Текст книги "Забава"

Автор книги: Эва Киншоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

10

На следующее утро неожиданно появилась Грейс. Просунув голову в дверь офиса Торри, она весело объявила:

– Все! С дельфинами покончено! Молю бога, чтобы они тебе понравились!

– Грейс! Что за чудеса! Входи, я так рада тебя видеть. Как тебе удалось так быстро справиться с ними?

– О, я давно поняла, что отсутствие денег – лучший стимул в работе, – расхохоталась та. – Одного дельфинчика я принесла с собой, – она поправила тяжелый сверток, который прижимала локтем к боку, – а остальные ждут в машине.

Посмотрев работу, Торренс нашла ее очень удачной и тут же удвоила заказ.

– Пойдем перекусим вместе, – порывисто предложила она.

– Теперь моя очередь угощать! – шутливо воскликнула Грейс.

– Чепуха, когда мы с последний раз виделись, ты все время стояла у плиты. Так что не спорь.

Во время ланча они безмятежно болтали, пока Грейс не поинтересовалась:

– А как поживает Джон?

– Прекрасно. Разве ты с ним с тех пор не виделась?

– Нет. Иногда мы месяцами не встречаемся. А ты… А он… Вы все еще вместе? – Грейс явно чувствовала себя не в своей тарелке.

Торри, подумав, со вздохом ответила:

– Настолько, насколько это возможно.

– Ты не хочешь мне рассказать? – мягко спросила Грейс.

– Я…

– О том, что я передам это Джону, и речи быть не может. Конечно, он мой друг, но ты… тебя я тоже считаю своей подругой.

– Спасибо, – улыбнулась Торри и, к собственному удивлению, тут же все рассказала Грейс. – …И когда я узнала, что контракт уже подписан, что он… что я… была для него лишь забавой… – Голос ее прервался. – Знаешь, я никогда не понимала поговорки, что оскорбленная женщина страшнее черта, а теперь готова подписаться под каждым ее словом.

– Мне кажется, все дело в том, что ты просто влюбилась в него, – осторожно сказала Грейс.

– Я совсем недавно осознала это. – Торри отодвинула тарелку. – Сама не знаю, как это произошло. Чем больше я убеждала себя, что ненавижу его, тем сильнее влюблялась. Это трудно объяснить, но он стал смыслом моего существования, – беспомощно призналась она. – Когда его нет рядом, у меня все из рук валится, а когда он приходит, я то сгораю от желания, то просто готова его убить. – Она вздрогнула, как от боли, и, взглянув на Грейс, увидела, что та глубоко задумалась. – Прости, – сказала Торри, – я вовсе не собиралась нагнетать страсти. Думаю, мне остается только одно – сохранять между нами разумную дистанцию.

– И ты искренне веришь, что это возможно? – мягко спросила Грейс.

– Если бы я знала, чему верить, то не была бы сейчас в таких растрепанных чувствах. Пойми, дело не во мне, в конце концов, я переживу это. – Она вспыхнула. – Но он! Он не способен любить! Он… просто презирает женщин!

– Не горячись. – Грейс протянула руку и накрыла ладонью дрожащие пальцы Торри. – Определенного сорта женщин, возможно. По вполне понятным причинам. Джон весьма состоятельный и интересный мужчина, и у него есть все основания относиться с подозрением к некоторым из окружающих его… – Она замялась, подыскивая подходящее слово: —…соискательниц. Но мне случалось убедиться, что это распространяется не на всех. Знаешь, иногда мне кажется, что он… – Грейс умолкла, казалось, унесясь мыслями куда-то очень далеко, – презирает сам себя за то, что унаследовал от отца фатальную тягу к слабому полу. Видимо, в этом – причина его цинизма.

Торри смотрела на нее во все глаза.

– Единственный раз, когда я задела его за живое, – вспомнила она, – разговор касался именно этой темы. Джон спокойно объяснил, почему не любит отца, но ведь он избрал собственный путь, который очень сильно отличается от того…

Грейс перебила ее:

– Джон всем обязан исключительно самому себе и порой выказывает холодное равнодушие, равносильное оскорблению. Иногда он даже способен на провокацию, – Грейс вдруг зябко поежилась, – говоря, что это всего лишь психологический тест. – Она состроила гримасу и закончила: – И все-таки я не верю в то, что он к тебе безразличен.

– Я понимаю. – Торри сжала виски. – Но дело в том, что я слишком далеко зашла, доказывая ему обратное. Так что теперь вряд ли можно что-то исправить.

– Нет безвыходных ситуаций, дорогая.

– Возможно. – Она вздохнула. – Но что мне теперь делать?

– Наверное, просто любить его, – мудро заключила Грейс.

Эти слова весь день не выходили у Торренс из головы. Вечер она провела дома в ожидании звонка. Но Джон не позвонил.

Вместо этого он на следующий день заехал к ней в офис. Просто распахнул дверь, как накануне это сделала Грейс. От неожиданности Торри покраснела и порывисто встала, задев стоявший на ее столе керамический кофейник. Джон успел подхватить его почти у самого пола.

– Ой… Слава богу! – выдохнула Торренс.

– Ценная вещь? – спросил он.

– Да, и к тому же старинная. Понять не могу, как это меня угораздило.

– Я не хотел тебя напугать.

– Я совсем не испугалась, – возразила она и покраснела еще гуще, потому что это была ложь.

Джон бережно поставил кофейник на стол и пристально посмотрел на нее. Окончательно смутившись, Торренс спросила:

– Я тебе зачем-то понадобилась?

Легкая улыбка скользнула по его губам.

– Просто хотел тебя увидеть. Пойдем куда-нибудь, перекусим.

Торри показалось, что судьба предоставляет ей случай выполнить задуманное, если, конечно, у нее хватит на это смелости.

– Хорошо, – тихо сказала она.

Он привел ее к «Фабиолли». Они устроились на открытой веранде с видом на залив. Солнечные зайчики прыгали по волнам, на которых тихо покачивались яхты, стоившие целые состояния.

Они заказали фирменное блюдо – королевские креветки и салат. Торри водила вилкой по тарелке, судорожно придумывая, с чего бы начать разговор. Джон тоже не прилагал никаких усилий, чтобы поддержать беседу, и, лишь перехватив ее взгляд, устремленный на море, равнодушно спросил:

– Ты не хотела бы получить в подарок к свадьбе яхту?

Она торопливо отвела глаза.

– Нет, спасибо.

– Какая жалость. Мы могли бы назвать ее «Леди Торренс», – протянул он. – Тогда скажи, чего бы тебе хотелось. Ты же знаешь, что можешь выбрать все, что угодно.

– Так ты за этим пригласил меня? – Голос ее дрогнул. – Твое… хладнокровие… порой просто непостижимо, – с трудом выговорила девушка.

– Разве? – удивился Джон. – Кстати, почему ты все-таки выходишь за меня?

– Я не понимаю…

– Почему я хочу на тебе жениться?

– Нет… нет.

– Разве ты не находишь, что мы идеально подходим друг другу?

– Значит, я… я прошла испытание, о котором даже не догадывалась? – хрипло спросила она.

– Судя по всему, да.

В его глазах ничего нельзя было прочитать, на лице застыло жесткое, почти суровое выражение.

Торренс было мучительно трудно смотреть на него, и не только потому, что она любила его и больше не могла этого отрицать, но и потому, что теперь очень хорошо узнала этого человека и понимала, что не сможет его переделать.

– Скажи мне, Джон, – машинально повертев в руках солонку, она поставила ее на стол и подняла на него глаза, – почему ты тогда выдвинул ультиматум – банкротство родителей или брак?

– Не знаю. Я действовал под влиянием момента. Ты была… так недостижима… и так притягательна. Я инстинктивно почувствовал, что это единственный способ склонить тебя к замужеству.

– И еще… ты наконец выяснил, что я не собираюсь с тобой спать… Так в чем заключался тест?

Джон молчал, но она заметила в его глазах иронию.

– Тебя это беспокоит?

– Да, очень. У нас… были противоположные намерения… – Торри запнулась. – Они и сейчас остаются таковыми. Я не верю, что, экзаменуя меня, ты стремился к чему-то большему, чем просто позабавиться. Но я не могу жить в неведении, вот почему для меня это так важно.

– Послушай Торри, я же просил тебя не усложнять… О каком неведении ты говоришь? Мы ведь хотим друг друга… и даже понимаем, – сказал он с неожиданно беспомощной улыбкой и продолжил: – В тот вечер, когда я звонил тебе из Канберры, я уже знал, что тебе все известно о подписанном контракте. Ну, согласись, ты же понимала, что я лишь подыгрывал тебе.

– Понимала? – воскликнула она упавшим голосом и с горечью повторила: – Подыгрывал?

Дома Торренс, не включая свет, прошла в гостиную и калачиком свернулась на кушетке. Чувство огромной утраты переполняло ее. Она лихорадочно перебирала в уме все, что он говорил и делал, свои ответы и реакции, стараясь нащупать истину, все еще ускользающую от нее.

Это его утверждение, что они, как никто, понимают друг друга… А может быть, он прав, и этого достаточно для семейной жизни? Как прав и в том, что она любит все усложнять? Быть может, виной всему ее слишком сентиментальные взгляды на любовь и брак?

– Как бы то ни было, – прошептала она, опуская голову на подушку, – я приняла решение. Я не могу себя переделать… и никогда не переделаю его. Мне не нужен мужчина, который не любит меня… не любит… не любит…

Слезы наконец потоком хлынули у нее из глаз, не принося облегчения. Торри сомневалась, что когда-нибудь сможет пережить эту потерю.

11

Три месяца спустя Торренс вернулась с работы и, достав небольшую пластиковую папку, принялась изучать ее содержимое: рекламные проспекты, путеводитель, авиабилет до Токио. Некоторое время она рассматривала все это, потом со вздохом снова убрала в сумку.

Предстоящее через две недели путешествие не вызывало в ней радостного трепета, скорее, это была попытка забыться.

Все эти три месяца она ни разу не виделась с Джоном и не говорила с ним, хотя постоянно слышала о нем от родителей, старавшихся деликатно выяснить у нее, почему же то, что так многообещающе начиналось, столь бесславно закончилось.

Девушка, как могла, уклонялась от расспросов, скрывая от родителей, что потеряла сон, покой и аппетит. Она старалась вести активную светскую жизнь, казаться веселой и беззаботной, но так и не смогла обмануть мать. Та временами оценивающе поглядывала на дочь, явно собираясь что-то сказать, но в последний момент меняя решение.

Это, в конце концов, переполнило чашу терпения Торри, и она решила уехать.

– Все, еду! – решительно сказала она, подходя к окну, за которым сгущались холодные осенние сумерки. – Я всю жизнь мечтала побывать в Японии. Может быть, хоть это поднимет вам настроение, Торри-сан!

Волнение, охватившее ее после посадки в аэропорту Ханэда, еще не улеглось. Девушка во все глаза смотрела в окно скоростного поезда, мчавшегося по монорельсовой дороге к Токио, в район Хамамацуте. Ее поражало все: и густота застройки, и интенсивное, на первый взгляд даже хаотичное уличное движение, и сами японцы.

Вестибюль отеля «Микадо» был настоящей симфонией белого и золотого. Дух царящей здесь роскоши просто ошеломил Торренс. Войдя внутрь, в это царство относительной тишины и покоя, она обрела надежду скрыться от шума и суеты.

Неужели у меня хватит смелости выбраться из этого убежища, полушутя спрашивала она себя, поглядывая на стеклянные двери холла, мимо которых пестрым бесконечным потоком мчались машины. Нет, мне именно это и нужно – хорошая встряска. Обязательно отправлюсь осматривать город, но только после того, как высплюсь. У меня такое ощущение, что я летела целые сутки.

Вдруг кто-то окликнул ее.

– Мисс Гилл?

Торри с легким недоумением отвернулась от стойки, где получала ключи от номера.

– Да.

– Позвольте представиться. Я – главный администратор и несколько раз имел удовольствие принимать в нашем отеле сэра Рональда и леди Энн. – Пожилой японец склонился перед ней в учтивом поклоне.

– Я знаю, – улыбнулась Торри, – родители настаивали, чтобы я остановилась именно в «Микадо».

– Мисс Гилл…

Что-то в бесстрастном лице администратора насторожило девушку.

– Что-нибудь случилось?

– Мне жаль, что я приношу вам такую грустную весть, но ваша мать заболела. – Японец снова поклонился.

– Заболела? – недоверчиво переспросила Торри. – Что-то серьезное?

– Боюсь, что да. Прошу вас, будьте любезны пройти в мой офис. Мы можем…

– Я должна вернуться домой! Немедленно! Пожалуйста, – с мольбой проговорила она.

– Именно это я и хотел с вами обсудить. Пойдемте.

Если полет в Японию показался Торри затянувшимся, то после бессонного восмичасового пребывания в Токио возвращение и вовсе было бесконечным. Она не могла ни спать, ни есть, впервые в жизни с ней в самолете случился приступ клаустрофобии. Мысли о матери не оставляли ее.

К счастью, она возвращалась прямым рейсом на Аделаиду и не останавливалась в Сиднее, как на пути в Токио. Когда самолет приземлился, нервы ее были так напряжены, что, предчувствуя перспективу долгого паспортного и таможенного контроля, Торри чуть не разрыдалась. Но кто-то позаботился о том, чтобы она прошла первой, и девушке вдруг показалось, что это дурной знак.

У дверей ее встретил тот, кого она меньше всего ожидала увидеть: Джон О'Кинли собственной персоной, в темном костюме и белой сорочке, с непроницаемым лицом.

– Ты… ты приехал встретить меня? – заикаясь, спросила Торренс.

– Да.

– Как она?

Самообладание оставило девушку, слезы потоком хлынули из глаз, и, сама того не заметив, она уткнулась лицом в его плечо.

– Держится, – ответил Джон, вглядываясь в ее бледное лицо, и, крепко взяв под руку, повел к машине.

Немного придя в себя, Торри спросила:

– А как ты?

– Прекрасно, – коротко ответил он.

Они посмотрели друг на друга, и все, от чего она пыталась избавиться все эти долгие три месяца, воскресло в ее сердце.

Джон совсем не изменился. Он остался таким же, как и при их первой встрече на мысе Ветров, хотя ее представления о нем, как выяснилось, оказались ошибочными.

Теперь-то ты знаешь, что в душе у этого закоренелого холостяка нет места для романтических переживаний, пыталась убедить себя Торри, но сомнения не оставляли ее.

Она отвела взгляд и нагнулась поднять чемодан, который Джон тут же отобрал у нее.

Он гнал машину с бешеной скоростью, и мысли о матери постепенно вытеснили у девушки все остальные эмоции.

Рассказав все, что знал о состоянии леди Энн, Джон вытащил серебряную фляжку и протянул ей.

– Это бренди. Выпей. Ты что-нибудь ела?

– Я не могла.

– Так не годится, – мягко сказал он. – Кому будет лучше, если ты упадешь в обморок?

Он притормозил у автозаправочной станции, купил в киоске сандвич с цыпленком и шоколад. К своему удивлению, Торри съела все до крошки и даже сделала пару глотков бренди.

– Спасибо, – пробормотала она. – Мне действительно стало лучше.

Он снял руку с руля и накрыл ее дрожащие пальцы.

Казалось, эта ночь была самой долгой в жизни Торри. Они с отцом, поддерживая друг друга, не отходили от постели матери.

– Не знаю, что я буду делать без нее, – не уставал твердить сэр Рональд. – Она для меня – все.

– Я понимаю, папочка, держись, – шептала девушка, страдая от бессилия помочь ему.

К счастью, к утру состояние Энн улучшилось.

– Ваша супруга везучая, сэр Гилл, – сообщил доктор. – Возможно, останутся легкие последствия, но главное, что сейчас она вне опасности. Я счастлив, что могу сообщить вам это.

Торренс обняла отца, плача от радости.

Джон, который все это время тоже находился в больнице, время от времени осторожно заглядывая в палату с чашкой кофе, чтобы поддержать их силы, вздохнул с облегчением. Затем он тихо сказал что-то сэру Рональду, и тот подошел к дочери со словами:

– Моя дорогая, Джон хочет отвезти тебя домой.

– Но…

– Никаких «но», ты совершенно измучена.

– Но ты тоже, папа.

Он нежно улыбнулся.

– Я не пролетел пол земного шара туда и обратно за два прошедших дня, и, кроме того, доктор обещал устроить меня здесь… Поезжай домой, девочка, и выспись хорошенько, пусть, когда Энн станет получше, она увидит тебя свежей и отдохнувшей.

На улице моросил дождь, и, пока Джон вез ее домой, Торри клевала носом, но, когда они поднялись в квартиру, она сразу проснулась.

– Спасибо, – сказала девушка, отперев дверь, и безразлично добавила: – Я не гоню тебя, но… тебе не стоит оставаться.

– Извини, но я не уеду, – ответил он. – Почему бы тебе не принять ванну? А я позабочусь о завтраке.

– Ладно, – вздохнула она, – но ведь ты тоже устал, да и в холодильнике пусто…

– Торри, – мягко сказал он, – не спорь! Просто делай, что я сказал. Не беспокойся, я найду что-нибудь съестное.

Она прикрыла глаза и блаженно растянулась в ванне.

За окном было пасмурное холодное утро. Дождь зарядил снова. И, лежа в теплой воде под невесомым покрывалом из душистой пены, девушка чувствовала, как силы постепенно возвращаются к ней.

Торри с удовольствием принюхалась к аппетитному запаху, доносящемуся из кухни. Яичница с ветчиной, угадала она и проглотила слюну.

Они завтракали в удивительно спокойной, дружелюбной атмосфере, словно забыв обо всем, что произошло между ними.

Она рассказала ему о своих кратких впечатлениях от Японии, а Джон поведал, что ему пришлось побывать там дважды, но эта страна и по сей день остается для него загадкой. Он сказал, что Грейс решила покинуть свое добровольное заточение, и Торри тепло отозвалась о ней, добавив, что искренне рада за эту славную женщину. Она поинтересовалась, что Джон собирается делать с лошадьми и домом, и он сказал, что отдал лошадей на постой в соседнее владение, а дом запер до лучших времен.

Все было так естественно, что где-то в глубине души Торри удивлялась себе. У нее не было никакого желания вступать в борьбу.

Джон приготовил кофе, и она, прикрыв глаза, не спеша пила его маленькими глотками.

– Ну, а теперь тебе пора в постель, – сказал он, когда Торри поставила на стол пустую чашку.

– Да, – пробормотала она, с трудом приподнимая отяжелевшие веки.

– Ты ложись, я все уберу.

Торри долго смотрела на него, не зная, что сказать, и наконец произнесла:

– Спасибо тебе за все, Джон.

Вместо ответа он отвернулся.

Торри заснула моментально, но через несколько минут проснулась. Постепенно уняв сердцебиение, она поняла, что все ее дальнейшие попытки заснуть бесполезны и, наверное, не следовало отказываться от мягкого успокоительного, которое предлагал ей доктор.

Джон вошел в спальню и увидел, что она сидит на постели, обхватив голову руками. Девушка вздрогнула и подняла голову.

– Что с тобой? – спросил он, подходя ближе.

– Я не могу спать. – Она беспомощно развела руками. – Я… у меня что-то с нервами. – Торренс попыталась улыбнуться, но вместо этого беззвучно заплакала.

Он присел на край кровати, обнял ее за плечи и нежно погладил по голове.

– Ничего страшного… Я помогу тебе. Ты просто очень устала и переволновалась за мать. – Он убрал влажную прядку с ее лица. – Ложись, – сказал Джон, вставая.

– Куда… куда ты уходишь? – спросила она, послушно опускаясь на подушку.

– Никуда, – ответил он, ложась рядом с ней поверх одеяла, и обнял ее. – Я тоже устал. Мы можем отдохнуть вместе. Ты пахнешь розой.

– Это шампунь.

– Тебе удобно? – Она только что-то промурлыкала в ответ. – Тогда закрой глаза.

– Я… я боюсь…

– А ты не бойся. Подумай о чем-нибудь хорошем. – Он тихо вздохнул. – Розы знают, что ты пахнешь, как они. Маленькие бледные бутоны, завернутые в целлофан, их сильные стебли перевязаны шелковой лентой… Или прекрасные, распустившиеся чайные розы с капельками росы на тонких лепестках, и пчелы, жужжащие над ними… Или влажные темно-красные, полные тайны…

Торри никогда так и не узнала, в чем заключалась эта тайна: то ли в чувстве безопасности, которое она ощутила в кольце его рук, то ли в его дыхании на ее щеке, в тихом низком голосе, погружавшем ее в глубокий долгий сон без тревог и сновидений.

Когда она проснулась, день уже перевалил за половину. Дождь перестал и светило солнце.

Торренс потянулась, села, откинув со лба волосы и, все еще плохо соображая, сонным взглядом окинула комнату.

Джон стоял в дверях, прислонившись к косяку, и наблюдал за ней. На его плечи был небрежно наброшен пиджак, а взъерошенные волосы в беспорядке падали на лоб.

Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но девушка перебила его.

– Не уходи, пожалуйста, – прошептала она.

– Я должен, – сказал он, окидывая ее волосы, обнаженные плечи, по-детски припухшие губы, выпуклость груди под тонким батистом ночной рубашки взглядом, в котором промелькнуло желание.

Торри смотрела на него глазами, полными мольбы и отчаяния…

– Если я останусь, – Джон говорил едва слышно, и она почувствовала, как он напряжен, – боюсь, мы можем совершить такое, о чем впоследствии… будем жалеть.

– Нет, – сказала она тихо. – Мы ни о чем не будем жалеть. Я… Ты мне нужен, Джон. Пожалуйста, останься…

12

– Улыбочку! – воскликнул местный фотограф. – Так. Отлично! – Он с энтузиазмом захлопал в ладоши. – Чудесно! Теперь только одно последнее фото: миссис О'Кинли с младенцем.

Подходил к концу скромный прием, устроенный Джоном и Торренс О'Кинли по случаю крестин их первенца. Среди приглашенных, разумеется, были родители Торри, Фифа и Жорж, Грейс в сопровождении высокого, плотного мужчины с тихим голосом, ни на минуту не отводившего от нее влюбленного взгляда. Хью О'Кинли, главный виновник торжества, которому как раз в этот день исполнилось три месяца, ни о чем не подозревая, мирно спал на протяжении всей вечеринки.

Это милое общество собралось в доме на высоком холме над тихой рекой.

Торри взяла Хью из рук его бабушки, и леди Энн улыбнулась дочери. Она уже забыла о своей болезни, и лишь легкая хромота, единственное последствие удара, напоминало об этом.

Алекс наполнил бокалы.

Присев в плетеное кресло для последнего снимка, молодая мать не отрывала взгляда от спящего сына, который был так похож на своего отца, что порой это даже забавляло ее. Она думала о том, что скоро малыша нужно покормить и он вот-вот проснется и заявит об этом с решимостью, которую тоже унаследовал от Джона.

В бледно-голубом платье с белым кружевным воротничком и манжетами, с волосами, мягкой волной падающими на плечи, и спящим младенцем на руках, она казалась прекрасной картинкой на фоне зелени.

Сэр Рональд взволнованно откашлялся и предложил маленький тост:

– За тебя, Торренс, – сказал он, поднимая бокал.

Торри подняла глаза и, почувствовав, как розовеют ее щеки, взглянула на мужа. Джон молчаливо поднял свой бокал, их глаза встретились, и она увидела взгляд, с которым была теперь очень хорошо знакома. Взгляд, который безошибочно говорил ей, что еще немного, и, дипломатично закончив прием, он терпеливо дождется, пока она покормит и уложит спать сына, и будет заниматься с ней любовью… Прочтя это в его глазах, она поразилась, что даже после двух лет замужества легкий трепет пробежал по ее телу, а сердце замерло в предвкушении наслаждения.

Солнце уже почти зашло за линию горизонта, наполовину спрятавшись за грядой далеких холмов. Сейчас, на фоне оранжево-красного неба, они казались почти черными, словно чья-то невидимая рука нарисовала их контур тушью. Закат постепенно догорал, и небо, теряя свой пламенный блеск, поблекло.

Пришло время искупать Хью, покормить и уложить спать.

Торри переоделась в шелковый восточный халат цвета слоновой кости на темно-лиловой подкладке, с золотым узорным шитьем по краю широких рукавов и длинного, в пол, подола. Зная ее пристрастие к подобным вещам, Джон купил его на Тибете, где они провели часть своего медового месяца.

Торренс взглянула на пейзаж за окном, тонущий в сумерках уходящего дня, и… задумалась. Она вспоминала, как, по молчаливому обоюдному согласию, их с Джоном физическая близость естественно и логично завершилась браком. Но между ними до сих пор так и не произошло каких-либо объяснений. Кроме формальных брачных обетов они не сказали друг другу никаких слов, не сделали никаких заверений, но с каждым последующим днем он все крепче и крепче привязывал ее к себе. Иногда Торренс задавала себе вопрос: если бы Джон произнес долгожданные слова, которые ей так хотелось услышать, что-нибудь изменилось бы? Ведь взамен она получила страсть, внимание и поддержку во время довольно трудной беременности и родов.

Она смирилась, никогда не показывая мужу, что ее тяготит его молчание, и постепенно привыкла…

Джон ждал ее в гостиной. На низком столе перед камином стоял поднос с сандвичами, два хрустальных бокала и бутылка вина. Он тоже переоделся, и теперь на нем были джинсы и спортивная рубашка. Его светлые волосы, аккуратно зачесанные назад, влажно блестели после душа. Когда она вошла, он сидел на диване, вытянув босые ноги.

– Уложила? – спросил он.

– Да, спит. – Торри улыбнулась. – Не думаю, что крестины произвели на него какое-то впечатление.

– Он еще очень маленький, и все его потребности сконцентрированы только на одном, – с улыбкой заметил Джон. – Любопытно, что мы с ним так… похожи.

– Ты хочешь сказать, яблоко от яблони недалеко падает?

Он взял ее за руку и усадил рядом с собой.

– Откуда это берется? – Джон сделал паузу, и его голос странно дрогнул. – Кто может объяснить эту абсолютно безграничную привязанность двух мужчин, такого крошки и вполне взрослого, к одной и той же персоне?

Торри молча посмотрела на мужа. Ее серо-голубые глаза тревожно заблестели.

– Не надо, Джон. – Голос изменил ей.

– Ты ошибаешься. – Он склонил голову и повертел тонкое обручальное кольцо на ее пальце. – Лично я обдумывал это слишком долго.

– Джон, – дрожа, прошептала Торри, – я… – Она долго не могла подобрать слов и наконец спросила: – Зачем сейчас? Разве я не прошла уже…

Он крепко сжал ее пальцы и сказал с едва сдерживаемой жесткостью:

– Дело не в тебе, Торри, дело во мне. Я никак не мог понять, что со мной происходит… Ты как-то сказала мне о радости… Именно это чувство переполняло меня сегодня, когда я наблюдал за тобой. Гордость и радость, и что-то еще, скорее всего сознание, что я никогда не позволю тебе уйти и никогда не покину тебя сам. – Его губы дрогнули. – Из ярого скептика, не верящего ни в какие романтические истории, – он усмехнулся, – я превратился… в человека, одержимого страстью собственника. Ты понимаешь?

– О боже! – тихо воскликнула она, чувствуя, как слезы подкатывают к горлу.

Джон тяжело вздохнул и притянул ее к себе.

– Надеюсь, это не прозвучит легкомысленно, – глухо произнес он. – В эту минуту я, как никогда, серьезен. Я люблю тебя, Торренс… и если мне потребовалось слишком долгое время, чтобы понять это, постарайся меня простить. Я помню, – сказал он с усилием, – когда Хью появился на свет, ты, измученная родами, с надеждой взглянула на меня, словно ждала чего-то, и, не дождавшись, отвела глаза, а потом посмотрела снова и улыбнулась… Тогда я понял, что люблю тебя, и не только потому, что ты красивая и желанная, но и потому, что ты гордая и сильная, терпеливая и искренняя.

– Почему…

– Почему я не сказал это тогда? – Он вздохнул. – По правде говоря, я не знал, как выразить словами свои чувства. Я… несколько раз просил тебя выйти за меня замуж, и когда мы поженились, то больше не касались этого вопроса. Тебя удивляет, почему я решил заговорить об этом сейчас?

Торренс молча смотрела на мужа, не в состоянии ни прервать его, ни ответить.

– Нет, любимая, я не сошел с ума. Просто вечный странник нашел свое прибежище и с удивлением открыл в себе еще одно любопытное качество – сентиментальность. – Он поднес ее руку к губам и приник к ней долгим поцелуем. – А теперь я хочу сделать тебе подарок.

Джон поднялся, подошел к своему бюро и, достав что-то, вернулся к ней. Торри увидела в его руках две маленькие коробочки, обтянутые серым бархатом.

Ее глаза расширились.

– Это тебе. Номер один, – он протянул жене одну из них. – Открой. Это кольцо, которое я должен был подарить тебе к нашей несостоявшейся помолвке.

У нее вырвался возглас восхищения. Опал в старинной золотой оправе переливался на свету то розовым, то золотым, то зеленым матовым блеском.

– Божественно! – воскликнула Торри срывающимся голосом.

– Тебе нравится?

– Да в жизни не видела ничего красивее! О, Джон, спасибо. – Она отвернулась, стараясь скрыть набежавшие слезы.

– Это еще не все. – Лукавые искорки зажглись в его глазах. – У меня есть еще один… маленький презент сугубо личного характера.

Торри недоверчиво следила, как он открывает вторую коробочку, а увидев ее содержимое, замерла, затаив дыхание. Крупный аметист величиной с лесной орех переливался чистым розовато-сиреневым блеском на изящной золотой цепочке.

– О, – вздохнула она, осторожно беря кулон двумя пальцами.

– Мне бы хотелось, – сказал Джон, – чтобы… Впрочем, скоро ты поймешь, что я имею в виду. А сейчас… – Он надел кольцо на ее безымянный палец. – Ты чувствуешь, что только сейчас вышла за меня замуж в самом истинном смысле этого слова? – спросил он.

– Да, любимый, – прошептала она и протянула ему губы для поцелуя.

Позже, шевельнувшись в объятиях мужа, Торри вспомнила об аметистовом кулоне.

– Ты обещал показать мне что-то, – сказала она, улыбаясь.

– Ах, да. – Джон протянул руку и включил свет. – Но только при одном условии: ты должна раздеться.

– Это еще зачем? – удивилась она. – А может быть, вы сделаете это сами, мистер О'Кинли?

Его глаза блеснули, но он спокойно ответил.

– Хорошо, мэм, если вы настаиваете…

Опустившись на колени, она обвила руками его шею, и он одну за другой стал расстегивать маленькие золотые пуговицы. Торри повела плечами, и тяжелый шелк со свистящим шуршанием соскользнул вниз.

Он раздевал ее очень медленно, часто останавливаясь, чтобы тронуть губами нежную кожу, провести пальцами по всем изгибам прекрасного тела, которое теперь так хорошо знал. И, как всегда, эти легкие, едва ощутимые прикосновения вызывали в Торри жар желания.

Джон не спешил снять с нее лифчик. Он ласково гладил ее плечи, а она откинула голову, подставив шею поцелуям. Его губы, нежно касаясь кожи, опускались все ниже, пока это не превратилось в сладкую муку.

– О, Джон, – исступленно прошептала она, – пожалуйста…

И вдруг он отпустил ее, и Торри, стоя на коленях, полуобнаженная, с пылающим на щеках румянцем, серьезно и чуть вопросительно уставилась на него, не понимая, почему он остановился.

И тогда Джон достал аметист и торжественно надел кулон ей на шею, поправив камень так, что он оказался как раз в ложбинке на ее груди.

Торри, осторожно трогая аметист кончиками пальцев, посмотрела прямо ему в глаза.

– Я хочу, – сказал он мягко, – чтобы ты надевала его только тогда, когда мы будем заниматься любовью.

– Неплохая идея, – улыбнулась она.

– Ты помнишь, – хрипло спросил он, играя аметистом, – свои страхи, что ты не очень хороша… в этом?

– Ты имеешь в виду секс? Да, – серьезно ответила она.

– Ты ошибалась, Торри. Я говорю это, потому что нет на свете женщины желанней тебя.

– Я не ошибалась. Это все ты, Джон. Ты сотворил это чудо. И я люблю тебя и буду любить всегда.

– Торри, радость моя! – Его глаза лучились нежностью. Он притянул ее еще ближе и прижал так крепко, как если бы они были одним целым. – Любовь моя, – шептал он, – жизнь моя!

– Какие волшебные слова! – Торри блаженно улыбнулась. – Но, Джон, дорогой, ты совсем забыл про… аметист.