Текст книги "Закрой глаза! (СИ)"

Автор книги: Ева Никольская

Соавторы: Кристина Зимняя
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

   – Стопки!

   – Чего-о-о? – гостья аж чаем подавилась.

   – Стопки он требовал, вот чего! Мы с ним сперва коньяком упились, а потом он потребовал, чтобы я только его рисовала.

   – О, типичное проявление козлиной натуры! – со знающим видом закивала Илона. – А если серьезно, подруга, это тебе подсознание подсказывает верные действия.

   – Угу! А еще это подсознание хвалит мой вкус в одежде, которой я его наградила в своей манге...

   – Правильно! Давно пора самооценку повышать. У тебя прекрасный вкус... в одежде, – не скрывая ехидной улыбки, добавила блондинка.

   – А потом подсознание обещает исполнить все мои желания, – продолжила перечислять Марина.

   – А это, мать, уже по Фрейду, – насмешливо отозвалась Илона. – Ну и как, исполнил? – спросила она, выпустив из идеально накрашенных губ сизое колечко дыма. – Ага, судя по твоим багровым ушкам, отличился парень. Ладно, не кисни! Мне уже бежать пора, – глянув на часы, с неохотой сказала гостья. – Отпивайся давай чаем, отмокай в ванной и помни: ты обещала моих монстров в следующую субботу приютить, – Илона поднялась и, подхватив свою маленькую, но отчего-то очень вместительную сумочку, направилась к выходу. – Тома-а-а, домой! – скомандовала она тоном бравого командира. – Сиди, Мариш, я дверь своим ключом закрою, – крикнула уже из коридора, натягивая пальто на дочку. И проехавшись прощальным взглядом по оставшейся за столом подруге, добавила: – А медведя я тебе все равно подарю!

   После ухода Илоны Марина еще немного посидела, глядя на свои художества, затем достала из духовки старенькую сковородку, а из шкафчика спички. Наброски сгорали быстро, оседая на чугунное дно горстками пепла. Рисунки на плотном ватмане сперва темнели, стирая контуры, потом вспыхивали и ложились черными пластами один за другим. Слой за слоем. Почти месяц полночных бдений в ущерб основной работе истлел за каких-то десять минут.

   Запах сгоревшей бумаги пропитал всю кухню, перерождаясь в какой-то странный, дурманящий аромат. Художница поморщилась, вытряхнула содержимое сковородки в раковину и открыла форточку. Ворвавшийся в помещение воздух почему-то сделал запах резче и узнаваемей – так пахли ароматические палочки провокационным названием "Опиум", которые продавались в магазине благовоний. Девушка, наплевав на холод, распахнула окно полностью и отправилась в ванную. Смывать горечь очередной неудачи и потеки вчерашней косметики. А потом были Катькины рассказы о ночевке у Томы, сытный ужин и крепкий сон. Вернее, крепким он был для девочки, Марина же, привычно задремавшая на кухонном диване, всю ночь металась, не в силах вырваться из плена неестественно-ярких сновидений с рейтингом NC-17.

    Седьмой поворот зонта...

   Воскресенье началось с яростно сотрясающейся кровати и громкого вопля в ухо:

   – Мама, мама! Ты заболела?!

   Девушка с трудом приподняла голову с подушки. Будильник показывал половину двенадцатого дня. Повсюду виднелись следы Катькиных попыток самостоятельно позавтракать. Перед холодильником лужица из разбившегося яйца, на плите дымящаяся сковородка, в мойке гора невесть чем перепачканной посуды, на столе осколки фарфоровой чашки из "гостевого" сервиза, а на насупленной детской мордашке – следы шоколада.

   Медленно поднявшись, Марина села, облизала пересохшие губы и, взяв дрожащей рукой со стола вторую сервизную чашку, залпом выпила ее содержимое, даже не задумываясь о его происхождении. К счастью, там была чуть подкрашенная заваркой вода. Вчера художница точно не пила ничего алкогольного, и даже диван разложила, прежде чем прилечь. Так что списать букет странных ощущений в теле на похмелье и неудобную позу не выходило. Да и сны на этот раз помнились куда лучше прошлого.

   Мужчина, чьего лица девушка не видела или не помнила, обращался в мире грез с ней крайне бесцеремонно, если ни сказать нагло. Вертел, как куклу, швырял по постели, зажимал в совершенно не предназначенных для подобных действий углах и... черт! Да что он только не вытворял с девушкой во сне. И места для развлечений выбирал своеобразные. Картинки сменяли одна другую, интерьеры, пейзажи... Марина отчетливо вспомнила каменный балкон с видом на море, массивные перила и себя, сидящую на них в разорванном до пояса платье. Свежесть бриза, аромат южных цветов и жар мужских объятий смешивались воедино и кружили девушке голову, суля наслаждение. А потом он резко толкнул ее, и она с диким криком полетела вниз, но вместо мощенного двора мягко упала на прохладный шелк черных простыней. Алые краски заката сменились желтыми огоньками зажженных свечей. Мужчина навис над ней, опираясь руками по обе стороны от ее плеч, и... сладкая пытка продолжилась.

   Еще в списке мест для откровенных ласк был полный народу клуб, ночной подъезд, ванная с лепестками роз и даже вагон метро. А ведь Марина в реальной жизни не отличалась особой раскованностью, да и опыта особого у нее не было. Откуда ему взяться-то? Первая любовь – Катюхин отец погиб в аварии, не успев увидеть дочку даже на УЗИ. Только и остались на память о нем разбитые часы, да несостоявшаяся свекровь, во всех бедах обвинившая невесту сына. Потом была беременность, когда совсем не до романов. Грудной ребенок, новый город, работа почти круглые сутки... на отношения времени банально не оставалось. А как только все стало более-менее налаживаться, начались странности в поведении потенциальных бойфрендов. И теперь вот эти сумасшедшие сны, после которых ломило все тело, а волосы напоминали воронье гнездо. Будто девушка не "кино" подсознания смотрела, а смену в борделе отрабатывала. Причем за троих! Может, у нее от затянувшегося одиночества сдвиг по фазе случился? И все эти ночные фантазии – первые признаки начинающейся нимфомании?

   Последняя мысль Марине не понравилась. Да, она, конечно, хотела любви и всего прочего с нею связанного, но то самое "подсознание", о правильном подходе которого вещала Илона, явно перегибало палку.

   ***

   Восьмая кружка кофе. Сухие, покрасневшие от усталости глаза. В наушниках, чтобы не разбудить Катю, басит незамысловатая композиция Рамштайна про солнце. А спать все равно хочется. Очень хочется. И также очень не хочется погружаться в сны. Чехарда обрывочных видений, заполненных жаром прикосновений и водоворотом ощущений, повторялась из ночи в ночь уже неделю. Как повторялось и удручающее состояние после пробуждения: усталость на грани измождения, растрепанные волосы, измятая постель и навязчивый, словно въедающийся в кожу запах. И если поначалу все это было даже приятно, то теперь Марина по-настоящему боялась.

    Восьмой поворот зонта...

   Тик-так, тик-так...

   Часы на руке мерно тикали в унисон с будильником, показывая начало одиннадцатого ночи.

   Марина сделала глоток из термокружки, специально купленной пару дней назад, и поморщилась. Кофе был настолько крепким, что даже несколько ложек сахара не приглушали горечь. В блюдце с отбитым краем дымилась почти целая сигарета. Девушка не курила с первого курса, а сегодня решила попробовать, в надежде хоть немного успокоить нервы. Не помогло. Первая же затяжка отозвалась хриплым кашлем, а появившийся во рту привкус – тошнотой.

   На столе перед художницей лежало несколько рисунков. Черновые наброски, словно иллюстрация к дарвиновской теории в учебнике биологии, демонстрировали постепенную трансформацию образа ночного сказочника. Сперва Марина изобразила его без лица и в рубашке с многослойным галстуком, похожим на жабо. В сюртуке, мешковатых штанах до колена, белых чулках и туфлях с бантами. Из-под высокого цилиндра свисали ровные черные пряди, обстриженные по прямой чуть выше плеч. На следующем листе красовались прищуренные глаза, чуть длинноватый тонкий нос и кривая, однобокая улыбка. На третьем эскизе один глаз героя обзавелся синей радужкой, а второй – черной, к чертам лица добавился острый подбородок, а в ухе появилась серьга. На четвертой картинке уже полностью проработанная физиономия приобрела законченный вид. А на пятом, перечеркнутом листе, она же злобно ухмылялась над старомодным костюмом.

   Вздохнув, Марина отодвинула в сторону свои самые первые наброски по манге "Ночной сказочник" и, положив перед собой шестой лист, мрачно усмехнулась. С него на создательницу смотрел молодой парень в джинсах и кожанке – тот самый "глюк", с которым она пила во сне. Именно он пообещал обеспечить ее "мужиком в постели". И именно его она мечтала четвертовать за этого самого "мужика". Не зря народная мудрость советует быть осторожней с желаниями, ох, не зря!

   С того странного разговора с собственным персонажем девушка потеряла покой. Она пыталась спать мало, пыталась много, пила на ночь то кофе, то снотворное, смотрела ужастики, комедии, мелодрамы и даже порнофильм. Ничего не помогало. Содержание снов оставалось неизменным, как и эффект от них. Сохраняй бледная кожа следы мужских ласк, девушка всерьез бы решила, что ее кто-то опаивает наркотиками и имеет по ночам. Марина даже подумывала сходить к психиатру, чтоб подтвердить ошибочность таких идей... или к гинекологу, чтобы, наоборот, доказать их правильность... ну или тупо снять кого-нибудь в клубе и прочувствовать наконец разницу между сном и явью. Вот только первый вариант мог обеспечить девушке путевку в психушку, второй просто не вызывал энтузиазма, а третий грозил неминуемо вернуться ко второму, ибо тащить в кровать незнакомца девушка боялась.

   Достав из ящика тумбы пачку чистых листов и карандаши, художница приступила к осуществлению своего коварного плана. А почему бы и нет? Раз все ее неприятности из-за вымышленного героя, то пусть и ему достанется! Линии ложились на бумагу привычно и легко. Растрепанный блондин с зонтом в руке замер в позе фехтовальщика, делающего выпад. А над головой парня стилизованные под иероглифы буквы выстроились в короткое название:

   «Его последняя сказка».

   Марина не прорабатывала деталей, не заморачивалась над фоном, как делала это обычно. Сейчас ее заботил только сюжет. Она "заболела" этим персонажем давно, когда читала дочке сказки про Оле Лукойе. Вот только милый человечек, дарящий детям сны, в фантазиях девушки очень быстро превратился в потустороннего типа с замашками нахала и профессией киллера. Оле, Оли, Оливер... Имя тоже стало другим, не изменились лишь любимые зонты героя. Вернее один зонт... двусторонний. Самая ценная вещь для творца кошмаров по прозвищу ночной сказочник.

   Один лист сменял другой, карандаши ломались, точились и снова шли в ход... Марина, будто одержимая, делала эскиз за эскизом, создавая новую историю... последнюю для некогда любимого персонажа.

   В финальном выпуске манги, по ее задумке, Оливер выбрал очередную жертву. Его целью стал маньяк-убийца, скрывающийся под личиной мэра. Именно этому улыбчивому политику киллер подарил смертельную агонию, заполненную жуткими сновидениями, когда ввел в вену яд. Но на сей раз блондин ошибся. Пока он охотится на невиновного, жена мэра (чью внешность художница списала с себя) подкралась сзади и всадила кухонный нож в спину сказочника.

   На бледных губах Марины в процессе рисования последней сцены блуждала во истину садистская улыбочка. Грифель сломался, чуть-чуть не доведя линию до столь опрометчиво подставленной спины. Художница кровожадно ухмыльнулась и потянулась за другим карандашом. Деревянный инструмент вдруг изогнулся и, извиваясь, словно гусеница, пополз прочь. Девушка зажмурилась и потрясла головой. Вот! Уже и галлюцинации от переутомления начались. Пр-р-роклятый сказочник, пр-р-роклятые сны!!! Девушка открыла глаза, посмотрела на часы. Без пяти полночь – два часа пролетели, как пара минут. Она вздохнула, с опаской покосилась на спокойно лежащий под лампой карандаш и... протянула руку к точилке. Та подпрыгнула, начав клацать острыми, мелкими зубками. Рапидограф встал вертикально, выкрутился из колпачка и выплюнул черную кляксу на занесенную для удара руку нарисованной убийцы.

   – Мне это снится? – пробормотала художница, царапнув пятно ногтем. Заправленный тушью инструмент описал круг вокруг лампы, подлетел к ее руке и щедро поделился своим содержимым. – Ах, так! – разозлилась Марина и, обмакнув кончик пальца в черную лужицу, поднесла его к рисунку. – И без вас, что надо нарисую, предатели!

   – На твоем месте я бы этого не делал, – раздалось над ухом девушки.

   – А-а-ё! – вскрикнула она, подпрыгивая.

   Термокружка от толчка опрокинулась, залив разом все новые наброски.

   – Я ведь предупреждал, что мне это не понравится! – устраиваясь на диване, продолжил ночной гость.

   К его облику, детально повторяющему созданный на бумаге имидж, на сей раз добавился украшенный черным кружевом красный зонт.

   – Я это не рисовала, – неожиданно успокоившись, заявила Марина и ткнула пальцем в вышеупомянутый предмет.

   – Я знаю, – улыбка блондина была такой довольной, что вымотанная вкрай девушка психанула.

   – Ты, – зло прищурившись, начала она, – это ты во всем виноват!

   – Да неужели? И в чем же? – заинтересовался парень.

   – Это из-за тебя я спать нормально не могу?! – обвинение больше походило на вопрос.

   – Почему это из-за меня? – тут же возмутился Оливер.

   – Потому что больше не из-за кого! – встав с кресла, девушка шагнула к дивану, нависла разъяренной птицей над объектом своего раздражения, и только потом продолжила: – Именно после посиделок с тобой мне всякая непотребщина сниться стала!

   – Да что ты говоришь? – воскликнул гость и в притворном ужасе прижал к груди ладонь. Но смешинки, затаившиеся на дне его синего глаза, не давали девушке обмануться. – Это какая же такая непотребщина? А? Все чинно, благородно, без извращений. Мужчина, заметь, всего один. Прямо как ты и хотела.

   – Я хотела нормального, живого, настоящего.

   – Устроить? – блондин чуть подался вперед, отчего его наглая физиономия оказалась совсем близко от лица Марины.

   – Н-нет! – шустро отскочив от собеседника, пробормотала та.

   – Какая ты капризная, однако! – покачав головой, сказал Оливер. – А капризным девочкам полагаются...

   – Девочкам полагается крепкий и здоровый сон, а не... – перебила его художница, делая еще шаг в направлении любимого кресла. – В общем так, – остановившись возле цели, она уперла руки в бока и окинула хмурым взглядом свой "глюк". – Не прекратишь крутить мне во сне кино для взрослых с полным эффектом присутствия, я тебя зарежу, четвертую и сварю в уксусе! Понял, сказочник? И пофиг, что эскизы испорчены, я нарисую новые. Вот прямо сейчас сяду и...

   – Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Мари, – холодно проговорил гость, поднимаясь. Синева его радужки будто заледенела, зато в бездной черноте второй полыхнул огонь.

   – А меня вообще от тебя тошнит, псих р-р-рисованный! – рявкнула в ответ девушка, подавив на корню первые ростки безотчетного страха. Это же глюк, просто глюк... чего его бояться?

   – Сама напросилась, – неожиданно ласково улыбнулся блондин. Зонт в его руке тихо щелкнул и раскрылся, явив обескураженной художнице иллюстрации из камасутры на своих алых боках.

   – Закрой зонт! – совладав с собственными эмоциями, заорала Марина.

   – Закрой глаза! – ответил ей ночной сказочник, вращался свое красно-черное недоразумение все сильнее.

   Кружева и рисунки сливались в одно смазанное пятно, затягивая в пестрый водоворот и сознание девушки. Марина начала медленно оседать на пол, так и не успев во время занять кресло. Бросив зонт, Оливер подхватил на руки падающую художницу и осторожно уложил ее на диван. Пропустил сквозь пальцы шелковистую прядь темно-красных волос, погладил нежную кожу девичьей щеки и, полюбовавшись еще минут пять на Марину, с тихим щелчком раскрыл над ней чернильно-черный шатер зонта.

    Девятый поворот зонта...

   Сквозь ажурное плетение гардины ласково светило солнце. Луч скользнул по щеке, пощекотал веки. Марина улыбнулась, потянулась, словно кошка, и открыла глаза. Первым в поле зрения попал стол с грудой набросков, размокших от пролитого кофе. Художница села, свесив ноги с дивана, и замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям. Самочувствие было просто превосходным. Ничего не болело, и впервые за очень долгое время она чувствовала себе выспавшейся и полной сил. Хотелось еще с полчасика понежиться в обнимку с подушкой, а потом одеться и выйти на улицу. Или просто включить музыкальный канал и попрыгать за компанию с Шакирой или... да все равно с кем! Главное, дать выход бурлящим внутри энергии и радости.

   Получилось! Неужели получилось? Выходит, чтобы избавиться от дурацких, изнуряющих и морально, и физически снов, нужно было всего лишь побеседовать со своим подсознанием. Интересно, подобные мысли уже шизофренией считаются?

   Будильник показывал пять минут первого. Считай, полдня прошло. Пора, пора вставать! Тем более, что-то Катьки не слышно. Опять, наверное, в свои мультики уткнулась и, наверняка, даже йогурт съесть не догадалась. Марина поднялась, аккуратно свернула постельные принадлежности и сунула их в ящик дивана. О том, когда вчера успела его расстелить, девушка даже не подумала. Мало ли на что способно тело в полусонном состоянии. Взгляд художницы скользнул по холодильнику – на серой, отделанной под металл дверце, в самом верху сиротливо красовались только три магнита с буквами. Опять мелкая хулиганка к себе утащила все, до которых смогла дотянуться. Небось слова на доске складывает... первоклассница! Девушка хмыкнула, вспоминая подход дочери к учебе, и пошла умываться.

   В ванной тоже что-то было не так. В стаканчике торчала всего одна зубная щетка, не хватало флаконов на полке и отсутствовало огромное махровое полотенце с зайцами. Ну все, если эта мелкая зараза испортила Илонкин подарок... лишится мультиков на три дня! Марина закрыла кран и отправилась в детскую. На пороге маленькой комнатки она застыла, не в силах поверить собственным глазам. Кровать была аккуратно застелена покрывалом. Нигде не валялись яркие книжки и игрушки, телевизор не работал и даже ноутбук мирно лежал на столе. Дочки нигде не было.

   – Катя?! – позвала девушка. В ответ не раздалось ни звука. – Хватит прятаться, выходи! Я блинчиков поджарю! – она прислушалась, ожидая уловить хихиканье, решившей попугать маму хулиганки, но не услышала ничего, кроме собственного слишком частого дыхания. – Катя?! Катерина, выходи немедленно!

   За резко отодвинутой дверцей встроенного шкафа обнаружились только аккуратные стопки одежды на полках. Под кроватью – тонкий слой пыли и шерстяной носок. За шторой спряталась метелка, которой девушка снимала паутину с потолка. В коридоре, на кухне, куда могла прошмыгнуть малышка, пока мама была в ванной – девочки не было.

   Марина бросилась к телефону и набрала единственный номер, который помнила наизусть.

   – Да-а? – томно отозвалась Илона.

   – Катька у тебя? – взволнованно выдохнула художница, стиснув трубку побелевшими от напряжения пальцами.

   – Какая Катька? Кто это? – недовольно произнесла подруга.

   – Не валяй дурака, это я, Марина!

   – Я не знанию никакой Марины. Девушка, вы номером ошиблись! – резко бросила собеседница и положила трубку.

   В отчаяние, художница заметалась по квартире. Все детские вещи исчезли, словно по волшебству: ни одежды, ни обуви. Теперь даже вместо банки с какао на полке кухонного шкафчика стоял нефритовый слоник.

   "Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Мари!" – всплыла в голове девушки произнесенная ночным гостем фраза.

   Сама напросилась! сама... С-с-сама...

   Марина села в любимое кресло, облокотилась на стол и обхватила голову руками. Взгляд уперся в две рамочки, приютившиеся под лампой. Сероглазый парень с бесшабашной улыбкой и сложенными на груди руками, запястье одной из которых украшали массивные часы с синим циферблатом, и крохотное личико младенца в розовом чепчике. А в на уголках фотографий черные траурные ленты.

   – Не-е-ет! – закричала девушка, содрогнувшись от ужаса, и... открыла глаза.

   – Мам, ты чего? – спросила Катька, выглядывая из-за открытой дверцы холодильника с йогуртом в руке.

    Последний поворот зонта...

   Катерина сидела в своей комнате и дулась. Мама с самого утра вела себя странно. Кричала во сне так громко, как соседская девчонка, когда ее любимой кукле хулиган Колька голову открутить пытался. И открутил! Катька сама видела позавчера. Еще и порадовалась, что у нее младшего брата нет. Хотя от старшего бы не отказалась. Вон, у Томки есть Глеб. Он у-у-умный – знает, как булавкой замок шкафчика открывать, где тетя Илона конфеты прячет. И драться обещал научить. Надо будет предложить Томке поменять коллекцию наклеек на брата. А Глеб на такой обмен точно согласится, если ему про маму рассказать. Что она совсем не строгая, спать рано ложиться не заставляет и кашей по утрам не кормит. Только вот сегодня что-то с ней не так: гулять не пустила и все время в комнату забегает да со всякими глупостями пристает – то косичку заплести, то переодеться, то потискать лишний раз, будто Катя не первоклассница, а дошколенок какой-то мелкий. И зачем эти платья, украшения сегодня? Ну, кому дома новую заколку с вишенками показывать? Эх...

   Обиженная на свою родительницу девочка залезла с ногами на кровать и принялась щелкать по кнопкам пульта, в поисках мультиков. Марина же, в сто-сорок-первый раз за день заглянула в детскую комнату, облегченно вздохнула и вернулась на кухню. С сомнением посмотрела на опустевший пузырек, после чего закинула в рот две последних таблетки в ярко-желтой сладкой оболочке. По идее, от такого количества валерьянки ей следовало уже быть спокойной, как сытый бегемот в любимой луже. Но нервное напряжение не желало покидать художницу: руки дрожали, побаливала голова, а в душе ворочались неприятные предчувствия. Умом Марина понимала, что тот пережитый ужас был просто кошмарным сном, но сердце не желало успокаиваться, тревожно сжимаясь и заставляя то и дело проверять, на месте ли Катя.

   Девушка уселась за стол и вперила невидящий взгляд в давно подсохшее месиво из кофе и размякшей бумаги. На смену пережитому страху откуда-то изнутри стала подниматься волна злости. Подсознание это или галлюцинация... какая в сущности разница? Главное, нельзя позволять какой-то вымышленной ерунде так действовать на психику! Да и главный редактор уже не раз намекал, что мангу про ночного сказочника пора закруглять, и искать что-то новое. Пора! Давно пора избавиться от этого надоевшего персонажа, от приевшегося сюжета, мешающего идти дальше. Пора поставить жирную точку и... отомстить гребанному "подсознанию" в идиотской шляпе!

   Смахнув в мусорный пакет пустой пузырек из-под валерьянки вместе с остатками первой графической попытки убить Оливера, художница швырнула туда же практически полную пачку сигарет и, налив себе чаю, принялась за работу. Она рисовала набело, не тратя время на карандашные набросками. Грубо, без деталей, но вполне узнаваемо. Раз сказочник не захотел умереть по-хорошему, то... будет по-плохому!

   Многие из постоянных читателей, что частенько "паслись" на сайте Марины, давно требовали подобрать полюбившемуся герою пару. Ну что ж, вот она... пара. Девушка не без удовольствия окрасила волосы новой героини в темно-красный цвет. По новому сценарию Оли встретил ее в баре отеля, где отдыхал после выполнения очередного заказа. Он не знал, что Марию, как представилась незнакомка, нанял его давний соперник. Улучив момент коварная особа сломала зонт сказочника. Наконечник со спрятанной ампулой отлетел и вонзился в ногу хозяина. Блондин упал, потеряв сознание. "Ха-ха-ха! – злодейски расхохоталась красноволосая. – Теперь ты сам сдохнешь в плену своих кошмаров!" – добавила она и сломала зонт.

   Марина, не давая себе времени передумать, унесла рисунки в комнату, отсканировала и залила на свой сайт. После чего заглянула к дочке в комнату, чмокнула ее в макушку и, пообещав, что завтра они пойдут в магазин игрушек, вернулась на кухню. С чашкой чая и давно купленным, но так и не прочитанным, журналом девушка оккупировала любимый диван и принялась изучать глянцевые страницы. За окном уже сгущались сумерки, когда она оторвалась от своего занятия. Марина зажгла лампу на столе и встала, чтобы задернуть шторы, но так и замерла на месте с поднятой рукой. За спиной послышался противный скрежещущий звук. Медленно обернувшись, девушка сглотнула – магниты на холодильнике, оставляя царапины на его полированной поверхности, самопроизвольно сползались, складываясь всего четыре слова:

   "А ведь я предупреждал!"

    Часть II

  

    Первая полночь...

  

   На полу белела неровная линия, она то расширялась, то, наоборот, становилась уже. Эта меловая дорожка, огибая стул, стеклянную миску с плавающими в ней свечами, будильник, разбитое зеркало и блюдце с горсткой чая, образовывала замкнутый контур, сильно похожий на амебу. В его центре в позе лотоса сидела Марина и, не отводя взгляда, смотрела на белый лист бумаги с рассыпанным по нему кофе. Коричневые зерна шевелились словно тараканы, то беспорядочно перемещаясь, то выстраиваясь в причудливый орнамент или слово.

   "Сидишь?" – вопросило кофе.

   – Сижу! – буркнула девушка в ответ.

   "Ждешь?"

   – Жду!

   "И... Чего ждешь?" – за написанным на листе вопросом ей чудилась ехидная усмешка автора. И это бесило.

   Но художница, живущая на успокоительных все последние дни, старательно подавляла гнев, прекрасно осознавая, что незримый собеседник может и передумать общаться. И тогда... тогда она снова будет видеть дочь только в полночь на зеркале, что висит в ванной комнате, а знакомые и просто небезразличные люди продолжат кидать на нее косые взгляды и пытаться упечь в психушку.

   – Жду? – Марина хмыкнула, подавляя горький смешок. – Очередных странных инструкций, вестимо. Я все нашла, все разложила, зажгла. Как ты и говорил. Нарисовала контур произвольной формы зеленым, – она потрясла кулаком с зажатым в нем брусочком, – мелом. Все как ты хотел, Оливер! Где Катя?

   "А где мертвое растение?" – закопошившись на белой бумаге, выдало кофе.

   – Блюдце с чаем видишь? – девушка прищурилась, нервно дернув себя за темно-красную прядь, выбившуюся из косы. – Растение. И явно не живое. Что теперь?

   – Лапки лягушек, м-м-м... крылья летучих мышек? – выдала предположение записка.

   – Мы же договорились! – едва не подскочив от таких нововведений, воскликнула Марина. Бежать в ночь на поиски вышеупомянутых ингредиентов она не хотела. Да и куда бежать, где искать-то такой оригинальный набор?

   Коричневые зерна выстроились, сложившись в силуэт шляпы с улыбкой под ней. Будильник, заведенный на полночь, пронзительно зазвенел, а за спиной Марины раздался тихий, насмешливый голос:

   – Закрой глаза.

   Художница, сжав добела пальцы, послушно опустила веки и прошептала:

   – И? Дальше что? – В ответ не донеслось ни звука. – Оливер? Олли? Что дальше-то, гад шляпоголовый? – не сдержала она ругательство, в панике решив, что и в этот раз ее обманул оживший персонаж глупой манги, но...

   По щеке девушки скользнуло что-то мокрое и холодное. Она резко распахнула глаза и обнаружила себя сидящей посреди грязного, темного двора прямо на мокром асфальте. С чахлого клена возле переполненных мусорных баков холодный ветер обрывал пожухлые листья и гонял их вперемешку с полиэтиленовыми пакетами, обрывками картонных коробок и оберток. Единственный фонарь светил неровно: то ярко вспыхивал, то почти затухал. Марина вскочила и рывком застегнула старенькую куртку от спортивного костюма, машинально сунув в карман так и оставшийся в руке мелок.

   Для галлюцинации тут было слишком холодно, слишком сыро. Слишком натуральный влажный воздух доносил от мусорных баков вонь. Неужели, правда, ночной сказочник утащил Катю в другой мир, измерение, иную реальность? Несмотря на все странности последних дней, необъяснимые с точки зрения логики и здравого смысла, поверить в такую версию событий никак не получалось. Да и отношение окружающих заставляло задуматься, как о провалах в памяти, так и о внезапном приступе психоза, шизофрении или простого тихого помешательства.

   Даже Илона не верила, что Катька просто так исчезла из закрытой квартиры. Что уж говорить о полиции! В ответ на сообщение о пропаже ребенка Марина получила полноценный допрос, который не оставил места сомнениям – стражи порядка подозревали ее в убийстве или продаже собственной дочери. Даже в обезьянник на пару дней отправили после того, как она чуть в морду не дала одному особо ретивому следователю.

   Паника и истерика постепенно сменились своего рода эмоциональным коматозом. Большинство чувств притупились и ушли на второй план, оставив на поверхности злость и решимость. Марина никогда не верила в мистику. Всякие обряды, призраки, барабашки, в ее понимании, были лишь модной чушью, на которой зарабатывали газеты, телевиденье и аферисты. Вот только в сложившихся обстоятельствах, когда дочь буквально растворилась в воздухе, а зеркала, столы и холодильник превратились в средство для переписки с героем собственной манги, выбора у девушки не осталось: либо признать существование сверхъестественного, либо... признать себя умственно неполноценной. Марина предпочла первое.

   Фонарь моргнул и погас. В темноте вспыхнули две красных точки. Тощий сиамский кот, гордо выплывший из-за бака, издал пронзительный вой, затем замолк, посмотрел на девушку, потерся об ее ногу, "украсив" грязным пятном джинсы, и, выразительно мявкнув на прощание, побежал прочь. Его лапы оставляли на белые следы, сливающиеся в стрелки.

   – Тоже мне, казаки-разбойники! – вырвалось у Марины, идущей за хвостатым проводником.

   Указатели направления под ее ногами вспыхивали зеленоватым светом, но стоило их пройти, как они тут же исчезали, оставляя после себя серое полотно асфальта. Девушка бежала все быстрее, не замечая, как за ее спиной сворачивались, будто смятые листы бумаги, дома и фонари, а на их месте вырастали зловещие силуэты исполинских деревьев.

    Вторая полночь...

   Обогнув угол очередного дома и проскочив через арку, Марина очутилась в небольшом дворике, освещенном тусклым фонарем. Стены, зияющие битыми стеклами, а кое-где и вовсе пустыми провалами окон, будто нависали над квадратной площадкой, посреди которой сидел кот-проводник. Тощий хвост то обвивал аккуратно поставленные лапки, то двигался из стороны в сторону, шевеля пожухлые листья, грязным ковром лежащие на потрескавшихся бетонных плитах. Тихий шорох вторил зловещему скрипу, который, раскачиваясь на одной петле, издавала старая оконная рама.