Текст книги "Семья навеки"

Автор книги: Энн Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Старый доктор какое-то время молчал, Зак тоже. Он не собирался давать никаких объяснений, несмотря на очевидную готовность доктора его выслушать. Он знал, доктор не станет допытываться. Главным образом потому, что в этом краю, на последнем рубеже Америки, любопытства просто не существовало. Люди приезжали сюда для того, чтобы забыть свое прошлое.

– Настоящий аутизм, – наконец сказал доктор, – насколько мне известно, – это расстройство психической деятельности у детей, которое иногда развивается в возрасте до трех лет. У девочек это заболевание случается сравнительно редко. У мальчиков – в четыре раза чаще. Может ли это быть вызвано… побоями? – Он развел руками. – Кто знает? Все это – причины, способы лечения и симптомы – до сих пор до конца не изучено. Одни говорят о наследственности, другие считают, что в основе лежит нервный срыв. Понимаете, все, что ребенок может сделать в ответ на насилие в семье – это спрятаться от него.

– Как, например? – спросил Зак, отставляя сковороду в сторону.

– Уйти в свой мир. – Протерев очки, доктор водрузил их на нос и сделал глоток кофе. – Полный эмоциональный уход в себя.

– Но это и есть аутизм.

– Нет. Уход в себя – сознательный шаг, аутизм – нет. Ушедшего в себя можно вернуть к нормальной жизни – пожалуйста, заметьте, я говорю «можно», то есть это реально.

– Вы думаете, что Николь… – Забыв про яичницу, Зак подался через стол к доктору. Волна возбуждения заставила его сердце бешено заколотиться. Он вспомнил тот проблеск, который, как ему казалось, он увидел в глазах Ники. Возможно ли, что за этим стоическим, оборонительным молчанием прячется нормальная маленькая девочка? И что нужно сделать, чтобы выпустить эту девочку на волю?

Прошло три дня, и Монике стало лучше, она даже поднялась с постели. Все это время Карла Романова была единственным человеком, которому Николь позволяла быть рядом с собой. Обычно она сидела в углу комнаты, вцепившись в своего пушистого кролика и не подпуская к себе никого.

Когда пришел доктор, Ники тут же отвернулась лицом к стене. Никакие уговоры бабушки не заставили ее сдвинуться с места. Ее реакция на присутствие Зака или Ады была менее болезненна – она не поворачивалась к ним спиной.

Некоторое потепление в общении с девочкой обнадеживало Зака. Он считал, что нужно обязательно проводить несколько часов ежедневно в комнате Николь, сидя в кресле и читая ей или просто обмениваясь с ней взглядами. Окружить ее вниманием и заботой.

Уверенность в том, что с этим ребенком можно установить контакт, росла в нем. Особенно после того, как на третий день их общения он ей подмигнул, и она… моргнула в ответ.

Было ясно, что ребенок тоскует по матери. То, что Ники облюбовала в комнате уголок, говорило о том, какой потерянной она себя чувствует. Заку казалось, что, забиваясь туда, она ужимала свой мир до такого размера, в котором ей уютно. И, ожидая выздоровления Моники, он не пытался выманить Ники из того мирка, в котором она чувствовала себя в безопасности.

Все с облегчением вздохнули, когда доктор объявил, что Моника поправилась. Зак решил сопровождать Николь к матери.

Карла только что принесла девочку из ванной, на той все еще была надета старомодная ночная рубашка до пят. Ее великолепные рыжие волосы мягкими кудрями рассыпались по плечам. Взгляд Николь был прикован к двери, которую закрыл Зак, когда вошел в комнату.

Зак встретился глазами с Карлой. Неужели стук закрываемой двери привлек внимание Николь?

Увы, возможности спросить об этом вслух у него не было. Он заметил, что Николь отлично понимает каждое произнесенное слово. Больше того, он стал верить, что Николь заговорит, если захочет. Он спросил доктора Кунца, как ему ухитриться заставить или уговорить маленькую девочку наконец нарушить свое молчание.

– Нужны побудительные мотивы, – ответил доктор. – Покажите ей что-нибудь, что она хочет достаточно сильно. Чтобы у нее был мотив – попросить.

Желая Николь доброго утра, Зак гадал, что же в этом мире может увлечь эту маленькую девочку так, чтобы она заговорила. Может быть, когда они пойдут повидать Монику, попробовать добиться, чтобы она сказала «мама»?

– Ты готова пойти к маме? – спросил Зак, выделяя последнее слово и наклоняясь к девочке, чтобы быть на уровне ее глаз. Его до глубины души тронуло то, что она не бросилась в свой угол, как обычно. Николь лишь отступила на несколько шагов, пока не уперлась спиной в бабушкины колени.

Зак притворился, что не заметил ее маневра. Он не повысил голос и не изменил манеру поведения, как это обычно делала Ада. Ей почему-то казалось, что она должна разговаривать сюсюкающим сладким голоском и постоянно улыбаться, когда имеет дело с этим ребенком. И это несмотря на то, что Зак и доктор много раз объясняли ей, что Николь не инвалид.

– Бедная невинная овечка, – говорила Ада в ответ, с презрением добавляя: – Да что вы, мужчины, в этом понимаете?!

– Твоя мама была больна, – произнес Зак, наблюдая, как Карла завязывает Николь «конский хвост». Огромные темно-карие глаза смотрели из-под челки. Огромные и вовсе не пустые. Зак вглядывался в эти глаза глубоким испытующим взглядом. – Ты помнишь, что твоя мама была больна? Ты помнишь это, дорогая? – тихо спросил он и почувствовал, как в него вселяется надежда. Ему показалось, что он увидел ответную реакцию. – Поэтому ее с тобой и не было. И вот почему мы все: и твоя бабушка, и Ада, и я, Зак, – он коснулся своей груди, – заботились о тебе все последние дни. Да, и кролик, конечно, тоже, – добавил он, порадовавшись тому, что Николь не вздрогнула, когда он шутливо ткнул кролика в грудку. – Пойдем посмотрим, проснулась ли твоя мамочка. – Он встал и протянул малышке руку.

Она не шелохнулась. Зак направился к двери. Он заставил себя не оглядываться, когда перешагивал порог комнаты, но нарочно пошел как можно медленнее. Постучавшись к Монике и услышав: «Войдите», он открыл дверь.

Николь, как маленькая тень, неслышно следовала за ним. Когда Моника с радостным возгласом открыла ей свои объятия, девочка бросилась к матери.

Услышав отчаянные звуки, похожие на хриплые рыдания, Зак почувствовал, что и его горло мучительно сжалось.

Лаская Николь, Моника плакала открыто, не скрывая слез.

– Крошка моя, детка моя! – причитала она, покрывая лицо ребенка поцелуями.

Ники крепко держалась за мать, но смотрела при этом на Зака. В ее огромных глазах цвета темного шоколада, смотревших из-под растрепанной челки, не было слез.

Вечером, после того как Николь уложили спать, все собрались на кухне: Зак, Моника, Карла и доктор. Это совещание было вызвано заявлением Карлы Романовой. Она настаивала, чтобы Моника и Николь поскорей переехали к ней.

Зак был против этой идеи по целому ряду причин, среди них были и такие, которые он не мог обнародовать. Например, как приятно чувствовать, что имеешь семью, о которой можно заботиться. Или: какое удовольствие просто смотреть на Монику, наблюдать за ее общением с ребенком, предаваться мечтам о ней.

Но основная причина, по которой он хотел удержать их в Виндемиере, – это состояние Николь. Он считал, что оно не улучшится от еще одного переезда.

Доктор Кунц в этом отношении был его верным союзником.

– Ребенок испытал в последнее время слишком много потрясений, – заявил доктор, обращаясь к Монике. – И я даже не беру во внимание всего случившегося до того, как вы привезли ее на Аляску.

Моника набрала воздуха, чтобы заговорить, но доктор остановил ее.

– Нам нет необходимости сейчас вдаваться в подробности, – проговорил он. – Любой пятилетний ребенок, вероятно, тяжело перенес бы все те испытания, которым подверглась ваша дочь, особенно если этот ребенок так раним и… склонен к уходу в себя. Неважно, по какой причине. – Он опередил еще одну попытку Моники заговорить. – И неважно, в какой степени. Я же хочу сказать, что не во всем согласен с Заком, но в одном он прав: вам с Николь следует остаться здесь! Она ведь только-только стала осваиваться. Я, кстати, сегодня видел, как она погладила старого кота.

Моника кивнула.

– Да, я и сама была поражена.

Доктор повернулся к обеспокоенной Карле.

– Если я не ошибаюсь, миссис Романова, ваша внучка никогда не встречалась с вашим новым мужем, не так ли?

– Нет, она с ним незнакома. Но Пит просто великолепно ладит с маленькими детьми, – поспешила добавить она. – У него от первого брака несколько внучат и…

– Понимаете ли, дело не в этом, – мягко прервал ее доктор. – Он может быть хоть Санта-Клаусом, а Николь все равно будет его пугаться. Сейчас Николь не нужно встречаться с незнакомыми людьми.

– У меня много комнат для гостей, – заметил Зак.

Это побудило Аду вставить ядовитое замечание:

– Да, но они, как правило, сдаются постояльцам, которые исправно платят.

Зак послал ей свирепый взгляд. Он понимал, что только беспокойство за него побудило ее сделать такое грубое замечание, но это уже переходило все границы.

Гнев его еще более усилился, когда Моника отчеканила:

– Само собой разумеется. Я заплачу за комнату и стол.

– Ни в коем случае! – рявкнул Зак, не зная даже, кто рассердил его больше: экономка или гостья. – Мы сдаем комнаты на лето тем клиентам, которые нанимают мои самолеты и меня в качестве летчика, чтобы охотиться и ловить рыбу. Это же совершенно другое дело, и я больше не хочу слышать ни слова об этом!

Моника подумала, что лучше оставить сейчас этот вопрос, но становиться нахлебницей ей не хотелось. Если не удастся договориться о какой-либо оплате с Заком, тогда она уладит это дело с Адой. И все-таки – поскорее бы вырваться отсюда!

Она должна приобрести дом, собственный дом для себя и своего ребенка. И как можно скорее.

Вечером Моника сидела у кроватки Николь.

– Еще один переезд, моя крошка, последний, – шептала Моника, склонясь над спящим ребенком и нежно целуя гладкий лобик. – Еще только один…

– «Еще только один» что? – тихо спросил Зак, когда она выходила из комнаты дочери. Своим внезапным появлением он напугал ее.

Моника покачала головой. Она не собиралась рассказывать хозяину дома о своих планах. Он явно попытается отговорить ее.

Она спустилась вниз по лестнице и вышла на веранду. Веранда, как и весь дом, была построена из крепких бревен и покрашена в темно-коричневый цвет. Она знала, что Зак пошел вслед за ней, хотя и не слышала его шагов. Казалось, она начала чувствовать Зака. Это беспокоило. Она уверяла себя, что он даже не красивый. Он просто… хороший, настоящий мужчина.

Когда Зак подошел к ней, у него под ногами скрипнула половица. Моника ничего не сказала. Зак тоже хранил молчание.

Хотя был десятый час, солнце только-только начало садиться. Моника любовалась богатством красок вечернего неба и длинными оранжевыми лучами солнца, золотившими воду пролива Шелихова.

Моника перевела пристальный взгляд на взлетно-посадочную полосу, за которой виднелся лес.

– Как далеко простираются ваши владения? – спросила она, когда молчание стало просто невыносимым.

– Довольно далеко, вплоть до города, – хрипло ответил Зак. У него пересохло в горле: Моника стояла так близко, что он мог вдыхать исходивший от нее сладкий и нежный аромат.

Она обернулась.

– А сколько до города?

Поймав ее взгляд, Зак пожал плечами.

– Десять, может, двенадцать миль.

– В какую сторону?

Раздраженная, что голос ее срывается, Моника заставила себя снова посмотреть вперед. Зак подошел к ней совсем близко и показал рукой. Следуя взглядом в том направлении, которое указывал Зак, Моника, однако, ничего, кроме деревьев, не увидела. Лес казался бескрайним.

– Зачем вы привезли нас сюда? – спросила Моника. – Если бы вы тогда отвезли нас прямо к моей матери, мне не пришлось бы быть обузой…

– Вы для меня не обуза, – ответил Зак. – А привез я вас сюда только по той причине, что этот аэродром я знаю как свои пять пальцев и мог вызвать сюда доктора. – Это была самая убедительная причина, которую он успел придумать. – Кроме того, вашей матери тогда не было дома.

– Но был Пит.

– Николь Пита не знает.

– Но она и вас не знала.

– Она уже пережила шок от первой нашей встречи, так что хуже ей бы уже не стало.

Моника повернула к нему лицо, прижавшись спиной к колонне.

– Вы, конечно же, не дадите мне шанса победить в этом споре?

– Я и не думал, что это спор.

Она откинула голову назад и заставила себя посмотреть в его голубые с серебристым отливом глаза.

– Почему вы это делаете? Вы можете мне сказать?

Он покачал головой:

– Нет.

Но Моника продолжала пристально смотреть на него, и тогда он добавил:

– Пока еще нет. А может быть, и никогда не скажу. Но не беспокойтесь, я не рассчитываю что-то получить от вас взамен.

– Да, это успокаивает, – приглушенно сказала Моника. В ее голосе слышалась горечь. Внезапно она почувствовала себя усталой и беззащитной в этих надвигающихся сумерках. – Ведь мне совсем нечего вам предложить.

– В этом вы как раз и ошибаетесь. У вас множество достоинств, Моника. Любая женщина вам позавидовала бы. А каждый мужчина – возжелал.

Завороженная блеском его глаз и сладостью слов, Моника почувствовала, что горло на миг сдавило от волнения. Она отвернулась и пошла мимо него к двери.

Ребекка позвонила на следующий день. Зак в это время находился в офисе, который своей обстановкой более напоминал гараж. Почта была рассортирована и аккуратно разложена на его столе – приходящая секретарша Рут Мэнкен хорошо поработала.

Рут была пунктуальна, но ее удручал суровый климат Кадьяка. Несколько недель назад она заявила о своем намерении навсегда уехать в залитую солнцем Флориду.

Гадая, какое сегодня число, Зак заглянул в перекидной календарь. Кажется, сегодня вторник. Первое сентября. Рут обвела эту цифру красными чернилами, приписав: «Начинайте искать замену, босс!»

Зак потянулся к телефону, чтобы позвонить в газету «Кадьяк миррор» и поместить там объявление о поиске секретарши, но телефон зазвонил сам.

– Робинсон слушает.

– Полагаю, у Рут выходной.

Бекки всегда начинала разговор без обычных формул вежливости. По крайней мере когда разговаривала с братом.

– А, Ребекка, – сухо ответил Зак. – У меня все очень хорошо, спасибо. А как ты?

Бекки резко парировала:

– Удивляюсь, почему я вообще с тобой разговариваю. Заметь, я долго сомневалась, стоит ли тебе звонить.

– Долго сомневалась? – воскликнул Зак. – Как же время летит!

– Давай, давай, остри. Не у тебя бизнес прогорает. Знаешь, – пожаловалась она, – мне не было бы так трудно, если бы и партнерша тоже меня не бросила. Но у Моники что-то случилось.

При упоминании имени Моники Зак весь напрягся.

– Ребенок заболел или что-то в этом роде, – продолжала Бекки. – Точно не знаю. Бедная женщина, была сама не своя. Ты помнишь ее, да?

– Помню, конечно. – Зак не мог сказать, почему так осторожничает и утаивает от сестры, где в этот момент находится Моника.

– Знаешь, случилась очень забавная вещь, – сказала Ребекка. – Сегодня ко мне в офис заявился мужчина и спрашивал, где она сейчас.

Пальцы Зака крепко вцепились в телефонную трубку.

– И что же ты ему сказала?

– Правду, что же еще? Я ему сказала, что не имею об этом никакого представления.

– И он тебе поверил?

– Почему он должен был мне не поверить? Это же правда.

– А как он выглядел?

– Ну, не знаю… довольно высокий, лысеющий, одет броско… Почему тебя это интересует? Ты что-то недоговариваешь!

Зак со вздохом потер лоб. Он понимал, что не имеет смысла продолжать валять дурака, ведь Ребекка не зря затеяла этот разговор, она о чем-то догадывается. Кроме того, если и есть в этом мире человек, которому Зак может полностью доверять, так это его сестра.

– Моника здесь, – наконец сказал он. – Она и ее маленькая дочка.

Кратко, как только смог, он ввел свою сестру в курс дела. Закончив свой рассказ, он с горечью произнес:

– Очень надеюсь, что это не муж ее выслеживает.

– Зачем ему это?

– Не знаю. – Зак поднялся со стула. – Но полагаю, что уже пора это узнать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Застать Монику в одиночестве было нелегко. С тех пор как Карла уехала домой, Николь почти все время находилась при матери. После их разговора с глазу на глаз тем вечером Моника старалась больше не оставаться с ним наедине.

Зак жалел, что тем вечером наговорил так много лишнего. Он был слишком старым, она – слишком несчастной, и оба они несли тяжкий груз своего прошлого. Ему не стоило сближаться с ней. Совершенно не стоило.

Погода стояла чудесная – солнечная и тихая. Когда Зак осведомился у Ады о местонахождении гостей, она ответила, что Моника повела свою дочь осматривать местность, и Зак отправился на поиски.

Он даже не потрудился заглянуть в ангар, в котором сейчас хозяйничал Роджер Кресвелл, тридцатипятилетний австралиец, опытный пилот и механик, который пару лет назад забрел в его прокатную контору. Этот человек совершал чудеса со всем, что летало. Роджер содержал в порядке самолеты и даже заменял Зака в качестве пилота.

Родж был славным малым, а если и имел какие-то секреты, то не спешил их разглашать. И Зак, у которого секретов тоже было предостаточно, не приставал к нему с расспросами.

Проходя мимо Дика Макбрайда, другого своего механика, Зак узнал от него, что женщина с ребенком направились в сторону северного пастбища. Он уже было собрался продолжить поиски, но тут к нему подошла Зельда, собака Митча, которая должна была скоро ощениться. Зак почесал ее за ухом. Кобель Зевс, приятель Зельды, важно прохаживался рядом и глядел на все происходящее с величайшим презрением.

– Все, недолго уже осталось, – тихо проговорил Зак, глубоко запустив пальцы в длинную пушистую шерсть серебристого цвета и почесывая собаку. – Слушай, а ведь, может быть, один из твоих щенков смог бы вызвать улыбку у одной маленькой девочки…

«Эту идею стоит иметь в виду», – подумал Зак, продолжив путь. Глубоко вдыхая ароматы и наслаждаясь бодрящей смесью соленого воздуха и мокрой травы, он подумал, что слишком редко гуляет по своим владениям. Летя на самолете, не чувствуешь этих ароматов.

Зак прищурился, глядя вдаль, и увидел наконец Монику. Она сидела на корточках, разговаривая с Ники, и жестом указывала на Зака.

У него прибавилось бодрости, когда он подошел и девочка повернула к нему личико, обеими руками сжимая своего пушистого кролика. Она не выказывала тревоги или беспокойства.

– Привет, Ник, вот ты где! – поприветствовал ее Зак. Его обрадовало, что она не вздрогнула, когда он шутливо дернул ее за косичку.

Надеясь развеселить девочку, Зак хлопнул себя по лбу и сказал:

– Ой, что такое со мной? Я назвал тебя Ником! Ник – это имя для мальчика. Если же посмотреть на тебя – ты маленькая леди. – Он опустился на корточки и легонько нажал пальцем на кончик ее носика. – Маленькая очаровательная девочка.

Встретив ее серьезный взгляд, Зак почувствовал, как сжимается у него сердце. Как ему хотелось поднять ее на руки и прижать к своей груди, прогнать ее боль и страдания! Зак вымученно улыбнулся.

– Ничего, что мы пришли сюда? – слегка волнуясь, спросила Моника. – Выдался такой прекрасный день, и… мы с удовольствием смотрели на коров, – добавила она, смутившись от пристального взгляда Зака.

– Им бы не понравилось, что вы так их называете. – Зак кивнул в сторону полудюжины животных черного окраса, которые паслись на лугу.

– Им бы не понравилось? – Моника склонилась к своей дочери и медленно, с расстановкой, тихо сказала: – А для нас они выглядят как коровы, правда, дорогая?

Ники сперва посмотрела на коров, а потом снова на мать. Моника взглянула на Зака. Ей хотелось крикнуть: «Видите? Она понимает!» Зак с улыбкой кивнул.

Это была дурманящая минута; казалось, кровь отлила от лица Моники и устремилась к сердцу. Молодая женщина хотела отвести взгляд, но не могла заставить себя сделать это. Его глаза горели таким сильным огнем…

Николь дернула мать за рукав, и чары рассеялись. Моника перевела взгляд на дочь, которая показывала пальцем в сторону. Она тут же присела на корточки и взглянула туда, куда указывал маленький пальчик.

– Коровы, – одобрительно сказала она.

– Бычки, – поправил Зак.

Однако Николь неистово замотала головой, продолжая показывать куда-то рукой. Ее маленький пальчик, казалось, вонзился в воздух. Видеть неожиданное оживление Ники было огромной радостью.

Двое взрослых старались выяснить, на что же пытается обратить их внимание Николь. И наконец увидели.

– Кролик! – воскликнула Моника. – О! Ники!

Зак покачал головой при виде серого пушистого хвостика и встревоженно поднятых ушей. Зверек пошевелил носом.

– Кролик, – повторила Моника и почти обезумела от радости, когда Николь, словно бы для подтверждения, протянула своего игрушечного кролика, сначала взглянув на Зака, а потом на мать.

Задыхаясь от радости, Моника проговорила:

– Да, дорогая. Это кролик, почти такой же, как у тебя.

Зак отвернулся, чтобы удержать чувства, переполнявшие его. Он мог себе представить, что сейчас чувствует Моника. Ведь каждый крохотный признак того, что ребенок развивается, становился победой. Победой над мучителем-мужем, над превратностями судьбы и над любыми другими демонами, с которыми воевала маленькая Николь. Как он был рад возможности внести свой вклад, пусть и маленький, в эту победу!

Моника крепко сжала дочь в своих объятиях. Из ее глаз хлынули жгучие слезы.

– Я знала это, – прошептала она. – О Господи, благодарю тебя! Я знала это!

Желая дать ей понять, что он разделяет ее радость, Зак наклонился и нежно сжал ее плечо. К величайшему его удивлению, Моника повернула к нему голову и горячо поцеловала его руку.

Зак резко отдернул руку и изумленно уставился на Монику, совершенно ничего не понимая.

– Спасибо вам, – сказала Моника срывающимся голосом. – За то, что подарили нам это. – Ее глаза сияли, когда она поднялась на ноги и широким жестом указала на все, что их окружало: луга, деревья, стадо бычков… И покой. – Это как раз то, в чем мы нуждались. Но без вас это никогда не стало бы возможным.

– Ну уж, скажете… – Стесняясь своих чувств, Зак отвернулся, откашливаясь. – Я… гм… я рад, что имею возможность помочь. Вот и все.

Вдруг почувствовав неловкость, Моника взяла Николь за руку и медленным шагом побрела назад, к дому. Зак пошел с ней рядом.

– Скажите, вы случайно здесь оказались или… или искали нас? – Моника все еще стыдилась своего внезапного порыва.

– Искал вас.

Зак размышлял, как ему продолжить разговор. Лысеющий мужчина, приходивший к его сестре… Как сказать об этом?

– Звонила Бекки, – наконец произнес он.

– Да? Мне так неудобно! Из-за болезни Ники все остальные дела полностью вылетели у меня из головы. Она не сказала, как прошло мероприятие?

– Все прошло отлично. – Зак поддел ногой камешек. – Она обиделась, что я не появился в субботу и не исполнил свой долг – развлекать дам.

– Да? А почему вы там не появились?

Взгляд Зака был полон молчаливого укора.

– Я смог выдержать только один вечер с этими мымрами.

– Мымрами?! – воскликнула Моника. – И вам не стыдно? Вы что, так удовлетворены своей холостяцкой жизнью, что даже не можете найти в себе сочувствия одиноким людям?

– Конечно, могу, – Зак подбросил другой камешек и улыбнулся вместе с Моникой, когда Ники тоже пнула камешек ногой. – И я далеко не так «удовлетворен», как вы выразились.

– Ну, может быть, я выразилась не совсем удачно. – Моника уловила в голосе Зака легкую обиду. – И я, конечно, совсем не хотела вас задеть. Но почему-то вы предпочли в одиночестве поселиться здесь, в этой более чем отдаленной части света. Вероятно, я покажусь вам любопытной и нахальной, если спрошу, почему?

– Я расскажу, только если вы мне сначала тоже кое-что расскажете.

– Например? – Как только она спросила это, по ее телу пробежал холодок. Неужели Зак что-то знает о ее отношениях с Ричардом? Вдруг ее мать… Нет, нет. Карла никогда бы не втянула малознакомого человека в их семейные проблемы.

Приказывая себе успокоиться, Моника остановилась, когда Николь выпустила ее руку. Девочка нагнулась и сорвала несколько маргариток.

– Взгляните на нее, – тихим голосом произнесла Моника. – И не говорите мне после этого, что ребенок отстает в развитии.

– Черт побери, кто говорил, что она отстает в развитии?! – Зак решил, что сейчас лучше всего направить разговор в другое русло. – Ее так называемый отец?

– Почему вы так говорите? – настороженно спросила Моника.

И хотя Зак был уверен, что в ее отношении к бывшему мужу была не просто глубокая неприязнь, а даже нечто большее, он только пожал плечами:

– Вы как-то сказали мне, что он считал ее аутичной. Знаете, я разговаривал с доктором Кунцем об аутизме. Причины его возникновения, прогноз и все такое.

– И? – поторопила его Моника, когда он ненадолго замолчал, наблюдая за Николь.

Зак был взволнован до глубины души тем страхом, который увидел в ее глазах.

– У ваших глаз сейчас цвет янтаря, – нежно проговорил он и приложил свой палец к ее губам, когда она перевела дыхание, чтобы возразить ему. – Успокойтесь. Это не попытка начать за вами ухаживать, а только констатация факта. – Он убрал ей за ухо выбившуюся от ветра прядь волос. – Доктор разделяет вашу точку зрения. Он думает, что ее уход в себя – сознательный, а это не имеет ничего общего с аутизмом. В случае с Николь сработал защитный механизм, чтобы помочь ей справиться… со всем, что было. Ей нужно дать какой-нибудь сильный побудительный мотив. Сейчас, когда все вокруг так устойчиво, когда ничто не угрожает Ники, она сама может и не найти побудительного мотива для того, чтобы изменить свое состояние. Вы оказываетесь рядом с ней по первому ее зову, вы ее любите, кормите, одеваете…

– Вы что же, предлагаете мне не делать этого, да?

– О Господи, нет, конечно! Просто доктор считает, что улучшения можно добиться с помощью своего рода потрясения, которое вернет ее в нормальное состояние, вот и все. Но уже и то, что достигнуто, – грандиозно! Даже я вижу прогресс. И это доказывает, что дело идет на лад. Медленно, но верно.

– Медленно, но верно. – Моника нервничала, ее голос звучал напряженно. – Вы знаете, как тяжело мне ждать этого улучшения. Если бы только… – Она замолчала, покачав головой.

– Если бы только… что? – терпеливо переспросил Зак.

Моника взглянула на Зака и увидела, какое искреннее беспокойство написано на его лице. В синих, словно вода в заливе, глазах, плескались забота и тревога. И она увидела не только эти заботу и тревогу, но также нечто другое – то, что лишало присутствия духа и сил. Это нечто, возникающее между мужчиной и женщиной, возбуждало и пугало ее одновременно.

– Если бы только она заговорила! – прошептала Моника.

«Может быть, девочка немая?» – подумал Зак, но не нашел в себе сил высказать такое предположение вслух.

– А она когда-нибудь говорила вообще? – осторожно спросил он.

– О да! Когда была поменьше. Говорила всякие детские слова. Ну, знаете, такие, как «мама», «папа», «кукла», «шарик»… Я бы многое отдала, чтобы только услышать, как она зовет меня по имени…

– Вы услышите, – проговорил Зак с уверенностью. И когда Николь подбежала к ним и протянула каждому по цветку, он испытал такую же радость, как и Моника.

Этим вечером обеденный стол украшали маргаритки, собранные Николь. Ада отыскала для них маленькую вазочку, и Ники с интересом наблюдала, как мать наполняет вазочку водой и ставит в нее цветы.

– Очень красивые цветы, – отчетливо проговорила Моника. Она была убеждена, что ясно и четко произнесенные слова лучше откладываются в голове у ребенка.

Обед прошел прекрасно. В первый раз за долгое время Моника позволила себе расслабиться. Здесь они были в безопасности. Здесь им ничто не угрожало, и они могли немного отдохнуть.

– Эй, – удивленно воскликнул Зак, выводя Монику из задумчивости, – кто съел клецки с тарелки Николь? – Прищурившись, Зак нагнул голову и покосился на кролика Николь, крепко зажатого у нее под мышкой. – Это ты помог Ники, да, Кролик?

Моника включилась в игру.

– Нет, это не я, – сказала Моника писклявым голоском, чем вызвала изумленный взгляд маленькой девочки.

– Ты уверен? – прогремел Зак. – Дай я сам проверю. – Он пощупал у кролика животик. – Он пустой, как ни странно.

Зак взглянул на Монику.

– Что ты думаешь, Кролик, может быть, мне проверить и животик Николь?

Моника обменялась взглядом со своей дочерью. Что-то в глазах ребенка сказало ей, что будет лучше, если она проверит сама. Эта игра была чем-то совершенно новым для ее ребенка.

– Лучше это сделаю я, – проговорила Моника. – Потому что мамы лучше знают, где нужно проверять.

Она быстро протянула руку и пощекотала Николь животик.

– Я чувствую клецки, – засмеялась она. – Здесь и еще здесь!

Моника готова была задохнуться от радости, когда Ники издала звук, похожий на хихиканье.

– А место для десерта осталось? – спросил Зак. – На десерт у нас шоколадное мороженое! Да, Ада?

Раскладывая мороженое по тарелочкам, Ада проворчала:

– Взрослые люди, а так глупо ведут себя за столом…

Уложив Ники спать, Моника вышла на веранду. Она надеялась найти там Зака и одновременно страшилась этого.

Поставив ногу на перекладину перил и упираясь локтем в колено, Зак курил сигару.

Он повернул голову и улыбнулся:

– Привет.

– Привет. – Улыбнувшись в ответ и стараясь подавить охватившее ее волнение, Моника подошла и присела на балку. – Я и не знала, что вы курите, – заметила она, с удовольствием вдыхая приятный аромат его сигары.

– Я и не курю. – Зак выпустил красивое колечко дыма. На молчаливое одобрение Моники он ответил легким кивком. – Кроме тех случаев, когда есть что праздновать.

– А праздновать есть что, ведь правда? – мечтательно, как во сне, проговорила Моника. – Я совершенно не знаю, какими словами выразить, как сильно…

– Тогда сделайте мне одолжение: не пытайтесь это выразить, – прервал ее Зак. – Вы уже достаточно меня благодарили. Мне неудобно.

– Неудобно? – Моника оторвала голову от столба и пристально посмотрела на него. – Для вас это неудобно? А как же для меня?

– А что для вас?

Взгляд Моники заметался.

– Вы не разрешили мне заплатить за жилье и стол. Ада не позволила мне помогать ей по дому… Я чувствую себя нахлебницей!

– Вы хотите работать? – Зак курил, размышляя. Предложить ей работу… Она будет около него, рядом с ним – намного ближе, чем сейчас. Сможет ли он и тогда делать вид, что все в порядке?

– Мне нужен секретарь, – сказал он резко, так как чувствовал, что совершает ужасную ошибку. – Моя нынешняя секретарша уходит со своей должности. Сейчас мертвый сезон, и работа займет у вас всего два дня в неделю.

– Ну… – Моника в нерешительности кусала губу. Мысль о том, что, работая с Заком, она будет постоянно рядом с ним, соблазняла и пугала одновременно. А что, если она привыкнет ко всему: к Заку, к этому месту, к этой жизни? Сможет ли она потом уйти отсюда? Ведь рано или поздно сделать это придется.