Текст книги "Спасенье огненное (сборник)"

Автор книги: Евдокия Турова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Чем дело кончится?

Вопрос: куда уходить? Тут, в деревне, он много понял, нашел самое главное: кто вотку делает, кто ее берет. Где-то должно быть такое поселение купеческое, где вся ихняя головка. Где все это собирают, отправляют и расчет ведут. Уж раз он тут оказался, надобно до самого основания все разузнать. До зимы далеко, кое-что успеем. А под зиму в Москву бы надо отправляться. Тоже еще вопрос: как? Ну, Бог даст день, даст и пищу. Уйти? В колебаниях Эльдэнэ провел несколько дней, но тут опять случай подвернулся прямо под ногу.

Рожь посеяли, Тур решил заглянуть в Слободской посад, чё тамока ноне деется, какой расклад. А заодно подороже продать хорошего жеребчика. В деревенском деле трудно с жеребчиком: норовист, горяч. Нужны смиренные кобылки да мерины. Жеребец нужен был только кобылу обгулять. За лето в ночных кобылки обгулялись, жеребчика лишнего можно и продать. В Слободах, мол, именно жеребчиков ценят. За резвость. В тройки запрягать. Так говорили промеж собой Тур и мельник. Эльдэнэ Тур забрал с собой. Проку от него в деревне все равно никакого, чем тут проедаться, пусть в слободах поробит. А и там толку не окажется – да и ну его! Пусть к Ряпе идет, если тот живой еще.

Уже совсем было и ехать собрались, да задержка вышла. Прибежала соседка Федосья с криками и плачем. Вотяк, мол, на ихных воротах повесился, мужики, помогите, ворота надо срубить и утащить. Тунь вылупился недоуменно, мельник сплюнул со злости, но пошел. Сено завозили, ворота стояли настежь, вотяк уловил момент, прибежал и на перекладине повесился. Чё повесился – кто его, вотяка, знат. Вотяк, если на наших обидится, придет и на воротах повесится, чтобы обидчику навредить. Он ведь как думает, вотяк-то? Раз меня обидели, повешуся, стану заложной покойник. Не живой, не мертвой. Буду возле вас бродить невидимо. Вот ужо тогда наплачетеся, ужо я вам покажу!

Никто из соседей не помнил, какое слово и кому из вотяков обидным показалось. У нас така речь, у их друга, иной раз вовсё ничё ни к чему пообидятся, озлятся. Может, кто чё и сказанул: Вотяш, чё хромаш – глаз болит? – дак мы и про себя чё только не сказывам, и чё, разе кто на воротах повесился, как етот вотяк? И кода успел, ворота сроду поло не дярживали… Ворота пришлось срубить, четвёро мужиков перкладину вместе с болтающимся на ней худеньким вотяцким мужичком уволокли к его деревне и поставили возле.

Тронулись в Слободу. Мельник поехал вместе с ними, говорит, зайдем тут по делам в Караулы. По дороге заехали в татарскую деревню Караулы. И хоть бы тебе чего, выбежали татарские мужики, одетые, как наши, только рожи татарские. Вытащили тюки чего-то, набросали на телегу, рядном закрыли. Мельник ушел в юрту, стоящую рядом с избой. Тунь не снисходил до разговоров со своим никудышным помощником.

Эльдэнэ недоумевал: что такое могли давать русским татары? Везде и всюду на русских землях они только брали. Уж он приглядывался-приглядывался – ничего понять невозможно. Похоже на сапоги из кошмы, татарские сапоги. Так стопой и сложены. Но где подошва видна – огромадная подошва-то, на кого та кие сапоги ладят? Накидали еще в рогожном куле солонины – ободранные туши бараньи. Мельник вышел из юрты, никто из татар его не схватил, никто кланяться не заставлял. Татарове ему до подмышки. Зашел поговорить, поговорил и вышел. Татарчонок привел за рога упирающегося барана. Накинул мельник барану веревку на рога и пошел себе обратно, наказав Туню на телегу не садиться, а идти рядом. Ноги-те не сомнешь!

Два дни так и шли. Дорога торная везде, мостки излажены крепкие. Деревни попадаются справные, нищих не видать. Все по-над прудом стоит деревня. Под северным угором. Дома большие, с хозяйством. Поля – где уж озими всходят, где репа зеленеет, после ржи посеяна. Два урожая, видно, снимут! И нигде никакого княжеского указчика, ни усадьбы господской. Невиданная удивительная земля…

А вот пошли посады Слободы. Татарскую кошму велено было Эльдэнэ оттащить в сарай, мужичок товар принял, сразу же развязал и крикнул помощника. Тунь коротко переговорил с мужичком, тот кивнул. Так Тунь отделался от Эльдэнэ и сделал это с видимым облегчением. Он и не подумал как-либо его известить о дальнейшей участи. Взял вожжи в руки и неторопливо пошел за телегой.

Легкого хлеба Эльдэнэ у нового хозяина не заработал. По целым дням пришлось одну за другой топить печи. В те громадные мягкие сапоги из кошмы, которые привезли от татарина, нужно было засунуть деревянные колодки, загнуть голенища, потом в горячей воде намочить да намять и поставить в жаркую печь. Как печь остынет, доставай, колодку вынимай, ставь рядком. Кошма сселась, стал сапог твердый, зовется – валенец! Самые мягкие, тонкие валенцы называются чесанцы. Их-то и предпочитали татары. Они сами делали войлочную основу из мягкой шерсти ягнят, а уж допаривали в печках – русские. Татары этому так и не научились. Эльдэнэ дивился вятской придумке, теплой, прочной и удобной. Но не для того он сюда пришел, чтобы по целым дням гнуть спину у проклятущих печей.

Через несколько дней мельник явился снова. Заглянул в сарай, спросил хозяина. Каталь ополоснул и вытер руки, подошел с вежливым поклоном. Тут вообще все делалось спокойно. Такой народ. И башку снесут – спокойно. Каталь отдал мельнику валенцы, тот примерил, ногой потопал, развязал кошель. Как в деревне пели:

 
Во кармане казна шевелица, ой, шевелица,
На рёбрушки становица, ой, становица…
 

Расчет велся, как издали приметил Эльдэнэ, чем-то вроде ордынской кожаной деньги, но больше величиною. Мелькнул рисунок. Лук натянутый со стрелой. Деньга не ордынская.

Потом мельник о чем-то спросил каталя, тот задрал бороденку и почесал под ней. У русских это обозначает крайнюю степень задумчивости, причем деловой задумчивости. Если случается неожиданная неприятность – русский чешет затылок. Если соображает, не дурят ли его, чешет висок. Если дурит сам, трет под носом. Если не знает ответа, теребит ухо. Глаз у Эльдэнэ был на это дело наметан. Каталь получил деловое предложение. Показал мельнику три пальца. Теперь уже тот начал чесать под бородой. Потом показал два. Значит, мельник что-то покупал.

Разговор выдался долгий. То один, то другой чесал висок, ухо теребил, а то и тер под носом. Наконец, ударили по рукам, мельник развязал кошель. Но все еще было непонятно, что он приобрел. Отсчитал несколько серебряных монеток. Каталь подошел к бойкому мужичку-помощнику, коротко переговорил с ним, и тот ушел с мельником. Ну, дело ясное. Мастера он взял. За науку нужно платить. Видно, станет этот мужичок приймаком у мельника. Нет, не рабом. Для догляда за рабами время нужно, некому тут за рабами доглядать. Выгода шибче кнута. Тут единственный кнут – выгода. Так себе объяснил Эльдэнэ все виденное.

Собственно говоря, все, зачем его посылали, Эльдэнэ узнал. Да-а, вот тебе и медвежий угол! Было зачем хитрованам новгородским ставить Котельнич и Хлынов. Было зачем страх наводить на соседей – и владимирцев, и устюжан, и ордынцев. Пуще зеницы ока берегли здесь житницу, вятское междуречье, где делали брашно, где ладили вотку. Здесь отсиживались, здесь отлеживались, отъедались и запасались в дорогу. Речная ли дорога али пешая, исть все хотят.

Головка этого дела – в вятских Слободах, но где и кто – не известно. Будешь узнавать – башку точно потеряешь. Жизнь в Слободах кипит бурная, народу бегает множество, шагом тут не ходят. Стоит громадный ям, с обширными конюшнями, избами ямщицкими окружен. И нет тем ямщикам простою. Телеги с поклажей тройками запрягают. Тракт на Кай-городок, дорога торная. Во-от, где вотку везут, на Кай. Ну, точно же! Кай стоит на Каме! И, делая огромную петлю, Кама обходит все вогульские земли.

Вот этим путем серебро собирается, а потом с воинскими отрядами через Искор уходит Колвой, потом через волок небольшой заворачивает на Устюг! И мастерами устюжанскими серебро в цене даже прибывает!

А возле Кая, кстати, издавна всем известные выходы соли, старинные солончаки. Не туда ли и зазывали Асыку? Кто зазывал и зачем теперь Эльдэнэ почти понятно. Поднять Асыку, оборужить – и будет собственная внутренняя охрана для пермских земель. Эльдэнэ не суждено было узнать, что косатый вогульский богатырь Асыка угодит в русскую историю и оставит в ней длинный кровавый след. При поддержке Вятки Асыка не один десяток лет будет воевать с отрядами московских князей. Его войско осадило Чердынь, сожгло Покчу и разорило окрестности. Летописи полны сообщениями о том, как «безвернии вогуличи и хищные вятичи» напали на Пермь Великую и убили пермского епископа Питирима, пришедшего «крестити ко святой вере чердынцев».

«Микаила» попытаются сделать московским противовесом Асыке, в историю он войдет под именем Михаила Великопермского. Ему случалось переметываться на сторону сородичей, путаным был его исторический путь, вогульский дух «Микаила» то и дело протестовал против его же деяний. В сражении у Покчи он погибнет. Уничтожив Асыку, Москва неоднократно пыталась найти надежного правителя Перми среди местного населения, но это были неудачные попытки.

В общем, не повезло вогулам, самым сильным, метким и богатым жителям Великого Леса. Так уж получилось, что никто не смог им сказать Слово. Их пытались насильственно крестить, их грабили, и они нападали дерзко и жестоко на городки русских первопоселенцев. С ними долго воевали, и к теперешнему времени вогулы в наших местах почти совсем перевелись.

В Раздерихинском овраге близ Вятки нашел свой конец лихой ушкуйник Анфал Никитин. Устюг, Вятка, Сарай, Пермь, опять Вятка – Раздерихинский овраг… Он остался в истории оболганным как многократный переветник. Свой внутренний сепаратизм новгородцы победили, но такие победы называют пирровыми. Ослабив Вятку, они впоследствии потеряли ее.

И земли Вятской общины Эльдэнэ прошел. Нужно возвращаться в Москву. Здесь он никому не нужен. Здесь все мастера – от каталя до разбойника. Он, мастер-соглядатай, тут никому не был нужен, даже неинтересен.

И так захотелось ему жить своим домом в деревне по-над прудом, землю вздымать сохою, рожь сеять, ставить избы, ладить пруды и мельницы, изробиться и умереть на широкой лавке. И никакого на тебя, ёшкин корень, хозяина нету, только Бог.

Или можно к вотякам податься, гнать кумышку, плясать и петь во всю пьяную мочь веселые песни. Хорошо пляшут вотяночки, и собой, черёмные, сладки.

А не то к купцам пойти. Зимой мчать на санях по заледенелой и заснеженной реке, выглядывая ворога за ближайшим поворотом. Проскочить-пролететь к Двине на шибких вятских тройках!

Скорее всего, изветчик пойдет в Москву. Дойдет ли? Не этот, так другой дойдет. Кое-что Москва явно будет знать, но многое, очень многое останется неведомым. Вятка во многом легла белым пятном в истории России. Главным богатством Вятки был ее удивительный народ. Вятка после московского нашествия взорвалась, как громадной мощи сверхновая звезда, о существовании которой судят по следам этого взрыва…

След на земле

Казаки-разбойники

Думаю, что именно матушка наша Вятка в средние века была столицей пермских «колоний» Великого Новгорода, военно-административным центром и продовольственной базой.

После того как пала Вятка, очевидно, прекратился обмен кумышки на серебро, и Новгород испытал «серебряный голод». Пермские городки Искор и Покча были взяты относительно не большим московским отрядом, пришедшим с Устюга по Весляне.

Лишенный серебряного тыла Новгород Великий был разгромлен тем же Василием III в 1478 году.

Конечно, после падения Вятки жизнь всех, населяющих вятские земли, должна была резко измениться. Ушкуйники были изгнаны. Они ушли по Вятке на Волгу, с Волги старым путем на Дон, там возникло донское казачество (гребенцовские казаки), удивительным образом сочетавшее воинственность с хозяйственностью. Это о них – и толстовские «Казаки», и шолоховский «Тихий Дон».

Историческая основа говора гребенцов – северная, в их языке присутствуют севернорусские черты и отсутствуют южнорусские. На Кавказ они пришли с оканьем (хоровод, помочи и пр.), в позднесредневековых склепах Ингушетии Е. И. Крупновым были обнаружены «вятические» подвески. У казаков эталоном настоящего мужчины был отважный, гордый и свободный духом, независимый человек, ощущавший свою особость и превосходство над соседним земледельческим населением. Ни гребенцы, ни кержаки с пришедшими позднее крестьянами практически не роднились. Конец XV века – такова глуби на исторической памяти гребенцов, что согласуется с предложенными здесь причинами «исхода» их из вятских земель.

Русский историк и этнограф Евгений Савельев уже в начале XX века отмечал в лексике донских казаков наличие многих слов, несомненно имеющих древненовгородское происхождение. По мнению Савельева, «при движении на Дон новгородцы спустились вниз по этой реке до самого Азова, смешались с другими казацкими общинами и таким образом положили основание Всевеликому Войску Донскому, с его древним вечевым управлением. Казаки-новгородцы на Дону – самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, рослы, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым хрящеватым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от темно-русых до черных; на усах и бороде светлее, волнистые. Казаки этого типа идут в гвардию и артиллерию.

Говор современных новгородцев, в особенности коренных древних поселений, во многом сходен с донским, жителей Первого и Второго Донских округов. Как те, так и другие звук щ не выговаривают, а заменяют его двойным ш, например: ишшо, ишшобы, пешшаный, пешшинка, што (что), пишша и пишта (пища) и проч. Вместо жд всегда почти употребляют ж: Рожество, одежа, надежа (надежда), дож и проч. Вместо к – всегда х, например в словах хрешшенье, дохтур и др. Также: скусно, свиток и твиток (цветок), сумлеваться, сусед, укунуться, анагдась, глыбоко, быдто, кружовник, ослобонить, некрут, антиллерия, дака (дай-ка), ухи, польга (польза), слухать, верьх и верьхи (верхом), молонья (молния), женьшина, болесть, ужасть, жисть, скупердяй, панафида (панихида), трухмал, лясы точить, ну те к ляду, сиверка, сивер, исть (есть) и др.»[6]6
  См.: Савельев Е. Типы донских казаков и особенности их говора. – 1908; Соловьев В. Ф. Особенности говора Новгородского уезда Новгородской губернии. – СПб., 1904.


[Закрыть].

Новгородцы лучше, чем москвичи, знали древние сказания о начале Руси и ее славных витязях-богатырях. Язык их деловых бумаг, как и у старых донских казаков, чище московского и отличается от последнего как чистотой, так и образностью выражений. Новгородцы также занесли на Дон названия: атаман, стан, ватага, ильмень (общее название большого чистого озера) и др. Кроме того, многие донские станицы и хутора носят чисто новгородские названия: Ярыженская (от ярыжки, ярыга – наемные люди и бездельники); Багаевская (одноименные села по пути движения древних новгородцев в губерниях Казанской, Вятской и др.); Ведерниковская, ныне переименованная вместе с Бабской в Константиновскую (в губерниях: Вятской, Пермской, Нижегородской, Смоленской и др.); Михалевская, ныне Николаевская, станица (в Псковской губернии 21 селение и 3 деревни); Каргальская – Каргалы на Каме; Гундоровская – села в Архангельской, Вятской и Самарской губ. Хутора и фамилия Черевков – село Черевково Сольвычегодского уезда на Северной Двине, древнее поселение новгородцев-ушкуйников; жители, не знавшие никогда крепостного права, отличаются предприимчивым и энергичным характером. Древний новгородский погост Ягриш Архангельской губернии, близ погоста Верхотоимского, отличается самыми жгучими брюнетками севера. Погост этот упоминается еще в завещании Ивана III. Станица Раздорская, древняя столица донского казачества, также отзывается чем-то новгородским: слово «раздоры» – излюбленное выражение во всех новгородских актах, там постоянные жалобы на «раздоры», т. е. несогласия[7]7
  Источник http://www.passion-don.org/history_2/history_2_4.html


[Закрыть].

На ресурсе www.kazarla.ru также цитируют дореволюционных историков. «Казаки-русы в описываемое время заносили Христианство в инородческие пределы путём колонизации и преуспели во всех её видах – вольной, военной, торговой и монастырской. Они контролировали все сколько-нибудь значимые участки русского торгового пути из варяг в греки и его различные ответвления».

Говоря о новгородских казаках, нельзя не упомянуть о хлыновцах. В 1174 году отважные новгородские казаки повольники, или ушкуйники, или самовластцы, пришли на реку Вятку и построили град Хлынов и начали общежительствовать самовластно. Из Хлынова (ныне город Вятка) предпринимали они свои торговые путешествия и военные набеги во все стороны света. В 1361 году они проникли в столицу Золотой Орды Сарайчик и разграбили её, а в 1365 году – за Уральский хребет на берега реки Оби. Предводители этих ватаг именовались ватманами. Основанные повольниками общины по примеру Нов города управлялись кругом – вечем, где каждый повольник имел равный голос со всеми. Имел город Хлынов и свой вечевой колокол. После разгрома Хлынова в 1489 году Иваном III большая часть его граждан, жаждавших независимости, ушла на Северную Двину, на Каму и вниз по Волге, где обосновались казаки-хлыновцы в районе Жигулёвских гор. Общность новгородских казаков, включая хлыновских ушкуйников, имеет очень много сходств с донскими.

Так, например, духовенство Хлынова, избираемое вечем, как и донское Духовенство, избираемое кругом, было совершенно независимым и от Москвы, и от Новгорода. Московский митрополит Геронтий, современник Ивана III, писал в 1471 году, что он не знает даже, кто там духовенство и где оно рукополагается. Эта особенность духовной жизни народа – выдвижение из своей среды достойных кандидатов в священники – свойственна лишь новгородцам и хлыновцам, донцам, уральцам и терцам. Новгородцы вынудили князя согласиться выбирать архиереев и священников из местных жителей на вече. В 1360 году сам архиепископ новгородский Евфимий II не подчиняется московскому митрополиту и разрывает на двадцать лет связь с митрополией. В 1384 году новгородцы постановили на вече не подчиняться московскому митрополиту и дела по духовной части решать гражданским вечевым судом. Такова же традиция у донских казаков. В «Заветах Игната» сказано, что священников, не выполнивших волю круга, считать еретиками и изгонять, а за богохульство даже казнить смертью. За хулу на Бога казаки убивали всякого, не считаясь с его чинами, должностями или прежними заслугами. «Заветы Игната» есть свод законов обычного общеказачьего права, соблюдавшегося у всех казаков до времён окончательного вытеснения его законами, данными из Москвы. Кроме того, казачий закон регламентировал возраст поставленния в попы. Священником не мог быть человек моложе 50 лет. В духовные отцы казаки избирали человека из своей среды, который прожил уже большую часть своей жизни, причём на виду у соседей-станичников. Избирали для поставления того, кто показал себя храбрым воином, мудрым военачальником, рачительным нестяжательным хозяином, примерным семьянином, уже вырастившие и воспитавшие собственных детей. Если собственные дети его удались, значит, будет добрым наставником для всех. Если сам был храбр в бою, значит, может просить о мужестве своих духовных чад и благословить их «жизнь свою положить за други своя». Если был мудрым заботливым отцом-командиром, к его умному слову с почтением прислушается всякий казак. Если был добрым молитвенником, значит, служба не захиреет, не запустеет храм. Жаль, что такая замечательная традиция духовной жизни сегодня утрачена русским народом».

Разбойничать на реках казаки-ушкуйники не прекратили, окончательно доконав ордынское население по берегам Итиля. Берега реки стали заселяться русским народом, река Итиль стала великой русской рекой Волгой. Степан Разин, казак, известный наш разбойничек, почему-то остался любимым героем народных сказаний. Он будил в памяти людей что-то забытое, далекое – ту волю вольную, парус над узконосым ушкуем, радость побед…

Вот такая у нас, вятских-пермских людей, замечательная историческая родня.

Рожь, водка и… кошка

Сколько ни искала, не нашла пока ответа на вопрос: была ли на Вятке кошка? На мой взгляд, ответ на такой вопрос важнее отыскания иного великокняжеского договора. Боюсь, что без кошки земледелие в наших местах попросту невозможно из-за огромного количества грызунов. Дом без кошки при первых при знаках похолодания населяется мышами от подпола до крыши.

Ответ на этот вопрос могла бы дать… сама кошка. Наш деревенский короткошерстный полосатик не в чести у тех, кто раз водит всяческих экзотов. Однако, заглянув в кошачьи энциклопедии, с удивлением угадываешь в деревенском плебее облик древнейшей породы – нубийской кошки! Единственный вид кошки, которую удалось одомашнить древним египтянам. Даже деревенская архитектура зависит от того, есть кошка или нет. Египетские земледельцы так почитали кошку, что даже обожествили ее. Много веков только нубийская кошка жила с людьми. Торговые корабли развозили ее по миру, но вплоть до XVIII века кошка оставалась дорогим и экзотическим существом.

Могла ли такая кошка попасть на Вятку в средние века? С новгородскими корабелами – могла. На моей памяти деревенская кошка была совершенно диким существом. Она обитала на сеновалах, плодилась, как хотела, сколь добывала корма. Это ведь страшный хищник, и дневной и ночной, универсальный на всякую живую мелочь: мыши, кроты, воробьи, дрозды. Кошки буквально зачищали дом, двор и огород.

Наша нубийская кошка – это тоже исторический след. Привычное – нас не удивляет и значимым не считается.

Не удивительно ли ржаное поле! Ну, а что тут удивительного для современного читателя? Ну, рожь и рожь. Вроде, всегда она была, рожь-то? В том-то и дело, что не всегда.

Рожь – один из четырех великих злаков: пшеница, рис, кукуруза и рожь. Великой рожь именуют за то, что позволила она освоить северные территории, ржаной хлеб кормил строителей уральских и сибирских заводов. Три из великих злаков были окультурены в незапамятные времена, никто не знает их создателей. Создатели культурной озимой ржи и паровой системы земледелия – наши предки, новгородсковятские крестьяне.

Рожь – плебейка по происхождению, длительное время считавшаяся сорной примесью пшеницы. Рожь выживала в самые неблагоприятные годы, когда основной посев погибал. И черный ржаной хлеб считался хлебом неурожая. В русских государствах рожь сеяли только в новгородских землях, самых холодных, где пшеница зачастую просто не вызревала.

Новгород, всегда обращавший неудобицы природы себе на благо, отличился и тут. Именно на возделывании ржи и вырос великий северный крестьянин – новгородский крестьянин, раньше всех других освоивший так называемую паровую систему земледелия и озимые культуры. В московских землях выращивали только яровые до конца XV века.

Сеемая в середине августа, рожь подымается на осенних дождях и кидает свои корни на глубину до метра, ей уже никакие сорняки нипочем. Рожь справляется даже с таким злодеем полей и огородов, как пырей. Единственный сорняк, который кое-как гнездится на обочине ржаного поля, – это василек. На верно, захотели бы наши предки извести василек – что-нибудь придумали бы и обязательно бы извели. Но не извели: уж так хороши ржаные поля в васильковом уборе, что издавна прощали васильку его сорнячество и злодеем не считали. А, может, и в васильке была некая польза, незнаемая нами теперь?

Таким образом, рожь является просто идеальной культурой для посева на вновь возделываемых землях. Современные агрономы говорят, что рожь улучшает, окультуривает землю. После ржи хорошо растут овощи, чем пользовались наши предки уже давным-давно, сея после убранной ржи репу, основную овощную культуру тех времен. Репой питались сами, репой кормили скот. В союзе с рожью репа не занимает дополнительной площади, вырастает как бы между делом.

Рожь, способная расти даже на самых бедных и, что очень важно, закисленных почвах, очень резко увеличивает урожай при внесении навоза. Хочешь иметь хороший урожай – держи скот.

Рожь резко увеличивает урожайность, если посеяна именно тогда, когда нужно. Не раньше и не после. Умирать готовься, а рожь сей – так мужики говорили.

Собрать все зерно до единого зернышка – тоже ума требует. Поскольку рожь в спелом состоянии быстро осыпается, жнут ее в состоянии восковой, т. е. неполной спелости. Если сжать раньше, чем нужно, зерно получится тощее, урожай ниже, всхожесть хуже. Если запоздать – зерно осыплется. Поэтому крепостной крестьянин, отвлекаемый на господскую работу и свое поле обрабатывавший урывками, никогда и не мог взять на ржи хорошего урожая. Убогим, тощим становилось его поле. Что уж говорить про колхозника, вынужденного сев и уборку начинать по команде из райкома партии! Рожь – она для свободного крестьянина. Получать на ржи высокий урожай мог только работящий мастеровитый экономически свободный мужик. Многие секреты возделывания ржи так и оказались утраченными. Например, в современных условиях никто не пытается так собрать рожь, чтобы можно было сеять нынешними семенами – не умеют! Не дает всхожести ржица крестьянская, да и все. Приходится сеять рожью прошлого года. То есть деньги тратить на хранение семян, оплачивать недоумство свое.

И хлеб ржаной требовал большого мастерства. Клейковина зерна у ржи менее прочная по сравнению с пшеницей, выпечь ржаной хлеб гораздо тяжелее, чем пшеничный. И сейчас хлеб только из ржаной муки не пекут совсем, обязательно добавляют пшеничную. Ржаной хлеб тяжелее переваривается, чем пшеничный, и вкус его многим кажется грубоватым. Но! Не многие продукты развивают у человека столь стойкое привыкание, как ржаной хлеб. Даже если человек ел ржаной хлеб нечасто, изредка. Тоска именно по ржаному хлебу – очень сильный компонент пищевой ностальгии за рубежами России. Ржаной хлеб в иные времена мог быть для человека единственным продуктом питания, он в принципе-то самодостаточен, чего о пшеничном хлебе не скажешь. Пустоватым кажется пшеничный хлеб рядом со ржаным. То, что мы сейчас едим – вообще не хлеб. Это обман зрения и слуха. Современные мельницы бомбят зерно в пыль – чем мельче, тем лучше. А крестьянский хлеб пекли из муки с крестьянской мельницы – зернотерки, лучше сохранявшей в муке исходные биологические структуры. Поэтому в ржаной квашне, видимо, частично происходили те же биохимические процессы, что и в прорастающем зерне ржи. Настоящий ржаной хлеб, биологи чески активный продукт, сейчас в принципе никто не делает, просто не может. Что-то в этом деле уже изучено (на западе, кстати, не у нас), но, видимо, многое еще предстоит понять.

Рожь, казалось бы, прорастить несложно: она культура озимая, собрал – и знай проращивай. Вот пшеницу сразу после уборки прорастить невозможно, требуется яровизация, т. е. обработка холодом. Она ж весной всходить должна, пшеница-то, а не осенью! (Поэтому и хлеб пшеничный по определению беднее ржаного.) Рожь в этом смысле просто вне конкуренции. Но и тут все не просто. Для того чтобы всхожесть была не через зерно, а полная, нужно рожь парить, т. е. выдержать на солнце несколько дней, а если погода не позволяет, то прогреть на печи. И только потом сей или размачивай и рости на здоровье. И еще, конечно, много чего знали наши предки про это удивительное растение, что уже сейчас забыто.

Так что рожь требует от крестьянина мастерства, ответственности и огромного, поколениями копимого опыта. И определенной зажиточности. Бедняк, не имеющий справного хозяйства, никогда хорошего урожая не получит.

Роща – это слой пророщенной в темноте ржи, образованный переплетенными корнями и ростками. Будучи высушенной и размолотой, является признанным лучшим сырьем для производства самогона (хлебного вина). Изобретатели водки считали ее языческим, бесовским напитком, использовали только в меновой торговле. Кержаки, презиравшие водку, никогда не пили ее потому, что имели исторический опыт наблюдения за последствиями. Не их вина, что после разгона Вятки водка «ушла в на род», русский народ Центральной России, такого опыта не имевший.

Роща использовалась для изготовления основного крестьянского напитка – кваса, а также употреблялась в пищу, особенно детьми. Прорастающее зерно, его ростки и корни обогащены биологически активными веществами, современной наукой настоятельно рекомендуются для детского питания, а также для восстановительных диет. Исторический патент на квас из ржаной рощи также принадлежит нашим предкам – крестьянам вятского междуречья. Неблагодарной оказалась человеческая память. Колоссальные достижения вятских крестьян не удивляют нас, кажутся обычными. Наша традиционная крестьянская культура – в небрежении и забвении.