Текст книги "Искатель. 1964. Выпуск №2"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Владимир Михайлов,Михаил Емцев,Глеб Голубев,Евгений Федоровский,Василий Чичков,Ричард Коннел,Энтони Армстронг,Василий Антонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Еремей ПАРНОВ, Михаил ЕМЦЕВ
КАНГАМАТО

Порой исследователю приходится становиться даже детективом, но гражданином и человеком он должен быть всегда.

Бокль

Рисунок П. Павлинова

Земля приблизилась. Жестяной блеск тронул рощи масличных пальм. Полосой грязной охры мелькнул «голубой» Нил. Можно было различить уже островерхие хижины и застывшие на шоссе лакированные жучки автомобилей. Встреча с землей дала знать о себе тремя толчками. Мимо проносились иссеченный пустыней гудрон, колючая проволока, шахматные фургончики вспомогательных служб. Все было буднично, обыкновенно. Пассажиры отстегивали поясные ремни, рассовывали по карманам журналы, позевывая, ждали.

А рядом была Африка…

В полутемном здании аэровокзала ко мне подошел высокий худой джентльмен. Несмотря на зной, его светлый пиджак был застегнут на все пуговицы, галстук не ослаблен ни на миллиметр, отливающий ледяной голубизной воротничок безупречен.

– Господин Молодковский? Я Пирсон, мистер Пирсон, главный геолог провинции.

– Здравствуйте, мистер Пирсон! Я не ожидал увидеть вас здесь. Это очень любезно с вашей стороны…

– Ну что вы, что вы!.. Пустяки. Просто я могу быть вам здесь полезен при выполнении всяких формальностей. И, кроме того, пока мы доберемся до Джелу, я успею ознакомить вас с обстановкой.

– Куда прикажете ваш багаж, сэр? – обратился ко мне худенький бой с лицом резной сандаловой статуэтки.

– «Гранд-отель», – ответил Пирсон и, вновь обернувшись ко мне, добавил: – Это один из лучших отелей. Там ждет вас довольно приличный номер с окнами в сад.

– Вы принимаете меня по-королевски.

– Это преувеличение. Я прежде всего забочусь о себе. В Аледжире сейчас нет ни одного европейца.

– Аледжира! Для меня это звучит, как музыка.

– Боюсь, что вы скоро разочаруетесь… Такси!

Старенький дребезжащий «кадиллак» с открытым верхом рванул с места и понесся по серому растрескавшемуся шоссе. О днище стрелял гравий под колесами, скрипел песок. Заметив, что я все время верчу головой, разглядывая быстро мелькающие окрестности, Пирсон тронул шофера:

– Медленней!

– Ничего интересного вы здесь не увидите. Кругом саванна. Слоновая трава, ксерофиты, изредка попадается баобаб.

– Баобаб?

Пирсон улыбнулся.

– По этой дороге всего пять баобабов, и то очень маленьких.

– А это что?

– Пальма дум. Отличный войлок.

– А тропический лес?

– Он вам еще успеет надоесть. Разведка в сыром тропическом лесу – это ад.

– Вы давно живете здесь, мистер Пирсон?

– Семнадцать лет…

– Как! Еще… еще до того, как страна стала независимой?

– Задолго до того. Новое правительство попросило, чтобы я остался. Я одинок. Привык к этой стране. Вот я и остался… Да и не только я.

Все это совпадало с тем, что мне говорили раньше: почти вся геологическая служба страны находится в руках англичан. Меня предупреждали, что обстановка довольно сложная и многое будет зависеть от отношений, которые у меня здесь сложатся.

– Как вы считаете, мы найдем нефть?

– Я не специалист по нефти. Но район знаю неплохо. Нефтегазопроявлений никто здесь пока не обнаружил… Впрочем, детальной разведки на нефть и не производилось. Поэтому последнее слово за вами.

– Я уже знаком с литературой… Знаю, что изучение здешних недр в основном связано с именами Де Бразза, Леклерка, Бойля, Хемлейна, наконец, я знаком и с вашими работами… Знаю, что нефть здесь никто не находил. Но меня интересует ваше личное мнение. Что вам говорит… интуиция?

– Недавно ваши соотечественники нашли нефть на Амазонке, в районе, который американцы считали безнадежным. Поэтому моя интуиция предпочитает молчать.

– Откуда бы вы начали разведку?

– Вы знаете район?

– По документации.

– Тогда вы не знаете ничего. Ничего, кроме того, что это широкая котловина, обрамленная с трех сторон плато.

Пирсон сложил ладони лодочкой, пошевелил большими пальцами и соединил их.

– Это плато? – спросил я, указывая на сложенные пальцы.

Он искренне и жизнерадостно засмеялся.

– Совершенно верно! Плато Водораздел. А под ним, – он вывернул ладони тыльной стороной, – древние метаморфические и вулканические породы, нубийские песчаники, локальные терригенные отложения.

– Платформенная область не исключает антиклиналей.

– О да! Район Аледжиры – сплошные синклизы… Кстати, если вы начнете оттуда, то сбережете много энергии. Пересыхающие реки и воды – это лучшее, что вам встретится.

– А Оберра?

– Сплошные болота. Жаркие тропические болота.

– В Бразилии нефть нашли именно в болотах.

– Это совсем другой случай. На мой взгляд, Оберра совершенно бесперспективна. Впрочем, я не смею вмешиваться в дела вашей фирмы. Где вы изучили английский язык?

– На курсах.

– Простите?

– После окончания университета я посещал специальные трехгодичные курсы.

– Вы готовились к работе за границей?

– И да и нет. Я с детства мечтал о жарких странах, но не думал, что эта мечта осуществится.

Машина медленно ехала по узким и пыльным улочкам. Высокие глухие заборы из необожженной глины, посеревшие жесткие веера пальм, резкие тени и небо, синее и лаковое, как на итальянских открытках.

Откуда-то вдруг появилось несколько живописных оборванцев. Сутулый старик в рваном засаленном халате вытянул худую руку и что-то крикнул.

– Быстрее! – скомандовал Пирсон.

– Кто это? – спросил я.

– А-а! – Пирсон лениво махнул рукой. – Попрошайки. «Папамама касура», «Мангария мафиш», «Лязем бакшиш». Не обращайте внимания… Вот уже и нозый город. Скоро мы будем дома. Я зайду за вами часов в восемь. Если вы не возражаете, мы можем поужинать вместе.

– Буду очень рад.

Наш «кадиллак» остановился в куцей тени толстоствольных и коротколистных пальм. В зеркале вертящейся двери блестел черный лак машины. Загорелое лицо Пирсона казалось там еще более темным. Я понял, почему оно мне сразу показалось знакомым. Пирсон был удивительно похож на Стэнли. Не хватало только усов.

Я приподнялся было с сиденья, но мягким прикосновением руки Пирсон удержал меня на месте, Низколобый курчавый шофер в белой рубашке открыл дверцу и, сделав шаг назад, подождал, пока мы вылезем.

– Благодарю, господин, – сказал он у меня за спиной.

Толкнув дверь, мы прошли в прохладный и темный холл.

На потолке вертелся огромный пропеллер. Пальмовые жалюзи на незастекленных окнах дышали легко и ровно, как паруса фрегата. Над конторкой портье горел голубоватый фонарь. Пахло сыростью только что вымытых мраморных полов и свежей кожурой банана. Жужжал вентилятор.

– Оранж? Манго? Шербет? – К нам подскочил молоденький бой. На голове у него был огромный поднос, покрытый торчащей, как айсберг, накрахмаленной салфеткой.

– Рекомендую манго, – сказал Пирсон.

Удерживая языком скользкий ледяной кубик, я медленно тянул удивительный сок. На меня веяли ароматом тропические леса и реки с берегами, цветущими, как сказочные сады. Зубы ныли от холода, нёбо покалывали нежные пузырьки. Медленно от горла к ногам опускалось тающее прохладное облако, высыхал разгоряченный лоб, отступала томящая усталость.

У себя в номере я увидел забытую кем-то книжку. Она раскрылась как раз на описании болот Оберры. Такое совпадение показалось мне в какой-то мере знаменательным. Я принял душ и, развалившись на тахте, принялся за чтение. На книгу падала полосатая тень окна. Пахло акацией.

* * *

В период летних дождей река вышла из берегов и превратилась в бескрайное озеро. Сейчас вода медленно возвращалась в свое русло. Быстрые струйки сплетались в тугие косички, закручивались штопором в темных водокрутах. Навстречу нам плыли бесчисленные острова из водорослей и папируса.

Чернокожий матрос в грязном голубом берете с огромным помпоном то и дело мерил глубину. Быстрое течение вырывало багор из рук и не давало ему погрузиться даже наполовину. Но с сонным упрямством, полузакрыв маслянистые с фиолетовыми белками глаза, матрос продолжал заниматься своим бесполезным делом.

Берега, насколько охватывал глаз, были болотистыми. Издали пятиметровая слоновая трава походила на милую сердцу окскую осоку. И требовалось известное усилие, чтобы представить себе, как проплывают в светло-зеленой мгле мимо погруженных в воду сочных листьев бронированные крокодилы, фантасмагорические чешуйчатники, удивительные живые локаторы – мормирусы.

На палубу вышел Пирсон. Раскрыл шезлонг. Подвинул его в густую тень, отбрасываемую рубкой. Достал кожаный портсигар с неизменным портагос. Аккуратно обрезал сигару. Медленно выпустил струйку крутого осязаемого дыма.

– Если бы вы знали, сколько гибнет там рыбы! – Пирсон махнул рукой в направлении берега. – Вы видите черно-белые точечки? Вон там, левее. Видите? Это исполинские аисты абумаркубы с клювами, похожими на молот. Они охотятся за рыбой. Когда уходит вода, рыба запутывается в травах, остается в бесчисленных ямах. Туземцы таскают ее огромными, как цистерны, корзинами… Но разве всю рыбу перетаскаешь? Потом приходит очередь солнца. Вода в ямах нагревается и протухает, просачивается в почву, испаряется. Все реже вздрагивают засыпающие рыбы. Жирно поблескивают в мутной жиже их обнажившиеся спины, подрагивают склеенные тиной спинные плавники. Абумаркубы не спешат. Медленно бьют они рыб страшными клювами. Раз, другой, пока рыбы не перестают трепыхаться. Я видел, как корчились в грязи и одурело ловили воздух большущие электрические сомы. Это незабываемое зрелище… Вот так и на людей обрушивается несчастье, внезапно и неотвратимо. Бьемся, трепыхаемся… М-да… Впрочем, все это пустяки. Болота Оберры. Вот где настоящий ад! Помните Рембо: «Там, где змеи свисают с ветвей преисподней и грызут их клопы в перегное земли!» Удивительно точно сказано… Но если бы только змеи!

– Что вы имеете в виду?

– Так… – медленно и задумчиво протянул он. Потом, точно очнувшись, улыбнулся. – Но все это, наверное, негритянские сказки.

– О чем вы? Какие сказки?

– Простите ради бога. – Он вновь улыбнулся светло, искренне, вздохнул, точно сбросил какую-то тяжесть. – Я просто увлекся, задумался и говорю вслух. А сказок о фантастических чудовищах еще наслушаетесь. Туземцы суеверны и склонны к мистике. Это неотъемлемо африканское. Не очень-то верьте всему, что вам здесь порасскажут.

Пирсон засмеялся. Но мне было как-то не по себе. Он явно чего-то не договаривал. Слишком резок и искусствен был переход. Словно Пирсон обманывал самого себя, выставляя скептицизм и самоутешение против каких-то неизвестных мне грозных фактов.

Загудел встречный пароходик и проплыл мимо, шипя и хлюпая. Отдаленным эхом отозвались травы. Трубили невидимые слоны, ревели гиппопотамы, плакали чибисы. Тропический закат разметался вполнеба. В голубовато-зеленом воздухе нервным подрагивающим полетом кружились летучие мыши.

– Да… красиво… – протянул Пирсон. – «Страна фантастических происшествий и удивительных существ, расположенная вдоль берегов большой сказочной реки…» Это Бенат Берг. Вы читали Берга?

– Нет.

– Блестящий исследователь и чуткий художник. Африка поразила его и властно привязала к себе. Здесь, словно мыши в осоке, бродят в зарослях тростников тысячные стада слонов.

Пирсон бросил сигару за борт. Окурок зашипел и, затянутый под днище, исчез в красной как кровь воде.

– Интересно, – пробормотал Пирсон, уходя в свою каюту, – что имел в виду Берг, говоря об «удивительных существах»?..

* * *

…Аледжира – большая нилотская деревня. Подобно гнездам опят, спрятались в тени широких банановых листьев маленькие островерхие домики. Единственная улица делит деревню на неравные части. Много пустырей, заросших колючками и пыльными папоротниками. Еще больше плотных муравьиных куч, достигающих порой высоты двухэтажного дома.

Меня поселили в светлом финском домике, волею судьбы попавшем в этот сказочный край. В комнатах сохранился едва уловимый запах сосны. Он напомнил мне Ленинград, заснеженную станцию Васкелово, где мы с братом однажды встречали Новый год. Кажется, стоит выйти на порог, как вьюга хлестнет по щекам зарядом соли и в ноздри ударит густой смолистый аромат колючей хвойной лапы. Но выйдя на крыльцо, можно увидеть лишь муравейник, у которого по вечерам собираются местные старики. Из окна маленькой кухоньки открывается вид на сушильню хлопка, возле которой нашел последний приют старенький колесный трактор. Худые нилотские мальчишки играют здесь в неведомые мне игры. Когда полуденное солнце накалит буквально добела прохудившийся радиатор, они жарят на нем зерна арахиса. Утром меня будят глухие удары и противный, тянущий за душу скрип. Это полуголые темные женщины приступили к ежедневной процедуре размалывания проса и зерен. Они мелют на валунах, как тысячи лет назад это делали, вероятно, их предки. Зато рядом в дырявой тени пизанга благоденствует парень в новых холщовых штанах и красной феске. Он жует бетель, сплевывая время от времени суриковую слюну, и почитывает газету. Это Махди. Он работает мастером на маленькой маслобойне.

– Ну и что нового в газетах, Махди?

– Это старая газета, сэр. Свежая почта будет только послезавтра. Я уже прочел. Хотите почитать, сэр?

– Нет. Спасибо. Я не знаю языка.

– У меня есть газеты и на английском языке.

– Благодарю, Махди. У меня есть транзистор. До свидания, Махди.

– До свидания, сэр.

Я вышел на улицу и спустился вниз узкими, утоптанными до металлического отблеска тропинками. Жители здесь никогда не ходят рядом, а только гуськом, поэтому тропинки напоминают сточные желоба. Маленькая керосиновая лавочка, фруктовая лавка, сарай, в котором сушатся табачные листья, сарай, в котором учатся дети, кузница и снова фруктовая лавка.

Аледжира кончается на желтом берегу широкого вади,[1]1
  Вади – сухое русло.


[Закрыть] на дне которого еще течет едва заметный мутный, подернутый грязной пленкой ручеек. На другом берегу раскинулась обширная горная долина. В знойном мареве едва удается различить серо-сизые вершины далеких хребтов.

Меня догнал стройный красивый мальчик с добрым и милым личиком. Он что-то кричал мне, показывая назад. Я понял только два слова: господин и Пирсон. Но и этого, кажется, вполне достаточно. Я угостил посланца мятными леденцами и возвратился.

Мы не виделись с Пирсоном две недели. Пока я изучал всевозможные структурные карты и профильные разрезы, он был занят какими-то своими делами в Джелу. Пирсон, ожидая меня, стоял возле своего запыленного «виллиса». Пробковый шлем и шорты придавали ему еще большее сходство со Стэнли. Мне было приятно видеть его, да и он, как мне показалось, обрадовался нашей встрече. Мы крепко пожали друг другу руки. Я пригласил его в дом.

– Ну, вы, я вижу, уже совсем здесь обосновались, – улыбнулся Пирсон, показывая рукой на вбитые в стену многочисленные гвозди, на которых были развешаны бинокль, фотоаппараты, оружие, планшет и прочее снаряжение бродячего человека.

Я пододвинул ему табурет.

– Белый человек, – сказал он, усаживаясь, – всюду должен устраиваться прочно, как будто бы он пришел навсегда. Он должен казаться неизбежным, как судьба.

– Боюсь, что времена Киплинга безвозвратно миновали.

– Да, конечно. Это я так, шучу, Но от одной ошибки мне бы хотелось вас серьезно предостеречь. Вам, русским, свойственно эдакое панибратское отношение к туземцам. Не качайте головой, дайте мне высказаться. Поверьте мне, господин Молодковский… Кстати, как у вас принято обращаться друг к другу?

– Меня зовут Андрей. Андрей Валентинович.

– Так вот, Эндрью, поверьте, что я не расист. Мне безразлично, какая у человека кожа, Но уровень культуры – с этим нельзя не считаться. Африканцы, все африканцы привыкли видеть в белом человеке господина. То, что у них сейчас свое государство, ничего не меняет. Я здесь живу семнадцать лет и кое-чему научился. Пока они видят в вас господина, они вас слушаются и боятся. Не уважают, нет, африканцам это чувство неведомо, а именно боятся. Ради бога, дайте мне высказаться! Я понимаю, что в вас все протестует против моих слов! Но я убежден, что к Африке нельзя подходить с привычной нам, европейцам, меркой. С одной стороны, в сердцах африканцев еще силен страх перед европейцем; с другой стороны, их все больше захватывает идея африканского единства и всякого такого… Это и порождает в психологии африканца сосуществование страха перед белым с презрением к белому. Стоит только чуть-чуть ослабить чувство страха, как оно уступает место презрению. Не будьте фамильярны с африканцами, иначе наживете беду! Они станут просто смеяться над вами. Я вспоминаю свою поездку на побережье в прошлом году. Там ваши специалисты налаживали бурильные агрегаты. Когда они появлялись в городе, их сразу узнавали. И что вы думаете? Арабы кричали им вслед: «Колья корашью!» Ваши соотечественники приветливо улыбались и махали в ответ руками. Они не понимали, что над ними смеются.

– Мне кажется, вы очень сильно ошибаетесь. Там, где вам видится насмешка, я вижу действительное проявление дружбы.

– Санкта симплицита! Это насмешка, откровенная насмешка. Туземцам непонятно, как белый джентльмен может чистить сам себе ботинки или обходиться без надлежащего комфорта. Я уже не говорю о том, что такой белый лишает их привычного заработка – бакшиша. Вы даже не представляете, что значит здесь это слово: «бакшиш». Нет, нужно знать местные условия! Если туземец попросит вас дать ему напиться, не вздумайте протягивать стакан с водой. Он первый же начнет над вами смеяться. Я не говорю, что его нужно прогнать. Нет! Дайте ему монету, хоть целый соверен. Пожалуйста! Но ни на минуту не становитесь на равную ногу с африканцем. Юридически он свободен и независим, но в душе он раб.

– Этим вы только лишний раз показываете свою неправоту, Пирсон. Я допускаю, что вы не ошибаетесь, говоря о каких-то пережитках в сознании отдельных граждан молодых африканских государств. Это гнуснейшее наследие тяжелого прошлого, отзвуки веков рабства и угнетения.

Уголки губ Пирсона поползли вниз. Он заерзал на табурете.

Я продолжал:

– Долгие годы эксплуатации со стороны империалистов, их глумления над национальным достоинством угнетенных народов являются причиной и того недоверия у части населения к людям белой расы, которое вы испытываете, по-видимому, на себе. Мы же приходим с открытым сердцем, как братья, бескорыстно оказывая помощь стране, освободившейся от колониального ига. Вы не увидели главного. Африка уже не та, какой вы ее привыкли воспринимать, и африканцы не те.

– Не надо политики, Эндрью. Я хотел вам дать совет для вашей же пользы. Поймите: если вы не найдете путей к их душам, вы не сможете с ними работать, не оправдаете надежд, которые администрация возлагает на помощь вашей страны.

– Благодарю вас за искренние намерения. Но давайте обсудим некоторые проблемы гравиметрии и сейсморазведки. Здесь-то мы уж наверняка будем говорить на одном языке.

– Ну что ж, как вам будет угодно. У нас, англичан, даже самые крайние убеждения не мешают дружбе. Кстати, я привез вам кое-какие материалы, которые мне удалось разыскать в Джелу… Посмотрите на досуге, может быть, что-нибудь пригодится.

Пирсон вышел из комнаты и через минуту вернулся с толстым капроновым бюваром.

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Come in!

– Добрый день, джентльмены. – Махди притронулся двумя пальцами к феске. – Я принес вам плохие вести, – сказал он, подходя ко мне и обнажая в улыбке ржавые от бетеля зубы. – Рабочие, которых вы привезли из Джелу, сбежали.

– То есть как это… сбежали?

Махди пожал плечами и вновь улыбнулся. Пирсон с интересом рассматривал его, потягивая гранатовый сок.

– Как это сбежали, Махди? Да и куда они могли сбежать? – снова спросил я.

– Наверное, в Джелу, сэр. Поймали на дороге порожний самосвал и сбежали.

– Но почему? Почему?!

– Я слышал, что они боятся… Не хотят туда идти, где Красный.

– Красный? Red? Они боятся работать со мной, потому что я red?

– Вы Красный? – Махди изумленно вылупил глаза.

– Ну да, красный, из России.

Махди засмеялся.

– О нет, сэр! В этом они не разбираются. Для них вы белый господин – и больше ничего. Они боятся Красного, который живет в болотах Оберры. У нас не принято называть его по имени. Я понимаю, что это суеверие, но говорят, что имя его приносит несчастье.

Я отказывался что-либо понять. Какой Красный? Какое несчастье? И при чем тут рабочие, которые неизвестно почему сбежали на попутном самосвале в Джелу?

– Вы что-нибудь понимаете во всем этом, Пирсон?

– Боюсь, что да… Откуда вам известно, – обратился он к Махди, – что рабочие сбежали из-за страха перед Красным?

– Так… Люди говорят, сэр.

– Ах, люди! Ну, тогда все понятно! Вы можете идти, мистер Махди. Русский джентльмен вам очень благодарен за сведения. Узнаете что-нибудь новое, заходите… Да, постойте!

Махди, который был уже у самой двери, полуобернулся.

– Кто сказал рабочим, что русский джентльмен собирается отправить их на болота Оберры?

– Не знаю, сэр. Но люди говорят, что рабочие не хотели убивать Красного.

– Ну и отлично, если не хотели. Но почему же они сбежали?

– Они были уверены, что белый господин хочет взорвать свои патроны на Оберре и убить Красного.

– Вы собирались начать сейсморазведку с Оберры? – обернулся ко мне Пирсон.

– Нет… То есть я думал… Но объясните же мне, наконец, что происходит.

– Так… хорошо. Не смею вас далее удерживать, мистер Махди, Рад был с вами познакомиться, Махди ушел.

– Бы говорили рабочим, что собираетесь работать на Оберре? – спросил меня Пирсон сразу же, как захлопнулась дверь.

– Насколько помнится, ничего определенного я не говорил. Я рассказал им, что мы вместе будем искать нефть, которая так нужна их молодой стране, что это очень важно и почетно.

Пирсон молчал. Лицо его было бесстрастно. Ирония, с которой он меня слушал, проявлялась лишь в легком трепете ноздрей.

– Ну, а про Оберру вы им говорили?

– Я только упомянул, что мы, возможно, будем работать и на Оберре.

– Теперь мне все ясно! Я искренне соболезную вам, Эндрью, хотя вместо этого следовало бы напомнить вам мой совет, которым вы в свое время так легкомысленно пренебрегли. Последствия, как говорится, налицо.

– Что вы имеете в виду?

– Совет – не фамильярничать с нилотами. Это же дети природы, цивилизация почти не затронула их. По сравнению с ними даже африканцы центральных провинций выглядят подлинными европейцами. Но вы… Впрочем, упреки теперь излишни. Вы закатили перед этими невежественными людьми, которые, кстати сказать, знают по-английски не более сотни слов, пламенную речь. О чем? О нефти, которую они сроду не видели. Зачем? На этот вопрос затруднительно будет ответить даже вам самому. В итоге вы проговорились, что собираетесь работать на Оберре, и, наверное, попытались популярно объяснить, что же именно вы там намереваетесь делать. Из этого объяснения они поняли лишь одно: белый господин хочет взрывать на Оберре тетриловые патроны. Зачем взрывать? Да, очевидно, затем, чтобы убить Красного. Через час грохочущий самосвал увозил ваших рабочих в Джелу… Надеюсь, закономерность событий вам ясна? Что же вы теперь собираетесь делать?

Я был в полной растерянности и все еще ничего не мог понять.

– Я не хочу поставить вам в вину решение начать разведку с Оберры, а не с Аледжиры, – продолжал Пирсон. – Я, правда, с самого начала советовал как раз обратное, но вы, а не я, отвечаете за порученное вам дело, и не мне принадлежит право принимать решения. Тем более что, в сущности, и Оберра и Аледжира одинаково бесперспективны в отношении нефти и разница между ними лишь в трудности производства работ. Я вижу, что вы все еще не поняли ситуации, в которой очутились?

– Признаться, да. Я не нахожу объяснений непонятному бегству рабочих. Да еще тут этот… как его?.. Красный! Кто такой этот Красный?

– Ах, вы хотите узнать о Красном? А зачем, позвольте вас спросить? Зачем вам, убежденному материалисту, знать о темных суевериях древнего народа? Вы же не собираетесь извлекать из этого пользу! Ведь ваши убеждения не позволяют вам подобным образом использовать обстановку. Я расскажу вам о Красном, а вы назавтра же выступите перед нилотами с антирелигиозной лекцией. Учтите, мой бедный молодой друг: бегство рабочих – это еще не самое страшное. Если вы станете разглагольствовать среди нилотов о Красном, то рискуете в одно прекрасное утро вообще не проснуться. Заключение местного врача – между прочим, милейшего человека – будет крайне лаконичным. «Exitus letalis», – скажет он, пощупав остановившийся пульс. Но вас это не пугает, не правда ли? И вы по-прежнему хотите, чтобы я рассказал вам о Красном? Ну, вот видите, я в этом не сомневался! Белый человек всегда остается белым человеком, кто бы ни были его предки: Писарро, Кортес, полковник Лоуренс или генерал Скобелев…

Но я не расскажу вам о Красном. По крайней мере теперь. Нужно срочно спасать положение. Я поеду в Джелу и попытаюсь уговорить рабочих. Надеюсь, что мне это удастся. Дело прежде всего. А побеседовать мы еще успеем.

И, не давая мне опомниться, Пирсон поднялся из-за стола, пригладил волосы и, сняв с гвоздя шлем, вышел из комнаты, Я никогда не думал, что он может быть таким экспансивным и многословным. По-видимому, пресловутая английская холодность не что иное, как обычная сдержанность. Да и то до поры до времени.

А на другой день я получил телеграмму:

«Все улажено забрал новых рабочих тех же условиях буду среду

Пирсон».

* * *

– Ну что же, если вас это так заинтересовало, я расскажу вам о Красном, – сказал Пирсон, когда мы встретились после его возвращения из Джелу. – Конечно, более подробные сведения вы могли бы почерпнуть из работ Ивэна Сэндерсона, Фрэнка Меллэнда, маркиза де Шатело. Кое-что вам могли бы поведать и такие господа, как Бертен из Парижского музея, или педантичный систематик Симпсон. Хотя вы, наверное, и не слыхали об этих людях?

– Да, должен признаться… Правда, мне попалась как-то на глаза одна книжка Сэндерсона… Ну да! Конечно! Я нашел ее в своем номере в день приезда… Она как нарочно раскрылась на описании болот Оберры. Интересное совпадение, не правда ли?

– Совпадение? Ну, нет! Будь я добрым протестантом, я бы счел это знамением. Но я атеист… Так, значит, вы прочли у Сэндерсона то место, где говорится о кангамато?

– Кангамато?

– Таинственный птеродактиль, живущий в болотах Джиуиду и Оберры.

– Ах, это!.. Я счел это фантазией, изложением местных суеверий.

– Фантазией? Красный, из-за которого вы чуть было не остались без рабочих, тоже фантазия? Почему же вы так жадно ею интересуетесь? Вам скучно?

– Вы меня неправильно поняли, мистер Пирсон. Я и без того слишком многим вам обязан. Требовать же от вас еще и сказок…

Пирсон расхохотался.

– Вы остроумный человек, Эндрью, и сразу же поставили меня на место. Теперь я вижу, что моя обидчивость была просто смешна. Единственное, что меня в какой-то мере оправдывает, – это мое отношение к истории Красного. Это очень серьезная история, сэр, чтобы не сказать больше.

– Из вас бы вышел отличный автор детективов.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы превосходно умеете разжигать любопытство!

– Не в этом дело, Эндрью. Слишком непростая это история. У вас найдется чем промочить горло?

– Виски-сода.

– Я не пью виски. Какой-нибудь сок или, на худой конец, просто холодная вода.

Конечно, это смешно, но мне и в голову не приходило, что могут быть непьющие англичане или американцы. Вероятно, на моем лице в этот момент было довольно глупое выражение, потому что Пирсон посмотрел на меня с некоторым удивлением. Я спустился в пахнущий муравьями сырой погреб и достал из наполненного водой кувшина бутылку виноградного сока.

– Не надо наливать воду в кувшин, – сказал Пирсон, потягивая сок, – она быстро согревается. Лучше обмотать его мокрым полотенцем. Да, с чего же мне начать рассказ?.. Признаться, я уже забыл, где и когда впервые услышал о кангамато. По-моему, это было на второй год моей работы здесь… Или на третий… Как-то я познакомился с одним нашим чиновником. Это был пожилой, довольно ограниченный человек, исколесивший всю Африку. Не помню, с чего начался этот разговор, но чиновник сказал мне в тот раз: «Здесь по соседству живет Птеродактиль». И сказано это было так спокойно и невыразительно, точно речь шла об английском пони. Меня же это взволновало, как вы понимаете, и я принялся расспрашивать своего соотечественника.

«Птеродактиль живет на юго-востоке Оберры в жарких болотах», – ответил чиновник.

«Но вы-то его когда-нибудь видели?» – спросил я.

«Нет, это не входит в мои обязанности. Но негры совершенно уверены в его существовании».

«Как же они его называют»?

«Кангамато, – ответил чиновник. – Он достигает семи-восьми футов в размахе крыльев», Вы чувствуете, Эндрью, семь-восемь футов! Я был просто потрясен. Я начал расспрашивать местных охотников, стариков. Описания были довольно точными: кожистые крылья, длинный острый клюв с зубами, гладкая кожа. Все говорило о том, что это живой птеродактиль. Тогда я решил отправиться к болотам Оберры. Я готов был пойти на любые лишения, лишь бы воочию увидеть доисторического птеродактиля.

Да, милый Эндрью, я готов был на все, но что значит это «все», я понял только, когда попал в заболоченные джунгли Оберры. Какой-то мудрый человек сказал, что для безумца, вступающего в джунгли, бывает только два приятных дня. Первый день, когда, ослепленный их чарующим великолепием и могуществом, он думает, что попал в рай, и последний день, когда, близкий к сумасшествию, он бежит из этого зеленого ада.

«Какого цвета летающая ящерица?» – спросил я старого хромого негра-балухья с соленого озера Эдуарда. «Красная как кровь», – ответил он и подмигнул мне красным, изъязвленным глазом. Я не поверил. Мне до сих пор непонятно почему, но я представлял себе птеродактиля черным или, на худой конец, серым.

А каким рисовался птеродактиль вам, Эндрью? Тоже черным? Ах, коричневым! За этим кроется какой-то дефект нашего мышления. Никто и не воображал, что птеродактиль может быть алым, как клюв фламинго! Но все негры твердили, что огромный летающий ящер красен, как кровь. Они так и называли его – Красный, Никто из них не хотел употребить слово «кангамато». Тогда я прибег к испытанному средству – стал щедро раздавать подарки.

«Опасно даже произносить имя животного», – отвечал мне молодой охотник, не сводя жадных глаз с ножа золингеновской стали. Отличный был нож. Три пляшущих человечка.[2]2
  Знак фирмы. Количество выгравированных на лезвии «пляшущих человечков» символизирует качество стали.


[Закрыть]

«Nigger dance», – сказал, безбожно коверкая язык, старый балухья и протянул руку к ножу. – Его зовут кангамато. Он очень злой. Он откусывает людям руки, уши, носы. Отец моего деда умер после возвращения из болот Оберры».

«А ты сам видел хоть одного из них?» – спросил я.

«Нет! – ответил балухья. – Поэтому я жив».

«Неужели он так страшен?»

«Белый, я готов скорее встретиться один на один с разъяренным слоном или голодным львом, чем с кангамато. Подари мне топор, белый, – балухья указал на висевший у меня на поясе топор, – я отведу тебя к Мбого. Мбого видел кангамато собственными глазами».