Текст книги "Плохие парни (сборник)"

Автор книги: Энтони Бруно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Глава 29

Гиббонсу многое надо было обдумать. Идя по Сентр-стрит, он еще раз бросил взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. Кинни задержится. У него сегодня дела в офисе федерального прокурора. Вот и ладно.

Жара чуть спала, но Гиббонс не обратил на это никакого внимания. Он не обратил внимания и на то, что машин в городе чуть поубавилось, что пешеходы идут по тротуару с определенной ленцой. Конец августа на Манхэттене всегда такой – медлительный и ленивый.

Но Гиббонс не позволял себе расслабиться. Слишком уж многое ему надо было обдумать. Имена детей Кинни ворочались у него в мозгу ледяными глыбами, да и вся остальная информация, которую удалось наскрести Тоцци о семействе Кинни, никуда от него не девалась. Он представлял себе всех восьмерых, представлял себе, как каждый из них живет, врозь и вкупе, и ему казалось, будто его голова превратилась в этот большой викторианский дом. Он думал о них. Он думал о том, догадывается ли Элен Кинни, хотя бы смутно, хотя бы время от времени, о том, что живет с убийцей. Он думал о том, как искалечит судьбы детей страшная правда об их отце, когда она выплывет наружу. Он думал о том, кто из них поспешит обвинить и проклясть этого негодяя, а кто примется защищать, руководствуясь слепой верностью. Он думал о том, не лучше ли было бы для них, если бы в Нью-Йорке не отменили смертную казнь – и Кинни казнили бы, истребив если не память о нем, то хотя бы его физическое присутствие. Он думал о Крисси и о том, следует ли ему использовать то, что он знает о ее беременности. Он думал о Тоцци, о том, удастся ли ему найти ключ. Он думал о том, как это Тоцци удалось все запомнить. Он думал о тысяче самых различных вещей, важных и не очень важных или даже совсем неважных, лишь бы не начать думать о самом себе. Потому что стоило бы ему задуматься о себе, и он сразу же осознал бы, что является не охотником, а добычей. Вернее, даже не так – приманкой.

Он дошел до того места, где Сентр-стрит, расширяясь, переходит в Фолей-сквер. Над площадью доминировало здание суда с его внушительными древнегреческими колоннами, и Гиббонс внезапно вспомнил о том, что когда-то сказала ему одна адвокатесса. Поднимаясь по ступеням суда, каждый волей-неволей трясется от страха, сказала она. Вид этих колонн способен убить в каждом любую надежду, потому что они глаголют о будущем. Обвиняемым эти колонны кажутся тюремной решеткой. Они видят здесь полицейских, видят судебных приставов, видят их служебное оружие. Те из обвиняемых, кому уже довелось побывать за решеткой, видя эти могучие каменные х..., вспоминают тюрьму – и мысль о том, что они вернутся туда, повергает их в ужас. Оказавшись здесь, Гиббонс каждый раз вспоминал эти слова. И еще он вспоминал о том, что эта адвокатесса была первой женщиной, не постеснявшейся произнести слово «х...» в его присутствии. Сейчас она судья.

Он вошел в небольшой сквер через дорогу от здания суда. Кинни стоял, водрузив одну ногу на садовую скамью, в точности там, где ему велел находиться Гиббонс. Как всегда, вид у Кинни был одновременно энергичный и расслабленный, вид, свидетельствующий о самообладании и о самоуверенности. Кинни выглядел манекенщиком, демонстрирующим безупречный черный в полоску костюм. И уж ни в коем случае не выглядел он человеком, на четверть часа опоздавшим на важное свидание.

– Почему такая срочность, Берт?

В голосе Кинни слышались отзвуки того тона, которым не желающие выставлять напоказ свое превосходство истинные богачи разговаривают с рабочим людом, – ложное дружелюбие, призванное подчеркнуть притворное равенство. Гиббонс подумал, уж не разговаривает ли таким тоном с самим Кинни Варга, а тот сейчас отыгрывается на ком-то третьем. То есть на самом Гиббонсе.

Гиббонс посмотрел на здание суда.

– "Додж-караван" 85-го года, цвет металлик синий, номер ATJ-79 штата Нью-Джерси.

Ухмылку с лица Кинни как ветром сдуло.

– Маунт-Холли-авеню, дом 68. Викторианский дом желтого цвета с синим бордюром.

– Ерунда, вовсе не желтый, – сказал Кинни.

Гиббонс уставился на колонну справа от главного входа.

– Спальня хозяев, – продолжил он, – темно-синие стены со светло-коричневым бордюром. Вы спите в кровати на четырех ножках с резьбой в форме ананаса. Стены в вашей ванной покрашены в крапинку. Кроссовки у вас фирмы «Нью бэланс». Грязно-серое борцовское трико и синие нейлоновые боксерские трусы висят за дверью. Вы пользуетесь зубной пастой «Эйм» и дезодорантом «Мичум». Ваша жена когда-то, надев сомбреро, каталась на ослике...

– Если, друг мой, вам больше нечем меня шантажировать, то...

Гиббонс не дал ему закончить фразу.

– Грегори и Билл-младший живут в одной комнате. Оба ходят во Фрелингсхейзенскую среднюю школу. Крисси ходит в колледж в Монтклере. Младшие девочки – в начальную школу Гровера – Кливленда. Вашего младшего сына зовут Син, а на обоях у него в комнате наклеены бумажные клоуны.

– Очень глупо, Берт. Зачем было сообщать мне о том, что Тоцци вломился ко мне в дом? Теперь, зная об этом, неужели я допущу повторения чего-нибудь подобного, как вы думаете? Лучший выстрел истрачен понапрасну.

Однако Гиббонс почувствовал в его голосе напряжение. Кинни изо всех сил старался сохранить налет высокомерия и, главное, превосходства.

– Ваша жена – крашеная блондинка, рост пять футов и один или два дюйма. Она курит «Трю» и принимает транквилизатор пласидил. Она пользуется колпачком и спермацетовой мазью.

– На меня, Берт, все это не производит ни малейшего впечатления. Это бессмысленно, это бесполезно, это акт отчаяния со стороны обреченного человека. Нет, со стороны двух обреченных людей.

Гиббонс стиснул кулаки. У него не оставалось другого выбора. Кинни надлежало подавить во что бы то ни стало.

– А ваша дочь Крисси не пользуется колпачком, – сухо заметил он. – И ничем не пользуется. Она только что обнаружила, что беременна.

Ему стало слышно, как отчаянно задышал Кинни. Поглядев ему в глаза. Гиббонс наконец сумел угадать за благообразной, респектабельной внешностью черты Стива Пагано, черты палача Гунна. Лицо Кинни сейчас точь-в-точь походило на морду хищно оскалившегося добермана перед прыжком на противника. Вот как на самом деле выглядит монстр, обезглавивший Ландо, Блэни и Новика.

Это откровение было мгновенным, и оно потрясло Гиббонса до мозга костей, хотя он был все-таки, рад тому, что наконец достиг своей цели. Он посмотрел Кинни прямо в глаза, чтобы запечатлеть в памяти этот образ, а затем повернулся спиной к зданию суда и пошел прочь. И как раз тогда и наступило одно из тех редких и странных мгновений в городской суете, когда по дороге не едут ни легковушки, ни автобусы, ни грузовики и когда слышны собственные шаги по тротуару. Гиббонс возвращался в свою контору.

* * *

Один был на первой позиции, другой – на третьей, и Гэри Картер – на подаче. Счет был 2:1. Тоцци пытался увлечься телетрансляцией матча; телевизор стоял в гостиной, а сам он был на кухне и доставал продукты из кладовки Гиббонса. Чертова дешевка, а не игрок! Так уже давно никто не играет.

Тоцци не был бейсбольным фаном, но включил телевизор и начал смотреть на мемфисцев, едва войдя в квартиру. Он нервничал, и ему нужен был хоть какой-то шум. Ему вдруг чертовски захотелось, чтобы Картер промазал. Вообще ему необходимо было какое-то действие.

Он оставил на столе банку растворимого кофе и сунул две большие пластиковые бутылки кока-колы в холодильник. В коке страшно много кофеина, уверял его Гиббонс.

Жестянка с ветчиной, бобами и овощами отправилась в буфет вместе с большой бутылью подсолнечного масла. Хотя Тоцци по-прежнему скептически относился к теории Гиббонса насчет жирной пищи. Гиббонс утверждал, что в былое времечко, когда в Бюро куда менее формально подходили к многочасовым допросам, одним из излюбленных приемов следствия было скормить допрашиваемому возможно большее количество всякого дерьма, лишь бы пожирнее. Как только жирная пища начинала перерабатываться в желудке у подозреваемого, утверждал Гиб, его способность к сопротивлению резко шла на убыль. Подержи его несколько дней на жирной жареной пище да с неограниченным количеством мутного кофе, и язык у него развяжется. На взгляд Тоцци, все это отдавало не то черной магией, не то учебником по домоводству, но Гиббонс клялся ему, что когда-то этот метод доказывал свою эффективность применительно к самым крутым парням. А Гиббонс особенно ревностно заботился о том, чтобы Кинни был обработан проверенным на практике методом. Так что Тоцци и самому в ближайшие дни предстоял отнюдь не диетический рацион.

Правда, судя по всему, что Тоцци знал о Кинни, тот ни в чем признаваться не станет. Что, на взгляд Тоцци, было бы как раз замечательно. Если у Кинни не развяжется язык, Тоцци придется позаботиться о нем тем же способом, которым он уже управился с Винни Кламсом, лидером-конгрессменом и адвокатом Лефковицем. Тоцци не считал, что выйти на Варгу можно только через Кинни. Он мог представить себе, что Кинни решится на встречу и поднимется сюда, потому что тот наверняка знает, что неопровержимых улик против него нет. С точки зрения суда, разумеется. Но это и хорошо, потому что Тоцци вовсе не собирался оставлять Кинни в живых, будет он давать показания или нет. Гиббонс здесь не указ. Сейчас Тоцци тревожило только одно: заглотит ли Кинни наживку и приедет ли сюда. На взгляд Тоцци, все зависело от того, насколько унижен Кинни вторжением в его интимную жизнь и в какой степени это его взбесило. Но, увы, Кинни было не так-то просто вывести из себя. Он отличался редкостным хладнокровием. Сейчас Тоцци уже просто надеялся на то, что Гиббонс решится рассказать Кинни о его дочери.

Тоцци достал из холодильника пиво и сел на диван. Питчер на экране послал мяч, а Картер всего лишь проводил его взглядом. Мяч засчитали. Тоцци решил, что это неправильно. Картер вразвалочку пошел прочь. Теперь все базы были закрыты.

– Пошел бы ты к черту, Картер, – сказал Тоцци, открывая жестянку пива.

Ему хотелось увидеть настоящий гол.

* * *

Стоя у входа в подземный гараж-стоянку на Сентр-стрит, Гиббонс видел, как серебристый «вольво» Кинни блокирует въезд. Парень вел себя слишком нагло, и это настораживало Гиббонса. Он надеялся, что подобное поведение – следствие ярости, обуревающей сейчас Кинни, потому что в противном случае пришлось бы признать, что он разыгрывает из себя приманку, уже связавшись с Варгой и попросив у него подкрепления. А даже в таком пожарном порядке Варга наверняка в состоянии выставить нескольких бойцов.

Гиббонс осмотрелся по сторонам. Времени было примерно полшестого. Несколько важных чиновников ждали служебные машины, чтобы разъехаться по домам. Туда и сюда сновали судейские служащие. Мимо гаража проходило множество пешеходов. Любой из них мог оказаться наемным убийцей, и буквально каждый – стать случайной жертвой внезапно начавшейся перестрелки. Гиббонс держал правую руку свободной, чтобы в любое мгновение выхватить револьвер.

Машины прибывали одна за другой, и Гиббонс не переставая думал о том, в которой из них на заднем сиденье прибудет снайпер. Кинни наверняка пожалел, что в этом гараже не нужно подходить к машине самому: это создавало бы идеальные условия для покушения. В этом случае Кинни, возможно, и помощь бы не понадобилась.

Когда подали его зеленый «форд», Гиббонс проявил предельную предусмотрительность. Он обошел машину кругом и проверил заднее сиденье. Пусто. Пуэрториканец, работающий в гараже, должно быть, решил, будто Гиббонс проверяет, не украли ли у него чего-нибудь в машине. Он подал Гиббонсу квитанцию.

– Тринадцать семьдесят пять, – угрюмо сказал он. – И попрошу вас наличными.

Гиббонс уже приготовил двадцатку.

– Получите, – сказал он. – Я спешу. Сдачи не надо.

Пуэрториканец не возражал. А Гиббонсу сейчас только того и не хватало, чтобы возиться со сдачей. Прежде чем сесть в машину, он еще раз посмотрел на заднее сиденье. Он включил передачу правой рукой, левой взялся за руль, а правую сунул в карман с револьвером.

Он поехал вслед за серебристым «вольво» и остановился у светофора. В зеркале заднего обзора он увидел, что «вольво» перестроился и оказался в том же ряду, что и его «форд», но сзади, причем их разделяла еще одна машина. Когда дали зеленый свет. Гиббонс свернул на боковую улочку и поехал в сторону Черч-стрит. На Черч-стрит он повернул направо и помчался на север. Когда он пересекал Кэнел-стрит, движение стало поспокойней, и он перехватил руль другой рукой.

Тоцци перенастроил радио на ту станцию, которую слушал Гиббонс – на канал новостей, – затем выключил вовсе. Он подошел к окну в гостиной и бросил взгляд на темную аллею и ряд гаражей внизу. В одном из них держал машину Гиббонс. Гиббонс объяснил ему, что из квартиры не увидишь гаража, в котором он держит машину, потому что тот находится в дальнем конце аллеи, но Тоцци все равно смотрел в ту сторону. Он знал, что сейчас Гиббонс должен ехать домой. Он проедет по Линкольн-туннелю, свернет у первого выезда, проедет по Восточному бульвару Уихавкен – и тут же, через квартал зданий с садовыми участками над рекой, окажется у себя дома. Над крышами домов на противоположной стороне улицы Тоцци были видны небоскребы Манхэттена. Он перевел взгляд вправо – к сдвоенным башням Международного торгового центра. Оттуда до Манхэттенской конторы было всею десять минут ходьбы.

Он проследил за тем, как мемфисцы проиграли на десятой лунке, затем переключился на игру «Янки» с «Тиграми», только что начавшуюся в Детройте. Шедшая под веселую музычку, игра выдалась на диво скучной. Тоцци в конце концов выключи телевизор, настроил приемник на станцию, транслирующую классический рок-н-ролл, и принялся просматривать газеты. Он слушал, пока они не начали играть сюиту «Голубоглазая Джуди», и тогда выключил приемник. Как возненавидел он Кросби и Иэша в шестидесятые, так и ненавидит до сих пор.

План был весьма прямолинеен. Предполагалось, что Тоцци затаится в квартире, а Гиббонс завлечет сюда Кинни. Они решали, что вероятнее всего Кинни наставит на Гиббонса пушку и велит ему подняться по лестнице, а когда они войдут в квартиру, Тоцци набросится на Кинни и обезоружит его. Все очень просто.

Именно так. Если, конечно, Кинни клюнет. И не кликнет кого-нибудь на подмогу. И не подстережет Гиббонса еще по дороге сюда. Словом, все могло в силу множества причин пойти вкривь и вкось...

Оснований для сомнений оставалось более чем достаточно. Возможно, их план был не прямолинеен, а чересчур элементарен. Исходными принципами, на которых основаны операции ФБР, являются преимущество в живой силе, преимущество в огневой мощи и элемент неожиданности. Так, по крайней мере, когда-то учили Тоцци. Но стоило ему задуматься о том, каким образом Кинни расправился с Ландо, Блэни и Новиком, – и соотношение сил два к одному начинало казаться ему недостаточно убедительным. Тоцци осознавал сейчас, что в своем замысле они с Гиббонсом явно недооценивали элемент случайности. Они всецело положились на то, что Кинни впадет в ярость и утратит выдержку, но ведь до сих пор он оставался предельно хладнокровным. А как насчет самого Гиббонса? Хватит ли у него сил на то, чтобы провернуть это дело? И разве не следовало им принять во внимание его возраст и растренированность в результате отставки? Тоцци опасался того, что они этого в должной мере не учли.

Он выключил кондиционер и открыл окно. Если в квартире при их появлении будет чересчур прохладно, Кинни наверняка насторожится. Тоцци вновь посмотрел вниз, на аллею, а затем взял газету с журнального столика. Вернувшись на диван, принялся читать ее, чтобы отвлечься от тревоги за своего старого напарника.

* * *

Гиббонс свернул на булыжную мостовую. Шумел кондиционер, и вдобавок к этому ему был слышен только шорох покрышек по неровным камням. Ездить в часы пик всегда паршиво, и каждый раз, свернув в аллею, он испытывал сильное облегчение. Но только не сегодня.

Где-то на подъезде к Линкольн-туннелю он потерял из виду серебристый «вольво», но сейчас это уже не имело значения. Кинни был умным парнем и опытным агентом. Если уж Гиббонсу удалось выяснить, где живет Кинни, то и Кинни наверняка удастся узнать то же самое о нем.

Заезжая в гараж. Гиббонс подумал о том, не нападет ли на него Кинни прямо здесь. Он включил задний ход и принялся маневрировать, ставя машину на свое всегдашнее место. На другой стороне аллеи оранжевое солнце отражалось в окнах высокого здания. Он подумал о том, готов ли к предстоящей схватке Тоцци. В зеркале заднего обзора ему были видны холодные тени в подземных углублениях гаража и задние фары проезжающих по аллее в обе стороны машин. Выключив мотор, он пару мгновений просидел не шевелясь. Здесь было так тихо, так спокойно, так дремотно. Секунду-другую Гиббонс чувствовал, себя чуть ли не в безопасности.

* * *

А Тоцци меж тем сходил с ума. Двадцать минут восьмого, а еще никого нет. Что-то наверняка пошло не так. И ему было страшно за Гиббонса.

И вдруг в дверь настойчиво постучали. Четыре быстрых удара один за другим.

Тоцци достал пушку и спрятался за дверью. Почему он стучит? С какой стати ему вдруг понадобилось стучать?

Стук меж тем становился все громче.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – послышалось снаружи.

Голос был незнакомый, и звучал он рассерженно. Тоцци представил себе, как он отворяет дверь и на него сразу же обрушивается град пуль.

– Кто там?

Его сердце бешено колотилось.

– Пицца.

– Что такое?

– Пицца, пицца! Я доставил пиццу в квартиру 6-Д, заказчик – Гиббонс. Все правильно?

Тоцци на мгновение задумался. Это была ловушка, вне всякого сомнения. Он быстро проскочил мимо дверного проема и накинул на дверь цепочку. Затем, встав наискось от двери и зажав в руке оружие, открыл дверь на цепочку. Снаружи стоял кучерявый негр в ярко-желтой форменной одежде. В руке у него была коробка с пиццей. Фамилия Гиббонса была выведена на коробке черным мелком.

– Возьми, мужик. За все заплачено.

– Что это значит: за все заплачено?

– Послушай, мужик, я всего лишь рассыльный.

Тоцци не шевельнулся.

– Эй, послушай, мужик, у меня нет времени на эти игры, о'кей? Я оставлю ее прямо здесь.

Парень положил коробку на пол в холле и пошел прочь.

Тоцци уставился на коробку. В горле у него так пересохло, что он почувствовал резкую боль. Ландо, Блэни и Новик. О Господи.

Несколько минут он тупо смотрел в дверную щель, не решаясь открыть дверь, потому что ему было страшно вскрыть коробку. Но все равно узнать правду было необходимо. Он откинул цепочку, выглянул, бросил мгновенные взгляды налево и направо, держа в руке 38-й калибр. Холл был пуст.

Тоцци протолкнул коробку в квартиру ногой, затем закрыл и запер дверь. Прежде чем взять коробку и положить ее на стол, он с ужасом поглядел на нее. Затем развязал ленту и медленно приподнял крышку.

В коробке действительно была пицца. А посредине ее лежал кольт 38-го калибра, личное оружие Гиббонса. Лежа плашмя на кроваво-красном кетчупе, револьвер казался уснувшей рыбой.

Тоцци взял револьвер – к тому прилипли кусочки сыра. Когда он увидел это, руки у него задрожали.

– Дерьмо какое, – пробормотал Тоцци.

Глава 30

Гиббонс стоял на четвереньках, голова вжата в грудь, дышал он медленно, чтобы хоть несколько смягчить боль, сотрясавшую все его тело. Будучи прикован наручниками к батарее, он не мог предпринять ничего другого. Береги силы, мысленно твердил он себе. Береги силы. Но ради чего? Чтобы выдержать еще один удар резиновой дубинкой? Он скосился на часы. Прошло уже пятьдесят минут, но у него складывалось впечатление, что Кинни только входит во вкус.

И как раз в это мгновение еще один удар – и опять по тому же плечу. Ему казалось, что ключица у него уже наверняка сломана, хотя он не имел ни малейшего представления о том, как должна воспринимать удары сломанная ключица.

Кинни управлялся с черного цвета дубинкой с изяществом истинного балетного танцовщика: медленно поднимаясь на цыпочки перед каждым ударом, замахиваясь и нанося удар Гиббон-су по спине – и при этом уклоняясь от нечаянной отдачи. Кинни никуда не спешил, наносил удары прицельно и то и дело останавливался, чтобы объяснить истязаемому свою методу.

– Никогда не следует спешить с ударами, Берт! – произнес он, останавливаясь, чтобы потщательнее прицелиться; очередной удар пришелся по копчику. – Стремительность ударов влечет за собой частичное обезболивание. Ты впадаешь в определенный ритм, а жертва тоже готовится принимать удары через строго определенные промежутки. Конечно, дубинка делает свое дело и тогда, но это боль без страха, а значит, она не приближает нас к цели. Жертва должна с трепетом ждать, не зная, какое мгновение обрушится на нее очередной удар. Ужас ожидания – вот в чем главная штука, Берт. – Внезапный удар пришелся Гиббонсу по затылку. Пусть он подумает, будто от него наконец-то отстали. Необходимо внушить ему надежду... а потом отнять ее.

Гиббонс ждал, видя, как кровь у него со лба капает на пыльный деревянный настил. Он ждал, внушая себе мысль о том, что это еще не конец, отказываясь отбросить последнюю надежду. И тут, без предупреждения, черная дубинка упала на пол прямо перед ним, дубинка, которую сейчас никто не держал. И до которой он сам вполне мог дотянуться.

Гиббонсу было слышно, как мягко рассмеялся Кинни. Он поглядел на дубинку, испытывая сильное искушение схватить ее. Один хороший удар, и ублюдок будет вырублен. Один хороший удар по лицу. Возможно, удастся выбить ему глаз.

– Ну, давай, Берт, решайся. Бери ее, – прошептал Кинни, издеваясь над ним. – Ты ведь не так уж стар. Ты ведь можешь за себя постоять, верно? Вот и бери ее.

И без размышлений Гиббонс потянулся за дубинкой, злость и ненависть душили его, но, прежде чем его пальцы успели прикоснуться к ней, нога Кинни ударила его по горлу и в грудь, черный тяжелый каблук, на который он поневоле глазел уже целый час, вдавил ему грудину. Гиббонс отшатнулся, ухватился за грудь свободной рукой, боль была такой, словно у него случился инфаркт. Кинни жестко ударил его кулаком в лицо, кровь мгновенно залила всю щеку. Гиббонс завалился на спину, и наручник на запястье правой руки со звоном съехал вниз по батарее.

Гиббонс едва не потерял сознание от боли, но лицо Кинни он тем не менее видел ясно. Ублюдок молотил его башмаком по ребрам, и Гиббонс машинально попытался схватить его за щиколотку и повалить, но оказался слишком слаб и потому слишком медлителен. Кинни бил его ногой не переставая, его злые глаза ярко горели на мертвенно-бледном лице, на губах после каждого нового удара появлялась усмешка. Это была оскаленная и бессмысленно злобная морда добермана – только ее и видел сейчас Гиббонс под градом ударов; вновь и вновь в кратких проблесках сознания возникала перед ним застывшая ледяная маска...

Когда Гиббонс очнулся, на улице было уже темно. Он попробовал взглянуть на часы, но циферблат был разбит. Голова раскалывалась, все тело болело, глаза заплыли. Вот, значит, как это выглядит, когда тебя дважды за один день посылают в нокаут, подумал он.

Он пошевелился на полу, опершись спиной о нижнюю часть батареи. Но едва он попробовал встать, боль сразу же стала невыносимой. Особенно в голове. Он хотел было помассировать виски, но наручники не позволили сделать этого. Он уставился на них в смущении и в недоумении. Он просто забыл о них.

Медленно осилив переход в сидячее положение, он оказался способен дотянуться до грязного подоконника и выглянуть из окна. Перед ним предстала, правда, спиной к нему, статуя Свободы, а на заднем плане был виден Международный торговый центр. Судя по присутствию госпожи Свободы, Гиббонс по-прежнему был в Джерси, в заброшенном магазине где-нибудь на берегу реки в Джерси-Сити или в Байонне. Ему не понравилось то, что противники даже не позаботились скрыть от него, куда его привезли. Это навевало дурные предчувствия, как выразилась бы Лоррейн.

Все его лицо было в запекшейся крови, особенно вокруг левого глаза. Проклятый перстень с печаткой, подумал он.

Он не мог вспомнить, когда конкретно потерял сознание, но, судя по тому, как он себя сейчас чувствовал и как вел себя перед этим Кинни, ублюдок продолжал избивать его, даже когда он уже лишился чувств. Ничего удивительного в том, что его прозвали Гунном. Гиббонс подумал и о том, прошли ли Ландо, Блэни и Новик аналогичную предварительную обработку, перед тем как Кинни отрубил им головы. Его замутило, когда он попытался припомнить отчет судмедэксперта о результате осмотра тел. По крайней мере, он пока не лишился глаз.

– Эй, старина, очухался?

Гиббонс поднял глаза. Кто-то стоял над ним. В руке у стоящего было раскладное металлическое кресло. Машинально Гиббонс закрыл голову.

– Эй, полегче, старина, полегче. Я не собираюсь бить тебя этой штукой. – Человек расставил кресло перед Гиббонсом. – Я тебя сегодня уже разок ухайдакал. С тебя хватит.

Гиббонс прислонился к креслу и, мучаясь от боли, перетащил себя в него. В туманном свете он попробовал разглядеть лицо незнакомца, говорившего с сильным акцентом. Тот был низкого роста, темнолицый, кучерявый, с усиками ниточкой и сверкающими глазами. Обтягивающая его футболка не скрывала хорошо развитую мускулатуру. За пояс, прямо к ширинке, был заткнут автоматический пистолет. Брюки на нем были зеленые, с искрой, и бледно-желтые подтяжки. Модник, мать его так.

– Эй, мужик, какого хрена ты там делаешь?

Гиббонс повернулся на голос, прозвучавший из другого конца длинного продолговатого помещения. Там, за столом, сидели еще двое. У стола стоял торшер с обшарпанным абажуром. Гиббонсу показалось, будто он смотрит в ту сторону из глубины темной пещеры.

– Он очухался, – отозвался спрошенный. – Что с ним теперь делать?

– Ничего.

Коротышка скрестил руки на груди и важно кивнул.

– Припоминаешь меня, старина?

– Откуда?

У Гиббонса возникло непреодолимое желание заставить этого подонка подавиться собственными зубами.

– Так ты меня вообще не видел? И в боковом зеркале, когда вышел из машины?

– О чем ты?

– Я был у тебя в багажнике, старина. После того как ты запарковал машину, я вышел, подкрался к тебе и – бац! – вырубил. Лихо, верно?

– Хочешь получить медаль за доблесть?

– Медаль за что? – Улыбка сошла у него с лица. – Что это ты такое сказал?

Гиббонс промолчал. Он знал, что латиноамериканцев бесит, когда из-за слабого знания языка им начинает казаться, будто над ними смеются.

– Эй, о чем это вы тут воркуете?

Двое других подошли и встали прямо перед креслом, в котором сидел Гиббонс. Один из них был высокого роста, стройный и полный нервной энергии; он пружинил на ступнях, как Джимми Кэгни. Другой был шире в плечах и явно медлительней. Хотя лица у обоих были одного типа – ирландские выпивохи. Длинные костистые головы, запавшие глаза, поросячьи ноздри. Гиббонс подумал, что эти двое, должно быть, братья.

– Ему сдается, будто он парень не промах. – Мускулистый коротышка усмехнулся. – Ну что, Фини? Показать ему, что я тоже не промах?

Стройный парень улыбнулся, обнажив ряд лошадиных зубов, он стоял, слегка раскачиваясь.

– Еще не время. Мистер К. велел дождаться его возвращения.

Коротышка пожал плечами, но вроде бы несколько присмирел.

– Да? И когда же это будет?

Фини помедлил.

– Он сказал, что вернется до рассвета. Который час, Льюис?

Гиббонс заметил, что у широкоплечего братца в руке плоский карманный телевизор с диагональю в три дюйма.

– Да вроде пять. Как раз идет «У Люси».

Свет с крошечного экрана призрачно озарил его лицо, выхватывая из тьмы главным образом ноздри.

– Скоро вернется, – сказал Фини. – Пошли.

Он вернулся к столу, и двое остальных послушно поплелись за ним.

Ублюдки, в ярости подумал Гиббонс, но от злости у него только сильней разболелась голова. Он попробовал сидеть спокойно, надеясь, что от этого боль уменьшится. Чем бы они сейчас ни занимались и что бы ни имели в виду, эти поганцы вели себя тихо, а в тишине его голове становилось легче. Через какое-то время он осознал, что ночь на исходе, начинает светать, и черно-белый мир за окном, представший сейчас его взору, не мог отвлечь его от тревожных раздумий. Гиббонс думал о том, схватили ли они и Тоцци тоже.

Несколько позже Гиббонса вывел из полузабытья резкий звон колокольчика. Гиббонс сразу же представил себе дешевые электрические колокольчики, работающие на батарейках на двенадцать вольт, которые в школе используют на практических и лабораторных занятиях. В другом конце помещения коротышка и Льюис вскочили со своих мест и бросились к грузовому лифту. Фини, их вожак, неторопливо пошел следом за ними. Когда медленно поднимающийся лифт наконец прибыл, коротышка откинул деревянную решетку, и в помещении появился главный ублюдок.

Кинни прибыл с двумя большими мешками, которые Льюис сразу же взял у него из рук. Коротышка и Льюис так и вились вокруг Кинни, как дети вокруг вернувшегося с работы папаши. Фини держался почтительно, но подчеркнуто отчужденно. В конце концов, в своей команде он сам был боссом.

Гиббонс услышал, как Кинни велел парням позавтракать и вообще проветриться. Фини о чем-то вполголоса попререкался с ним, но затем присоединился к товарищам, и они втроем поехали вниз на лифте.

Оставшись с Гиббонсом вдвоем, Кинни повернулся в его сторону. Утренний свет из окна над головой у Гиббонса озарял этого золотого мальчика, надевшего сегодня костюм песочного цвета.

– Доброе утро, Берт, – дружелюбно произнес он и, подхватив по дороге раскладное кресло, пошел к окну.

В другой руке у него был бумажный стаканчик с кофе.

Если он подойдет достаточно близко, поклялся себе Гиббонс, я вцеплюсь ему в глаза и разорву в клочья всю его поганую морду.

– Я принес вам кофе.

Кинни расставил кресло.

– Идите вы с ним знаете куда?

Пожав плечами, Кинни сел в кресло. Он осторожно открыл запечатанный стаканчик. Гиббонс мысленно оценил расстояние, разделяющее их, и понял, что оно слишком велико для стремительного внезапного броска.

– Где Тоцци?

Кинни, ничего не ответив, пригубил из стаканчика. Печатка у него на перстне ослепительно сверкала в лучах утреннего солнца.

– Вы и мне голову отрубить собираетесь?

Кинни нахмурился.

– Мы еще не решили этот вопрос окончательно, Берт.

Сейчас перед Гиббонсом был тот же самый Кинни, что и в конторе, – перспективный специальный агент с блестящими видами на будущее. Гунн растаял во мраке ночи. Гиббонс поневоле подивился тому, насколько нынешний Кинни отличается от разъяренного животного, истязавшего его минувшей ночью.

– Объясните мне почему, – сказал Гиббонс, поглядывая на него искоса.

– Почему что? Почему я встал на сторону мафии? Или почему я убил Ландо, Блэни и Новика? – широко улыбнулся Кинни.