Текст книги "Искатель. 1964. Выпуск №1"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Михаил Емцев,Глеб Голубев,Николай Грибачев,Владислав Степанов,Семен Кривошеин,Арне Леонхардт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

ИСКАТЕЛЬ № 1 1964

Владислав СТЕПАНОВ
ИМЕНА НЕИЗВЕСТНЫХ ГЕРОЕВ

Рисунок А. ЛИВАНОВА

Собирая материал о подвигах участников Волгоградской битвы, я услышал легенду о пареньке, которого не брала ни мина, ни пуля. Алешка Огонь – так прозвали лейтенанта его боевые товарищи. Рассказывали: в разведке Алешка возникал перед окопами врага, как вихрь, и уходил под роем пуль целым и невредимым. А в самые трудные дни обороны города на Волге Алешка Огонь, с горсткой бойцов прижатый к самому берегу реки у Тракторного, десять дней отбивал атаки фашистов. И в эти дни, не знаю, в шутку или всерьез, его называли комдивом.

Враг так и не прошел к Волге.

На этом мои сведения о герое обрывались. Кто-то мне говорил, что будто видел Алешку на Курской дуге, кто-то утверждал, что он погиб, но находились и такие, которые доказывали, что встречали похожего парня, когда штурмовали Берлин. Только недавно я побывал в Волгограде снова, зашел в музей и увидел на стенде новый экспонат: пробитый осколком комсомольский билет.

На фотографии я увидел парня со строгими, не по возрасту серьезными глазами. Под номером комсомольского билета я прочел фамилию героя: Очкин Алексей Яковлевич, год вступления в комсомол – 1941…

Это был комсомольский билет человека, которого солдаты в окопах Волгограда любовно называли Алешка Огонь.

* * *

«…14 октября началась самая большая операция: в наступлении приняли участие несколько дивизий, в том числе 14-й танковый корпус, 305-я и 389-я пехотные дивизии. На Тракторный завод имени Дзержинского, на восточной окраине которого находился штаб 62-й армии русских, устремились наши войска. Со всех концов фронта, даже с флангов войск, расположенных на Дону и в калмыцких степях, стягивались подкрепления инженерных и противотанковых частей, подразделения которых были так необходимы там, где их брали. Пять саперных батальонов по воздуху были переброшены в район боев из Германии. Наступление поддерживал в полном составе 8-й авиакорпус. 14 октября в момент атаки эти наши воинские силы продвинулись на два километра, однако так и не смогли преодолеть вконец сопротивление трех дивизий русских, оборонявших завод, и овладеть отвесным берегом Волги».

Это написал наш враг – гитлеровский генерал Дьер. Ему приказал Гитлер не жалеть своих солдат и любой ценой прорваться к Волге. Но генерал так и не выполнил приказа, он вынужден признать подвиг наших солдат. Процитированные строки из книги, выпущенной уже после войны, Дьер посвятил, сам того не подозревая, и лейтенанту Очкину и его героям товарищам.

* * *

14 октября 1941 года. День, который Гитлер назначил последним сроком взятия города на Волге.

Утро ясное и холодное, в воздухе витает запах гари. Небо, высокое, застыло в ожидании чего-то грозного. На его фоне вдали – дымящиеся развалины.

Стояла в то утро необыкновенная, необъяснимая, настороженная тишина в районе Тракторного. Кто познал тишину перед боем, тот знает, как обострен бывает в эти минуты слух солдата, точно в последний раз к тебе приходят все звуки живого мира. И вот в эту подозрительную тишину издалека-далека вошел прерывистый звук и по окопам пробежал говорок: «Летит!»

Алексей услышал гул приближающихся бомбардировщиков сквозь тяжелую утреннюю дрему. Выработанный на войне инстинкт в какую-то секунду, какой-то миг заставил его сбросить сон. Алексей открыл глаза. Помполит дивизиона Филимонов, ночевавший в этот раз в одном ровике с ним, уже бодрствовал. Сидя на корточках, он торопливо свертывал самокрутку. Слева от помполита Алексей разглядел Черношейкина. И уже в какой раз привычно подумал: «А все ж, брат, честное слово, с твоего отца иль деда Горький писал Челкаша». Алексею нравился этот немолодой чернявый солдат-усач. Он всегда подкупал лейтенанта и других своим оптимизмом, какой-то особой солдатской мудростью.

Алексей посмотрел в небо. Оно все до горизонта было закрыто стаями фашистских машин. Самолеты шли на их передний край. Они шли низко. Алексей мог разглядеть на первых бомбардировщиках черные, обведенные белой краской кресты.

– Прорвало… – вслух подумал Черношейкин.

Борис Филимонов торопливо чиркал кресалом. Но трут не загорался. Борис продолжал трудиться и уже, казалось, не обращал внимания на приближающиеся самолеты. Словно все дело было в том, успеет он прикурить или нет. Наконец на трут попала искра, обгорелый конец нитчатого шнура задымил. Комиссар жадно затянулся и, выпуская дым, обволок лицо голубоватым облаком.

– Теперь порядок!

И в этот миг земля будто раскололась.

Когда бомбежка ослабла, в короткие секунды между разрывами бомб Алексей с тревогой бросил взгляд на Черношейкина и тут же перевел его на Филимонова, на Степана Кухту.

Кухта лежал в углу окопа, присыпанный землей. Степан не шевелился.

И хотя бомбардировка была тяжелой, основному удару фашистской авиации подвергся шестигранник впереди, в четырехстах метрах от них (так они называли шестигранный квартал). Там поднималась к небу красно-черная стена огня, дыма и пыли. Казалось, там горело все, даже воздух. Волны вражеской авиации все накатывались и накатывались на наши позиции.

Над легкими бомбардировщиками теперь появились тяжелые «хеншели». Спустя несколько минут с глухим воем посыпались тяжелые бомбы. Земля двигалась, смещалась, будто при землетрясении. И не было никакой уверенности, что она не провалится в тартарары, И в этот миг Степан Кухта вдруг ожил. Теперь при каждом страшном разрыве бывший директор маслозавода, грузный Кухта вздрагивал всем телом, что-то выговаривая. Алексею было жутко подумать, что все они, эти люди, и Степан Кухта, и усач Черношейкин, и Борис Филимонов, и его нареченный сын Ваня Федоров, каждый из которых был им любим по-особому, могут погибнуть.

С ними Алексей прошел нелегкий путь отхода от Дона до Волги, Из «старичков» сибирской дивизии полковника Сологуба, а тем более из их дивизиона в живых осталось совсем немного. Вот почему каждая потеря «стареньких» причиняла лейтенанту особую боль. И он был бесконечно рад, что Степан вдруг зашевелился, и ползком двинулся к нему. Добравшись до Кухты, Алексей тронул его за плечо:

– Живем?

– Живем, товарищ лейтенант, – неловко повернувшись и показывая свое красное с белыми пятнами лицо, ответил Кухта.

Неподалеку упала тяжелая бомба. Их обдало волной песка и мелкого камня. Площадь заволокло густым занавесом пыли, дыма.

– Ну, дает, гад! – сплевывая песок, говорил Черношейкин.

Тяжелые бомбы с полчаса рвались в районе Тракторного, но уже по сторонам от дивизиона бронебойщиков. На смену «хеншелям» пришли «гармонисты». Забравшись под облака, а затем перевернувшись, фашистские бомбардировщики неслись вниз со страшным воем сирен; у самой земли, выходя из пике, обдавали наши позиции градом пуль и снарядов. Потом фашисты начали минометно-артиллерийский обстрел. Они методично, расчетливо утюжили наш передний край. А на площади, хотя туда и долетали снаряды, после столь тяжелой бомбежки казалось значительно тише.

Алексей, высовываясь из ровика, кидал мелкие камешки, пытаясь попасть в вырытые впереди и по сторонам от него круглые колодцы, где прятались бронебойщики. Алексей окликал своих бойцов в шуме боя, стараясь узнать, живы ли они. К его великой радости, почти после каждого попадания камешка в колодец оттуда высовывалась голова.

– Не спать, братуха! – кричал Алексей.

– Есть! – скупо улыбаясь, отвечал солдат.

Несколько раз звонили из КП дивизии. Начальник артиллерии справлялся о положении на участке.

– Знаю, что бомбят! – кричал в трубку подполковник Гадлевский.

КП 112-й дивизии был от них всего в четырехстах метрах. Разрывы бомб и снарядов на площади Дзержинского были хорошо видны из подвала, где располагался штаб.

…112-ю дивизию генерал Чуйков называл «челноком». Почти всегда он бросал ее туда, где было особенно трудно. И недавно, хотя в ней насчитывалось немногим больше 600 бойцов, она была переброшена под Тракторный.

– Держись, орленок, держись! – ободряюще бросал в трубку начальник артиллерии. – Укрепрайон видит танки фашистов?

Всего три месяца назад в задонской степи дивизион стал на свой первый боевой рубеж. В нем тогда было три батареи, двести семьдесят человек. Теперь осталось только семьдесят и четыре пушки. Укрепрайон, о котором спрашивал Гадлевский, – это батарея из трех пушек, это и одно орудие лейтенанта Шутова, что стояло на правом фланге нашей обороны у стадиона, да пятнадцать колодцев с бойцами, приготовившимися уничтожать танки врага. В кустах и на газонах сквера притаились остальные десять «пэтээровцев» – бойцов с противотанковыми ружьями. Это было все, чем наша оборона могла встретить здесь лавину танков врага. Артиллеристов и истребителей танков поддерживали автоматчики. Командир дивизиона был ранен. Командование принял Алексей Очкин. Ему же было поручено возглавить командование укрепрайоном.

* * *

На площади Дзержинского еще рвались снаряды. А на передний край дивизии Желудева, на гвардейцев 37-й дивизии ринулись танки. Сначала в шуме боя их лязг был не слышен. Но по мере того как артподготовка врага подвигалась в глубь нашей обороны, грохот почти двухсот танков становился все отчетливее и отчетливее. Те, кто должен был закрыть огнем вход на площадь, стали к своим орудиям и были готовы к встрече врага. В полуразрушенном доме прямо из подъезда торчал ствол пушки, расчетом которой командовал Коля Горождецкий. Левее, в куче кирпича у полуразрушенной стены, притаился расчет орудия Саши Медведева. Третья сорокопятка должна была встретить врага со стороны сквера, при въезде с проспекта Ленина.

…Тем временем танки фашистов смяли искалеченные бомбежкой и артподготовкой наши позиции, большой группой прорвались на Ополченскую и вышли на проспект Ленина.

Они шли не скученно, а в один-два ряда, колонной, как на параде. Они шли на площадь, где их ожидали бойцы Алексея Очкина, где звездно сходились улицы. Танки направлялись к Тракторному, к его проходной.

Алексей выскочил из ровика и побежал к крайнему орудию. Расчету Коли Мишина предстояло сделать выстрел первым в этом бою. Нарастающий гул моторов и лязг танков слышался совсем рядом. Неизвестно было, сколько их выйдет на площадь сразу.

Орудие уже было выкачено для стрельбы прямой наводкой. Все, кто был в эту секунду у пушки, притихли в ожидании вражеской машины.

Алексей сжал зубы, заметив Ваню Федорова, и пожалел, что разрешил ему вчера остаться на батарее.

* * *

В конце сентября Ваня был ранен в бою на «Баррикадах» и до вчерашнего дня находился в госпитале на левом берегу Волги. В дивизионе берегли мальчишку и старались дольше продержать его за Волгой. Но накануне по просьбе Вани было решено собрать комсомольское собрание и рассмотреть его заявление о приеме в комсомол.

Вчера комсомольцы собрались у орудия Медведева. Долгих выступлений не было, и вопрос был один – прием в члены ВЛКСМ Ивана Федорова. Когда зашла речь о том, что думают о нем комсомольцы дивизиона, прозвучал один короткий, сдержанный ответ: приема в комсомол достоин. И помощник начальника политотдела дивизии по комсомолу Жора Либман здесь же, у орудия, достал непроливашку из походной, видавшей виды дерматиновой сумки, обмакнул в тушь перо и отнюдь не каллиграфическим почерком написал в комсомольском билете фамилию Вани. Протянул новому комсомольцу билет.

На этом комсомольском собрании мальчишку можно было упрекнуть лишь в том, что он мало слушался старых солдат и лез на рожон, выказывая свою ребячью удаль. И когда его прогоняли в укрытие, неистово шумел. Наблюдая в такие минуты за парнем, усач Черношейкин подшучивал:

– Ну, Ваня, умаял ты свою няньку!

– О ком ты говоришь? – вскипал паренек.

– Известно о ком, о лейтенанте Очкине.

Ваня готов был броситься на усача с кулаками, но сдерживался и отвечал:

– Я вот передам твои слова лейтенанту.

– Передавай, – невозмутимо ронял Черношейкин и добавлял при этом: – А я б на его месте зажал бы твою башку между ног да всыпал тебе по первое число.

У Черношейкина не было зла на Ваню, но он, пожалуй, трезвее других смотрел на пребывание Федорова в дивизионе и нередко высказывался:

– Балуете вы, товарищ лейтенант, мальчишку. Не мальчишечье это дело – болтаться на передовой. Война ведь не забава…

В чем-то Черношейкин был прав. Однако если на многое у Очкина и хватало воли, то отказаться от Вани, от его пребывания в дивизионе сил не было. Алексей вспомнил, как пришел к ним Ваня. Это случилось на одной из станций недалеко от Поворина, когда они ехали на фронт. Алексей выскочил из вагона, увидел на буфере паренька.

– Ты чего здесь делаешь? Тоже сообразил – забираться на буфер военного эшелона! Знаешь, что за это бывает?

Очкин стащил мальчишку с вагона. Ваня глянул на Алексея волчонком и проголосил:

– У, дылда, справился с малолеткой! Конечно, у тебя ручищи вон какие!

И тут же, отскочив в сторону, схватил камень, зло прокричал:

– Только попробуй подойди!

В этот момент раздался гудок, и лейтенант, не глянув на мальчишку, вскочил в вагон.

В Поворине Алексей, выйдя на перрон, вновь обнаружил на буфере мальчишку. Но в этот раз Очкин обошелся с ним более обходительно. И Ваня не мог не заметить перемены в отношении лейтенанта.

– Отца с матерью немцы убили, – затараторил он, – Никого у меня не осталось. Лейтенант, а лейтенант, возьми меня с собой на фронт!

Алексей молча, неудобно вобрав голову, пошел прочь. Но Ваня не отставал – он шел рядом, убеждал Очкина:

– Возьмите, товарищ лейтенант, ведь все равно не с вами, так с другими подамся на фронт! Возьмите, а?..

Когда поезд тронулся, их так и втащили в вагон: лейтенанта и повисшего позади на его поясе Ваню.

* * *

– Боец Федоров! Марш на КП! – закричал вдруг Алексей на своего юного друга так, что расчет вздрогнул.

– Да ладно уж тебе, Алексей, – чисто по-ребячьи Ваня ретировался за широкую спину солдата Чуварина. Возиться с Ваней стало некогда: всего в тридцати шагах показался ствол въезжающего на площадь танка. Не успел он высунуться из-за угла весь, как раздались выстрелы бронебойщиков. Танк загорелся, «Молодцы!» – подумал Алексей и сделал артиллеристам знак пока не открывать огня. В этот момент верхний люк танка распахнулся, и из него, словно ошпаренный, вылетел фашист. Через передний попытался выскочить водитель. Словно точила коснулись танка – это пули рассыпали сотни искр. По машине ударили автоматчики. Второй танк стал обходить первый. Он развернулся и с ходу понесся на колодцы бронебойщиков, подставив свой бок под снаряды.

Каждый наводчик мечтает о таком моменте. И орудие Мишина выстрелило. Танк закружился на месте. Второй выстрел. Снаряд попал в башню и заклинил ее. Остальные машины поостерегались выходить из-за угла. Очкин ликовал.

Другая колонна танков двинулась к площади по Ополченской. И эту колонну, подбив головной танк, остановили. Фашистский танкист не обратил внимания на большую кучу щебня, а именно здесь его и подстерегала смерть. Наводчик орудия Медведева Алеша Долматов меткими выстрелами расстрелял еще два танка.

Улица оказалась запруженной подбитыми танками.

Наши солдаты и офицеры научились бить врага в уличных боях. Следуя заповеди Чуйкова, бойцы повсюду организовывались в группы, и то здесь, то там возникали сотни очагов сопротивления. Теперь враг не знал, куда ему направить свой главный удар, распылял силы.

Над городом плыл прохладный октябрьский день.

Город горел. Он горел уже третий месяц, и замполит Филимонов, поднимаясь по полуразрушенной лестнице на третий этаж выгоревшего дома, пытался определить, оглядывая окружающие развалины, что происходит в этот момент поблизости, где враг вышел к Тракторному, а где его не пустили.

Черный сажистый дым, красно-кирпичная пыль мешались, принимая бурый оттенок. Хвосты огня и дыма огромными облаками тянулись к небу и загораживали от него большую часть площади, на которой шло гигантское сражение.

Филимонов услышал гул самолетов и заторопился вниз. Было ясно: прошло около часа, как отразили атаку, и теперь самолеты идут бомбить развалины, где шли бои. А бои шли повсюду, в большой округе. «Сейчас в первую очередь они станут сбрасывать бомбы на нас», – решил Борис. Филимонов тогда так и не узнал, что же происходило на всем участке боя за Тракторный.

А произошло следующее. Сразу же после первой бомбежки фашисты бросили массу войск на позиции 37-й гвардейской дивизии, находившейся в первом эшелоне. Сто восемьдесят танков врага, сосредоточенные на узком и совершенно открытом месте, устремились на нашу оборону. Гвардейцы сражались стойко. Батальон 114-го гвардейского полка старшего лейтенанта Винокурова потерял почти весь личный состав. В живых осталось 4 человека. Соседний с ним 2-й батальон 109-го гвардейского полка под командованием гвардии старшего лейтенанта Алексея Ананьева встретил врага и дрался до последнего патрона, закрепившись в домах и развалинах. Но вражеские танки все же прорвались, смяли 524-й стрелковый полк, у которого не было достаточных противотанковых средств, однако и после этого битва здесь продолжалась. Бойцы, словно растворившись в развалинах, продолжали оказывать сопротивление. Полковая батарея 109-го гвардейского под командованием коммуниста Александра Андреевича Копалина во время бомбежки потеряла два орудия и была окружена танками. Гвардейцы не дрогнули и расстреливали в упор вражеские машины.

Были остановлены пять танков. Когда осталось единственное орудие, к нему за наводчика стал сам герой командир и метким выстрелом подбил еще один танк. Батарея погибла.

Тогда-то немцы и вышли к площади Дзержинского со стороны проспекта Ленина.

Чтобы дополнить картину, следует сказать, что вражеский танковый клин, точно топор, полоснул по телу нашей обороны, он рассекал бы ее дальше, до самой Волги, если бы не стали на их пути, на площади Дзержинского, истребители танков.

* * *

Бомбы сыпались на площадь. Словно попав внутрь огромного гудящего колокола, очкинцы оглохли от страшных разрывов.

На площади пылал асфальт, железобетон и кирпич развалин, руины Тракторного. С огромной территории завода поднялись коричнево-фиолетовые облака дыма. Стало темно, как при затмении.

Прямым попаданием бомбы разбило правофланговое орудие Медведева. Саша Медведев приполз раненый в ровик к Очкину и Филимонову. Он не стонал и только запекшимися губами хватал воздух.

– А ребята где? – спросил Филимонов.

– Всех одним разом. Прямое попадание. А я как был сзади у них за спиной, ну вот и остался…

Фашисты решили, что все живое на площади после бомбежки уничтожено и путь к Волге открыт. Выползли из укрытия фашистские танки. Но словно из-под земли у двух уцелевших орудий заняли свои места оставшиеся в живых. Снова били по врагу противотанковые ружья, стреляли пушки. Еще три костра – полыхающие машины врага – выбросили султаны черной гари. Придя в неописуемую ярость, фашисты сосредоточили огонь пулеметов и автоматов на позиции, занятой дивизионом. Из семидесяти защитников площади оставалось лишь двадцать пять. На них вновь ринулись танки.

Падают один за другим восемь бойцов, и тогда к орудию бросается лейтенант Очкин. Он с Филимоновым ведет огонь из пушки по вражескому танку, подбивает его. С другого конца на площадь выскакивает еще машина. Борис Филимонов бросается к колодцу, в котором убили бойца, и бьет из ружья по танку. Танк вспыхивает.

На том месте, где еще недавно был расчет Медведева, уже установлен пулемет врага. Филимонов затевает с вражеским пулеметчиком отчаянную дуэль и заставляет пулемет замолчать. Со стороны проспекта вновь появляются танки. Командир левофлангового орудия Мишин убит. В живых осталось только трое, и один из них – Ваня Федоров. Очкин видит, как любимца дивизиона окружают фашисты. Надо что-то немедленно предпринять. Алексей хочет броситься на помощь к Ване, но комиссар, с силой швырнув его назад, к орудию, кричит:

– Назад, танки!

Только сейчас Очкин видит выползшие из развалин три машины врага. Он ведет огонь и поджигает еще один танк. А Ваня Федоров… Филимонов и Очкин видят, как повисла безжизненно его левая рука. Ваня швыряет гранату в приближающийся танк. Невдалеке рвется снаряд и отрывает мальчугану кисть правой руки. Ваня берет зубами ручку тяжелей противотанковой гранаты и, придерживая ее обрубком руки, обливаясь кровью, выскакивает из ровика – под гусеницу вражеской машины. Танк остановлен.

Враг опять вызвал авиацию. «Юнкерсы» снова бомбят площадь. Зная, что фашисты во время налета не посмеют поднять головы, Очкин и Филимонов решают под прикрытием вражеской бомбежки, захватив с собой уцелевшую пушку, снаряды и раненых, отойти к проходной завода и укрыться там.

Алексей с тремя автоматчиками прикрывает отход Филимонова. Помполит с бойцами катит пушку к проходной, затем они возвращаются и, уложив раненых на носилки из противотанковых ружей и плащ-палаток, пересекают площадь. Последним к проходной бежит Алексей.

У стены им удается продержаться до темноты. К ночи группа Алексея и Филимонова переходит в полуразрушенный сборочный цех. Семь раненых бойцов, вынесенных с поля боя, стонут, просят пить, но им нельзя уделить ни минуты. Нельзя отойти ни на шаг от проемов. В цех могут ворваться фашисты. Где-то совсем рядом идет пальба. Очкин устанавливает связь с соседним цехом, откуда доносятся выстрелы. Стало известно: в кузнечном держат оборону бойцы из 524-го полка их дивизии. Здесь же они встретили рабочего из заводской дружины. Он помогает отыскать в цехе, в трубах ржавую воду. Ею удается напоить раненых. Солдаты, порвав на себе нижние рубашки, перевязывают товарищей.

Утром создалось угрожающее положение для обороны соседнего цеха. Неожиданным броском фашисты выбили наших бойцов. Увидев через проем стены отходящих, Алексей крикнул Филимонову:

– Товарищ помполит, там неувязка, я пошел!.. – и бросился наперерез. За ним – Шутов, Черношейкин.

– Стой! Куда? Цех отдали?

Бойцы не знали Очкина, но подчинились офицеру. Фашисты не ожидали возвращения отступавших. Этим и воспользовались наши бойцы. Они выбили противника из цеха.

Через полчаса за цех снова разгорелось целое сражение. Очкин, сознавая, что силы далеко не равные, пускается на хитрость. Оставив в зарослях исковерканного бетона группу автоматчиков, он инсценирует отход. Фашисты вваливаются в цех. Из развалин их встречает кинжальный огонь автоматчиков. Оставшиеся в живых гитлеровцы разбегаются. Фашисты после этого случая боялись сунуться в цех.

К этому времени танки и автоматчики врага отрезали группу Алексея Очкина от Бориса Филимонова.

Отчаявшись справиться с маленькими гарнизонами в цехах, фашисты прекратили натиск, они решили стереть с лица земли разрушенные и полуразрушенные цехи завода и их мужественных защитников огнем артиллерии, минометов и авиации.

Кузнечный цех, где засели очкинцы, стал подобен кромешному аду. Ярким пламенем горели промасленные ямы, на месте которых некогда стояли прессы. Языки пламени лизали все, что могло и не могло гореть. Люди задыхались в удушливом смраде горящих масел. Один из бойцов, не выдержав, выбежал. Окружавшие цех фашисты скосили его автоматным огнем. Гитлеровцы решили сжечь смельчаков.

Патроны у наших бойцов были уже на исходе, гранат почти не осталось. От жара начинали тлеть гимнастерки. Тогда старший сержант Козачок сказал Алексею:

– На берегу, за обрывом – пункт боеприпасов 524-го полка.

Очкин прокричал:

– Товарищи, будем пробиваться к Волге! В нижний поселок! Там патроны!

Враг уже считал, что наши солдаты сгорели, как вдруг из огня на фашистов бросились люди в дымящихся гимнастерках.

Отстреливаясь, солдаты пробились к недостроенному Дворцу культуры, где размещался КП 112-й дивизии. В подвале Очкин обнаружил передовой отряд медсанбата. Врачи и медсестры, в большинстве безоружные, не хотели уходить без приказа. Очкин принудил их покинуть подвал и, прикрывая их отход огнем автоматов, дал возможность медикам отползти к круче и по обрывистому берегу Волги спуститься вниз.

В это время фашисты стали обходить Дворец культуры. В подвале набралось солдат сорок. Здесь были и те, кто сражался с Алексеем в цехах Тракторного, и другие, незнакомые, которых Очкин видел впервые. Надо было уходить к Волге, к круче. Там Алексей намеревался занять новый рубеж, но можно было пробиться и за речушку Мечетку, куда ушли врачи. Обратившись ко всем, Очкин глухо сказал:

– Мы идем на кручу. Внизу под ней, на берегу, склад боеприпасов. – Помолчав, добавил: – На кручу идут добровольцы.

Это он сказал тем солдатам, которых не знал. Стало тихо, лишь пули цокали о камни.

– Ну, пошли! – приказал Алексей.

Бойцы выбрались из подвалов и стали сосредоточиваться в южной части Дворца культуры. Алексей осмотрел из-за камня путь, по которому им предстояло пройти к круче, – метров четыреста. Главное было добраться к круче с меньшими потерями, иначе их сразу же могут сбросить в Волгу. Фашисты хотя и окружили развалины дворца, но кольцо их, судя по выстрелам, было не таким уж плотным. Гитлеровцам, конечно, и в голову не приходило, что найдутся такие, кто решится вдруг занять оборону на самом обрыве, на кромке.

Группу прорыва возглавил Коля Смородников. Бойцы, неожиданно выскочив из развалин, пересекли открытую местность и, не дав гитлеровцам опомниться, ворвались в развалины дома неподалеку. Было очень важно выбить фашистов из этого разрушенного дома. Тогда появлялась возможность простреливать левый и правый фланги. Кольцо было разорвано. И не только разорвано, но раздвинуто. В образовавшуюся брешь бросились все, кто оставался к этому времени в подвале. Короткими перебежками бойцы устремились к волжскому обрыву. Уже при подходе к нему Алексей приказал Черношейкину закрепиться слева, в трансформаторной будке, и пулеметным огнем прикрыть отход к круче группы Смородникова.

Фашисты оторопели. Еще недооценивая происшедшее, они вяло обстреливали откатывающиеся к кромке обрыва группы наших бойцов.

Люди, подбегая к обрыву, ложились на его край животом а ноги, черкнув в воздухе, начинали осторожно нащупывать опору.

К пяти часам вечера все, кто был в окруженном подвале, с небольшими потерями пробились к круче.

Первый выстрел с нее по врагу возвестил о том, что бой за Тракторный еще не кончился.

…Круча – почти отвесный тридцатиметровый обрыв. Здесь, почуяв простор, любит гулять ветер. Сюда по пути в Заволжье приносит свой полынный запах брат волжского ветра – озорной дончак. Сюда приходили любоваться раздольем Волги. От ощущения простора здесь захватывает дух, от одного взгляда вниз кружится голова. Там, далеко внизу, узкая полоска песчаной отмели.

Алексей занял место в центре кручи и передал по цепочке первую команду:

– Крепись, ребята! Жизнь или Волга!

Фашисты, все еще не веря в затею русских, ничего серьезного не предпринимали. Временами из Дворца культуры, который наши только что покинули, долетало:

– Русс!.. Буль-буль!.. Волга!

По цепочке побежал приказ – командование обороной принял на себя лейтенант Очкин. Лейтенант приказал занять интервал в обороне пять-шесть метров друг от друга.

Оставшись на кромке, Алексей спешно послал вниз лейтенанта Шутова и сержанта Козачка.

С ними ушли два бойца из чужой дивизии, назвавшие себя минометчиками. Очкин приказал сержанту Козачку выяснить, есть ли на складе боеприпасов мины. Если есть, будет у них минометная батарея из двух ротных минометов. Лейтенанта Васю Шутова Алексей назначил начальником штаба. Ушла вниз к Волге и медсестра Тоня Давыдова. Ей было приказано организовать место для раненых.

* * *

Козачок шел знакомым маршрутом, по которому он пробирался еще несколько дней назад. Вася Шутов «колобком» вертко спускался под кручу, поспевая за рослым стройным чернобровым Козачком. Пройдя шагов сто, остановились у округлого входа в пещеру. Таких пещер, а точнее – таких проходов, очевидно вырытых еще мальчишками, было на берегу много. По-видимому, одну из них углубили и расширили саперы из 112-й дивизии, сделав ее военным складом.

У входа в склад их встретил пожилой солдат с автоматом. Рядом с ним сидел старшина, раненный в левую ногу. Они оба испытующе посмотрели на лейтенанта и солдат. Они еще, очевидно, не знали, что произошло на Тракторном. Из разговора выяснилось: еще днем двое от них ушли в штаб дивизии и до сих пор так и не возвратились.

– Ну, вот что, снабжать, кроме как нас, некого, – откашливаясь, проговорил Козачок. – Наверху наш лейтенант Алексей Очкин занял оборону и приказал нам немедля доставить все, что у вас есть, наверх, на кручу.

Старшина подумал и ответил:

– Понятно.

Козачок окинул взглядом хорошо отделанную тесом пещеру. При свете керосиновой лампы он увидел ящики с гранатами, ящики с минами, с автоматными дисками, а в углу – трубу миномета без плиты.

При их голоде на артиллерийские средства этот нуждавшийся в починке миномет, из которого все же можно было стрелять, оказался большой находкой.

– Здесь бы местечко для лазарета выкроить, – проговорила Тоня.

Лазарет был действительно нужен. Все принялись за дело, сдвигая содержимое склада ближе к выходу, к одной стороне.

Никто из них не думал о смерти, и никто из них не знал, сколько они продержатся на этом совершенно фантастическом рубеже. Но каждый действовал так, словно здесь, на круче, они собирались зимовать.

Лейтенант Шутов обнаружил на складе пулемет и приказал бывшему начальнику склада занять оборону слева, у подошвы кручи. Шутов боялся, что враг, быть может, попытается обойти их с тыла. Остальные нагрузились, как могли, гранатами, автоматными дисками и стали карабкаться вверх. Надо было спешить. Там, наверху, к этому времени уже шла ожесточенная перестрелка.

Тридцать метров вверх по крутому подъему, тридцать метров вниз по трудному спуску, а взять в один раз много боеприпасов нельзя. Да и из тех, кто подносил их, Алексей половине пока приказал остаться на круче. Предстоял тяжелый бой. Оглядываясь время от времени назад, на берег Волги, Алексей случайно увидел валявшуюся внизу, на песке; ржавую бадейку. Он решил, что ее надо использовать. В какой-то степени это решало задачу доставки боеприпасов со склада на кромку. Нужны были трос или хотя бы крепкая веревка, но ни тем, ни другим они не располагали.

– Придется пожертвовать на это дело обмотки, – подмигнув, предложил Сергиенко, и через несколько минут сверху вниз уже летели десятки прочных солдатских обмоток.

Больше всего Алексей беспокоился за свой правый фланг, который очень близко подходил к позициям фашистов. Было хорошо видно, как они сосредоточивались в ближних развалинах, готовясь к атаке.

«Скоро начнут», – подумал Алексей.

Разрывы снарядов и мин начали рвать землю в десятках метров от кромки кручи. Волна огня и металла взяла старт и приближалась, готовая сокрушить, захлестнуть их. Когда она подкатилась совсем близко, из развалин выскочили гитлеровцы и, пригибаясь, бросились к кромке. Тут же ураган огня соскользнул с кручи. Теперь мины и снаряды гулко рвались позади, подымая в Волге высокие фонтаны брызг.