Текст книги "Презумпция невиновности"
Автор книги: Ева Львова
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Вот и музейная крыса Мешков со мной пить побрезговал, – презрительно скривился Ткачик.
– Руслан Гасанович, завтра без десяти одиннадцать встречаемся перед УВД, – не обращая внимания на гримасы гостя, сообщила я, смотря исключительно на клиента. – Постарайтесь не проспать, следователь Лисицын этого не любит.
– Давайте я вас провожу, – засуетился Руслан, чуть не опрокинув бутылку.
– Спасибо, это лишнее. Я сама найду дорогу.
*
Прикрыв за собой дверь мастерской, я с облегчением вздохнула и огляделась по сторонам. В коридоре толпились люди, горячо обсуждая дневное происшествие. В основном это были молодые парни, хотя встречались и девушки. Проходя мимо возбужденных группок, стоящих у просторного конференц-зала, я краем уха услышала обрывки фраз:
– Какой ужас! Сгорела прямо во время выступления!
– Жалко-то как!
– Кто же теперь будет вести историю иллюзионного искусства?
– Мешков, кто же еще!
– Только не этот зануда! Я так радовалась, когда Мешкова заменили Диной, теперь опять слушать его байки!
Миновав взволнованную молодежь, я спустилась по лестнице и нос к носу столкнулась с директором иллюзариума. Эжен Саввич торопливо бежал от входной двери в сторону зрительного зала, и я загородила ему дорогу.
– Господин Стамболиди, уделите мне пять минут?
– Не сейчас, дорогуша, не сейчас! – клюнул он носом воздух. – Столько дел, не знаю, за что хвататься. Если можно, загляните ко мне завтра, я обязательно отвечу на все ваши вопросы.
И Стамболиди устремился дальше, пробежав мимо полной уборщицы в синем халате. Рядом с уборщицей стояла Регина Казимировна и наблюдала, как та старательно моет мраморный пол. Черные следы тянулись по всему холлу – это натоптали эмчеэсовцы и следственная бригада, изучавшая место трагедии. А торопливо поднимающиеся по лестнице на второй этаж девчонки и ребята разносили грязь дальше по зданию.
– Эжен Саввич! – махнув рукой, позвала Крестовская. – Можно вас на минуту?
Директор иллюзариума остановился и с недовольным видом ждал, когда администратор подойдет к нему поближе.
– Ну, что на этот раз, беспокойная вы наша? – раздраженно спросил он, как только Регина Казимировна приблизилась к нему настолько, чтобы можно было беседовать, не повышая голоса.
– Еще раз прошу вас открыть боковой ход, – сердито проговорила она. – Учащиеся идут на занятия по главной лестнице, а Лиля после представления моет холл, и его снова затаптывают.
– Я спрашивал у Лили, она отказалась от увеличения участка. Вы беретесь мыть боковую лестницу сами? – надменно осведомился Стамболиди. – Имейте в виду, что доплачивать за уборку я не стану – вы, дорогая Регина Казимировна, и так получаете две ставки.
– Но я же и работаю на две ставки! – возразила старушка. – Я и администратор, и продавец программок.
– Вы книжек своих реализовываете больше, чем наших программок, так что это еще с какой стороны посмотреть, на кого вы работаете. Я вот думаю, может, брать с вас плату за аренду торгового места?
– Эжен Саввич! – срывающимся голосом выдохнула Крестовская. – Как вам не стыдно!
– Это мне должно быть стыдно? – удивился Стамболиди. – Вы деньги лопатой гребете, а иллюзариум из-за вас недополучает внушительные суммы. Когда я вытаскивал вас из Новосибирска в Москву, я положил вам приличный оклад, я издал за свой счет вашу книгу, иллюзариум подарил вам на юбилей автомобиль, а вам все мало.
– Вы не учли, что нам нужно где-то жить! Мы с Яном снимаем квартиру, а это дорогое удовольствие.
– Знаю, знаю, только ваш сын чаще ночует в своем офисе, чем в снимаемой квартире. Могли бы зря не тратиться и ограничиться комнатой в коммуналке.
– Ян взрослый мужчина, ему нужна не только материнская забота, но и женская компания, – покраснела администратор.
– Вы во всем потакаете сыночку, – отмахнулся Стамболиди. – Ваш Ян машину новую купил, а вы все плачетесь, что денег нет. Передайте ему, что в сентябре срок аренды помещения подходит к концу, и я выставляю флигель на аукцион. Надоело получать крохи с такого лакомого куска, как отдельное здание.
– Ну что же, это ваше право, – взяв себя в руки, сдержанно проговорила Крестовская и, вернувшись на прежнее место, принялась заметать мусор на совок, чтобы помочь уборщице с уборкой пола.
Понимая, что сейчас не самое лучшее время для общения с этой легендарной женщиной, я прошла мимо Регины Казимировны и, размышляя по поводу услышанного разговора, вышла на улицу. Интересно, что за учащиеся ходят на загадочные занятия? Может, Борис уже навел справки? Джуниора я нашла в летнем кафе под полосатым зонтиком. Вокруг кудрявого друга стояла батарея пустых бутылок из-под пива, а сам он мирно дремал, подперев кулаком упругую щеку. Локоть его покоился на мятой газете, на которой Устинович-младший разложил колечки сушеного кальмара.
– Боря, ты не лопнешь? – осведомилась я, опускаясь на стул напротив кудрявого друга и красноречиво оглядывая бутылки.
Приятель потянулся и, улыбнувшись улыбкой Чеширского кота, пробормотал:
– Я же не один пивко пил, а с музейным жуком Мешковым, как его называют аборигены. Интересный, доложу тебе, субъект! Рассказал про директора иллюзариума. Оказывается, Стамболиди не только директор, но и организатор всего этого балагана. Между прочим, раньше Эжен Саввич работал в московском цирке администратором, а потом решил замутить собственный бизнес. Прозондировал почву в Министерстве культуры, наплел им с три короба про возрождение былых традиций, дал кому надо на лапу, и вот, пожалуйста, музей из этих хором поперли, освободив место возрожденному иллюзариуму. Под музейные экспонаты оставили лишь часть первого этажа, а остальное здание передали в безраздельное пользование местному царьку Стамболиди. Как видишь, не зря я пил пиво с обиженным работником музея. Ценой здоровья я добывал для тебя бесценную информацию.
– И где же твой приятель? Я бы тоже хотела поболтать с Мешковым.
– Мешков нашел в лице нашей Вики благодарную слушательницу, – почесал переносицу Борис. – И теперь водит ее по музею и рассказывает цирковые легенды.
– Пойду, что ли, и я послушаю, – поднялась я с места и двинулась к музею.
Потянув на себя тяжелую дверь, я вошла в прохладный полумрак музейного зала и услышала надтреснутый мужской голос, долетающий из дальнего конца помещения:
– …Но, к ужасу антрепренера, спектакли сферического театра не пользовались успехом у зрителей, и Малютин решил сдать помещение в аренду. Снял его на сезон директор бродячего цирка Поль Крестовский. Это был крепкий решительный мужчина, твердо верящий в свою счастливую звезду. За первую неделю гастролей труппа не выручила ни гроша, и Крестовский начал трясти свою юную жену, француженку Мадлен, требуя ответа, как помочь горю. Мадлен гадала на картах, имела говорящего попугая и знала будущее наперед.
– А как он ее тряс? Бил и пытал, да? – перебил рассказчика взволнованный голосок Виктории.
Шагнув вперед, я увидела сухонького старичка с одухотворенным лицом и длинными седыми волосами, обрамляющими блестящую лысину, как газон клумбу. Румяные щечки, как два наливных яблочка, жизнеутверждающе пламенели на изрезанном морщинами лице. Общее артистическое впечатление дополняли белая рубаха, атласный жилет цвета бордо и черные брючки со штрипками. В руках рассказчик держал указку, которой водил по застекленному стенду, на котором виднелись черно-белые дореволюционные фотокарточки. Рядом с музейным работником стояла Вика и, раскрыв рот, внимала Мешкову.
– Не думаю, чтобы бил, хотя все может быть, – передернулся рассказчик, быстро стрельнув черными глазками на любознательную крошку. – Так вот, прорицательница раскинула карты и, сделав несколько таинственных пассов руками, объявила, что беды отступят, как только Крестовский выгонит прочь своего старшего сына от первого брака. Мать ребенка – румынская воздушная гимнастка – сгинула где-то на просторах России, и семилетнего сына растил отец, воспитывая в нем акробата. Мальчик делал успехи в цирковом искусстве, порхал под куполом цирка, как птица, и новая жена Крестовского не без основания опасалась, что цирковой бизнес мужа со временем перейдет не ее новорожденному сыну Казимиру, а этому одаренному выскочке. Выслушав совет карт, Поль Крестовский ночь не спал, обдумывая слова супруги, а утром указал старшему сыну на дверь. В тот день была Пасха, и мальчик попросил об одной маленькой милости – встретить праздник вместе с семьей. Как Мадлен ни уговаривала Крестовского выгнать мальчишку из дома немедленно, он все же пошел навстречу ребенку. Не думаю, чтобы отец очень уж жалел старшего сына, просто на вечер было назначено праздничное представление, маленький артист играл в нем не последнюю роль, и предприимчивый владелец труппы опасался, что разгневанные зрители, которые пришли на «гуттаперчевого мальчика», вернут билеты обратно. И вот настал вечер. Публики в этот раз собралось больше, чем когда бы то ни было. Поднявшись под купол цирка, мальчик раскинул руки и, быстро перекрестившись, камнем рухнул на манеж.
– Он сразу умер? – обмирая от восторга, прошептала Вика. – А что он себе сломал?
– Все сломал, – уверенно сообщил Мешков. – Но не в этом дело. Умирая, гуттаперчевый мальчик выкрикивал горькие упреки в адрес отца, проклиная его, Мадлен и их сына Казимира. Сразу же после похорон Крестовский заказал картину, на которой юный гимнаст балансирует на канате за секунду до своего падения, и выставил ее в иллюзариуме. Мы и сейчас можем видеть в фойе это полотно. Однако карты ввели Мадлен в заблуждение – перепуганная трагедией публика окончательно перестала ходить в сферический театр. Вскоре в России случился военный переворот, именуемый в учебниках истории революцией, и все, кто смог уехать, сбежали из этой страны. Уехал и Поль Крестовский, однако проклятие гуттаперчевого мальчика настигло его и за пределами родины – Крестовский сломал позвоночник и закончил свои дни в инвалидной коляске. Впрочем, так же, как и его сын, Казимир Крестовский, известный как основатель иллюзариума, в котором ты, дитя, сейчас находишься. Как видишь, проклятие погибшего в Пасху ребенка наложило печальный след как на историю этого здания, так и на всю артистическую семью Крестовских.
– Все Крестовские тоже падали и ломали себе шеи? – одними губами прошептала Вика.
– А что еще может случиться с потомственными циркачами? – пожал плечами Мешков. – Хотя, конечно, Регина Казимировна не любит вспоминать эту историю, но я-то знаю, о чем говорю, я лично читал воспоминания Казимира Крестовского. И хочу тебе сказать, детка, что предсмертное проклятие самоубийцы – это страшная штука.
Я вышла из музея и вернулась к Борису.
– Ну как, страшилки рассказывает? – без особого интереса спросил кудрявый друг.
– Рассказывает, – усмехнулась я. – Про проклятие семьи Крестовских.
И, сделав страшные глаза, добавила:
– А знаешь, Боречка, что самой страшной приметой считается, если черный кот разобьет зеркало пустым ведром?
– Попытка пошутить не засчитана, – добродушно усмехнулся приятель. – Я же не Мешков. Это он, как узнал, что Вике интересно слушать бредовые небылицы, схватил ее в охапку и умчался так стремительно, что даже газету свою оставил, которой до этого хвастался.
– Что за газета? – заинтересовалась я.
– Да статейка там про его музей тиснута, – пренебрежительно сообщил Борька, отправляя в рот кальмаровое кольцо.
– Дай посмотреть! – протянула я руку в направлении потрепанной газеты.
Устинович-младший сдвинул локтем пивные бутылки, выудил из-под остатков кальмара покрытый пятнами газетный лист и протянул его мне.
– Читай на второй полосе, статья называется «Дом иллюзий», автор некий Геннадий Ремизов.
Не успела я развернуть печатное издание, как за спиной прозвучал знакомый надтреснутый голос:
– Позвольте газетку забрать.
Обернувшись, я увидела Мешкова. Алые щечки его разгорелись еще ярче, маленькие глазки смотрели на меня с заметным интересом.
– Простите меня, старика, за излишнее любопытство, позвольте узнать, что вы думаете по этому поводу? – протягивая руку, осведомился он.
Я уже пробежала глазами статью и, возвращая газету, вскользь обронила:
– Интересная заметка, хорошо про иллюзариум рассказывает.
– Где же хорошо! Вы не понимаете сути! – вдруг рассердился Мешков. – Когда я звонил в «Мир культуры», я вовсе не ставил целью рассказать об иллюзариуме, у меня была другая задача – я хотел, чтобы нам вернули здание! – язвительно проговорил он. – Музей попал в подчинение иллюзариума, и Стамболиди не только запихнул все наши экспонаты в одно помещение, но и сократил штат сотрудников, оставив одного меня! Вот об этом я и планировал оповестить общественность. Я договорился, что из редакции пришлют человека, который опишет все эти безобразия. А журналист Ремезов все сделал наоборот: сначала побеседовал со мной, затем отправился поболтать с Варей Белоконь. А уж дрессировщица обезьян ему рассказала, как замечательно им живется в иллюзариуме и как хорошо, что музей переселили на меньшую площадь! Таким образом, получилась хвалебная статья про детище Стамболиди, и ругательная – о музее. Но и Варваре досталось: в тот же день она поплатилась жизнью – гуттаперчевый мальчик не прощает коварства.
– Вы это серьезно? – улыбнулась я.
– Вполне, – нахмурился старик. – Можете считать меня безумцем, но призрак мальчика так же реален, как мы с вами. Я видел его собственными глазами!
– Так, значит, трагедия с дрессировщицей обезьян произошла прямо в день интервью? – уточнила я, выдержав долгую паузу, ибо не знала, как реагировать на подобное заявление.
– Именно, – тонко улыбнулся Мешков. – Теперь вот Дина Муратова поплатилась жизнью.
– А Дина за что? – поинтересовался Джуниор, самым очевидным образом считавший болтовню нового знакомого плодом больной фантазии.
– Дина подсидела меня на должности преподавателя истории циркового искусства, – пожаловался Мешков. – И – вуаля! Она погибла! Говорю же вам, гуттаперчевый мальчик не прощает подлости!
При упоминании такой дисциплины, как история циркового искусства, я припомнила слова Регины Казимировны о миграции загадочных учеников через холл и торопливо заговорила:
– Постойте, я видела в коридоре второго этажа толпу молодых людей. Это студенты какого-то вуза?
– Вы ничего не слышали про «Магический лицей»? – вопросом на вопрос ответил Мешков.
– Да вроде нет, – пожала я плечами.
– А между тем предприимчивый Стамболиди придумал еще один источник дохода – обучать юных прохвостов ловкости рук, – многозначительно заметил сотрудник музея. – Можете полюбопытствовать, если интересно. Расположен лицей на втором этаже нашего здания.
– Ну да, я видела учащихся. Они ужасно сокрушались, что Дина умерла.
– Еще бы они не сокрушились, – усмехнулся Мешков. – Я заставляю их учить цирковые традиции, а Дина только рассказывала про всякие там цирки «Дю солей». Все хотят стать братьями Сафроновыми или, на худой конец, профессиональными карточными шулерами. Да что я вам рассказываю, сами понимаете, чему могут научить так называемые профессионалы типа Муратова!
– Руслан Гасанович там тоже преподает?
– Муратов – тот еще преподаватель! Его предмет – практика карточных фокусов, надеюсь, вы понимаете, что это такое.
Мешков бросил беглый взгляд на старинные часы, красующиеся на его запястье, и торопливо добавил:
– Да, кстати, сейчас я буду закрывать музей, а ваша девочка прыгает на батуте. Батут все-таки тридцатого года выпуска, может не выдержать безудержного детского напора.
И, подхватив газету, музейный работник подпрыгивающей походкой воробья отбыл в сторону музейного входа.
– Иди, забирай нашу крошку, – тронула я за плечо кудрявого друга.
В ответ Борис загадочно улыбнулся и поменял опорную руку, подперев ладонью другую щеку. При этом он смотрел на меня осоловелыми глазами мало что понимающего человека, и я подумала, что ночевать, хочешь не хочешь, а придется ехать к нам, заодно Виктория познакомится с моей удивительной бабушкой.
*
На этот раз Вика пожелала сидеть сзади, а я уселась за руль, ибо Борька, как вы понимаете, был не в состоянии вести машину. Откинувшись на подголовник, кудрявый друг заливисто храпел, выводя носом замысловатые рулады. Звонок смартфона застал меня врасплох. Достав аппарат и убедившись, что это Митя, я как можно приветливее произнесла:
– Да, Митенька, что ты хотел?
– Я хотел узнать, сколько мне еще стоять возле твоей машины, – обиженно проговорил любимый.
– А что ты там делаешь? – удивилась я.
– Хочу тебя дождаться и взглянуть в твои бессовестные глаза.
– Митюш, езжай домой, я сегодня поеду на дачу, давно стариков не навещала, – извиняющимся тоном проговорила я.
– Ну что же, я чувствовал подвох! Ты меня бросаешь, да? Скажи прямо, я должен это знать!
– Ну что ты, солнце мое, я на самом деле еду к деду и бабушке, можешь позвонить и проверить. Я тебя очень люблю и бросать не собираюсь.
– Правда? – всхлипнул Митя.
– Честное слово, – отозвалась я.
Нажав на отбой, я тут же забыла про Митю и его страдания, погрузившись в раздумья и прокручивая в голове полученную информацию. Прежде всего стоит самой себе задать классический вопрос: кому выгодна смерть Дины Муратовой? И самой же ответить, что, во-первых, ее мужу. Хотя Муратов и мой подзащитный, но ведет он себя довольно странно и явно что-то недоговаривает. И приятель у него еще тот – Саша Ткачик. А ведь именно у Ткачика пронырливый Тайсон вытащил ключи от клетки с тиграми, что послужило причиной гибели дрессировщицы обезьян! И отчего уборщик клеток самым очевидным образом понукает техническим руководителем проекта? Не потому ли, что что-то знает о Муратове? Кроме того, стоит отметить, что в день смерти Варвары Белоконь в иллюзариум приходил журналист Ремизов – надо бы с ним встретиться и переговорить. Может, он заметил что-то интересное?! Затем – музейный работник. Мешков явно не в своем уме, при этом он чувствует себя обиженным и может сделать все, что угодно, вплоть до убийства своих обидчиков. Надо бы узнать, что делал Мешков во время происшествия, ибо его имя тоже произносили в числе прочих обладателей ключа от мансарды.
– Эй, здесь останови! – вдруг прозвучал за спиной требовательный голос Вики.
– Зачем? – с недоумением откликнулась я.
– Останови, мне надо!
Я притормозила на поросшей леском обочине, проехав подальше от валуна, на котором красовался траурный венок и шлем мотоциклиста, разбившегося на этом самом месте. Честно говоря, я думала, что девочке нужно в туалет. Но Вика, выскочив из машины, припустила обратно к надгробному камню и, остановившись от него на расстоянии вытянутой руки, достала мобильник и принялась щелкать камерой. Виктория снимала валун, в этом не было никаких сомнений! Толкнув локтем Бориса, я дождалась, когда он откроет глаза, проморгается и более-менее придет в себя, после чего указала на Вику.
– Смотри-ка, Борь, что это она делает?
– Фотографирует придорожные памятники, – с хрустом потянувшись, откликнулся приятель. – Все время просит остановиться у веночков, выходит и щелкает. Собрала уже целую коллекцию, такие дела.
– Ну и зачем ей это?
– А ты сама у нее спроси.
Наснимав место аварии неизвестного мотоциклиста во всех доступных ракурсах, девочка вернулась в машину и забралась на заднее сиденье.
– Вика, – осторожно начала я, трогаясь с места, – объясни, зачем ты снимаешь места чужих смертей?
– Я их коллекционирую, – с гордостью отозвалась румяная крошка и мило улыбнулась, отчего на щеках появились очаровательные ямочки.
– Зачем, Вика?
– По-моему, это круто. На месте смерти человека аура особенная. Я заметила – как будто дыхание перехватывает. Хочешь посмотреть, сколько придорожных могил я насобирала?
Девочка открыла фотогалерею и попыталась сунуть мобильник мне под нос, чтобы я смогла оценить экспонаты ее коллекции, но я сердито пробормотала:
– Я за рулем, не могу отвлекаться от дороги. А то мы вылетим в кювет, и нам поставят такой же камень.
– И что плохого? – удивилась Вика. – Наоборот, было бы здорово вот так вот разбиться, чтобы все проезжали мимо и говорили: «На этом месте кто-то погиб». Умереть не трудно. Кроме того, я поняла одну важную вещь – мертвым быть значительно лучше, чем живым.
– Это еще почему? – насторожился Борис, прислушиваясь к возне на заднем сиденье.
– Все тебя любят, – захлебнулась восторгом девочка, – все раскаиваются, что при жизни мало уделяли тебе внимания, и могила у тебя похожа на цветник. Вот Наташка умерла, и папа на ее могиле бывает чаще, чем в моей комнате.
Внезапно меня накрыло волной странного запаха, сладковатого и одуряющего одновременно.
– Борь, чем это пахнет? – тихо спросила я, приоткрывая окно.
– Не открывай, меня продует, – капризно закричала Вика.
– По-моему, это эфир, быстро съезжай на обочину, – приказал Борис, и я, задыхаясь, включила поворотник и скатилась в кювет.
Выскочив из машины, я опустилась на корточки и так сидела, вдыхая сосновый воздух полной грудью. Немного отдышавшись, я огляделась по сторонам и увидела Бориса, отчитывающего Викторию.
– Ты что же это делаешь, маленькая мерзавка? – орал мигом протрезвевший Джуниор, ухватив девочку за хрупкое плечо и потряхивая в такт словам. – Тоже мне, анестезиолог выискался! Где ты взяла эфир?
– В музее, в служебном кабинете на полочке стоял, – невозмутимо ответила Вика. И тут же заплакала, истерично крича: – Ты все испортил! Мы уже почти врезались в дерево! Так было бы круто – разбившийся «Форд» с тремя телами! Сейчас бы уже люди вокруг толпились, а так проезжают мимо, и никому нет до нас дела.
– Это какой-то ахтунг! – простонал кудрявый друг, оборачиваясь ко мне. – Ты как, Агата? Жива?
– Да вроде бы, – прошелестела я запекшимися губами. – Воняет-то как!
– Еще бы не воняло, Вичка вылила весь эфир на сиденье!
– Подумаешь, эфир! – хмыкнула девчонка, прекращая истерику так же внезапно, как начала. – Запах даже приятный, представь себе, что у тебя такой освежитель воздуха.
– Виктория, прибереги свои фокусы для дома, – снова пошел в атаку Борис. – Вернешься в Питер, там и чуди. Пусть папа с тобой разбирается. Ладно, Агата, садись за руль, а то к утру не доедем.
Остаток пути мы проделали без приключений, ибо Борька перебрался на заднее сиденье и глаз не спускал со своей питерской родственницы.
*
Заслышав шум мотора, бабушка вышла к воротам.
– Агата, девочка, вот неожиданность! Ого, да ты не одна, – обрадовалась Ида Глебовна, обнимая сначала меня, а затем раскрывая объятия Устиновичу-младшему. – Здравствуй, Боренька, рада тебя видеть. А кто же с тобой такой симпатичный?
– Это Вика, она у нас гостит, – мрачно пояснил Джуниор.
– Отлично, – кивнула бабушка. И, улыбнувшись Вике, представилась: – Меня зовут Ида Глебовна. Веди, Агата, гостей в дом. Сейчас будем ужинать. Владлен как раз вернулся с рыбалки.
В последнее время дед мнил себя страстным рыбаком. С вечера он трудолюбиво копал червей, чтобы с первыми лучами солнца отправиться на озеро, но непременно утреннюю зорьку просыпал и ехал ближе к обеду. Усаживался с удочкой на берегу и впадал в рыболовный транс. Время от времени клевало. Дед маленьких рыбок отпускал, а больших складывал в майонезную банку, которую горделиво привозил домой и ставил у крыльца для соседской кошки Муськи. Вот и сейчас банка с рыбешками стояла на крыльце, и, заметив ее, Вика подозрительно оживилась.
– У вас тут красиво! – улыбнулось дитя, косясь на плотвичку. – Можно я немного погуляю?
– Конечно, деточка, – охотно согласилась бабушка. – Мы позовем тебя, когда все будет готово.
Дед вышел из душа, отдуваясь и фыркая. Синее полотенце свисало с могучей дедовой шеи, банный халат был небрежно запахнут, и из-под него виднелись голые ноги в домашних тапочках.
– Ого, да у нас гости! – встрепенулся он, наткнувшись в коридоре на Джуниора. – Приветствую, Борис! Похоже, намечается партийка в преферанс. Ты как, поддержишь компанию?
– Можете не сомневаться, Владлен Генрихович, – солидно отозвался кудрявый друг, пожимая жесткую дедову ладонь.
– С Борисом приехала славная девочка, зовут Виктория, – предупредила бабушка. – Так что смени халат на приличную одежду.
– Само собой, я как раз собирался переодеться, – откликнулся дед, направляясь к двери в спальню. – Борь, проходи в гостиную, располагайся, я скоро приду и расскажу о сегодняшней рыбалке. Клевало – только держись.
– Видел я ваш улов, – сдержанно ответил кудрявый друг, не разделяя восторга рыболова.
Дед удалился в свою комнату, а Джуниор, всегда любивший у нас гостить, все продолжал топтаться у дверей. Приятель выглядел озабоченным. Должно быть, происшествие с эфиром не давало ему покоя и наводило на тяжкие размышления.
– Э-э, Агатка, – отозвав меня в уголок, зашептал приятель. – Ты бы поговорила с бабушкой насчет Вички, а то она меня того. Пугает.
– Я и сама собиралась, – призналась я. – А кто такая Наташка, которая умерла?
– Викина сестра-близняшка, погибла три года назад.
Нетерпеливый звонок в дверь прервал наши перешептывания. Бабушка вышла из кухни и отправилась открывать, выкрикивая на ходу:
– Иду, иду, сейчас открою!
Должно быть, она думала, что это Вика, но в дверях стояла хозяйка соседской кошки Муськи, заглянувшая за угощением для своей любимицы.
– Ну, где же рыбка? – игриво спросила она. – Мусечка заждалась.
– Да там же, где и всегда, банка на крыльце стоит, – отозвалась бабушка.
– Там нет ничего, – пожала плечами женщина.
– Ну что ты, Ларочка! Ты просто не заметила. Идем, вместе посмотрим, – увлекая соседку за собой, вышла во двор Ида Глебовна.
Мы с Борькой переглянулись и, томимые тяжелыми предчувствиями, двинулись следом за женщинами. Банки с рыбешкой и в самом деле на крыльце не оказалось.
– Может, Вика взяла? – осторожно предположила я.
– Да ну, Агата, зачем ей? – с недоумением взглянула на меня бабушка.
Однако я-то знала, что девочка эта не так проста, как кажется на первый взгляд. Повернувшись лицом к саду, я пронзительно крикнула:
– Ви-ик! Ви-ика! Ты где?
У беседки зашуршали кусты, и мы с Борисом устремились туда. Бабушка за нами еле поспевала, за ней семенила соседка. Первым к беседке подбежал Борис. Он остановился как вкопанный перед увитым плющом входом, и мне пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть через его плечо и увидеть Вику. Девочка сидела в глубине беседки и, держа перед собой садовые ножницы, сосредоточенно обстригала плотвичке плавники. Рыбка извивалась в детских руках, но Вика, насупив рыжие бровки, продолжала свое дело. Остальные рыбки конвульсивно дергались в тазу с водой, уже лишенные средств передвижения.
– Что ты делаешь? Немедленно прекрати! – страшным голосом проговорил Борис.
– Я провожу эксперимент, – бесстрастно откликнулась девочка, продолжая кромсать рыбку.
– Господи, какой кошмар! – в ужасе всплеснула руками соседка, добравшаяся до беседки последней. – Рыбки живые, им больно!
Ида Глебовна, внимательно наблюдавшая за девочкой из-за моей спины, раздвинула нас с Борькой в стороны и подошла к Вике. Забрав из рук девочки ножницы, бабушка ласково проговорила:
– Пойдем-ка, Виктория, поужинаем, а потом поиграем. Ты любишь тесты?
– Смотря какие, – сморщила курносый нос девочка. И сердито потребовала: – Верните ножницы, я еще не закончила. Я все привыкла доводить до конца.
– Это похвальное качество, но ножницы я тебе не верну, – твердо проговорила бабушка, подхватывая таз с покалеченной плотвичкой и устремляясь из беседки прочь.
После долгих уговоров соседка все же согласилась забрать рыбу Муське, хотя долго охала и ахала, удивляясь детской жестокости. Выглянувший на шум дед бросил короткий взгляд на таз, затем внимательно посмотрел на бабушку, и они друг друга поняли без слов. Но виду никто из них не подал – Ида Глебовна как ни в чем не бывало распахнула двери гостиной и проговорила:
– Прошу всех к столу, а потом мы с Викторией вас покинем – у нас неотложные дела.
Борька оптимистично улыбнулся – дескать, теперь-то все будет хорошо, – и подмигнул мне круглым серым глазом.
*
На ужин бабушка приготовила утиную грудку под сырным соусом, которую кудрявый друг умял за пять секунд. Дед неторопливо работал ножом и вилкой, время от времени внимательно поглядывая на Вику. Девочка лениво ковырялась в тарелке, бормоча себе под нос: «Как вы только едите такую гадость» и старательно не замечая страшных глаз Бориса, которыми тот призывал ее к порядку. И только бабушка делала вид, что ничего не случилось. Она весело рассказывала об их с дедом поездке в Тунис, откуда они недавно вернулись. Доев, дед сдержанно поблагодарил и поднялся из-за стола, чтобы уйти к себе в кабинет – по напряженному виду Бориса он понимал, что гостю не до преферанса. Ида Глебовна тоже отодвинула тарелку и сказала:
– Чай через полчаса, а сейчас мы с Викторией вас покинем.
– Чего вы ко мне прицепились? – взбрыкнула девочка. – Не хочу я никуда идти, мне и здесь хорошо!
– И все-таки ты сейчас доешь и пойдешь со мной, – жестко проговорила бабушка, и в голосе ее послышались стальные нотки.
Вика удивленно посмотрела на подтянутую хозяйку дома, которая внезапно из приветливой старушки превратилась в суровую даму, и послушно поднялась из-за стола.
– Ты меня прости, Агатка, – покаянно повесил голову Борис, как только мы остались одни. – Я даже представить себе не мог, что у Вики есть пузырь с эфиром.
– Да ладно, забудь, – отмахнулась я. – Меня занимает другое. Вика сказала, что взяла пузырек в музее. Зачем Мешкову понадобился эфир?
– Понятия не имею, – безразлично откликнулся Борис. И озабоченно добавил: – Интересно, что скажет твоя бабушка?
– Ничего хорошего не скажу, – раздался голос Иды Глебовны. Бабушка перешагнула порог комнаты, плотнее прикрыла за собой дверь и, внимательно глядя на Бориса, спросила: – Борь, припомни, у девочки были травмы?
– Психологические? – уточнил Джуниор.
– В том числе, – согласилась Ида Глебовна.
– Ну-у, вообще-то три года назад их семью грабили.
– И-и?
Устинович-младший сокрушенно покачал головой и, понизив голос, продолжил:
– Что-то у грабителя пошло не так, Вику и ее сестру Наташу он взял в заложники, и девочки сутки просидели с бандитом в ванной. Вика говорит, они с ним даже подружились. Сами понимаете – стокгольмский синдром. А потом ворвались спецназовцы и вынесли парню мозги.
– Прямо при девочке? – тихо спросила бабушка.
– Ну, а как еще? – хмыкнул Борька. – Перед тем как умереть, грабитель успел пару раз выстрелить. Наташа умерла на месте, а Вика полгода провалялась в больнице с травмой головы. С ней занимались психологи, пытались устранить последствия шока, но, похоже, все псу под хвост.
– Значит, все-таки были травмы, – вздохнула бабушка. – И физическая и психическая. Сейчас мы закончим с тестами, а потом надо будет обследоваться – сделать томографию и ЭЭГ. Есть кому девочкой заниматься?
