Текст книги "Царица Проклятых"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

3. Богиня Пандора

Прежде мы говорили совсем другие слова.

Бык и Сокол. Поле.

Прежде была ясность, пусть и свирепая,

дикая, словно изогнутые рога.

Мы жили в каменных комнатах,

свешивали волосы из окон,

по ним карабкались гости.

Сад за ушами, завитки.

На каждом холме король этого холма.

Ночь пряла свой красочный гобелен.

Потом всходила луна,

безжалостным светом все вокруг заливая.

Нашим тайным гостям негде было укрыться.

Ох, как они кричали…

Да, прежде мы говорили совсем другие слова.

Стэн Райс «Прежние слова»

По покрытой коварным снегом тропе широкими шагами с нечеловеческой скоростью двигалась высокая фигура, с ног до головы закутанная в черное – открытыми оставались только глаза.

Стояла почти ясная ночь, высоко в небе в горном разреженном воздухе Гималаев сияли крошечные звезды, а далеко впереди – так далеко, что определить расстояние было не по силам даже ей, – высился массивный складчатый склон Эвереста, удивительно четкий на фоне густого слоя клубящихся белых облаков. При каждом взгляде на него захватывало дух, и дело было не только в его восхитительной красоте, но и в том, что он казался исполненным значительности.

Боготворить эту гору? Да, ее можно боготворить безнаказанно, ибо гора никогда не ответит. Свистящий ветер, от которого стыла кожа, был голосом, никому и ничему не принадлежавшим. И от этого непреднамеренного и совершенно равнодушного великолепия ей хотелось плакать.

Вид бредущих далеко внизу паломников тоже вызывал у нее слезы – они походили на муравьев, тоненьким ручейком ползущих по извилистой и невероятно узкой тропе. Чрезвычайно грустная иллюзия. Да ведь и сама она направлялась к тому же скрытому в горах храму. К тому же достойному презрения и обманчивому богу.

Она страдала от холода. Лицо и веки покрылись инеем. Мельчайшими кристалликами он налипал на ресницы. Под порывами пронизывающего ветра каждый шаг требовал огромных усилий даже от нее. Ни физический ущерб, ни смерть ей, конечно, не грозили – для этого она слишком стара. Ее страдания носили скорее психологический характер и были вызваны невероятным сопротивлением сил природы и тем, что в течение многих и многих часов она не видела вокруг ничего, кроме ослепительно белого снега.

Не стоит обращать на это внимание. За несколько ночей до этого на одной из грязных и многолюдных улочек Старого Дели она вдруг ощутила пробежавший по всему телу холодок тревоги, заставивший ее вздрогнуть; с того момента дрожь возвращалась практически каждый час, словно начинала сотрясаться сама земля.

В определенные моменты она была уверена, что пробуждаются Мать и Отец. Что где-то далеко в устроенном для них ее возлюбленным Мариусом тайном убежище Те, Кого Следует Оберегать, наконец шевельнулись. Столь мощный и в то же время неясный сигнал мог быть вызван только чем-то сродни такому воскрешению: после шести тысяч лет ужасающей неподвижности Акаша и Энкил восстают со своего общего трона.

Однако это, конечно же, не более чем игра воображения. Все равно что просить горы заговорить. Ибо древние прародители пьющих кровь отнюдь не были для нее всего лишь легендой. В отличие от большей части их многочисленных потомков она видела их своими глазами. Ее сделали бессмертной на пороге их храма; затем она на коленях подползла к Матери и дотронулась до нее; она пронзила зубами гладкую блестящую поверхность того, что когда-то было человеческой кожей Матери, и в рот ей хлынул стремительный поток ее крови. Даже тогда это казалось поистине чудом: животворная кровь, струящаяся из безжизненного тела, пока, словно по волшебству, не закрылись раны.

В те далекие века величественных верований она разделяла убеждение Мариуса в том, что Мать и Отец всего лишь дремлют, что придет время, и они восстанут от сна и вновь заговорят со своими детьми.

Они вместе с Мариусом пели им гимны при свечах; она сама возжигала для них благовония, ставила перед ними цветы; она поклялась никогда не раскрывать местонахождение святилища, дабы другие вампиры не пришли уничтожить Мариуса, похитить его подопечных и насытиться первородной, а значит, наиболее могущественной кровью.

Но это было давно, когда мир был разделен между племенами и империями, когда героев и императоров в одночасье возводили в ранг богов. В то время ее воображение находилось во власти утонченных философских идей.

Теперь она знает, что значит жить вечно.

Опасность. Она вновь почувствовала, как по всему телу пронесся обжигающий поток. Ощущение исчезло. И тут же возникло видение: какое-то зеленое и сырое место, мягкая земля и непроходимая растительность. Но и видение через миг пропало.

Сияющий в лунном свете снег ослепил ее на мгновение, она остановилась и взглянула на мерцающие сквозь тонкую завесу облаков звезды. Она прислушалась, надеясь уловить голоса других бессмертных. Но не услышала ни единого отчетливого и существенного сообщения – лишь слабый трепет, исходящий из храма, в который она направлялась, да далеко позади, в темных закоулках грязного перенаселенного города, звучали мертвые электронные записи этого сумасшедшего кровопийцы, «рок-звезды» Вампира Лестата.

Он обречен, этот запальчивый современный юнец, посмевший украсить свои фальшивые песни фрагментами старых истин. Бесчисленное множество таких вот юнцов взлетали и падали на ее глазах.

Но его наглость не только шокировала, но и одновременно вызывала у нее интерес. А что, если сигнал тревоги каким-то образом связан с его печальными и в то же время удивительно пронзительными песнями?

 
Акаша, Энкил,
Услышьте детей своих!
 

Как смеет он произносить древние имена перед миром смертных? Это просто невероятно и противоречит здравому смыслу, что такое создание до сих пор не уничтожено. Однако этот монстр, завоевавший невероятную популярность, раскрыл тайны, которые мог узнать только от самого Мариуса. А где сейчас сам Мариус, который вот уже два тысячелетия переносит Тех, Кого Следует Оберегать, из одного святилища в другое? Но если она позволит себе вспоминать о Мариусе и о ссорах, давным-давно заставивших их расстаться, у нее просто сердце разорвется.

Тем временем записанный на пленку голос Лестата пропал – его заглушили другие слабые голоса, шумы, доносящиеся из множества городов и деревень, и вечно звучащий плач душ человеческих. Как это часто бывало, ее острый слух не мог четко различить ни одного сигнала. Бесформенная и ужасающая волна захлестнула ее с такой силой, что пришлось полностью отключиться. И снова только ветер.

А какими же тогда слышатся все голоса земли Матери и Отцу, чьи силы неизбежно возрастали от начала времен? Способны ли они, подобно ей, отгородиться от этого потока или время от времени на выбор прислушиваться к отдельным голосам? Быть может, и в этом они столь же беспомощны, как и во многом другом, и именно непрекращающийся гул слышимых отовсюду криков как смертных, так и бессмертных всего мира удерживает их в неподвижности и лишает способности мыслить.

Она взглянула на возвышающийся перед ней огромный зубчатый пик. Надо идти. Она поплотнее закутала лицо. И двинулась дальше.

Тропинка привела ее на небольшой утес, и она наконец-то увидела место, куда направлялась. На высокой скале по другую сторону обширного ледника возвышался храм – прозрачно-белое каменное строение с едва различимой сейчас за стеной падающего снега колокольней.

Сколько времени понадобится, чтобы туда добраться, даже при ее способности к быстрой ходьбе? Она понимала, как должна поступить, но страшилась самой мысли об этом. Придется воздеть руки, отринуть законы природы и доводы собственного рассудка и подняться над бездной, отделяющей ее от храма, а затем мягко опуститься по другую сторону заледеневшего ущелья. Ни одна из множества способностей, которыми она владела, не заставляла ее чувствовать себя столь ничтожной, до такой степени лишенной человеческого естества и далекой от того земного существа, которым она была когда-то.

Но она хотела достичь храма. Ей необходимо было попасть туда. А потому она медленно и грациозно подняла руки. Глаза ее на мгновение закрылись, и усилием воли она толкнула себя вверх и в ту же секунду почувствовала, как ее невесомое, не скованное материей тело взмывает над землей и, оседлав ветер, подчиняет его своей воле.

Ветер долго не желал подчиняться, вращая и стремительно таща ее за собой. Обратив лицо к звездам, окруженная облаками, она поднималась все выше и выше. Как тяжелы ее одежды; разве она еще не готова стать невидимой? Разве не в этом состоит следующий шаг? Соринка у Бога в глазу, подумала она. Сердце болело. Как ужасно потерять всякую связь… На глаза навернулись слезы.

Как и всегда в такие моменты, когда исчезали все реальные приметы столь дорогого для нее незабвенного человеческого прошлого, его слабое мерцание казалось более чем когда-либо заветной мечтой. «Я жила, я любила, моя плоть была тепла…» Она увидела Мариуса, своего создателя, но не таким, каким он стал сейчас, а таким, каким она встретила его тогда – молодым бессмертным, в чьей груди полыхал пожар сверхъестественной тайны.

«Пандора, дорогая моя…»

«Подари мне его, умоляю».

«Иди со мной, Пандора, дабы испросить благословения Матери и Отца. Войди в святилище».

В отчаянии она вдруг словно утратила осторожность и едва не забыла о своем предназначении. Еще немного, и она понеслась бы навстречу восходящему солнцу. Но раздавшийся вновь сигнал тревоги – беззвучное пульсирующее предупреждение: «Опасность» – напомнил о цели ее путешествия. Широко раскинув руки, она заставила себя повернуться лицом к земле и прямо под собой увидела двор храма с дымящимися в нем кострами. Наконец-то!

Стремительность спуска оказалась столь поразительной, что на мгновение она даже лишилась способности соображать. Она вдруг обнаружила, что находится во дворе, какие-то доли секунды тело было охвачено болью, затем похолодело и застыло.

Вой ветра доносился теперь издалека. За стенами храма слышался головокружительный ритм бубнов и барабанов, ему вторили голоса – и все это сливалось в без конца повторяющийся устрашающий рефрен. Перед ней с шипением и треском пылали жертвенные костры, на которых темной массой лежали горы тел. Отвратительный запах вызывал тошноту. И все же она долго смотрела, как медленно трудится над шипящей плотью пламя, как чернеют останки, как от волос внезапно поднимаются клубы белого дыма. Чистый горный воздух сюда не проникал, и она едва не задохнулась от вони.

Она бросила взгляд на видневшуюся в отдалении деревянную дверь – вход во внутреннее святилище. Придется, к сожалению, еще раз испытать свои силы. Досадно. И вот она уже переступает порог, дверь распахивается, ее ослепляет горящий внутри свет, окутывает теплый воздух и оглушает пение.

– Азим! Азим! Азим! – нараспев повторяют молящиеся, тесно сгрудившись посреди ярко освещенного помещения; она видит только их спины и поднятые вверх руки, кисти которых шевелятся в такт качающимся головам. – Азим! Азим! Азим-Азим-Азим! Ааааа-зиииим!

От кадильниц поднимается дым; огромное множество босоногих фигур поворачиваются кругом, но ее никто не замечает. Глаза их закрыты, на темных лицах ни единой морщинки, шевелятся лишь губы, благоговейно повторяющие имя.

Она пробралась в самую гущу толпы; здесь были мужчины и женщины, одетые как в лохмотья, так и в великолепные шелка с золотыми украшениями, – и все они с приводящей в ужас монотонностью повторяли свое воззвание. Она уловила запах лихорадки, голода, разлагающихся тел, раздавленных в порыве общего безумия. Словно пытаясь устоять среди бурного потока движения и шума, она прислонилась к мраморной колонне.

Наконец в эпицентре столпотворения она разглядела Азима. Его бронзового отлива кожа влажно блестела в сиянии свечей, склоненную голову украшал черный шелковый тюрбан, на длинном, искусно расшитом одеянии виднелись пятна крови смертных и бессмертных. Обведенные углем черные глаза казались невероятно огромными. Под жесткий аккомпанемент барабанной дроби он исполнял свой танец: то раскачивался, то выбрасывал вперед кулаки, то отводил их назад, как будто бился о невидимую стену. Обутой в туфлю ногой он в безумном ритме стучал по мраморному полу.

Уголки его рта сочились кровью. Выражение лица было сосредоточенно-отрешенным.

Тем не менее он знал о ее присутствии. В разгар танца он взглянул на нее, и окровавленные губы изогнулись в улыбке.

«Пандора, моя прекрасная бессмертная Пандора…»

Насытившись этим пиршеством, он выглядел пополневшим и разгоряченным – не часто ей доводилось видеть бессмертных такими. Откинув назад голову, он повернулся и пронзительно крикнул. И тогда выступившие вперед служители рассекли церемониальными ножами его запястья.

Со всех сторон к нему бросились верующие, чтобы поймать разомкнутыми губами льющуюся потоком священную кровь. На фоне захлебывающихся воплей тех, кто находился рядом с ним, песнопение зазвучало еще громче, еще настойчивее. Вдруг она увидела, как его подняли на плечи, растянули во весь рост, обратив золотыми туфлями к высокому мозаичному потолку, и ножи скользнули по его лодыжкам и запястьям, раны на которых уже успели затянуться.

Обезумевшая толпа, казалось, все увеличивалась; движения стали еще более неистовыми; на нее то и дело натыкались какие-то отвратительно пахнущие люди, не замечая, как холодно и твердо ее скрытое мягкой бесформенной шерстяной одеждой древнее тело. Она оставалась неподвижной, позволяя им окружить себя, втянуть в гущу толпы. Окровавленного, стонущего Азима вновь опустили на пол, раны его уже зажили. Он жестом поманил ее к себе. Она молча отказалась.

Она наблюдала за тем, как он потянулся, наугад выхватил из толпы жертву, молодую женщину с накрашенными глазами и болтающимися золотыми серьгами, и разорвал ее тонкую шею.

Верующие сбились с ритма, и песнопение превратилось во всеобщий бессловесный вопль.

Словно в ужасе от собственной силы, Азим широко распахнул глаза и единым глотком полностью обескровил женщину, а затем швырнул тело на камни, где его окружили верующие, молитвенным жестом простиравшие руки к своему божеству.

Она отвернулась и вышла на холодный двор, стараясь держаться подальше от жара костров. В воздухе стоял запах мочи и падали. Она прислонилась к стене и задумалась, глядя вверх и не обращая внимания на служителей, протащивших мимо нее свежие тела, чтобы бросить их в огонь.

Ей вспомнились паломники внизу, на дороге, ведущей к храму, – длинная вереница людей, день и ночь бредущих по безлюдным горам к безымянному месту. Сколько их погибло, так и не достигнув опасной пропасти? А сколько умерло у самых ворот в ожидании позволения войти внутрь?

Все это казалось ей отвратительным. И в то же время не имеющим значения. Ужас был слишком древним. Она ждала. Наконец Азим позвал ее.

Она вновь переступила порог храма и, открыв еще одну дверь, вошла в маленькую, изысканно расписанную прихожую, где он молча ждал ее, стоя на красном, расшитом по краям рубинами ковре в окружении редчайших сокровищ, золотых и серебряных даров; музыка в зале звучала тихо и была проникнута апатией и страхом.

– Милая моя, – произнес он, беря в ладони ее лицо и целуя. Горячий ручеек крови из его рта наполнил все ее существо пением и танцем верующих, их восторженными криками – но ощущение длилось лишь одно восхитительное мгновение. Теплый поток поклонения и обожания смертных. Их любви.

Да, любви. Перед ней на миг возник образ Мариуса. Она открыла глаза и отступила назад. Какие-то доли секунды она видела нарисованных на стенах павлинов, груды сияющего золота… А потом – только Азима.

Он оставался неизменным, равно как и его народ, как и деревни, из которых они сюда пришли, преодолев снежную пустыню, чтобы найти столь ужасный и бессмысленный конец. Вот уже целое тысячелетие правит Азим в этом храме, и ни один верующий не вышел отсюда живым. С течением веков его упругая золотистая кожа, насыщаемая неиссякаемым потоком жертвенной крови, лишь слегка побледнела, в то время как ее плоть утратила живые краски лишь за половину этого срока. Только ее глаза и, возможно, темно-каштановые волосы еще позволяли сохранить видимость жизни. Она сознавала, что по-прежнему красива, Но он обладал необыкновенно мощной энергией. Энергией Зла. Пользующийся непререкаемым авторитетом у своих почитателей, окруженный легендами, не имеющий ни прошлого, ни будущего, он властвовал, по-прежнему оставаясь для нее непостижимым.

Она не собиралась здесь задерживаться. Это место вызывало в ней большее отвращение, чем ей хотелось показать. Она безмолвно поведала ему о цели своего прихода и об услышанном тревожном предупреждении. Случилось нечто такое, чего никогда прежде не было, где-то что-то шло не так, происходили какие-то перемены! Она также сообщила ему о молодом вампире, который записывал в Америке песни, раскрывающие тайну Матери и Отца, и о том, что ему известны их имена. Не вдаваясь в подробности, она лишь раскрыла перед ним свой разум.

Наблюдая за Азимом, она ощущала его безграничное могущество, чувствовала, что он способен наугад извлечь любую ее мысль или идею, скрывая при этом тайны собственной души.

– Благословенная Пандора, – пренебрежительно произнес он в ответ. – Какое мне дело до Матери и Отца? Что они для меня? Какое мне дело до твоего драгоценного Мариуса? Что с того, что он зовет на помощь? Меня это не волнует!

Она застыла в изумлении. Мариус зовет на помощь? Азим рассмеялся.

– О чем ты говоришь? – потрясенно спросила она.

Он лишь рассмеялся и повернулся к ней спиной. Оставалось только ждать. Мариус ее создал. Голос Мариуса может слышать весь мир, но только не она. Неужели ее ушей достиг лишь слабый отзвук, отраженное эхо того мощного крика, который долетел до других?

«Расскажи мне, Азим! Неужели ты хочешь сделать меня своим врагом?»

Когда он вновь обернулся к ней, на его гладком и круглом, выглядевшем почти человеческим лице застыло задумчивое выражение – похоже, он решил уступить. Он оперся подбородком на пухлые, с ямочками, кисти рук. Он явно чего-то от нее хочет. От презрения и злобы не осталось и следа.

– Это предупреждение, – сказал он. – Его непрестанно передают по цепочке те, до кого оно доносится, а исходит оно откуда-то издалека. Всем нам грозит опасность. Вслед за предупреждением, но уже гораздо слабее, звучит просьба о помощи. Если ему помогут, он попытается предотвратить опасность. Но в его словах нет уверенности. Он хочет, чтобы мы обратили внимание прежде всего на предостережение.

– А что именно он говорит?

– Я не прислушиваюсь. Меня это не интересует, – ответил он, пожимая плечами.

– Вот как? – Теперь уже она повернулась к нему спиной. И тут же услышала сзади его шаги и почувствовала на своих плечах его руки.

– Пришла твоя очередь ответить на мой вопрос, – сказал он и развернул ее к себе лицом. – Что меня действительно интересует, так это сон о близнецах. Каков его смысл?

Сон о близнецах? Ей нечего ответить. Суть самого вопроса оставалась для нее непонятной. Она никогда не видела такого сна.

Словно уверенный, что она лжет, он долго молча и пристально вглядывался в ее лицо и наконец заговорил, медленно произнося слова и внимательно следя за ее реакцией:

– Две женщины с рыжими волосами. На них обрушились страшные беды. Как только я собираюсь открыть глаза, они словно непрошеные гости являются мне в тревожных видениях. Я вижу, как этих женщин насилуют в присутствии целой толпы наблюдателей. Но я понятия не имею ни о том, кто они, ни о месте, где совершается столь жестокое преступление. И я не одинок в своем недоумении. Темные боги по всему миру видят один и тот же сон и желают знать, почему он приходит к нам именно сейчас.

«Темные боги! Да какие из нас Темные боги!» – презрительно подумала она.

Он улыбнулся. Разве они сейчас находятся не в посвященном ему храме? Разве не доносятся до нее стенания верующих? Разве не чувствует она запаха их крови?

– Об этих женщинах мне ничего не известно, – ответила она, действительно не имея понятия о том, кто такие эти рыжеволосые близнецы. Нежным, почти соблазнительным жестом она коснулась его пальцев. – Не мучай меня, Азим. Прошу, расскажи все, что знаешь о Мариусе. Откуда исходит его зов?

Как же она ненавидела его в тот момент за то, что он скрывает от нее эту тайну.

– Откуда? – резким, вызывающим тоном переспросил он. – Вот в этом-то и суть, не так ли? Неужели ты полагаешь, что он осмелится привести нас к святилищу Матери и Отца? Если бы я мог допустить такую возможность, то, поверь, непременно ответил бы ему. Я бы покинул свой храм, чтобы отыскать его. Но он не имеет права нас дурачить. Он скорее позволит себя уничтожить, чем откроет тайну местонахождения святилища.

– Откуда доносится его зов? – вновь спросила она.

– А меня интересуют эти сны, – произнес в ответ Азим, и лицо его потемнело от гнева. – Сны о близнецах, мне необходимо их объяснение!

– Я бы сказала тебе, кто они и что все это значит, если бы только знала. – Она попыталась вспомнить слова песен Лестата – о Тех, Кого Следует Оберегать, о склепах в недрах европейских городов, исполненных печали песен о вечных поисках. Ни слова о рыжеволосых женщинах, ни слова…

Он пришел ярость и жестом приказал ей остановиться.

– Вампир Лестат, – глумливо произнес он. – Не упоминай при мне даже имени этого мерзавца. Почему он до сих пор не уничтожен? Неужели Темные боги тоже спят, как Мать и Отец?

Он внимательно и оценивающе наблюдал за ней. Она ждала.

– Хорошо. Я верю тебе, – произнес он наконец. – Ты рассказала все, что знала.

– Да.

– Как я уже говорил тебе, я отказываюсь слушать Мариуса. Пусть этот похититель Матери и Отца взывает о помощи хоть до скончания времен. Но тебя, Пандора, я по-прежнему люблю, а потому я влезу в это грязное дело. Отправляйся за океан, в Новый Свет. Ищи среди северных льдов, там, где заканчиваются лесные массивы, неподалеку от океана на западе. Возможно, там ты найдешь Мариуса, заключенного в ледяную цитадель. Он кричит, что не в состоянии двигаться. Что же касается его предостережения, то оно столь же неясно, сколь и настойчиво: всем нам грозит опасность; мы должны помочь ему, чтобы он предотвратил опасность; чтобы он отправился к вампиру Лестату.

– Понятно! Так все это дело рук мальчишки!

Она резко вздрогнула и ощутила боль во всем теле. Перед ее внутренним взором возникли лишенные осмысленного выражения лица Матери и Отца, неуязвимых монстров в человеческом облике. Она в смятении взглянула на Азима. Он молчал, но сказал еще явно не все. Она ждала продолжения.

– Нет, – наконец заговорил он, и в его тихом голосе уже не было и тени гнева. – Пандора, опасность действительно существует. Величайшая опасность, и, чтобы возвестить о ней, не нужен никакой Мариус. Она связана с рыжеволосыми близнецами. – Он был необычно серьезен и выглядел совершенно беззащитным. – Я уверен в этом, потому что я был стар еще задолго до того, как создали Мариуса. Речь идет о близнецах, Пандора. Забудь о Мариусе. И внимательно прислушайся к своим снам.

Она уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Он тоже долго смотрел на нее, а потом глаза его сузились, взгляд застыл. Она чувствовала, как он словно отдаляется от нее, отдаляется от всего, о чем они только что говорили. В конце концов он вообще перестал ее видеть.

Он слушал непрекращающиеся завывания молящихся и вновь испытывал жажду – ему хотелось гимнов и крови. Он отвернулся и направился к выходу, затем все-таки оглянулся на нее и неотчетливо, словно пьяный, произнес:

– Иди со мной, Пандора! Присоединись ко мне хотя бы на час!

Приглашение застало ее врасплох. Она задумалась. Вот уже много лет она не стремилась испытать столь изысканное наслаждение – речь ведь идет не только о крови, но о длящемся лишь несколько мгновений слиянии с другой душой. И вот теперь оказывается, что эта душа ждет ее здесь, среди тех, кто в поисках своей смерти поднялся на самую высокую гору на земле. Она представила себе стоящую перед ней задачу – найти Мариуса – и те жертвы, на которые придется ради этого пойти.

– Ну иди же, дорогая.

Она взяла его за руку и позволила вывести себя из комнаты и проводить в центр заполненного людьми зала. Яркий свет на миг ослепил ее и заставил вздрогнуть. Снова кровь! Доносящийся отовсюду запах смертных причинял мучительную боль.

Вопли верующих буквально оглушали. От топота человеческих ног, казалось, сотрясались расписанные стены и сияющий золотой потолок. Дым благовоний жег глаза. Ей вспомнились вдруг объятия Мариуса в святилище, но видение было смутным – ведь с тех пор прошла целая вечность. Азим стоял перед ней в ожидании. Она сняла с себя верхнюю одежду и наконец предстала перед ним с открытым лицом в обрамлении длинных темно-каштановых волос; простого покроя платье из черной шерсти оставляло обнаженными руки. Ее отражение возникло в тысяче пар человеческих глаз.

– Богиня Пандора! – возгласил он, откинув назад голову.

Громкие крики заглушили быструю барабанную дробь.

Неисчислимое множество рук гладило ее.

– Пандора, Пандора, Пандора! – нараспев звучало отовсюду и сливалось с другим именем: – Азим!

Перед ней танцевал молодой темнокожий мужчина, его белая шелковая рубашка взмокла от пота и прилипла к груди. В сияющих под низко нависающими темными бровями черных глазах горел вызов: «Я – твоя жертва! Богиня!» И вдруг среди оглушительного шума в мерцающем свете остались лишь его глаза, его лицо. Она заключила его в объятия, круша в нетерпении ребра, и глубоко вонзила зубы в его шею. Живой! Хлынувшая в нее кровь достигла сердца, заполнила его целиком и теплым потоком понеслась дальше, согревая холодное тело. Столь восхитительное ощущение, необыкновенная страсть, вновь обретаемое желание неподвластны памяти! Смерть потрясла ее, лишила возможности дышать, проникла в мозг. Ничего не видя вокруг себя, она застонала. И вдруг взор ее прояснился и стал необыкновенно острым. Мраморные колонны словно ожили и задышали. Она бросила тело и схватила другого – молодого, обнаженного до пояса, изможденного мужчину; сила, исходящая от этого стоящего на пороге смерти человека, сводила ее с ума.

Она насыщалась, сломав его нежную шею, и чувствовала, как увеличивается ее сердце, как кровь растекается даже по самой поверхности кожи. Прежде чем закрылись ее глаза, она успела увидеть цвет собственных рук, человеческих рук, смерть медлила, сопротивлялась и в конце концов отступила, сопровождаемая тускнеющим светом и грохотом. Жизнь!

– Пандора! Пандора! Пандора!

Господи, неужели нет справедливости, неужели не будет этому конца?

Она стояла, покачиваясь взад и вперед, а перед ней мелькали в танце настороженные и мрачные человеческие лица. Кипевшая внутри ее кровь проникала в каждую ткань, в каждую клетку плоти. Она увидела свою третью жертву – юноша буквально набросился на нее, обвивая изящными конечностями: ах, какие мягкие волосы, как нежен пушок на руках, как легки его хрупкие кости… Такое впечатление, что настоящая здесь она, а все остальные – не более чем плод воображения.

Она наполовину оторвала ему голову, пристально всмотрелась в белые кости сломанного позвоночника, а затем одним глотком выпила смерть – кровавый фонтан, яростно забивший из разорванной артерии. Но сердце, все еще бьющееся сердце – она должна увидеть его, ощутить его вкус. Перебросив тело на правую руку так, что затрещали кости, она левой рукой раздавила грудную клетку и, раздвигая ребра, проникла в горячую кровоточащую полость, чтобы вынуть из нее сердце.

Оно было живым, во всяком случае еще не умерло окончательно. Скользкое, блестящее, похожее на мокрый виноград. Она подняла его над головой и слегка сжала, позволяя живительному соку просачиваться сквозь пальцы и стекать прямо в ее открытый рот. Да, только это, во веки веков. Со всех сторон к ней бросились верующие:

– Богиня! Богиня!

Азим смотрел на нее с улыбкой. Но она не обращала на него внимания. Она пристально следила за тем, как последние капли крови покидают трепещущее сердце. Осталась лишь бесформенная масса, и она бросила ее на пол. Ее испачканные кровью руки сияли как живые. Кровь прилила к лицу, она ощущала ее теплое покалывание. На нее угрожающе хлынула волна воспоминаний, не поддающихся пониманию видений. Но она отбросила их от себя. На этот раз она не позволит себя поработить.

Она потянулась к своему черному плащу. И тут же ощутила его на своих плечах, в то время как чьи-то теплые услужливые руки накрыли теплым шерстяным капюшоном ее волосы и укутали нижнюю часть лица. Не обращая внимания на доносящиеся со всех сторон разгоряченные голоса, произносящие ее имя, она повернулась и вышла, руками и ногами расталкивая преграждавших ей путь неистовых почитателей.

Как восхитителен царящий во дворе холод! Она слегка откинула голову назад, вдыхая свежий воздух, приносимый сюда бродягой-ветром, который своими порывами еще ярче разжигал пламя костров, а затем стремительно уносил прочь горьковатый запах их дыма. Ясная луна красиво освещала видневшиеся за стенами заснеженные горные вершины.

Она остановилась, прислушиваясь к ощущению крови внутри себя, и при мысли о том, что она до сих пор способна освежить ее и придать сил, испытала чувство безумного отчаяния и изумления. Охваченная печалью, она скорбно всмотрелась в окружающую храм застывшую бесплодную пустоту, в темное небо с плывущими по нему рваными облаками. Как случилось, что кровь придала ей мужества, как случилось, что она позволила ей на миг поверить в абсолютную правильность устройства вселенной? Все это лишь результат ужасного и непростительного преступного деяния.

«Если разум не в силах отыскать смысл, то его найдут чувства. Столь жалкое и отвратительное создание, как ты, способно существовать только ради этого».

Стараясь не подпалить одежду, она приблизилась к одному из погребальных костров и протянула над ним руки, позволяя очистительному огню убрать с них последние следы крови и частички сердца. Жар пламени был ничтожен по сравнению с жаром крови в ее теле. Едва почувствовав слабейшую боль, свидетельствующую о происходящих изменениях, она отпрянула от костра и бросила взгляд на свою безупречно белую кожу.

Она должна немедленно уйти отсюда. Ее переполняли гнев и негодование. Она нужна Мариусу. «Опасность!» Вновь до нее донесся сигнал тревоги, но на этот раз он был намного сильнее – кровь сделала ее более восприимчивой. Складывалось впечатление, что сигнал исходит не из одного источника. Скорее голос принадлежал сразу многим – неясный призыв, отзвук общего знания. Ей стало страшно.

Она выбросила из головы все мысли, но навернувшиеся вдруг на глаза слезы затуманили зрение. Она осторожно подняла кверху кисти рук, только кисти. И начала взлетать. Бесшумно и стремительно, как сам ветер, и так же, как он, наверное, незаметно для смертных.