Текст книги "2005 № 10"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Спустя десять или пятнадцать секунд наше движение резко затормозилось. Снаружи донеслись странные звуки: будто великан ломал великанские спички, либо пробовал на зуб бревна, как пробуют шоколадные плитки. Этот громовой треск продлился недолго: «Офицер» встал намертво. В то же мгновение кто-то забарабанил снаружи по броне.

Опять я слышал только обрывки разговора Лабовича с командиром открытой платформы, однако воображение да еще воспоминания об этом бое, нелепые, фальшивые воспоминания, полученные из книг, позволяли мне в деталях представить то, чего я не мог видеть. Чудовищный взрыв разметал контрольные площадки бронепоезда «Единая Россия», следовавшего за нами; чуть погодя наше движение назад привело платформу с 75-миллиметровым орудием прямиком в воронку. Ее колеса сошли с рельсов, пропахали шпалы и теперь беспомощно висели в воздухе. Орудийный ствол задрался кверху, из него теперь можно было обстреливать разве что аэропланы да еще луну. Паровоз и бронированная боевая площадка оказались напрочь отрезанными от Таганаша.

– Капитан Иванов! Ремонтную команду! Живо!

Несколько человек спрыгнули с поезда.

– Подпоручик Карголомский! На открытой платформе полно раненых. Князь, возьмите двух человек, перетащите на «Единую Россию» всех небоеспособных.

Мой друг исчезает в холодных чернилах октябрьской ночи.

– Капитан Иванов! Капитан Соколов! Приготовьте людей к отражению штурма!

Соколов становится рядом. Я заправляю ленту в пулемет, а капитан молча прикуривает папироску и дает мне. У него совершенно спокойное лицо, и я с необыкновенной отчетливостью понимаю: этого человека непременно убьют…

Затягиваюсь глубоко. Когда не знаешь, сколько тебе осталось – четверть часа или вся жизнь, – особенно остро испытываешь удовольствие от курева.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как вал свинца обрушился на поезд разом со всех сторон. На несколько секунд мы все присели у амбразур, пули щелкали по броне, рикошетили внутрь вагона, с открытой площадки кто-то из наших отбрехивался одиночными выстрелами, на паровозе орали от боли, но крик едва доносился до нас из-за пулеметной какофонии. Наконец встал Соколов, наклонился над «максимом» и открыл ответный огонь. Тогда пришлось встать и мне. Проклятая железяка обслуживается двумя номерами пулеметной команды… Бросив взгляд в амбразуру, я обомлел. Никогда не видел ничего страшнее, даже когда ходил в штыковые атаки, даже когда прорывал заграждения из колючей проволоки под Каховкой. Одновременно семь пулеметов осыпали нас свинцовым дождем. Выглядело это так: в абсолютной тьме трепетало семь огненных тюльпанов… Я понял, что Соколов целит по вспышкам. Один из наших артиллеристов с воем отшатнулся от орудия и рухнул на пол. Зато вторая трехдюймовка ожила, деловито рявкнув, еще разок, еще и еще.

– Р-р-р-а! – сказал мне Соколов.

– Что? – крикнул я в ответ, ничего не слыша.

Но тут же понял, что капитан и не пытался заговорить со мной. Просто пулеметы «товарищей» утихли, а их пехота подбирается к «Офицеру», подбадривая себя нестройным «ура».

– Ленту! – гаркнул мой первый номер, выпустив двести пятьдесят штатных смертей. Боже, как быстро расходуются патроны!

Я завозился, вставляя ленту в «максим». Соколов отер пот и, обращаясь к невидимому противнику, сказал:

– Еще чего!

Второй пулемет как раз в этот момент ненадолго замолчал, поэтому я услышал слова капитана.

Кажется, один из вражеских пулеметов заткнулся. Достали мы его, очень хорошо! «Р-р-р-а» откатывалось, затихая вдали.

– Это всего лишь краткая передышка, господа, – спокойно произнес Лабович.

В подтверждение его слов обстрел возобновился почти сразу. На этот раз красноармейцы подобрались очень близко: я видел, как один из них был убит прямо на рельсах, с гранатой в руке. Наша вторая трехдюймовка не стреляла – там не хватало артиллерийской прислуги. Зато головное орудие «Офицера» работало как часы. Рядом взревывали пушки «Единой России».

– Ленту!

Я вставил последнюю.

Наш отдых был недолгим. Красные твердо решили порадовать командование ценным призом в виде нашего бронепоезда. То ли мы им слишком досадили… Одним словом, они не отставали от «Офицера». Во время третьей атаки я увидел, как кто-то пытается продырявить кожух моего пулемета штыковым ударом снизу. Соколов выхватил револьвер, подвинулся поближе к амбразуре и выпустил весь барабан в красного стрелка. Тот распластался у самых колес. Но в тот же миг из-под откоса вылетела ручная граната. Она стукнулась о крышу, отлетела и рванула прямо перед амбразурой. Соколов молча грянулся об пол. Год назад я бы кинулся к нему, попытался бы, наверное, перевязать или что там ему понадобится. Но сейчас я просто заменил его у пулемета.

«Максим» издал короткий рык, выпуская последнюю дюжину патронов. Все. Моя работа закончена. А впрочем… я передернул затвор винтовки.

Красные залегли на расстоянии в три или четыре сотни шагов. Изредка они палили в бронепоезд, но больше для острастки. Как видно, решили дождаться артиллерийской поддержки.

– Дмитрий Дмитриевич, перейдите на картечь и задерживайте «товарищей» столько, сколько сможете, – командует Лабович. – Господа! Мы снимаем стяг «Офицера», панорамы, прицелы, затворы с орудий. Пулеметы – сколько сможем унести. Забираем раненых.

Р-рах! – откликнулось головное орудие.

Нам следовало торопиться.

Я опускаюсь на колени у тела Соколова. Капитан еще жив, но осталось ему немного: левая глазница страшно изуродована осколком, глаз вытек, а в груди рана, из которой фонтанирует кровь. Странно, мне казалось, что он старше. А ему не больше двадцати пяти лет.

Капитан едва слышно шепчет:

 
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам…
 

Если попытаться вынести Соколова, скорее всего, он просто умрет немного раньше. Или все-таки попытаться? Я поднимаюсь с колен, ищу глазами, кто бы мог мне помочь.

И в ту же секунду звучит выстрел. Один патрон оставался в стволе Соколовского револьвера… На миг все останавливаются, глядят в нашу сторону, потом деловитая суета возобновляется; к подобной смерти здесь привыкли. Господи, ну почему все так нелепо! Не вини его, Господи!

Иванов молча сует мне в руки орудийный прицел. Все, кто остался в живых, покидают бронепоезд. Снаружи стоит страшный мороз. Кто-то из солдат-артиллеристов зябко поеживается: у него нет шинели.

– Живее, господа! Живее!

– Надо бы еще вынести…

– Отставить разговоры!

Со стороны красных сыплется горох винтовочных выстрелов. Мы уходим в непроглядную темень, я плетусь последним, в хвосте. Оглядываюсь на покалеченный бронепоезд, все-таки он был мне домом без малого две недели. Из пробитого тендера выходит пар, орудия молчат, броня прострочена темными стежками амбразур. Прощай.

Наш дредноут умер. Его утопила война.

Должен ли я еще что-нибудь? Отдал я все или осталась какая-то малость?

А!

Прямо передо мной спина артиллериста, истерзанного морозом.

– Эй!

Он оборачивается. Я протягиваю шинель.

– Возьми!

Он вертит головой: нет, мол.

– Возьми, согрейся. Потом отдашь…

Артиллерист моментально выхватывает шинель из моих рук и облачается с феноменальной быстротой. Улыбается: только зубы видно.

– Так-то лучше, – говорю я.

Вот теперь действительно все. И сил моих больше нет.

Иду все медленнее и медленнее, спины моих товарищей все дальше и дальше от меня. Появляется соблазн догнать их, тогда я сажусь прямо на заснеженную землю и закрываю глаза. Бои, лица друзей, погибших и выживших в Великой войне, пыльные дороги и страшная зима девятьсот девятнадцатого – все собрано под моими веками, я ничего не забуду, я никогда ничего не забуду, ни взгляда, ни слова, ни поворота головы, ничего, я ухожу отсюда, Господи, дай мне силы забыть все, все до конца, остаться в живых и не вспоминать эту войну, иначе однажды она придет ко мне ночью и заберет обратно, в свое лоно, выжженное таврическим солнцем, белым, морозным, жгучим, ах, как надо мне все забыть, Господи, прости.

* * *

…Лицо Никифорова, и звучат его слова: «Думал ты о таком?».

Нет, не забуду.

15 июля 2005 года, Москва

Сижу на лавочке в сквере около памятника героям Плевны и жду мою Женю. Она задерживается, но обязательно придет: не такой она человек, чтобы не прийти, если обещала.

Мне надо будет объяснить ей, как получилось, что за несколько суток я превратился из сливочного торта в иссохшую щепку, откуда взялся почерневший, отмороженный палец на левой ноге, шрамы на груди и на лице, почему я хожу с тростью, кто придал моей розовой физиономии цвет серозёма пополам с мочой. И все это – полдела. Потому что показывать ногу выше ступни мне просто пока не стоит. В штанине она смотрится отлично, как новенькая. Но если ее лишить защитного чехла… нет… нет… Женя очень хороший человек, славный, любящий, не надо ей видеть такое. Потом.

Всего-то в трое суток – 13-е, 14-е и 15-е июля – уместились Орел, Тула, Новороссийск, Северная Таврия, Каховка, Таганаш. Год с лишком. Из наших, считая меня, вернулось одиннадцать человек. Ровно столько же ушло из жизни, причем погибли они так, что об этом твердо известно: кто-нибудь видел мертвое тело или знает, где находится могила. Участь трех человек остается загадкой. Судьба еще двоих засекречена. Фамилия Трефолев вынырнула в списках белой эмиграции, там, где еще 12 июля 2005 года ее не было, да и быть не могло. Он скитался, женился, развелся, опять женился, опять развелся и умер в глухом одиночестве 21 августа 1931 года. На одном из белградских кладбищ стоит крест с его именем.

…Великая война отобрала у меня полжизни. Что теперь? Пригревает солнышко, воробьи купаются в пыли у самых ног, барышни ходят в таких нарядах, что глазам больно, над головой шумят листья. Посреди такой прелести я чувствую себя полураздавленным жуком! На фронте, всего сутки назад, я был солдатом, и у меня хватало сил драться, худо-бедно справляться с голодом, морозом и страхом, а тут все силы разом улетучились… Старик. В двадцать восемь лет – старик.

Может быть, рассказать Жене правду?

Впрочем, отчего же быть мне стариком? Устал – да, очень устал. Покусал меня фронт – да, цапнул пару раз. Но ничего, завод еще не кончился. Надо только отдохнуть как следует. Еще осталось кое-что и для будущей жены, и для страны моей, в которой многое стоит изменить к лучшему.

Наверное, мне не следовало убегать из своего времени, искать иной судьбы, иных декораций для собственной жизни. Был бы цел. Имел бы основания считать себя умным человеком.

Николай Горнов
ТРАФИК

И сказал мне Ангел: что ты дивишься?

я скажу тебе тайну жены сей и зверя…

Откровение, 17-7.

001.

Над желтой степью пронесся низкий звук ревуна. Сполохи от проблескового маячка отразились в затемненных обтекателях двенадцати комбайнов КЕЙС, растянувшихся уступом по пшеничному клину крестьянского товарищества «Победа». На призывный зов зерноуборочной машины без промедления бросился стоявший в отдалении тяжелый зерновоз…

Бригадирская машина по традиции шла первой. От колпака обтекателя приятной прохладой струился кондиционированный воздух. Гидравлическая подвеска работала безупречно. Бригадира Плотникова от мягкого покачивания слегка клонило в сон. Он тряхнул головой и покосился на индикатор наполнения бункера. Еще раз убедился, что зерно прибывает с хорошим темпом. Лето было в меру жарким, да и дождей хватало, так что пшеница в Западной Сибири удалась. Даже в восточной лесостепи намолачивали сейчас по три тонны с гектара, а на юге и четыре тонны уже никого не удивляли.

Рев тысячесильного двигателя едва пробивался сквозь гул кондиционера. Бригадир снова посмотрел на приборную панель – уже внимательно. Топливный бак, уровень масла, тахометр. Все показатели были в норме. Заправщик появится примерно через час. Топлива – с запасом. Вроде бы все по плану. Однако с самого утра его не покидало непонятное ощущение тревоги…

– Первый, у нас проблема, – захрипел в динамике голос оператора замыкающей машины. – Седьмой и восьмой встали!

– Понял тебя, двенадцатый! – отозвался Плотников. – Это первый. Внимание всем машинам! Экстренная остановка!

Тяжелые комбайны по инерции проутюжили еще десяток метров поля и замерли почти одновременно. Плотников приоткрыл дверь кабины и выглянул, придерживаясь за поручень. С замыкающего комбайна спрыгнул Валёк. Плотников махнул ему рукой и почувствовал, как мгновенно покрывается потом. Душный и пыльный воздух ворвался в кабину и растекся по ней студнем. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Чертова жара! – буркнул Плотников. – Седьмой, восьмой, как слышите, прием! Что там у вас, черт подери, происходит? Шестой, пятый, девятый. Кто-то может мне наконец ответить?

– Первый, это девятый. Чего-то Валера чудит, похоже…

Плотников повис на поручне. Прищуриваясь от яркого солнца, он пытался разглядеть хоть что-нибудь. На обоих комбайнах работали опытные операторы – Семен и Валерка. И оба выходили с ним в поле уже не первый год. И вот сейчас по какой-то непонятной причине они одновременно остановились, одновременно спрыгнули на землю и, освобождаясь на ходу от оранжевых комбинезонов, пошли пешком через нескошенное поле. На запад, куда уже начинало клониться солнце.

– Ядренаматрена! – Плотников непроизвольно схватился за левый бок. – Так это Сибирка!

Обливаясь потом и размахивая руками, Плотников спрыгнул с подножки и побежал наперерез Вальку – вдоль вращающихся по инерции десятиметровых жаток. Семену с Валеркой уже никто помочь не может. К ним вообще нельзя было приближаться. И даже смотреть на них не стоило бы…

В тот год ему исполнилось семь. И отец наконец-то поддался уговорам и взял его с собой в поле. А после обеда сосед дядя Миша вот так же неожиданно остановил свой комбайн, выбрался из кабины, спокойно вытер руки о ветошь, оглядел всех невидящим взглядом и молча побрел через поле. Шел дядя Миша почти сутки. И все время на запад. Потом опустился на землю и умер. Со счастливой улыбкой на лице. А когда похоронили дядю Мишу, отец и рассказал ему про Сибирскую горячку. Впрочем, он и сам знал о ней не слишком много…

Плотников успел. Ухватил Валька за лямку комбинезона и резко рванул вниз. От неожиданности тот споткнулся и зарылся носом в землю. Для верности Плотников еще и навалился на него сверху.

– Даже и не думай к ним подходить!

– Ты че, бригадир? – искренне удивился Валек, отплевываясь. – А вдруг им наша помощь нужна?

– Молод еще. Сказано тебе: не подходи, – значит, так и делай. Сейчас встанешь и пойдешь за мной. И назад не оглядывайся. Усек?

Валек кивнул.

Встретили их молчанием. Восемь операторов присели кружком у заднего колеса бригадирской машины. По кругу шла длинная самокрутка. Судя по запаху, в бумажном обрывке тлела смесь черного полевого табака и сушеных семян Чуйской конопли. Кто-то подвинулся, освободив два места. Бобер, который был самым старым в бригаде Плотникова, поскреб седой затылок.

– Сейчас не надо суетиться, да. Проводим их по-хорошему. А ловить уже завтра будем…

Плотников с тоской оглядел желтое пшеничное море и запрыгнул на подножку своей машины. Дотянулся до селектора, передвинул регулятор на дальнюю связь.

– Диспетчерская, это Плотников. Сибирская горячка у нас.

– Плотников, ты не иначе пьяным в поле вышел или на солнце перегрелся?

Бригадир вздохнул.

– Не шуми, Мария. Сибирку я ни с чем не спутаю и шутить не в настроении. Мы свои машины уже заглушили. Будем ждать начальство…

002.

Вера проснулась, когда автобус подбросило на самой большой колдобине. Тряхнув пегими кудряшками, она с недоумением огляделась по сторонам. Пейзаж ее не впечатлил. Раскисшая дорога разрезала пополам унылые осенние поля.

– Что, уже приехали? – Вера машинально протерла ладошкой запотевшее стекло.

– Спи, – буркнул в ответ Жора и передвинул свой рюкзак поближе к ногам. Ему тоже не нравилась дорога. И погода ему не нравилась. Не нравился и умирающий на каждом повороте автобус – тупорылый, с узкими дверями и жесткими сиденьями.

Новиков сидел рядом с Жорой и всей кожей ощущал мутный поток негативных эмоций. Но другого свободного техника за такой короткий срок найти было невозможно. Уезжать утром. Узнал он о задании вечером. Значит, либо Жора, либо никто. Арбитр Новиков думал, как правило, быстро. И уже спустя пару минут на стол руководителю Территориального управления Министерства общественной безопасности по Омской губернии Его Превосходительству Владлену Пономареву лег проект приказа. Так в составе Третьего полевого Трибунала в качестве технического специалиста оказался Георгий Свиридов, более известный как Жора Катастрофа…

– Меня сейчас вырвет, – громко заявил Жора. – Если не остановимся, я за себя не отвечаю!

Водитель принял бородатую шутку всерьез и решительно затормозил. Первой на торможение отреагировала сумка Веры. Она медленно сползла с верхней багажной полки и острым углом упала на хозяйку. Вера закрыла голову руками и рухнула в узкий проход между сиденьями, зацепив клетку с полудохлыми цыплятами, которую везла с собой молодая пара. Клетка раскрылась. Цыплята яркими желтыми комочками раскатились по полу. Парень с девушкой охнули и бросились их собирать.

Тут же встрепенулась до того мирно дремавшая пожилая дворняга и прикусила Веру за левую ягодицу. Хозяин собаки смутился и заехал ей сапогом по носу. Дворняга заскулила от обиды и забилась под сиденье. Пассажиры завздыхали и заохали. Только зачинщик суматохи с напускным недоумением озирался по сторонам. На Жорином лице медленно расплывалась улыбка.

Когда шум утих, из кабины выбрался водитель.

– Это кто тут блевать собирался? – поинтересовался он, угрожающе сжимая монтировку. Взгляд его уткнулся в Жору. – Все, городской, для тебя, елки, конечная!

– Это почему же? – завелся тот с пол-оборота. Жора был на голову ниже деревенского водителя. Но в тесном пространстве салона итог драки зависел больше не от силы, а от опыта. Новиков это знал. Еще он знал, что Жора никогда не упускал возможности подраться, так что боевого опыта ему не занимать. Вот только в планы Новикова стычка с местным населением никак не входила.

– Всё, базар окончен, – решительно сказал он и встал между Жорой и водителем. – Мы сейчас берем свои вещи и выходим. Проблемы не нужны ни нам, ни вам. Правильно?

Водитель кивнул. Похоже, он и сам был уже не рад, что затеял разборку.

– Меня все поняли? – с нажимом уточнил Новиков.

По оконному стеклу струйками стекала вода. До деревни оставалось еще километров пятнадцать, а то и двадцать. Достаточно, чтобы основательно вымокнуть и простудиться…

– А чего тут непонятного? – Жора с видимой неохотой поднялся, подхватив свой рюкзак. – Вставай, Веранда. Которая из этих сумок твоя?

Несколько минут они стояли молча, провожая взглядом автобус. Вера нервно куталась в дождевик. Жора курил, пряча от дождя сигарету в кулаке.

– Нам пора, – напомнил Новиков. – Двигаться нужно максимально быстро, если мы хотим добраться до темноты…

– Куда добраться? – испугалась Вера. – За нами разве не пришлют машину?.

– Ага, пришлют. Катафалк скоро подъедет! – Жора сплюнул и отшвырнул окурок. – Давай свою поклажу, курица, и двигай попой. Или приказ начальника не расслышала?

– Куда же мы пойдем? – Вера растерянно посмотрела сначала себе под ноги, а потом по сторонам. – Кругом грязь. И дождь идет. Мы промокнем. Я даже зонтик с собой не взяла…

– Представляю, как бы мы выглядели, – хмыкнул Жора. – Драма на охоте. Сцена третья: те же и Вера. С понтом под зонтом!

– Бывают места похуже, можете мне поверить, – заметил Новиков, взваливая на плечо потрепанную брезентовую сумку. – Метров через пятьсот должен быть поворот. От него до молокозавода ровно девять километров. А уже оттуда нас до «Победы» любой водитель молоковоза подбросит. Люди в этих местах отзывчивые…

Отзывчивость местного населения Новиков, похоже, переоценил. Первый самосвал, который шел в попутном направлении, даже не остановился. Шофер, наоборот, прибавил скорость, обдав пешеходов грязью и дизельным выхлопом.

– Коз-злина! – заорал вдогонку Жора, вытирая лицо мокрым носовым платком. Цифры на номере, заляпанном грязью, разглядеть ему не удалось…

За два часа Новиков темп так и не снизил. Жора изо всех сил старался от него не отставать. Штаны намокли уже до колен, ботинки изрядно потяжелели, а ноги постоянно разъезжались на размокшей колее. С каждой минутой рюкзак становился тяжелей. За сохранность аппаратуры Жора не беспокоился – рюкзак выдержит. Его больше беспокоили ботинки, которые он купил на днях. Слишком тяжелыми оказались. Опять же, кто знал, что придется в этих ботинках преодолевать такие расстояния…

Когда Новиков остановился, Жора облегченно вздохнул. Он действительно устал. Ему еще несколько раз приходилось возвращаться назад, чтобы подгонять Веру, стильный беретик которой давно сбился набекрень, брючки и сапожки перемазались в грязи, а яркий дождевик обвис от влаги. Но держалась Вера мужественно.

Дождь, по всей видимости, не собирался останавливаться до утра. Потревоженная людьми стайка ворон переместилась подальше от края дороги. Мокрые птицы прохаживались по свежей пашне. На непрошеных гостей они косились недружелюбно. Жора выудил из пачки помятую сигарету, привычно зажал ее в кулаке и попытался прикурить. Колесико одноразовой зажигалки прокрутилось вхолостую. Намок кремень…

Молоковоз показался спустя полчаса. За рулем сидел молодой парень в засаленном ватнике и бейсбольной кепке с длинным козырьком, на которой с трудом угадывалась надпись «Кеер Smiling!». Он остановился и гостеприимно распахнул дверь. Правда, кабина молоковоза для троих пассажиров оказалась слишком тесной. Но Вера сразу же согласилась сесть к Жоре на колени. В этот момент она согласилась бы на все. Ее зубы уже по собственной инициативе выстукивали международный сигнал бедствия – три точки, три тире, три точки…

– Что, подмерзла, кудрявая? – сочувственно поинтересовался водитель молоковоза. – А ты скинь плащик и укройся одеялом. Оно там, за спинкой сиденья.

Освободившись от промокшего дождевика, Вера замоталась в колючее одеяло.

– Вера… – тихо сказала она.

– Что?

– Это меня так зовут – Вера.

– А-а, понял. Меня обычно Толиком кличут, – улыбнулся парень и покосился на Новикова. – Очень, значит, приятно…

Минут через десять она действительно перестала дрожать и даже попыталась отстраниться от Жоры.

– Да успокойся ты, – не выдержал он. – И не дергайся. Я на твою девичью честь не собираюсь покушаться.

Вера хлюпнула носом и отвернулась. Вдоль дороги тянулись покосившиеся постройки – темные и мрачноватые на вид.

– Это что? – поинтересовалась она.

– Так это она и есть – «Победа»! – Водитель молоковоза задорно рассмеялся. – Что, не нравится?

– Да нет, ничего… – Вера смущенно поправила мокрую прядь волос. – Чистенько тут у вас…

003.

В незнакомом месте Новиков всегда засыпал плохо. Да и утомление сказывалось. Самый молодой Арбитр Министерства безопасности два часа безрезультатно ворочался в постели, изучая паутину трещин на потолке. Сон не приходил.

Вечер перед дорогой выдался суматошным, сама дорога – длинной. Сначала они четыре часа болтались на грузопассажирском дизеле до станции «Жатва». Там пару часов просидели на автостанции в ожидании автобуса. Автостанция – одно название. Лавочка под деревянным навесом рядом с рынком. А потом этот утомительный марш-бросок по пересеченной местности с двумя клоунами на хвосте. Хотя урок, по его мнению, даром не прошел. Клоуны угомонились и присмирели. Но сложности еще не закончились – это факт. Работать с таким составом Трибунала Новикову еще ни разу не доводилось. Худший вариант и придумать трудно. Адвокат – Вера Одуванчик. Техник – Жора Катастрофа…

Новикова одолевали холод и сырость. По углам темнела плесень. Пружинный матрас провисал почти до полу. Кровать скрипела, стонала и отчаянно сопротивлялась каждый раз, когда Новиков пытался повернуться на другой бок. Почти как его жена. Впрочем, управляющий честно предупреждал, что гостиница не в лучшем состоянии, и советовал остановиться в его доме. Но Новиков предпочел гостиницу. Как его звали, этого управляющего? Кажется, Василием Васильевичем. Или Петровичем? Невысокий, коренастый, на голове густая копна волос с благородной проседью. Пухлые губы, большой нос, пышные усы. Не очень здоровая, ноздреватая кожа. В общем, Новикову он не понравился…

В маленькой комнате было семь коек. Во второй комнате – большой, где стояло четырнадцать коек – поселился Жора. Было еще одно помещение, которое прежние постояльцы использовали, видимо, в качестве кухни. Там сохранился стол в комплекте с пятью табуретками, и даже имелась закопченная газовая плита на четыре конфорки. Из четырех работала лишь одна, как сразу выяснил Жора. Завхоз, пока искал ключи, рассказал, что гостиницу уже лет двадцать не ремонтировали. Да и селили туда редко. Залетной бригаде строителей из Южного Туркестана, которые готовы были работать за сущие гроши, даже такой убогий комфорт был не по карману. Они спали обычно там, где работали – вповалку.

Гостиница оживала лишь на пару недель в году – во время уборки урожая. Операторы зерноуборочных комплексов и водители зерновозов не любили ночевать в кабинах своих машин. По здешним меркам, они считались людьми состоятельными и могли потратить деньги на более сносные условия проживания…

От размышлений Новикова отвлек посторонний звук. Он прислушался. Потом встал и осторожно подошел к окну, сдвинув остатки штор. Фонарь над крыльцом не горел, но небольшой гостиничный двор хорошо просматривался и в лунном свете. По центру – от сарая до крыльца – тянулась узкая тропинка. Остальная часть заросла лопухами. Особенно густые заросли тянулись вдоль старой теплотрассы. Дождь закончился, и ветер гонял по двору мокрый бумажный мусор. Тени двигались равномерно, как им и полагалось.

До рюкзака всего один шаг. Мягкая кобура сверху. Одно движение – и Новиков ощутил в ладони привычную прохладу ребристой рукояти. Оружие должно быть под рукой. Со снятым предохранителем. Однажды эта привычка уже спасла ему жизнь. С тех пор он всегда стреляет первым. И у двери никогда не стоит. Самая удачная позиция – у капитальной стены, которая дальше и от окна, и от двери. В углу самый широкий сектор обзора, и риск поражения в случае рикошета снижается…

В приоткрытую дверь просунулась лохматая голова Жоры.

– Георгий, включите свет, если вам не трудно, – попросил Новиков.

– Ваша Честь, вы не спите! – обрадовался Жора.

Единственная лампочка, свисавшая с потолка на длинном проводе, изрядно запылилась. Но даже такого тусклого освещения хватило, чтобы Жора разглядел в руках у Новикова автоматический пистолет «Оса». Он так и застыл, наполовину просунувшись в дверь. Тридцать седьмой калибр, увеличенная до восемнадцати патронов емкость магазина, возможность стрельбы очередями. Этот легкий и относительно компактный пистолет, изготовленный из титанового сплава, Новикову нравился.

– Георгий, в Академии вас так ничему и не научили. И все же постарайтесь в следующий раз действовать более осмотрительно. Не надо подкрадываться к моей двери. А тем более по ночам.

– Виноват, Ваша Честь. Я не…

– Можете называть меня Дмитрием Евгеньевичем. Честно сказать, мне очень не хочется, чтобы завтра весь Русско-Полянский уезд знал о том, что мы не группа инженеров из города, а полевой Трибунал. Если не ошибаюсь, это ваш первый опыт?

– Первый, да… – Жора смутился. – Но я уже участвовал в двух Процессах.

– Не сомневаюсь. Однако у полевого Трибунала есть своя специфика. Вы ее скоро поймете. Соблюдая несколько простых правил, можно дожить даже до отставки по выслуге лет.

– Я просто хотел…

– Ложитесь спать, Георгий. А завтра подготовьте для меня аналитическую справку. Интересуют любые упоминания Русско-Полянского уезда, а тем более крестьянского товарищества «Победа» в оперативных отчетах последних 10 лет. И еще. Наша рабочая смена в зернохранилище начинается вечером – в 18–00. Надеюсь, вы еще не забыли «легенду»?

Жора поморщился. Легенду лепили на коленке. Хозяйство закупило новое оборудование для сушильной установки зернохранилища, а бригада монтажников задержалась. Управляющий заверил, что специалисты приедут не раньше чем через две недели. Вот они и договорились, что Трибунал будет делать вид, будто занимается монтажными работами. Никто, мол, даже не усомнится ни в чем…

Утром Вера выглядела бодрой. Ее поселили в доме секретаря наблюдательного совета «Победы» – Анжелики Ивановны. На этом настоял управляющий. Негоже, сказал он, когда женщина под одной крышей с двумя мужчинами живет. Начнутся пересуды. Новиков не хотел пересудов, поэтому сразу согласился.

В предвкушении завтрака настроение у Веры с каждой минутой улучшалось. Чего нельзя было сказать о Новикове, который забылся лишь с рассветом.

– Кто-нибудь знает точный адрес местного кафе? – поинтересовался он, зевая и непрерывно потирая виски.

– Я знаю, – с готовностью откликнулась Вера. – Мне Анжелика Ивановна объяснила. Здесь рядом.

– В этой дыре все рядом, – хмыкнул Жора, но сразу сник под пристальным взглядом Новикова.

Судя по тому, что зал кафе практически пустовал, основной поток желающих позавтракать уже разбрелся по рабочим местам. Скучающая повариха на раздаче переставила поближе подносы с выпечкой и приветливо улыбнулась.

– Это вы и есть – командировочные? И надолго к нам?

– Мы и есть, – согласился Новиков. – Надеюсь, что ненадолго.

– Вы за наличные или под запись питаться будете? – кивнула головой повариха, удовлетворенная ответом. – Наше начальство командировочным тоже под запись разрешает.

Новиков оглянулся на Веру с Жорой.

– Тогда и нам под запись, если начальство разрешает, – кивнул он.

– А у вас сигареты под запись можно брать? – полюбопытствовал Жора. Получив утвердительный ответ, он приободрился. Первая приятная новость за утро.

Меню разнообразием не баловало. Зато порции были большими. Да и готовили местные поварихи вкусно – по-домашнему. После блинчиков со сметаной, теплой ватрушки и большой чашки ароматного чая даже у Новикова улучшилось настроение. А вот Жора, наоборот, начал хмуриться.

– Дмитрий Евгеньевич, я могу ошибаться, конечно, но за нами внимательно наблюдают, – не выдержал он.

– Кто? – спокойно поинтересовался Новиков. Он вытер губы бумажной салфеткой и откинулся на спинку стула.

– Дама, которая сзади вас сидит. – Жора уткнулся носом в чай. – Сейчас она относит посуду. Теперь идет к выходу…

Новиков потом не один раз вспоминал эту минуту, когда впервые увидел Илону. Вот он аккуратно складывает кораблик из бумажной салфетки. Последнее движение – и двухтрубный дредноут отправляется в плавание по белой поверхности стола. Потом он как бы невзначай поднимает голову. Она как бы невзначай оборачивается. Ее взгляд скользит поверх голов, а Новиков тут же опускает взгляд в пол. За секунду он зафиксировал в памяти все, что его интересовало. Илона ушла, но эта секунда так и осталась висеть в воздухе, смешиваясь с ароматами корицы и ванили, долетавшими с кухни.