Текст книги "Мыс Рытый"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Давайте я лучше ракету запущу, – предложил я.

– Имеете право! – все оторвались от циферблатов.

И я выпустил ракету.

Ракета, в честь открытия истока, обожгла мне ладонь. Кожа стала, как у подпаленной свиньи. Но не было больно, как и не было после волдыря или другого признака ожога. Чудеса!

«Выжжжжж, – зашипела ракета, уходя вверх. – Бдах!» – хлопнула она в голубизне неба.

– Хорошо, что самолеты уже пролетели! А то бы сейчас как дали ответный залп! – своеобразно пошутил Андрей Валентинович.

– И стало бы русло реки Лены ещё на полкилометра больше – по диаметру воронки!

– Нет уж – пусть летят они по своим делам – не надо нам ответного залпа!

– Ну, как скажите, Владимир Павлович. Может, чайку?

Мы решили попить чайку. И запалили костер на этом месте – это теперь НАШЕ место! Но не успели, как следует развести огонь и вскипятить воду, грянула гроза, и нас залило дождем – хорошим дождем! Если вспомнить, что утором погода была благодать, то и оделись мы соответственно – всё легкое и не для дождя. А тут – как дало! Мы поспешили обратно в лагерь. Но как изменилась природа! Вместо веселого, летнего дня всё стало по-осеннему хмурым и мерзким. Нас заливали струи воды, и скоро мы должны замерзнуть, судя по всему. Поэтому, не останавливаясь – домой, домой, домой. Обратный путь был быстрым, но очень склизким. Хотелось быстрее в лагерь, и переодеться в палатке. Здесь нет пасмурного неба – мы на горе. Мы в самой туче! Ничего не видно – все в тумане, точнее, внутри тучи. Все холмы, которые мы разглядывали вчера в бинокль, теперь перестали существовать – белая пелена, молоко и мир сузился до неимоверно маленьких размеров – только твои ноги внизу мелькают по мокрым растениям, да товарищи – позади и впереди неровно дышат. А по бокам – хлябь, сырость и пелена густого тумана. Одежда – насквозь! Спина мерзнет – рюкзаков-то нет! С рукавов капает. По лицу текут струи, как под душем. Из «непромокаемых» ботинок выдавливается мелкая пена при каждом шаге. Хуже – не бывает! Куда подевалось радостное солнышко? Где летняя жара? Во – уже склад ВВ. Через восемьсот метров будет зимовьё. Плевать – не до них! Быстрей домой!

Перед самым лагерем гроза ушла, и одежда «запарила». На теле не успеет высохнуть – придется опять сушить! Запарила уже!

– А куда у нас опять подевался Николай Алексеевич?

Николай Алексеевич вернулся из «разведки» в зимовье геологов. Он, все-таки, мимо не прошел. Он притащил пластиковую бутылку с солью и разорванную пачку чая.

– Там всё разворочено, – сказал он. – Тушенка на полу… Но бомбажная. Вот соль нашел, и чай собрал рассыпанный. Лет двадцать там никого не было.

– Ну не двадцать, – усомнился я. – Двадцать лет назад пластиковых бутылок тут и в помине не было. Мы с Вовой пятнадцать лет назад по Байкалу шли с армейскими фляжками. Были бы тогда пластиковые бутылки, фляжки бы мы не брали.

Ещё он притащил газеты 1989 года издания – Советские. Это его и сбило с толку. Газеты мы с интересом читали. Теперь всё это кажется юмором. А сколько тогда судеб решалась?!

– О, – произнес Евгений Ефимович, – «Восточно-Сибирская правда». Знаешь такую? – обратился он ко мне.

– Ещё бы! Посмотрите, кто главный редактор.

Вопросы были сняты.

И снова хлынул дождь.

Все быстро «катапультировались» по палаткам, прихватив с собой недосушенные вещи.

Я заполз в свою. Сырые шмотки утрамбовал ногами в дальний угол, чтобы со спальником не соприкасались – потом, даст Бог, досушу.

Время в мокрой палатке противно и неизбежно медленно тянется. Снаружи по пологу колотит монотонный дождь, внутри всё отсырело от конденсата. Неудобно постоянно лежать на спине и смотреть в серый полог, и чего-то ждать. Чего ждать? Скорей бы вечер! А зачем? Что будет, что изменится вечером? Ещё только три часа, до вечера – как до луны, а… что потом? Ужин? Ну, ужин. Сублиматы, которые и в глотку-то не лезут, и чай без сахара, и орехи с сушеными бананами уже достали… Так что, от вечера особо ждать нечего, особенно, если дождь к тому времени не закончится. Но всё же, хочется, чтобы быстрее наступил вечер – стемнеет, а там посмотрим – может, усну. Хотя, если похолодает к вечеру, станет тоскливо и одиноко. Чем же заняться?

В такой обстановке опытный путешественник гонит от себя липкие мысли о прошлом (вспоминается что кто-то когда-то его предал, изменил, чего-то не додал, подставил, не понял и не оценил, и прочая чепуха, не имеющая ровным счетом теперь уже никакого значения), и начинает «развлекаться», как умеет.

«Куда я задевал блокнот? Вечно, когда он нужен, его – хрен найдешь! С другой стороны – в таком положении что-то карябать на сырых страницах не очень удобно. Ладно, оставим блокнот. Надо было газету взять почитать. Хотя, чего там читать?»

И тогда я вспомнил, что один мудрый и известный философ, типа Шопенгауэра, утверждал, что умный человек, когда есть время, не читает, а размышляет. Я решил, что я умный человек, и начал размышлять… вспоминать и сочинять всякую фигню.

Первое, что пришло на ум – рассказ Сальвадора Дали. Сальвадор писал (кажется, в «Дневнике одного гения» – я не фиксирую прочитанных книжек и не записываю их краткое содержание – я просто пропитываюсь прочитанным, а потом считаю, что и я такого же мнения): (Примерно так – не дословно, естественно) «Нет ничего проще, как написать сценарий к фильму, который запомнили бы все! Я уже писал такой сценарий вместе с Бонюэлем. Это заняло сорок минут, но фильм запомнили на века – „Андалузский пёс“. Хотите, я прямо сейчас Вам расскажу, что нужно снимать?» Ему ответили: «Да!». «Хорошо! Представьте, Альпы, только что сошла лавина, всё белым-бело, снег, холод, крик ребенка: „Помогите!“ Где-то в снегу, под лавиной кричит девочка. Она задыхается! Снег давит её! Ей остались считанные минуты! Что делать? Кто поможет? Крупным планом: несется сербернар с бочонком рома на ошейнике. Он упрямо и натружено скачками пытается пробраться к слышащемуся крику! „Помогите!“ – задыхается девочка. Сербернар бежит, скачет сквозь глубокий снег – упрямо, нацелено, бочонок с ромом бьет его по груди, качаясь при каждом прыжке. „Помогите!“ – голос всё тише и тише. Крупные планы: глаза сербернара, его дыхание с паром, его упругая шерсть, снег отлетает от лап при каждом прыжке – он спешит, спешит, чтобы успеть. „Помогите!“ – уже, почти, шёпот. Сербернар копает снег. Быстро копает, как он умет, как его учили – чтобы успеть, пока девочка не задохнулась. Потом он ныряет в дыру, которую выкопал, вытаскивает за воротник маленькую, несчастную девочку, вытаскивает её наружу из лавины… Набрасывается на неё и съедает! Хруст, кровь на снегу, девочка уже не орет, а воет и хрипит! Потом – резко тишина – сдохла! Всё! Облизывается. Он её сожрал! Ну, разве такое не запомнится?!»

Мне, конечно, далеко до Сальвадора Дали, но и я в приступе лени начинаю «импровизировать». Приступ Лени – ПреступЛение! А? Ну, чем не хорош каламбур?! Улыбаясь, я начинаю продолжать: Мы вышли на мыс в выходные (в субботу). Выходные – значит, выходим. Сейчас началась новая неделя (понедельник). Неделя – неделание. Во! Как интересно! Вспомнился Фоменко и Носовский. Неделя – ничего не делаем, выходные – выходим дань собирать! В нашем случае – просто выходим, чтобы выйти из ущелья. А теперь – неделание ничего – палатка, дождь и тихое сумасшествие среди тайги, болот и ягеля. (Размышления на эту тему могут занять несколько часов!) Или вот ещё: Пиджак для хиппи. Хипарям что надо? Чтобы на них обращали внимание, и чтобы они всех раздражали. Особый упор они всегда делали на одежду. Пиджак для хиппи: телесного цвета кожа, с синими прожилками вен, с угрями на спине (некоторые уже выдавлены, и кровь гадко размазана) Можно и фурункул куда-нибудь присобачить. Или парочку. Пошлую наколку, вместо броши. И уж для полной мерзости – впереди соски, а под мышками – волосы! Фу, какая гадость! Зато хиппи – хиппуют! Или вот ещё: к тебе пришла пьяная подруга… Размышляя про это, я уснул.

Безделье, точнее, «ничегонеделание», также скрашивают какие-нибудь рассказы. Не важно про что, главное, чтобы они были. Еще лучше – беседа. И чтобы было с кем поговорить… или поспорить. Ох, как «горит» время во время споров!.. Просто за ушами свистят минуты и часы!

Я проснулся, когда спор между Евгением Ефимовичем и Андреем Валентиновичем был в самом разгаре. Дождь прошел, видимо, давно. Выползая из палатки, прихватив сигаретки и кружку, я ещё толком не понимал, чего это они так разошлись? Набрав чайку, закурив, я присел на поваленный ствол у костра и навострил уши.

– Так ты мне скажи, История, по-твоему, это не наука?! – спрашивал АВ.

– Не наука, я считаю, – отвечал ЕЕ.

– То есть, всё, что было описано, исследовано и доказано – всё это не соответствует действительности? Так что ли?

– Ну, не совсем не соответствует, кое-что соответствует, но в целом факты подгоняются под идеологию, под политический взгляд правящей верхушки страны. И необязательно мы говоримо о нашей стране – любой страны. Как выгодно и надо, так и преподносится, так называемая, история.

– То есть, если я тебя правильно понял, – нет истории! Нет Древней Греции, Рима……

– История-то есть, другое дело как она преподносится в данный, отдельно взятый период времени. Сто лет назад говорили так. Сегодня, когда есть цифровые технологии и спектральный анализ – эдак. Каждый автор, желая прославиться, пишет по-своему. Каждый «ученый-историк» доказывает, что он прав. И не важно, так ли это на самом деле? «Историку» нужно имя. Он чего угодно докажет, лишь бы угодить тем, кто подтвердит защиту его диссертации или научной работы – а тут, как вы знаете, без политики не обойтись. Вот и получаем мы политизированную «историю»…

– Жень, ты писал диссертацию?

– Я – нет. Но какая разница. Кому не известно, что кандидатский минимум включал в себя «Научный коммунизм»? Заметьте – «Научный»! И где сейчас коммунизм?

– Это совсем другое дело…

– Это – не другое дело! Это то, о чем мы говорим. Кандидатская по физике или химии, а «Научный коммунизм» сдать обязательно нужно! «Каждый обязан знать свою „Историю“!» Ни так?

– Мы уходим от темы! «История» – это наука или нет?! Вот, что мы пока выясняем.

– Мы не выясняем, мы пока рассуждаем…

Наклонив голову, покуривая, я с интересом слушал спорщиков.

Иногда своё слово вставлял Владимир Павлович, давая точные формулировки, как из энциклопедии, что означают понятия «Наука», «История» и прочее, прочее, прочее, чего мой маленький умишко может выслушать и понять, но процитировать дословно – не способен. Можно, конечно, заглянуть в словари, но там (я более чем уверен) будут именно те же слова, что произнес Палыч, причем, до последней буквы и запятой, совпадающие со сказанным. В словари лезть лень. Но слушать их было интересно. Один доказывал свою точку зрения, второй опровергал её и настаивал на обратном. Они спорили порой довольно агрессивно, чаще – остроумно, но всегда точно понимая что именно говорят. Андрей Валентинович, в силу своих профессиональных навыков, задавал вопросы, которые исключали возможность после увильнуть. Евгений Ефимович дипломатично обходил такие постановки и отвечал, что он ведет беседу, высказывает свою точку зрения на данную проблему, и не более того, и не готов однозначно отвечать, как на допросе. Если кому-то не нравится, как он формулирует свою мысль, пусть его поправят или не слушают вообще, но уж если решили опровергнуть его слова, то не стоит загонять его в угол однозначными «Да-Нет». Вопросы, в которых уже есть ответ и иного не дано, ему не кажутся правильными во время данной беседы. Зачем утверждать то, в чем все здесь сидящие – не специалисты, а лишь любители, хотя и довольно начитанные? Палыч вставлял, что ай нет – здесь два академика: из них, один – ученый-математик (коим являлся Андрей Валентинович), второй – «наш покорный слуга» – он сам. Евгения Ефимовича это не смущало и ровным счетом ничего не говорило. Ну, математик и геолог-минеролог, а причем тут История?… И все начиналось сначала.

Я курил уже далеко не первую сигарету, а они все никак не могли решить свою «проблему». Главное-то, что цели в таком споре нет, нет результата, нет победителя. Никто ничего никому не докажет! Зато – время убьют и мозгами поработают. В лесу, на природе, когда делать нечего – наверное, это нормальное занятие.

– Это такая интеллектуальная игра, – после объяснил мне Евгений Ефимович. – Есть тема и собеседники. Каждый отстаивает свою точку зрения, даже если она официально неправильная. Интересно иногда получается, что тот, кто заведомо неправ, логично объясняет свой взгляд! Иногда так далеко заходишь!.. Мы дома часто в такие игры играем.

Чем бы дитя не тешилось… «Дома играем!» Странно. Хотел бы я посмотреть, как мы дома с Вовунькой в такие игры играем. Или с… Да, с кем угодно! Наши беседы, под водку и пиво, совсем о другом. И заканчиваются, как правило, вызовом тачки: «Шо, они уехали?» «Да!» «Номер запомнила?» «Да – 38 Рус!»…

А что ещё делать в тайге, когда накрапывает нудный дождь?

Вещи бы надо просушить, пока дождик не сильный.

Я вытянул из палатки своё тряпье. За них зацепился один пакетик…

– Смотрите, какая у меня штука есть! – я, развесив над огнем сырую одежду, достал из кармана этот небольшой полиэтиленовый пакет. На нем надпись: «Автономный источник тепла».

– Что это?

– Сам ещё толком не знаю. Купил вот. Говорят, хорошая штука. Два пакетика, а стоит-то всего девяносто рублей.

– Каждый?

– Пара.

– И как она работает?

– Не зная ёще, проверю – расскажу…

Каждый покрутил пакетик в руках.

Валентин с Алексеевичем подозрительно как-то копошились у своей палатки.

– Чего у вас там?

– Палатка протекает. Все промокло – полный полог воды – сплошная лужа. Спальники все промочили.

Они выкидывали из палатки всё, что там было. И выжимали.

Хреново дело, когда палатка протекает. Надо что-то придумывать, пока светло. Ночью уже придумывать будет некогда, особенно в дождь. А к утру мужики, в лучшем случае, простынут. Долго ли? В сыром-то…

У меня в рюкзаке было, так называемое, космическое одеяло – такая большая бело-желтая золотинка. В инструкции написано, что если хочешь согреться, обернись белой стороной к телу, если хочешь охладиться – желтой к телу. В данном случае, мне показалось, что она сгодиться стать дополнительным покрытием поверх Валиной палатки. Я достал её из рюкзака и протянул Валентину.

– На, брат. Накрой палатку сверху – может, чуток поможет. Вот у меня ещё и шнур есть – пригодиться.

Золотинка оказалась коротковатой.

Поднялся Андрей Валентинович, молча заполз в свою палатку, и достал откуда-то точно такое же одеяло, только немецкого производства (у меня – китайская золотинка, но они даже по цвету отличаются, хотя предназначены для одного и того же).

Два одеяла, практически, металлических – это уже дело. Валентин с Николаем Алексеевичем соорудили дополнительный навес, и (как выяснилось утром), больше палатка не протекала. Голь на выдумки хитра. А тут ещё такие «подручные» средства иностранного производства!

– Удивили, Андрей Валентинович, – сказал я. – И откуда у вас всё есть? Как, у Паспорту.

АВ улыбался, не разжимая губ, но глаза его довольно искрились. Еще днем он мне показывал ручку, способную писать даже под водой. А до этого, на истоке, он достал и специальный клей, и резиновые перчатки. Я тогда первый раз вспомнил про Паспорту. И вот – опять! Удивили, удивили – ничего не скажешь. Четыре балла!

Ночью было холодно. Что ж, значит пришло время испытать «автономный источник тепла». Где он? Разорвав в темноте пакет, встряхнув и размяв порошкообразное содержимое, я почувствовал ладонями, как «приходит» тепло из этой маленькой подушечки. Говорили мне, что самое лучшее, такую подушечку надеть между первой и второй парой носков, чтобы ступни грела. Вот только корячиться ночью в спальном мешке совсем не хочется. Собственно говоря, и так, стоило ладоням почувствовать тепло, как по всему телу пробежал «ток», и похорошело замерзающей тушке. Помню, как-то в армии, на гауптвахте, зимой закрыли нас в холодную камеру, в которой лишь еле-еле и кое-как грела маленькая труба отопления. Так мы – человек пять солдат – всю ночь стояли, держась за этот автономный источник тепла, и думали, что греемся. Вот тогда мы испытали такой же эффект, когда через ладони по всему телу проходила «тоненькая струйка» тока, и нам казалось, что не холодно. А ноги? Ноги прыгали и шевелились, чтобы не замерзнуть. Теперь вместо трубы у меня в руке был небольшой мешочек с каким-то химическим реактивом гораздо большей температуры. Куда его деть, если не под носки. Положил в нагрудный карман. Через пару минут «сердцу» стало жарко. Тогда, решив не «напрягать» своё сердечко, я зажал мешочек-подушечку между ног (но не там, где можно подумать, а гораздо ниже – в районе коленей) и спокойно уснул до утра.

Проснувшись утром в сырой палатке, первое, что появляется перед глазами – напившийся кровью комар, нагло и смело сидящий на потолке. Моей кровью! Моментальная реакция – раздавить гада! Комаров, мошек, жучков всяких – да любую живность и пакость – в палатках безжалостно давят! Вот и тут, первая реакция – раздавить! Но застегнут спальный мешок, и тепло там в нём, внутри, и руки вытаскивать не охота – лень с утра даже шевелиться, на бок перевернуться лень. А тут – дави! Руки-то так и чешутся… а заспанный, рассудительный Мозг им говорит: «Зачем? Чего он уже такого тебе сделает, чтобы его давить? Он же уже напился твоей крови. Раздавишь – палатку только испачкаешь. Какой смысл? Да к тому же, это не комар, а комариха. Ей рожать надо, потомство выращивать, детей кормить – вот она, рискуя жизнью, и лезет в палатки, чтобы крови отсосать и потом потомство развести. А теперь уже всё – она своего добилась, тебе больше больно не сделает, а, раздавив её, ты убьешь ни одну жизнь, а целое поколение комаров! К тому же, ты сегодня-завтра уйдешь от сюда. Так что комары, которые вылупятся, благодаря твой крови, тебе тоже будут не опасны. Кроме того, заметь, „благодаря твоей крови“ – может, это будут твои кровные братья?!.. И сестры! Так зачем же вытаскивать руки из теплого мешка, чтобы испачкать полог палатки собственной кровью? Пусть живет! Те, которые будут жужжать всю ночь – вне сомнений, гады – дави их безжалостно! А этого – зачем? А? Понимаешь?»

Рука соглашается, останавливается на полпути, и лениво расслабляется, падая куда-то на место.

А разум на радостях начинает попутно рассуждать об эко-туризме и (по-буддистски) о том, что все твари земные – братья наши небесные, и жить тоже очень хотят!

… Через какое-то время, собирая палатку, я совершенно забыл про неё (про комариху) и, видимо, задавил впопыхах. Но это уже совсем другая история. И разум тогда уже не был заспанным и ленивым – он хотел побыстрее собрать палатку и свалить отсюда на берег Байкала, на «Фрегат» пить пиво… а до комара ему и дело не было, наплевать ему было на комара!

Далее.

Пока не пошел дождь (а всё вокруг в тумане), мы быстро скидали наши полусухие вещи в рюкзаки, разобрали лагерь, перекусили, чем могли, и отправились в путь по высокой мокрой траве. Через пять минут нашли конную тропу, вихляющую между деревьев параллельно реке, и настроение улучшилось – по такой дорожке к Байкалу можно шагать посвистывая.

На поляне стояли два огромных лося с большими лопатами рогов.

– Лоси! – я машинально схватился за карабин, так как в первую секунду и не поймешь, что за зверь перед тобой возник – просто темное пятно, а уж кто это – фокусируется позже. – Фотографируйте!

Не успели мои спутники достать фотоаппараты, звери растворились в кустах. Только рога поверх веток выдавали, что лоси ещё не ушли.

Андрей Валентинович щелкнул пару раз «для профилактики». Лоси вновь вышли из кустов, поглазели, услышали наши голоса и, перекидывая «театрально» свои длинные конечности, ускакали куда-то по своим делам.

– Успели? – спросил я у АВ, кивая на фотоаппарат.

– Далеко. Но, кажется, что-то успел. Дома разгляжу.

– Ну, хоть так.

Андрей Валентинович улыбнулся глазами, не разжимая губ.

Тропинка «нырнула» в реку.

Ну, вот кони – они же сволочи, по идее-то! Вот они же!.. Им не надо лапки сушить, они идут – бац – в воду залезли, переправились и вышли на той стороне, где посчитали нужным. А люди идут по их тропе, подходят к реке – и где тут переправляться? Начинаются метания по берегу. Переправились, нашли-таки эту «конью» тропу, а она – опять в воду! И вновь метания!

– Надо вдоль склона идти! – предложил Алексеич. – Там, наверняка, тропа есть.

– Сходите, проверьте, – Владимир Павлович стягивал рюкзак. – А мы вас здесь подождем.

И пошел Алексеич проверять своё предположение. (Он один у нас на сдельщине).

Тропинку нашел, но звериную. Зато, она идет по склону, а далее, скорее всего, на реке прижим. Тропинка в этом случае пригодиться.

Все поднялись, не дав отдышаться Алексеичу, и пошли к склону.

Действительно, прижим. Действительно, пригодилась. А виды-то какие! Где карта? Где GPS? Где мы сейчас?

– Вот, это самое, примерно тут, – Валентин крутил головой, сверяя увиденных холмы с линиями карты.

– Да, где-то тут, – согласился ВП.

– Я, это самое, предлагаю сейчас пойти вот так, – Валя провел по карте пальцем.

– Давайте посмотрим, – Владимир Павлович стал прикидывать.

Они минут пять обсуждали что-то там, пока остальные «жгли пленку», сверху снимая верховья Лены.

– Всё, я принимаю гениальное решение! – объявил Владимир Павлович. – Идем вот по этому распадку и выходим вот сюда.

Многие бросились смотреть на карту, куда это мы идем и куда выходим. Многие, да не все. Не нравилась мне эта геологическая идея идти куда-то «вот по этому распадку». Я постарался высказаться.

– Может, мужики, пойдем по тропе. Дойдем до главной – туристской. Она, говорят, торная и сухая. А уж по ней выйдем на Покойники. Не нравится мне идея с тропы сворачивать.

– Так, это самое, мы крюк делаем километров восемь. А так – на прямую. Сократим. Вот здесь по ручью к Байкалу выйдем.

– «Вот здесь по ручью», Валя, ты выйдешь к Байкалу знаешь куда? Там такие отвесы! Ты не помнишь, какие там скалы? Мы же вчера там проходили. Помнишь? Там – сплошняком стена! Чего здесь придумывать – люди не зря тропу натоптали!

– Та тропа идет к истоку, к, это самое… к часовне. Поэтому её и натоптали.

– Тропа была, когда часовни в помине не было. Давайте по тропе! – я обращался за помощью ко всем. – Мужики, я точно говорю, пошли по тропе.

– Всё! Готовность – три минуты. Идем в распадок. Валентин, ты готов? – Владимир Павлович когда от своих гениальных решений отказывался?

Я подчинился воле большинства и их авторитета. Правда, когда я поднимался, я смачно плюнул в траву, как умею! А уж после рюкзак напялил.

Валя усиленно крутил головой, прикидывая, как лучше нам идти.

– Веди, Сусанин! – сказал я, проходя мимо. – Чё потерял?

И Сусанин повел!

Мы долго петляли по тайге.

Тайга, конечно, в этих местах красивая, но когда по ней носишься в поисках какого-то распадка или ручья, и не находишь его – не до красоты! Вот, если бы остановились и бивак разбили, – тогда да! А так… Шли, вроде бы правильно, только то, что нарисовано на карте, никак не появлялось. Остановки стали чаще, чтобы свериться и зафиксировать, а после и вовсе каждые двести-триста метров мы начали «приваливаться». А как ещё? Деревья – стеной, ни одного ориентира, а GPS упорно показывает, что мы ходим «челноком».

На одном из таких привалов я не выдержал.

– Дозвольте слово молвить? – попросил я.

– Давайте, – Владимир Павлович оторвался от карты и посмотрел на меня.

– Я конечно парень колхозный, – из далека пришлось заворачивать. – В нашей деревне GPS никто никогда не видел, но, право-слово, по тайге мне доводилось хаживать. Я как думаю? Короткий путь – он не самый легкий и быстрый. Не будем мозги е… компостировать – пошли, вернемся, выйдем на тропу. Ну и что, что крюк? Зато надежная тропа. Чего мы выиграли, пока петляли?

– Мы не петляли.

– Ну, хорошо – не петляли. «Змейкой» ходили. Мы, в нашей деревне, по лесу так и ходим – знаем куда надо, и ищем тропу. А здесь тропы – все к Байкалу ведут. Или я не прав?

– Может, по Шартлаю спустимся? – кто-то предложил.

– Так, это самое, всё равно возвращаться надо. Я в воду больше не полезу! С моими ногами!.. И спина!.. Я в воду не полезу! Я возвращаться не буду! – Валя закурил вторую.

– Во, как?! – для меня это была новость. – То есть, Валя, если все решат, что возвращаемся – ты остаешься. У нас у всех так? То есть, если я решу, что эта тропа мне не подходит – могу не идти? Не понял? Мы вместе принимаем решения или каждый выбирается, как умеет?

– Не горячитесь, – Владимир Павлович посмотрел на часы. – На Шартлай мы не пойдем. Возвращаться – тоже нет смысла – мы уже далеко ушли. Будем искать здесь дорогу. Попробуем выйти вот сюда.

Он ещё раз ткнул в карту, и опять почти все в неё посмотрели.

– Ну, как знаете! – а что ещё оставалось говорить? – Лишь бы дождя не было.

Небо, то прояснялось, то затягивало. Теперь его – небо, похоже, надолго затянуло. Пахло травами – а это первый признак дождя.

– Давайте тогда хоть идти, а не падать на траву каждые сто метров, – всё что мог, я предложил.

– Да, это хорошее предложение.

– Ну, хоть что-то, – буркнул я и взвалил свой мешок на спину.

Мы пошли.

И дождь пошел! Хороший дождь!

И я иду, и рассуждаю, чтобы не злиться на Валю, который тянет нас непонятно куда по моим представлениям:

«Вот мне сорок с небольшим хвостиком лет. А вот мужики – каждому – под шестьдесят. Валюха только на пятерку меня старше… А остальные… Палычу, Ефимычу – скоро шестьдесят. Валентинычу и Алексеичу – уже. Они идут! Идут, не буксуют, идут, за Валюхой идут! Пусть, даже понимают, что что-то не совсем правильно, но идут. Нахера, спрашивается? У них – команда (не считая Алексеича). Они знают друг друга тысячу лет – поэтому идут. Был бы я с Вовунькой – тоже бы спокойно шел. Интересно, через пятнадцать лет, когда мне будет столько же, сколько им сейчас, буду я так ходить по тайге или нет? Я – младше их. Стало быть – моложе, сильнее. Люди – пенсионного возраста. Старики, грубо говоря. Но идут! Откуда здоровье? В башке! В башке здоровье! Прав Вова – сила в голове! Ну, попробуй, возьми шестидесятилетних с нашего Постышева, и отправь их в этот бурелом. Через час – трое сдохнут, двое обосрубятся от усталости и жалости к себе, остальные – не пойдут. А эти – прут, как танки! Палыч – здоровый, как скала! Идет, потеет, вытирает пот со лба и говорит: „Имеете право!“ А если опасность или преграда – так первый ныряет в поток! Андрей Валентинович – титановый наш – вот характер и стойкость! (Леща кидаю? Ничего подобного! После такой операции – я любого уважать буду и первым руку подам, если он хотя бы километр пройдет на своих двоих!) Евгений Ефимович – двадцатилетним не советую проверять его на прочность! И это у него ещё только тренировка – все отдыхают, отхаркиваются, а он любуется природой – „усталость“ – он даже такого слова не знает! Алексеич – тот вообще без стокилограммового рюкзака в тайгу не ходит – легенд я про него наслушался. Валя – сигарета в зубах, а он скачет по камням, как сайгак – здоровья – на семерых. (Сайгаки по камням не скачут, но в словосочетании „горные козлы“ есть нечто обидное, что к Валентину не относится!) И тут такой я – доходяга! Нет, конечно, если бы я был старшим группы, а вокруг все младше меня лет на пятнадцать, я бы, естественно, нашел что им сказать. „Готовность – пять минут!“, „Идем в распадок!“, „Имеете право!“… Но самый молодой сегодня – я. Вроде бы – обидно! Но с другой стороны – почему я здесь? Они же меня держат за самого известного проходца Байкала. Значит – надеются. Значит – верят! Если что – у меня пушка, и я не подвиду. Значит – я их безопасность, если не считать Алексеича. Так чего ты буксуешь? Иди, и будь горд, что с этими „парнями“ в одной „связке“. Придет тебе шестидесятник – вспомнишь, как с этими шел. Доживи ещё! Не спейся! И не ожирей! Выше голову, малыш! На тебя люди надеются! А Валя – чуток заблудился – бывает – он же, тоже, не волшебник, а только учится – смотри, какие травы впереди! Какие озера!»… Ё-маЁ!..

Вот только болота нам не хватало! Мы уткнулись в болото.

Спрятавшись от проливного ливня (который нас уже порядком «уделал») на пригорке под лапами ели, всё учащенно дышали.

Пока все дышали, неугомонный Алексеевич пробежался и… о счастье! – нашел тропу.

– Встаем?

– Встаем.

– Жрать охота!

– Выйдем куда-нибудь – там пожрем.

– Хорошо.

– Ну, раз хорошо, тогда – пошли!

Через час тропа, по мокрому и теперь же скользкому ягелю, по краю болотины, привела нас к старому разрушенному зимовью. Крыша зимовья провалилась и раздавила печурку, деревья проросли сквозь лаги, но запчасти капканов и груда пустых бутылок, как и положено, валялись везде. Когда-то оно грело путников, теперь оно только воняет плесенью и гнилью – рассадник комаров. Зато от него идет старая тропка. По ней, глядишь, и выползем из зарослей. Тоскливо! Но надежда есть!

Покормив кровососов, вспомнив и порассуждав о том, что здесь не всегда был заповедник, а потому и охотничье зимовьё, промокшие до нитки и голодные, мы двинулись дальше, надеясь выйти к туристской тропе, а уж там приготовить обед. По ней мы спокойно выйдем на Покойники. А покуда остались время и силы, нужно идти до неё – до этой туристской, будь она неладна, тропы. В крайнем случае – прямо на ней и заночуем! (Лучше, если она будет ладной – я погорячился!)

– Всё, вперед!

Неожиданно, обогнув бугорок, мы выходим к чудному озеру, на той стороне которого стоит крепкое зимовье с шиферной крышей.

– Опачки! Склад ВВ или жилой? – я присмотрелся к трубе. Дыма не было, но лес за трубой «извивался» – значит, печка топится. – Там люди…

Не успел я это произнести, из дверей дома вышла женщина в камуфляжной одежде. Посмотрела на нас…и снова зашла.

Я мигом скинул карабин и, замотав его в желтую противодождевую накидку рюкзака, приторочил сбоку своей ноши. Так он в глаза не бросается, и умный человек, даже если и поймет, что это оружие, вопросов не задаст. А вот если у тебя на плече пушка, а ты в заповеднике – грех не спросить, какого хера вы тут с оружием бродите? Так что из вежливости, по умолчанию, я убрал с глаз долой ствол, и теперь уже спокойно подходил к усадьбе.

Из дверей вышли двое: та же женщина и лысый бородатый мужик в свитере.

Мы поздоровались и попытались объясниться… Но первый вопрос был: «Ваше разрешение?»

– Мы его на корабле оставили.

– Не понял? – мужик поднял брови. – Вы ходите по заповеднику без разрешения?