Текст книги "Мыс Рытый"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– У нас есть разрешение, но оно на корабле.

– Оно должно быть у вас всегда с собой – это заповедник!

– Вы не Трапезников случайно? – спросил я, пытаясь сбить тон и показать, что мы кой-кого всё же знаем.

– Нет, я заместитель директора заповедника Мельников.

– О…

– Академик Полеванов, – представился Палыч, перебив меня. – У нас действительно есть разрешение, но мы его оставили на корабле. В прошлом году корабль оштрафовали за то, что он стоял без разрешения. В этом году мы специально на корабле его оставили…

– Нам Налейкин уже отметку поставил, – теперь я перебил Палыча. – Будем выходить, он ещё раз отметит.

– А откуда вы идете? – недоверчиво пока ещё смотрел бородач.

– Через мыс Рытый поднялись по ущелью, нашли новый исток Лены и вот сюда вышли, – успел вставить Палыч.

– Налейкин не мог вам отметку поставить – нет его на Рытом! – скривил улыбку товарищ Мельников.

– А он нам не на Рытом поставил – он в Покойниках поставил. Мы с Севера шли, два или три дня назад к нему заходил, – всё ещё пытаясь объяснить суть дела непонятливому заместителю директора заповедника, снова втиснулся я. – Поверьте, у нас есть разрешение.

– На каком корабле вы пришли?

– На «Фрегате»! – хором ответили мы.

Лицо мужика изменилось, он улыбнулся, открыл дверь дома и сказал совершенно другим тоном: «Проходите, отогрейтесь, сейчас чаёк вскипит!»

– Вы Андреича знаете? – спросил Палыч, наклоняясь, чтобы пройти во внутрь дома.

– Знаю, он два дня назад в Покойниках стоял. Налейкин его заправлял…

– А он – Налейкина, – съехидничал я.

Мужик улыбнулся, поняв, о чём это.

– Мы сами позавчера оттуда вернулись – тридцать килограммов продуктов в гору тащили… на карачках. Так что, чайку я вам налью, а вот…

– Нет-нет, нам ничего не надо – обогреемся и – всё… а чаек – это хорошо. Хотите, мы вам продуктов дадим?

Хозяева переглянулись. Они, явно, хотели.

– Сейчас, – Палыч поднялся. – Где наши сублиматы?

Он пошел на выход, чтобы достать из оставленных на улице рюкзаков наши сублиматы. Но на выходе, не рассчитав высоту дверного косяка, он так сильно, жестко (с хрустом) ударился о дверь, что даже у нас голова заболела.

Возникла долгая, немая пауза, в течение которой бедный Палыч мужественно терпел боль, сильно зажимая ушиб на голове и, одновременно, пытаясь растереть место удара.

Когда он выдохнул, выдохнули все.

И все бросились к своим мешкам за сублиматами.

– Вот так всегда! – Палыч поднимал и опускал брови. – Всегда рассчитать высоту не могу.

Он круговыми движениями пальцев потирал голову, чуть выше лба.

– Осторожней надо, – сказал хозяин. – Больно?

– Больно, – Палыч посмотрел на него, не понимая, зачем он говорит об осторожности – коню понятно. – Но вернемся к сублиматам.

Мы завалили егерей своими пакетами. А они на радостях выставили перед нами котел с гречкой и тушенкой, а Палычу позволено было пить чай с сахаром.

Потом Палыч одарил их всех, как он любит, дорогими и значимыми подарками: женщине фонарик на 25 часов беспрерывной работы с мигалкой, а мужику – швейцарский, классный нож с миллионом всяких дополнительных прибамбасов – от шила до ножниц. Все остались довольны. Особенно, продуктами!

Прощались мы уже, как друзья.

Егеря объяснили нам, как быстрее выйти на тропу, посоветовали быть осторожными, потому что там, в низу у медведей сейчас свадьба, и они бегают, пугают людей («Мы позавчера сами на них наткнулись – они сейчас активные, сразу не уходят – пришлось покричать!»). Хорошенький рассказ! Никто «не заметил» что у меня ствол торчит из-под накидки. И мы пожали друг другу руки.

Удалившись за озеро, когда нас было уже почти не видно, я вытянул карабин из накидки, зарядил и закинул на плечо – бережёного Бог бережёт.

Потом я вдруг врубился и непроизвольно улыбнулся:

– А знаете, уважаемые, почему его настроение изменилось, когда он узнал про «Фрегат»?

– Почему? – все притормозили, слушая ответ.

– А потому что сам Мельник давал нам разрешение на проход – его роспись стоит на бумаге. Он сам её подписывал!

Все улыбнулись.

– А хижина у него хорошая. Хижина Мельника – из бывшего склада ВВ. Правильно я говорю, брат мой старшой Валюха?

– Абсолютно верно – это бывший склад геологов – это самое, я узнавал.

– Я слышал.

Я действительно слышал, как Мельник объяснял, что это зимовье переделано из склада геологов. Все это слышали, хоть и ели в то время хозяйскую кашу. Валя молодец – он узнавал. Благодаря ему, мы наткнулись на заветную тропу.

Вначале (с горы) тропа была очень крутая. Но завалы выпилены, а где надо – щебень уложен. (Как они тут свою жрачку тащили?) Но чем ближе к берегу, тем больше опасность выхода медведя на тропу – лес, который был внизу под обрывом, стал «дотягиваться» до уровня тропы – тропа становилась более пологой, сглаживаясь с рельефом. Я крутил головой, постоянно, будучи на стороже – на «свадьбу» у нас приглашений не было!

Пару раз приходилось «перекуривать» – «не на сдельщине же»!

– Геологам приходится по этим горам лазать, брать пробы каждые пятьсот метров – удивил меня сообщением ВП.

«Бедные геологи, – думал я. – И хочется же вам ползать по таким крутым склонам. Хорошо, что мы-то вниз идем!»

Примерно на середине пути, практически на самом побережье, у подножья горы с которой мы сошли – бивак: столик, скамейки из бревен, место для костра. Надо полагать, это для усыпления бдительности несмышленых туристов, идущих с берега: как бы, вы уже прошли полпути, ещё столько же осталось, но вы ни сном – ни духом, что вторая-то половина крутая, очень крутая, и вам придется карабкаться, чуть ли не ползком. «Ну, что – отдохнули? Ну, с Богом!»

Первый выход на связь. 20.00. – как договаривались, но не разу ранее не получилось. Может, в этот раз получится, очень хочется, чтобы «Фрегат» ждал нас не на Шартлае, а здесь – на метеостанции, на мысе Покойники. А он должен быть на Шартлае. Нам спускаться ещё час-полтора, если выйдем на связь, скажем, чтобы шел к нам, в Покойники. («Мы слезли с Лены, скоро будем на Покойниках!» – кто-то пошутил). К тому времени, как мы выйдем на берег, «Фрегат» должен как раз подойти. Скинули мешки, закинули антенну на сосну, настроили волну: «Линия Один, линия Один, я линия Два! Как слышите меня, приём?» В микрофоне шипение и щелканье. Опять: «Линия Один, линия Один!..» и так десять минут без перерыва.

Когда уставший, да ещё промоченный перед этим сибирскими дождями, скидываешь со спины рюкзак, то через несколько минут тебя начинает бить озноб – от сырости и усталости организма. Так что, связь связью, а нужно идти, хотя бы для того, чтобы согреться. Всё, мы готовы собрать бесполезную рацию и спускаться дальше.

– Ну, они хоть услышали тебя? – спросил Палыч у Валентина (он у нас выходец на связь).

– Ну, это самое, включение какое-то было. Я сказал, что мы идем на Покойники.

– На всякий случай, нужно сказать, что следующий сеанс связи через час – в 21.00. – Палыч вытирал пот со лба. – Скажите им это Валентин.

Валя успел несколько раз добавить сиё дополнение в шуршащий эфир, прежде чем смотать «удочки». Всем нам показалось, что это бесполезная была затея – ещё раз останавливаться и закидывать антенну никому не хотелось. Если нас слышали, то и так придут на Покойники, а если нет, то и в девять на связь никто не выйдет – уговора такого ранее не было. Но что делать? Палыч сказал: «Люминь!» – значит, «Люминь!» Пошли.

Я забрал котелок у Валентина, чтобы приторочить его к своему рюкзаку, сделав его выше – когда выйдем на егерский кордон и метеостанцию, не гоже появляться в заповеднике с оружием. Высокий рюкзак поможет мне срыть карабин, обмотанный желтой противодождевой накидкой, как я делал это у хижины Мельника. А пока карабин может пригодиться – не ровен час, мишка выскочит – я ещё помнил рассказ Налейкина, как трехгодовалый «глупый» медведь поляков на крышу загнал прямо на метеостанции. Если это чмо выпрыгнет из-за кустов, придется стрелять (хотя бы в воздух, чтобы отпугнуть, а то Налейкин говорит, что тот вообще ничего, кроме бензопилы не боится).

Послышался шум мотора – кажется, машина идет на встречу (мы уже вышли на какую-то дорогу) Меж кустов показался «Уазик». Сбросив рюкзак, я принялся быстрее заматывать в накидку (и маскировать) карабин. Мужики, прикрывая мое «грязное» дело, остановили Уазик и, обступив его, начали расспрашивать о чем-то шофера. Когда я закончил и подошел к ним, я узнал Налейкина, сидевшего за рулем, и услышал только последнюю часть беседы:

– Далеко ещё до метеостанции?

– Ну…

– Нет-нет, нас не надо подвозить – мы сами дойдем. Просто, сколько ещё?

– Ну, ребята. Учитывая, сколько вы сегодня уже прошагали, осталось совсем немного. Я сейчас поляков увезу и вернусь. Идите по дороге, не сворачивайте.

И он, кивнув мне «здрасти», умчался вверх по дороге, которая, по моим подсчетам, должна кончиться метров через пятьсот.

– Куда это он их повез? Спросил я у Евгения Ефимовича.

– К биваку видимо, – ответил тот.

– Тут дороги-то осталось.

– А что ему – они платят, он возит.

Я засмеялся – мне пришла в голову веселая мысль.

– А где гаишники? Ездят тут всякие без номеров, без поворотников!.. Дорога есть, автотранспорт, а ни светофоров, ни знаков, ни гаишников.

– Да уж, – согласился ЕЕ – Единственная машина весь мыс. Её и не существует, наверное, вовсе. Собрал из всего, что было, теперь ездит.

– Губернатор острова Борнео Толя Налейкин на своем автотранспорте возит по заповедным местам иностранных туристов. Красота! Чтоб я так жил, как он мучается! «Техосмотр когда последний раз проходили? А? Пройдемте, товарищ!»

Евгений Ефимович устало улыбался:

– Да уж, только техосмотра ему и не хватало.

Слева из ничего появились кони! Я поначалу от неожиданности схватился за оружие! Но потом, поняв, что это только кони, успокоился, хотя молоток мой колотил в груди. Как его успокоить? А вот так: «Раз кони спокойно стоят, значит, мишки рядом нету – они бы зачуяли». Это успокоило «молоток».

В девять мы уже почти вышли на берег. С моря дул холодный ветерок. Сбрасывать рюкзаки с мокрых спин было мало приятного. Но Палыч настоя на связи, хоть ему и поясняли, что это бесполезное дело. К тому же выяснилось (я не слышал, пока возился с карабином), что Налейкин сообщил, что «Фрегат» до вчерашнего дня стоял здесь, а вчера ушел на Рытый.

– Зачем на Рытый? – не понял я. – Мы же ему говорили ждать нас на Шартлае.

– Налейкин сказал, что он ушел на Рытый.

– Да нет, – вставил Валентин. – Он, это самое, на Шартлае – Налейкин перепутал.

– Да нет же, – подтвердил Андрей Валентинович. – Налевайкин сказал, что корабль ушел на Рытый.

– На хера? – не унимался я.

– Кто его знает.

– Тем более, нужно на связь выходить – пусть сюда идет, – сказал Владимир Павлович.

– Если они нас не слышали, то в девять на связь никто не выедет, – пытались объяснить Владимиру Павловичу.

– Выйдут, – утверждал тот. – Валентин, доставайте рацию!

И пришлось сбрасывать рюкзаки!

Пока Валя, покуривая, лениво информировал в микрофон «Линию Один», что он «Линия Два, прием», мы живо обсуждали, на хера «Фрегат» поперся (если он действительно поперся) на Рытый? Версий было несколько:

а) Корабль никуда не поперся, и он на Шартлае – перепутал Налейкин;

б) Там все ужрались (вместе с Налейкиным ещё здесь вчера) и всё перепутали;

в) Придем на метеостанцию – узнаем, может. Валя докричится в свою беспонтовую рацию;

г) Дежавю – такое уже было в прошлом году, почем бы и в этом не повториться?

Остановились сразу на всех версиях.

Валя «линию Один» не докричался.

Уныло, устало, еле-еле, замерзшие мы пошли на метеостанцию: приедет Налейкин – разберемся. А пока бы хоть отогреться. (Ещё была вероятность погреться в баньке – должен же Налейкин сделать выводы из моих написаний прошлых лет).

* * *

Жарко было – воду хлебали ведрами, потели. (На Молоконе и на Рите) Дождь шёл – потели сильно, но воды почти не пили, один раз у старого, развалившегося зимовья. Даже в бутылки не набирали. Хотя теряли влагу куда больше! Почему?

Метеостанция. Знакомое убогое место.

Тоскливый дом – типа гостиница с надписью «Солнечная». После поляков стол завалин пакетиками с «их» супами и что-то протухшее в кружке. На полу навалены матрацы, одеяла, подушки. Побеленные стены. Надпись в облачной рамке сине-красного цвета на желтом фоне: «Галя ты мой свет, без тебя мне жизни нет!» («Я это запомню и, если разрешите, воспользуюсь – мою жену тоже Галя зовут», – почти серьезно говорил Полеванов пьяному автору этих строк, некому Косте, когда мы чуть позже остались одни в этом доме, и надо было как-то развлекаться и время коротать). Вообще, комната с надписью на стене была когда-то женской комнатой: бледно розовым покрашено окно и косяк двери. Наверное, Костя любил свою Галю. «Город заманил!» – сказал он Палычу, когда тот спросил, где сейчас Галя? Палыч даже вздохнул – жаль парня.

Тоска, если смотреть из окна на серый Байкал. Волны лижут камни, ветер вечно дует, никого в море нет – хоть вешайся! Но печь нагрела стену, и я прижался к ней спиной! Хорошо всё же в доме, пусть даже и в таком, – куда лучше, чем в палатке!

Прижавшись спиной к теплой стене, я закрыл глаза.

Всё-таки какой это кайф… Нет, ни так! Какая благодать, вот так прижаться усталому, прозябшему путнику спиной к теплой побеленной стене. Пусть дом неказист и стар, пусть немного воняет чем-то тухленьким, пусть на полу навалены вещи и пол давно не подметался, пусть всё – но какая благодать, выйдя из тайги, прижаться к теплой стене. Там за окном вечереет, и ветер рвет короткие волны, метая их пенные брызги на галечный берег. Там сейчас холодно и неуютно. Единственное, что спасло бы нас в такую погоду – огромный костер. Но мы бы не стали дотягивать себя до такого состояния, когда морозит не от холода, а от усталости. Мы давно бы уже разбили лагерь и завалились у костра, попивать чаёк. Однако, зная, что здесь, на метеостанции мы найдем крышу и стены, мы шли упорно, долго и целеустремленно. И вот дошли. Но всё равно морозит, и даже представить страшно, что сейчас делать вне стен и крыши. Алексеича жалко, как он сейчас там?…

– Вы у нас спасатель, – сказал Владимир Павлович, обращаясь к Николаю Алексеевичу, – спасайте нас.

– Всегда готов, – ответил старик, вытягивая из рюкзака тапочки. (Свои сапоги он поставил к печке сушиться). – Что нужно сделать?

– Нужно с хозяином до «Фрегата» съездить. Тащите корабль сюда, нечего ему там до утра стоять.

– Прямо сейчас? – не понял Алескеевич.

– А чего тянуть?

Старик посмотрел в окно. На море шторм, холод и лодочка «хозяина» железная – хороший хозяин собаку в такую погоду из дома не выпускает, а тут…

Алексеич вздохнул, запихал обратно пластиковые шлепанцы и пошел одевать сапоги.

Через десять минут лодка прыгала по волнам, унося беднягу Алексеевича и обнадеженного дармовой «дозаправкой» Налейкина, куда-то в ночь, в холод, к Рытому, за которым прятался «Фрегат», за сорок километров по бурлящему морю. Никто из нас не хотел бы оказаться сейчас на месте Алексеевича, но то, что он часа через два будет на корабле водочкой греться, давало нам повод думать, что ему не так уж плохо. Хотя, какой там «не так уж»… Ладно, зато корабль придет. Может, он вообще на Шартлае, тогда им и ехать-то минут сорок. Куда денешься – будем ждать! Тем более что они уже уехали.

Отогнав налетевшие было печальные мысли, мы все немного решили покемарить, пока нагревается банька.

На дверях, в которые упирается кровать, «Дикая Орхидея» в прозрачных на лобке трусишках, заманчиво изгибалась над днями недели июля давно прошедшего года. Легко представить, как много грез она кому-то подарила в этой тоскливой вселенной! А ведь предназначение календаря ещё и в том, чтоб точно знать, когда покос!

Мокрые носки, майки, штаны – всё над печкой, над котелком, в котором скоро забурлит вода, чтобы мы смогли приготовить чай. А где заварка? Нет заварки! Отдали всё Мельнику, как оказалось. Заварили какой-то местный «Курильский» чай. Получилась какая-то лажа в котелке – поверх плавали, похожие на опилки, соломинки, которые не заваривались и не тонули. Но, добавив пачку «Колдрекса», мы добились некого вкуса, и кипяток пошел за милый мой!

Костя «пригласил» нас ещё в «не остывшую баню», как он выразился, («дамы мылись недавно перед вашим приходом»). Банька была не очень-то, мягко говоря. Пол холодноват, и горло першило от едкого дыма, который проникал в парилку, стоило дунуть ветерку. А ветерок всё сильнее дул и дул (как там наши на лодке?) Но и то хорошо – как-никак, согрела банька и грязь недельную отмыла.

Валентин увлеченно рассказывал ЕЕ, как он у себя дома сделал дверь в бане. Долго, внятно и подробно объяснял, как «мастер» вместо деревянных клинышков прикрутил поперечины металлическими саморезами. «Теперь пришлось дверь разбирать, это самое, переделывать». Евгений Ефимович зачем-то задавал встречные вопросы, понуждая Валю ещё более подробно всё описывать, а сам, тем не менее, внимательно слушал. Он, вообще, умеет слушать.

Я слушать утомился, и ушел!

* * *

Ботинки безнадежно не просыхают!

ЕЕ сказал: «Ботинки говорят о многом. Где был их хозяин, как жил, чем занимался, что за человек. Ботинки говорят о многом!» Он прав, его «прошлогодние» ботинки, теперь с заплаткой, могли бы рассказать, как в прошлом году их хозяин штурмовал горы на Шартлае. А о чем могут рассказать лакированные коры? Или рваные кеды? Или остроносые «турецкие» ботики «стильных пацанов»? Наверняка, о многом. Характер хозяина даже в стоптанности ботинок проявляется. Говорят, можно узнать, некоторые болезни по сношенности каблука. Так ли это? Опытный следопыт узнает пол и возраст животного по следам, почему бы, не вычислить ангину по ботинкам? Шутка? Куда уж там – остроглазое наблюдение. Сфотографируйте свою обувь – посмеетесь через десяток лет, в чём вы ходили. Ботинки говорят о многом!

Мы уже крепко спали, когда раздался грохот открывающейся двери, звон бутылок и пьяные голоса наших «ходоков».

– Просыпайтесь! Хорош спать! Мы приехали! – Налейкин здесь был хозяином, и ему положено было орать. – Вставайте, надо отметить знакомство!

Нехотя, почти все поднялись. Мне вставать было – в лом. Я решил не бухать – желания нет, спать охота. Да и о чем сейчас говорить? К тому же, я здесь со всеми знаком! И я рубанулся дальше.

Бедные мои компаньоны. Им тоже не хотелось бухать, а спать хотелось очень, но законы гостеприимства гнали их к столу. Кряхтя, все расселись. Налили (это было слышно). Они говорили слова благодарности хозяину за приют, за тепло за баню, хвалили дом и его гостеприимство… А он почему-то наглел и говорил, чтобы Костя принес ему зачем-то какой-то его пистолет, и что он всем, если надо, покажет, кто здесь хозяин! Но Костя пистолет не нес, поэтому напряжение, возникшее было после таких слов, спало. Вновь стали благодарить хозяина… А он опять чему-то был не доволен. Всё это порядком начинало надоедать, и я хотел было выйти, но решив, что мой приход только подхлестнет новые темы для разговоров и продлит время пьянки, остался. Оставалось ждать, когда это всем надоест или когда хозяин угомониться. К счастью, напился наш хозяин довольно быстро, и кое-как ушел. Все мои компаньоны облегченно выдохнули и разошлись по койкам, досматривать сны. Но не надолго…

Рассвело, и вновь появился Налейкин.

Палыч, как настоящий командир, взял его на себя. Он встал, молча прошел к столу, достал бутылку и налил себе и хозяину. У них завязалась беседа. Палыч говорил, что именно нужно сделать, чтобы жизнь в заповеднике и на метеостанции стала совсем другой. И правильные вещи он говорил. Да вот только хозяин его почти не слушал.

Зато мы все слушали. Это было бесплатное «радио» шоу! Как такое пропустить?!

– Тебе нужно поставить здесь космическую тарелку! – говорил Владимир Павлович, заменив слово «спутниковую» на «космическую» (Налейкин, как мне кажется, вообще не понимал, что это за тарелка).

А ведь и вправду, с телевизором, как окно в мир прорубили бы. Может, их жизнь с Алёной приобрела бы какой-то цвет? Палыч обещал дать денег на тарелку. Налейкин ерепенился и говорил, что и сам может заработать. «Но нахер она нужна?»

– Нужна, нужна, обязательно нужна. Ты увидишь, как все изменится. Ты же здесь всё знаешь. Такие красоты у тебя, а даже телевизора нет! Поставь, обязательно поставь! Хочешь, я помогу.

Налейкин мычал и задавал вопросы не в тему:

– Ты в Тибете был?

– Нет.

– А Мишка Степанцов – был.

– Ну и что? К тебе люди сами едут – Байкал же! Здесь такая природа и атмосфера. Люди мечтают быть на Байкале! А как ты живешь? Ну, напиши книгу про Байкал, ты же много знаешь. Напиши, я помогу – будут к тебе приезжать люди – всё изменится. Понимаешь?

– А ты чё – деловой что ли?

Палыч решил смягчить.

– Ну, за хозяев! – предложил он.

Выпили.

Пауза (видимо закусывали).

Потом беседа продолжилась, где Палыч ещё раз попытался убедить Налейкина, что на его кордоне, где он с начала основания заповедника работает, можно всё изменить – всё изменить к лучшему. И вновь предлагал свою помощь.

– А ты что, хохлятское отродие? – вылепил Налейкин, поняв вдруг, что его собеседник произносит «г», как «х».

И тут ещё Палыч сдержался и вежливо объяснил нахалу, что он родился в Харькове.

Услышав слово «Харьков», Налейкин что-то только ему известное вспомнил и уточнил:

– А я бурят!

Он мало походил на бурята, но Палыч согласился – бурят, да бурят.

– Я бурят! – настаивал Налейкин. – А ты хохлятская отродие! Деловой, да? Такой деловой? Чё, думаешь, ты такой деловой? Хохлятская рожа!

Слушатели из соседних комнат затаили дыхание – решали: выйти и выкинуть Налейкина или ещё подождать, чтобы уж потом ещё и… по полной программе?

Палыч (видимо, замахнув) вдруг спокойно так, но твердо и членораздельно говорит «Губернатору мыса Покойники»:

– Ещё раз нахамишь, я дам тебе в морду! Хочешь получить в торец? А? Ещё раз нахамишь – получишь в торец! Понял? Получишь в торец! Точно тебе говорю!

В ответ – молчание.

«Он понимает, он понимает, профессор!» – пронеслось в головах слушателей, как кадр из фильма «Собачье сердце».

«Шариков», судя по всему, действительно всё понял и «поджал хвост»! А профессор, уловив это дело, расправил плечи, стукнул кулаком по столу: «Получишь в торец»! Теперь он был хозяином положения. Никакой пистолет теперь Налейкину не поможет – Палыч «навалился» на беднягу! Всё, что он говорил до этого добрым тоном, стало говориться по-другому и боле доходчиво, объясняя хозяину, что живет он, в сущности, как свинья. И если он ничего не хочет менять – хрен ему кто поможет, и само ничего не изменится. Ему помощь предлагают, дело говорят, советы дают, а он хамит! Причем, не уважая возраст и положение собеседника, произносит мерзкие слова, за которые, не будь он здесь хозяином, получил бы давно и много! Воспитание и законы гостеприимства не позволяют это сделать! «Слушай, чего тебе говорят! И вникай! Всё польза!» Вот теперь до Налейкина дошло, он расстроился, выпил и ушел. Наконец-то и у Палыча выдалась минутка (или часок) отдохнуть. Закрыв дверь за хозяином, Палыч тяжело пошел к кровати. Слушатели расслабились. Концерт окончен!

Когда все проснулись, выяснилось что Налейкин вернулся, и пил уже тихо и в одиночестве, пока не пришло время всем вставать и уходить на корабль.

Он тяжело и печально сидел.

Собрав вещи, я вышел из «своей» комнаты чего-нибудь перекусить, пока другие собираются. На столе стояла тушенка и пиво. Где они достали такую тушенку? Тушенка с капустой, морковкой, луком и другой жухлой травой! Гадость полная! Но и это лучше, чем сублиматы! Я зацепил грязной вилкой кусочек мяса и закусил им пиво.

– А ты зачем так про меня написал? – вдруг спросил Налейкин.

– Не понял? – я посмотрел на печального человека. – Что-то ни так? Я что-то соврал?

– Ты плохо про меня написал, – Налейкин нахмурился. – Сам-то такой же.

Толя-Толя! Ты намекал, что и я сейчас живу с женщиной, которая меня на двадцать лет моложе.

– Да, здесь ты прав. Сам – такой же, – согласился я. – А всё остальное?

– А что остальное? – не понял Налейкин.

А действительно, что остальное? Во всем остальном Налейкин в моей книжке выглядел даже очень неплохо – зимовье нам своё «предоставил», потом ещё спрашивал, как дела. Ну, девчонка у него была молодая. А ведь живут же до сих пор – ей теперь тридцать пять, а лицо не изменилось – я её сразу узнал. Значит, всё дело только в том, что я написал о разнице в двадцать лет. Хорошо! Но когда тебе двадцать восемь, то здесь понятно, что сорокалетние кажутся стариками – сейчас они такими не кажутся. Что ж тогда, прости, Налейкин, за ту книжку. А за эту – я в следующей извинюсь!.. Если «космическую» тарелку поставишь и бухать прекратишь!.. Или если я сам сопьюсь! До новых встреч, губернатор!

* * *

Уходя в «кипящее» море от дома Налейкина с надписью «Солнечная», ощущаешь, что мир ещё не пропал. Зато, пропала тоска! Ни то что, когда из его окна глядишь на пустынный берег, холодное море и черную гору далекого Святого Носа. А что там ему ещё делать? Каждый корабль – новость из Мира – ждешь его, как подарка (яблочки, конфеты для Алены) и дармовую возможность бухануть. Он здесь главный! Можно и поссорится с пассажирами корабля, показать свои права: «Ты чё, деловой, что ли?! Костя, где мой пистолет?» Палыч забыл у него свою «лыжную палку». Во – тоже подарок! Все что-нибудь забывают. Вот только зачем ему эта палка нужна? Хотя, в хозяйстве всё сгодится! Тоска там, в «Солнечной» И непроглядная вечная безнадега. Да ещё обнаглевший молодой медведь на крышу людей загоняет!

Кажется – аллес! Приключения окончены! Осталось поваляться на солнышке недельку и попить пивка, вспоминая наши переходы. Впереди – Чивыркуй, Ушканьи, Ольхон. Впереди штормило Море!