Текст книги "Чужое лицо"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Правда такова, – просто ответил он. – Семь недель назад со мной произошел несчастный случай. Перевернулся кеб, я сломал руку и ребра, ушиб голову, причем даже не помню подробностей происшествия. Около месяца я лежал в больнице, потом ездил к сестре на север – поправить здоровье. К сожалению, у меня просто не было возможности что-либо обнаружить.

– О боже! – Ее лицо выразило искреннее сочувствие. – Извините. Надеюсь, теперь вы вполне здоровы?

Она спрашивала не из простой вежливости, и Монку это доставило странную радость.

– Да, благодарю вас. Только вот в памяти иногда возникают пробелы.

Зачем он признался ей в этом? Чтобы объяснить свое странное поведение? Но и она тоже вела себя несколько необычно… Он вспомнил их первую встречу в воскресенье. Незнакомка и тогда была в трауре – дорогое модное платье из черного шелка. Ее спутник, помнится, тоже был одет так, как Монку и не снилось. Муж? Мысль была неприятна, даже болезненна. О второй женщине он и не вспомнил.

– О!..

Она вновь не нашла подходящих слов. Монк почувствовал неловкость. Присутствие незнакомки смущало его. Он ощущал слабый аромат ее духов, хотя их разделяло несколько футов. Или у него просто разыгралось воображение?

– Что я вам сообщил в прошлый раз? – спросил он. – Я имею в виду…

Он и сам не знал, что имеет в виду. Однако женщина, чуть помедлив, ответила:

– Немногое. По вашим словам, папа несомненно обнаружил, что дело нечисто, но успел ли он рассказать об этом партнерам, вы еще не знали. Перед этим вы с кем-то встречались, однако имени его не назвали. А некий мистер Робинсон исчезал всякий раз, когда вы пытались его застать. – Лицо ее омрачилось. – У вас было две версии: то ли папу убили, опасаясь разоблачения, то ли он покончил с собой от стыда. Может, я зря попросила вас выяснить всю правду. Наверное, она слишком страшна, если он предпочел убить себя и даже не пытался разоблачить мошенников. Но ведь быть обманутым – это не преступление! – Глаза ее на секунду вспыхнули гневом. – Мне хочется верить, что он мог бы остаться в живых, объясниться с друзьями – даже с теми, кто потерял на этом деньги…

Незнакомка замолчала, подавляя всхлип.

– Извините, – тихо проговорил Монк. Ему хотелось подбодрить ее, коснуться ее руки, но он не мог позволить себе такого фамильярного жеста.

Она помолчала, точно ожидая продолжения, потом промолвила:

– Спасибо. Я уверена, что вы сделали все возможное. Наверное, я просто питала беспочвенные надежды.

Уловив движение в проходе между скамьями, Монк оглянулся. К ним с нерешительным видом направлялся священник, а за ним – женщина с выразительным лицом, та самая, которую Монк видел здесь в прошлый раз. Она также была в трауре; пышные, слегка волнистые волосы были уложены на затылке скорее ради удобства, нежели по последней моде.

– Это вы, миссис Лэттерли? – смущенно спросил священник, приблизившись. – Что вы делаете здесь в одиночестве? Вам не следует впадать в уныние… О! – Он заметил Монка. – Прошу прощения. Я и не заметил, что вы в компании.

– Это мистер Монк, – представила она его. – Из полиции. Он был настолько добр, что пытался помочь нам, когда папа… умер.

Священник с неодобрением взглянул на Монка.

– В самом деле? Думаю, возлюбленная дочь моя, для всех нас будет лучше, если мы предадим эту историю забвению. Ваша скорбь естественна, но пусть ваш несчастный свекор покоится с миром. – Он рассеянно осенил воздух крестным знамением. – Да, с миром.

Монк стоял неподвижно. Миссис Лэттерли… Стало быть, она либо замужем, либо вдова. Боже, какие глупости!

– Если появятся для вас новости, миссис Лэттерли… – Голос его звучал несколько сдавленно. – Я сообщу. Если вам, конечно, будет угодно.

Он понимал, что, скорее всего, ничего не выяснит, но боялся, что иначе им уже никогда не встретиться.

Нет, эта женщина не должна раствориться в прошлом вслед за другими.

Она долго на него смотрела, не зная, на что решиться. Наконец заговорила, осторожно подбирая слова:

– Да, будьте так добры. Но, пожалуйста, помните о вашем обещании. Всего хорошего! – Она повернулась, и край ее широкой юбки коснулся Монка. – Всего доброго, викарий. Идем. Эстер, пора домой. Чарльз ждет нас к ужину.

Она медленно двинулась к двери. Монк глядел ей вслед, и, когда обе женщины рука об руку переступили порог, ему показалось, что в церкви стало еще темнее.

Выйдя на прохладный вечерний воздух, Эстер Лэттерли повернулась к своей невестке.

– Может быть, ты объяснишь наконец, в чем дело, Имогена? – тихо, но настойчиво произнесла она. – Кто этот человек?

– Он связан с полицией, – ответила Имогена, торопливо направляясь к экипажу, ожидавшему их у обочины.

Кучер слез с козел, открыл дверцу и помог сесть сначала Имогене, а потом Эстер. Устроившись в экипаже, дамы оправили юбки: Эстер – небрежно, а Имогена – аккуратно, чтобы не помять ткань.

– Что значит «связан»? – спросила Эстер, когда экипаж тронулся. – Так обычно говорят о скандале в обществе: «Мисс Смит вступила в связь с мистером Джонсом».

– Не будь ты такой въедливой, – упрекнула ее Имогена. – О горничной тоже можно сказать: «Тилли связалась с будущими работодателями».

– Верно! Значит, этот тип на побегушках в полиции?

Имогена оставила ее колкость без внимания.

– Извини, – после затянувшейся паузы вздохнула Эстер. – Что-то тревожит тебя, а я ничем не могу помочь, поскольку не знаю, в чем дело.

Имогена слабо пожала руку Эстер.

– Ничего, – промолвила она так тихо, что за громыханием колес и стуком копыт ее слова было трудно разобрать. – Просто смерть папы и все, что за этим последовало… Никто из нас еще не пришел в себя. Спасибо тебе, что ты бросила все и вернулась домой.

– Иначе я бы и не могла поступить, – последовал прямой ответ.

Эстер знала, что Чарльз и Имогена так и не поняли, насколько она изменилась с тех пор, как отправилась в Крым сестрой милосердия. Чувство долга вдохновило на тяжкий труд в госпиталях многих женщин, а не одну только мисс Найтингейл. Но смерть отца и последующая через несколько недель кончина матери заставили Эстер вернуться в Англию – оплакать родителей и поддержать брата с невесткой. Финансовые дела улаживал Чарльз, но кроме них нахлынуло множество забот, которые было бы бессовестно взваливать на плечи Имогены. Требовалось закрыть дом, распустить прислугу, написать уйму писем, раздать одежду бедным, утрясти некоторые проблемы, связанные с движимым имуществом, и при этом не разрушить нормальный ход жизни семейства. Поэтому Эстер ни минуты не сомневалась – просто собрала свои вещи и отбыла в Англию.

После ужасов Крымской кампании мирная жизнь ошеломила Эстер. Здесь ничто не напоминало ни о кровоточащих ранах, ни об истерзанных клинками и пробитых пулями телах, ни о несчастных, погибающих от холеры, дизентерии, тифа, голода и холода. Здесь не было места бешенству по поводу полной бездарности командования.

Как и прочие сестры милосердия, Эстер работала до изнеможения. Она убирала нечистоты за беспомощными, ухаживала за ранеными и больными, страдающими от лихорадки. Она пыталась облегчить муки умирающим от гангрены после ампутации рук и ног. Ей было известно, что в зимних лагерях люди и лошади гибли тысячами. Она принимала роды у голодных и неряшливых солдатских жен и многих из них хоронила.

Когда у нее не хватало сил, ей придавала решимость ненависть к высшему командованию, которому, казалось, было отказано не только в таланте полководцев, но и в элементарном здравом смысле.

Она потеряла брата, друзей, и среди них – Алана Рассела, блестящего военного корреспондента, писавшего неприкрытую правду о Крымской войне, беспримерной по бездарности и отваге. Часто, перед тем как отправить заметки по почте, он читал их Эстер вслух.

Измученный лихорадкой, Алан продиктовал ей свои последние строки. Когда же он умер в госпитале, Эстер в отчаянии сама закончила отчет для газет и подписалась его именем. Как будто он был еще жив.

Ее материал был принят и напечатан. Раненые рассказывали ей о боях и осадах, о безумных атаках и долгих периодах затишья – и она посылала в редакции письмо за письмом. Все они были подписаны именем Алана. В тогдашней неразберихе никто не усомнился в их подлинности.

И вот теперь она оказалась в семействе брата – аккуратном, исполненном достоинства и сдержанной скорби по ушедшим родителям. Носила траур, как если бы то была ее единственная утрата. Вышивала, писала письма, иногда принимала участие в благотворительности. Выслушивала постоянные высокопарные наставления Чарльза. Все это было для нее почти невыносимо. Она словно погружалась в болотную трясину. А ведь Эстер привыкла отвечать за свои поступки и самостоятельно принимать решения.

Чарльз злился, не в силах понять, отчего за последние годы так изменилась его смышленая сестренка. К тому же ему не удавалось подыскать ей достойного жениха. Мысль о том, что сестра будет жить под его кровом до конца дней своих, отнюдь не приводила Чарльза в восторг.

Но такая перспектива не радовала и его сестру. Эстер твердо решила, что, как только отпадет надобность в ее помощи, она покинет дом брата и сама устроит свою судьбу.

А пока, сидя в грохочущем по мостовой экипаже, Эстер пришла к выводу, что Имогену тревожат серьезные проблемы, которые она скрывает и от нее, и от Чарльза. Нет, Имогена не просто скорбит по ушедшим родственникам. В жизни невестки появилась какая-то тайна.

Глава 5

Монк и Ивэн решили не тратить время на Гримвейда и прямиком направились к Йитсу. Было около восьми утра, и они рассчитывали застать его за завтраком.

Йитс открыл дверь сам. Это был сорокалетний полноватый коротышка с безвольным лицом и прядью падающих на брови жидких волос. В руке он держал ломтик поджаренного хлеба с джемом. Коротышка с тревогой уставился на Монка.

– Доброе утро, мистер Йитс, – твердо произнес Монк. – Мы из полиции, нам бы хотелось поговорить с вами об убийстве майора Джосселина Грея. Мы войдем, если вы не возражаете.

Он не сделал ни одного движения, но фигура его была настолько значительной, что Йитс невольно попятился.

– Д-да, конечно, – запинаясь, пробормотал он. – Но я м-могу лишь повторить то, что уже говорил в-вам. Т-то есть не вам, а мистеру Лэмбу, когда…

– Я знаю. – Монк вошел, понимая, что ведет себя слишком уж напористо. Но ничего иного ему не оставалось. Йитс знал убийцу в лицо, возможно, даже был с ним связан. – Однако с той поры, как мистер Лэмб заболел и мне пришлось заняться этим делом, – продолжил он, – мы выяснили новые подробности.

– О! – Йитс уронил хлебец и наклонился, чтобы поднять его с ковра.

Комната, чуть поменьше, чем у Джосселина Грея, была тесно заставлена тяжелой дубовой мебелью. Везде фотографии, вышивки; пара покрытых салфетками стульев.

– Подробности? – Йитс явно нервничал. – В самом деле? Все же я не думаю, что я мог бы… э…

– Вы позволите задать вам несколько вопросов, мистер Йитс? – Запугивать свидетеля до потери сознания не входило в планы Монка.

– Ну… если вы так считаете… Да. Да, если… – Он снова попятился и тяжело опустился на стул – тот, что ближе к столу.

Монк также присел. Ивэн у него за спиной, судя по звуку, устроился на стуле с плетеной спинкой. «Интересно, – подумалось Монку, – как я сейчас выгляжу со стороны? Грубиян, исполненный амбиций и пытающийся добиться успеха любой ценой?» Увы, надеяться на успех было трудно. Йитс был смертельно испуган и сам походил на жертву преступления.

Монк заговорил тихо, усмехнувшись про себя при мысли, что понизил голос вовсе не для того, чтобы успокоить Йитса, а чтобы заслужить одобрение Ивэна.

Почему мнение помощника было столь важно для него? Не потому ли, что ему страстно хотелось иметь хотя бы одного друга?

Йитс глядел на Монка, как кролик на удава.

– В ночь преступления к вам приходил гость, – мягко начал Монк. – Кто это был?

– Не знаю! – пронзительно воскликнул Йитс. – Я не знаю, кто это был! Я так и сказал мистеру Лэмбу! Он заглянул ко мне по ошибке!

Монк невольно поднял руку, пытаясь успокоить собеседника.

– Но вы его видели, мистер Йитс. – Он старался говорить как можно тише. – Без сомнения, вы должны были запомнить его внешность, его голос.

Даже если Йитс лгал, давить на него сейчас было бесполезно.

Коротышка моргнул.

– Я… Мне, право, трудно описать его… мистер…

– Монк. Прошу прощения, я забыл представиться. А мой коллега – мистер Ивэн. Ваш гость был крупный человек или же маленький?

– О, крупный, очень крупный, – немедленно ответил Йитс. – Такой же, как вы, даже крупнее… Правда, на нем было пальто; ночь тогда выдалась ужасная, сырая…

– Да-да, я помню. Так вы полагаете, он был выше меня?

Для удобства сравнения Монк встал.

Йитс уставился на сыщика.

– Нет, не думаю. Приблизительно вашего роста, насколько я помню. Но это ведь было так давно… – С несчастным видом он покачал головой.

Монк вновь сел, чувствуя, что Ивэн внимательно за ними наблюдает.

– Я и видел-то его всего несколько секунд, – продолжил Йитс, нервно стряхивая крошки со штанов. Хлебец с джемом он по-прежнему держал в руке. – Он просто посмотрел на меня, спросил, каков род моих занятий, выяснил, что я не тот, кого он ищет, и ушел. Поверьте, если бы я мог вам помочь, я бы непременно так и сделал. Бедный майор Грей, какая страшная смерть!.. – Он содрогнулся. – Такой очаровательный молодой человек! В жизни иногда разыгрываются ужасные драмы, не правда ли?

Внезапно Монк встрепенулся.

– Вы знали майора Грея? – спросил он как бы невзначай.

– О, не слишком близко, нет! – запротестовал Йитс. – Так, встречались, здоровались – вы меня понимаете… Но он был очень вежлив, всегда находил приятные слова – не то что современная молодежь. Никогда не забывал, как кого зовут.

– А кстати, каков род ваших занятий, мистер Йитс? Мне кажется, вы не уточнили.

– Да, возможно. – Хлебец сломался у него в руке, но Йитс этого даже не заметил. – Я продаю редкие марки и монеты.

– А ваш гость? Он тоже перекупщик?

Вид у Йитса был несколько удивленный.

– Он не представился, но полагаю, что нет. Наш круг весьма тесен, все друг друга знают…

– Он был англичанин?

– Простите?

– Он не был иностранцем? Ведь иностранного перекупщика вы могли и не знать.

– А, понимаю. – Лицо Йитса прояснилось. – Нет, он был англичанин.

– А кого он мог искать, если не вас, мистер Йитс?

– Я… Право, не знаю. – Он развел руками. – Он спросил, не собираю ли я карты? Я ответил, что нет. Тогда он заявил, что его ввели в заблуждение, и тут же ушел.

– Не думаю, мистер Йитс. Мне кажется, что, перед тем как уйти, он постучался к майору Грею, а затем избил его до смерти.

– О боже!

Йитс вжался в спинку стула. Сзади Ивэн сделал движение, будто хотел прийти на помощь потрясенному хозяину, но потом передумал.

– Вас это удивило? – допытывался Монк.

Йитс выдохнул. Говорить он все еще был не в силах.

– Вы уверены, что не знали этого человека? – настаивал Монк, не давая ему возможности собраться с мыслями.

– Нет, конечно, нет! Никогда раньше не встречал. – Йитс закрыл лицо руками. – Боже милосердный!

Монк вперился в него взглядом. Усиливать нажим было бессмысленно. Хозяин и так пребывал в ужасе или весьма искусно прикидывался. Монк повернулся к Ивэну. Тот явно испытывал неловкость.

Монк поднялся и услышал свой собственный голос, звучащий будто издалека. Он знал, что рискует совершить ошибку – и, похоже, из-за Ивэна.

– Благодарю вас, мистер Йитс. Простите, что мы так сильно вас взволновали. У меня остался только один вопрос: у этого человека была с собой трость?

Йитс уставился на него, побледнев. Голос его понизился до шепота.

– Была – и очень красивая. Я заметил.

– Тяжелая? Легкая?

– О, тяжелая, очень тяжелая… Нет!

Он плотно зажмурил глаза, стараясь отогнать ужасную картину.

– Вам нечего бояться, мистер Йитс, – произнес из-за спины Монка Ивэн. – Мы думаем, это был не сумасшедший; ему нужен был именно майор Грей. Нет оснований полагать, что он собирался причинить вам вред. Возможно, он просто ошибся дверью.

Уже на улице Монк сообразил, что Ивэн просто хотел успокоить маленького человечка. Последняя фраза не соответствовала действительности. Ведь гость назвал привратнику именно мистера Йитса. Монк покосился на Ивэна, безмолвно следовавшего за ним сквозь накрапывающий дождь.

Гримвейд не мог сообщить ничего нового. Он не видел, куда направился гость от двери Йитса: вниз или к комнате Джосселина Грея. По его словам, гость прошел мимо него приблизительно в четверть одиннадцатого, то есть сорок пять минут спустя.

– Единственный вывод, – уныло произнес Ивэн, не поднимая головы. – От Йитса он пошел к Грею, полчаса с ним беседовал, а потом убил.

– У нас даже нет предположения, кто это мог быть, – кивнул Монк, обходя лужу и минуя торговку шнурками. Рядом прогромыхала телега старьевщика; кучер выкрикивал нараспев нечто нечленораздельное. – Мы опять упираемся все в тот же вопрос, – подытожил он. – Почему преступник ненавидел Грея до такой степени, что продолжал избивать уже мертвое тело?!

Ивэн поежился; капли дождя катились по его носу и подбородку. Поднятый воротник подчеркивал бледность лица.

– Мистер Ранкорн был прав, – пробормотал он с несчастным видом. – Скверно все обернулось. Нужно очень хорошо знать человека, чтобы так его возненавидеть.

– Или быть смертельно обиженным, – добавил Монк. – Но вы совершенно правы: речь идет либо о семье, либо о делах сердечных.

Ивэн был поражен.

– Вы имеете в виду, что Грей…

– Нет. – Монк усмехнулся. – Этого я в виду не имел, хотя не исключаю и такую возможность. Просто я подумал о женщине и, скажем, об оскорбленном муже.

Ивэн чуть расслабился.

– Полагаете, это слишком жестокое наказание за карточный проигрыш или денежный долг? – осведомился он без особой надежды в голосе.

Монк на секунду задумался.

– Причиной может быть шантаж, – предположил он. Мысль пришла в голову только что и, кажется, была не так уж плоха.

Ивэн нахмурился. Они шли по Грейс-Инн-роуд.

– Думаете? – Он взглянул искоса на Монка. – Что-то не верится. Крупных сумм он ни от кого не получал. Хотя мы ведь еще не занимались этим вопросом… Да, жертва шантажа ненавидит своего мучителя. Человек обобран, унижен, а ему все еще продолжают угрожать окончательной гибелью! Тут можно и взорваться.

– Мы должны проверить круг его общения, – продолжил Монк. – Кто из окружавших его людей совершал серьезные промахи. Кого можно было шантажировать – да так, что это привело к убийству.

– А что, если Грей и в самом деле был гомосексуалистом? – предположил Ивэн. В голосе его невольно прозвучало отвращение. – Что, если он имел богатого любовника? Грей тянул из него деньги, потом зарвался – и был убит?

– Скверное дело. – Монк разглядывал сырую мостовую. – Ранкорн прав.

Воспоминание о начальнике направило его мысли в иное русло.

Он поручил Ивэну встретиться с местными торговцами и членами клуба, в котором Грей провел свой последний вечер, чтобы определить круг знакомств майора.

Ивэн начал с торговца вином, чье имя он нашел на бланке счета в квартире Грея. Торговец оказался толстяком с длинными усами и елейными манерами. Гибель майора Грея приводила его в отчаяние. Какой ужасный случай! Какой удар судьбы-злодейки: блестящий офицер выжил на войне – и все для того, чтобы пасть жертвой маньяка в собственном доме! Какая трагедия! Он даже не знает, что сказать… Пока торговец разливался соловьем, Ивэн тщетно пытался вставить хоть слово и задать пару дельных вопросов.

Наконец поток его красноречия иссяк, и Ивэну удалось получить ответы, которые он, впрочем, предвидел. Майор Грей, достопочтенный Джосселин Грей, был самым уважаемым клиентом. Безупречный вкус, хотя чему тут удивляться: джентльмен – и этим все сказано! Знаток французских и немецких вин. Любил все самое лучшее, был постоянным покупателем. Как платил? Не всегда вовремя, но платил обязательно. У аристократов несколько иное отношение к деньгам, к этому просто следует привыкнуть. Нет, добавить ему нечего – совсем. А сам мистер Ивэн интересуется винами? Он мог бы предложить прекрасное бордо.

Нет, мистер Ивэн, к сожалению, не интересовался винами. Будучи сыном сельского священника, он получил неплохое воспитание. Однако содержимое его кошелька было таково, что приличный костюм представлялся ему более ценным приобретением, нежели самое лучшее вино. Впрочем, Ивэн не стал пускаться в подробные объяснения.

Далее он попытал счастья в заведениях иного рода: начиная с ресторана и кончая пивной, где, кстати, подавали прекрасное тушеное мясо и пудинг с изюмом, в чем Ивэн убедился лично.

– С майором Греем? – задумчиво переспросил хозяин. – Это которого убили? Конечно, знаком. Он частенько сюда заглядывал.

Ивэн не знал, верить ему или нет. С одной стороны, цены здесь невысокие, еда сытная, да и обстановка вполне сносная – тем более для привычного к походной жизни офицера, два года воевавшего в Крыму. С другой стороны, хозяину было выгодно, чтобы о его заведении говорили почаще. Да, майор Грей, жертва нашумевшего преступления, обедал именно здесь. Это наверняка привлекало любопытных.

– Как он выглядел? – спросил Ивэн.

– То есть как? – Хозяин уставился на него с удивлением. – Вы ведете дело или?.. Взаправду не знаете?

– Живым я его не видел, – резонно заметил Ивэн. – Сами понимаете, есть разница между безжизненным телом и общим впечатлением от человека.

Хозяин скроил задумчивую физиономию.

– Конечно, да… Извините, сэр, спросил, не подумав… Высокий, хотя пониже вас был. Стройный, тоже вроде вас, но поизящнее. Рта еще не откроет – а уже видно, что джентльмен. Белокурый, и улыбка всегда – чистый сахар.

– Обаятельный был человек, – подытожил Ивэн.

– Да уж! – согласился хозяин.

– Общительный? – продолжал допытываться Ивэн.

– Да. Любил истории рассказывать. Людям это нравится…

– Щедрый?

– Щедрый? – Хозяин вздернул брови. – Нет, не очень. Сколько закажет – столько и заплатит. Думаю, просто не слишком-то богат был. Но его любили; умел людей развлечь. Иногда, правда, расходился. Заглянет, бывало, и поставит всем выпивку, но не слишком часто, может, раз в месяц.

– Регулярно?

– Это вы о чем?

– В один и тот же день каждого месяца?

– А, нет. Приходил когда вздумается. То два раза в месяц заглянет, а то ни разу за два месяца.

«Азартный игрок», – решил Ивэн.

– Благодарю вас, – произнес он вслух. – Большое спасибо.

Он допил свой сидр, положил на стол шесть пенсов и с неохотой вышел под накрапывающий дождик.

Остаток дня он потратил на визиты к сапожнику, шляпнику, белошвейке и портному. Ничего нового, как он и предполагал, узнать ему не удалось.

Затем Ивэн купил свежий пирог с угрем у торговца на Гилфорд-стрит и, остановив кеб, велел ехать к клубу «Будлз», членом которого был когда-то Джосселин Грей.

Там на вопросы отвечали весьма неохотно. Это был один из самых аристократических клубов Лондона, и слуги старались поменьше болтать о его членах, чтобы не лишиться выгодного места. За полтора часа Ивэн вытянул из неразговорчивых собеседников, что майор Грей действительно являлся членом клуба; будучи в городе, заходил постоянно (как и все прочие джентльмены); в карты поигрывал; возможно, бывал иногда должен, но, разумеется, долги платил. Карточный долг – вопрос чести для джентльмена. Торговец может и подождать, а джентльмен с джентльменом рассчитается непременно.

Не мог бы мистер Ивэн поговорить с кем-нибудь из клубных приятелей майора Грея?

Только если у мистера Ивэна имеется специальное на то разрешение. Есть ли оно у мистера Ивэна?

Никакого разрешения у мистера Ивэна не было.

Новых фактов не прибавилось, но кое-какие мысли появились.

Отослав Ивэна, Монк вернулся в полицейский участок и прошел в свой кабинет, где достал записи старых дел и погрузился в чтение. Легче ему от этого не стало.

Если его страхи относительно дела Джосселина Грея имеют под собой почву (скандал в обществе, сексуальные извращения, шантаж и убийство), то ему предстоит пройти по узкой тропе меж двух огней: либо шумный провал, либо успех, чреватый еще большими неприятностями. Что стоит человеку, избившему до смерти любовника или зарвавшегося шантажиста, убрать с дороги какого-то там полицейского! Скверное дело – это еще мягко сказано.

Значит, Ранкорн поручил Монку это расследование умышленно? Судя по послужному списку, Монк быстро продвигался вперед по службе – интересно, какой ценой? Кому еще, кроме него, пришлось расплачиваться потом и кровью за его успехи? Несомненно, увлеченный одной лишь работой, Монк постоянно оттачивал мастерство, накапливал знания, учился вести себя в обществе, одеваться, вести беседу. С болезненной ясностью он видел теперь себя самого как бы со стороны: постоянный труд, скрупулезное внимание к деталям, вспышки блестящей интуиции… И умение использовать подходящих людей, а при необходимости без колебаний заменять одного человека другим. Кажется, Монк был верен только правосудию. Могла ли эта черта сыщика ускользнуть от Ранкорна, стоящего на его пути?

Карьера – от мальчишки из рыбацкого поселка до инспектора столичной полиции – была поистине стремительна. За двенадцать лет Монк достиг того, на что другим людям потребовалось бы два десятилетия. Монк наступал Ранкорну на пятки; в ближайшее время он явно собирался занять кресло своего начальника, а то и замахнуться еще выше.

Возможно, все теперь зависело от расследования дела Грея.

Стремительно продвигаясь по службе, Монк без сожаления оставлял позади менее одаренных коллег. Его богом была истина. Там, где законы допускали двоякое толкование или умалчивали о чем-то, он полагался на чувство справедливости. Пробегая глазами собственные старые дела, он не находил ни намека на то, что у него имелись и другие побуждения – например, сочувствие к жертвам. Его ярость была направлена не на отдельных преступников: он боролся против тех сил, что порождают нищету и преступления, против мира трущоб – царства насилия, вымогательства и проституции.

Монк восхищался незнакомцем, чья личность возникала перед ним при чтении старых уголовных дел, поражался его проницательности и профессионализму, энергии и упорству, склонял голову перед его отвагой, но полюбить его он не мог. Ни душевной теплоты, ни слабостей, ни следа простых человеческих надежд и страхов. Казалось, единственной страстью незнакомца было преследование лжи и несправедливости. Однако, судя по бесстрастным отчетам, ненавидя само зло, он был абсолютно равнодушен к жертвами злодеяний.

Почему Ивэн так рвался работать с ним? Чтобы научиться его методам работы? Монку стало стыдно от одной этой мысли. Менее всего ему хотелось бы, чтобы Ивэн стал его точной копией. Люди меняются незаметно, исподволь – капля по капле, день за днем. Неплохо было бы поделиться с Ивэном профессиональными навыками, не передавая ему при этом своих амбиций.

Ранкорна вполне можно было понять. Как еще относиться к человеку, который видит в тебе лишь препятствие? Потому он и всучил Монку это дело, которое приведет либо к провалу, либо к грандиозному скандалу, которого высшие чины полиции никогда не простят.

Монк слепо смотрел на исписанные страницы. Человек, возникавший в его воображении, был таким же схематичным, как Джосселин Грей: даже более того – Грея хотя бы любили за обаяние, умение развеселить людей, заставить их забыть на минуту о своих невзгодах.

Сам Монк не помнил о себе ничего, если не считать того внезапного просветления в Шелбурне. Но, может быть, память еще вернется к нему? Надо просто набраться терпения.

Кроме того, его тревожили мысли о женщине в церкви, миссис Лэттерли. После несчастного случая они виделись всего дважды, и тем не менее ее лицо не дает ему покоя. Почему? Может быть, он потратил на ее дело много сил и времени, часто с ней встречался? Разумеется, ничего личного – пропасть между ними слишком велика. Но если Монк посмел лелеять какие-то надежды, значит, его амбиции действительно непомерны. При мысли, что он не смог скрыть своего волнения при их последней встрече, Монка бросило в жар. Священник обратился к ней: «Миссис…» Она была в трауре. В трауре по свекру или по мужу? Он обязан загладить возникшую неловкость! Прежде всего следует выяснить, что он все-таки раскопал по этому делу, связанному, кажется, с недавней кончиной ее свекра.

Монк снова перерыл все записи, но нигде не нашел упоминаний о семье Лэттерли. Внезапно ему пришло в голову, что Ранкорн передал дело кому-то другому, пока Монк валялся в больнице. Он вполне мог так поступить, если речь шла о подозрительной смерти.

Да, но тогда почему полицейский, которому поручили расследование, ни разу не обратился ни к самой миссис Лэттерли, ни к ее мужу, если тот, разумеется, жив? Монк отложил бумаги и направился к Ранкорну. По дороге он не без удивления отметил, что за окнами совсем уже темно.

Ранкорн был еще у себя, однако собирался уходить. Поздний визит Монка не был для него неожиданностью.

– Возвращаетесь к привычному ритму? – сухо заметил он. – Неудивительно, что вы до сих пор не женаты, работа заменяет вам супругу. Не очень-то, наверное, вам уютно приходится зимними ночами, – добавил он с удовлетворением. – Что у вас?

– Лэттерли.

Монк был раздражен упоминанием о своих прежних привычках. До несчастного случая такие шутки вряд ли могли вывести его из себя. Но теперь он чувствовал себя более уязвимым.

– Что? – Ранкорн уставился на него, непонимающе сдвинув брови; левый глаз недобро прищурился.

– Лэттерли, – повторил Монк. – Полагаю, вы передали дело кому-то другому, пока я болел?

– В первый раз об этом слышу, – отрезал Ранкорн.

– У меня было дело человека по фамилии Лэттерли. То ли он покончил с собой, то ли был убит…

Ранкорн поднялся и направился к висящему на крюке пальто.

– Ах, вы об этом… Вы же сами пришли к выводу, что произошло самоубийство, и закрыли дело за пару недель до несчастного случая. Что это с вами? У вас память отшибло?

– Я все отлично помню! – огрызнулся Монк, хотя самого так и обдало жаром. Дай бог, чтобы лицо его не выдало. – Но материалы по этому делу у меня исчезли. Я решил, что вы усомнились в результатах и передали дело другому.

– О! – Ранкорн с усмешкой оделся, натянул перчатки. – Да нет, расследование было просто прекращено. Я никому не передавал его. Забудьте вы об этом бедняге-самоубийце Лэттерли и вернитесь-ка к Грею, который определенно себя не убивал. Вы выяснили что-нибудь новенькое? Действуйте, Монк, действуйте, что-то вы на этот раз сами на себя не похожи! Что там с этим Йитсом?

– Ничего обнадеживающего, сэр.

Монк был уязвлен и даже не смог скрыть этого.

Ранкорн нахлобучил шляпу, усмехнулся и вперил в Монка лучистый взгляд.

– Стало быть, вы решили заняться друзьями и близкими Грея, не так ли? – с видимым удовлетворением произнес он. – И даже скорее подругами. Вполне вероятно, что вынырнет какой-нибудь ревнивый муж. Чего я терпеть не могу, так это такие вот расследования. Помяните мои слова, за этим убийством скрывается что-то весьма скверное. – Он взглянул на Монка искоса. – Только вы один можете все это распутать. Попытайте-ка снова счастья в Шелбурне! – С откровенно ликующим видом он обмотал шарф вокруг шеи и вышел.