Текст книги "Клуб любителей фантастики 1963-64"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Роман Подольный,Анатолий Днепров,Валерий Брюсов,Михаил Емцев,Всеволод Ревич,Евгений Муслин,Борис Зубков,Сергей Житомирский,Владимир Григорьев,Дарья Иволгина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

А. Иволгин
ТАИНСТВЕННОЕ ПЯТНО

Техника – молодёжи № 1, 1963

Рис. В. Карабута

Фантастический рассказ-быль

В один из субботних вечеров зашел я к своему давнему другу Долгину. Разговаривая, мы как-то незаметно перешли к воспоминаниям о суровых военных годах. И тут я услышал от Долгина удивительную историю.

– Бывает такое невероятное стечение обстоятельств, – начал Долгин, – что спустя некоторое время начинаешь думать: было это или померещилось? Сон это или явь?

Так вот, нечто подобное произошло со мной в начале сорок второго года.

Однажды вызвал меня к себе начальник штаба генерал Назаренко и дал прочесть тонкий листик служебной телеграммы. В ней корпусной инженер одной из армий сообщал, что гитлеровцы при отходе широко применяют различные взрывные сюрпризы и, в частности, очень опасную ловушку – палочку «Крем для бритья». Попробует неопытный боец ее раскрыть – взрыв, и человек погибает ни за что…

Прочел я телеграмму, задумался. Конечно, хорошо бы увидеть этот минный сюрприз, расшифровать его устройство, чтобы знать, как его обезвредить, если нельзя уничтожить на месте.

И вот коварная палочка «Крем для бритья» лежит у меня на столе…

Коричнево-кофейного цвета гладкий пластмассовый футлярчик… Какое дьявольское хитросплетение тончайших пружинок, рычажков, детонаторов и чек вызывает взрыв при неосторожной попытке приоткрыть крышечку? Как разгадать секрет?

Футлярчик изучен досконально, но даже сильная лупа не помогла обнаружить какой-либо зацепки; на глянцевитой поверхности нет никаких признаков монтажа: отверстий или креплений. Странно…

Было чертовское искушение ножом вскрыть одну из боковин проклятого футлярчика и посмотреть, что там такое. Но я знал; что это может окончиться бессмысленной смертью, а тайна так и не будет разгадана. Растворить какой-нибудь жидкостью пластмассу? Но лишить взрывной механизм оболочки – это все равно, что открыть крышку, то есть опять взрыв!

Сжимаю виски до головной боли. Слышу, как часы бьют три. Глубокая ночь. От клубов табачного дыма зеленый абажур настольной лампы кажется синеватым, а черная маскировочная штора на окне – сизо-серой. Сделал последнюю затяжку, погасил огонь, поднял штору, раскрыл окно. Тихо… Глубоко вдыхаю свежий морозный воздух… Прилег на диван, перед глазами еще долго стоит продолговатый с округлыми гранями параллелепипед футлярчика…

В эту ночь мне приснился Архимед: он держал в своих руках футлярчик, а римский воин с лицом Гитлера заносил над ним свой меч. Архимед поднялся, размахнулся футляром, ударил Гитлера по лбу, и он замертво упал, а Архимед, приподняв края своей тоги, заплясал и радостно закричал: «Эврика! Эврика!» Проснулся я от того, что все громче и громче повторял: «Эврика! Эврика!»

Наскоро умывшись, даже не надевая шинели, побежал к начальнику санчасти. Едва переведя дыхание, попросил его:

«Разрешите сделать рентгеноскопию трофейных немецких приборов. По приказанию генерала Назаренко мне нужно ознакомиться с их внутренним устройством».

Военврач приподнял брови над своим пенсне и, не вникая в детали, добродушно ответил:

«Раз это нужно, раз это важно – пожалуйста, пожалуйста!»

И вот я в рентгенкабинете. Когда пожилой рентгенолог узнал, что я хочу просветить, то поежился и опасливо проговорил:

«Я в этом деле не разбираюсь, включу экран, а вы уж смотрите сами…»

Я ввел свой смертоносный футляр за экран, и сразу же возникли очертания сердцевины взрывной ловушки. Как ее ни поворачивал – только аккуратно уложенные «кирпичики»… Взрывного механизма нет! Значит, мои смутные догадки подтверждаются?

Не выключая экрана, начал медленно открывать крышку футлярчика, бели взрыв будет… Но его не должно быть… То он должен произойти вот сейчас… Пальцы на мгновение замерли. Еще раз все продумать и взвесить: гладкая поверхность футлярчика, внутри нет никакого механизма… Но ведь кто-то утверждает: откроешь крышку – взрыв!

Черт возьми! Но ведь это бессмыслица! Конечно, ошибка! Взрыва не должно быть! И-и-и… Раз!..

…Все на своих местах; слышно только тонкое потрескивание аппарата, очень громкое тиканье часов да посапывание прикорнувшего в углу рентгенолога.

Я вытер вспотевший лоб. Крышка открыта. Поднес к носу открытый футлярчик. Остро запахло хлором, И сразу все понял: нарочный вместо «сюрприза» доставил нам обычный индивидуальный коробок немецкого солдата с хлорной известью для обеззараживания.

Во всяком случае, думал я, если и не найден способ обезвреживать этот «сюрприз», то по крайней мере теперь можно его распознать.

И тут меня осенило: а что, если «просветить» трофейную ручную гранату типа «бутылка»? Ведь ее гитлеровцы тоже приспосабливали для взрывных ловушек. Трудно было устоять от соблазна поглядеть, как выглядит изнутри ее взрывной механизм в смонтированном виде.

Экран мерцал серебристо-зеленоватым светом. Осторожно ввел гранату за экран. С изумительной четкостью обрисовалась «начинка» и в центре – цилиндрическая шашка мелинита, дробящая стальной корпус на смертоносные осколки, Рука у меня твердая, и «тень» стояла на экране неподвижно, пока я медленно поворачивал гранату вокруг оси.

И вдруг началось невероятное: контур шашки на экране начал окрашиваться. Мерещится, что ли? О том, чтобы экран рентгена при просвечивании окрашивался, я никогда и нигде не видел, не слышал и не читал.

Известно, рассуждал я, что мелинит – это продукт тройной нитрации фенола. Англичане называют его лиддитом, австрийцы – экразитом, японцы – шимозой, испанцы пикринитом, а химики – тринитрофенолом, или пикриновой кислотой. Добрую сотню лет люди окрашивали ткани этой самой пикринкой в ярко-желтый, ядовито-канареечный цвета, не подозревая даже о ее взрывчатых свойствах до тех пор, пока не был изобретен капсюль-детонатор. И только тогда мелинит сменил свое «амплуа» краски на роль взрывчатки…

Как зачарованный смотрел я на контур шашки: он словно наливался кровью: из светло-лимонного стал розоватым, потом оранжевым и, наконец, угрожающе-красным. Свободной рукой протер глаза. Нет, не мерещится. Что за наваждение? Галлюцинация? Признаюсь, тут я растерялся; ни воля, ни разум, ни его логика ничего не могли объяснить…

Я вывел гранату из-за экрана, и, к великому моему изумлению, кроваво-красное пятно не исчезло! Я оцепенел…

Придя в себя, позвал рентгенолога. Он поглядел и ахнул:

«Двадцать пять лет работаю рентгенологом, но ни разу в жизни не видал, чтобы экран окрашивался! Я даже в литературе никогда не встречал никаких упоминаний о чем-либо подобном… А если пятно не сойдет?»

Он подбежал к щитку и выключил рубильник. Голос его сорвался на фальцет:

«Да вы мне экран испортили! Чем я теперь буду работать? Это бог знает что такое!»

Я понял, что самое благоразумное сейчас – поскорее исчезнуть. Торопливо собрав в чемоданчик свои «фокусы» и бормоча извинения, я ретировался.

Генерал Назаренко, улыбаясь, прослушал мой подробный доклад. После рассказа о таинственном пятне он задумался и сказал:

«Я позвоню, чтобы рентгенологу сменили экран. А об окрашивании экрана стоит подумать. Я подозреваю, что случайно вы открыли необычное явление. Когда у вас будет свободное время, напишите о своем наблюдении».

Долгин закурил вторую сигарету. Улыбаясь, смотрел на меня.

Понимая, что история еще не закончена, я спросил:

– Что же дальше ты сделал со своим открытием? Если мелинит – краска, если экран окрасился, значит лучи Рентгена переносят молекулы просвечивеемого вещества. Значит, больному можно по какой-то разработанной методике делать инъекции, лучевые инъекции исцеляющих медикаментов!.. «Эффект Долгина» – звучит?

Долгин, продолжая улыбаться, перебил меня:

– Ну, это уж слишком! А вообще этот эффект действительно интересен, и не только для медицины. Например, изделие из простой стали облучить сквозь диафрагму из вольфрама, молибдена, хрома, никеля – н сталь превращается в легированную! Не разрушая кристаллической решетки одного соединения, можно было бы «начинять» его молекулами другого. Черт побери! Да мало ли чего еще можно сделать!

– Не томи душу, что же дальше?

– Дальше… Шла война, и проверять это открытие мне было просто некогда. Но через два с лишним года, после освобождения Минска, я случайно встретился с одним крупным белорусским ученым. Как-то зашел у нас разговор о рентгене, и я рассказал ему этот случай. Выслушав меня, академик даже рассердился:

«Да как же это вы, товарищ майор, осмелились, совершив крупнейшее научное открытие, почти два с половиной года мариновать его? Если у вас не дремлет ваша совесть гражданина, то вы должны сейчас же сделать заявку! Дайте мне слово офицера, что сегодня же, отложив все к дьяволу, вы напишете письмо… Хотите, я вам дам адрес Института физических проблем Академии наук СССР?»

Под бурным натиском академика я в ту же ночь написал письмо, в котором подробно изложил свой «эффект».

Через две недели получил такой ответ:

«Уважаемый товарищ! Вы очень скупо сообщаете о своем наблюдении. У нас нет никаких оснований не доверять Вам, однако то, что Вы сообщаете, настолько удивительно, что, казалось бы, противоречит здравому смыслу. Установить, имеется ли в действительности наблюдаемое Вами явление или нет, можно только путем непосредственного эксперимента, который надо поставить в простых условиях… Повторив опыт снова, сообщите результаты, более подробно описав их. На основе одного случайного наблюдения ни о чем еще судить нельзя.

Уважающий Вас референт О. Поледровский».

Ответ, конечно, не вдохновляющий, тем не менее в одном из полевых госпиталей я попытался повторить опыт. Но то ли был другой экран, то ли иные параметры, повторить «эффект» не удалось: минут сорок стоял я под самыми жесткими лучами Рентгена, но окрашивания не произошло…

Повторять эксперименты не было возможности.

Спустя несколько лет после войны пришлось мне проходить мимо той самой санчасти, где я «испортил» экран загадочным кроваво-красным пятном.

Зашел туда, разыскал знакомого рентгенолога.

Когда я напомнил ему о таинственном пятне на экране, он оживился:

«Как же! Как же! Помню! Ох, как я вас ругал! Как я вас ругал! Экран с вашим пятном стал совсем не пригоден для диагностики. Месяца два с ним мучился, пока не заменили новым!»

Вышел я на улицу и стал размышлять: могло что-то «показаться» одному человеку, но не двум же одновременно! Вернувшись домой, разыскал в своих бумагах злополучный ответ – противоречит здравому смыслу.

Поднять этот вопрос еще раз – значило бы рисковать получить кличку маньяка. Загадка кроваво-красного пятна так и осталась нераскрытой…

Мы помолчали.

– А что, если все же рискнуть? – предложил я. – Во всяком случае, повторить эксперимент не так уж сложно!

Долгин покачал головой.

– Свой гражданский долг я выполнил: все подробно и исчерпывающе сообщил в Академию наук. В конце концов я сапер, а не физик. Впрочем… ты ведь литератор, напиши об этом. Может быть, наша любознательная, полная творческих сил молодежь заинтересуется проблемой…

Вот так появился рассказ с несколько странным подзаголовком – научно-фантастический рассказ-быль. «Фантастический рассказ» – и вдруг «быль»?

___________

Рассказ инженера И. Волгина «Таинственное пятно» с большой степенью вероятности мажет быть отнесен к категории фантастических, рассказов. Во всяком случае, попытка объяснить появление пятна на экране тем, что под действием рентгеновских лучей молекулы мелинита проникли в материал экрана, совершенно не обоснованна. Если даже допустить, что молекулы выбивались из взрывчатки при бомбардировке квантами света, то их проникновение сквозь стальной корпус гранаты просто невозможно. Это следует хотя бы из сравнения размеров межатомных расстояний в твердом металле с размерами молекулы мелинита.

Если пятно и было, то его возникновение могла, например, произойти по следующей причине. Известно, что некоторые типы стекла, особенно с внесенными в них солями щелочных металлов, окрашиваются под действием проникающего излучения. Возможно, рентгеновский экран, на котором наблюдалось пятно, как раз и был изготовлен из такого стекла. В том участке гранаты, где находился заряд, металлическая часть была тоньше, чем в остальных частях корпуса, и, следовательно, интенсивность рентгеновских лучей, прошедших сквозь мелинит, оказалась больше, чем вокруг. Если стекло рентгеновского экрана было «рентгеночувствительным», граната была сфотографирована на просвет.

Почему рентгеновский экран не окрашивался раньше?

Возможно, потому, что врач-рентгенолог работал лишь с небольшими экспозициями на трубке.

Впрочем, можно допустить, что никакого пятна вообще не было. Можно себе представить нервное напряжение человека, который пытается обезвредить мину под лучами рентгена. Можно представить себе и самочувствие врача, кабинет которого может взлететь на воздух. При длительном и напряженном рассматривании какого-либо рисунка он долго сохраняется в памяти в виде окрашенного контура.

Академик Н. В. БЕЛОВ

Владимир Григорьев
А МОГЛА БЫ И БЫТЬ

Техника – молодёжи № 11, 1963

Рис. Ю. Случевского

Фантастический рассказ-шутка

Вырвана uз газеты 2134 года: «За разработку аппарата, названного «Машиной времени», коллективу фабрики «Время» присвоить Государственную премию имени постоянной Планка».

Ах, какой это был мальчик! Ему говорили: «Дважды дав?» – он говорил! «Четыре!»

«Двенадцать на двенадцать?» – настаивали недоверчивые. «Сто сорок четыре», – следовал ответ.

«Дай определение интеграла», – не унимались самые дотошные. «Интеграл – это…» – и дальше шло определение.

И все это а четыре года. Малыш, карапуз, он удивлял своими способностями прославленных профессоров и педагогов. Даже один академик урвал несколько часов, чтобы посмотреть на малыша. Академик тоже задавал вопросы, ахал, разводил руками.

– Природа бесконечна и полна парадоксов, – произнес он.

– Ах, профессор, – устало возразил Ваня (так звали мальчика), – пустое. Природа гармонична, парадоксы вносим в нее мы сами.

Это уж было слишком. Академик вскочил и, оглядываясь на мальчика, попятился к двери.

– Дважды два – четыре. Так и передайте всем! – весело закричал мальчик вместо прощания.

Таков был Ваня. Исключительный ребенок. И это тем более удивительно, что родители ему попались совершенно неудачные. Как будто не его родители. Может быть, каждый из них в отдельности и любил малыша, но вместе у них это никак не получалось.

Отец считал, что гениальность мальчика – итог наследственных качеств его, отца. Мать доказывала обратное. А сын только посмеивался. Но легче от этого не становилось, Родители ссорились чаще и чаще. Доступ педагогам и профессорам был закрыт. Широкая общественность вскоре позабыла о Ване.

Но мальчишка перехитрил всех. Он завалил свою комнатушку всякими деталями и с увлечением играл в детский «Конструктор». Да, да, в обыкновенный «Конструктор». Но когда ему попались первые радиолампы…

Он прямо задрожал, увидев эту штуковину впервые. И сразу понял, какие возможности таит эта игрушка. Конечно, игрушка. Ведь Ване шел всего пятый год, и он еще не знал, что радиоприемники, телевизоры, мотоциклы, самосвалы и экскаваторы – все это техника всерьез. Он полагал, что взрослые просто-напросто играют во все это.

Отец Вани, механик мастерской по починке радиол и магнитофонов, таскал сыну испорченные лампы, а тот потихоньку постигал их конструкционную мудрость. Полупроводниковые детали складывались в особый коробок.

Однажды, когда отец заглянул в чуланчик, сын протянул ему небольшой ящичек.

– Вот, – сказал он, удовлетворенно потирая ладошки. – Учти, это только начало.

В руках отца сиял голубым экраном маленький игрушка-телевизор.

– Да-а-а… – только и сказал отец, восхищенно покрутив головой. Потом подумал, пожевал губами и добавил: – Парень, видать, в меня.

Следующим утром он показал эту штучку сослуживцам, хитро подмигнул и сообщил:

– Моя работа.

Истинный смысл слов остался непонятым, и механика повысили в должности. Теперь начальники частенько отводили его в сторону и доверительно сообщали:

– Кузьма Серафимыч, вот тут у нас что-то не получается. Как бы это сделать…

– Давайте, – небрежно обрывал Кузьма и забирал чертежи. Он был простым человеком и не любил разводить канитель.

Дома чертежи передавались Ванюшке.

– Общественная нагрузка, – ухмыляясь, пояснял отец. Ваня молча рассматривал схему, потом брал красный карандаш.

– Вот здесь, здесь, здесь… – карандаш так и порхал по листам, – изменить!..

Мальчишка работал с охотой, а взамен требовал лишь исправных деталей и книг по новинкам техники.

Но однажды отец пришел в ателье и сам отозвал начальника в сторону.

– Все, – сказал он.

– Что все? – не понял начальник.

– Все, не могу больше изобретать, – отрезал Кузьма Серафимович и загадочно добавил: – По семейным обстоятельствам.

– А как же… – запротестовал было начальник.

– Не раньше чем через четыре года! – Разговор был исчерпан.

Начальник, конечно, не знал, что не далее как вчера вечером Ваня отказался принимать заявки.

– Папа, – сказал он мягко, – теперь я не могу отрываться по пустякам. Я наткнулся на настоящую идею. Четыре года – и я сделаю такую игрушку, что все ахнут! Четыре года.

Отец знал железный характер сына и не стал возражать. Он только с видом сообщника заметил:

– Четыре? Может, и за три справимся?

– Нет, пока что я не управляю временем, – задумчиво ответил Ваня. Он быстро посмотрел на отца и вдруг спросил: – А как ты думаешь, что такое время?

– Время? – лоб отца собрался морщинками. – Ну, это когда…

– Ах, опять эти неточные формулировки! – досадливо перебил сын.

Кузьма Серафимович повернулся и осторожно вышел. То, что он услышал, закрывая дверь, было совсем непонятно.

– Минута живет шестьдесят секунд, да, да, живет, живет! – И дверь захлопнулась.

Из всего этого только утонченный специалист понял бы сразу, что мальчик решил разгадать тайну времени.

Да, Ваня решил соорудить машину времени. И он добился своего.

В это трудно поверить, доказательств, как говорится, никаких. Никого, я повторяю, никого не допускал Ваня к опасным экспериментам с машиной. Только меня, приятеля его детских игр.

– Люди еще узнают об этом, узнают, – твердил он, когда мы оканчивали очередной опыт и шли на улицу играть с детворой в незатейливые старинные игры. «Казаки-разбойники», «Палочка-выручалочка» – они рассеивали нас, делали, ну, что ли, более земными. Разумеется, по сравнению с игрой, придуманной Ваней, они казались примитивом и нелепицей.

Машина позволяла уноситься в восхитительные дали будущих эпох и погружаться в глубины прошлого. Особенно нравились нам рыцарские турниры. Грязь комьями летела из-под копыт лошадей, а всадники в красивых латах лупили друг друга мечами и ломали копья. Как правило, все оставались в живых. Мы устраивались где-нибудь рядом и листали Вальтера Скотта, сравнивая приключения героев с реальностью.

Понятно, после такого жмурки во дворе выглядели как наскальные изображения дикаря рядом с киноэкраном. Кстати, бывало, что и наскальные изображения вырубались на наших глазах – когда мы уходили в седую древность. Какие-то лохматые мужики так отделывали стенки пещер, что только искры сыпались.

И тем не менее мы возились вместе с детворой нашего родного двора.

– Так надо, – говаривал, бывало, Ванюша. – Осторожность и еще раз осторожность. Мы не должны отличаться от всех. – Он не хотел, чтобы не доведенная до совершенства машина попала в чьи-нибудь руки. – Машину поломают, – уверял он, и я, разумеется, соглашался с ним.

Когда настал период погружения в прошлое и ухода в будущее, мы перенесли сеансы на ночь. Соседи по дому, попадающие в сферу действия машины, уносились вместе с нами. А поутру рычаг времени приводился в нормальное положение, соседи вставали и как ни в чем не бывало шли на работу. Каждый из них полагал, что в эту ночь ему снился удивительный, волшебный сон, правда до жути похожий на реальность, но с кем не бывает… Соседи были людьми осмотрительными, и никому о странных снах на всякий случай не рассказывали. Тайна оставалась неприкосновенной.

Только один раз словно бес толкнул меня под бок. На трамвайной остановке я подкараулил одного из соседей, длинного флегматичного завскладом Клотикова, заговорщически подмигнул ему и сказал, зайдя сзади:

– А хорош был этот, со страусовым пером на шлеме, с крокодилом на щите?

Завскладом дернулся всем телом, уставился на меня, потом, не раздумывая, прыгнул в проходящий трамвай…

Ваня выслушал это приключение довольно мрачно.

– Или кончаем эксперименты, или такого не повторится, – отчеканил он. Я понимал своего друга. Нелегко было ему.

Машина барахлила. Последний раз она чуть не развалилась от перегрузки. Мы с трудом выбрались из времен Навуходоносора. Тем более что и дома у него обстановка накалялась. Родители ссорились чаще и чаще. Они так и не пришли к единому мнению. Таковы уж были они, Ванины родители. Ах, если бы не эта их черта!

– Все произошло внезапно. Мы пришли к Ване и хотели сесть за работу. Не тут-то было. Родители ссорились. Успокоить их было невозможно. Я заметил, что трюмо уже разбито, а скатерть сдернута в сторону. И еще заметил, как дрожат руки у моего друга Вани. Он ненавидел эти минуты.

– А мы спросим у него самого, – вдруг громко сказал Кузьма Серафимович, увидев сына. Я схватил шапку и помчался по ступеням вниз. О дальнейшем могу только догадываться.

Расхлябанная машина была настроена на малый радиус действия. Ваня подбежал к ней, рванул рычаг, чтобы перевести время хотя бы на два часа назад. Ему уже случалось успокаивать родителей таким способом. Но руки его дрожали сильней обычного. Он рванул… и время заскользило. Да, оно ушло за пределы Ваниного возраста. Машина исчезла, исчез и Ваня. А родители только помолодели лет этак на 12–13. И еще их при этом разбросало в разные стороны.

Утром следующего дня я пришел узнать, чем все кончилось. Беглый осмотр комнат сразу сказал мне все. Вернуться из прошлого Ваня не мог: восстановитель времени в момент катастрофы был свинчен и лежал в углу чулана. Но я не пал духом потому, что все должно было повториться. Помолодевшие родители обязаны были в силу математических законов встретиться вновь, понравиться друг другу. А вновь родившийся Ваня, конечно, вновь должен был соорудить великолепный и очень нужный человечеству аппарат – «Машину времени».

Так и случилось. Они встретились. Я подкараулил их под теми же самыми часами, которые послужили местом первой встречи много лет назад. Я ликовал. Еще бы, все шло как по маслу! Прекрасна ты, математическая закономерность, и ты, стальная логика событий! Ване – быть! Машине – быть!

Но что это? Парень, удивительно похожий на Ваниного отца, и девушка, копия матери Вани, стоят и молчат. Они смотрят друг на друга недоверчиво, с опаской. И вдруг поворачиваются, идут в разные стороны. Мой лоб покрывается испариной. Так! Значит, память того и другого подсказала им будущее, которое поджидало их.