Текст книги "Голодное пламя"

Автор книги: Эрик Аксл Сунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Вита Берген

София сидела на диване, уставившись в темноту, – придя домой, она не стала включать свет. Несмотря на уличные фонари, в гостиной стояла почти непроглядная чернота.

София чувствовала, что больше не может сопротивляться. К тому же она понимала, что сдерживаться неразумно.

Они обречены на сотрудничество – она и Виктория. Иначе будет только хуже.

София понимала, что больна. И знала, что должна сделать.

Они с Викторией составляли сложный продукт совместного прошлого, но разделились на две личности в отчаянной попытке справиться с жестокими буднями.

У них были разные способы защищаться, разные пути излечения себя. София держала болезнь на расстоянии, цепляясь за рутину. Внутренний хаос утихал благодаря упорядоченному приему клиентов.

Викторией руководили ненависть и ярость, простые решения и черно-белая логика, благодаря которым все в худшем случае можно было выбросить из жизни.

Виктория ненавидела слабость Софии, ее желание раствориться, приспособиться. Попытки закрыть глаза на несправедливость, равнодушно принять роль жертвы.

С тех пор как Виктория вернулась, Софию переполняло презрение к себе, она утратила способность видеть простые пути. Жизнь превратилась в болото.

Ничто больше не было само собой разумеющимся.

Двум совершенно разным волям предстояло прийти в согласие и слиться в одну. Безнадежно, подумала София.

Существует утверждение, что человека формируют его страхи. Личность Софии развилась из страха быть Викторией. Виктория скрыто пребывала в Софии – как противоположность, трамплин.

Без Виктории София прекратит быть и станет пустой оболочкой.

Без содержания.

«Откуда взялась София Цеттерлунд?» – подумала она. И не смогла вспомнить.

София провела руками по плечам.

София Цеттерлунд, подумала она. Попробовала имя на вкус. Ее поразила мысль, что ее кто-то создал. И руки ее на самом деле принадлежат другому человеку.

Все началось с Виктории.

Меня придумал другой человек, подумала София. Другая я. От этой мысли закружилась голова и стало трудно дышать.

Где найти общую точку? Какую потребность Виктории сможет удовлетворить София? Надо найти эту точку, но для этого надо перестать бояться мыслей Виктории. Осмелиться открыто взглянуть ей в глаза. Принять то, изгнанию чего из своей жизни она посвятила эту самую жизнь.

Для начала следует найти ту точку во времени, когда ее воспоминания сделались только ее воспоминаниями и перестали быть воспоминаниями Виктории.

Она подумала о фотографии, сделанной «поляроидом». Ей лет десять, она одета в отвратительную красно-белую одежду, стоит на пляже. Разумеется, она этого не помнит. То время, те обстоятельства принадлежат Виктории.

София погладила себя по руке. Светлые шрамы принадлежат Виктории. Она резала руки бритвой и осколками стекла позади дома тетушки Эльсы в Дала-Флуда.

Когда появилась София? Была ли она во времена Сигтуны? Когда они колесили по Европе с Ханной и Йессикой? София путалась в воспоминаниях и понимала, что они становятся нелогичными, а структуру обретают только в университетское время, когда ей уже исполнилось двадцать.

София Цеттерлунд поступила в университет и пять лет прожила в студенческой квартирке в Упсале, после чего перебралась в Стокгольм. Практика в больнице Накки. Два года в судебной психиатрии в Худдинге. Потом она встретила Лассе и открыла частную практику.

Что еще? Сьерра-Леоне, естественно.

Собственная жизнь вдруг показалась Софии печально короткой, и она понимала: причина тому – один-единственный человек. Ее отец, Бенгт Бергман, украл у нее первую половину жизни, а вторую половину заставил ее страдать, сделав заложницей рутины. Работа, деньги, амбиции, быть хорошей девочкой и где-то на периферии – неловкие попытки личной жизни. Держать собственные воспоминания подальше от себя, а для этого – с головой погрузиться в повседневность.

В двадцать лет София оказалась достаточно сильной, чтобы забрать жизнь Виктории себе, оставить ее за спиной и начать свою собственную.

Вероятно, она обрела опору задолго до этого.

В университете остался только один человек – София Цеттерлунд. София вытеснила Викторию так же, как отцовские посягательства. Она выбросила Викторию из своей жизни – и в то же время утратила контроль над ней.

Ресторан «Цинкенс Круг»

Три имени. Трое мужчин.

Сначала – Карл Лундстрём и Вигго Дюрер. Двое людей, между судьбами которых странным образом усматривается некая связь. Но в то же время, думала Жанетт, это не так уж странно. Оба – члены одного и того же фонда, встречались на собраниях и обедах. Попав в беду, Лундстрём связался с единственным известным ему адвокатом. С Вигго Дюрером. Так все и работает. Рука руку моет.

Список тех, кто финансировал неизвестный Жанетт фонд Sihtunum i Diaspora, включал также Бенгта Бергмана.

Отца пропавшей Виктории Бергман.

Жанетт почувствовала, как сжимается пространство.

– Как ты это нашла? – Жанетт отложила блокнот и посмотрела на сидящую напротив девушку.

– Ничего сложного, – улыбнулась Ульрика. – Просто погуглила.

Наверное, я плохой полицейский, подумала Жанетт и спросила:

– Flashback? Насколько ему можно доверять?

Ульрика рассмеялась:

– Вообще там довольно много чепухи, но и правда попадается. По большей части – сплетни про опозорившихся знаменитостей. Про них там пишут, а вечерние газеты перепечатывают и ссылаются на сайт. Иногда задумываешься, не сами ли журналисты распускают эти слухи.

Жанетт подумала, что девушка права.

– А что это за организация? Sihtunum i Diaspora?

Ульрика схватила вилку и принялась ковырять в тарелке с жареной картошкой.

– Какой-то фонд или вроде того. Я про него не так много нашла…

Что-то там должно быть, подумала Жанетт. Отправлю на это дело Хуртига.

Она смотрела на истощенную фигуру девушки. Взгляд пустой, словно она смотрит сквозь тарелку, вилка вяло чертит полоски в лужице соуса.

Девушке нужна помощь.

– Послушай… ты не думала о терапии?

Ульрика коротко взглянула на Жанетт и пожала плечами:

– Терапия? Это вряд ли.

– У меня есть подруга-психолог, работает с молодежью. Я же вижу, ты что-то носишь в себе. По тебе заметно. – Жанетт помолчала. – Сколько ты весишь? Сорок пять кило?

Ульрика снова равнодушно пожала плечами:

– Нет. Сорок восемь.

Ульрика криво улыбнулась, и Жанетт наполнило теплое чувство.

– Не знаю, подойдет ли мне это. Таким дурам, как я, терапией не поможешь.

Ты ошибаешься, подумала Жанетт. Чертовски ошибаешься.

Несмотря на изломанность Ульрики, Жанетт видела в девушке силу. Ульрика сможет укрепить ее – надо только, чтобы кто-то протянул ей руку помощи.

– Психолога зовут София Цеттерлунд. Если хочешь, приходи к ней прямо на следующей неделе.

Она догадывалась, что рискует, но знала Софию достаточно хорошо и понимала: София согласится. Если только Ульрика сама захочет ходить к ней.

– Я дам ей твой номер, согласна?

Ульрика заерзала:

– Ну согласна… Только без фокусов, ладно?

Жанетт рассмеялась:

– Даю честное слово. С Софией можно иметь дело.

Вита Берген

София встала и подошла к зеркалу в прихожей. Улыбнулась своему отражению, увидела зуб, который Виктория сломала в номере копенгагенской гостиницы. Шею, на которую Виктория накинула петлю. Почувствовала, какая жилистая эта шея, какая сильная.

Она расстегнула блузку, руки скользнули под ткань. София ощутила тело зрелой женщины, вспомнила их прикосновения – Лассе, Микаэля и Жанетт.

Руки мягко касались кожи. София закрыла глаза, вслушиваясь в себя. Внутри было пусто. София сняла блузку, увидела себя, стоящую в прихожей. Проследила в зеркале контуры своего тела.

Завершенность тела так очевидна. Там, где кончается кожа, берет начало внешний мир.

Все, что внутри кожи, – это я, подумала София.

Я.

Она обняла себя, руки коснулись плеч. Погладила щеки, губы. Закрыла глаза. Тошнота застигла ее врасплох: кислый привкус во рту.

Знакомый и незнакомый одновременно.

София медленно стянула брюки и трусы. Рассмотрела себя в зеркале. Откуда ты взялась, София Цеттерлунд? Когда Виктория передала тебя мне?

София смотрела на свою кожу, читая ее как карту своей жизни и жизни Виктории.

Она ощущала свои ноги, ноющие пятки, кожа на которых никогда не становилась достаточно крепкой, так как ее постоянно покрывали мозоли.

Это пятки Софии.

София провела руками по икрам. Ощутила шрамы, и пришло ощущение острых камешков, коловших кожу. Бенгт брал ее сзади, и его тяжесть вжимала ее колени в гравий дорожки.

Колени Виктории, подумала она.

Бедра. Руки гладят мягкое. Она закрыла глаза, представила, как они выглядят со стороны. Синяк, который она пытается скрыть. Почувствовала, как болят сухожилия с внутренней стороны – так они болели, когда он хватал ее за бедра, а не за лодыжки.

Бедра Виктории.

Она провела руками выше, по спине. Почувствовала неровность, которой раньше не отмечала.

Закрыла глаза, ощутила запах нагретой земли – особый запах красной земли Сьерра-Леоне.

София помнила Сьерра-Леоне, но не помнила шрама на спине, не видела связи, на которую хочет указать ей Виктория. Иногда приходится удовлетворяться символами, подумала она и напомнила себе, как пришла тогда в себя в прикрытой сверху яме, уверенная, что ее похоронят заживо охваченные ненавистью дети-солдаты. София ощутила тяжесть в теле, угрожающую темноту, запах затхлой ткани. Ей тогда удалось выбраться оттуда.

Сейчас это казалось Софии нечеловеческим подвигом, но тогда она не думала, что сделанное ею превосходит людские возможности.

Она оказалась единственной в поселении, кто выжил.

Единственной, кому удалось перекинуть мост между реальностью и фантазией.

Прошлое

Когда они собирались на пляж, то спрашивали: на чьем велосипедном багажнике она хочет ехать, его или ее?

Она начинала плакать – ей никого не хотелось обидеть.

– Доедай. – Он раздраженно смотрит на Викторию поверх накрытого к завтраку стола. – Когда оденешься, бросишь в бассейн таблетку хлора. Хочу окунуться после утренней встречи.

На улице уже больше двадцати пяти градусов, и он утирает пот со лба. Она кивает в ответ и начинает ковырять тошнотворную кашу, от которой идет пар. Каждая ложка каши разбухает во рту. Она ненавидит сладковатую корицу, которой он заставляет ее посыпать кашу. Его коллеги из СИДА скоро будут здесь, и он встает из-за стола. Тогда она сможет выкинуть остатки завтрака.

– Как учеба?

Она не смотрит ему в глаза, но чувствует, что он наблюдает за ней.

– Нормально, – мямлит она. – Мы проходим пирамиду Маслоу. Про потребности и мотивацию. – Вряд ли он слышал про Маслоу. Она надеется, что его невежество заткнет ему рот.

И оказывается права.

– Мотивация, – бормочет он. – Да, ее-то тебе и не хватает. – Его взгляд уходит в сторону, возвращается к тарелке.

Потребности, думает она.

Базовые потребности должны удовлетворяться, чтобы человек мог развиваться дальше.

Это звучит как нечто само собой разумеющееся, но она не понимает, к чему надо стремиться.

И в то же время знает, почему она не понимает про потребности. Это – его вина.

Притворяясь, будто ест кашу, она вспоминает, что читала об иерархии потребностей, которая начинается с телесных. Потребности вроде пищи и сна, и как он систематически лишал ее их.

Дальше идет потребность в безопасности, потом – потребность в любви и принадлежности к группе, еще потом – потребность в одобрении. Все, чего он лишил и продолжал лишать ее.

На самом верху пирамиды – потребность в самовыражении. Слово, которое она не в состоянии даже понять. Она не знает, кто она, чего она хочет, самовыражение для нее недостижимо, потому что лежит вне ее, вне ее «я». Он лишил ее всего.

Дверь лоджии открывается, в проеме стоит юная девушка на несколько лет младше Виктории.

– А вот и ты! – с улыбкой восклицает он, глядя на девочку, которая работает прислугой за все. Виктории она понравилась с первого же дня.

Бенгту, кажется, тоже симпатична хрупкая девушка – он расточает ей комплименты, льстит.

В первый же вечер за ужином он решил, что удобства ради ей надо перебраться из рабочего лагеря в этот большой дом. С того дня Виктория ложилась спать, чувствуя себя почти в безопасности. Даже мама как будто была довольна положением дел.

Слепая коровушка, думает она. В один прекрасный день на тебя свалится все, все, и ты поплатишься за свою слепоту.

Девочка входит на кухню. Поначалу она выглядит испуганной, но, заметив Викторию и Биргитту, немного успокаивается.

– Когда мы закончим, уберешь со стола, – продолжает он, повернувшись к девочке, но его прерывают звук автомобильного мотора и шорох едущих по гравию колес, доносящиеся в открытое окно. – Черт, они уже здесь.

Он поднимается. Подходит к девочке и взъерошивает ей волосы:

– Хорошо спала?

По девочке заметно, что она вряд ли вообще спала. Вокруг опухших глаз красные круги, а когда он касается ее, девочка напрягается.

– Садись, поешь.

Он подмигивает девочке и сует ей купюру, которую она тут же, еще не успев сесть за стол рядом с Викторией, запихивает в карман.

– Вот так, – говорит он, – поучи-ка мою Викторию есть с аппетитом. – Он кивает на тарелку и, посмеиваясь, выходит в холл.

Виктория знает: вечер будет утомительным. Если у него утром хорошее настроение, вроде как сейчас, то вечер часто кончается непроглядной чернотой.

Он ведет себя, как чертов колониалист, думает она. СИДА, права человека? Да он просто прикрывается этими словами, а сам ходит и хватает тут все своими лапами, как какой-нибудь распоследний рабовладелец.

Она смотрит на маленькую хрупкую девочку, которая в эту минуту полностью поглощена завтраком.

Что он с ней делает? Шея кое-где опухла, на мочке ранки…

– Ну а я скажу так… – вздыхает мать. – Займусь посудой. Вы разберетесь, да?

Виктория не отвечает. Ну а я скажу так? Да ты никогда ничего не говоришь. Ты немая слепая тень без очертаний.

Девочка доела, и Виктория пододвигает ей свою тарелку. Лицо девочки светится, и Виктория не может не улыбнуться в ответ, когда девочка набрасывается на серую жижу – тепловатое створожившееся молоко.

– Может, хочешь помочь мне с бассейном? Я покажу, что надо сделать.

Девочка смотрит на нее поверх тарелки и согласно кивает, жуя.

Наконец она покончила с завтраком, и они идут в сад. Виктория показывает, где таблетки хлора.

Шведская гуманитарная организация СИДА располагает несколькими домами на окраине Фритауна. Семья Виктории живет в одном из самых больших, к тому же он находится немного на отшибе. Белый трехэтажный дом окружен высокой стеной, а подъездную дорожку охраняют вооруженные мужчины в камуфляже.

За стеной – обширный сад с высокими пальмами и густыми зарослями рододендронов.

Перед большой выложенной камнями верандой устроен бассейн, формой напоминающий почку.

Узкая тропинка ведет в юго-западный угол, где расположена пара строений поменьше. Там живет персонал – кухарка, уборщица и садовник.

Виктория слышит доносящиеся из дома мужские голоса. Конференцию решили провести здесь, так как во Фритауне сейчас небезопасно.

– Надрываешь уголок упаковки, – объясняет Виктория. – Потом осторожно опускаешь таблетку в воду.

В глазах девочки она видит неуверенность и напоминает себе: прислуге пользоваться бассейном строжайше запрещено.

– А я говорю – тебе можно, – настаивает Виктория. – Это ведь и мой бассейн тоже. Я могу принимать решения, и я говорю – тебе можно.

С триумфальной улыбкой, словно ее в мгновение ока причислили к элите, девочка преувеличенно осторожно опускает руку в бассейн. Поводит в воде рукой, выпускает таблетку и следит взглядом, как та медленно опускается на дно. Вытаскивает мокрую руку, смотрит на пальцы.

– Понравилось в воде? – спрашивает Виктория и получает в ответ неуверенный кивок. – Искупаемся, пока он не пришел? – предлагает она.

Девочка колеблется, потом трясет головой, объясняя, что ей нельзя. Виктория все еще с трудом понимает ее речь – смесь английского с каким-то диалектом.

– Я тебе разрешаю, – говорит она, бросая взгляд на дом и начиная раздеваться. – Плюнь на них. Мы услышим, когда они закончат.

Она ныряет в бассейн и проплывает под водой две дорожки.

Здесь, внизу, она чувствует себя в безопасности, почти касается дна животом, выдыхает воздух из легких, позволяет телу опуститься.

Виктория представляет себе, что находится внутри водолазного колокола, перевернутого чугунного стакана, который опускают в воду и ставят на дно. Внутри него надежный воздушный карман, в котором можно дышать и который вмещает только ее дыхание.

Она медленно переворачивается над дном, наслаждаясь давлением на барабанные перепонки.

Вода между ней и верхним миром образует плотный защитный слой.

Когда кислород начинает заканчиваться, она плывет дальше. Приближаясь к кромке бассейна, она видит, что девочка сунула ноги в воду. Виктория выныривает рядом с ней, в ослепительное солнце. Девочка сидит на лесенке бассейна и улыбается, освещенная солнцем сзади.

– Like fish[12]12
  Как рыбка (англ.).


[Закрыть], – говорит она Виктории.

Та смеется в ответ.

– Прыгай и ты тоже. Скажем, что я тебя заставила. – Она отталкивается ногами от бортика и плюхается на спину. – Давай!

Девочка спускается еще на одну ступеньку, но, кажется, не собирается лезть в воду.

– Cannot swim[13]13
  Не умею плавать (англ.).


[Закрыть], – с виноватым видом сообщает она.

Виктория разворачивается и плывет назад, к лесенке.

– Не умеешь плавать? Тогда я тебя научу.

Вскоре ей удается уговорить девочку, но та отказывается купаться в трусах и лифчике, как Виктория.

– Сандалии в любом случае придется снять. Можешь натянуть вот это. – Она протягивает девочке тонкую рубашку, в которой до купания была сама.

Пока девочка переодевается, Виктория успевает заметить на ней несколько больших синяков – на животе и пояснице. На нее накатывают странные чувства.

Сначала гнев от того, что он сделал, потом – облегчение от того, что избили не ее.

Потом в сердце вползает стыд вместе с новым чувством, которое Виктории еще не случалось переживать. Ей стыдно, что она – дочь своего отца, но в то же время в ней зарождается нечто, отчего у нее пропадает желание учить девочку плавать.

Она смотрит на тощую фигурку. Девочка, улыбаясь, стоит на бортике бассейна в рубахе, которая ей слишком велика. В ее собственной рубахе с яркой эмблемой сигтунской гимназии.

Ей вдруг становится отвратительно, что девочка носит ее одежду, что она уже спускается в воду с той стороны, где бассейн мелкий. Виктория пытается понять, что же он увидел в этой девочке. Она красивая и неиспорченная, она моложе и, вероятно, не возражает ему, как начала делать Виктория.

«Да с какой стати ты возомнила, что можешь занять мое место?» – думает Виктория.

Теперь девочка двигается более уверенно, вода быстро доходит ей до груди, просторная рубаха плывет по поверхности бассейна. Девочка смущенно смеется и напрасно пытается прикрыться, одернуть рубашку.

– Иди сюда. – Виктория хочет, чтобы ее голос звучал приветливо, но сама слышит, что ее слова звучат скорее как приказ.

В голове всплывает воспоминание. Маленький мальчик, которого она любила, но который покинул ее, а потом утонул. Как все может быть просто, думает она.

– Ложись на воду животом, а я подержу тебя снизу. – Виктория становится рядом с девочкой, та колеблется. – Вот так, не трусь. Я держу тебя.

Девочка осторожно скользит в воде.

В объятиях Виктории она чувствует детскую легкость.

Девочка поводит в воде руками и ногами, как учит Виктория, но когда та отпускает ее, начинает барахтаться, вместо того чтобы плыть. С каждым всплеском Виктория раздражается все сильнее, однако берет себя в руки и медленно увлекает девочку на глубину.

Здесь она не достанет до дна, думает Виктория. Сама она держится на поверхности, по-лягушачьи двигая ногами.

И перестает поддерживать девочку.

Квартал Крунуберг

– Sihtunum i Diaspora? Это что? – Хуртиг вопросительно посмотрел на Жанетт.

– Древнее название Сигтуны плюс «жизнь в изгнании» по-древнегречески. В общем, название означает «Сигтуна в изгнании» и является фондом, жертвователи которого – те, кто когда-то жил в Сигтуне, а потом переехал. А в целом название, кажется, указывает на связь членов фонда с тамошней школой-интернатом.

– Школа-интернат? Та, в которую ходил Ян Гийу?

– Нет, не та. Это старая королевская школа. Гуманитарное учебное заведение Сигтуны – самая крупная и известная школа-интернат. В нее ходили Улоф Пальме, Повель Рамель, Петер и Маркус Валленберги… Знакомые имена? – Жанетт усмехнулась, и Хуртиг улыбнулся в ответ.

Он закрыл дверь и сел по другую сторону стола.

– Хочешь сказать – король поддерживает этот фонд?

– Нет, имена в списке фонда не столь известны. Но я уверена – ты знаешь как минимум три.

Когда Жанетт показала распечатку, Хуртиг присвистнул.

– Известно, что Дюрер, Лундстрём и Бергман жертвовали в фонд большие суммы денег начиная с середины семидесятых годов, – продолжила Жанетт. – Но о фонде нет никаких упоминаний в администрации лена, что примечательно, поскольку фонд действует в Швеции.

– Откуда ты это знаешь?

– В основном благодаря Ульрике Вендин. Слышал про сайт Flashback?

Хуртиг кивнул:

– Распространитель слухов?

– Ульрика примерно так и выразилась. Если интересуешься, кто из твоих соседей педофил и у кого из знаменитостей большие половые органы, весьма вероятно, что ты найдешь эту информацию на Flashback. – Жанетт замолчала – ее прервал смех Хуртига. – Чего это ты так развеселился?

– У Лиама Нисона большой. У Брэда Питта – маленький. Уже проверено.

– Что за детский сад. – Жанетт не смогла сдержать улыбку. Она просто привела примеры, взятые с потолка.

– Да-да. На сайте полно слухов и сплетен, но там есть и много достоверной информации. Пользователи Flashback публикуют взятую не из газет информацию о расследовании преступлений. Даже протоколы допросов, которым там не место. Какого-то пользователя сильно интересовал Карл Лундстрём, и за период, когда тот был под следствием, он сделал ряд постов. В том числе опубликовал список жертвователей фонда и описание их деятельности. Пользователь сайта был рассержен судебными проволочками, учитывая, что Лундстрём педофил.

– Интересно. А что сказано в уставе фонда?

Жанетт достала какую-то бумажку и прочитала вслух:

– «Цель фонда – уничтожить бедность и оказывать поддержку по улучшению условий жизни детей во всех частях земного шара».

– Значит, педофил, который помогает детям?

– Как минимум – двое педофилов. В списке двадцать фамилий, и мы с уверенностью можем сказать, что двое из этих людей – педофилы. Бергман и Лундстрём. Это десять процентов. Прочие фамилии мне незнакомы, за исключением Дюрера, семейного адвоката. Может, там есть еще интересные имена? Понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю. Еще что-нибудь?

– Ничего, чего бы мы не знали. – Жанетт перегнулась через стол и понизила голос: – Хуртиг, ты вроде знаешь этот сайт и в компьютерах разбираешься лучше меня. Как по-твоему, можно отследить того пользователя? Сумеешь?

Хуртиг улыбнулся, но не стал прямо отвечать на вопрос.

– То, что я мужчина, не означает, что я разбираюсь в компьютерах лучше тебя.

Жанетт поняла, что все эти годы он отмечал ее интерес к гендерным ролям и теперь говорит с ней ее же словами.

– Нет, не потому, что ты мужчина. А потому, что ты моложе – ты же все еще играешь в эти дурацкие компьютерные игры.

– Компьютерные игры? – смутился Хуртиг. – Да ну…

– Чушь. Когда мы идем по улице, ты притормаживаешь перед витринами игровых магазинов, а еще у тебя мозоли на кончиках пальцев, иногда даже с пузырями. Однажды за обедом ты сказал, что пекарь, который делает пиццу, похож на персонаж из GTA. Ты – махровый игрок, Хуртиг. Точка.

Он снова рассмеялся – почти облегченно:

– А вот это уже моя частная жизнь. Но играть в компьютерные игры еще не значит хорошо разбираться в компьютерах…

– Ты же каждый день с ними имеешь дело, – перебила Жанетт.

Хуртиг удивленно взглянул на нее:

– Откуда ты знаешь?

Жанетт пожала плечами:

– Предположила как профессионал. Я слышала, как вы со Шварцем обсуждали компьютеры. Среди прочего ты заметил, что наша система для учета сверхурочных – как в каменном веке.

– О’кей. Но… – Хуртиг задумчиво помолчал. – Отследить пользователя? А это не взлом личных данных?

– Никому ничего не нужно знать. Добудем IP-адрес – может, добудем и имя. Оно может привести нас дальше, а может и не привести. Необязательно раздувать нашу затею в грандиозное предприятие. Мы никого не преследуем, ни за кем не шпионим, не отслеживаем ничьи политические взгляды. Все, что мне нужно, – это имя.

– А ты не слишком чтишь правила.

«И я нарушаю закон, – подумала Жанетт. – Но иногда цель оправдывает средства».

– Ладно, попытаюсь, – согласился Хуртиг. – Не получится – найду кого-нибудь, кто нам поможет.

– Отлично. Значит, вот список жертвователей. Когда начнешь, проверь и их тоже, а я свяжусь с Викторией Бергман.

Когда Хуртиг вышел из кабинета, Жанетт пробила Викторию Бергман по полицейской базе данных, но, как и ожидалось, безрезультатно.

Конечно, система выдала отпечатки пальцев двух Викторий Бергман, но ни одна из них не соответствовала по возрасту Виктории, учившейся в Сигтуне.

Следующий шаг – проверить регистрацию по месту жительства, и Жанетт, введя пароль, вошла в базу Налогового управления, где содержалась информация обо всех ныне живущих гражданах Швеции.

Имя «Виктория Бергман» носили тридцать два человека.

В большинстве случаев имя было написано как обычно, через k, Viktoria вместо искомой Victoria, но это не означало, что такие имена можно исключить. Написание могло измениться. Жанетт вспомнила свою одноклассницу, которая классе в восьмом поменяла в своем имени «С» на «З» и простым росчерком пера превратилась из будничной Сусанны в экзотичную Зузанну. Через несколько лет Зузанна умерла от передозировки героина.

Расширенный поиск дал Жанетт налоговые декларации упомянутых Викторий.

Всех, кроме одной.

Под номером двадцать два в списке значилась некая Виктория Бергман, проживавшая, согласно регистрации, в коммуне Вермдё.

Дочь насильника Бенгта Бергмана.

Жанетт изменила параметры поиска так, чтобы получить налоговые декларации за предыдущий год, но там оказалось пусто. Виктории Бергман из Вермдё явно было наплевать на декларирование доходов и получение возможных налоговых льгот.

Жанетт поискала декларации десятилетней давности, но и там ничего не нашла.

Ни одного упоминания.

Только имя, личный номер и тот адрес, на Вермдё.

Охваченная азартом, Жанетт принялась искать во всех доступных ей базах данных, но добытое лишь подтвердило информацию, которую она уже получила от Йорана Андерссона из полиции Вермдё.

Виктория Бергман с самого детства не меняла места жительства, никогда не заработала и не потратила ни единой кроны, она не брала небольших кредитов в магазинах, не имела долгов, и ее не посещали судебные исполнители; за последние почти двадцать лет она ни разу не была у врача.

Жанетт решила сегодня же связаться по телефону с Налоговым управлением, чтобы уточнить, не вкралась ли в базу данных ошибка.

Потом она вспомнила, что говорила с Хуртигом насчет психологического профиля преступника, и подумала о Софии.

Может быть, пришла пора взглянуть на дело под другим углом?

То, что поначалу представлялось капризом, возможно, в конце концов окажется неплохой идеей. Насколько Жанетт знала, у Софии было достаточно опыта, чтобы составить примерный профиль преступника.

В то же время крайне рискованно привязывать всю работу к описанию и полностью полагаться на заключение психолога.

Никто не удивился бы, если бы расследование, опираясь на недостоверный профиль, зашло не туда – точно так же в порядке вещей было бы, если бы профиль, составленный компетентным специалистом, помог следствию. Жанетт вспомнила про Никласа Линдгрена по прозвищу Человек из Хаги. Разве не потому расследование зашло в тупик, что психологический профиль был ниже всякой критики? Именно поэтому.

Несколько лучших судебных психиатров Швеции считали, что речь идет о человеке со странностями, не имеющем близких друзей, родных и любимых.

Когда Линдгрена все-таки взяли, после восьми жестоких нападений, изнасилований и попытки убийства, он оказался безобидным с виду отцом двоих детей, не менявшим работу и отношения с молодости.

Так что надо быть бдительной и не дать Софии Цеттерлунд руководить собой.

Пан или пропал – а терять Жанетт все равно нечего. К тому же надо поговорить с Софией об Ульрике Вендин. Жанетт взяла телефон, набрала номер кабинета на Мариаторгет и встала у окна.

Перед ней лежал Крунубергспаркен – безлюдный, если не считать какого-то юноши, который с равнодушным видом выгуливал собаку, одновременно нажимая кнопки на мобильном телефоне. Жанетт с вялым интересом следила, как собака то и дело застревала, обмотав поводок вокруг очередной урны, останавливалась и требовательно смотрела на своего бредущего с отсутствующим видом хозяина.

Трубку взяла Анн-Бритт, но тут же переключила Жанетт на Софию.

– София Цеттерлунд.

Жанетт обрадовалась, услышав ее голос – такой мягкий, низкий.

– Алло?

– Привет, да это я, – рассмеялась Жанетт. – Что тебе известно о составлении психологического профиля преступника?

– Что? – София рассмеялась в ответ, и Жанетт показалось, что настроение у нее спокойное, расслабленное. – Это ты, Жанетт?

– Да. Кто же еще?

– Я сама должна была сообразить. Прямо к делу, как всегда. – София замолчала, и Жанетт услышала, как она откидывается на спинку рабочего кресла, – в трубке скрипнуло. – Ты спрашиваешь, что мне известно о составлении психологического профиля? – продолжила она. – Чисто практически – не так много, но, полагаю, надо исследовать наиболее вероятные демографические, социальные и поведенческие качества, которые, как предполагается, есть у преступника. Потом я в любом случае начну проверять группу, в которой его можно найти с наибольшей вероятностью, и, если мне повезет…

– В точку! – перебила Жанетт, радуясь, что София начала рассуждать не колеблясь. – У нас сейчас это называется анализ вопроса. Звучит немного суше, зато в таком определении заложено меньше ожиданий. – Она подумала и стала развивать свою мысль: – Цель этой работы – такая же, как ты описала: сократить число возможных подозреваемых и с наибольшей вероятностью нацелить расследование на человека с определенными чертами.

– Ты когда-нибудь отдыхаешь? – вздохнула София.

Юхан вернулся из больницы домой всего несколько дней назад, а Жанетт уже полностью погрузилась в работу. Неужели София имеет в виду именно это? Что она, Жанетт, рациональна до сухости, до бесчувственности? Но что ей еще остается делать?

– Ты же знаешь, что да, – ответила она, не зная, обижаться на намек или радоваться проявленной заботе. – Но мне и правда нужна твоя помощь. По ряду причин мне больше некому задавать вопросы. – Жанетт поняла, что придется быть искренней. Если София не возьмется за эту задачу, ей, Жанетт, больше не к кому обратиться.