Текст книги "Талтос"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава 6

Было восемь часов, когда Мона открыла глаза. Она слышала, как часы пробили и медленно и звучно. Но разбудил ее не бой часов, а резкий телефонный звонок. Должно быть, он доносился из библиотеки, подумала она. Библиотека была далеко от спальни, и звонили очень долго, чтобы она успела ответить. Мона повернулась, устроилась поудобнее под бархатным покрывалом на диване с множеством мягких подушек и посмотрела в окно, выходящее в сад, залитый утренним солнечным светом.

Солнце уже проникло в комнату и окрасило пол перед входом на боковую веранду в приятный глазу янтарный цвет.

Телефон наконец смолк. Несомненно, кто-нибудь из недавно нанятой прислуги ответил на него: Кален например, новый водитель, или Янси – молодой парнишка, прислуживавший в доме, который вставал, как говорили, в шесть часов утра. Или, быть может, даже Эухения, которая при каждой встрече смотрела на Мону непередаваемо величественным взглядом.

Мона заснула здесь прошлой ночью в новой шелковой пижаме – на том самом диване, где они с Майклом совершили свой грех. И хотя она изо всех сил старалась думать только о Юрии – он звонил и просил Селию передать ей, что на самом деле у него все в порядке и что он вскоре надеется всех их увидеть, – она не могла забыть Майкла и свое троекратное падение. Боже! Это было совершенно непозволительно и притом великолепно, потрясающе и незабываемо.

Нельзя утверждать, что Юрий не был изумительным любовником из ее сновидений, но они вели себя слишком осторожно в отношении друг друга: это была любовная близость, конечно, но самая безопасная из всех, которую можно вообразить. И Моне оставалось пожелать себе большей смелости в осуществлении неукротимых желаний в будущем.

«Неукротимых» – ей действительно нравилось это слово. Оно подходило ей. «Ты совершенно неукротима в своих желаниях», – примерно такими словами могли бы укорять ее Селия или Лили. А она могла бы ответить: «Благодарю за комплимент, но поверь, я знаю, чего хочу».

Господи, если бы она могла сама поговорить с Юрием! Селия посоветовала ему позвонить на Первую улицу. Почему он этого не сделал, Мона так и не узнала.

Даже дядя Райен возмутился: «Мы должны встретиться с этим человеком. Нам необходимо поговорить с ним об Эроне».

Как жаль, что печальную новость сообщила Юрию Селия, ведь, быть может, никто другой во всем мире не знал, что значил Эрон для Юрия, кроме Моны, которой он рассказал обо всем в их первую и единственную ночь. Разговор вместо любовных ласк! Где же он теперь? Что с ним? В те несколько часов Юрий показался ей весьма эмоциональной натурой: сверкая глазами, он рассказывал ей на совершенно великолепном беглом английском – весьма редко встречающемся у тех, для кого он не является родным, – обо всех ключевых событиях своей трагической, но удивительно успешной жизни.

«Только не рассказывай цыгану, что его старинного друга сбил машиной какой-то маньяк», – приказала себе Мона.

И тут до нее дошло, что опять звонит телефон. Возможно, это был Юрий, и никто в этом доме не мог найти ее. Никто не заметил, как она вошла сюда прошлой ночью и повалилась на этот диван.

Разумеется, Мона преклонялась перед Роуан, и это чувство многократно усилилось со вчерашнего вечера – с того момента, когда Роуан встала на ноги и начала разговаривать. Почему Роуан попросила ее остаться? Что собиралась ей сказать наедине? Что в действительности было у нее на уме?

С Роуан все было в порядке, в этом не было ни малейшего сомнения. На протяжении всего вечера Мона видела, как она набирается сил.

Роуан не проявляла никаких признаков возврата в прежнее состояние безмолвия, в котором находилась перед тем в течение трех недель. Наоборот, она снова легко управляла домом и спустилась вниз, после того как Майкл уснул, чтобы утешить Беатрис и уговорить ее лечь в постель в старой комнате Эрона. Беатрис опасалась, что, увидев «вещи Эрона», расстроится еще больше, но в конце концов призналась, что свернуться поудобнее здесь, на кровати Эрона в гостевой комнате, – именно то, чего бы ей теперь хотелось.

– Она будет ощущать запах Эрона, – почти равнодушно сказала Роуан Райену, – и почувствует себя в безопасности.

Это замечание едва ли можно счесть нормальным, подумала Мона, но, конечно, это своего рода уловка: стремление оказаться в постели супруга после его смерти – ведь люди говорят, что нет лучшего лекарства от скорби. Райен был крайне обеспокоен состоянием Беа и проявлял заботу обо всех остальных. Но в присутствии Роуан он принял вид генерала – воплощение серьезности и способности, как и полагается в присутствии главы штата.

Роуан увела Райена в библиотеку, и в течение двух часов все, кому это было небезразлично, могли стоять и слушать, как они обсуждали дела – начиная с Медицинского фонда Мэйфейров и вплоть до различных деталей, касающихся самого дома. Роуан хотелось посмотреть медицинские данные Майкла. Да, похоже, сейчас он так же здоров, как в день, когда она его встретила. Но ей необходимо видеть записи, и Майкл, не желая спорить, предложил ей по этому поводу обратиться к Райену.

– Но что ты можешь сказать о твоем собственном выздоровлении? Они хотят, чтобы ты пришла для новых тестов. Ты знаешь об этом? – спрашивал Райен, когда Мона вошла, чтобы пожелать им доброй ночи.

Юрий звонил на Амелия-стрит как раз перед полуночью, и Моне пришлось пережить столько ненависти, любви, скорби, страданий, желаний, сожалений и терзающего ожидания, что она чувствовала себя совершенно измотанной.

– У меня нет времени для этих тестов, – ответила Роуан. – Накопилось множество более важных дел. Например, что нашли в Хьюстоне, когда открыли комнату, в которой Лэшер держал меня?

Увидев Мону, Роуан замолчала.

Она встала, словно приветствуя некую важную взрослую личность. Глаза ее сверкали – не столь холодные, как прежде, но серьезные, с явным сознанием значительности происходящего.

– Я не хотела вас беспокоить, – сказала Мона. – Я не могу идти домой, на Амелия-стрит, – произнесла она сонным голосом. – Можно остаться здесь?

– Непременно оставайся, – без промедления отозвалась Роуан. – Я заставила тебя ждать слишком долго.

– Ничего страшного, – улыбнулась Мона, которой больше хотелось быть здесь, чем дома.

– Это непростительно, – возразила Роуан и предложила: – Не могли бы мы переговорить утром?

– Да, конечно, – ответила Мона, устало пожав плечами. «Она говорит со мной, будто я взрослая женщина, – подумалось ей, – и это значит для меня больше, чем все остальное».

– Ты уже женщина, Мона Мэйфейр, – внезапно сказала Роуан с загадочной улыбкой.

Она снова села и возобновила разговор с Райеном.

– Должно быть, там сохранились какие-нибудь бумаги – там, в моей комнате в Хьюстоне. Стопки бумаги с его каракулями, генеалогии, которые он составил, прежде чем ухудшилась память…

«Надо же, – подумала Мона, выходя так медленно, как только могла. – Она говорит с Райеном, выбрала его из всех для разговора о Лэшере, а Райен до сих пор не может произнести это имя. И теперь Райену придется иметь дело с безоговорочным свидетельством того, с чем он все еще не может согласиться. Бумаги, генеалогии, документы, написанные рукой чудовища, убившего его жену, Гиффорд».

Мона утешала себя тем, что от нее вряд ли скроют все это. Роуан только что в очередной раз подтвердила, что относится к ней как к равной. Все изменилось. И если Мона спросит Роуан завтра или послезавтра, что это были за бумаги – каракули Лэшера, быть может, Роуан расскажет о них подробно.

Было невероятно увидеть улыбку Роуан, увидеть, как разрушается ее маска хладнокровной власти, увидеть, как на миг вокруг ее серых глаз собираются морщинки, как блестят сами глаза, услышать, как теплеет глубокий, неправдоподобно красивый голос Роуан, когда она улыбается. Это было изумительно!

Наконец Мона ушла: пора лечь, пока еще не поздно. Она слишком устала, чтобы подслушивать.

Последнее, что ей удалось уловить, это напряженный голос Райена, говорившего, что все бумаги из Хьюстона следует просмотреть и зарегистрировать.

Мона отчетливо помнила тот день, когда все эти вещи прибыли в «Мэйфейр и Мэйфейр». Она все еще помнила запах, исходивший от ящиков. Она до сих пор время от времени улавливала этот запах в гостиной, хотя теперь он уже почти выветрился.

Она буквально рухнула на диван в гостиной, слишком уставшая, чтобы думать обо всем этом теперь.

Остальные к тому времени уже разошлись. Лили спала наверху возле Беатрис. Тетушка Майкла, Вивиан, переехала обратно в свою квартиру на Сент-Чарльз-авеню.

Гостиная опустела. Легкий ветерок долетал из окон, выходивших на боковую веранду. Охранник прохаживался взад и вперед – до Моны доносился звук его шагов. Я не должна закрывать окна, подумалось Моне, и она перевернулась лицом вниз, думая о Юрии, о Майкле и… Зарываясь лицом в бархат, она решила крепко уснуть. Говорят, что, когда повзрослеешь, уже не сможешь так сладко спать. Ну что ж, Мона была готова к этому. Слишком глубокий сон всегда заставлял ее чувствовать себя обманутой: она присутствовала во вселенной, но это время не оставило ни малейшего следа в ее памяти.

В четыре часа Мона проснулась, сама не зная почему.

Высокие окна были по-прежнему распахнуты. Охранник на веранде курил сигарету.

Сонная, она прислушалась к ночным звукам, к птичьему пению в темных ветвях деревьев, к отдаленному реву поезда, движущегося вдоль берега, к плеску водяной струи, падающей в фонтан или в бассейн.

Должно быть, она лежала так в течение получаса, пока плеск воды не привлек ее особенное внимание. Это не был фонтан. Кто-то плавал в бассейне.

Надеясь в глубине души увидеть чей-нибудь призрак – бедной Стеллы, например, или кого-то еще, Мона босиком пересекла лужайку. Охранника теперь не было видно, но на таком громадном участке это было неудивительно. Кто-то упорно продолжал плавать взад и вперед из конца в конец бассейна.

Сквозь кусты гардении Мона увидела Роуан. Обнаженная, она с невероятной скоростью раз за разом преодолевала расстояние от одной стенки бассейна до другой. Роуан размеренно дышала, поворачивая голову вбок, как делают это профессиональные пловцы и как рекомендуют спортивные врачи тем, кто стремится привести тело в норму, а может быть, даже вернуть утраченное здоровье.

Понимая, что в это время ее нельзя беспокоить, Мона, все еще сонная, решила вернуться на диван, чувствуя себя настолько вялой, что едва не падала в холодную траву. Однако что-то в увиденной сцене встревожило ее: может быть, нагота Роуан или скорость и упорство, с какими она плавала, а может быть, мысль о том, что любопытствующий охранник подглядывает за ней из кустов.

Как бы то ни было, Роуан знала обо всех охранниках на территории. Она целый час обсуждала этот вопрос с Райеном.

Теперь, когда Мона проснулась, мысли ее заполнила Роуан – раньше, чем в воображении предстало лицо Юрия, раньше, чем вернулось чувство вины за то, что случилось между нею и Майклом, раньше, чем она в который уже раз осознала, что Гиффорд и ее мать мертвы.

Она посмотрела на солнечный свет, омывающий пол, на золотой дамаск обивки стула, стоящего у ближайшего окна. Может быть, все дело было в том, что после смерти Алисии и Гиффорд свет для Моны словно потускнел. И теперь, когда Роуан – эта загадочная, столь много значащая в жизни Моны женщина – проявила к ней интерес, свет засиял снова.

Смерть Эрона оказалась ужасной, но она смогла справиться с горем. Фактически ничто не занимало ее больше, чем то эгоистическое волнение, которое она почувствовала вчера при первом же свидетельстве интереса к ней со стороны Роуан, с первым же доверительным и уважительным ее взглядом.

«Возможно, она пожелает спросить меня, хочу ли я отправиться в пансион», – подумала Мона. Ей не хотелось снова притворяться примерной ученицей – гораздо приятнее бродить по дощатым полам дома на Первой улице. Теперь, при новом штате прислуги, они всегда были в порядке. Янси, дворник в доме, часами полировал их. Даже Эухения трудилась усерднее и меньше ворчала.

Мона встала с постели, разгладила шелковое платье, возможно теперь вконец испорченное, в чем она была не совсем уверена. Она подошла к окну, выходящему в сад, и позволила себе окунуться в солнечный поток, в теплый и освежающий воздух, наполненный утренней влажностью и ароматами сада, – все это раньше казалось ей само собой разумеющимся, но на Первой улице выглядело крайне удивительным и заслуживало некоторого размышления, прежде чем она с головой окунется в события нового дня.

Протеин, древесный уголь, витамин С. Она умирала с голоду. Прошлой ночью столы ломились от угощения: вся семья приходила обнять Беатрис. Но Мона забыла о еде.

«Не удивительно, что ты проснулась ночью, экая ты идиотка. – Когда не удавалось поесть, у нее неизменно возникала головная боль. Сейчас она внезапно вспомнила о плавании Роуан в одиночестве, и эта мысль встревожила ее снова: нагота Роуан, странное безразличие ко времени и к присутствию охранников. – О черт побери, ты идиотка, ведь она же из Калифорнии. Они занимаются подобными делами в любое время дня и ночи».

Она потянулась, раздвинув ноги, коснулась руками пальцев стоп и отклонилась назад; потрясла волосами из стороны в сторону, пока снова не ощутила свободу и прохладу, после чего вышла из комнаты и направилась вдоль длинного коридора, через столовую в кухню. Яйца, апельсиновый сок, коктейль по рецепту Майкла. Быть может, здесь хранится его запас?

Запах свежего кофе удивил Мону. Она поспешно выхватила черную фарфоровую чашку из буфета и чайник. Очень черный эспрессо, который Майкл полюбил в Сан-Франциско. Но она сознавала, что это вовсе не то, чего она хочет. Она жаждала чего-то холодного и вкусного. Апельсинового сока. У Майкла всегда было несколько бутылок его, смешанного и готового для питья, в холодильнике. Она наполнила чашку апельсиновым соком и старательно прикрыла крышкой, чтобы витамины не разрушились на воздухе.

Внезапно она осознала, что в кухне есть еще кто-то.

Роуан сидела за кухонным столом, наблюдая за ней. Она курила сигарету, стряхивая пепел на блюдце из тонкого фарфора с цветочным узором по краю. На ней был черный шелковый костюм и жемчужные серьги, а также маленькая нитка жемчуга вокруг шеи. Это был один из костюмов с длинными воланами, с жакетом, двубортным и застегнутым на все пуговицы, но без блузы или без рубашки под ним – декольте доходило до самого промежутка между грудей.

– Я не видела вас, – призналась Мона. Роуан кивнула.

– Ты не знаешь, кто для меня купил эту одежду? – Голос был такой же невероятной красоты, как прошлой ночью, – воспаление в горле прошло.

– Возможно, тот же человек, что купил мне это платье, – ответила Мона. – Беатрис. Мои шкафы лопаются от вещей, подаренных Беатрис. И все они из шелка.

– Как и мои шкафы, – отозвалась Роуан, и на ее лице засветилась улыбка.

Волосы Роуан были зачесаны назад, но при этом выглядели естественно и свободно вились прямо над воротником; ресницы были очень черными и пушистыми; бледная розово-сиреневая помада на губах подчеркивала их прелестную форму.

– Вы действительно хорошо себя чувствуете, не так ли? – спросила Мона.

– Присядь рядом, ладно? – Роуан жестом указала на противоположный край стола.

Мона повиновалась.

От Роуан исходил запах дорогих духов, весьма похожий на аромат цитрусов и дождя.

Черный шелковый костюм был просто шикарным; в дни, предшествовавшие свадьбе, ее никогда не видели в чем-нибудь столь намеренно чувственном. Беа обладала свойством проникать в чужие шкафы и запоминать нужные размеры, пользуясь не только ярлыком, но и мерной лентой, а затем одевала людей так, как ей, Беатрис, представлялось наилучшим.

Да, с Роуан у нее все получилось превосходно.

«А я испортила это синее платье, – подумала Мона. – Наверное, еще не доросла до того, чтобы носить такие вещи. Или те туфли на высоких каблуках, которые в сердцах швырнула на пол в гостиной».

Роуан наклонила голову, гася сигарету. Густой локон пепельных волос спереди угнездился в ямке на щеке. Лицо выглядело драматически выразительно – слабость и скорбь придали ей изможденный вид, мечтая о котором старлетки и манекенщицы голодали, доводя себя почти до смерти.

В таком типе красоты Мона не была ей соперницей. Вот ее рыжие кудри всегда смогут составить предмет зависти для других женщин. Если они кому-то не нравятся, то и сама Мона не придется по нраву.

Роуан тихо рассмеялась.

– Как давно вы занимаетесь этим? – спросила Мона, сделав большой глоток кофе. Он как раз достиг нужной температуры. Великолепно. Еще две минуты – и он остыл бы настолько, что пить стало бы невозможно. – Читаете мои мысли – вот что я имею в виду. Вы делаете это постоянно?

Роуан от неожиданности показалась несколько растерянной, но при том весьма изумленной.

– Нет, что ты! Я могла бы сказать, что это случается вспышками, когда ты как бы поглощена чем-то другим или углубилась в собственные раздумья. Как если бы ты внезапно чиркнула спичкой.

– Да, мне это нравится. Я понимаю, о чем вы говорите.

Мона отпила еще один глоток апельсинового сока, подумав, до чего он хорош и прохладен. На мгновение голову опять заломило – от холода. Она попыталась смотреть на Роуан без обожания. Это было похоже на желание задавить насмерть учителя – нечто такое, чего никогда Мона не испытывала.

– Когда ты смотришь на меня, – сказала Роуан, – я не могу прочесть ничего. Быть может, твои зеленые глаза блокируют разум. Не забывай о них, когда играешь в карты. Безупречная кожа, рыжие волосы, за которые можно отдать жизнь, длинные и немыслимо густые, да еще и эти огромные зеленые глаза. Еще есть рот и тело. Знаешь, мне кажется, что ты пока еще не осознаешь свою привлекательность. Может быть, потому, что сейчас тебя интересуют больше другие вещи: наследство, смерть Эрона, исчезновение Юрия…

Умные слова пришли на ум Моне и мгновенно исчезли. Никогда в жизни она не задерживалась перед зеркалом больше, чем было необходимо. Этим утром она вообще не взглянула на себя ни разу.

– Послушай, у меня мало времени. – Роуан хлопнула ладонями по столу. – Мне нужно поговорить с тобой без всяких уловок, прямо и откровенно.

– Да. Я согласна, – ответила Мона. – Пожалуйста.

– Я полностью признаю твое право стать наследницей. Между нами не существует никаких обид. Ты представляешься мне прекрасно выбранной кандидатурой. Я поняла это сама, интуитивно, как только пришла к осознанию того, что надо делать. Но Райен выяснил все вопросы полностью. Тесты и психологические характеристики получены. Ты одаренная дочь. Обладаешь интеллектом, стабильностью, твердостью. У тебя прекрасное здоровье. Да, найдены излишние хромосомы, это верно, но они наблюдаются в роду Мэйфейр по женской и по мужской линии уже столетиями. Нет оснований ожидать, что случится нечто жуткое, как было на то Рождество.

– Да, к такому выводу пришла и я сама, – кивнула Мона. – И кроме того, я не должна выходить замуж за кого-нибудь с таким же генетическим дефектом, не так ли? Я не влюблена ни в кого из членов нашей семьи. Ох, я понимаю, все может измениться, как вы считаете, но я имею в виду, что в данное время у меня нет синдрома влюбленности с детства в кого-то перегруженного этими жуткими генами.

Роуан обдумала сказанное и кивнула. Она посмотрела вниз, в свою кофейную чашку, затем поднесла ее к губам, сделала последний глоток и отставила чашку в сторону.

– Я не таю зла на тебя за то, что случилось с Майклом. Поверь, я говорю правду.

– В это трудно поверить. Потому что я считаю, что поступила очень скверно.

– Безрассудно, возможно, но не скверно. Кроме того, думаю, что понимаю, что случилось. Майкл ничего не говорит по этому поводу. Речь никоим образом не идет о совращении. Я говорю о результате.

– Если я вылечу его, то, по крайней мере, не попаду в ад, – заявила Мона.

Она сжала губы в печальной усмешке. В ее голосе и на лице отразилось нечто большее, нежели виновность или отвращение к себе, и она знала это. Но теперь ей стало легче.

– Ты исцелила его – возможно, именно тебе было предначертано это сделать. Когда-нибудь, быть может, мы обсудим твои видения и появление в гостиной виктролы.

– Значит, Майкл рассказал вам.

– Нет, ты сама сказала это. Ты без конца думаешь о ней, вспоминая вальс из «Травиаты», а привидение Джулиена заставляет тебя вспоминать снова и снова. Но это обстоятельство не кажется мне столь важным. Единственное, что имеет значение, это чтобы ты больше не считала, будто я ненавижу тебя. Для того чтобы стать наследницей, ты должна быть сильной, особенно в сложившейся теперь ситуации. Тебе не следует попусту волноваться.

– Да, вы правы. Вы на самом деле не затаили зла на меня. Я знаю, что нет.

– Ты могла бы понять это раньше, – сказала Роуан. – Ты сильнее меня. Чтение мыслей и эмоций – дешевый трюк. Я всегда ненавидела эту свою способность, с самого детства. Она пугала меня. Как пугает многих одаренных детей. Но позже я научилась ею пользоваться – так, чтобы это оставалось незаметным. Мне не требовалось много времени, чтобы понять, что на самом деле думает и чувствует человек, с которым я разговариваю.

– Вы правы. Похоже на то. Я сама испытала нечто подобное.

– Со временем этот дар становится эффективнее. Обладая необходимыми знаниями, ты сможешь с легкостью овладеть этим свойством. Предполагалось, что я до отвращения нормальна, получила диплом с отличием и всегда страстно стремилась к наукам. Я росла в окружении роскоши – единственное дитя состоятельных родителей. Ты знаешь, кем являешься. – Роуан помолчала. Вынула сигарету из пачки, лежавшей на столе. – Ты не возражаешь?

– Нет, никоим образом, – ответила Мона. – Мне нравится запах сигарет, и всегда нравился.

Но Роуан не стала курить. Сунула сигарету обратно в пачку. Положила зажигалку рядом с ней.

Потом взглянула на Мону, и лицо ее внезапно сделалось жестким, словно она глубоко погрузилась в размышления и забыла, что надо скрывать свою внутреннюю сущность. Моне она в эти мгновения показалась каким-то бесполым созданием – словно на нее смотрел совсем другой человек, но с такими же, как у Роуан, серыми глазами, прямыми бровями и мягкими светлыми волосами. Это мог быть ангел. Разумеется, она красивая женщина. Мона была слишком заинтригована и взволнована, чтобы позволить себе отвести взгляд в сторону.

Почти мгновенно выражение лица Роуан смягчилось.

– Я уезжаю в Европу, – сказала она. – Пробуду там недолго.

– Зачем? Куда вы едете? – потребовала ответа Мона. – А Майкл знает об этом?

– Нет. А когда узнает, снова обидится.

– Роуан, вы не должны так с ним обращаться! Подождите немного. Почему вы уезжаете?

– Потому что должна. Я единственный человек, который сможет разобраться в тайне Таламаски. Только я смогу узнать, почему так ужасно погиб Эрон.

– Но как же Майкл? Вы должны взять его с собой, должны позволить ему помочь вам. Вы опять бросаете его, Роуан, и это может дорого ему стоить. Ведь он уже не мальчик, и ему гораздо сложнее, чем тринадцатилетнему юнцу, достигшему брачного возраста, спасти свое эго и остатки мужественности.

Роуан внимательно слушала.

Мона мгновенно пожалела о своих словах, а затем подумала, что выразилась недостаточно резко.

– Да, я причиню ему боль, – сказала Роуан.

– Ох, не стройте из себя невинную девочку. Как знать, может быть, он не станет дожидаться, пока вы вернетесь.

– Послушай, что бы ты сделала на моем месте? – спросила Роуан.

Моне потребовалась лишь секунда на обдумывание ответа. Она сделала еще один большой глоток апельсинового сока и отставила стакан в сторону.

– Вы спрашиваете серьезно?

– Да, меня интересует именно твое мнение.

– Возьмите его с собой в Европу. Почему вы не хотите? Почему он должен оставаться здесь?

– По разным соображениям, – ответила Роуан. – Он единственный, кто понимает, какого рода опасность угрожает семье. Существует к тому же вопрос его собственной безопасности, и я не знаю, насколько серьезно обстоят дела.

– Его безопасность? Коль скоро эти парни из Таламаски хотят убить и его, то знают, где его искать, если он по-прежнему будет слоняться вокруг этого дома. Роуан, а что вы думаете по поводу собственной безопасности? Вы знаете об этом больше, чем кто-либо другой, за исключением Майкла. Разве он не сможет оказаться вам нужным именно там? Вы действительно не боитесь ехать туда одна?

– Я не окажусь там одна. Я должна быть там с Юрием.

– С Юрием?

– Он снова звонил сегодня утром, совсем недавно.

– Почему вы мне об этом не сказали?

– Я говорю тебе об этом сейчас, – холодно ответила Роуан. – У него было всего несколько минут. Он звонил из автомата в Лондоне. Я убедила его встретиться со мной в Гэтвике. У меня осталось всего несколько часов до отъезда.

– Вы должны были позвонить мне, Роуан, вы должны были…

– Остановись, Мона. Цель звонка Юрия – предупредить тебя, чтобы ты оставалась рядом с семьей и под охраной. Это очень важно. Он думает, что есть люди, которые хотят и могут попытаться похитить тебя. Мона, он говорил очень серьезно. Больше ничего не смог объяснить. Он говорил о генетическом тестировании, о людях, получивших доступ к документам, в которых сказано, что ты наиболее могущественная ведьма во всем клане.

– Да, возможно, все так и есть. Я знаю об этом уже давно, но, Роуан, если они ищут ведьму, то почему не преследуют тебя?

– Потому что я не способна снова родить, Мона. Но ты можешь. Юрий считает, что они хотят добраться и до Майкла. От Майкла родился Лэшер. Эти порочные люди, кем бы они ни были, попытаются свести вас вместе. Я думаю, Юрий ошибается.

– Почему?

– Сосватать двух ведьм? Ожидать, что лишние гены соединятся в Талтосе? Это так же невероятно сейчас, как было и всегда. Ты можешь возразить, что получение потомства от двух ведьм – процесс длительный. Согласно нашим записям, одна-единственная удачная попытка заняла три сотни лет. Там было и вмешательство, и особый замысел. Я оказала помощь в критический момент. Быть может, без меня этого бы не случилось.

– И Юрий думает, что они попытаются применить силу и заставить меня и Майкла делать это?

Все это время серые глаза Роуан были устремлены на Мону, сканировали ее, взвешивали каждое слово.

– Я не согласна с ним, – покачала головой Роуан. – Я думаю, эти негодяи за кусок хлеба убили Эрона, чтобы замести следы. И они также пытались убить Юрия. Вот почему они могли бы устроить нечто вроде несчастного случая для меня. С другой стороны…

– Тогда и вы находитесь в опасности! А что произошло с Юрием? Когда это случилось? Где?

– Это всего лишь мое предположение, – поспешила успокоить Мону Роуан. – Я не знаю пределов опасности, грозящей любому из тех, кто оказался вовлеченным в эту историю. Мы не можем знать это, так как не знаем истинных мотивов киллеров. По теории Юрия, они не сдадутся, пока не получат Талтоса, и, очевидно, это самая пессимистическая гипотеза и наиболее общая. И с ней мы должны туда отправиться. Ты и Майкл будете здесь под надежной охраной, и Майкл – единственный член семьи, знающий почему. Категорический приказ: оставаться в пределах дома.

– Стало быть, вы оставляете нас здесь вместе? В уюте, со всеми удобствами под вашей собственной крышей? Роуан, я хочу сказать вам нечто не слишком приятное.

– У тебя не должно быть никаких проблем, – просто ответила Роуан.

– Вы недооцениваете Майкла. В любом отношении вы ставите его ниже, чем он заслуживает. Он для этого не годится. И если вы уедете, ничего не сказав о своих планах, он не из тех, кто станет крутиться вокруг дома и исполнять предписанную роль. Если он подчинится, как вы думаете, чего может захотеть его мужская сущность? А если он действительно захочет этого – со мной, разумеется, – как, вы думаете, поступлю я? Роуан, вы ведете себя с нами так, будто мы пешки, которых вы двигаете по шахматной доске. Но вы ошибаетесь.

Роуан ничего не ответила. Помолчав немного, она улыбнулась.

– Знаешь, Мона, я с удовольствием взяла бы тебя с собой. Мне хочется, чтобы ты поехала.

– Я согласна! Возьмите меня вместе с Майклом! Поедем втроем.

– Семья никогда не простит такого предательства с моей стороны, – сказала Роуан. – И я не могу поступить так с тобой.

– Это безумие, Роуан. Зачем мы вообще затеяли этот разговор? Почему вы спрашиваете меня, что я думаю обо всем происходящем?

– Тому есть множество причин, Мона. Как и тому, что ты должна остаться здесь, с Майклом.

– А что будет, если мы переспим с ним?

– А это как тебе захочется.

– Замечательно! Бросить мужа и ожидать, что я утешу его, но не позволить.

Роуан рассеянно вынула из пачки сигарету, затем остановилась, точно как в прошлый раз, тихо вздохнула и сунула сигарету снова в пачку.

– Мне безразлично, можете курить, – сказала Мона. – Сама не курю – хватает ума, но…

– Очень скоро твоему безразличию придет конец.

– Что вы имеете в виду?

– Разве ты не знаешь? Мона была ошеломлена.

– Вы говорите?.. О боже, я должна была знать.

Она села на место. Ведь у нее постоянно случались пропуски в прошлом. Она всегда консультировалась по телефону со своим гинекологом.

– А что, если на этот раз получилось?

– И обычный пропуск здесь ни при чем, – сказала Роуан. – Это ребенок Юрия?

– Нет, – ответила Мона, – это невозможно. Сэр Галахад [11]11
  Один из героев сказаний об английском короле Артуре – рыцарь, воплощающий безупречность.


[Закрыть]был очень осторожен. Я хочу сказать, это абсолютно невозможно.

– Это ребенок Майкла.

– Да. Вы уверены, что я беременна? Я хочу сказать, что прошел всего месяц и…

– Да, – ответила Роуан. – Врач и ведьма видят одно и то же.

– Значит, может родиться Талтос, – сказала Мона.

– Хочешь найти причину, чтобы избавиться от него?

– Нет, ничего подобного. Ничто на земле не заставит меня от него избавиться.

– Ты уверена?

– Насколько я должна быть уверена? – спросила Мона. – Роуан, у нас католическая семья. Мы не убиваем детей в утробе. И я не собираюсь убивать своего ребенка – независимо от того, кем был его отец. А если им был Майкл, то у всех будет еще больше причин радоваться, потому что Майкл – член семьи! Вы действительно знаете нас недостаточно хорошо, Роуан. Вы не представляете этого даже теперь. Это ребенок Майкла… Если он действительно уже существует, то это…

– Пожалуйста, закончи свою мысль.

– А почему бы вам не закончить ее за меня?

– Нет, мне хотелось бы услышать твое мнение.

– Если это ребенок Майкла, он станет отцом следующего поколения, которое унаследует этот дом.

– Да.

– А если родится девочка, я смогу назначить ее наследницей легата. Вы с Майклом могли бы стать ее крестными, и мы сможем вместе стоять у купели во время крещения. А главное, у Майкла будет ребенок, а я обрету отца, которого хотела бы для этого ребенка, всеми любимого и почитаемого.