Текст книги "Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении"

Автор книги: Эвальд Ильенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Только с помощью искусственных, насильственных абстракций можно доказать то, чего на самом деле, в самом объекте нет, – а именно прямого совпадения всеобщего закона с эмпирически всеобщим фактом "конкретно-всеобщего" – с "эмпирически-всеобщим".

При попытке это все-таки сделать "грубый эмпиризм превращается в ложную метафизику, в схоластику, которая с мучительным усилием старается непосредственно вывести из всеобщего закона или объяснить согласно с ним посредством простой формальной абстракции неопровержимые явления эмпирической действительности". (Маркс)

Иными словами, эмпирия всегда постарается, столкнувшись с таким противоречием, непосредственно изменить формулировку всеобщего закона с таким расчетом, чтобы она прямо и непосредственно согласовывалась бы с абстрактно выраженным эмпирическим явлением.

На этом пути буржуазная наука и выхолостила теоретический смысл рикардовского закона стоимости, утратила, как выражается Маркс, само понятие стоимости.

"Утрата понятия стоимости" происходит так: для того, чтобы согласовать закон стоимости с законом средней нормы прибыли, Мак-Куллох изменяет само понимание труда как субстанции стоимости. Вот его "определение" труда:

«Труд мы можем с полным правом определять как род действия, или операции, безразлично, выполняется ли он людьми, низшими животными, машинами, или силами природы, которые стремятся к тому, чтобы вызвать известный результат». (цитируется по Марксу)

«И у других хватило смелости говорить, что жалкий Мак разбил Рикардо наголову! ...Мак, который теряет само понятие труда!» – квалифицирует это рассуждение Маркс.

Заметим, что с точки зрения логики формальной нельзя сказать, что "жалкий Мак" "теряет само понятие труда". Наоборот, если понятие понимать формально, то Мак его лишь еще больше "обобщает"...

А такая "утрата понятия" неизбежна, если хотят построить систему теоретических определений, в которой не было бы противоречий между всеобщим законом и эмпирической формой его собственного обнаружения, проявления.

Принципиально по-иному поступает Маркс. В его системе противоречия в определениях вещи вовсе не исчезает, вовсе не ликвидируются те "противоречия", которые приводят в ужас метафизика, не знающего иной логики, кроме формальной.

Если взять теоретическое представление из первого тома "Капитала" и непосредственно, лицом к лицу столкнуть его с теоретическими положениями из третьего тома того же "Капитала", то окажется, что между ними по-прежнему сохранилось отношение "логического противоречия".

В первом томе, например, показано, что прибавочная стоимость есть исключительный продукт той части капитала, которая затрачена на заработную плату, превратилась в живой труд наемного рабочего, то есть переменной части капитала и только ее.

Положение из третьего тома, однако, гласит:

«Как бы то ни было, в итоге оказывается, что прибавочная стоимость ведет свое происхождение одновременно от всех частей приложенного капитала». (Маркс)

Противоречие, выявленное уже школой Рикардо, здесь, таким образом, не только не исчезло, но, наоборот, показано как необходимое противоречие самой сущности процесса производства прибавочной стоимости. И оно по-прежнему обладает всеми признаками «логического противоречия», запрещаемого формальной логикой.

Именно поэтому вульгарные экономисты после выхода в свет третьего тома с торжеством констатировали, что Маркс "не смог" разрешить антиномий трудовой теории стоимости, что он не выполнил обещаний первого тома и что весь "Капитал" – не более как спекулятиво-диалектический фокус...

Гносеологически-философской подоплекой этих упреков оставалось по-прежнему метафизическое представление, согласно которому всеобщий закон доказывается в фактах только тогда и тем, когда его удается без противоречий согласовать непосредственно со всеобщей эмпирической формой явления, с "общим" в фактах, открытых непосредственному созерцанию...

Но как раз этого в "Капитале" и нет, и вульгарный экономист вопит, что положения третьего тома опровергают положения первого тома, поскольку они находятся с ним в отношении взаимоисключающего противоречия.

Это положение в глазах эмпирика предстает как свидетельство неистинности закона стоимости, доказательство того, что этот закон есть "чистейшая мистификация", противоречащая действительности, не имеющая ничего общего с действительностью...

Узколобому эмпиризму вульгарных экономистов вторит и кантианец Конрад Шмидт. Он формально согласен с анализом Маркса, – но с одной оговоркой. По его мнению всеобщий закон стоимости является "в пределах капиталистической формы производства" фикцией, хотя и теоретически необходимой...

"Фикцией", умозрительно-искусственной "гипотезой", этот закон для кантианцев оказывается опять-таки потому, что он не может быть оправдан через явления как непосредственно общее в этих эмпирически бесспорных явлениях.

Общее в явлениях – закон средней нормы прибыли – есть как раз нечто прямо противоположное закону стоимости, нечто противоречащее ему взаимоисключающим образом. Поэтому в глазах кантианца он и есть не более чем искусственно построенная гипотеза, теоретически необходимая фикция, и ни в коем случае не теоретическое выражение реального, объективно-всеобщего закона, которому подчиняются явления.

"Конкретное", таким образом, противоречит "абстрактному" в "Капитале" Маркса, и противоречие это не только не исчезает от того, что между тем и другим установлена целая цепь "о посредующих звеньев", – но доказывается как необходимое противоречие самой экономической реальности, – а не как следствие теоретических недостатков рикардианского понимания закона стоимости.

Логическую природу этого явления можно легко продемонстрировать и на более легком примере, не требующем специальной грамотности в политической экономии.

При количественно-математической обработке определенных явлений очень часто получается "противоречащая себе" система уравнений, в которой уравнений больше, чем неизвестных, система типа: X + X = 2,

50X + 50X = 103X

"Логическое противоречие" здесь налицо. Тем не менее эта система уравнений вполне реальна. Реальность ее станет очевидной, если учесть, что под значком X здесь скрывается одна копейка, "сложение" копеек происходит не только в голове, и не столько в голове, сколько в сберегательной кассе, начисляющей 3% на вложенную сумму...

В этих конкретных – и вполне реальных – условиях "сложение" копеек совершенно точно выражается приведенной "противоречивой системой уравнений". Противоречие здесь является непосредственным выражением того факта, что в реальности всегда подвергаются "сложению" (вычитанию, делению, возведению в степень и т.д.) не умозрительно чистые "количества", а качественно определенные величины, и что чисто количественное прибавление этих величин дает в каком-то пункте качественный скачок, ломающий идеальный количественный процесс, приводит к "парадоксу" в теоретическом выражении.

Современная физика с таким фактом сталкивается на каждом шагу, и вынуждена все время вводить качественные параметры, зависящие каждый раз от конкретно-качественной природы объекта, математически обрабатываемого. Но нежелание или неумение сознательно применить здесь диалектику приводит к тому, что математика начинает представляться не выражением объективных всеобщих закономерностей, а "теоретически необходимой фикцией", чисто искусственным инструментом рассудка.

Современные позитивисты рассуждают о математике, на каждом шагу сталкивающейся с такого же рода парадоксами, совершенно в манере рассуждений Конрада Шмидта о "стоимости". "Чистую математику" они оправдывают тоже чисто прагматически, инструменталистски – лишь как искусственно изобретенный способ духовной деятельности субъекта, который почему-то, а почему – неизвестно, приводит к желаемому результату. Основанием такого отношения к математике является опять-таки то реальное обстоятельство, что прямое и непосредственное приложение всеобщих математических формул к реальному количественно-качественному процессу развития явлений, к реальной конкретности, всегда неизбежно ведет к парадоксу, к логическому противоречию в математическом выражении.

Но в данном случае (как и в политической экономии) данное противоречие вовсе не есть результат "неправильностей", допущенных мышлением в процессе теоретического выражения явления. И "разрешение" "противоречия" и тут не может состоять в избавлении от него, – но только в показе его как необходимого. Реальное "разрешение" подобного противоречия может состоять только в дальнейшем анализе всех тех конкретных условий и обстоятельств, внутри которых осуществляется реальное явление, в выражении которого получилось "противоречие", в выявлении тех качественных "параметров", которые в определенном пункте ломают чисто количественный ряд. Противоречие в данном случае показывает не "ложность" математического выражения, не ошибочность его, а нечто совсем иное, а именно: ложность мнения, согласно которому данное выражение определяет явление исчерпывающим образом.

Внутри системы определений, выражающих всю совокупность конкретных условий, внутри которых это явление осуществляется, "логически-противоречивое" математическое выражение сохраняется и показывает как верное (хотя и "абстрактное") выражение реального положения дел.

Уравнения X+X=2 и 50X+50X=103 правильно выражающие количественную характеристику определенного явления и кажется "нелепым" только до тех пор, пока не выявлены и не учтены все те конкретные своеобразные условия, внутри которых оно реально осуществляется. Иными словами, до тех пор, пока оно в его абстрактности принимается за исчерпывающее математическое выражение явлений. Как только эти условия учтены, выражение сразу перестает казаться "нелепым", оказывается абстрактно верным. И, наоборот, в данном случае оно было бы неверным, если бы в нем не было противоречия. Выражения X+X=2, а 50X+50X=100 не содержат противоречия, но именно поэтому они неверно выражают судьбу копеек, "складываемых" в сберегательной кассе.

В данном случае логическое противоречие является показателем абстрактности знания, но не его неправильности, не ложности. Оно ложно в его абстрактности, принимаемой за исчерпывающее выражение объекта, но верно, и даже единственно верно в его конкретности – внутри системы определений, указывающих на условия, при которых оно только таким и может быть. "Логическое противоречие" из него не исчезло, – наоборот, оно показано как необходимая форма, в которой осуществлено верное (не абстрактное) знание об определенной – чисто количественной стороне явлений.

Так что если в теоретическом выражении вещи появилось "логическое противоречие", то этот факт указывает прежде всего на абстрактность знания, заключенного в этом выражении. И пока выражение продолжает казаться "нелепым", выяснение конкретных условий должно продолжаться. Когда же все условия выяснены, оно перестает казаться нелепым, но вовсе не исчезает как таковое, как "логическое противоречие", как выражение, нарушающее закон запрета противоречия.

В системе диалектико-материалистической философии, как известно, фундаментальным положением является тезис о том, что объективная реальность первична, а сознание – производно от нее. Это – конкретно-всеобщий закон, определяющий взаимное отношение объективной реальности и сознания.

Но если взять изолированный факт активного целенаправленного изменения предметной реальности человеком и выразить его в тех же самых категориях, то он встанет в отношение взаимоисключающего "логического" противоречия с конкретно-всеобщим законом.

В нем сознательно поставленная цель (факт сознания) непосредственно, и по времени и по существу, первична по отношению к "объективной реальности" – к эмпирическому положению вещей вне сознания. Архитектор сначала строит дом в голове, в сознании, а затем приводит объективную реальность к соответствию с идеально построенным планом. И этот факт, выраженный абстрактно в категориях философии, абсолютно правильно выражается в формуле: в данном случае первично сознание, а объективная реальность – вторична, производна от него. А это выражение, как нетрудно понять, находится в отношении "логического противоречия" с всеобщей формулой материализма, если сталкивать эти два тезиса абстрактно, то есть без указания на всю цепь опосредствованных звеньев, без показа той необходимости, благодаря которой сознание, возникая как определенное отражение объективной реальности, превращается в относительно самостоятельную сферу деятельности и оказывает обратное влияние на объективную реальность...

Внутри системы диалектико-материалистической философии эти два тезиса, абстрактно противоречащие друг другу, реально, конкретно "примирены". Иными словами, показано, что и тот и другой тезис верны внутри философской науки.

Внутри материалистического мировоззрения же, которое базировалось на метафизическом понимании взаимодействия между объективной реальностью и сознанием эти два тезиса оставались "непримиренными", соседствующими антиномически. Когда речь шла об отражении объективной реальности – принимался один тезис. Когда же рассматривался акт целесообразной деятельности, – принимался другой, прямо ему противоположный принцип.

И ничего удивительного нет в том, что абстрактно-общий принцип материализма метафизиком не может быть выдержан в том случае, когда речь идет о сущности целесообразной, активной, управляемой сознанием, деятельности человека, изменяющей предмет. В данном случае он превращается в идеалиста либо вынужден рассматривать факт неверно, закрывая глаза на активность сознания, игнорируя и искажая сам факт.

А все дело заключается в том, что метафизический материализм не видел реального опосредствующего звена между объективной реальностью, с одной стороны, и сознанием – с другой, не видел практики, чувственно-практической деятельности, как той реальности, которая находится между сознанием и вещью, той реальности, которая соединяет то и другое.

Отыскав это "опосредующее звено", этот "средний член", диалектический материализм разрешил противоречие между сознанием и реальностью, разрешил проблему сознания конкретно с точки зрения материализма. На этой основе была понята как "вторичность" сознания, так и его активность в отношении к материальному, вне и независимо от сознания существующему миру.

Противоречие тем самым было в подлинном смысле снято, конкретно разрешено, объяснено в необходимости его возникновения, в то время как материализм старый попросту пытался его устранить, абстрактно подчинить всеобщему тезису о первичности материи. Но такое "разрешение" не было реальным разрешением. В итоге материализм не смог справиться с идеализмом как вне, так и внутри своих собственных концепций. Факты, которые прямо и абстрактно не подводились под тезис о первичности материи, факты сознательной деятельности человека этим, разумеется, не устранялись из действительности. Они устранялись лишь из сознания материалиста.

Абстрактный материализм поэтому и не устранял ту реальную почву, на которой вновь и вновь возникали идеалистические концепции относительно взаимоотношений материи и духа.

Лишь конкретный материализм Маркса-Энгельса-Ленина смог разрешить это "противоречие", сохраняя исходный тезис всякого материализма, но проводя этот тезис конкретно в понимание процесса рождения сознания из активно-практической чувственной деятельности, изменяющей вещи.

Противоречие тем самым не было устранено, не было объявлено ложным и надуманным, а показано как необходимое выражение реального факта в необходимости его возникновения. Тем самым идеализм был выбит из самого прочного его убежища – из фактов, касающихся активности субъекта в практике и в познании.

Таков и вообще способ, метод разрешения "логических" противоречий в диалектике. Они не отрицаются, не устраняются, а снимаются в более конкретном понимании фактов, конкретно разрешаются в новое, более высокое и глубокое понимание этих фактов, в прослеживание всей цепи "опосредующих звеньев", которая замыкает взаимоисключающие абстрактные положения, а тем самым отрицает их абстрактность, не отрицая их как таковые.

Метафизик же всегда старается выбрать между двумя абстрактными тезисами один, так и оставляя его абстрактным, – в этом и заключается смысл формулы "или-или".

Диалектика же, обязывая мыслить по формуле "и-и", вовсе не ориентирует мышление на эклектическое "примирение" двух взаимоисключающих тезисов, как то в полемическом задоре часто старается изобразить метафизика.

Она ориентирует на более конкретное исследование фактов, в выражении которых появилось противоречие. В этом конкретном исследовании фактов, в прослеживании всей цепи опосредующих звеньев между реально противоречащими друг другу сторонами действительности диалектика и ищет "разрешения" противоречия.

При этом каждый из тезисов, ранее абстрактных, превращается в момент конкретного понимания фактов, объясняется как таковой, как одностороннее выражение реальной противоречивой сложности и конкретности предмета и притом конкретности в ее развитии.

В развитии же всегда и везде в определенном пункте появляется новая реальность, которая хотя и развита на основе ее предшествующих форм, но тем не менее реально "отрицает" эти предшествующие формы, обладает характеристиками, которые "противоречат" характеристикам менее развитой реальности.

Материя есть конкретно-всеобщее начало, конкретно-всеобщая реальность, на основе которой возникает сознание, субъект. Но родившись, субъект с его сознанием вовсе не может быть "сведен" обратно к характеристикам материи как таковой. Он приобретает такие черты, которые прямо противоположны материи. Теоретически-философские определения субъекта противоречат философски-теоретическим определениям материи, если их сталкивать прямо и непосредственно, лоб в лоб. Они прямо противоположны. Но они как таковые, как прямо противоположные, могут и должны быть выведены в необходимости их возникновения из определений материи как конкретно-всеобщего начала, как из конкретно-всеобщей субстанции.

Это и делает диалектический и исторический материализм. Он конкретно показывает, как в русле практики рождается из материи, из конкретно-всеобщего – сознание, как явление, которое по всем своим характеристикам прямо противоположно определениям материи, прямо "отрицает" их в логическом смысле.

Здесь точно то же отношение между конкретно-всеобщим и конкретно-особенным, как и в процессе развития прибавочной стоимости из стоимости.

Стоимость – конкретно-всеобщая субстанция прибавочной стоимости, и тем не менее ее конкретные теоретические определения прямо и непосредственно противоречат конкретно-теоретическим определениям прибавочной стоимости. И в этом "логическом" противоречии выражается не что иное, как реальная конкретная диалектика развития стоимости – в прибавочную стоимость, диалектика рождения противоположного из противоположного.

Выраженная абстрактно, без конкретного развития, без выяснения всех конкретных опосредствующих звеньев, которые проходит процесс рождения одного из другого, эта диалектика неизбежно выступает в сознании в виде "нелепого", "взаимоисключающего", неразрешенного и непонятного "логического противоречия" в определениях.

С точки зрения же диалектики все решается рационально и просто. "Противоречия" здесь разрешаются не путем словопрения, не путем уточнения названий, терминов и выражений, а путем конкретного анализа явлений в их развитии друг из друга.

В этом и заключается тайна метода "Капитала", способ разрешения противоречия между абстрактным и конкретным, между всеобщим и особенным, между законом и формой его собственного проявления, между теоретическими определениями различных сторон предмета.

Противоречия в конкретном знании не устраняются, а наоборот, показываются как необходимые формы отражения в сознании реальной диалектической сложности предмета в его развитии.

4. КОНКРЕТНОЕ КАК ПРОТИВОРЕЧИЕ В ЕГО РАЗВИТИИ

После всего сказанного уже легче осветить принципиальное отличие «дедукции категорий» в «Капитале» от формально-логической дедукции, то есть конкретное существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.

Мы установили, что понятие стоимости у Рикардо, то есть всеобщая категория системы науки, есть абстракция, которая не только "неполна", но и "формальна", в силу чего и неверна. Понимая "стоимость" как понятие, выражающее то абстрактно-общее, чем обладает каждая из развитых категорий, каждое из конкретных явлений, им обнимаемых, Рикардо и не исследует стоимость специально, в строжайшем отвлечении от всех остальных категорий.

Таким образом, уже здесь в теоретических определениях исходной всеобщей категории и в способах ее определения, уже содержится, как в зародыше, вся разница между "дедукцией категорий" метафизика Рикардо и способом восхождения от абстрактного к конкретному диалектика Маркса.

Маркс вполне сознательно образует теоретические определения стоимости детальнейшим конкретным анализом простого товарного обмена, оставляя в стороне, как не имеющие отношения к делу, все остальное богатство развитых на его основе явлений и выражающих эти явления категорий. Это и есть с одной стороны действительно содержательная, а не формальная ("родовая") абстракция.

И только при таком понимании, предполагающем конкретно-исторический подход к вещам, становится возможным специальный анализ формы стоимости, специальное исследование конкретного содержания всеобщей категории, – анализ стоимости не как "понятия", а как конкретно чувственно-данной реальности, как простейшей экономической конкретности.

"Стоимость" как таковая предстает как реальность, обладающая своим собственным конкретно-историческим содержанием, теоретическое раскрытие которого и совпадает с выработкой теоретических определений понятия стоимости.

И этим реальным содержанием оказывается не абстрактно-общее, заключенное в любом товаре, не мертвое количественное тождество порций общественного труда, – а совсем иное.

Этим "иным" выступает тождество противоположностей относительной и эквивалентной форм выражения стоимости каждого из вступающих в отношение обмена товара. Именно в раскрытии внутреннего противоречия простой товарной формы и заключается тот пункт, по которому диалектика Маркса противостоит метафизическому способу мышления Рикардо.

Содержание всеобщей категории, конкретного понятия стоимости у Маркса вырабатывается не на основе принципа абстрактного тождества, а на основе диалектического принципа тождества взаимопредполагающих полюсов, взаимоисключающих друг друга определений.

Анализ стоимости представляет собой действительно решающий пункт для понимания диалектики Маркса, и на нем следует остановиться подробнее.

Категория, понятие, научная абстракция стоимости вырабатываются Марксом на основе диалектического принципа тождества противоположных определений, а не на основе принципа абстрактного тождества.

Что это значит?

Это значит, что содержание категории стоимости раскрывается через выявление внутренних противоречий простой формы стоимости, осуществляющейся в виде обмена товара на товар.

Товар, форма товара, предстает в изображении Маркса как живое противоречие реальности, обозначаемой этим термином, как живой неразрешенный антагонизм внутри этой реальности. Товар содержит противоречие внутри себя, в себе самом, в своих имманентных экономических определениях.

Заметим, что внутренней раздвоенностью на взаимоисключающие и одновременно взаимопредполагающие моменты обладает, как показывает Маркс, каждый из двух сталкивающихся в акте обмена товаров.

Каждый из них заключает в себе экономическую форму "стоимости", как свою имманентную экономическую определенность.

В обмене – в акте замещения одного товара другим – эта внутренняя экономическая определенность каждого из товаров только проявляется, только выражается, – и ни в коем случае не создается.

Это центральный пункт, от понимания которого зависит понимание проблемы не только "стоимости", но и проблемы логической – проблемы конкретного понятия как неразрывного тождества взаимоисключающих определений.

На поверхности явлений реального обмена дана следующая картина: один товар замещается в руках товаровладельца – другим, и замещение это – взаимное. Замещение это может совершиться только в том случае, если оба взаимозамещающих товара приравниваются друг другу как "стоимости".

Вопрос поэтому встает так: что такое стоимость?

Фактически – совершающийся обмен показывает, что каждый из товаров, вступающих в обмен, представляет собою по отношению к своему хозяину лишь меновую стоимость и не представляет для него потребительной стоимости. В руках другого хозяина меновой стоимости он видит только потребительную стоимость, необходимую ему "вещь". И отношение абсолютно одинаково с обеих сторон.

С точки зрения одного товаровладельца, каждый из товаров выступает с различной, и именно в прямо противоположной форме: принадлежащий ему товар (холст) есть только меновая стоимость, ни в коем случае не потребительная, – иначе он не стал бы ее отчуждать, менять. Другой же товар (сюртук) для него, по отношению к нему есть, напротив, потребительная стоимость, только эквивалент его собственного товара.

Во взаимозамещении меновой и потребительной стоимостей, относительной и эквивалентной форм, и заключается смысл реального обмена.

Это взаимоотношение, взаимопревращение полярных, исключающих друг друга, противоположных экономических форм продукта труда есть самое что ни на есть фактическое превращение, происходящее вне головы теоретика и совершенно независимо от нее.

В этом взаимопревращении противоположностей и реализуется и осуществляется стоимость. Обмен предстает как та единственно возможная форма, в которой проявляется, выражается в явлении стоимостная природа каждого из товаров. Поэтому через анализ обмена только и можно придти к выяснению той реальности, которая здесь проявляется, то есть получить ответ на вопрос: что же такое "стоимость", которая проявляется так, а не иначе.

Фактически ясно, что проявиться, обнаружиться эта таинственная природа может только через взаимопревращение противоположностей меновой и потребительной стоимостей, через взаимозамещение относительной и эквивалентной форм.

Иными словами, только тем путем, что один товар (холст) выступает как меновая стоимость, а другой (сюртук) – как потребительная, один принимает на себя относительную форму выражения стоимости, а другой противоположную, эквивалентную.

Обе эти формы совместиться в одном товаре не могут – иначе исчезает всякая необходимость в обмене. Отчуждают путем обмена только то, что не представляет собой непосредственно потребительной стоимости, а есть только меновая...

Это фактическое положение дел Маркс и фиксирует теоретически:

«Следовательно, один и тот же товар в одном и том же выражении стоимости не может принимать одновременно обе формы. Более того: последние полярно исключают друг друга...»

Метафизик (т.е. человек, не признающий другой логики, кроме формальной), принципом которой является запрещение противоречия, запрещение совпадения взаимоисключающих теоретических определений в понятии вещи, несомненно обрадуется, прочитав это положение. Два взаимоисключающих определения не могут совместиться реально в одном товаре! Товар может находиться только в одной из взаимоисключающих экономических форм! Ни в коем случае не в обеих одновременно!

Значит, диалектик Маркс отрицает возможность совмещения полярных определений в понятии? На первый взгляд, действительно может показаться так.

Но ближайший анализ показывает, что дело обстоит совсем наоборот. Дело в том, что приведенный отрывок венчает собой анализ эмпирического выражения формы стоимости и ни в коем случае не вскрывает еще внутреннего содержания формы стоимости. Выработка понятия, выражающего как раз последнее, еще впереди.

И мышление, фиксирующее пока только форму выражения стоимости, а не самое форму стоимости, и констатирует тот факт, что каждый из товаров может принимать в этом выражении, в этом внешнем проявлении стоимости, только одну из ее полярных форм и ни в коем случае не обе одновременно.

Но та форма, которую принимает каждый из столкнувшихся товаров, и не есть стоимость, а только абстрактно-одностороннее обнаружение последней.

Стоимость же сама по себе, которую только предстоит выразить в теоретических понятиях, есть нечто третье, не совпадающее ни с одной из своих полярных форм, взятых порознь, ни с их механическим сочетанием (которое невозможно).

Важнейшее рассмотрение обмена показывает, что зафиксированная выше "невозможность" совпадения в одном товаре двух полярных, взаимоисключающих экономических характеристик есть не что иное, как необходимая форма обнаружения "стоимости" на поверхности явлений.

Поскольку же речь идет не только и не столько о внешней форме обнаружения "стоимости", а о самой стоимости, как об объективной экономической реальности, скрывающейся в каждом из сталкивающихся товаров и составляющей скрытую, "внутреннюю" природу каждого из них, постольку дело выглядит как раз обратным.

«Скрытая в товаре внутренняя противоположность потребительной стоимости и стоимости выражается таким образом через внешнюю противоположность, т.е. через отношение двух товаров, в котором один товар тот, стоимость которого выражается, – непосредственно играет роль лишь потребительной стоимости, а другой товар, в котором стоимость выражается, – непосредственно играет роль лишь меновой стоимости»...

"Следовательно, простая форма стоимости товара есть простая форма проявления заключающейся в нем противоположности потребительной стоимости и стоимости..." ("Капитал")

Таким образом, закон, запрещающий непосредственное совпадение взаимно-исключающих форм существования в одной и той же вещи (а следовательно, в теоретическом выражении этой вещи) оказывается соблюденным там, где речь идет о внешней форме проявления, обнаружения исследуемой реальности (в данном случае – «стоимости»), и неприменим, ложен там, где речь идет о внутренней форме, о сущности самой стоимости, о ее теоретическом определении.

"Внутренняя природа" стоимости теоретически выражается лишь в понятии стоимости. И отличительной чертой марксовского понятия стоимости выступает как раз то, что это понятие раскрывается через тождество взаимоисключающих теоретических определений.

В понятии стоимости выражается не внешнее отношение одного товара к другому товару (здесь "внутреннее противоречие" непосредственно не выступает, а расщеплено на противоречие "в разных отношениях, – в одном отношении к своему владельцу, товар выступает только как меновая стоимость, а в "другом отношении", в отношении к владельцу другого товара, только как потребительная), – а внутреннее отношение товарной формы.