Текст книги "Бриллиант Кон-и-Гута
Затерянные миры. Т. XVIII"

Автор книги: Эразм Батенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Можно было не опасаться появления старика и девочки к утру, ибо они только недавно задали и корм и воду. Между камней виднелась гора из мясных туш и обглоданных костей, окруженная запекшейся кровью.

Голоо поблагодарил Гарримана немым взглядом.

И как это никому не пришла в голову такая простая вещь!

Юный друг его, казалось, каждому приносил в дар свое счастливое умение быть незаменимо полезным в трудных, опасных или критических случаях.

Таким образом, дело значительно упростилось.

Как только Голоо стал лить вино, звери кинулись к каменной выбоине, оспаривая друг у друга влагу. Прикоснувшись к ней, они с ворчанием поднимали морды, фыркая от неудовольствия. Но вскоре, невольно приучив облизыванием слизистые оболочки своих пастей к непривычной остроте напитка, они, подчиняясь непреоборимому рефлексу, стали пить. Издавая гортанный звук, погружали они свои головы все глубже, словно надеясь под верхним слоем жидкости найти другой, им привычный.

Звери пили долго, отходя и снова подходя к расщелине. Вино начало действовать на них быстро. Один из гепардов, вдруг натянув цепь, стал бить могучим хвостом своим по бедрам, рыча в пространство. Другой внезапно сделал скачок на выступ скалы, но сорвался с гладкого, отполированного временем камня и упал вниз, но тотчас же поднялся и, перепрыгивая через других кошек, попадавшихся на пути, стал метаться из стороны в сторону. Остальные три гепарда вскоре начали выказывать сильнейшее возбуждение, которое, наконец, перешло в грызню. Она длилась недолго; вскоре звери разошлись по своим местам и улеглись, опустив головы на передние лапы. Один из них, вероятно, не так жадно пивший, полежав, вдруг вскочил и прыгнул в сторону пришельцев. Но он только спокойно посмотрел вокруг, зевнул, потянулся, выгнулся, затем уселся, потер о поднятую лапу щеку и грузно упал набок.

Не оставалось сомнений, что гепарды были опьянены. Их организм, не привыкший к алкоголю, не мог никак с ним освоиться, и животные, уже почти сонные, выказывали все признаки отравления. Некоторые из них по временам жалобно выли, другие вздыхали, как вздыхает продырявленный мех фисгармонии, в которой зажато несколько басовых клавишей зараз.

Прождали еще с полчаса.

Голоо хотел было двинуться вперед, но фон Вегерт остановил его:

– Подождите!

Он поднял камень и бросил его в зверей. Ни один из них не пошевельнулся.

– Пожалуй, можно идти…

Первым пошел Голоо. За ним Гарриман и фон Вегерт. Сзади своей медлительной походкой шел Мэк-Кормик. На секунду он остановился и сказал:

– Ну а как мы пройдем утром, если они к тому времени проспятся? Утром они будут особенно злобны! Не лучше ли собрать здесь у входа, как это мы сделали в змеиной пещере, немного хвороста с тем, чтобы нам можно было утром подпалить его, – под покровом огня и дыма мы сумеем проскользнуть…

– Великолепно! – воскликнул фон Вегерт. – Но кроме того, мы сможем воспользоваться ведь и факелами.

Гарриман бросился набирать сучья и сухие травы. Вскоре в центре входа был сложен довольно большой костер.

– Ба! Да мы забыли огниво! – с ужасом воскликнул Голоо.

– Нет, оно со мной, – возразил фон Вегерт. – Я собрался в пещеру, как заправский исследователь, – добавил он, улыбаясь.

Странное зрелище представляла из себя эта группа людей с фонарем, факелами, канатами и бечевой в руках, стоявшая перед наружным отверстием в пещеру.

Высокий фас горы уходил в темную высь, словно лоб доисторического чудовища, подогнувшего под себя ноги и лежавшего с разинутой пастью. Вблизи отверстие напоминало собой готический портал с аркой.

Перешагнув запретную черту, отделявшую пещеру от внешнего мира, они сразу очутились в непроницаемом мраке, тайны которого едва раскрывал слабый свет фонаря.

Фон Вегерт приказал всем остановиться и пошел один по стенке. В одном месте ему пришлось прыгнуть, так как нагроможденные скалы, по-видимому, оторвавшиеся с потолка, образовали глубокий провал.

Фонарь его мелькал вдали. Стояла полная тишина. И вот среди нее раздался голос ученого, и это повторяло его речь.

– Тут шестикратное эхо, – с первых же шагов наталкиваемся на феномен природы! – подумал Мэк-Кормик, – надо потом напомнить об этом фон Вегерту.

А тот говорил издали:

– Двигайтесь по стенке! Под ногами смотрите вправо! Идите смело. Я жду с фонарем в том месте, где вам придется сделать небольшой прыжок.

Сначала все шло благополучно. Но внезапно раздался заглушенный стон, – Голоо с размаха ударился головой о сталактит, который свешивался с потолка. Со злостью боксер хватил кулаком по одной из тонких перемычек, приходившихся как раз у его глаз, и фута четыре натеков отлетело в сторону.

– Ну и кулак же у вас, Голоо! – заметил Гарриман.

– Знаете, этот каменный мешок своими размерами напоминает мне лондонскую приемную Голоо, – воскликнул Гарриман. – Нет только чаек в золотой раме.

Вдруг мимо фонаря пронеслось что-то белое… Одно… Другое…

– Летучие мыши, – заметил фон Вегерт, прикрывая на мгновение свет ладонями.

Но во что бы то ни стало, надо было продвигаться вперед.

– У этой стенки – целая гирлянда их! Все белые! Удивительно. Вы видите?

Ученый поднял фонарь над головой, сделал несколько шагов по направлению, которое указал Голоо, и вдруг громкое восклицание гулко прозвучало под сводами:

– Аэроплан?!

Сначала смысл слова почти не дошел до сознания присутствовавших. Сам фон Вегерт не верил своим глазам, дотрагиваясь руками до большой белой птицы.

– Так вот что они хранили здесь! Вот что сторожили гепарды!

– Но только ли это?

Гарриман быстро стал забираться внутрь. На борту надпись гласила:

Янаон.

– Опять – Янаон! Та же надпись, которая кем-то сделана и на рокандском камне в Британском музее.

Внутри каюты все было приготовлено для полета. Перед сидением летчика была прикреплена карта, по-видимому, пути, который обозначался красной линией.

– Осмотрите, Джонни, внимательно все кожаные карманы, которые вы там найдете у сиденья!

Через некоторое время с высоты своего места Гарриман заявил:

– Ничего нет! Только вот эта книжка… – и он протянул ее фон Вегерту.

– Описание системы… Мэк-Кормик, имеете ли вы представление о летательных машинах?

– Должен сознаться, что весьма слабое! Впрочем, как автомобилист, я имею некоторый навык в обращении с двигателем.

– Может быть, вы, Голоо?

Голоо улыбнулся.

– Знаете, сэр, мне трудно решить, что я больше не люблю: быть под землей или над землей! Понятия не имею ни об аэропланах, ни о полетах, никогда даже не присутствовал на них!

– А ведь если бы… – как бы про себя заметил ученый и стал перелистывать брошюру, представлявшую собой полное описание аппарата с приложением чертежей и инструкций для механика и летчика.

– Парижская марка! Посмотрите, Мэк-Кормик, есть ли в аппарате бензин?

– Есть! Машину приготовили для полета, что очевидно! – проговорил Мэк-Кормик, тем временем внимательно рассматривавший баки.

– Подкатите ее к выходу!

Незначительным усилием одного только Голоо белая птица медленно и плавно, совершенно бесшумно была передвинута в требуемом направлении.

– Теперь идем дальше!

– Зачем она нам? Никто из нас не сможет ведь управиться с этой штукой, – спросил Голоо, но не получил ответа.

Фон Вегерт сделал неопределенный знак рукой и вырвал из брошюры заглавный лист, пряча саму брошюру на груди.

– Вот мой ответ на один из ваших вопросов, Мэк-Кормик, который вы мне когда-то задали, – сказал фон Вегерт, протягивая листок. Мэк-Кормик взял его из рук ученого. Но как только он поднес текст к фонарю и взглянул на него – изумление отобразилось на его лице:

Передайте его высочеству через сум-пан-тинца Чи-Лана.

– прочитал он вполголоса надпись, сделанную размашистым почерком на французском языке. Подняв голову, он спросил:

– Значит… Значит, этот аэроплан принадлежит хану?

– Рассмотрите-ка клеймо на обороте!

– По-видимому, это «Exlibris»…

– Да, но чье?

Мэк-Кормик вгляделся в штамп. Лицо его стало еще серьезнее.

– Книжка принадлежит профессору Шедит-Хуземи, – сказал он.

– Мало того!

Мэк-Кормик сделал вопросительное лицо.

– Она служит доказательством, что оба они связаны и с тем китайцем, который запрятал меня в сундук, в котором лежала моя сум-пан-тиньская майолика в «Сплендид-отеле».

– Но ведь того китайца звали иначе?

– Ли-Чаном. Совершенно верно! Но не забывайте, что он был вынужден изменить свою фамилию, когда занял должность лакея в отеле, преследуя цель отделаться от меня! Он и изменил ее, переставив буквы: Чи-Лан или Ли-Чан, согласитесь, фамилии однозвучные.

– В таком случае, мы открыли самый узел событий?

– Несомненно. Я убежден теперь, что Кон-и-Гут – их штаб-квартира. Отсюда они должны были руководить событиями в Роканде, если бы события повернулись благоприятно.

– Я начинаю понимать, – произнес Мэк-Кормик.

– Но как же был доставлен сюда в Кон-и-Гут этот аэроплан?

– Машина чрезвычайно портативна. По частям, я полагаю. Может быть, дальнейшее обследование пещеры сулит нам еще больше неожиданности.

С этими словами все тронулись в путь. Издали виднелся большой, почти отвесно стоявший камень, над ним – круглое отверстие. Без каната подняться по камню не было возможности. Тогда Голоо стал около него, а Гарриман поднялся на его плечи и, забросив канат, зацепил последний за один из выступов. Поднявшись по канату наверх, он закрепил конец, спустив другой вниз. Один за другим, упираясь ногами в плиту камня, хотя и с большим трудом, все переместились на верхнюю площадку.

– Ну, Гарриман, теперь наступил ваш черед! Окажетесь ли вы правы? Первый же участок пути, который мы сейчас сделаем, должен дать, в таком случае, все доказательства.

– Позвольте мне пойти вперед, – сказал Гарриман. – Мой план, – он хитро улыбнулся, – всегда при мне.

При этих словах Гарриман вытащил из кармана сложенную бумажку.

– Впрочем, я помню его наизусть: так засел он у меня в голове! – добавил он.

Пока Голоо, Мэк-Кормик и фон Вегерт втягивались через круглое отверстие, черневшее на фоне освещенных фонарем каменных громад, уходивших ввысь на неизвестную высоту, – Гарриман, стоя в абсолютной темноте, раздумывал:

– Если в легенде Авиценны говорится правда, то я вскоре должен увидеть «тысячу куполообразных зал и четыре тысячи дорог»… Надо зажечь факелы, – тут и одной-то дороги под собственными ногами не увидишь!

Он крикнул назад:

– Дядя Роберт! Факелы!

Голоо высек огонь, и вскоре высоко поднятое пламя осветило необычайную внутренность пещеры.

Гарриман подошел к ученому и, протягивая вынутую им копию надписи рокандского камня, указал пальцем на головные знаки первой строки:

– Вот это мы должны были бы увидеть.

– То есть?

– «Тысячу куполообразных зал и четыре тысячи дорог». Нам нужно идти вперед. Смотрите! На плане, – конечно же, эта надпись – план! – ясно указано местоположение трех входов в глубины пещеры. Вот здесь! – Он подчеркнул ногтем нужное место.

Инициатива движения перешла к Гарриману. Фон-Вегерт с любопытством взглядывался вдаль, но ничего не видел, кроме все расширявшегося и расширявшегося коридора, стены которого все более и более уходили вбок.

– Тупик! – вдруг воскликнул разочарованно Гарриман.

Однако то, что он принял за тупик, оказалось скалой, только преграждавшей путь, но не пересекавшей его. Словно высеченные человеческой рукой ступени вели наверх. Идти по ним не было никакой возможности. Стали ползти, цепляясь за них руками. Забросить канат было невозможно, поэтому особенно трудно на этом подъеме пришлось Голоо, который добровольно тащил на себе все тяжести.

Наконец, все поднялись по этой импровизированной природной лестнице и очутились на круглой площадке в пять метров диаметром. Факелы осветили бездну под их ногами, которой была окружена площадка. Фон Вегерт отщипнул кусочек горящей набивки факела и подошел к краю:

– Мы очень рискуем, но надо бы узнать глубину…

– Почему рискуем? – спросил Мэк-Кормик.

– А если там внизу скопление газа? В таком случае взрыв неминуем! Мы все можем взлететь на воздух!

Горящий комок, медленно кружась, падал вниз. Вот он превратился в светящуюся точку. Еще секунда… другая, – и он ушел из глаз.

– Едва ли это дно. Может быть, какой нибудь выступ скрыл его из глаз?

Тем временем Гарриман, засунув руки в карман, смотрел вперед.

– Что это? – проговорил он. – Смотрите! Вон там!

Неожиданным ответом был страшнейший грохот.

Оказалось, что Голоо сбросил ногой в пропасть, вслед за пробой фон Вегерта, довольно большой камень, который, скатываясь вниз, задел, по-видимому, за плохо связанные с своей основой камни большего размера, – падая вниз, они увлекали целые глыбы. Камни стремились каскадом вниз. Целый их водопад вызвал такой шум, что не было слышно голоса соседа.

С минуту длилось молчание. Наконец, грохот прекратился.

Фон Вегерт, глядя на Голоо, укоризненно покачал головой.

– Не трогайте ничего здесь со своего места, Голоо. Тысячелетия лежат эти камни в спокойствии. Может быть, только паутинкой держатся некоторые из них!

Особенно опасно нарушить инерцию их покоя над нашей головой, – тогда мы погибли! Камни раздавят нас, как мух!

– Кто его знал!.. – смущенно возразил великан.

Гарриман между тем разглядел то, что его и удивило, и обрадовало.

Наконец-то! Вдали по всем направлениям виднелись, словно приделы в громадном храме, куполообразные вместилища. Многочисленные расщелины между ними зияли, словно открытые настежь двери.

Несомненно, Авиценна говорил именно об этом месте. Вот они, четыре тысячи дорог!

– Однако, дальше нет никакого пути! Как мы доберемся до той стенки? – воскликнул Голоо. – Не полезем же мы в эту пропасть?

Гарриман скользил взглядом по окружающим предметам. Вдруг недалеко от того места, на котором он стоял, Гарриман различил свисавшую над головой скалу. Перебраться на нее не было никакой возможности. Будь под руками лестница – другое дело. Ею, вероятно, и пользовались те, кто пользовался гостеприимством пещеры. Но лестницы около не было. Конечно, рокандцы не забыли ее убрать.

В мгновение в уме его созрел план. И он привел его в исполнение, пока фон Вегерт с недоумением глядел на то, что он делал.

Гарриман обвязывал себя бечевкой, оставив конец у Голоо. Затем, не дав никому времени опомниться, разбежался и прыгнул…

Один момент, зацепившись руками о край площадки, он болтал ногами над бездной. Затаив дыхание, все смотрели на него, боясь проронить звук… Еще момент…

Фон Вегерт облегченно вздохнул. Его Джонни взобрался, наконец, словно цирковой гимнаст, на эту кручу…

– Прикрепите к бечевке канат! – крикнул он.

Голоо послушно повиновался. Через минуту канат ему был передан.

– Все факелы! – скомандовал он снова. – Себе оставьте один. Мне они нужнее!

– Но… – попробовал возразить фон Вегерт.

Гарриман вновь настойчиво крикнул:

– Факелы!

Ему были поданы таким же путем и факелы.

Последней он перетянул к себе всю бечеву.

– Никому из вас не подняться сюда, даже Голоо. Вы слишком тяжелы, Голоо! – крикнул он. – Находитесь на этой площадке. Я постараюсь вернуться возможно скорее. Но если к утру не вернусь – не ждите меня!..

Гарриман не расслышал того, что ему кричали в ответ его спутники. Его внутреннее возбуждение, все возраставшее, достигло предела. Словно охотник по следу дичи, он кинулся во тьму, прорезываемую трещавшим и вспыхивавшим пламенем.

Около сыпались искры, и весь он казался олицетворением сияющей дерзости, отважно бросившись в неизвестность, чтобы познать ее…

Глава XIV. МИЛЛИОН ЗА БУЛЫЖНИК

Бонзельс, усадив против себя Эрну Энесли, держал в своих руках кончики ее пальцев. Безмолвная женщина под вуалью приготовилась выслушать стереотипную фразу:

– Ничего нового! Об экспедиции нет никаких сведений.

В сущности, она не отдавала себе отчета в том, почему ожидание возвращения экспедиции до такой степени наполняло ее трепетом. Но образ очень большого, очень черного и смешного человека, который так заботливо и дружески к ней отнесся и так взволновал ее своими слезами при прощании, все время находился перед глазами, и она так свыклась с этим образом, что несуществующий около нее человек, казалось, находился рядом, тут, около нее… Одно воспоминание об его восторженной улыбке, которая заливала все его лицо, когда он смотрел на нее, и об осторожно-нежном прикосновении его громадных рук, которыми он мог бы задавить быка – ее успокаивало.

– Они живы, мисс Энесли!

Когда первое волнение ее улеглось, она спросила о подробностях.

– Вы прочтете завтра утром в газетах подробные сведения о них. Я получил из редакции только что копии телеграмм. Мне, видите ли, всегда без замедления присылают те из них, которые касаются научных вопросов. Кроме того, я получил длиннейшее письмо от фон Вегерта.

– Когда они приедут?

– Их можно ждать через неделю. Жертв много, но ваши Голоо и Гарриман целы.

Она вся сжалась.

– А Мэк-Кормик?

– Тоже. С ним произошло событие исключительного для него значения: в Кон-и-Гуте он нашел своих детей!

– Но ведь его дети были убиты? Мне рассказывал об этом Голоо в те дни, когда мы коротали время: я – перед своим отъездом в Париж, он – в экспедицию.

– У Мэк-Кормика было двое детей, – девочка и мальчик, – и, действительно, их трупы были найдены, но дело в том, что они никем не были опознаны. Их мать, сестра Ораз-хана, незадолго перед этим таинственно отравленная, по обычаю рокандского дома на груди своих детей поставила особые знаки. Вот эти-то знаки и дали Мэк-Кормику повод думать, что найденные трупы – трупы его детей.

– На трупах были эти знаки?

– Вот именно. Теперь оказалось, что Мэк-Кормик нашел детей. Фон Вегерт пишет мне, что он первое время боялся за его рассудок, – так был счастлив несчастный.

– Как же это произошло?

– О, это целая история! Они встретили там, в Кон-и-Гуте, какого-то старика туземца, который знал эту тайну. Когда-то Мэк-Кормик спас ему жизнь. При каких условиях это произошло – не могу вам сказать, – об этом мне мой друг не пишет. Туземец этот был правой рукой Ораз-хана в Кон-и-Гуте, подобно тому, как профессор Шедит-Хуземи был его правой рукой здесь, у нас.

– Профессор Шедит-Хуземи? Это тот китаец, который хотел убить фон Вегерта?

– Нет, вы спутали. Фон Вегерта хотел убить некий сум-пан-тинец Ли-Чан, в свою очередь – правая рука Шедита. Ли-Чана мы разыскали, хотя и с большим трудом, правда. Когда для меня стала несомненной гибель экспедиции, я счел, что мое обещание молчать о преступлении в «Сплендид-отеле» отпало, и я обо всем, что знал, рассказал сыскной полиции. При помощи собаки-ищейки китайца нашли, но он бежал, – по-видимому, в Роканд. Что с ним сталось – установить не удалось, этому помешало восстание. Кстати, его звали на самом деле Чи-Ланом.

– Значит, это целая организация?

– Несомненно. Известно даже и название: «Общество Зеленой Луны». Располагавшее огромными средствами, оно ставило целью возвращение некоторых утерянных престолов наследникам азиатских властителей, потерявших их. Хан рокандский был одним из таких претендентов. Народ, не разобравший целей, которые они преследовали, поддался на агитацию их агентов и в итоге поднял известное рокандское восстание.

– У вас есть сведения об Ораз-хане?

Бонзельс с удивлением взглянул на нее.

– Он уехал, говорят, куда-то на Восток. Что касается профессора Шедит-Хуземи, то он исчез бесследно. Не было никаких улик против них, хотя теперь выясняется, что убийство Рау-Ру, жены Мэк-Кормика, и похищение его детей…

– Устроено «Обществом Зеленой Луны»?

– Достоверно известно, что «Общество Зеленой Луны» служило в руках Ораз-хана ширмой его эгоистическим стремлениям. Как видите, эти люди не останавливались даже перед преступлениями!

– Но как же открылась тайна существования детей?

– Старик-рокандец, как я вам сказал, открыл перед смертью тайну своему спасителю. При нем жила в Кон-и-Гуте девочка, которая не имела представления, кто ее отец. Тот, кого она принимала за отца, дал клятву, что не откроет секрета. Когда же старик, на попечении которого лежал Кон-и-Гут, увидел, что тайна пещеры раскрыта, и что он, оставшийся там в одиночестве и умирающий, уже в силу этого одного должен кому-нибудь передать последнее живое существо в Кон-и-Гуте, – полуребенка, полуженщину, – он во всем открылся Мэк-Кормику.

– А сын его?

– Им оказался Джонни Гарриман!

– Что вы говорите?! Джонни – сын Мэк-Кормика?

– Да. На его груди обнаружен был тот же знак. Когда Джонни узнал примету дочери охотника, он сам открыл, кто был его отцом. В младенческом возрасте он был передан по приказанию Ораз-хана на воспитание какому-то лондонскому мошеннику, из рук которого его вырвал фон Вегерт.

– Но почему Ораз-хан приказал убить свою сестру?

– Как рокандец, он мстил ей за то, что она вышла замуж за англичанина. Каждого из нас он считает своим врагом.

– Но детей он все-таки оставил в живых?

– Да, но скрыл их от отца.

– Жестокий, вероломный человек! – воскликнула Эрна.

– Я передам вам письмо ко мне фон Вегерта. Прочитайте его на досуге, но, кажется, я подробно рассказал вам обо всем, что вас может заинтересовать.

– Вы несказанно обрадовали меня, профессор! За это время я в первый раз почувствовала себя счастливой!

– Дитя мое, позвольте задать вам вопрос?

– Пожалуйста, профессор.

– Но он касается того, что вас, по-видимому, очень огорчает!

– Меня уже ничто не может больше огорчить…

– Когда, наконец, вы снимете вашу вуаль? Даже мне, человеку, который к вам так хорошо относится, вы не показываете своего лица!

– Я никогда не сниму вуали, профессор. Я никого не хочу огорчать своим видом.

Он взял ее за плечи.

– Но ведь я старик! Чего же вы стесняетесь? Я был бы вашим искренним другом, если бы вы этого захотели.

– О, профессор! Вы так добры… я так рада вашим словам…

– Следовательно?

– Я не могу!

– Прошу вас!

Она с минуту колебалась, потом сдернула вуаль.

Но то, что она прочла в смущенных глазах Бонзельса, заставило ее снова быстро ее накинуть.

И он!.. Даже он! Человек, который ничем не интересуется, кроме своей науки!..

Опустив голову, подавленная своим уродством, Эрна Энесли вышла из кабинета ученого, держа в руке толстый конверт, заключавший в себе объемистое послание фон Вегерта к его другу, профессору Бонзельсу.

И вот она снова сидит в том же сквере, где ее когда-то нашел Гарриман… На той же самой скамье…

Она не помнит, как и в тот раз, каким образом она здесь вновь очутилась. Что ее сюда привлекло? Но одно она твердо знает: в дом Голоо она не вернется. Взгляд Бонзельса доказал ей всю тщетность ее надежд: никогда ни один человек не посмотрит на нее иначе, чем с сожалением и ужасом…

Машинально она раскрыла письмо и стала его читать. Сначала строки сливались и она не понимала смысла слов, перечитывая по несколько раз одно и то же место. Но, наконец, механизм чтения отвлек ее от мысли о самой себе, и она перенеслась в них к тем, среди которых находился и тот, кто сказал ей, что любит ее и будет любить вечно.

Она тогда не поверила ему. Любовь с первого взгляда? Этого не бывает.

Нет, она не покажется на глаза этому простодушному влюбленному! Правда, он не похож на других людей… Он выражает все свои чувства как-то иначе, чем, все…

Но и ему нельзя верить! Вечной любви не существует. Она – простой самообман. Стоит ему взглянуть на него и пожалеть, хотя бы это сожаление промелькнула только во взгляде, как у Бонзельса, чтобы сердце ее разорвалось… Пожалеть! О, как ей горько! Так не лучше ли покончить с этой мукой раз навсегда?

Увлажненные глаза ее тем временем пробегали по листкам письма.

…Удалось проследить лишь один только ход из тех трех, о которых говорит Авиценна, – именно правый, в котором легендой обещано «всезнание».

По-видимому, землетрясение, происшедшее здесь, о котором вам, вероятно, известно от сейсмографических станций, совершенно засыпало и завалило центральный и левый ходы. Можно думать, что в левом ходе, который скрывает, по словам, Авиценны, «всемогущество», местные жители издревле прятали золото, которое они намывали здесь в огромном количестве, ибо Кон-и-Гут – в полном смысле слова золотое дно! Не этим ли объясняются колоссальные богатства владетеля Кон-и-Гута – Ораз-хана?

…Пещера вулканического происхождения… Работа воды и другие медленно действующие силы создали теперешний вид пещеры, которую местные обитатели приспособили под свои секретные надобности, руководствуясь, очевидно, директивой рокандских ханов, властителей этих мест…

Научное описание Кон-и-Гута воспринималось сознанием Эрны постольку, поскольку встречавшееся в нем имя Ораз-хана воскрешало в ней обстановку, одним из действующих лиц в которой была и она. Когда она дошла до описания того, что сделал для раскрытия тайны Кон-и-Гута Гарриман, она стала вчитываться в каждую строчку, пытаясь найти сведения и о Голоо. Фон Вегерт писал:

…Когда мы нашли аэроплан и я убедился, что он является единственным способом нашего спасения, передо мной стал во весь рост вопрос: как его использовать, раз в нашем распоряжении нет ни одного лица, умеющего им управлять. Первым задал этот вопрос Голоо. На наше счастье, Гарриман нашел в аэроплане брошюру с полным описанием устройства механизма, чертежами и инструкцией по управлению им.

Дорогой друг! Наука еще раз доказала, что для нее нет ничего невозможного! Я засел за изучение найденного материала. Аэроплан, который мы выкатили из его оригинального аэродрома – кон-и-гутской пещеры – и поставили у своей юрты, был изучен мной в подробностях. Не знаю, плохо или хорошо я, который никогда не видал вблизи летательной машины, управлял им в нашем полете через Голодную пустыню, но так или иначе, а все те, которые доверили мне свою жизнь, целы. Должен сознаться, однако, что от аэроплана остались одни щепки, ибо при спуске одной теорией никак не обойтись, а нужен опыт, которого у меня не было даже в минимальной дозе.

Мэк-Кормик, Гарриман и Боб здоровы, один наш Голоо свалился с ног. Можно подумать, что ему не хочется возвращаться в Лондон! Именно из-за него мы все невольно задержимся, и это мое письмо опередит нас, вероятно, на неделю…

Эрна вздохнула.

…Гарриман показал себя отменным молодцом. В конце концов, именно ему принадлежит честь открытия и, пожалуй, единоличного исследования кон-и-гутской пещеры. Он оказался прав в своем утверждении, что надпись рокандского камня представляет собой план ее. Руководствуясь им и легендой Авиценны, Гарриман исследовал единственный доступный ход – правый.

Когда он натолкнулся на каменное изваяние верблюда и каменные изображения неизвестных существ, – очевидно, «талисман» Авиценны, – он, убедясь в том, что можно смело двигаться по указанию надписи, и прошел этот ход, как мы с вами проходим нашу Академическую улицу. Вы будете несказанно удивлены, узнав, что в этом правом ходе найдено. Сделано открытие чрезвычайной важности: обнаружена библиотека! Несомненно, это библиотека Тамерлана. Найдены в огромном количестве книги, манускрипты и папирусы, которые он бережно собирал во всех своих походах и перед смертью, как известно, во избежание участи, которую уготовил злой рок Александрийской библиотеке, скрыл в каком-то потайном месте, до сего времени оставшемся неизвестным, несмотря на все догадки ученого мира Запада и Востока.

Вы согласитесь, что перед открытием Гарримана бледнеют наши заслуги перед наукой, и даже те сто тысяч фунтов, которые он должен нынче получить – сущая безделица в сравнении со стоимостью им найденного сокровища.

Итак, до скорого свидания! Надо надеяться, что Голоо вскоре поправится, – его несколько потрепало в экспедиции, так как на нем всегда лежали опасные и тяжелые работы, как на непревзойденном силаче и храбреце. Два раза он спасал нам жизнь. Во-первых, тогда, когда ему пришлось удерживать плечами многопудовую глыбу, которой чуть не задавило нас а пещере, во-вторых, в момент нашего отбытия из Кон-и-Гута, когда на аэроплан бросился охотничий гепард, приревновавший к нам Аль-Наи, – я еще не сообщил вам, что так зовут найденную дочь Мэк-Кормика, – которую мы увозили.

Когда мы улетели, под вечер, выбрав сравнительно тихий день, – последнее время там свирепствовал ураган, – нас провожал, злобно рыча, только один этот гепард, единственное живое существо, оставшееся на страже Кон-и-Гута, по имени Гарра. Последний из рокандцев, обитавших в Кон-и-Гуте, древний старец, – его звали мирза Низам, – умер утром этого памятного дня.

Поздравьте меня с тем, что мне удалось все-таки, с помощью Гарримана, довести до решения кон-и-гутский вопрос, Мэк-Кормика с тем, что он нашел своих детей, Боба – с окончанием экспедиции. С чем поздравить Голоо – не знаю. Он очень грустит…

Итак, через неделю она их всех могла бы увидеть. И – Голоо… Могла бы… Но она этого не хочет. Нет? Ни под каким видом! Лучше унести с собой в могилу хотя бы одно: надежду на то, что не для всех на земле была она только объектом жалости, поводом для страдания…

Ровно через неделю остатки кон-и-гутской экспедиции, – ее основное ядро, – прибыли в Лондон.

На следующий день по прибытии в залах Британского музея должно было состояться чествование в домашнем кругу ученых. Торжественное заседание, посвященное оглашению результатов экспедиции, предполагалось назначить впоследствии, после того, как фон Вегерт будет готов со своим докладом по вопросу.

На чествование прибыли все, включая Аль-Наи и Голоо.

Аль-Наи, одетая по-европейски, с открытым лицом, вызывала всеобщее восхищение своей экзотической внешностью и странностью своей судьбы.

Голоо уже отобрал дома все сведения об Эрне, об ее болезни и странной манере закрывать лицо. Горю его не было конца, когда он узнал, что она пропала без вести. От профессора Бонзельса через фон Вегерта ему стало известно, что мисс Энесли была осведомлена об их приезде.

– Значит, она скрылась умышленно! Ясно, что она не желает меня видеть… Можно было бы попытаться разыскать ее, но к чему это приведет?

Старый тренер Голоо, явившийся его навестить, укоризненно воскликнул, взглянув на него:

– Дружище, вы потеряли по меньшей мере сорок фунтов. Вы – не боксер теперь, а мешок с костями!

Голоо только махнул рукой.

На чествовании Голоо был торжественно спокоен, и только приметливый взгляд Гарримана уловил, что на душе его происходит что-то особенное. Он больше не улыбался, тот самый Голоо, с лица которого никогда, бывало, не сходила улыбка!

Мэк-Кормик же как бы воскрес для новой жизни. Завтра он поедет с детьми к мавзолею, где похоронена их мать, любимая им Рау-Ру… Сегодня он – официальный центр торжества. К нему тянутся руки с поздравлениями. Он относит их к фон Вегерту и своему сыну, говоря, что вместе с целью экспедиции достигнута цель его жизни, оправдан смысл его существования, – с него достаточно награды.