Текст книги "Та сторона мира"

Автор книги: Еугениуш (Евгений) Дембский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Говори, – спокойно сказала она, вовсе не удивившись. У меня мелькнула мысль, что все вокруг прекрасно владеют собой и здраво рассуждают, лишь я один дурной, как козел.

– Я бы хотел, чтобы ты позвонила по одному номеру через несколько дней и занялась человеком, который там находится. Хорошо?

– Конечно. Какой номер? – Она запустила органайзер.

– В том-то и дело, что сейчас я тебе этого сказать не могу. Знаешь... Только если я не позвоню через четыре дня, тогда позвонишь ты.

Она встала из-за стола и отошла от окна. Склонившись над клавиатурой, я ввел номер телефона в лесном домике, велел назвать "Маски" Гармонта, и запрограммировал звонок через сто часов. Потом отошел от стола и поблагодарил Сару. Она хотела что-то сказать, но не успела – я вышел и направился к лифту. В автомобиле я развернул бумажный комок. Эльза Кинг жила рядом со мной, и я поехал слегка кружной дорогой, чтобы миновать свою улицу. Остановившись на парковке перед супермаркетом, я вошел внутрь и смешался с толпой вокруг маленькой сцены, на которой полуодетая мулаточка выла что-то о превосходном кофе, то и дело швыряя пакетики в толпу. Я протолкался на другую сторону, петляя, добрался до противоположного выхода и вышел почти напротив дома, номер которого сообщил мне терминал Мэйсона. Миссис Кинг жила на самом верху, над офисом маленькой компании "Ли Квинтон", что свидетельствовало о том, что Лиретта Ней не была чересчур щедрой. Или миссис Кинг была исключительно скупой. Второе оказалось неправдой. Как только она открыла дверь, окинув меня внимательным взглядом и слегка наморщив от удивления лоб, я отбросил все подозрения относительно ее бережливости. Это каждой мелочью подтверждала ее квартира, маленькая и чистенькая, хотя слегка неубранная.

– Прошу прощения за беспорядок, но я послезавтра уезжаю и постепенно собираюсь. Я нашла работу недалеко от города, где живет моя дочь. Наверное, переберусь туда насовсем, но сначала хочу посмотреть, что и как. Но у вас ко мне какое-то дело, даже я знаю, что детективы не ходят просто так по домам... – Она смотрела на меня с нескрываемым любопытством, словно не до конца разглядела еще в дверях.

– Вы работали у мисс Ней, верно?

Она вздрогнула, словно от испуга, стиснула кулаки и воинственно задрала подбородок.

– Ничего не скажу! Не позволю повредить девочке! – пискнула она.

– Вы меня неправильно поняли. – Я состроил обиженную гримасу. – Я вовсе не хочу причинить ей какой-либо вред. У меня есть основания считать, что нехорошие люди каким-то образом принуждают мисс Ней совершать поступки, которых она никогда в жизни бы себе не позволила. Не знаю, как они это делают, может быть, шантаж...

Она смотрела на меня с все возрастающим доверием и в конце концов не выдержала:

– Наверняка все так, как вы говорите! Ведь она бы и мухи не обидела! Она чистый ангел, а журналисты такое о ней пишут, что даже читать страшно. Наверняка с ней что-то сделали. – Она заломила руки. – Пожалуйста, защитите ее!

– Потому я и здесь, миссис Кинг. Но я слишком мало знаю, у меня только разные подозрения. Вы можете мне помочь. – Я доверительно наклонился к ней: – Кто-то может ее шантажировать?

– Упаси Господи! Чем?

– Вы ее давно знаете?

– Почти с рождения. Я нянчила ее с двухлетнего возраста. Потом вела хозяйство у мистера Нея, когда Лири выросла. А когда приехала сюда и у нее хорошо пошли дела, она взяла меня к себе, и с тех пор я всегда была с ней. Она всегда была... такая... – Она начала всхлипывать, оглядываясь в поисках платка. Я пошел в ванную и принес ей несколько.

– А что насчет того исчезновения? Может, ее похитили?

– Не знаю... Лири говорила, что потеряла память, что ничего не знает и не помнит. Будто она неожиданно очнулась в своем домике и потом ее нашел какой-то мужчина.

– А потом она изменилась, да? – Я пытался вытянуть из нее как можно больше, опасаясь, что ей вдруг станет жаль свою принцессу и она замолкнет.

– Она была больна, – убежденно ответила старушка. – Она очень переживала. Сначала больница, потом она отдыхала дома, но что это за отдых? Все время кто-то приходил, журналисты бродили вокруг дома и снимали. В конце концов мистер Гибсон отправил нас в отпуск. Но Лири постоянно нервничала, у нее все из рук валилось, она всего боялась. Так продолжалось месяца два, а потом стало получше, только... – Она прижала платок к лицу. Я немного подождал и спросил:

– Может, кто-то у нее побывал, и с этого все началось?

– Откуда?.. Она никого не принимала, не отвечала на телефонные звонки. Только однажды сказала, что устала и хочет, чтобы я ушла. Заплатила мне за год вперед, и все... Я себя плохо почувствовала и была там еще один день, и Лири страшно на меня из-за этого разозлилась. Я ее понимаю... – Она скривила губы, словно маленькая девочка. Я понял, что она не скажет мне ничего, что, по ее мнению, могло бы повредить Лиретте.

– Она выбросила своего любимого мишку на помойку... – пробормотала Эльза Кинг.

– Откуда вы знаете?

– Я нашла его там и забрала. Хочу его как-нибудь при случае отдать, наверняка она по нему скучает.

Не мог же я сказать несчастной, что ее солнышко теперь любит потрошить живых куколок. Я встал.

– А может, вы ей его отдадите? Вы с ней увидитесь?

– Ну... да. Конечно, могу отдать.

Она засеменила в другую комнату и вскоре вернулась с солидных размеров медведем-коалой, каких тысячи в Австралии и Гонконге.

– Я его немного почистила. Отдадите?

– Обязательно. Спасибо за беседу. – Я вынул медведя из ее руки, видя, что она начинает колебаться.

– Я буду молиться, чтобы вам все удалось.

Не открывая больше рта, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, я поклонился и быстро вышел. В лифте я поднял с пола надорванный пластиковый пакет и сунул туда мишку. Выйдя, я купил в киоске газету и в который уже раз просмотрел объявления. Снова ничего. Бросив газету в урну, я пошел к машине. Несмотря на все усилия, я не мог отыскать в голове никаких идей на сегодня. Поехав куда глаза глядят, я добрался до открытого кинотеатра, заплатил за въезд, включил звукоусилитель и откинул спинку кресла. Устроившись поудобнее, я ткнул в кнопку вентилятора, чтобы дым не мешал смотреть, и, закурив, стал ждать конца фильма, начала которого не видел, поглядывая по сторонам. Машин было не слишком много, да и те, стоявшие тут и там, выглядели пустыми. Какая-то тень промелькнула позади моей машины; не меняя позы, я сунул руку в щель между креслами и сжал рукоятку "биффакса". Кто-то постучал в боковое стекло, я повернулся.

– Тебе не холодно, котик? – Отвратительно размалеванная рыжеволосая девица наклонилась к окну, демонстрируя обширный бюст. Я отрицательно покачал головой. – Дай хотя бы сигарету, – не унималась рыжая.

Я достал пачку, опустил стекло и, подавая ей сигареты, спросил:

– Что сегодня идет?

Рыжая прикурила от моей зажигалки и выпустила дым над крышей. Она вела себя очень культурно, этого я не мог не признать.

– Старые комедии, Лорел и Харди, Чаплин, Китон, Меник, братья Маркс, Кодисил и Рэмбо. Мне нравится.

Она отошла на несколько шагов и встала на цыпочки, пытаясь найти какую-нибудь машину, владелец которой был бы занят только созерцанием экрана. Свет фар сзади падал ей на плечи; она быстро сорвалась с места и поспешила к новому клиенту. Девочки с хорошим киношным вкусом. Работа формирует интересы. Обернувшись, я увидел, что в той машине отопление, видимо, работает похуже моего, поскольку она почти сразу же села в нее, а затем снова устремил свой взгляд на экран.

Когда я подъехал к гостинице, было двадцать минут девятого. Под предлогом, что мне нужно поставить машину на парковку, я вошел в холл через задний вход и, стоя в дверях, огляделся по сторонам, хотя это и не имело особого смысла. Субъект, с каблуком которого я имел счастье близко познакомиться, завалил всю работу, и приятели наверняка отправили его на дно океана с ведром бетона на ногах. Однако я все же решил не пренебрегать разумной осторожностью.

Стараясь не слишком бросаться в глаза, я прошел через холл и вошел в ресторан, где быстро поужинал, после чего переместился в бар. Втиснувшись в угол между колонной и стеной, я позвал бармена и заказал мартини с двойным лимоном. Присев на табурет, я сделал глоток из высокого стакана.

– Ну и везет же мне! – послышалось сзади.

Несколько секунд я сидел неподвижно, надеясь, что эти слова обращены к кому-то другому. К сожалению, повезло в данном случае не мне. Почувствовав легкое прикосновение к плечу, я обернулся.

Лиретта Ней, лауреат платинового "Оскара", садистка и неблагодарная душа, наверняка была великой актрисой. Тот, кто в состоянии был забыть разыгравшуюся несколько часов назад сцену и стоять с невинной миной, искренне радуясь встрече, заслуживал подобного определения – или я не Оуэн Йитс, частный детектив, охотник за двойниками.

– О! – удивился я. Я полагал, что сыграл неплохо, но Лиретта быстро развеяла мое заблуждение.

– Не притворяйся. Ты на меня злишься, и ты прав... Слипинг! – бросила она бармену, и тот невозмутимо отошел, но я столь же невозмутимым оставаться не мог. Она посмотрела на меня и рассмеялась. – Сейчас ты, по крайней мере, ведешь себя искренне... Я могу тебя называть по имени? Можешь звать меня Ли, или Лир, или как хочешь. – Она не глядя взяла поставленный перед ней барменом низкий широкий хрустальный бокал со светло-желтой жидкостью и слегка смочила в ней губы. – Я вела себя ужасно, я знаю, но ты, пожалуй, еще хуже.

Я чувствовал, как моя броня плавится и стекает на пол под взглядом серых глаз. Сосредоточившись на коктейле, я допил его и кивнул бармену.

– Не о чем говорить, – медленно сказал я, ничего не уточняя.

– Может, и так. Я только хотела тебе объяснить, что я не такая же, как на экране – это я, наверное, могу? А все ожидают, что я именно такая, как Эйли из "Детей осени".

– Что ты не такая, я уже знаю, – буркнул я, наблюдая за приближающимся барменом.

– Я и не извращенная садистка, как пишут в газетах, – совершенно спокойно ответила она.

– Ясное дело. – Я затушил сигарету и взял стакан. – Скажи это той, которой ты сожгла внутренности. И тем двум, которые смотрят сейчас на небо в крупную клетку.

– Все это чушь, но я не могу ничего доказать. – Она сказала это так, что если бы я не знал, кто она по профессии, то тут же отмел бы всяческие подозрения и немедленно извинился бы за минутную слабость. Я не смотрел на нее, сосредоточившись на ее словах. Легче почувствовать фальшь в голосе, чем во взгляде, впрочем, большинство лжецов выдает выражение лица. А она либо говорила правду, либо была исключительной лгуньей, и я склонялся ко второму. – Я окружена ложью и чаще всего говорю и делаю то, чего от меня ожидают. Твоя глупая история... Я в нее вовсе не поверила и подумала, что у тебя какая-то другая цель. А поскольку ты мне понравился, я решила, что мы могли бы провести какое-то время вместе. Может быть, я неверно тебя оценила... Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями, спокойно закончила она.

Я посмотрел на нее. Она наверняка была не глупа, и потому все это не было похоже на шитую белыми нитками ложь, скорее... Скорее, черт побери, на правду! Она явно почувствовала, что я начинаю поддаваться, поскольку добавила:

– Ничего больше сказать не могу, мне нечем оправдаться.

Она несколько перестаралась, но была столь обрадована успехом, что даже не заметила выражения моего лица. А оно явно изменилось, ибо меня давно уже никто так не гипнотизировал... Нет! Недавно! Груки! Неплохой дуэт... Я позвал бармена и спросил, не найдется ли у него пачки "Дромадера". Вскоре он принес сигареты, я открыл пачку и предложил сигарету Лиретте. Она отказалась, все еще грустная, непонятая, обиженная, предающаяся воспоминаниям о сыплющихся на нее несчастьях.

– Не знаю, что обо всем этом думать, – задумчиво сказал я.

– Понимаю. – Она посмотрела на меня так, что три четверти мужского населения – впрочем, как и я сам пять минут назад – пали бы перед ней ниц, умоляя позволить им поцеловать краешек ее платья.

– Сомневаюсь. Ты должна была бы быть мужчиной. – Я кивнул бармену и попросил бутылку "Клуб 1999" в номер триста пятьдесят два. – Но допустим, что между нами мир, что означает ровно то, что означает. Роман кинозвезды и посредственного детектива может случиться только на экране. До свидания. – Я слез с табурета и направился к выходу.

В холле я ускорил шаг и почти подбежал к стойке портье.

– В машине, на которой я сегодня ездил, осталась сумка. Пожалуйста, отнесите ее ко мне в номер и положите содержимое на кресло. Очень прошу, побыстрее.

Портье наклонился к микрофону и повторил мою просьбу. Я поблагодарил и направился к киоску, где купил целую пачку журналов и газет, потом спустился на этаж ниже в медпункт и сменил повязку. Заодно я показал руки врачу, тот смыл пленку, осмотрел и наложил новую.

– Заживает прекрасно, мне тут делать нечего. Два дня, и вы об этом забудете. – Он был весьма деликатен и лишен любопытства. "Видимо, зарабатывает столько, что может позволить себе такую роскошь", – подумал я и, поблагодарив, вышел из кабинета. Решив дать мисс Ней еще несколько минут, я выкурил внизу сигарету. Если мои предположения были верными, она должна была с кем-то связаться – либо с шантажистом, либо с кем-то из приятелей – и посоветоваться относительно дальнейших шагов. Так я рассуждал, а поскольку чувствовал, что мой мозг работает словно правительственный компьютер, полностью ему доверился. Через десять минут я поднялся на лифте на свой четвертый этаж и вошел в номер. В кресле сидел медведь-коала. Я взял его в руки, оглядываясь в поисках более подходящего места, и в конце концов поместил его между столиком и кроватью. Сняв пиджак, я отстегнул кобуру, вынул из пистолета патроны, вставил обратно обойму и повесил кобуру на спинку кресла. "Элефант" я положил на окне, за жалюзи. Сев в кресло, я включил магнитофон, нашел какую-то спокойную музыку и откупорил виски. Налив дюжину капель на дно бокала, я развернул газету и закурил.

Через полчаса я начал от скуки просматривать прессу по-настоящему, а в бутылке несколько поубавилось содержимое. Я выключил магнитофон и сбросил ботинки.

В пакете с покупками я нашел мягкие тапочки, при виде которых у меня почему-то возникла мысль о том, чтобы принять душ. И когда я уже стоял в дверях ванной, звякнул дверной звонок. Я медленно подошел к двери и посмотрел в глазок.

Она стояла перед дверью, с сумочкой через плечо. Облизнув губы, я открыл. Мы стояли друг напротив друга, но недолго – Лиретта сделала два шага и ловко прошла между мной и дверным косяком. Я закрыл дверь и пошел следом. Она остановилась перед столиком и взяла бутылку.

– Ты меня не дождался, – сказала она с претензией в голосе.

Подойдя к бару, она достала бокал, вернулась и встала передо мной:

– Мне самой себя обслуживать?

Я откашлялся и вынул бокал из ее руки. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись, в это могло бы продолжаться и дольше, если бы зависело только от нее. Но я не собирался облегчать задачу. Налив ей и себе, я подал ей бокал и показал на кресла; она уселась на то, что ближе.

Я сидел, взбалтывая напиток в бокале. Темная, коричневая, как дубовая кора, жидкость омывала стенки, оставляя на них тонкий слой, который, прежде чем стечь на дно, восполнялся очередной плывущей по стенке волной. Я покачивал рукой то быстрее, то медленнее, волны, соответственно, поднимались выше или ниже; так я забавлялся минуты две, не глядя на Лиретту. Какое-то время она терпела, но, видимо, ее не увлекало так, как меня, преобразование поступательного движения во вращательное; поставив свой бокал, она наклонилась надо мной, положив руки мне на плечи, и какое-то время стояла, касаясь лбом моего лба. Потом забрала у меня бокал и присела, взяв меня за руки.

– Почему ты меня не любишь? Зачем ты стараешься как можно сильнее меня унизить, вынуждаешь меня вести себя подобно проститутке?

– Потому что ты проститутка и есть. – Я погладил ее по голове. – И мне хочется, чтобы ты была собой, такой, какая ты на самом деле, – улыбнулся я.

Я держал улыбку на лице довольно долго, ожидая, что она заедет мне в физиономию, а при напряженных мышцах это не так больно.

– Наверное, я должна была бы тебя ударить. – Она не изменила позы, не прикрыла колени юбкой, не дрогнула. – Видимо, так, по твоему мнению, должна вести себя оскорбленная невинность, да? Я не невинная.

Я слегка дернул плечом в знак согласия.

– Никто тебя в этом не обвиняет. Всякая глупость имеет свои границы. Мои пальцы соскользнули с ее головы и вплелись в волосы на шее.

Поглаживая кожу на ее шее, я ощутил под пальцами какую-то гладкую цепочку, намотал ее на палец и потянул к себе, желая разглядеть подвеску. Меня охватила уверенность, что это нечто важное – такие предчувствия слишком редко меня подводили, чтобы я мог ими пренебрегать. Я потянул цепочку еще выше, но она за что-то зацепилась. Все это время мы продолжали смотреть друг другу в глаза. Мой взгляд – надеюсь – ничего не выражал, ее же – молниеносно менялся, от сожаления и грусти до обещания, которого я не мог понять.

– Если уж ты начал меня раздевать, то лучше начни с чего-нибудь другого. Цепочку я сниму последней, – медленно сказала она.

Вопреки собственной воле и тому, что я о ней знал, в полном противоречии с принципами, которых я придерживался всю жизнь, мне вдруг страстно захотелось швырнуть ее на кровать, разодрать на ней одежду и целовать так, чтобы после каждого поцелуя оставался кровоподтек. И я все больше был убежден, что должен быстро поддаться желанию, поскольку поддамся ему все равно, может быть, только в большей или меньшей степени превратившись в безвольную тряпку. И еще в одном я был уверен: она прекрасно знает, какая внутренняя борьба происходит сейчас во мне, я не был лишь уверен, радует это ее или беспокоит. В исходе же происходившей внутри меня борьбы между совестью и желанием она наверняка не сомневалась, поскольку медленно встала, повернулась и направилась к кровати. Ей нужно было пройти четыре или пять шагов, но за это время она успела полностью избавиться от одежды. Однако я не видел, когда она сняла цепочку и где ее спрятала. Склонившись над Лиреттой, я сразу заметил отсутствие цепочки, но поиски ее решил отложить на потом.

Очередную сигарету я закурил лишь два с половиной часа спустя. Лиретта, что мне понравилось, закурила другую, а не стала – как это часто любят делать любовницы в фильмах – вынимать ее у меня изо рта. Я сел, свесив ноги на пол и уставившись в окно, и передвинул сигарету языком, чтобы дым не попадал в глаз. Позади меня висела тишина.

Я обернулся и посмотрел на Лиретту.

Она лежала на спине, впервые за два часа, подложив руку под голову и с сигаретой во рту, как и я. Глаза ее были закрыты, волосы, остававшиеся пушистыми и мягкими, несмотря на слегка вспотевший лоб, разметались по подушке. Соски, еще несколько минут назад бывшие острыми и твердыми, разгладились, грудь мягко двигалась в ритме дыхания, гипнотизируя меня. Я с трудом отвел от нее взгляд и встал.

– Что ты делаешь?

Она повернулась ко мне, вынув сигарету изо рта и держа ее в пальцах руки, лежавшей на идеальной формы бедре. Похоже, все в ней было идеальным. Я вспомнил другую женщину – несколько дней назад ее фигура казалась мне столь же прекрасной.

– Ты ведь меня тут не оставишь? – Она протянула мне сигарету.

Я вынул ее из пальцев девушки и бросил в пепельницу. Затем наклонился и поднял с пола мишку.

– Я в ванную. Держи. – Я подал ей медвежонка. – Чтобы тебе не было скучно.

Она взяла его, не глядя. Я пошел в ванную и, встав перед зеркалом, посмотрел на собственное лицо. Лицо посмотрело на меня, я читал по его глазам. Глаза были слегка прищурены, словно мое отражение хотело выразить свое презрение к второразрядному детективу, который забавляется в постели с подозреваемой, мотивируя это необходимостью получить от нее информацию. Потом лицо посмотрело иначе, может быть, даже с легкой завистью – все-таки мне удалось! Сейчас я был вполне уверен, что та прекрасная самочка в постели – не Лиретта, или уже не Лиретта.

Я наклонился и плеснул в лицо водой, затем причесался и, вернувшись в комнату, оделся, закурил и сел в кресло. Протянув руку назад, я нащупал выключатель магнитофона. Из углов комнаты полилась тихая музыка. Она была единственным, что пребывало в движении, все остальное замерло в неподвижности.

Лиретта, прекрасная Лиретта, лежала с закрытыми глазами, детектив Йитс сидел, наблюдая за ней и обдумывая дальнейшие шаги, "биффакс" висел пустой, а "элефант" лежал на подоконнике и ждал. Другие, самые важные в этой статичной системе предметы были также неподвижны – одежда Лиретты, в которой она спрятала цепочку, и мишка, вид которого должен был быть ей небезразличен. Я встал, поднял платье и все остальное, разбросанное на трассе кресло – кровать. Цепочка нашлась в полушарии бюстгальтера. Я вытащил ее и сжал в левой руке. Па подвеску я не смотрел, но ее форму узнал без труда. Лиретта открыла глаза.

– Мне одеться и убираться вон? – спокойно спросила она.

– Вовсе нет! Тебе нравится мишка? – Я показал пальцем на игрушку.

– Умеренно. – Она села, взяла медвежонка в руки и, осмотрев его, начала раскачивать, держа за ноги. – Зачем он тебе?

Я вернулся в кресло, достал из пепельницы сигарету и затянулся. Нужно было ее затушить – она почти вся сгорела.

– Не узнаешь?

Она ответила почти мгновенно:

– Такой же, как мой. То есть у меня был когда-то такой, потом я его выкинула. Я выросла. – Она встала и подошла к кучке своих вещей. Когда она начала одеваться, я раскрыл ладонь и посмотрел на подвеску. Два натянутых скрещенных лука без стрел. Я положил цепочку в карман.

– Это мое! – Лиретта тряхнула головой, чтобы уложить волосы. – Зачем ты взял? – Она села на край кровати, надела туфли и протянула руку за своими сигаретами.

– Кто ты такая? – спросил я, когда она выпрямилась и затянулась дымом.

– Не понимаю. – Она удивленно посмотрела на меня.

– Не ври, редко можно встретить столь хорошо понимающих друг друга людей, как мы сейчас. Ты не Лиретта Ней. Ты ее только заменяешь. Неплохо, но это не то же самое.

Она слушала спокойно, с легким удивлением в глазах. Потом пожала плечами:

– Я сумасшедшая, раз сюда пришла, но не знаю, когда и почему свихнулся ты. Не знаю, что ты имеешь в виду, не понимаю, о чем ты говоришь, и не могу тебе даже дать адреса хорошего психиатра. Похоже, что здесь мне больше нечего делать. – Она встала и, подойдя ко мне, протянула руку: – Цепочку!

– Повторяю: ты не Ней. И я хочу знать, как это произошло. Сядь. – Я показал на кресло, на спинке которого висела кобура с "биффаксом". Побеседуем.

Она молча вернулась к кровати, окинула взглядом пол, а потом комнату. Взяв сумочку, она открыла ее и достала гребень. Я сидел, думая, почему она не воспользовалась "биффаксом" и что это может значить; я смотрел на Лиретту, но мысли мои были заняты другим. Может, именно поэтому, лишь когда она полезла в сумочку во второй раз, я почувствовал, что тут что-то не так.

– Цепочку! – снова сказала она.

Я полез в карман и достал цепочку. На меня смотрело дуло револьвера. Я улыбнулся.

– Может, это ты для меня оставил тот, незаряженный? – Она кивнула в сторону кресла рядом со мной. – Если так, то надо было хотя бы за мной следить или не улыбаться в зеркало, а наблюдать за комнатой. Брось мне цепочку. – Она протянула вторую руку, чтобы ее поймать.

– Я ее тебе отдам, а потом все равно заберу, сэкономишь на ненужных манипуляциях...

– Не думаю, что для тебя будет какое-то "потом". Жертва изнасилования застрелит напавшего. – Я внимательно вслушивался в ее голос, но не ощущал в нем хоть какого-то колебания. – Ты сам виноват, не такой конец забавы я предполагала. Что ж, жаль. Брось цепочку.

Я поднял вверх руку с цепочкой, слегка ее раскачав, заложил ногу на ногу и перебросил левую руку через спинку. Она вглядывалась в раскачивающуюся подвеску, и поэтому у меня не было никаких проблем с тем, чтобы нащупать кнопку, открывавшую дверь номера. Двери бесшумно раздвинулись у нее за спиной, открыв пустой коридор. Я нажал еще одну кнопку – у меня не было времени ждать, пока там появится случайный гость.

– У меня есть еще одна такая, – сказал я, глядя на раскачивающуюся подвеску. – Так что эта даже не столь важна. – Я повернулся к Лиретте. Она выставила подбородок и прикусила нижнюю губу. – И в данной ситуации ты ничего не можешь мне сделать, поскольку не знаешь, что с той второй подвеской. Я добавил к комплекту несколько страниц записей и отправил в одно место, где работают чрезвычайно дотошные люди. Они наверняка не выкинут ее в корзину. – В открытых дверях появился официант и вытаращил глаза. Я улыбнулся Лиретте. – Позади тебя стоит парень из обслуги этого отеля, так что номер с изнасилованием не пройдет. Разве что он тебя тоже изнасилует. Как твоя фамилия, парень? – Я посмотрел на перепуганного официанта. Лиретта даже не дрогнула, видимо подозревая, что я ее обманываю.

– Биркин... – Он запнулся и откашлялся. У него тряслись руки, и ему явно хотелось сбежать отсюда подальше.

Я встал и подошел к Лиретте. Она не шевелилась, пока я приближался к ней, не сопротивлялась, когда я вынимал оружие из ее руки – лишь затем она повернулась и быстро вышла. Парень поспешно уступил ей дорогу. Я достал из кармана двадцать долларов и протянул ему. Наверняка моя жизнь стоила больше, но ему об этом незачем было знать. Поблагодарив его, я закрыл дверь. В комнате снова стало тихо, я посмотрел на небольшой револьвер, который держал в руке, и бросил его на смятую постель. Потом подошел к кровати и, переложив его на столик, лег и закрыл глаза Я решил подождать два часа. За это время она должна была успеть поговорить с кем надо, после чего я ожидал какого-либо предложения – или пули.

Меня разбудил удар по ноге, я продолжал лежать неподвижно, не открывая глаз, лишь слушая.

– Мистер Йитс! Подъем! – сообщил мне о завершении моего отдыха мужской голос с расстояния двух метров.

Я открыл глаза. Один стоял, опираясь о подоконник, с моим "элефантом" в руке. Я обернулся к двери: как я и предполагал, там стоял второй. Я бросил взгляд на столик. Револьвер Лиретты все еще лежал там, но я даже не попытался до него дотянуться. Сам не столь давно устроил подобную ловушку.

– Идем. – Тот, что стоял у окна, подошел ближе и бросил мне "элефант".

Я поймал его, сделав вид, что ничто меня не удивляет, и проверил обойму – все патроны были на месте. Я проверил револьвер – он тоже был заряжен.

– Этот тоже заряжен. – Тип, стоявший у двери, сделал несколько шагов и подал мне кобуру с "биффаксом".

– Не слишком ли у меня много оружия против вас двоих? – спросил я, кладя на кровать револьвер и пистолет, которые держал в руках. Надев сбрую, я облачился в пиджак и сунул обе пушки в карман, потом по очереди посмотрел на каждого из незнакомцев.

– Я готов. Что будем штурмовать?

Они направились к двери, первый остановился и посмотрел на меня.

– Чтобы не было недоразумений – мы не из тех гостей, которых ждут. Прошу. – Он сунул руку в карман и достал значок. Это явно не был юбилейный знак Клуба любителей настоящего бри. Я кашлянул и пошел к двери.

Одновременно с нашей машиной с места тронулись еще две, что наверняка не было случайностью. Проехав несколько улиц, мы въехали в подземный гараж под зданием общества "Тет и Симмонс" и после нескольких поворотов оказались в большом боксе. Вспыхнул свет, и двери закрылись. Передняя стена отодвинулась в сторону, и нашим глазам предстал широкий коридор, по которому мы ехали минуты четыре. Потом водитель остановил машину, мы вышли, прошли сто метров, отделявших нас от лифта, и поднялись, как мне показалось, этажей на восемь. Один из провожатых остался у лифта, второй пошел вперед. Нашей целью оказалась комната в конце коридора.

– Подождите, пожалуйста. – Незнакомец, показавший мне значок ЦБР, исчез за очередной дверью, но вернулся через пять секунд. – Если бы вы были так любезны оставить здесь свою артиллерию... – Он замолчал.

– Мне всегда недоставало хороших манер, – дружески улыбнулся я.

Незнакомец пожал плечами, и меня вдруг перестало интересовать, что они могут мне сделать. Достав "биффакс", револьвер и "элефант", я положил их на пустой стол, затем толкнул указанную мне дверь и вошел.

Комната напоминала компьютерную лабораторию – две стены больших экранных мониторов, несколько копировальных аппаратов, по крайней мере пять терминалов. Пульт телефона мог бы обслужить небольшой городок, а трубка была снабжена потенциометром. Видимо, шеф любил порой рявкнуть в микрофон так, что его голос сметал волосы с головы собеседника. Мне это, впрочем, показалось преувеличением, поскольку сидевший за столом человек мог как никто другой нагнать страху самым тихим шепотом. Но следовало признать, что в этом ему весьма помогала его внешность. Люди чаще всего боятся бульдогов, а Эзра М. Парсон выглядел именно как творение безумного ученого – морда бульдога на человеческом туловище.

– Садитесь, – буркнул он, когда счел, что я уже достаточно насмотрелся.

Я сел, достал сигареты, закурил и огляделся в поисках пепельницы.

– Здесь не курят! – рявкнул бульдог за столом, а когда я не ответил, нажал какую-то клавишу. – Пепельницу.

Секунду спустя открылась дверь, и уже знакомый мне тип вкатил солидных размеров ведро с автономным сжигателем на дне.

– Мистер Йитс, мне кое-что о вас известно. Вы изображаете из себя независимого, неподкупного детектива без комплексов, впрочем, может быть, вы даже и не играете, это ваше дело. Но предупреждаю: если вы хоть что-нибудь ляпнете о том, о чем сейчас пойдет разговор, вы кончите как уборщик бункеров на какой-нибудь из баз. В лучшем случае! Ясно?

– Ясно. А сколько там платят? – Я заложил ногу за ногу и оперся о подлокотник.

– Речь идет о деле, которое вы сейчас ведете, – проигнорировал он мой вопрос. – О дубликатах или двойниках. Теперь ясно? – Его щеки забавно пошевелились.

Я бросил половинку сигареты в пепельницу и молча сглотнул слюну.

– Мы многое о тебе знаем. Ты случайно вступил на нашу тропу. – Он перешел на "ты". Я вспомнил, что такие обвислые губы у бульдогов называются "брылы". Ну да, брылы. – У тебя уже, кажется, есть какие-то результаты?

Я не шевелился, наблюдая за движениями его брыл. И думал.

– Ладно, пусть ты не хочешь делиться. Пока что я с этим примирюсь. У меня предложение: будешь заниматься тем же, что и прежде, и мы – тоже. Тебе не нужно ни о чем нас информировать, мы не будем вмешиваться, мы хотим лишь обеспечить тебе помощь в любой момент и в любом виде. Вот и все.