополь в темноте может попасть копытом в нору суслика или сурка. Без коня в открытом поле одинокий путник имел много больше возможностей сгинуть.

Уже угадывалось влажное дыхание Яика, когда зверолов встретил еще одну шайку ордынцев. Их зверолов насчитал больше двух десятков. Они пришли из другого кочевья. Однако добыча могла достаться любому, ибо любой путник здесь желанная цель… С гиканьем азартно устремились они к зверолову.

Тополь уже устал от быстрого дневного перехода. Вожа видел это и, проскакав две версты, остановился посреди равнины. Спешился и сделал три дальних выстрела. Несмотря на то, что расстояние до преследователей превышало шестьсот шагов, из трех выстрелов два оказались точными.

Преследователи, понеся первые потери, поняли, что их ждет ожесточенное сопротивление. Они не отказались от преследования, но изменили тактику, скакали уже не кучей, а веером, который труднее выцеливать…

Вожа гнал Тополя, но чувствовал, что расстояние между ним и кочевниками понемногу сокращается. Он направился к цепочке холмов, тянущихся к Яику. На ближайшем кургане, по местному маре, он занял оборону.

У берега Яика выстрелы услышали:

– С мары стреляют, – сказал Мамон, прислушиваясь и вглядываясь вдаль. – Не иначе Вожа отбивается. Быстрее туда!

С кургана Вожа заметил приближение и первой группы преследователей из аула Темира. Скоро две группы кочевников должны встретиться. От их объединения или стычки многое зависело.

Со стороны Яика приближался третий отряд. Приглядевшись, Вожа признал Мамона и овражных людей. Но до них еще добрых пять верст.

Зверолов рискнул. Он поднял Тополя и поскакал к другому кургану, навстречу Мамону и его товарищам. Он пролетел всего версту, но здорово сблизился с подмогой, а заодно отвлек внимание преследователей.

На вершине кургана Вожа залег основательно. Положил перед собой ружье и пистолет, последнюю гранату. Пощупал, на месте ли нож. Двумя кремнями, зажатыми в металлической скобе, он высек искру, зажег фитиль в медной трубке и перевесил его на грудь.

С востока от кургана две шайки кочевников встретились. Они гарцевали на конях, о чем-то переговаривались. Дальше они разделились на две группы. Одна пошла в лоб на курган, другая двинулась в обход и натолкнулась на отряд Мамона, который скакал с запада.

Мамон приказал спешиться и дать единый залп после приближения ордынцев на сто саженей.

– Сигнал для стрельбы – второй бросок гранаты, – хмуро напутствовал Мамон, не уверенный в надежности своих товарищей. – Залп, и сразу на коней и в атаку.

Сам Мамон поскакал навстречу ордынцам. Старый солдат поджег запалы гранат и сильной рукой метнул их в сторону неприятеля, не спешиваясь. Тяжелые ядра, пролетев с десяток саженей, покатились, сминая траву. Конная лава кочевников и гранаты катились навстречу друг другу.

Мамон же сразу после метания гранат стеганул чалую кобылу так, что та полетела вскачь, вынося из-под стрел ордынцев и пуль своих.

Грянул залп. Почти следом ахнули взрывы. Выстрелы овражных людей оказались не очень точными, но они так дружно ударили в конную атаку, что ордынцы потерялись. Табунщики, а за ними и овражные люди решительно и уверенно пошли на рукопашный бой… Часть корсаков бежала в степь, не вступая в бой. Остальные ушли, столкнувшись с непреклонной силой.

Кочевники сильные конской массой, первым накатом потеряв скорость, теряли нить боя. В рукопашной они всегда уступали даже меньшему числу табунщиков, если у тех имелся хоть сколько-нибудь опытный руководитель. Каждый год на просторах Поля происходили стычки между воровскими кочевниками и табунщиками, охранявшими стада. Много наскоков пришлось отразить табунщикам и чабанам. Так было прежде, так произошло и теперь.

После короткой и ожесточенной схватки ордынцы утекали, рассеявшись широким веером. Два ордынца остались на поле боя. Но одного из своих потеряли и овражные люди. Ордынская стрела вошла бородачу прямо в сердце. Он лежал на исходном рубеже, и табунщики, и овражные, разгоряченные боем, его еще не видели. Но по степи уже бежали три лошади, потерявшие всадников…

С кургана раздался выстрел. Вожа и Тополь поднялись на его вершине. Табунщики не стали преследовать бегущих кочевников. Они обступили зверолова. Он похудел, даже осунулся, но выглядел уверенным и улыбался:

– Подмогли вовремя. Без вас туго пришлось бы.

– За последние дни второй раз слышим грохот по степи, – сказал повеселевший после боя Мамон. – Первый раз ночью пальбу услыхали. Ночью тихо, а где-то далеко-далеко бух, бух. А сегодня совсем близко. Поднялись…

– Поспешим, – сказал Вожа. – В кочевье много полоников. Этим нельзя дать опомниться. Чего доброго, порежут наших баб.

Похоронили пораженного стрелой переселенца. Другого, раненного, перевязали и отправили к Яику. Не задерживаясь более, поредевший маленький, но боевой отряд пошел освобождать полоников.

24

В ордынское кочевье отряд Вожи вошел без боя. Кочевники бежали, бросив свои юрты. Одни даже не возвращались в аул, верно бродили где-то на соседних кочевьях. Другие собирали пожитки, сворачивали кочевье, готовились к дальней кочевке, но завидев отряд русичей, бежали на лошадях, прихватив семьи и легкую поклажу.

Ордынцев, сдавшихся на милость победителей, посадили отдельно в кружок. Вожа, табунщики и овражные люди обходили и успокаивали возбужденных радостных полоников, некоторые из которых плакали и улыбались сквозь слезы, еще не веря нежданному спасению. Часть полоников выглядела более сдержанно, иные даже были испуганы, не знали чего ждать дальше.

Освобожденный от пут Ерали блаженно потирал затекшие руки. На своем языке он запел тягучую протяжную песню.

Особняком держались смуглые невольники. Их глаза блестели, но они выказывали сдержанность. Из сотни уведенных в полон славян оказалось менее трети.

– Мордва, чуваши, – сказал Дружина Калачев, показывая на женщин, у которых выделялись украшения в виде мелких медных монет, нанизанных на нитки на подобие бус. – А это кто?

– Калмыки, каракалпаки, – Вожа показывал взглядом, – турхмены, хивинцы. Вон тот китаец, купец. Этот с Кавказа в набег ходил да сам орде попался.

Вожа перешел через аул и подошел к двум сидящим крупноголовым татарам. Они были единственными среди невольников, кто оказался закован в колодки. Каждая из колодок состояла из двух соединенных тяжелых деревянных полукругов с дырой в середине. Две половины колеса смыкались вокруг шеи и были замкнуты на металлический замок. Колодники не могли поднять рук выше плеч и носили тяжесть с трудом.

– Башкирцы, – сказал Вожа. – Видать, буйные. Обычно колодки за побег и упрямство надевают.

– А эти? – спросил Дружина, показывая на смуглых иноземцев, несколько похожих на смуглых южан-кавказцев. У некоторых из них поблескивали христианские металлические крестики.

– Кызылбаши. Народ такой. Из беглых невольников. В неволе смешались персы, хивинцы, бухарцы. После бегства из орды приняли православную веру. Живут среди мордвы и русских на Черемшане. Скот разводят. Пастушат по наему. Маленько хлеб сеют. Верно снова в полон попали.

– Почему до дому не пробиваются? – спросил Васек.

– Обжились тут. Домой полторы тысячи верст степью не пройдут. Опять поймают и продадут в неволю. Орда есть орда. – Вожа обвел взглядом круг невольников… – Всякие сюда попадают. Знатные и простые, даже торговцы людьми сами становятся невольниками.

Дружина нахмурил лоб:

– Мордовцы за нами идут, наши песни поют. И чувашенин нас не обидит. А этих, – Дружина показал рукой на свобожденных невольников из числа кочевников и торговцев, – покрошим мелко-мелко.

– Освободить, чтобы убить? – Вожа на мгновение задумался. – Это не по-нашенски. Мы люди простые, но благородные. Пусть идут с миром. Торговать невольниками не станем, убивать безоружных не можем. Таков закон, заведенный старыми промышленниками.

К Воже подошел с поклоном старейшина кочевья, седой старик:

– Мы ваша юзюрень…

– На кой нам невольники? Нас, русичей, многие хотели заневолить, и свои, и чужие. Но сами мы невольников никогда не держали. Потому и свободны. Лишать человека свободы ради своей прихоти грех. Нельзя лишать свободы. Это завет отцов. По нему и живем.

– Ну этих-то покрошим, – предложил Дружина. – Сеструшек наших так и не нашли. Отпустим, они опять придут.

– Обменяем корсаков на других полоников, – сказал Вожа. – Дед, езжай в другие кочевья. Скажи, пусть гонят наших полоников к Яику. Там обменяют своих. Дайте ему лошадь.

Перед уходом к Яику, кто хотел из числа освобожденных полоников, тот простился с простецкими захоронениями братьев, умерших в неволе. Ни креста, ни камня, только маленькие бугорки земли да и те просядут и сравняются вешними водами. Но и от этих людей что-то невидимое останется…

К Яику возвращались большой ватагой. Спасенные полоники частью ехали верхами, частью в единственной целой двухколесной повозке, а большая часть брела пешком. Спасенные русичи впереди. За ними освобожденные полоники других народов. Кое-кто из кочевников и торговцев разбрелись по степи, но многие увязались за освободителями, опасаясь мести корсаков. Следом тянулись плененные ордынцы. В конце ехали конные табунщики…

Русичей Вожа вооружил кого дротиком, кого луком, кого дубиной и ножом. Среди полоников народ преобладал зрелый и крепкий: малых, старых и больных кочевники в полон не брали, убивали прямо в селениях.

Ватага хоть и плохо вооруженных, но натерпевшихся людей серьезно усилила отряд зверолова. Даже женщины шли не с пустыми руками, одна завладела ружьем и ни за что не хотела отдавать его мужикам. Повторно в полон живыми редко давались.

По бокам от ватаги путников Вожа выставил дозоры. По два человека ехали степью слева и справа на удалении трех-четырех верст. Дозорные всматривались в линию горизонта…

За Яиком часть полоников осталась с казаками или пошли берегом реки на юг, надеясь пробиться на родину. Оставил Вожа казакам и пленных ордынцев для мена по их усмотрению.

Сам Вожа, Васек, братья Калачевы, жители оврага Долгий с двумя освобожденными подростками и Мамон с молодкой, коей солдат оказывал знаки внимания, ушли в долину Сока. Еще десяток человек решили не расставаться со звероловом и табунщиками.

Через несколько дней показались знакомые крыши Калачевской усадьбы. Еще издалека путников увидела поседевшая Прасковья. Как-то одиноко и сиротливо стояла она на выгоне и смотрела на приближающихся всадников. Но вот она признала своих и пошла, а потом побежала им навстречу.

Чуть позже подъехал Максим с бревнами, заготовленными в ближайшем лесу. Он не забыл об обещании помочь садчику в постройке изб для новопочинков.

Старики радовались тому, что сыновья вернулись целы и невредимы, и опустили головы, когда речь зашла о дочерях.

– Дочерей ваших басурмане-ордынцы продали в Серединную Азию, – сказал Вожа. – Оттуда мало кто возвращался. Только чудо может спасти их. Жаль, что не смог помочь дочерям вашим. Придет время, и в наших краях не станет охотников до невольников. А вам спасибо за хлеб-соль. Со мной пришли освобожденные полоники. Приютите того, кто пожелает остаться. Мы – то с Васьком утром в Поле уйдем.

Прасковья с вечера замесила в деревянной кадке тесто. Еще в потьмах она встала и затопила печь. Гостей разбудил родной запах печеного хлеба и парного молока.

Караваи вышли большие круглые и очень высокие.

Хлебопеки Поля выпекали лучший хлеб на земле. Твердая пшеница, отличный хмель, заботливые руки и особая русская печь соединились и создали чудо, которое вскормило сильных людей. Каждый каравай, вынутый из печи, помазан с помощью гусиного пера сырым куриным яйцом для блеска и будто младенец покрыт льняным полотенцем. Лучшей похвалой хозяйке становилась хвала ее хлебу.

Утром Мамон с обретенной подругой отправился на кордон испросить разрешения начальства на женитьбу. Часть полоников направилась в Россию, в старые кровы. Четверо решили остаться с табунщиками на Соку. Вожа с Васьком собрались в зимовье…

Перед отъездом Вожу задержал ученый исследователь из Петербурга:

– На будущее лето или через год снова соберусь сюда с экспедицией исследовать окраинные местности для пользы Отечества. Могу ли видеть вас попутчиком, моим проводником? Припасы и плата будут достойны вашего доброго умения.

– Доживем, посмотрим, – Вожа улыбнулся. – Не след загадывать. Приезжайте, коли не намаялись у нас, а там посмотрим.

Подошел Максим и предложил Воже:

– Поживи у нас еще.

– Поле ждет, – ответил Вожа. – Подрядился отыскать жерновые камни для мельницы. Много дел спроворить надо. А там морозы, начало охоты на пушного зверя. В случае нужды какой на ближайшем зимовье оставьте знак. Коли буду там, приду.

– Может чем в дорогу пособить? – спросил Максим.

Вожа задумался:

– Зимой нам бурки потребуются. Коли есть шерсть старого пострига, то не откажемся взять.

Максим тут же принес два плотных мешка нечесаной шерсти. Зверолов связал мешки между собой и перебросил через седло вьючной лошади.

Одним часом Вожа разминулся с Мотей, возвращавшейся в отчий дом. С расстояния двух верст увидел он идущую от леса белоголовую девицу, так похожую на ту, что видел в странном мареве в типчаковой степи. Всадники застыли, всматриваясь в знакомую незнакомку.

Застыла и белоголовая девица, готовая припуститься к лесу. Она тоже всматривалась во всадников.

Вожа и Васек сворачивать не стали. Продолжили свой путь. Мало ли кто бродит в здешних долах.

В усадьбе табунщиков при появлении дочери радости не было края. Мотю затискали, зацеловали, вертели, осматривали так и эдак и снова обнимали. Мать и дочь плакали. Табунщики-мужики на радостях палили в воздух из ружей и пистолетов. Мотя рассказала о своем побеге и плененных сестрах. Радость поутихла. Вспомнили горемычных Агафью и Пелагею. Никогда уж им не вернуться в отчий дом.

– Помогал ли тебе кто? – спросила мать.

– До Яика ночами шла. За Яиком шла днем по сиротской дороге. Тамошние жители указывали путь, хлебца давали. Они и сами с опаской живут. Больше всех помог знаменитый охотник Вожа. Это он привел несколько семей починков на Иргиз и Самару. А уж они мне помогали.

– Вожа? – переспросила Прасковья. – Да не видала ли ты его в степи недалече от избы?

– Видала издали двоих конных… Он еще приедет? Хоть бы посмотреть на него…

В это время всадники мчались на рысях в новый разгоравшийся день.