Текст книги "Дельцы. Автомобильный король"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

38

Джону Кроку Шатту, старшему сыну Эбнера, исполнилось пятнадцать лет; это был высокий, круглолицый парень, с ясными голубыми глазами, с вздернутым, как у матери, носом и непокорными космами. Он учился в средней школе и особенно прилежно занимался изучением металлов и механики. И вот на его долю выпала частичка счастья, которая определила всю его дальнейшую судьбу.

За год до вступления Америки в войну Генри Форд открыл заводскую школу с целью помочь подросткам, вынужденным бросить учение, и сделать из них квалифицированных рабочих, в которых он постоянно нуждался. Это была школа, где занимались по методу Генри; ребята учились по книгам, но, кроме того, учились на практической работе в цехах фордовских заводов и получали тридцать пять центов в час, больше, чем они заработали бы, бросив школу и устроившись где-нибудь на производство.

Поступить в эту школу было мечтой жизни Джонни Шатта с того самого дня, как он услышал о ней. Он подал заявление, не забыв упомянуть, что его отец работает в Фордовской автомобильной компании с первого года ее существования. Его опросили, прочли его школьное свидетельство и приняли. Он был вне себя от радости; каждый день, возвращаясь домой, он рассказывал отцу и матери о всех чудесах, которые он видел и делал. Теперь он все узнает о производстве автомобиля, и великое предприятие Генри Форда станет его миром.

Итак, один сын был пристроен; но увы, на долю следующего не выпало такой удачи. Как жаль, что не Джонни назвали Генри Фордом, – это помогло бы ему в его карьере. Генри, второй сынишка, был "трудновоспитуемым ребенком", как выражаются преподаватели; он косил на один глаз, что придавало его лицу мрачное выражение, и, может быть, поэтому он не ладил с людьми. Как бы то ни было, он обманывал учителей и даже своих товарищей, и они не любили его. Он удирал с уроков, а однажды, когда отец "всыпал" ему, он убежал из дому и не вернулся. Под давлением женской половины семьи Эбнер обратился в полицию, но полиция, по-видимому, не проявила достаточного усердия, во всяком случае, Генри не нашли; он вернулся домой, когда ему заблагорассудилось, и Эбнеру больше не позволили бить его, потому что Генри пригрозил, что исчезнет навсегда.

После этого он пропускал уроки в школе сколько хотел; он стал пропадать по ночам, и вскоре выяснилось, чем он занимается, – он был членом шайки, грабившей товарные вагоны. Полиция изловила его, и он очутился за решеткой; мать плакала навзрыд и не могла обнять его, потому что их разделяла железная сетка. Какой позор для его честных и работящих родителей, которые каждое воскресное утро водили детей в церковь с тех самых пор, как они научились ходить! По какой-то непостижимой для Эбнера и Милли причине церковь дала осечку в отношении одного из их мальчиков.

Эбнер отпросился на полдня с работы и, прихватив с собой пастора, преподобного Оргута, отправился в суд доказывать свою респектабельность. Они переговорили с судьей, и Генри Шатту дали испытательный срок; раз в месяц он должен был являться к судейскому чиновнику и отчитываться в том, что он делает. На время он присмирел и стал ходить в школу, но он уже не чувствовал себя своим ни в семье, ни среди прихожан своей церкви. На нем было клеймо малолетнего преступника; люди косились на него, а он отвечал тем, что издевался над их тупым благочестием; трудный паренек; но, как оказалось, и для таких есть дорога в жизни.

39

Генри Форд продолжал расширять свое предприятие. Теперь ему никто не мешал, он был хозяином в своем деле. Он, его жена да их сын были директорами Фордовской автомобильной компании, а единственными держателями акций. Они произвели основательную чистку, и тот, кто не разделял взглядов хозяина, вылетел из компании. Война пошла Генри на пользу, она научила его по-новому относиться к людям. Хватит крестовых походов, кораблей мира, хватит идти на поводу у идеалистов и попусту тратить время! Отныне он только предприниматель и крепко будет держать все в руках. Автомобильная промышленность принадлежит ему, он сам создал ее и требует от своих служащих и рабочих, чтобы они в точности исполняли его приказания.

Его манеры стали резче, речь грубее. "Благодарность? – говорил он. – В бизнесе не может быть благодарности. Люди работают ради денег". На этом основании он уволил с своего предприятия многих из самых преданных ему служащих, которые работали на него с самого начала. Иногда он даже не брал на себя труд предупреждать их, они являлись утром на работу и находили свое место занятым. Случалось, он впадал в неудержимую ярость, и когда рассердивший его служащий возвращался на свое место, он находил свой стол изрубленным на куски топором. Жаловаться было некому, ибо стол принадлежал ему только на словах: как и все прочее, стол принадлежал Генри, и если Генри пожелал искромсать его или приказал кому другому это сделать, почему бы и нет?

Среди уволенных был и священник епископальной церкви, возглавлявший "социальный отдел". Настоятель Марки был мудрым советником все пять лет своей службы у Генри. Но за последнее время он несколько раз натыкался на несправедливость и попытался вмешаться; Генри сделал вид, будто ничего не знает о том, что было проведено по его личному приказу; он обещал все расследовать, но ничего не сделал; и вот настоятель Марки с прискорбием убедился, что эра идеализма миновала и что джентльмену-христианину больше не место в производственной машине Форда. Когда он покинул свой пост. Генри решил больше не вмешиваться в то, как его рабочие и служащие тратят свои деньги. В свое время его ругали за это, и теперь он сказал: прекрасно, пусть они живут, как хотят. Ему надоело видеть вокруг себя идеалистов и реформаторов, которые напоминали ему об этом этапе его карьеры.

Ему надоели также и обещания, которые он надавал в дни возвышенных увлечений и которые он теперь не собирался выполнять. Он сказал президенту Вильсону, что вернет правительству каждый доллар прибыли, полученной им с военных поставок; он опубликовал это заявление и сделал это с помпой. Он нажил на войне двадцать девять миллионов, и они пришлись ему по вкусу. Он любил также и славу и разрешил одному из своих биографов, другу своей жены, написать, что он вернул деньги правительству. Но министр финансов заявил, что поступление этих сумм нигде не заприходовано.

40

Война причинила разрушения на сотни миллиардов долларов, и согласно экономическим теориям Генри это богатство нужно было восстановить; следовательно, надо было ожидать большого бума. В первый год после перемирия сбыт фордовских автомобилей почти удвоился, и он почувствовал, что его теории оправдались. Но в середине 1920 года на Уолл-стрит разразилась паника, дела стали плохи, и даже сбыт фордовских автомобилей начал падать. Генри решил, что цены взвинчены спекуляцией, поэтому сбавил цену на свои автомобили с 525 долларов до 440, что было значительно ниже себестоимости: он мог себе это позволить, потому что у него были заготовлены все материалы.

Он выпускал сто тысяч автомобилей в месяц и не снижал выпуска. Но сбыт все сокращался, и в конце концов Генри понял, что ему приходится туго. Скупая акции у Доджа и Казенса, он и Эдзел подписали на семьдесят пять миллионов долларов векселей, – и подходил срок выплаты почти половины этой суммы, кроме того, надо было внести восемнадцать миллионов подоходного налога. Эти факты стали известны, и пошли слухи, что компания пытается получить кредит, но это ей не удается. Американская банковская система, и Генри не раз обращал на это внимание, – имеет ту особенность, что, когда предпринимателю нужны деньги, именно тогда он и не может их получить.

Заметки о Фордовской компании стали появляться в финансовых отделах газет, но эти отделы Эбнер не читал; затем они попали в хронику, где он увидел их. Группа нью-йоркских банкиров поручила своим представителям выработать план финансирования Генри Форда, причем сущность этого плана сводилась к тому, что банкирам предоставлялось право назначить казначея и распоряжаться фондами. Уолл-стрит чуть было не прибрала к рукам крупнейшего независимого промышленника Соединенных Штатов, который не мог собрать наличными одной десятой стоимости своего имущества.

Эбнера это сообщение ошеломило. Он не мог сомневаться в его достоверности – разве не прочел он его собственными глазами? Он поговорил об этом с товарищами; кто помоложе говорил, ну и наплевать, найдется где-нибудь работа, где бы ни работать – один черт. Рабочие постарше сохранили привязанность к заводу, и они были опечалены, но ничего не могли поделать. Они продолжали изготовлять автомобили, раздумывая о том, закроется ли предприятие и скоро ли.

Генри Форд также прочел газетные сообщения, но он не дал сбить себя с толку и продолжал изготовлять автомобили, хотя все утверждали, что он сошел с ума. У него был свой план, и в свое время мир узнает о нем. У Форда были свои агенты по всей Америке, их было более семи тысяч; это было выгодное дело, и многие из них вложили в него все, что имели. Времена были тяжелые, но процветание непременно вернется, и Тогда они будут рады, что продержались.

В начале декабря Генри открыл свои карты. Во всех тридцати пяти сборочных заводах, которыми владела в различных частях Америки Фордовская автомобильная компания, скопился огромный запас автомобилей, и вот теперь Генри разослал письма своим агентам, сообщая, что они должны немедленно взять эти автомобили, причем каждый – определенное количество, и заплатить наличными. В ответ – тысячами полетели протестующие телеграммы. Невозможно, заявляли агенты, это равносильно разорению. Но Генри был непреклонен; кто не возьмет своей доли, лишится агентства.

Генри не станет занимать у банкиров – о, нет! Он переложит это неприятное занятие на плечи своих агентов – мелкой сошки, пусть они отдуваются! Пусть они бегают, убеждают и умоляют местных банкиров, занимают у друзей, берут закладные под свои дома; так или иначе, они добудут наличные деньги и пришлют их Генри. Разве не Генри создал автомобиль и дело, которым живут его агенты? На что им фордовское агентство, если больше не будет фордов? Гони деньги и помалкивай!

41

Завалив рынок автомобилями, автомобильный король закрыл свое предприятие; прекрасный рождественский подарок для его рабочих! Для «реорганизации», как им сказали; слово длинное, и многие не совсем понимали, что это значит. Было объявлено, что реорганизация продлится всего несколько недель, но рабочие не знали, можно ли этому верить. Было объявлено, что они получат январскую премию первого января, но они и в этом не были уверены.

Настали тяжелые времена. Эбнер не раз рассказывал о них своим детям, и теперь он мог сказать: "Я же говорил вам". Он сберег немного денег, хотя это далось ему не легко, его ругали жадюгой и тому подобными словами. Теперь ему пришлось взять деньги из сберегательной кассы, что для Эбнера и его жены было как нож в сердце. Он хотел ремонтировать дом, но испугался расходов, и остыл к этому делу. А вдруг они лишатся дома, который оплачен только наполовину!

Эбнер сидел дома, погруженный в мрачное раздумье, или шел потолковать с соседями, – все они были фордовские рабочие, и все сидели по домам и ждали. Снежная метель обеспечила их на время работой по очистке тротуаров; работа, непохожая на ту, которую они выполняли за конвейером, и им пришлось попыхтеть. Эбнер с годами потолстел и считал это признаком здоровья, но он ошибался, – весь жир отложился на животе. Ноги его отяжелели, и вены расширились оттого, что ему пришлось слишком много стоять. Мастеру конвейера никогда не приходится сидеть; а многим рабочим стоять.

Он пытался поделиться своими опасениями с детьми, но из этого ничего не вышло. Они были юны и самоуверенны, не знали жизни. Хорошенькая Дейзи мечтала поступить в коммерческий колледж; она будет барышней, стенографисткой, у нее будет много шелковых чулок. Маленький Том – ему исполнилось одиннадцать лет – собирался править миром; он уже упражнялся в этом в школе, где вместе с товарищами развивал лихорадочную деятельность. Дети всегда куда-нибудь спешили, у них никогда не было времени для работы по дому или для разговоров с родителями.

Период ожидания затянулся на шесть недель. И вдруг, когда Эбнер почти потерял надежду, почтальон принес извещение явиться на работу. И вот он увидел, чем все это время был занят его хозяин: ликвидировал остатки военного производства, переоборудовал предприятие, учитывая все до мелочей. Ни одного отдела, ни одного служащего, не имеющих непосредственного отношения к изготовлению автомобилей! Вон статистику, вон заботу о рабочих, хватит играть в бирюльки. Шестьдесят процентов телефонной сети было снято. Дамочки в шелковых чулках, работавшие в конторе, перешли на конвейер собирать магнето.

До реорганизации для изготовления одного автомобиля требовалось пятнадцать человеко-дней. Теперь обходились девятью. Генри публично заявил: "Это не означает, что шесть рабочих из пятнадцати потеряли работу. Они лишь перестали быть непроизводительным расходом". Если бы это было так, завод увеличил бы производство автомобилей на шестьдесят шесть процентов; но в действительности завод выпускал столько же, сколько до реорганизации, – четыре тысячи автомобилей в день. Накладные расходы с 146 долларов на каждый автомобиль снизились до 93 долларов, экономия в шестьдесят миллионов в год. В результате тысячи рабочих Детройта и окрестных городов заняли места в очереди за куском хлеба, а Генри продолжал печатать статьи в "Сатэрдэй ивнинг пост", доказывая, что механизация производства не вызывает безработицы.

До реорганизации Эбнер Шатт присматривал за работой пяти рабочих, теперь же один мастер присматривал за работой двадцати рабочих, и Эбнер очутился в числе этих двадцати. Его снова поставили на конвейер. "Мы не нянчимся со своими рабочими", – писал Генри, поэтому никто не извинился перед Эбнером за понижение по службе. "Люди работают ради денег", говорил хозяин, и Эбнер получал в день свой шестидолларовый минимум и был благодарен, как голодная собака за брошенную кость.

Теперь шасси поступали к нему уже с навинченными гайками; обязанностью Эбнера было вставлять шплинты и разводить их. Следующий рабочий набирал лопаточкой коричневую мазь и заполнял ею выемку; едва успевал он разровнять смазку, шасси уже двигалась к его соседу, который навинчивал колпак. На этой работе ноги у Эбнера отдыхали, но невыносимо ныла спина, а руки, которые постоянно приходилось держать на весу, казалось, готовы были отвалиться. Но он трудился изо всех сил, ему было за сорок – опасный возраст для рабочего любого завода. "Мы требуем, чтобы рабочие делали то, что им сказано", – писал Генри.

42

В Дирборне, где находилось правление Генри Форда, выходила захудалая еженедельная газетка «Индепендент», имевшая семьсот подписчиков. Выручая кого-то из беды, Генри купил ее за тысячу двести долларов; и затем, так как он никогда не бросал денег на ветер, он назначил редактора и сказал ему, как поставить газету на ноги. Генри всегда носился с какими-нибудь идеями; он давал редактору «заметки», которые тот обрабатывал и печатал под заголовком «Страничка Генри Форда». Генри потребовал от своих агентов, чтобы каждый из них обеспечил подписку на определенное количество экземпляров, и таким образом тираж «Дирборн индепендент» увеличился до ста пятидесяти тысяч.

Писатель, с которым Генри встретился во время своего отдыха в Калифорнии, работал тогда над книгой, обличающей продажность американской печати, и часто их беседы касались этой темы. По-видимому, только эта тема и произвела впечатление на Генри, – ему тоже пришлось кое-что пережить из-за газет; он согласился, что Америка нуждается в печатном органе, который защищал бы интересы народа и имел смелость говорить ему правду.

Генри обещал писателю восполнить этот пробел в американской жизни; он сделает "Дирборн индепендент" народным органом с тиражом в два-три миллиона экземпляров.

Газета оказала поддержку президенту Вильсону в его стремлениях к справедливому миру и созданию Лиги наций. Но постепенно Генри стало ясно, что его надежды не оправдываются. Мир, казалось, находился на грани хаоса. Было очевидно, что действует какая-то злая сила, вставляя палки в колеса хорошим капиталистам, таким, как он, которые хотят производить дешевые автомобили и платить высокие ставки рабочим, чтобы те могли покупать автомобили и ездить в них на работу, – изготовлять еще больше автомобилей. Тут что-то неладно; и Генри Форд стал ревностно искать, в чем причина.

Среди тех, кому удалось прорваться сквозь кордон фордовских секретарей, был один русский, по имени Борис Бразуль, исследователь злых сил, грозивших погубить Европу. Они уже одержали победу на родине Бразуля и захватили власть в Венгрии и того гляди захватят в Германии.

Большевики? Ну, разумеется; но кто стоит за большевиками? Этот вопрос казался Генри вполне уместным; как преуспевающий бизнесмен, он считал, что за кулисами всякого события широкого масштаба всегда орудуют деньги. Так обстоит дело в политике, так оно было в первую мировую войну и, несомненно, так было с мировой революцией.

У бывшего деятеля черной сотни имелись документы, бережно подобранные, аккуратно отпечатанные и снабженные указателем – берите и пользуйтесь. Он готов доказать любому непредубежденному человеку, что причина всех бед кроется в заговоре евреев, эгоистической и злонамеренной расы, которая замышляет захватить власть над миром.

Подумайте, мистер Форд! Банкиры пытаются захватить ваше предприятие. Кто они? Евреи! Все международные банкиры евреи: Ротшильды, Самюэли и Бэринги, Белмонты, Барухи и Штраусы, Варбурги, Куны и Лоебы и Каны и Шифы. Список магнатов военной промышленности, подготовивших первую мировую войну, целиком состоит из прихожан синагоги… Стоит ли удивляться тому, что евреи используют забастовки и революции, стремясь подчинить своей воле целые государства?

Смотрите, мистер Форд! Вот доказательства, которые имели бы силу в любом суде. Подлинники хранятся в надежном месте: точные слова самих заговорщиков. Протоколы сионских мудрецов. Генри прочел их и решил, что одного названия вполне достаточно. Протоколы! Кто может выдумать этакое? Что такое протокол?

43

Генри Форд начал печатать в своем «Дирборн индепендент» серию статей о «Международном еврействе». Он преподнес изумленной Америке Протоколы сионских мудрецов; он рассказал Америке все о «программе захвата мира евреями», «самой неприкрытой из известных программ подчинения мира». Тайная деятельность еврейского руководства направлена к уничтожению христианской цивилизации. Все зло мира, войны, забастовки, восстания, революции, преступления, пьянство, эпидемии, бедствия – все это дело рук организованных, злонамеренных бесстыдных евреев.

Газета твердила об этом полгода подряд. Она писала: "Все факты, сообщаемые нами, тщательно и всесторонне проверяются". Американскому народу, знавшему Генри Форда как честного и добропорядочного человека, предлагалось принять за истину каждое его слово.

Кое-кто из американских евреев протестовал и даже пытался отвечать на эти статьи. Поэтому Генри, который никогда ничего не делал наполовину, начал собирать факты об американских евреях и их деятельности. Он переправил большую часть своих шпионов из Дирборна в Нью-Йорк. Он опубликовал серию статей о "Деятельности евреев в Соединенных Штатах"; затем вторую серию, о "Влиянии евреев на американскую жизнь", и, наконец, о "Проявлении власти евреев в Соединенных Штатах". Он показал, как евреи, захватив театр и кино, развращают американские нравы; они делают это не потому, что получают доход, а с сознательной целью уничтожить американскую цивилизацию. Пьянство усиливалось, и не потому, что евреи наживались на вине, а потому, что они хотели споить Америку. Евреи захватили торговлю одеждой, и поэтому американские девушки носят короткие юбки. Евреи захватили музыку, и поэтому американский народ слушает джаз и танцует до одури. Проституция, повышение квартирной платы, бегство с ферм в перенаселенные города, распространение большевизма и теории эволюции – все это лишь части еврейского заговора против христианского мира.

Генри вел этот крестовый поход около трех лет. После того как статьи появились в газете, они были изданы в виде брошюр, в пяти выпусках, по двести пятьдесят страниц убористой печати, по двадцати пяти центов за экземпляр, – достижение массового производства. Сельская Америка и стопроцентные американцы провинциальных городов и крупных центров подписывались на "Дирборн индепендент" и покупали эти брошюры, изучали и цитировали их, словно священное писание.

Генри как-то сказал, что "история – вздор"; но, разумеется, он не имел в виду исторические документы вроде Протоколов сионских мудрецов. Или предание о Бенедикте Арнольде и его "еврейском помощнике", который был квартирмейстером американской армии и довел несчастного молодого офицера до гибели. Генри успел за это время навести справки о Бенедикте Арнольде и знал разницу между ним и Арнольдом Беннетом. Он также собрал сведения о большевиках и революции в России, и он рассказал ее историю американцам, и это тоже не было вздором:

"Все еврейские банкиры чувствуют себя в России спокойно. Расстреляны только банкиры нееврейского происхождения и только их имущество конфисковано. Большевизм не уничтожил капитал, он лишь разграбил "христианский" капитал. Именно это и входит в замыслы еврейского социализма, анархизма или большевизма. Все банкиры, изображенные на карикатурах со знаком доллара в петлице, – это банкиры-христиане. Все капиталисты, которых публично клеймят на красных демонстрациях, капиталисты-христиане. Любая большая забастовка – железнодорожников, рабочих сталелитейной или угольной промышленности – направлена на подрыв христианской промышленности. Такова цель красного движения: чужеродного, еврейского и антихристианского".