355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эшли Дьюал » Домой не по пути (СИ) » Текст книги (страница 6)
Домой не по пути (СИ)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:46

Текст книги "Домой не по пути (СИ)"


Автор книги: Эшли Дьюал


Соавторы: Роуз Уэйверли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 8.

Я сжимаю и разжимаю пальцы, сжимаю и разжимаю. Оглядываю толпу невидящими глазами и сглатываю. Что я здесь делаю, почему стою на сцене, упираюсь губами в старый микрофон и мну потные ладони? Что – черт подери – происходит?

Это сон. Страшный сон.

Опускаю взгляд, проверяя, на месте ли одежда. Фух, на месте. А ноги не приклеены ли к этому допотопному полу? Переминаюсь на носках и киваю – не приклеены.

Что ж, значит, все не так уж и плохо. Наверно. Вот только петь я все равно не хочу, как и быть здесь, находиться под прицелом десятков любопытных взглядов, ожидающих от меня того, чего я не смогу им дать. Ну, кто тянул Кори за язык? Додумался ведь меня так подставить. Еще и Уилл, естественно, не прошел мимо. Как же я сейчас всех жутко и люто ненавижу, давно я уже не чувствовала себя так по-идиотски. Мне похлеще, чем тем рыбам, которые на суше оказываются. Они хотя бы умирают! А я тут стою живая, на тот свет вроде не собираюсь, но мне очень и очень хочется.

– Раз, два, три, четыре, – кричит за моей спиной Уилл, и я оборачиваюсь через плечо, чтобы прожечь его ядовитым взглядом. Кем он себя возомнил, черт подери? Рок-звездой? Ох, что за лажа? А он еще и лыбится! Боже, как же мне сейчас хочется вскочить с места и вмазать ему кулаком по довольной роже. Но парень ударяет по барабанам, Джесси громко вступает, и мне ничего не остается, как повернуться вновь к зрителям и закатить глаза.

Какая несуразица. От безысходности я начинаю нелепо покачивать бедрами. Песню мы выбрали Джоан Джетт – "Я люблю рок-н-ролл". Точнее выбрал Джесси, а мы кивнули, потому что никто из нас нормально ни играть, ни петь не умеет. К счастью, слова я знаю, и уже от этого на душе немного легче. Хотя меня то и дело тянет схватить микрофон и со всей дури сначала врезать им по башке Кори, а потом по башке Уилла. Ну, и Тэмзи можно хорошенько тряхануть. Она меня раздражает просто так, и все.

– I saw him dancing there by the record machine, – протягиваю я сиплым голосом и тупо пялюсь на толпу, испепеляющую меня недоуменным взглядом. – I knew he must have been about seventeen.

Тут под широким навесом, наверно, собралось людей так шестьдесят. Все они стоят вдоль накрытых, белых столов и смотрят на меня, как на обезьяну в зоопарке, но внезапно я решаю, что мне наплевать на их глазенки. В конце концов, один раз ведь живем. Верно? Да и жизнь нужно не только классно прожить, но и синяки успеть понабивать. Унижение – вполне входит в список дел каждого уважающего себя человека. И не стоит выделяться. Раз позориться, так позориться, а, главное, под хорошую музыку. Чертыхнувшись вслух и осознав, что чертыхнулась я вслух, я продолжаю перекатываться с одной ноги на другую, старательно изображая завлекающий танец.

– I love rock-n-roll, – протягиваю я, сжав в пальцах микрофон, – so put another dime in the jukebox, baby! I love rock-n-roll, so come and take the time and dance with me!

Какая-то женщина с блестящими от дешевого лака волосами хмурит не выщипанные брови – ей богу, они у нее пол-лба занимают! И я наклоняю стойку с микрофоном прямо к ее лицу, когда громко и безнаказанно выкрикиваю "Ау!" в проигрыше.

Джесси крадется ко мне, мучая изгиб гитары, за спиной трещит ударная установка, я все думаю, что она развалится от оглушающего грохота и напора, с которым Уилл бьет по том-тому. Тэмми издевается над пожелтевшими клавишами фортепиано – ему, наверняка, столько же лет, сколько всем нам здесь вместе взятым – а Кори копотливо теребит струны бас-гитары, которую он нашел у кого-то мужика в зале.

Мы вместе выкрикиваем "I love rock-n-roll", и даже страх нас боится, боится наших звонких голосов, нашего намеренья свести здесь всех с ума. Люди молчат, а мы горим, как горят звезды. Как горят мгновения, пролетающие перед глазами с такой скоростью, что ты обычно их не замечаешь. Но я чувствую. Здесь, внутри, я чувствую, как воспламеняюсь и возрождаюсь из собственного страха, как феникс из пепла.

Люди привыкли бояться самих себя, своих мыслей и желаний. Любая попытка быть тем, кто ты есть, понять, кто ты есть, кажется неверной. Тебе стыдно быть собой, стыдно делать то, что хочется, потому что ты должен делать то, что нужно, и это сводит с ума. У нас столько страхов, свихнуться можно. Но, правда в том, что в этой жизни бояться стоит других вещей. Каких? Что твой страх публики перед раком? А что насмешки людей перед холокостом или крушением самолета? Да, тебе кажется, свет клином сошелся на тебе и на твоих проблемах, но фишка в том, что – нет. Твои проблемы – не проблемы, если живут они только в твоей голове. Бороться – вот, что главное. Нет ничего постыдного в желании быть тем, кем ты хочешь быть. Пробовать себя во всем, что на пути попадается, с головой в собственный мир погружаться, да так, что наизнанку выворачиваешься, ошибаться и разбивать в кровь колени – нормально. Не нормально выйти к пятидесятилетнему рубежу без единого шрама. Ты вроде такой идеальный, нетронутый, правильный и разглаженный, как складки на драпированной юбке. Но жил ли ты, если тебя ничего не ранило?

Пот скатывается по моему лицу, я вытираю его тыльной стороной ладони и подхожу к Кори, покачивая бедрами. Мы сталкиваемся, тремся спинами, сходим с ума, как сходят с ума лишь те, кто ничего об этом не подозревает, и рисуем каракули в воспоминаниях друг друга. Я запомню этот его дикий взгляд. Пройдет время, оно нас разлучит, оно всегда так поступает, и ничего у нас с Кори не останется, кроме «этого». Я рада, что однажды я сяду за стол, подопру ладонями лицо и вспомню своего доброго друга, который никогда не был плохим парнем, но который, как и я, сходил с ума по жизни. Знали ли мы с ним тогда, что нам жить нравится? Нет. Не знали. Даже не догадывались. Но мы поймем это. Скоро.

Джесси играет заключительный аккорд, Уилл ударяет по барабанам, и, тяжело дыша, я смотрю в зал, ожидая, что прямо сейчас в нас полетит еда, столовые приборы, а когда и это закончится, то стулья, обувь. Что там еще можно быстро кинуть в порыве минутного помутнения рассудка? Однако в лицо мое врезается лишь глухое недоумение. Толпа тихо и растерянно аплодирует, невеста, стоящая в центре – пухлая, круглая девица с красными непонятно от чего щеками – молчит, а жених ее – весьма подтянутый, молодой парнишка – хлопает длиннющими ресницами. Того гляди, мы взлетим от его растерянности.

– Молодцы, молодцы, – щебечет мужичок, который впихнул Уиллу деньги, и быстро поднимается на сцену. Его лицо, похоже, скрипит от фальшивой улыбки. – А теперь мы с радостью послушаем следующую песню, которая более лиричная и подходящая для этой церемонии. Правда, ребята? – Резко посмотрев на меня, бросает он. – У нас тут свадьба, а не кабак, милочка, что вы творите?

В его глазах паника, в коленях – дрожь. Я пожимаю плечами, а Джесси подходит к микрофону и торжественно объявляет:

– Тысяча лет!

– Что? – Шепчу я, подпрыгнув к нему. – Что еще за тысяча лет?

– Песня такая, – одними губами отвечает он и широко улыбается.

– А я знаю эту песню?

– Все ее знают.

– Ты ошибаешься, – продолжая глазеть в зал, сообщаю я, – я понятия не имею, о чем ты говоришь, на ходу сочинять у меня не получается, гений, если ты не в курсе.

Джесси кланяется, отводит меня немного в сторону и показывает Уиллу, чтобы тот отбил бит. Боже, дурдом, меня так и тянет захохотать, но я сдерживаюсь от смеха и гляжу на Бонда со всей серьезностью, на которую я только способна.

– Белла, Эдвард, свадьба, ну же, Реган. В конце эпичный момент, воспоминания.

– Я похожа на человека, который любит "Сумерки"?

– Ты похожа на человека, который любит все, что ненавидят остальные.

– И как это относится к песне, Джесси?

– Вспоминай, в конце, они на поляне лежали, и там такая мелодия была милая. «Я любила тебя тысячу лет, и буду любить столько же». Ну, поняла?

– О, Господи, – я хлопаю себя ладонью по лбу, – издеваешься? Если я начну петь эти сопли, я превращусь в страдающую суицидальным бредом гормональную бомбу.

– У тебя нет выбора.

Джесси пожимает плечами и смотрит на Тэмми. Неужели она знает партию? Вот это да. Сейчас еще окажется, что они репетировали. Ездили по стране и музыку из "Сумерек" наизусть запоминали. Сумасшедший дом какой-то!

Тэмзи с серьезным видом начинает играть медленную, светлую мелодию, а я громко выдыхаю, встряхиваю волосами и вновь становлюсь на центр сцены. Как там хоть песня-то начиналась? Сердце не бьется? Или бьется. Быстро, медленно. Черт.

Я мило улыбаюсь и подмигиваю краснощекой невесте. Кажется, челюсть у нее вот-вот упадет на пол. Бедняжка, сколько ей сегодня пришлось пережить, а теперь еще и мы портим ее любимые песни. Наверняка, "Сумерки" она сто раз пересмотрела. Ха-ха, мне вдруг так смешно становится, что я улыбаюсь еще шире и, наконец, вспоминаю слова.

Неожиданно мой голос становится очень нежным. Я сама не понимаю, как начинаю петь плавно, красиво, проникновенно, закрыв глаза, сжав в кулаки пальцы. В моей груди становится горячо-горячо. Я растерянно скрещиваю руки, горблюсь и почему-то думаю о том, что сама вряд ли когда-то надену платье, признаюсь в чувствах. Испытаю ли я то, что сейчас испытывает эта девушка? Смогу ли я сказать то, о чем говорится в куплетах?

Я раскрываю глаза, и теперь уже не зрители смотрят на меня озадаченно, а я на них.

Любовь – что это? Новое ли это слово, придуманное специально, чтобы боль как-то по-другому называть? Люди любят, но любовь – не вечна. Она испаряется, как и любые другие чувства, как злость, зависть, презрение. В один момент, все эти ощущения теряют смысл. Так почему любовь должна остаться? Что в ней особенного? Почему о ней пишут книги, сочиняют песни, почему о ней мечтают, ее ждут. Любовь – вымысел, плод нашего разыгравшегося воображения, которому скучно и одиноко. Любовь – опасна. Лишенные способности здраво соображать, люди творят невероятно глупые вещи. И все же любовь – повсюду. Будто бы одержимые и сумасшедшие, люди ищут ее и не находят. Я уверена, в большинстве своем, любовь – самообман, которым прикрываются те несчастные, которые не могут жить одни. Неужели этот русоволосый, милый парень влюблен в толстушку, что с ним рядом стоит? Она ведь больше его в два раза! Но он ее за руку держит. С ума, что ли сошел? А она, как вообще на него взглянула? Наверняка, она влюбилась в саму мысль, что на нее какой-то парень внимание обратил.

Встряхиваю волосами. Допеваю песню и отхожу от микрофона, хмуря брови. Что на меня нашло? В голову лезут ненужные воспоминания, и на сей раз я не просто встряхиваю головой, а дергаюсь, как током ударенная. Прохожусь ладонями по лицу и отворачиваюсь.

– Ты чего? – Спрашивает Кори, пока толпа аплодирует. – Ты в порядке?

– Я должна отойти.

– Что? Но ты ведь солируешь.

– Пусть Джесси споет, хорошо? Я скоро вернусь.

Не дожидаюсь разрешения. Просто спускаюсь с небольшой сцены и бегу куда-то, не видя ничего перед глазами. Прорываюсь через толпу, несусь к выходу и останавливаюсь на улице у терновника. Шипы царапают ноги, но я не двигаюсь, а смотрю в небо на звезды и молчу, сжимая до боли пальцы. Что на меня нашло? Я ведь и раньше думала о том, что у любви нет ни одного достойного оправдания; что любовь – вымысел, что любовь – чушь и насмешка человека над собственным здравомыслием. В любви абсолютно все неверно: ни желание посвятить свою жизнь другому человеку, ни попытки забыть о мире, заперев себя в ловушке из чужих стен. Любовь – идеал. Но ничего идеального в нашей жизни нет.

Значит, и любви нет.

Тогда что заставляет эту девушку сжимать руку этого парня? Что заставляет их быть здесь, а не где-то в другом месте? Не бывает такого, чтобы люди взяли и с ума сошли. Все. Вместе. Одновременно. Всем этим чертовым миром, будто бы сговорившись.

И тут я, наконец, понимаю, что именно так меня испугало. Люди твердят о любви, у них ни от чего так глаза больше не горят, только от нее. А я никогда не испытывала этого. Я не любила. Я видела, как больно моей маме, и я закрылась в себе, как закрываются не на время, а на всегда, двери и окна. Замуровала себя в собственном мире. Ледяная. Черствая.

И одинокая.

Мне вдруг становится холодно. Разозлившись на саму себя, я прикусываю губы. Для скептика я слишком эмоциональна. В любовь не верю, но хотела бы поверить.

– Глупости, – ворчу я и начинаю нервно ковырять носком землю.

В каком месте мой отец мать любил? Он определенно любил ее бить, пиво любил, и бар любил. Но любовь, как чувство к человеку, как желание сойти с ума по одной улыбке, по одному лишь прикосновению – что моему отцу об этом известно?

Как и мне – ничего.

Я заправляю за уши волосы и протяжно выдыхаю. Тень от деревьев падает на лицо, ветки хрустят, покачиваются от ветра, и ночь пробирается внутрь меня, вдохновляя на те мысли, о которых утром даже не подумаешь.

Внезапно я слышу чьи-то всхлипы. Недоуменно вытягиваю шею.

Из палатки доносятся звуки гитары, барабанов, по навесу путешествуют яркие пятна от светомузыки. И, кажется, что я здесь одна, наедине с собственным безумием, но нет, не одна. Сощурившись, я неожиданно замечаю в кустах еще одного потерянного человека, и мне вдруг становится так неловко, что я задерживаю дыхание.

– Эй? – Я делаю несколько шагов в глубину леса. – Что-то случилось?

Уже через пару секунд лунный свет освещает мокрое от слез лицо пухлой невесты. Я приближаюсь к ней уверенно, но затем застываю в нерешительности – чего она ревет? Что уже успело приключиться? Покачиваюсь на носках и поджимаю губы.

– Ты в порядке?

Невнятно пробурчав что-то и отмахнувшись, девушка отворачивается, и чувствую я себя еще паршивей. Мне вдруг становится не по себе, будто это я ее обидела. Хотя я еще не успела сделать ничего постыдного.

– Что с тобой? Нашла, где разгуливать в платье.

– Какая разница.

– Это ты мне скажи, я в свадьбах поменьше тебя понимаю.

Девушка переводит на меня блестящие от слез глаза и делается еще более жалкой. Я неожиданно ощущаю себя обязанной ее успокоить. Выдыхаю и кладу ладонь на ее плечо.

– Что случилось?

– Это ты пела на сцене?

– Ну да.

– И почему ты ушла?

– Душно стало.

– И мне стало душно.

– От этого не ревут ночью посреди терновника.

– Считаешь? – Пухлыми пальцами она протирает щеки и шмыгает носом. – Я просто хотела уйти оттуда, я..., я не могу там находиться.

– Не можешь находиться на собственной свадьбе? – Не понимаю я.

– Это была плохая идея.

– Знаешь, мне кажется, тебе стоит вернуться. Твой отец – тот ведь низенький мужик в смешном смокинге, верно – будет волноваться.

– Он вечно волнуется. Постоянно. Ничего с ним не станется.

– И все же – что ты тут забыла? Мы не подруги, и ты можешь прогнать меня, но я не понимаю. Это ведь твой день, красавчик ждет тебя, а ты здесь ревешь.

– Я не могу вернуться.

– Почему?

– Потому что они убивают меня! – Внезапно восклицает девушка, и ее полноватые плечи поникают вместе с руками. Она встряхивает головой, а я недоуменно хмурюсь.

– Кто – они?

– Люди.

– В смысле?

– Ты же видишь, как они на меня смотрят. Это невыносимо. У них такие лица, будто я чудовище, отнимающее у них сына, друга, брата. Я не могу.

– Подожди. – Я растерянно хлопаю ресницами. Смотрю на это несчастное, разбитое создание и вскидываю брови. Неужели она не хочет возвращаться из-за того, что люди на нее озадачено смотрят? В какой-то момент мне становится стыдно. Я ведь тоже с трудом понимаю мотивы жениха. Она – далеко не красавица. От собственных мыслей мне тут же становится тошно. Во рту першит, и я раздраженно стискиваю зубы. – Не выдумывай.

– Не выдумывай? Серьезно? Взгляни на меня! Я – урод, а Шон – идеальный.

– Не бывает идеальных людей.

– Бывают, – настаивает она. В этот момент до меня доходит еще одна вещь, пожалуй, самая главная: когда ты влюблен, любой человек кажется совершенным. – Шон добрый и искренний, умный. Он – мечта, а я вдруг оказалась на его пути. Уродливая и совсем не такая, какой хотели бы меня видеть его родители.

– Я не умею об этом разговаривать. Вопросы об отношениях – не ко мне.

– Но знаешь, что самое ужасное, – продолжает девушка, а я закатываю глаза. Ну, я и влипла. – У меня такое ощущение, что я не на свадьбе, а в цирке. Все столпились, чтобы на меня поглазеть. Подумаешь, жирная, и что с того? Сейчас этим никого не удивишь.

– Ты не жирная...

– Ты в мое платье влезешь вместе со своей подружкой, что фальшиво на фортепиано играет. Кстати, музыка у вас отвратная. Честное слово. Вы хотя бы виделись раньше?

– Провокационный вопрос. Если я на него отвечу, мне придется тебя убить.

– Этот день должен был быть совсем другим. – Неожиданно шепчет девушка и робко поправляет выбившиеся из пучка светлые волосы. Я смотрю на нее и не знаю, что сказать. Мне об отношениях ничего неизвестно, но я хочу ей помочь.

Стискиваю зубы и подаюсь вперед, расправив плечи.

– Каким будет этот день, зависит только от тебя.

– Сомневаюсь.

– Люди сделают то, что ты им скажешь. Если ты позволишь им издеваться над тобой, они не упустят этой возможности, поверь мне. Они отыграются на тебе, да так, что от тебя живого места не останется.

– И что делать?

– Вернуться, – я размахиваю руками в стороны и усмехаюсь, – показать им, с кем они имеют дело. Если Шон выбрал тебя, значит, ты особенная. Хотя бы для него. И наплевать на остальных. Пусть они катятся к черту.

– Почему ты это говоришь?

– Я так думаю.

– Неправда. – Девушка покачивает головой. – Ты смотришь на меня так же, как и все.

– Как тебя зовут?

– Ребекка.

– Бекки, – я беру девушку за руки и смотрю ей прямо в глаза, – насрать. На меня, на тех, кто в зале. Мы всегда будем смотреть с недоумением на тех, кто от нас отличается. И к тебе это также относится. Люди не понимают других людей. Это абсурд, но это правда. Мы и себя-то с трудом принимаем, о чем тут можно говорить?

– Думаешь?

– Я знаю. Мнение человека не размахнется и не ударит тебя по лицу. Они могут тут целый вечер накручивать себя и сплетничать, но как это на тебе отразится? Забей, Бекки, ты живешь один раз. И, поверь, не все встречают таких парней, как Шон. Воспользуйся этим, ты никогда больше не будешь здесь, никогда больше не будешь такой же молодой и красивой. Жизнь пройдет. Моменты неповторимы.

– Я боюсь.

– Кого? Меня? Людей в зале, которые локти кусают?

– Я боюсь, что поступаю неверно. Возможно, Шон заслуживает...

– ...прекрати, – обрываю я, – никогда не говори подобной чуши. Живи здесь и сейчас, Бекки. И ради себя живи. Ты хочешь быть с ним?

– Хочу.

– И ты любишь его?

– Да.

– Тогда наплевать на все. – Я вдруг улыбаюсь и подхватываю девушку под руку. – У нас с тобой есть дела.

– Какие дела? – Удивляется Ребекка, когда я начинаю тащить ее в сторону навеса.

– Ты выбрала песню, под которую будешь плясать перед всей этой злобной толпой?

– Что? Нет, конечно. Издеваешься? Я не хочу.

– Хочешь.

– Нет.

– Что ты потом вспомнишь, Бекки? Как ревела в терновнике, а? Еще книгу об этом напиши. Но лучше – утри всем им зад.

– И что ты предлагаешь? – Осторожно интересуется она. Ее голубые глаза горят от ужаса и предвкушения. Внезапно я понимаю, что заблуждаться в человеке, так же просто, как и проспать утром, потерять перчатку или набрать неверный номер. Мы делаем все эти вещи случайно. Вот только ошибаясь в человеке, мы подставляем не только его, но и себя.

«Dancing queen». К счастью, слова этой песни мне знакомы.


ГЛАВА 9.

Я смотрю на то, как Ребекка танцует с мужем под навесом, как ее взлохмаченные волосы больше не уложены в пучок, а свисают с полноватых плеч и прыгают в стороны, отражая огоньки светомузыки и свечей. Ее лицо пунцовое, но теперь от усталости. Бекки больше не боится, держится за руку Шона так, словно никогда не упустит. У него в глазах нечто незнакомое мне. Сияние. Парень видит не толстую, зажатую девушку, а мечту. Мне вдруг кажется, что я ничего не понимаю в жизни. Они настолько разные, но взгляды у них одинаково завороженные, дикие, живые. Почему? Что их сблизило?

– Ты отлично поешь, – неожиданно говорит знакомый голос, и я оборачиваюсь. Уилл облокачивается о мой стул. Вид у него уставший, а на лице по-прежнему гуляет ухмылка. Не знаю, откуда он в себе силы находит вечно растягивать губы и казаться счастливым.

Обычно пою.

– Нет, круто поешь.

– А ты круто играешь на установке.

– Так и есть, – на выдохе парень присаживается на скрипящий табурет и подвигается ко мне почти вплотную. Я больше не смотрю в зал. Перевожу на него взгляд и сглатываю, не понимая, чего это Уильям так на меня уставился. – Ты невероятно поешь, птенчик.

– Ты пытаешься сделать мне комплимент?

– Возможно.

– Можешь не стараться. – Я вновь гляжу на танцующую пару. Тэмми, Кори и Джесси до сих пор пытаются играть, но вид у них измотанный. Я и сама еле разговариваю. Горло у меня саднит и пылает, будто бы я проорала несколько часов на холоде.

– Почему я не могу сделать тебе комплимент? – Не понимает Уилл и усмехается. – Я не помню девушек, которым бы это не понравилось.

– А ты делаешь девушкам комплименты? Хм, мне казалось, ты сразу принимаешь с ними душ в мотелях. Это больше на тебя похоже.

– Ты не в настроении?

– Точно.

– И что послужило тому причиной?

– Взгляни на них, – машу в сторону Бекки и задумчиво хмурю брови. В груди у меня становится так горячо, что даже больно. Отвратительное ощущение. – Я не понимаю.

– Чего, птенчик?

– Что с ними не так? Ребекка – милая девушка, и Шон, наверняка, хороший парень, но что заставляет их так смотреть друг на друга?

– Как?

– Ты не видишь? У Бекки глаза горят, а этот ее парень..., просто присмотрись, вон, иди сюда, – притягиваю Уилла к себе и вновь указываю на парочку, – гляди, как он нежно прикасается к ее коже. Он каждые несколько секунд проходится пальцами по ее плечу. И делает он это так медленно, так осторожно, что в этом его действии больше чувств, чем во всех словах мира. Я вижу электричество. Искры отскакивают от подушечек его пальцев. Я не понимаю. Он смотрит на нее иначе, а она тянется к нему, кладет голову на плечо, но не так, словно устала или хочет опереться. Бекки нуждается в нем. Он нужен ей.

– Почему тебя это так удивляет?

– Людям не нужны другие люди.

– Ты не права.

– Права. Люди сами по себе, все. Люди предают, люди делают больно. Нельзя просто взять и довериться человеку, в нашей природе обманывать.

– Иногда люди хотят обмануться, верят в то, чего нет.

– Но у них оно есть. – Я продолжаю глазеть на Ребекку. – Уилл, между ними магия, я не верю в это, я чушь несу, и ты должен меня остановить. Но как можно отрицать то, что у меня перед глазами? Посмотри, как покорно он облокотился о ее плечо. Его голова лежит на ее макушке, и в этом нет слабости. В этом столько личного.

– Он ее любит.

Я усмехаюсь. Закатываю глаза, а когда вновь смотрю на парня, то понимаю, что он на меня так пристально глядит, что кожа воспламеняется. Мне становится неловко.

– Что? – Не понимаю я и передергиваю плечами. – Чего ты уставился?

– А ты чего смеешься?

– Я не смеялась. Просто когда ты начал говорить о любви, я отключилась.

– Вот как. Все еще не веришь в любовь?

– Звучит, как название дерьмовой песни.

– Я до сих пор хочу узнать, какая твоя любимая книга.

– Ты еще помнишь об этом? Классно. Ну, узнаешь когда-нибудь.

– И когда же?

– Когда уберешь с лица это самодовольно выражение. Но что-то мне подсказывает, что по-другому ты не умеешь.

– Зачем же мне его убирать? Ты влюбишься рано или поздно, а я хочу выглядеть так, словно выиграл охренительное пари. – Уильям поправляет взлохмаченные волосы. – Тебе ведь еще не приспичило дать заднюю, верно?

– Не надейся, птенчик. – Дергаю уголками губ и смотрю на парня, наконец, позабыв о том, что не давало покоя несколько минут назад. – Я дам заднюю только тогда, когда ты проревешь столько дней, что мне тебя жаль станет.

– Какая же ты благородная. – Хохочет Уильям. – Кори повезло с тобой.

– Кори вообще повезло с близкими, ведь у него такой классный старший брат.

Уилл неожиданно отворачивается. Хмыкает, кивает и улыбается мне фальшиво. Ни черта не понимаю. Парень поднимается со стула, а я в ту же секунду хватаю его за руку.

– Ты чего?

– Хочу воздухом подышать.

– Так, дыши. Воздух повсюду, забыл что ли? – Я нелепо усмехаюсь, а Уилл больше не улыбается. Он снисходительно кивает, уходит, а я так и пялюсь ему в след, ничего не понимая. Что я такого сказала? Может, они поссорились, пока я с Беккой разговаривала?

Поднимаюсь из-за стола и оглядываюсь. Ребята до сих пор играют на сцене, а толпа танцует, гудит, как паровоз, и не обращает внимания на то, как дрожат их колени. Как же долго нам еще здесь торчать? Бедный Кори. Вид у него измученный.

Поправив волосы, я схожу с места и непроизвольно плетусь за Уильямом. Что-то не дает мне покоя, а когда я на взводе – успокоиться сложно. Прикусив губы, я выбираюсь из шатра, прохожу в кромешной темноте несколько метров и понимаю, что парень не просто вышел подышать, но и решил прогуляться. Здесь его нет, но куда он, черт подери, побрел?

– Господи, – закатываю глаза, что я сказала-то такого? Вроде нормально болтали, ну, как нормально, пытались друг друга поддеть, но это вполне очевидно. Между мной и этим парнем огромная пропасть в несколько тысяч миллиардных различий. Он любит черное, а я белое. Он громкое, а я тихое. Он соленое, я сладкое. Разные и столкнувшиеся. Не так уж и сложно поверить во взаимное сопротивление.

Однако волнение за Уилла не дает мне покоя. Я почему-то чувствую, что задела его, и это кажется мне таким дикими идиотизмом, что тупее некуда! Хотя, есть куда. Я схожу с места и направляюсь его искать. Боже, нашлась ведь Мать Тереза. Даже если я и сказала что-то такое, что ему не понравилось – успокоится. Побродит, подумает, поколотит еще один автомат с кофе и в себя придет. Но, нет. Я плетусь вдоль темной улицы и смотрю по сторонам, в надежде в живых остаться. А ведь именно в такие моменты ребят в фильмах ужасов убивают. Да-да. Какие-то наивные идиотки решают ночью прогуляться, и домой они уже никогда не возвращаются.

– Класс, – я потираю ладони и вздрагиваю всем телом от холода. Когда на улице уже успело так похолодать? Утром – неимоверная жара, к ночи – жуткий холод. Лето, такое же невменяемое, как и подросток. Само не знает, чего хочет: палить без передышки или же промораживать до костей.

Я прохожу под мигающими фонарями и вглядываюсь в темноту. Кусты торчат тут и там, словно чьи-то растопыренные пальцы, а ветви деревьев шуршат, как скрежет когтей. Да, с фантазией у меня дела обстоят прекрасно.

Не зря ведь я проучилась пять лет на факультете журналистики. Теперь умею делать шум из ничего и воображать что-то там, где ни черта нет.

Неожиданно в метрах пятидесяти от себя я вижу светлое пятно. Это магазин. Крыша у него светится, будто бы усеянная фонариками, как и вывеска: круглосуточно. Плетусь к нему в надежде, что Уильям решил купить пачку сигарет или что-то в этом роде. Деньги у него ведь теперь есть. Однако я рывком торможу, едва моему взгляду открывается вид на парковку у центрального входа. Мой рот открывается и закрывается, вновь открывается и вновь захлопывается, как оконная рама. Я пару раз моргаю, а затем шепчу:

– Какого черта?

– Ты тоже это видишь? – Неожиданно спрашивает меня Уильям, выросший будто бы из-под земли. Я хочу взглянуть на него, но не могу даже шевельнуться. Просто пялюсь на машину, стоящую возле магазина, и молчу. – Я сначала решил, что принял что-то, но ведь все, что я могу принять, находится как раз таки в этой машине.

– Офигеть.

– Охренеть, птенчик.

Как можно просто взять и поверить в то, что психи, угнавшие нашу машину, сейчас закупаются здесь, чтобы отправиться в дальнейший путь? Бывают ли такие совпадения? Я с трудом в них верю. Но спорить..., спорить сейчас, когда Додж Уилла стоит прямо перед моим носом – могу ли я? Внезапно мне становится смешно, и я захлопываю пальцами рот, прежде чем из него вырывается хохот.

– Наша тачка...

– Моя тачка, – поправляет парень.

– Как такое возможно? Черт, да они просто лузеры.

– Лузеры с поломанными ногами.

Уильям расправляет плечи, сходит с места, а я испуганно округляю глаза.

– Эй, – хватаю его за локоть, – ты что творишь?

– Иду за тачкой.

– Один?

– А ты хочешь со мной?

– Уилл, давай позовем кого-нибудь. Ты ведь не знаешь, кто машину угнал. Вдруг там психи, слышишь? Вдруг тебе ноги переломают?

– Тогда тебе придется мужественно оттащить меня обратно к шатру.

– Не смешно.

– Я не шучу. Держи. – Он стаскивает с плеч куртку и вручает ее мне, будто бы святой Грааль. Цокаю и вспоминаю, как он ворвался ко мне домой, врезал отцу и курил, глядя на его судороги. Жуткое зрелище. – Жди здесь.

– Я последний раз говорю, Уилл, я..., эй, черт бы тебя побрал, остановись! Уилл!

Но парень даже не смотрит меня. Со скучающим видом плетется к Доджу и лениво разминает плечи. Дьявол, что он творит? У меня желудок сводит. Злая и испуганная я не убегаю, а решаю подойти поближе, и корю себя за подобную легкомысленность. Что же эти психи сделают, когда привяжут тело Уилла к выхлопной трубе? Наверняка, им очень захочется поразвлекаться с его подружкой. И их даже не будет волновать, что никакая я ему не подружка. Тут просто главное соблюсти все каноны и избить каждого, кто под руку попадется. Ох, я рычу и плетусь за парнем, проклиная все, что только можно.

– Если они не убьют тебя, – шепчу я, испепеляя спину Гудмена ядовитым взглядом, – я сама это сделаю, птенчик.

Останавливаюсь и чувствую, как замирает сердце, когда Уилл стучит в окно Доджа и помахивает рукой. Из машины с недоуменной рожей выкатывается высокий мужик, но он не успевает сказать ни слова. Рот открывает и закрывает, потому что Уилл раскатисто размахивается и врезает ему кулаком прямо по челюсти. Незнакомец с мощным звоном ударяется о крыло машины, скатывается по ней и застывает, раскину в стороны руки.

– Черт, – пищу я и вижу, как двери Дожда распахиваются, и из салона выбегают еще два человека. О, боже. Что он натворил? Мужчины оба невысокого роста, но у каждого на руках по расписной, черно-белой татуировке, и что-то мне подсказывает, что они их не в тату салоне сделали.

– Какого хрена? – Кричит один из незнакомцев – у него смешная рыжая борода, как у козла – и наступает на Гудмена. Мужик собирается его ударить, но Уильям отпрыгивает и усмехается. Видимо, ему весело. Класс! Потому что мне, мать его, страшно до отупения!

Дальше никто уже не пытается спросить, что происходит. Незнакомцы просто разом наваливаются на Уилла и начинают размахивать толстыми руками по воздуху, корчась и рыча, будто одичавшие звери. Их удары свистят в воздухе, рыки проваливаются в темноту и возвращаются эхом. А я стою с этой его кожаной курткой и пялюсь, как озабоченная, у которой вдруг появилось желание понаблюдать за чем-то неприличным.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю