Текст книги "Закрой глаза! (СИ)"

Автор книги: Ева Никольская

Соавторы: Кристина Зимняя
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

   – И дальше что? – пытаясь отдышаться после пробежки, произнесла Марина. – Куда ты меня привел, хвостатый? – Кот, поднялся на все четыре лапы, потянулся, с явной издевкой поглядывая на девушку, покрутился на месте и... исчез, оставив вместо себя облачно зеленоватого тумана и крест из стрелок. – Куда? Куда ты?! Кис-кис-кис-кис...

   – Какая краля без охраны! – раздался хрипловатый голос справа.

   Марина вздрогнула и развернулась. В стене, на месте облезлой двери подъезда образовалась темная арка. Щелкнула зажигалка, высветив небритую физиономию с перебитым носом, красными от лопнувших сосудов глазами и сигаретой, зажатой обнаженными в ухмылке желтыми зубами. Прикурив, незнакомец шагнул вперед. Над аркой зажглась лампочка. Марина поежилась и невольно отступила. От этого типа в потрепанной кожанке и засаленной бандане хотелось быть как можно дальше.

   – И что же такая красавица делает в столь поздний час одна в заброшенном районе? – Девушка аж подпрыгнула, услышав за спиной ласковый баритон, и повернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы лицезреть очередного героя ее "кошмара". Над аркой-близняшкой, также возникшей на месте подъезда, весело перемигивались три цветные лампочки: красная, желтая и зеленая. Под этим своеобразным светофором стоял, картинно опираясь на стену, высокий стройный парень. Накаченные бицепсы выгодно подчеркивала белоснежная футболка в обтяжку. На загорелом лице сияли голливудская улыбка и голубые глаза. Венчала все это великолепие густая шевелюра цвета золотой пшеницы. Бабника в холеном денди было видно за версту. Но для особо непонятливых на груди имелась надпись, честно предупреждающая "Осторожно! Разбиватель сердец!".

   – В очередь, ребятки! В о-че-редь! – прокуренный бас прямо-таки предвещал неприятности. – Это наша территория, значит, и девочка наша. – Марина в очередной раз повернулась, уже примерно представляя, что увидит, но... не угадала. В третьей, центральной арке, скрестив руки на необъятной груди, скалилась в беззубой улыбке бабища неопределимого возраста. Ядовито-розовое (в тон помаде) боа из облезлых перьев, кожаная мини-юбка, сетчатые колготки и две аналогичного вида тощие девицы за спиной не оставляли никаких сомнений в роде деятельности этой мадам. – Гоните бабки, мальчики! Мои малышки обслужат по полной программе. А ты, лапушка, двигай сюда: – поманила она пальцем Марину: – побазарим!

   – Капец! – невольно вырвалось у той.

   – Не переживай, детка. – Загорелая рука неслышно подошедшего денди обвила плечи художницы. – Я все решу!

   – Слышь ты, фраерок, вали, пока цел! – выплюнув окурок под ноги Марине, посоветовал мужик из правой арки, также шагнувший к ним.

   – Мальчики, я ведь и по-плохому убеждать умею! – влезла со своей стороны мадам, место девиц за ее спиной заняли трое громил с дубинками.

   – Чтоб ты сдох, Оливер! – тихонько выругалась Марина, лихорадочно просчитывая варианты своего спасения. По всему выходило, что шансы улизнуть потихоньку, пока трио разбирается между собой, близки к нулю.

   – Направо пойдешь, – раздался насмешливый голос у нее в голове: – мужика найдешь. – Девушка покосилась на предлагаемого к рассмотрению кандидата и брезгливо поморщилась. – Прямо пойдешь, – продолжил невидимый, но очень ехидно посмеивающийся сказочник: – богатство найдешь. – перспектива подобного заработка художницу обрадовала еще меньше. – Ну, а налево пойдешь... – Оливер помедлил и задумчиво протянул: – Совсем пропадешь.

   – Это как? – шепотом спросила художница.

   – Н-ну... сердце потеряешь, – пояснил сказочник.

   – Я с тобой! – объявила Марина, придвинулась к златокудрому бабнику и обвила его рукой за талию. Тот не стал медлить в ответ.

   – Зря! – прокомментировал ее выбор Олли. – Можно ведь было просто назад пойти и... меня найти.

   – Стой! – в голос заорала девушка, дернувшись из неожиданно крепких объятий денди.

   – Поздно! – с какой-то горькой усмешкой сообщил сказочник. Где-то вдали часы снова забили полночь, и похожий на театральные декорации двор со всеми его опасными обитателями погрузился во тьму.

    Третья полночь...

   Сознание возвращалось медленно, как после долгого болезненного сна. Марине казалось, что она куда-то плывет, покачиваясь на волнах. Или на облаках. Упругих и тихо шелестящих. Словно листья в пышных кронах, или набегающие на берег волны, или... шелковые простыни на огромной кровати.

   – Проснулась, спящая красавица? – щеки коснулись горячие пальцы. Девушка с трудом разлепила глаза и увидела нависающего над ней денди. – Я уже заждался! – улыбнулся он и, наклонившись, ласково поцеловал.

   Художница невольно дернулась, вжимая голову в подушку. Златокудрый красавчик, конечно, хорош собой, но как-то она не готова к столь быстрому скачку в их отношениях. Особенно, когда на повестке дня поиски дочери. В голове всплыли слова Оливера: "мужика найдешь". Может, она право и лево перепутала?

   Парень игриво прикусил нижнюю губу девушки и отстранился. Марина невольно залюбовалась игрой мышц на его обнаженной груди. С таким бы торсом в натурщики, эх... Вот только картину несколько портила излишне натуралистичная татуировка в виде истекающего кровью сердца на его левой груди.

   – Я сейчас! – улыбнулся "златокудрый Аполлон" и поднялся. Марина проследила за его обернутым полотенцем задом и, дождавшись, пока эта часть тела вкупе со всеми прочими скроется за дверью, попыталась сесть.

   Успехом попытка не увенчалась, ибо, не без труда подняв тяжелую как после похмелья голову, девушка обнаружила сразу две вещи: зеркало над кроватью и собственные запястья, надежно примотанные к изголовью обрывками футболки. Марина зажмурилась и помотала головой в тщетной надежде развеять эту мечту мазохистки.

   – Удобно ли тебе, девица? Удобно ли тебе, зеленая? – раздалось совсем близко.

   – П-почему зеленая? – открыв глаза, пробормотала девушка и хмуро уставилась на развалившегося рядом сказочника.

   Он лежал на боку, подперев одной рукой щеку, и с интересом разглядывал пленницу.

   – Потому что ты такая бледная... с зеленцой, – охотно пояснил этот гад и ласково провел кончиком указательного пальца по ее шее. – Такое бывает... когда страшно. – Марина качнула головой, пытаясь ухватить его зубами за запястье. Сказочник отдернул руку, в глазах же девушки от резкого движения потемнело. – Что ж ты так испугалась, Мари? Подумаешь, потерянное сердце. И без него живут. И, порой, вполне успешно.

   – По себе судишь? – вяло огрызнулась она, опустив веки.

   – Ай-я-яй! Я к ней, значит, со всей душой, а она так и норовит оскорбить. Нехорошо, Мари, нехорошо! – погладив ее по волосам, сказал Оливер.

   – Отдай мне Катьку и верни нас домой, душ-ш-шевный! – криво улыбнувшись, прошипела собеседница и, проморгавшись от темной пелены, посмотрела на него.

   – А что мне за это будет? – прищурился наглый персонаж.

   – Ничего тебе за это не будет, – нарочито-печально хмыкнула художница: – ни выдранной шевелюры, ни подбитого глаза, ни множественных переломов, ни кастрации, ни свернутой шеи... ни-че-го, – со злой иронией перечислила она.

   – Ничего у меня и сейчас есть, Мари, – театрально вздохнув, отозвался ночной сказочник. – А хотелось бы чего-то совсем иного. – Рука в черной митенке легла на грудь девушки и легонько сжала ее.

   – Да пошел ты! – дернулась Марина, забыв и о головокружении, и о крепко связанных запястьях.

   – Я-то пойду! – проведя ладонью от груди до бедра художницы, ухмыльнулся Оливер. – А вот тебе, неблагодарная моя, придется остаться. – Он поднялся с кровати и заботливо расправил сбившуюся черную простынь. – И не забудь поинтересоваться, – посоветовал, становясь с каждым словом все более прозрачным: – зачем бабушке... Ой прости, оговорился! Зачем этому милому парню такой большой... нож.

   – Стой! – крикнула Марина, вновь обессилено упав на шелковую подушку.

   – Что такое? – похожий на призрака сказочник с ленивым интересом уставился на девушку.

   – Забери меня отсюда, – с трудом заставляя себя не сорваться на крик, проговорила она.

   – А ты попроси, как следует, Мари, может, я и соглашусь, – снова вытянувшись рядом с ней на кровати, предложил ее мучитель. С каждой секундой он возвращал себе плотность и все меньше походил на приведение.

   – Пожалуйста, Олли, – четко, с расстановкой и... сквозь зубы процедила художница, – забери меня отсюда!

   – Не-е-ет! – скривился собеседник, разыгрывая недовольство. – Я сказал: как следует!

   – А как следует? – сверля его мрачным взглядом, уточнила девушка.

   – Н-ну... например, так: милый, любимый, единственный мой, возьми меня с собой! Я вся твоя! – кривляясь на высоких нотах, предложил вариант Оливер.

   – Милый Олли, забери меня отсюда, пожалуйста! – старательно выговаривая каждое слово, произнесла Марина. Ей не нравилось все происходящее. Да что там... оно ее откровенно пугало! А мерзкий персонаж, словно наслаждаясь паникой своей создательницы, продолжал издеваться:

   – Не слышу искренности, Мари! – Он укоризненно покачал белокурой головой. – И что-то уж слишком урезанная версия у тебя выходит. Нет, я понимаю, девичья память и все такое, но повторить пару простых предложений даже попугай сумеет. Мне кажется, тебе нужен стимул.

   – Не нужен! – поспешила выразить протест художница.

   – Нужен, милая, нужен! – придвинувшись ближе, Олли коснулся губами ее виска и, описав рукой круг перед лицом девушки, шепнул: – например, такой.

   Воздух, следуя за его ладонью, загустел и свернулся в воронку, на дне которой, словно на экране, отразилась комната с портретом жгучей брюнетки на стене. По бокам от картины тянулись стеллажи, сплошь уставленные банками. На полу перед портретом сидел денди и медленно, с явным наслаждением, точил огромный тесак.

   – Ч-что это? – внезапно охрипшим голосом спросила Марина.

   – Это наш разбиватель сердец, – начал перечислять сказочник, – портрет стервы, сделавшей его тем, кто он есть, а так же его любимый, заметь, реально большой нож и горячо обожаемая коллекция.

   – Коллекция чего? – сглотнув, просипела девушка.

   – Как чего, Мари? Ты меня просто поражаешь своей недогадливостью, – потрепав ее по волосам, словно ребенка, усмехнулся Оливер. – Сердец, конечно же. Вон в той милой баночке с розовой крышкой его первый трофей.

   – К-как сердец?

   – А так! Жил себе обыкновенный "ботаник", никого не трогал. Да вот беда, попался на глаза любительницам поразвлечься. Им смех, а у парнишки на почве неразделенной любви и унижения крыша малость поехала. Накопил на пластику, накачал мышцы и пошел сердца направо и налево разбивать. Но, к своему большому разочарованию, обнаружил, что нифига они не разбиваются. Зато вырезаются элементарно.

   Марина в ужасе проследила, как полуголый денди поднялся на ноги, послал воздушный поцелуй портрету и потянулся к пустой банке на верхней полке.

   – Милый, любимый, единственный, Оливер! – скороговоркой проговорила она, – Забери меня отсюда!

   – Как-то недостоверно у тебя получается, – капризно проворчал блондин. – И где "я вся твоя?". Давай-ка еще раз, с чувством!

   – Заждалась, лапочка? – с порога комнаты жизнерадостно воскликнул коллекционер внутренних органов. Судя по его довольной физиономии, Оливера этот псих не видел.

   – Твоя, Олли, твоя, только забери меня из этого сна! – заорала Марина.

   – Олли? – тонкие брови денди взлетели вверх, а нож хищно сверкнул в руке.

   – Так и быть... В качестве аванса, – подмигнул перепуганной девушке сказочник и... накрыл ее лицо подушкой.

   Почувствовав, что задыхается, пленница задергалась. Один ее кошмар перерастал в другой. Неужели избежав зверств маньяка, она станет жертвой убийства? Под приглушенное "ку-ку", доносившееся из настенных часов, девушка с глухой тоской подумала о Катьке и, услышав тихое: "Закрой глаза, Мари, и расслабься. С чего ты вообще, взяла, что это просто сон?", отключилась.

    Четвертая полночь...

   Где-то далеко били часы. Монотонно, громко... удар за ударом, отсчитывая странное время не менее странной реальности.

   – Дядя Оливер, а почему мама спит? – спросила семилетняя девочка, глядя то на лежащую на большом кожаном диване Марину, то на своего нового друга – волшебника, сидящего рядом с ней.

   Он заботливо одернул задравшуюся на художнице спортивную куртку и приложил палец к губам:

   – Ш-ш-ш! Не кричи, мелочь. Твоя мама устала.

   – А-а-а! – понимающе протянула Катя и, не церемонясь, влезла к "дяде" на колени. – А почему она устала, еще ведь не утро?

   – Потому что плохо себя вела, – терпеливо пояснил сказочник, потрепав девочку по голове. – А плохое поведение забирает много сил, – криво усмехнулся он.

   – Почему тогда ты ее принес и уложил на подушку? – хитро прищурилась мелкая прохвостка, посмотрев на собеседника.

   – Потому что! – недовольно проворчал тот.

   – А почему нам нельзя ее разбудить? – закинула удочку девочка.

   – Потому что нельзя, – оборвал очередной вопрос Оливер. Эта тема его раздражала, но обижать девчонку не хотелось, как не хотелось и отвечать на ее бесконечные "почему". – Видишь ли... твоя вредина-мама очень рассердила злого дядю волшебника! – малышка стрельнула глазками в его сторону, но тут же снова отвела их, изображая святую невинность. И ведь умная зараза... вот бы мамочке хоть десятую долю сообразительности ее чада! – Такие дела, мелочь... – подытожил сказочник, дернув Катьку за косичку. – И если одна любопытная кнопка не пойдет сейчас играть, то тоже разозлит дядю и...

   – Отправится спать?

   – Именно!

   – И подушечку как маме под голову мне злой дядя подложит? И одеялом накроет и...

   – А ну брыс-с-сь! – зашипел Оливер, согнав с колен явно издевающуюся малявку. Сообразительность – это хорошо, а вот ехидства девчонка что-то многовато от мамы унаследовала. Хотя...

   – Неправда, ты не злой! – донеслось от дверей. – Ты просто... хорошо притворяешься! – хихикнула пигалица, а потом с благоговением добавила: – И игрушки у тебя краси-и-ивые.

   – Вот пойди и поиграй в них, – напомнил блондин, куда, собственно, послал Катьку. Та подарила ему хитрую улыбочку, кивнула и, развернувшись в проеме, раз в десять превышающем детский рост, пошла в соседнюю комнату, где ее ждала сказка... ибо иначе назвать то, что там находилось, девочка просто не могла. Миниатюрные замки, дороги, кареты... забавные зверьки из полупрозрачного теплого материла и книги... много разных книг с живыми картинками!

   – Все вы женщины такие, – бледные губы Оливера кривила грустная улыбка: – вам только игрушки и подавай. Да чтоб красивые и дорогие. – Он перевел взгляд с арки, в которой исчезла малышка, на ее мать. – А если игрушки вам не по душе, начинаете плести заговоры и ломать чужое имущество, не так ли... Мар-р-ри? – художница не ответила, она мирно спала, подложив ладонь под щеку. – М-да, – пробормотал ночной сказочник, спустя пару минут неотрывного изучения ее лица. – Какая же ты милая... когда спишь. Но, увы, девочка, увы... на долгий и безмятежный сон у нас с тобой банально нет времени. Так что... -

   подцепив пальцами отливающую красным прядь волос, он чуть натянул ее, – подъем.

   Марина недовольно скривилась, но не проснулась. Качнув светловолосой головой, молодой человек вздохнул. Он прекрасно знал, как обязан поступить, и это ему совершенно не нравилось. Решив, так уж и быть, дать ей еще полчаса на отдых, Оливер пересел с края дивана в глубокое кресло у стены и взял в руки изрядно погнутый зонт.

   А ведь все начиналось так невинно... Случайный взгляд зацепившийся за упавший на пол лист. Интерес, вызванный несомненным сходством. Интерес к рисункам, интерес к сюжету, интерес к художнице. Благодаря ей, он сменил старомодный сюртук на кожаную куртку, обзавелся серьгой в ухе и... сам не заметил, как оказался связан со своим рисованным двойником. Одиночество – извечный бич насылающих сны – осталось позади. В его однообразном существовании прочно обосновалась девушка с красными волосами и придуманные ею истории. Он научился ценить это странное чувство, поселившееся в груди. Чувство, что он нужен, его ждут... любят? Вот только женщины так ветрены, если не дарить им красивые игрушки... или сны. Так избирательны и непостоянны! А еще мстительны и злы.

   Сперва сказочник терпеливо переносил временные потери интереса со стороны автора к его, Оливера, двойнику. Но связь все крепла и вскоре отложенная на неделю папка с набросками стала причинять самые настоящие неудобства – немели руки, отказывали ноги. А все из-за безразличия Мари. Ради нее он нарушил свои обязанности, пренебрег долгом и что взамен? Красноволосая вертихвостка все чаще увлекалась кем-то другим, другой поселялся в ее голове и на белых листах, веером разложенных по рабочему столу. И ладно бы соперники были достойны оказываемого им внимания! Быть может, он и нашел бы в себе силы порвать связывающую его с проклятой мангой нить. Обратился бы, в конце концов, к совету князей за помощью. Но... уступить его личную художницу этим жалким слизнякам, чьи мысли занимали только кровать и куда сплавить чужого ребенка? Вот еще!

   И пусть он слегка перегнул палку, отстаивая свои права на девушку и ее творчество. Но и она хороша! Нашла ведь самое уязвимое место, безошибочно выбрала единственный способ причинить настоящую боль. Маленькая мстительная стервочка! Та, без кого он категорически не желал оставаться, вопреки всем доводам разума и законам его реальности.

   Девушка на диване перевернулась на другой бок, обняла обеими руками подушку и уткнулась в нее носом. Красные пряди, так нравившиеся сказочнику, рассыпались по спине. В комнату снова заглянула любопытная Катька.

   – Спит? – громким, способным любого разбудить шепотом, поинтересовалась она.

   – С-с-с-спит! – недовольно глянув на нее, зашипел Оливер.

   – А ты почему такой грустный тогда? – подойдя к нему, спросила девочка.

   – Думаю, кнопка.

   – О чем? Как зонтик починить? – поняла все по-своему малышка.

   – И об этом тоже.

   – Не грусти, Олли! – она ободряюще хлопнула его по колуну. – Хочешь, я тебе свой подарю? У меня два! Тебе какой: с феями или с Лунтиком?

   – Нет, малышка! – неожиданно тепло улыбнулся сказочник и снова чуть дернул Катьку за растрепавшуюся косичку. – Свой зонтик ты не сможешь подарить никому. – Он положил испорченную вещь на стол и поднялся. – Беги играй, а мы с твоей мамой еще немного погуляем. – Девочка послушно кивнула и направилась к выходу. – Совсем немного, – продолжил Оливер, подходя к дивану и поднимая Марину на руки: – А потом... все будет зависеть только от тебя и твоей сообразительности, Мари, – фразу он закончил, уже растворяясь в воздухе вместе со своей спящей ношей.

    Пятая полночь...

   Кап... кап...кап...размеренный звук отдавался пульсирующей болью в виске и нервным подрагиванием ресниц. Марина с трудом приоткрыла глаза и уставилась на грубо отесанные камни. Грязная, покрытая какой-то слизью стена почти касалась носа девушки. Что это? Оливер с подушкой помнился как-то слабо, размыто, будто померещился от страха. Зато образ собирателя сердец память сохранила четким и ярким.

   – Неужели..? – выдохнула Марина, в одно это слово вложив все свои страхи.

   Она резко перевернулась на спину, села и принялась лихорадочно ощупывать собственное тело. Руки-ноги оказались на месте, никакой дыры под левой грудью не обнаружилось. И даже одежда была цела. Промелькнувшая мысль, что ее, слегка не дорезав, выбросили на помойку подыхать, не подтвердилась. Художница с шумом выдохнула и огляделась.

   Окружающее пространство радовало чуть больше, чем собственный труп на помойке, но как-то... не намного. Вокруг плотным кольцом стояла сложенная из кое-как обработанных булыжников стена. Внизу ее покрывала чуть фосфоресцирующая слизь, примерно в метре над полом кладка становилась посуше и казалась почти чистой. Метрах в трех – змеилась вязь примитивного узора из мелких полукруглых стекляшек. Эта опоясывающая колодец полоса мерцала зеленоватыми искрами, освещая дно. Выше виднелось еще одно зеленое кольцо, и еще одно, и еще... От этих концентрических кругов с пульсирующим светом у девушки зарябило в глазах и закружилась голова.

   Марина зажмурилась, стараясь избавиться от неприятных ощущений. Она оперлась руками на пол, чтобы чуть сменить позу. Под ладонью тут же что-то шевельнулось. Художница взвизгнула, резко подскочила и, качнувшись, схватилась за стену. Из земляного пола высунулась белесая голова размером с кулак. Глаз у этого существа не было, зато в наличии имелся рот. Длинный сиреневый язык обежал по периметру зубастую пасть, смачно облизнувшись. Девушка содрогнулась, шарахнулась в сторону и тут же вляпалась локтем в какую-то клейкую массу.

   Неведомая тварь исчезла, оставив после себя лишь дырку в полу. Марина несмело отступила от стены и, брезгливо морщась, попыталась стряхнуть с рукава вязкую субстанцию. Сесть девушка не могла, к мерзкой кладке прислониться тоже. Выбраться... а как? Единственное, что ей было известно наверняка – так это кому следовало сказать спасибо за новое развитие сюжета ее злоключений и весьма реалистичные декорации из серии "Узник замка Иф".

   – Чтоб тебе всю жизнь в таких условиях жить и вот тем червяком безглазым питаться, сценарист-самоучка! – в сердцах выкрикнула она, но вместо ответа услышала тихий бой часов где-то далеко наверху.

      Шестая полночь...

   Полчаса беготни от стенки к стенке. Еще полчаса вышагивания по кругу с методичным перечислением всех применимых к сказочнику ругательств и их скрупулезным подсчетом. Где-то на третьей сотне Марина сбилась со счета. Да и словарный запас оказался ограничен. Еще минут пять девушка просто орала, призывая то самого Оливера, то кару небесную на его блондинистую голову. И что в результате? Банально сорвала голос!

   Тревога за Катьку не отпускала, хоть и не верилось до конца, что этот разноглазый мерзавец действительно ей как-то навредит. Интуитивно, безосновательно, но... не верилось. А еще почему-то хотелось закурить и до одури мечталось о чае. Но в этом сыром колодце не было ничего кроме земляного, уже изрядно утоптанного, пола, холодных стен и одной художницы, осатаневшей от беспомощности, усталости и голода.

   "Хоть бы жвачка какая в кармане завалялась, – с тоской подумала Марина и, ни на что особо не надеясь, принялась хлопать себя по бокам. Под ладонью что-то хрустнуло. Художница сунула руку в карман куртки и вытащила разломившийся пополам зеленый мелок. – Хм... как интерес-с-сно".

    Некоторое время спустя...

   Кособокая клыкастая улыбка под носом-пуговкой и коровьи глаза в окружении густых ресниц. Колобок с бараньими рогами и нетопыриными кожистыми крыльями. Бабочка с полосатым туловищем и внушительных размеров жалом. Кот с пропеллером за спиной и бутылкой молока в когтистых лапках... Всю поверхность стен от метра над полом, где заканчивалась слизь, и до двух – максимум, до которого получалось дотянуться – "украсили" странные картинки.

   Рисовать на грубой, неоднородной поверхности оказалось не так уж и просто. Марина, словно облака в небе, изучала корявые булыжники и, высмотрев сходство группы камней с чем-либо, тут же бралась за работу. Мел крошился и соскакивал с острых граней, увязал в пористом цементном растворе. Линии ложились прерывисто, рвано, превращая изображение в жалкую карикатуру на замысел.

   Доступное для работы пространство закончилось до обидного быстро. Художница закрасила вертикальный зрачок последнего представителя зоопарка странных тварей, сунула крохотный огрызок довольно стойкого мела обратно в карман и с сомнением уставилась себе под ноги. Безглазые черви, как следует схлопотавшие пяткой по лбу, уже давно не появлялись, но, тем не менее, тянуться к полу руками не хотелось. Да и не пальцем же по земле водить. Нужен был хотя бы прутик какой-нибудь. Может, шпилька?

   – Что-то потеряла, Мари? – раздался над ее красноволосой макушкой знакомый голос.

   – Явился! – сквозь зубы процедила пленница, поднимая голову.

   И тут же умолкла, на миг завороженная открывшимся зрелищем. Прямо над ней, немногим выше первого кольца светящегося узора, висел мерцающий серебром полумесяц. А на нем, прижав согнутую в колене ногу к груди, восседал полоумный сказочник. За спиной блондина синело по-летнему яркое звездное небо. Полумесяц мерно перемещался – влево – вправо, словно раскачиваясь на невидимых цепях.

   – Что же ты такая бестолковая, Мари? – вздохнул Оливер. По его ненормально бледному лицу, словно живые, скользили тени, скрывая его выражение. – И бездарная! Это кто? Беременный крокодил? – сказочник ткнул рукой в один из верхних рисунков.

   – Это такса, критик-недоучка! – возмутилась Марина и заорала, срываясь на хрип: – Хватит уже издеваться! Верни нас с Катькой домой!

   – А может тебе в певицы пойти, а, Мари? Раз уж художник паршивый вышел, – как не в чем ни бывало, продолжил глумиться Оливер. – Мордашка смазливая, ноги стройные, голоса нет – все, как полагается. Старовата, правда, но этот недостаток вполне можно энтузиазмом искупить. Или постельными талантами. У тебя с этим как? – он щелкнул пальцами, привлекая ее внимание к яркой вспышке, на какие-то доли секунды осветившей его разноцветные глаза.

   И, словно кто-то починил память, подключив к общей массе воспоминаний и некогда недоступные моменты. Те самые эротические сны с полным эффектом присутствия... проклятье! Теперь девушка знала своего любовника в лицо! Покраснев, как рак, Марина взбесилась окончательно. Из ее воспаленного горла вырвалось что-то нечленораздельное и явно нецензурное. Лихорадочно озираясь и, естественно, не находя ничего подходящего, девушка стащила с ноги кроссовок, чтобы, размахнувшись, тут же метнуть его в наглую блондинистую морду.

   – Глупо, Мари! Очень глупо! – покачал головой сказочник и, болтая в воздухе ловко пойманной за шнурок обувью, добавил: – И опять не то! – затем грустно проговорил: – А время опять истекло, – и больше не сквозила в его голосе издевка. Печаль же, насквозь пропитавшая последнюю фразу, была по-настоящему искренней.

   Марина присела, чтобы расшнуровать второй кроссовок, и невольно замерла от этих слов, пока не услышала уже знакомое: "Бом-бом!". Девушка медленно подняла голову и разочарованно вздохнула, глядя, как опустевший полумесяц превращается в круглый, блестящий маятник, а звезды шустро выстраиваются в огромный циферблат.

   – Бом-м-м! – прогремело с удвоенной силой и... все затихло.

   Звездные часы погасли, а узорчатое кольцо из зеленого стекла вдруг зашевелилось и полчищем гигантских жуков устремилось вниз.

   Марина завизжала тоненьким, вдруг снова прорезавшимся голосом, и рухнула на землю, прикрывая голову руками. Светящаяся лавина обрушилась на нее, и вдруг... кошмар исчез. А где-то совсем рядом раздалось тихое:

   – Мама?

    Седьмая полночь...

    – Катя? – художница открыла глаза, торопливо поднявшись на ноги, слепо уставилась в темноту. – Катенька, малышка? – повторила она, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь во мраке. – Девочка моя, я здесь...

   По ногам прокатилась волна холодного воздуха. Марина неловко переступила, под босой стопой что-то хрустнуло, и носок тут же по щиколотку пропитался ледяной жижей.

   – Катерина?! – заорала девушка.

   – Рина-а-а-а! – отозвалось, затихая где-то вдали, равнодушное эхо.

   Марина, вытянув перед собой руку, сделала осторожный шаг вперед и, потеряв равновесие, пребольно ушибла полено. Звук удара сменился треском. Сперва тихим, но с каждым мгновением усиливающимся. Девушка попыталась снова подняться, но ноги разъезжались на холодной, скользкой поверхности, а заледеневшие пальцы бессильно хватались за пустоту.

   Внезапно треск прекратился, и во тьме загорелись зеленые цифры "30:00".

   – Отсчет пошел, Мари! – отчеканил над головой беспомощно барахтающейся девушки голос незримого Оливера. Невидимая рука, ухватив за ворот куртки, поставила художницу на ноги. – Скинь кроссовок, чтоб не мешал, и давай уже... в темпе, девочка. Это твой последний шанс! – прошептал сказочник в самое ухо Марины и ощутимо шлепнул ее по месту ниже поясницы, словно подталкивая к действиям. – Ах, да! Чуть не забыл... – очередной щелчок длинных мужских пальцев – и пред глазами девушки стали проступать наливающиеся холодным светом ледяные глыбы гигантских сталактитов.

   – Где Ка... – закричала художница, поворачиваясь, но за спиной уже никого не было. Слова потонули в возобновившемся треске пола, который ломался под натиском падающих сверху "сосулек". Девушка застыла, не зная, что делать. Было страшно, холодно и безумно обидно. И вдруг издалека донеслось такое родное и близкое:

   – Мама?!

   Не сомневаясь больше ни секунды, Марина сорвалась с места и, скинув по пути мешающий кроссовок, побежала на голос дочери. Заледеневшие ноги в промокших насквозь носках так и норовили поставить хозяйку на колени, а то и навзничь уронить, но девушка продолжала двигаться вперед, словно заведенная. За ее спиной, обдавая хрустальными осколками, разбивались вдребезги сталактиты. А призрачные часы впереди показывали уже не тридцать, а двадцать семь минут.

   Двадцать шесть...

   Двадцать пять...

   Да что б тебе пусто было, чертов сказочник!!!

   В низкую, метра в полтора высотой трещину-арку девушка влетела чуть ли не на четвереньках. Она обессилено рухнула на такой же холодный, но сухой и ничуть не скользкий пол. Стены сводчатого коридора, в котором очутилась Марина, слабо мерцали. В паре метров над полом тянулась бесконечная череда банальных электрических лампочек, которые были соединены обычным черным проводом. Вход в пещеру уже полностью завалило ледяными обломками, но по обе стороны нескончаемого туннеля то здесь, то там маячили темные провалы боковых проходов. И над каждым из них издевательским напоминанием моргали зеленые цифры электронных часов.

   – Ка-а-а-атя? – закричала художница, поднимаясь на дрожащие от усталости ноги.

   – Мама? – раздался слева такой родной голосок.

   Марина резко развернулась и под вторым по счету табло увидела свою малышку. Девочка стояла, покачиваясь на носочках аккуратных туфелек с блестящими пряжками. Подняв украшенную бантом голову, она внимательно смотрела на часы. Синий джинсовый комбинезон, поверх розового свитера нелепо контрастировал с изящным зонтом из белого кружева, лежащим на детском плече. Под мышкой же у Катерины безжизненно болтался щенок далматинца.

   – Катька! – снова выкрикнула ее мать и, прихрамывая, направилась к дочери.