Текст книги "Приквел (ЛП)"

Автор книги: Ева Чарльз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

9
Даниэла

Меня бросает в дрожь, когда по комнате проносится озноб, и я потираю руки, чтобы согреться.

«Ты не должна мне доверять. Я тот, кем ты меня видишь. Возможно, даже хуже».

Что за человек говорит такое о себе без зазрения совести и извинений? Никто так бы не сказал.

Его лицо почти нечитаемое, как у опытного игрока в покер, который выжидает время. Хотя я не чувствую, что Антонио ведет со мной игру. Не насчёт этого. Думаю, он имел в виду именно то, что сказал.

Я тихонько выдыхаю. Это беспощадное признание поражает, но странным образом откровенная честность обезоруживает. Как и всё остальное в нём бросает меня в дрожь, выводя из равновесия.

Наверняка я – самая глупая женщина в долине, но меня тянет к нему так, как не хотелось бы. Не могу объяснить, но это правда.

Антонио Хантсмэн – угроза, обёрнутая в симпатичную упаковку с мужественными рельефами и выступами на могучей фигуре. Под изысканной упаковкой скрывается самый страшный вид опасности. Я знаю это. Знаю это в глубине души. Знаю каждой клеточкой своего существа. И всё же какой-то элемент этой угрозы привлекателен.

«Прости меня, господи».

Я поднимаю взгляд в его направлении. Антонио наблюдает за мной. Изучает как какую-то находку. Полагаю, для него так и есть. Девушка, которая не может разобраться в мнении насчёт неуязвимого Антонио Хантсмэна, самого завидного холостяка страны. Вероятно, дьяволу, коим он является, видны все мои бурлящие противоречивые эмоции.

– Сколько поступило запросов о недвижимости? – спрашивает он вновь.

Запросы о недвижимости. Да, мы говорили об этом, прежде чем я начала думать о поцелуе с плохим парнем, пока он не ослабит мою решимость и я не отдам ему всё.

«Он – не парень, Даниэла. Не совершай эту ошибку».

Я обвожу взглядом лицо Антонио, не зная, сколько стоит ему рассказать насчёт недвижимости. Хотя уверена, что он знает всё о мужчинах, которые приходили на этой неделе. Я сомневаюсь, что в Порту происходит что-то значительное без его ведома.

– Тело ещё не успело остыть, как стервятники уже начали кружить, – признаюсь я, рисуя более впечатляющую картину, чем может вынести желудок.

Антонио улыбается настолько мягко, насколько может так улыбнуться кто-то столь угрожающий.

– Уверен, так и было. Должно быть, это утомительно. Что ты им отвечала?

– То же, что и тебе. Моё имущество не продаётся, как не продаюсь и я.

Антонио смотрит вниз на брюки, разглаживая шерсть на бедре. Моя киска сжимается, когда он скользит пальцами по крепким мускулам. Это неожиданно. И нежеланно. И совершенно по-человечески.

– Предложения о браке?

Он внимательно оценивает мою реакцию.

От мужчин всех возрастов. Больше, чем я хотела бы сосчитать.

Я пожимаю плечами.

– Ты бы заказала многоярусный шоколадный торт или белый? ― он говорит это с таким серьёзным видом, что я улыбаюсь. Действительно улыбаюсь. Я давно этого не делала, так что меня удивляет, что мышцы ещё способны самостоятельно двигаться.

Эта сторона Антонио очаровательна, хотя я не настолько глупа, чтобы полностью расслабиться. Но я сыграю с ним.

– Конечно, белый.

– Ах. Конечно. Я должен был догадаться. Ты – приверженец традиций. Торт такой же целомудренный, как и невеста.

Антонио сверкает глазами на меня. Ещё один тонкий намёк на то, как я юна и неопытна.

Надеюсь, моё лицо не такое красное, как ощущается.

К счастью, Антонио достаёт телефон из кармана пиджака и смотрит на экран, что избавляет меня от неловкости.

– Рад слышать, что здесь ничего не продаётся, – бормочет он, всё ещё занятый происходящим на экране. – Когда придёт время, уверен, ты получишь высокую цену. Девушек вроде тебя этому учат с пелёнок.

Он хмурится, смотря на телефон, игнорируя меня, словно меня здесь нет.

«Девушек вроде меня». Он не произнёс это в неприличной манере, и он также не совсем ошибается. Хотя девушки вроде меня не назначают себе цену, поскольку у них нет свободы выбора касательно мужа. У некоторых нет свободы выбора.

Но у меня есть. И я точно не продаюсь, и если повезёт, мне не придётся продавать и имущество. Со временем я хочу вернуться в Порту. Однажды, когда станет безопасно, я хочу вернуться домой.

Грудь сдавливает нахлынувшими эмоциями, которые мне трудно контролировать. Словно меня впервые настигает реальность отъезда из Порту, отъезда из дома. Я была так озабочена ухудшающимся здоровьем отца, затем похоронами и виноградниками, подготовкой к отъезду – не переставала думать об этом, чтобы действительно подумать о том, что отъезд будет значить не только для меня, но для всех нас.

Эта жертва невероятна, особенно для Изабель и Хорхе. Я добавлю это в список вещей, которые они сделали для меня и за которые я никогда не смогу им отплатить.

«Ты не можешь сейчас потерять самообладание. Не перед ним».

Я откашливаюсь, чтобы замаскировать всхлип, который грозит вырваться, но это лишь привлекает внимание к моим страданиям.

Антонио поднимает голову и открывает рот, словно хочет сказать что-то, но вместо этого даёт мне время собраться.

– Прошу прощения, – бормочу я. – Это были долгие несколько недель.

– Не извиняйся. Живые эмоции – проявление честности. Честность в общении со мной всегда оправдывает себя. Всегда.

Я лишь киваю, поскольку боюсь, что услышу в своём голосе дрожь. Меня ни на йоту не волнует честность по отношению к нему. Если повезёт, наши пути больше никогда не пересекутся.

– Теперь я буду честен с тобой. Мне нужно сделать звонок.

Спасибо, господи. Я начинаю подниматься, думая, что он уходит, но он качает головой.

– Не вставай. Это займёт всего минуту.

Вот тебе и божья милость. По крайней мере, у меня будет возможность передохнуть от него и его напряжённости.

10
Даниэла

Антонио отходит к дальнему окну и выглядывает на улицу, чтобы мне не удалось уловить больше фрагментов разговора. Впрочем, это неважно. Мне неинтересен его звонок.

Мой взгляд прикован к его спине. Широкая в плечах, плавно сужающаяся в виде буквы V.

Его пиджак сидит как влитой. Великолепная ткань простирается по его широким плечам так, что у меня текут слюнки.

Это правда. Хотелось бы мне, чтобы это было не так, но я не стану обманывать себя.

Антонио прижимает телефон к уху левой рукой, пока правой упирается в оконный косяк. Положение его руки с длинными пальцами на дереве пробуждает воспоминания. Мои глаза стекленеют, и я вновь чувствую пульсацию между ног.

Я восхищена этими сильными руками.

Как в тот день.

Когда мы были подростками, то с подругами следили за Антонио и его друзьями, Кристиано и Лукасом, словно они были знаменитостями. Несмотря на то, что мои чувства были односторонними, мне это не мешало царапать «Даниэла + Антонио» внутри нарисованных сердечек в блокнотах.

Это была невинная влюблённость, пока мы не поймали его, целующегося с Маргаридой Пирес, в аллее на краю площади. Маргарида была старшей сестрой моей подруги, Сюзаны. Она была красива, чьи волосы были цвета чистого золота, а на округлую полную грудь смотрели мужчины всех возрастов слишком долго.

Сюзана, Элизабет и я стояли на балконе, выходящем на улицу, в городской квартире моей семьи, шпионя за Антонио и Маргаридой. Сюзана и Элизабет не могли перестать хихикать, глядя на их поцелуи, но я была заворожена его прикосновениями к ней и её реакцией.

Маргарида стояла спиной к каменному зданию, а его правая рука возвышалась над её головой. Они жались друг к другу, как стебли лаванды между страницами книги.

Антонио скользил губами и умелыми пальцами по её коже, шепча что-то, слышимое только ей. Когда он приник ртом к её шее, веки Маргариды затрепетали, и она запрокинула голову назад, а её распухшие губы распахнулись в идеальной букве «О».

Я почти слышала её вздохи, почти чувствовала её удовольствие, как своё собственное.

– Эй, – окликнул их один из моих охранников, когда поймал нас за шпионажем. – Снимите комнату, если не хотите зрителей.

Они взглянули туда, где мы сгорбились на балконе за железными перилами. Маргарида отвернулась, но Антонио вздёрнул подбородок в нашу сторону с бесстыжей ухмылкой на великолепном лице.

Другой охранник выгнал нас с балкона, и больше я ничего не видела. Но это не остановило моё одиннадцатилетнее воображение от сценариев со страстными поцелуями и признаниями в неугасимой любви.

Той ночью я вспоминала их поцелуи вновь и вновь, и когда напряжение возросло, я перекатилась на живот и двигалась, прижимаясь к декоративной подушке, пока тело не задрожало.

Каждую встречу с ним после этого, каждое упоминание его имени, я представляла его губы на своих. Я фантазировала, что все его поцелуи принадлежат мне.

Затем убили мою мать.

И после этого я никогда больше не представляла поцелуи. Да и возможности встречаться с парнями больше не представлялось. Отец увёз меня в целях безопасности, и маленькая девочка с мечтами о страстных объятиях и романтической любви стала лишь короткой главой моей саги.

Но несколько месяцев назад Антонио приехал сюда к отцу. Я наблюдала за ним из окна спальни. На нём был приталенный костюм, облегающий его тело, как и нынешний. Он стал старше того мальчика, которого я помнила, и более серьёзным, но всё равно казался умопомрачительным.

Как бы мне ни хотелось, я не могла оторваться от окна… от него, полных губ и тёмных волнистых волос, которые были зачёсаны назад, а их концы едва касались задней части воротника. Походка Антонио была уверенной и твёрдой, как и всегда. Но издалека в нём была заметна грубость, которой раньше не было. Она добавляла ему загадочности, что делало его ещё более соблазнительным.

Даже если мне не следовало, даже если это оскверняло память матери, я сидела в комнате, пока он был внизу с умирающим отцом, и вновь фантазировала о поцелуе с ним.

Той ночью, когда заглушили свет и дом погрузился в тишину, я дразнила пальцами влажную возбуждённую плоть между бёдер, шептав его имя во тьме, пока извивалась на матрасе.

– Не считая того, что у тебя есть надежные люди, у тебя есть план относительно урожая?

Его низкий голос пугает меня. План? Только это я и слышу, и меня охватывает волна ужаса.

11
Даниэла

– Относительно управления сбором урожая, – объясняет Антонио, внимательно наблюдая за мной.

«Управление сбором урожая. Успокойся».

– Да, – отвечаю я, немного запыхавшись. – Всё готово.

Я так погрузилась в маленькую фантазию, что не заметила, как он закончил звонок и слово «план»…

«Тебе нужно собраться, Даниэла».

– Ничего необычного в этом году не будет относительно стоимости винограда в сравнении с прошлым годом, – добавляю я, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке.

Антонио пожимает плечами и опускается в кресло.

– Какая практичность. Мне нравится думать, что каждый год может быть славен урожаем высокого качества вплоть до самого конца. Но ты наверняка права.

Он выглядит менее взвинченным, и поскольку Антонио всё равно узнает, может, мне следует подкинуть немного дезинформации. Я уже проделала это с несколькими сотрудниками, так что они не будут обеспокоены, когда придёт время.

Если я заложу почву с Антонио, он не удивится, когда узнает, что я не в Порту, и сможет немедленно положить конец неизбежным сплетням. Чем меньше сплетен, тем быстрее обо мне забудут.

Мой пульс учащается, когда я готовлюсь незаметно солгать.

– Вообще-то, мы так хорошо подготовились к сбору урожая, что я собираюсь навестить пожилую тётю отца в Канаде. Она – моя единственная живая родственница. Они были близки, но он не сказал ей, что умирает, потому что она была слишком слаба для путешествий. Я скажу ей лично. Это было последней просьбой отца.

Он с неверием смотрит на меня. Возможно, слишком много информации за один раз. Словно спланированный рассказ. Изо всех сил стараюсь не съёжиться – это нелегко.

– Тебе кажется хорошей идеей покинуть страну вскоре после смерти отца?

– Он этого хотел.

Ну, он бы этого хотел, если бы был близок с тетей.

– Кто поедет с тобой?

– Я поеду одна, – уверенно говорю я, поскольку много раз прокручивала этот ответ в голове. Кто-то обязательно спросит – даже если это будет всего лишь управляющий виноградниками, Давид.

– Одна? – Антонио выпрямляется в кресле, впиваясь руками в обивку узких подлокотников. – Ты ездила куда-нибудь одна? Ты ходила на рынок без сопровождения?

«Нет, не ходила». Он по-прежнему невыносимый.

– Обычно я путешествую с Изабель. Но она переезжает, чтобы жить поближе к семье мужа. У них маленькая дочь, и им кажется, что растить её за городом было бы лучшим решением.

– Мне плевать на Изабель, – рявкает он. – По её виду не скажешь, что она себя-то сможет защитить, что уж до тебя. Я говорю об обученных мужчинах. Об охране.

Не знаю, что на это ответить.

«Нужно было помалкивать и позволить ему узнать об этом вместе со всеми остальными, когда ты благополучно покинешь страну».

Не знаю, что натолкнуло меня на мысль, что смогу манипулировать им, словно шпион под прикрытием Португальской Службы Безопасности и Разведки. Это было огромной ошибкой.

– Я лечу прямым рейсом, и в аэропорту меня встретит друг тети, – говорю я Антонио. – Я не планировала брать с собой охрану. Никто меня там не знает, поэтому я подумала, что будет вполне безопасно. Но ты верно заметил. Я пересмотрю свои планы.

Надеюсь, этого хватит, чтобы утихомирить его.

– Удивительно, что тебя не волнует, что скажут люди о женщине, путешествующей в одиночку, учитывая, что ты так боялась закрыть эту чертову дверь в собственном доме.

Он проверяет меня. «Держись».

Я смотрю прямо ему в глаза.

– Насколько мне известно, канадцев не сильно беспокоят женщины без сопровождения, как нас в Порту.

Его ноздри раздуваются, и Антонио рычит, как злая собака, когда поднимается на ноги.

– По-видимому, ты прекрасно справляешься.

Я тоже поднимаюсь, задаваясь вопросом, зачем он вообще приходил, но радуюсь, что почти избавилась от него.

Когда мы пересекаем комнату, Антонио останавливается и поднимает нашу с мамой фотографию со стола отца.

Пока он рассматривает её, я начинаю злиться. Не вырвать фотографию у него из рук стоит огромных усилий. Мне не хочется, чтобы маму ещё больше замарала ДНК Хантсмэнов.

– Сколько тебе на этом фото? – произносит Антонио тихим шёпотом почти благоговейно, и я немного расслабляюсь.

– Пять.

– Ты танцевала?

Я качаю головой, успокоенная чем-то в его голосе.

– Нет. Белый леотард и фиолетовая пачка были моим любимым нарядом. На нём были крошечные сверкающие бисеринки. Я надевала его так часто, как позволяла мама.

Почему я поделилась с ним этим важным воспоминанием? Почему?

Он сжимает моё запястье в жесте, который кажется интимным и ошеломляющим, странно успокаивающим и совершенно не свойственным ему. Это длится недолго, и я не успеваю вырвать руку, прежде чем всё заканчивается.

Антонио ставит фотографию обратно на место позади маленького сердца и поворачивается к двери, не удостоив меня взглядом.

Нас окутывает вязкая и тяжёлая тишина, когда происходит ощутимое изменение в его поведении, прежде чем мы достигаем двери. Словно внезапная перемена ветра перед штормом, когда животные бросаются в укрытие. И это не невинный ливень, а жестокий шторм с сильными ветрами и градом размером с грейпфрут, уничтожающим всё на своём пути.

Он грядёт. Я чувствую это. Но уже поздно искать укрытие.

12
Даниэла

Перед дверью Антонио внезапно останавливается и протягивает мне визитку.

– Ты можешь звонить мне по этому номеру днём и ночью, если тебе что-нибудь понадобится.

Он наклоняется, пока говорит, и его полные мягкие губы задевают моё ухо.

Я отступаю назад, но Антонио хватает меня за руку, дергая на себя, и разворачивается – я оказываюсь зажатой между его телом и стеной. На долю секунды я чувствую себя Маргаридой, и, к моему ужасу, тело реагирует так, как, мне казалось, реагировало её.

– Я не хочу, чтобы меня подслушивали, – хрипло произносит он. – Именно ты настойчиво не хотела закрывать дверь. ― Антонио засовывает визитку мне за пояс, и его пальцы слишком долго задерживаются на моей голой коже. – Позвони, если тебе что-нибудь понадобится. Это включает защиту от дяди и кузена Томаса.

Зрение затуманивается, кровь отливает от лица. Если он сказал что-то ещё, я не слышала этого из-за страха, сковывающего грудь.

С какой стати ему говорить так о своём дяде и Томасе? Что он знает? «Ничего. Не глупи, Даниэла. Держи рот на замке».

– Я не знаю, о чём ты.

Мой голос дрожит. Он точно это заметил.

Антонио смотрит на меня, ощущая весь мой дискомфорт.

Меня беспокоит, что он увидит что-то на моём лице и станет допытываться, поэтому я опускаю взгляд и изучаю орнамент на его рубашке, чтобы успокоить себя.

– У меня есть два совета, которые я бы на твоём месте принял во внимание. Не пытайся продать имущество прямо сейчас. Не следует принимать такие серьёзные решения во время скорби. – Антонио затихает, но я не поднимаю взгляда. Прежде чем он закончит давать мне советы, я сосчитаю каждый узор на его рубашке. – Никогда не лги мне. Я где угодно распознаю лжеца, особенно хорошего, и из тебя вышла плохая лгунья, – подначивает он. – Те, кто мне лгут, никогда не встречают хороший конец. Никогда.

После этого Антонио опускает голову, используя своё сильное тело, чтобы прижать меня спиной к стене, и приникает ртом к моему, языком раздвигая губы.

В мгновение ока мои колени подгибаются, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть.

– Тебя когда-нибудь целовали, Princesa? – хрипло произносит Антонио, и хотя я чувствую пульсирующую в нём свирепость, он нежно убирает прядь волос с моей щеки большим пальцем.

Комбинация нежности и ярости потрясает, от этого перехватывает дыхание и по всему телу бегут мурашки.

Вдруг мне становится слишком жарко, я задыхаюсь, словно загнанное животное. «Нет, меня никогда не целовали. Особенно так». Каким-то образом мне удаётся покачать головой, когда он скользит пальцами по моим волосам, распуская густую косу.

– Тогда нам лучше сделать это незабываемым, – бормочет он мне в горло, прежде чем его губы вновь сминают мои, и все чувства сосредотачиваются на его теплых, бархатистых губах и сильной руке, прижимающей мою голову к нему.

«Он опасен», – шепчет здравый смысл. «Он опасен».

Но я парализована. Не в силах спастись. Я даже не пытаюсь.

И не хочу спасаться.

Он придвигается ближе, и моя спина выгибается ему навстречу.

Наши тела сплелись, и я покачиваю бёдрами навстречу ему без всякого чувства самосохранения. Словно не понимаю, к чему всё идет. Но я понимаю.

«Он опасен», – на этот раз громче шепчет здравый смысл.

Голова всё не перестаёт кружиться, бессвязные мысли снуют по кругу до головокружения.

Я могу быть наивной, но даже я узнаю твёрдую длину между нами – как подтверждение возбуждения. Но вместо того, чтобы испугаться или оторопеть от того, о чём так мало знаю, моё сознание сужается до горячего, покалывающего комка нервных окончаний, затерявшись в аромате его шикарного одеколона. К черту опасность.

Антонио обхватывает меня огромными руками за задницу, плотно прижимая тело к своему, пока пульсация между ног не завладевает каждой мыслью, каждым действием.

Мне нужна разрядка. Я могу думать лишь об этом.

Когда я извиваюсь на члене, чтобы облегчить возбуждение, Антонио стонет. Это грубый горловой звук, который издаёт мужчина, измученный соблазном. Звучит возбуждающе. И опьяняюще.

Во мне просыпается ощущение силы, и я делаю это вновь. И вновь. И вновь.

Между нами вспыхивает опасное напряжение. Я слишком увлеклась им, слишком запуталась в волнах наслаждения, чтобы думать о том, к чему всё идёт и чем всё закончится. Я чувствую лишь искусный рот и умелые руки. Его твёрдые мышцы и мужественный запах.

Словно я одержима и больше не могу контролировать разум и тело.

Губы Антонио терзают меня, требуя уступчивости, а его пальцы глубже впиваются в кожу, прижимая меня к крепкому телу.

Антонио без предупреждения кусает мою нижнюю губу, и хотя я с энтузиазмом стону, это выводит меня из ступора.

«Что ты творишь, Даниэла? Он враг. Сколько еще Хантсмэны должны забрать у тебя? Ты, глупая идиотка. Сколько?»

Под резким напором совести, я отвожу голову в сторону.

– Отстань от меня, – рычу я, толкая его в грудь. – Я не хочу этого.

– Лгунья, – мягко подначивает Антонио, зажимая меня в клетку мускулистых предплечий над моей головой.

Он прав. Я хочу этого. Мне годами хотелось именно этого, но я не могу проявить неуважение к памяти матери ещё больше, чем уже проявляю. Я не пойду на это.

– Отстань от меня. Сейчас же!

Антонио не сдвинулся с места.

– Не отстану, пока не закончу с тобой, – говорит он низким, грубым и жёстким голосом с нотками угрозы. – Ты усвоишь это со временем. Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее.

«Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее».

Меня охватывает паника с такой силой, что не могу двигаться. Он не остановится. История повторяется. «Я не хочу умирать».

Ужас проносится в голове, пока мысли не превращаются в клубок страхов.

«Я не могу умереть. Пожалуйста. Нет. Нет».

Когда Антонио берёт меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом, в горле застывает крик.

– Тебе не о чем сегодня волноваться. Мне не нравится лишать девушек девственности.

Антонио замолкает. Черты его лица становятся несуразными, когда в глазах исчезает свет.

– Я не из тех, кому хватает терпения учить неопытных девушек, как глотать член. Я играю с женщинами. Никаких исключений. И я предпочитаю, когда кто-то другой тратит время на их обучение.

Я зажмуриваюсь, чтобы отгородиться от грязных слов и не смотреть ему в лицо, где свирепствует буря, такая же чёрная, как его душа. Но Антонио это не нравится.

– Смотри на меня, когда я говорю с тобой.

Сердце колотится так, что боль в груди становится почти невыносимой, но я следую его приказу. По крайней мере, пытаюсь. Когда мне требуется несколько секунд, чтобы сосредоточиться, он поднимает меня за подбородок выше, и мы встречаемся взглядами, нас разделяет лишь дыхание.

– Наши судьбы – твоя и моя – навеки переплетены. На данный момент ты в безопасности, Princesa. Но когда я вернусь, тебя ждёт нечто большее, чем один поцелуй.

Антонио отпускает меня, поворачивается и выходит из комнаты.

Я не шевелю ни единой мышцей. И не уверена, что вообще дышу, пока входная дверь не хлопает.

Что только что произошло?

Ничего. Ничего такого. Не думай об этом. Через неделю тебя здесь уже не будет, и всё останется позади.

Я поправляю косу, но лента с неё исчезла. Её нет ни на одежде, ни на полу. Я ищу у стола, но и там её нет. Это последнее, о чём мне следует волноваться. Но поиски ленты прекрасно отвлекают, и мне не нужно думать о том, что здесь чуть не произошло. Чего я хотела, пока желание не пропало.

Я выглядываю из окна, обхватывая локти руками. Чёрная машина вдалеке выезжает с территории через главные ворота. Должно быть, это он.

Ты можешь вернуться, Антонио, но меня здесь уже не будет. Надеюсь, тебе понравился поцелуй, потому что больше от меня ты ничего не получишь.