Текст книги "Чужое лицо"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Уже наступили поздние летние сумерки, когда вернулся муж Бет – широкоплечий белокурый мужчина с добрым обветренным лицом и серыми глазами. Он удивился и обрадовался гостю, внезапное вторжение не вызвало у него ни малейшего недовольства.

Никто не лез к Монку с расспросами, даже прибежавшие с улицы дети, и он невольно почувствовал себя чужим. Когда-то он покинул этот мир, и вернуться сюда ему уже было не суждено.

Сменялись дни – то теплые, золотисто-солнечные, то ненастные, штормовые. Монк выходил гулять на берег, ветер трепал ему волосы и бил в лицо. Бурное море путало и завораживало. Беспристрастное и безразличное к чужим страданиям, оно не имело ничего общего с людьми.

Прошла неделя. Силы помаленьку возвращались к Монку. И вот однажды случилась беда. Ненастной ночью, когда за окнами бушевал штормовой ветер, снаружи послышались крики и кто-то забарабанил в дверь.

Роб Баннермен мгновенно проснулся и вскоре появился уже одетый, в морских ботинках и с масляной лампой в руке. Монк ничего не понимал, пока вслед за Бет не припал к окну, за которым светились огни фонарей и мелькали среди дождя людские силуэты. Он инстинктивно обнял сестру за плечи и тут же почувствовал, как ее напряжение передается ему самому. Шепотом, готовым сорваться на плач, Бет молилась.

Роб уже выбежал из дома, не сказав ни слова, лишь прикоснувшись на прощанье к руке жены.

Кораблекрушение. Какое-то судно было выброшено ветром на скалы, и бог знает сколько несчастных боролось сейчас с волнами, цепляясь за разбитую палубу.

Быстро оправившись от потрясения, Бет велела Монку помочь ей. Она принялась собирать одеяла и разводить огонь, чтобы принять тех, кого с божьей помощью удастся спасти.

Ночь выдалась трудная, спасательные лодки с гребцами, связанными друг с другом веревками, непрерывно сновали туда и обратно. Тридцать пять человек удалось доставить на берег, десятеро утонули. Уцелевших развели по нескольким домам селения. Бледные продрогшие люди теснились в маленькой кухне. Бет и Монк разливали горячий суп и всячески пытались их ободрить.

Для спасенных не жалели ничего. Бет доставала из кладовых припасы, даже не думая о том, что ее семья будет есть завтра. Чтобы согреть несчастных, в ход шел каждый сухой лоскут.

В углу сидела женщина, только что потерявшая мужа. Горе ее было столь велико, что она даже не могла плакать. Монк видел, как Бет, чье лицо в минуты искреннего сострадания было прекрасным, отогревала в ладонях ее замерзшие руки и успокаивала – ласково, словно ребенка.

Внезапно Монк ощутил приступ одиночества, он почувствовал себя пришельцем, случайно оказавшимся причастным к чужому горю. Смог бы он, как Роб Баннермен, без колебаний рисковать своей жизнью ради спасения других людей? Хватило бы у него на это мужества и самоотверженности? Было ли в его прошлой жизни хоть что-то, чем он мог бы гордиться?

Монк не знал ответа на эти вопросы…

Однако момент слабости быстро миновал, да и не время было предаваться сомнениям. Он склонился над дрожащим от страха и холода ребенком, завернул его поплотнее в теплое одеяло и прижал к себе, успокаивая и согревая.

К утру все было кончено. Шторм еще не унялся, когда вернулся Роб, слишком усталый, чтобы вымолвить хоть слово. Он просто сбросил мокрую одежду в кухне и ушел спать.

Неделю спустя Монк почувствовал себя вполне выздоровевшим. Беспокоили его только сновидения, ночные кошмары, преследовавшие его после несчастного случая. Он просыпался, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем – и ничего не мог вспомнить. Пора было возвращаться в Лондон. Он нашел в Нортумберленде свое давнее прошлое, не более того. Бет могла рассказать Монку лишь о его детстве. Они не виделись целых восемь лет. В редких письмах он отделывался банальностями, новостями, которые сестра могла бы с таким же успехом почерпнуть из газетных хроник, а о себе не писал почти ничего. Все это не делало Монку чести. То ли он был слишком увлечен своей работой, то ли испытывал нужду в деньгах. Он цеплялся за эти оправдания, однако сумма, найденная им в ящичке бюро на Графтон-стрит, свидетельствовала об ином.

Монк так и не понял, что же он за человек, так и не нашел объяснений своей нелюдимости.

Он попрощался с сестрой и Робом, неловко поблагодарил их за гостеприимство, чем смутил обоих, да и сам смутился. Видимо, свое радушие они считали вполне естественным. Но Монк благодарил их от души, ведь в сущности они приняли в свой дом незнакомца и отнеслись к нему с незаслуженным доверием.

Лондон показался ему огромным, грязным и равнодушным. Покинув вагон на закопченной станции, Монк взял кеб и велел ехать на Графтон-стрит. Поприветствовав миссис Уорли, он поднялся к себе и переоделся, намереваясь сразу же отправиться в полицейский участок, упомянутый Ранкорном в разговоре со служителем. После визита к Бет и Робу он чувствовал себя уверенней, но все же прекрасно сознавал, что перед ним лежит неизвестный ему мир, где каждый шаг сулит неприятные сюрпризы.

Выбравшись из экипажа и расплатившись с кучером, Монк помедлил. Полицейский участок был совершенно ему незнаком. Ни единого воспоминания не шевельнулось в его душе при взгляде на это здание. Наконец он открыл дверь и вошел. Дежурный сержант за столом поднял голову и встал навстречу.

– Добрый день, мистер Монк. – Полицейский был удивлен, но не обрадован. – Вот ведь несчастье-то, а? Но теперь, надеюсь, вам лучше, сэр?

Сержант говорил с опаской в голосе. Монк взглянул на собеседника. Сорокалетний круглолицый мужчина из тех, с кем просто завязать дружбу и кого легко одернуть, оборвать. Кажется, именно последнего дежурный и ждал от Монка.

– Да, благодарю вас. – Имени сержанта Монк, естественно, не знал.

– Вас хотел видеть мистер Ранкорн, сэр. – Похоже, сержант не заметил никаких изменений в поведении сыщика.

– Да, если он у себя…

Сержант отступил, пропуская Монка. Но тот понятия не имел, куда теперь следует идти. Глупейшее положение. Не хватало только вызвать подозрения у дежурного.

– С вами все в порядке, сэр? – встревожился сержант.

– Да… А что, мистер Ранкорн по-прежнему… – Монк окинул взглядом помещение и брякнул наобум: —…в кабинете наверху?

– Да, сэр, как всегда.

– Благодарю вас.

Чувствуя себя последним идиотом, Монк двинулся вверх по лестнице.

Ранкорн обретался в первой комнате по коридору. Монк постучал и вошел. Мрачный кабинет оказался довольно удобным, несмотря на скудность казенной обстановки. На стенах шипели газовые лампы. Сам Ранкорн сидел за большим столом и грыз карандаш.

– А! – воскликнул он с удовлетворением, стоило Монку появиться в дверях. – Готовы взяться за дело, не так ли? Что ж, вовремя. Лучшее лекарство для мужчины – работа. Ну, садитесь, садитесь. Думаю, лучше будет, если вы присядете.

Монк подчинился, чувствуя себя при этом несколько напряженно. Казалось, его хриплое дыхание заглушает шипение газовых ламп.

– Отлично, отлично, – продолжал Ранкорн. – Груда дел, как всегда. Держу пари, что в некоторых районах города больше краж, чем покупок. – Он отодвинул кипу бумаг и положил карандаш на место. – Да еще эти кринолины! Их как будто нарочно для воровок придумали. Под такими широкими юбками можно спрятать что хочешь. Но вся эта ерунда не для вас. А вот это дельце как раз подойдет вам.

Он невесело усмехнулся. Монк ждал.

– Мерзкое убийство. – Ранкорн откинулся в кресле и взглянул Монку в глаза. – Так ничего и не удалось выяснить, хотя, видит бог, мы пытались. Расследование вел Лэмб. Бедняга слег в постель от переживаний. Ознакомьтесь, посмотрите, может, у вас что получится.

– А кто был убит? – спросил Монк. – И когда?

– Малый по имени Джосселин Грей, младший брат лорда Шелбурна. Как видите, дело серьезное и щекотливое. – Он по-прежнему не сводил глаз с Монка. – Когда? Ну, вот с этим сложней всего… Давно. Чуть ли не шесть недель назад – как раз когда с вами произошло несчастье. Ужасная ночь, гроза, ветер с дождем. Видимо, какой-то негодяй пробрался в дом, но был застигнут хозяином и зверски его прикончил. Газеты, конечно, рвут и мечут, взывают к правосудию, вопрошают, куда катится мир, чем занимается полиция, и так далее. Я передам вам все, что успел сделать бедняга Лэмб, и откомандирую в помощь хорошего парня. Зовут его Ивэн, Джон Ивэн. Он как раз работал с Лэмбом, пока тот не свалился. Вы уж постарайтесь разобраться. Надо заткнуть рты газетчикам!

– Да, сэр. – Монк встал. – Где сейчас находится мистер Ивэн?

– Где-то бегает. По простывшему следу. Приступайте к работе утром, сегодня уже поздно. Последний вольный денек, а? Проведите его как следует, завтра вам придется трудиться, как землекопу!

– Да, сэр.

Монк откланялся и вышел.

На улице уже стемнело, ветер был насыщен запахом близкого дождя. По крайней мере, теперь Монк знал, куда он идет, знал, что будет делать завтра, а самое главное – у него была цель.

Глава 2

На следующий день Монк пришел пораньше. Ему необходимо было встретиться с Джоном Ивэном и выяснить, что же все-таки удалось разузнать Лэмбу по делу об убийстве Джосселина Грея, брата лорда Шелбурна.

Его тревожили дурные предчувствия. Слишком мало ему удалось узнать о себе самом: честолюбив (чему явное свидетельство – его гардероб) и бесцеремонен с людьми (недаром дежурный сержант занервничал, едва завидев Монка). Лишь теплые воспоминания о Нортумберленде поддерживали его и внушали уверенность в своих силах. Кроме того, он должен работать! Тех денег, что он обнаружил в своем бюро, надолго не хватит.

Джон Ивэн оказался высоким молодым человеком, худощавым, даже хрупким на первый взгляд. Однако присмотревшись, Монк отметил, что коллега его крепок и жилист. Одет он был элегантно, но не вызывающе. Тонкие черты лица, волосы цвета темного меда зачесаны назад. Джон Ивэн производил впечатление умного малого; это и привлекало, и беспокоило Монка. Не так представлял он себе своего будущего напарника.

Однако выбора не было. Ранкорн представил их друг другу и шлепнул стопку бумаг на большой обшарпанный стол в кабинете Монка, загроможденном стеллажами и шкафами. Единственное окно смотрело в переулок. На истертом ковре, едва прикрывающем доски пола, стояли два стула с кожаными сиденьями. Ранкорн вышел, оставив сыщиков одних.

Ивэн поколебался немного, явно не желая брать инициативу на себя, но, заметив, что Монк тоже не торопится начать разговор, ткнул длинным пальцем в кипу бумаг:

– Здесь все показания свидетелей, сэр. Боюсь, правда, что проку от них будет маловато.

Монк сказал первое, что пришло на ум:

– Вы присутствовали, когда мистер Лэмб снимал эти показания?

– Да, сэр, если не считать показаний метельщика. Я в то время разыскивал кучера.

– Кучера? – На секунду у Монка появилась надежда, что кто-то все-таки видел убийцу, если тот воспользовался кебом. Но надежда умерла так же быстро, как и возникла. Вряд ли расследование бы так затянулось, если бы полиции была известна внешность убийцы. Кроме того, в манере, с которой Ранкорн вручил Монку это дело, сквозило какое-то извращенное удовольствие.

– Кучера, доставившего майора Грея домой, сэр, – пояснил Ивэн, как бы извиняясь.

– О! – Монк чуть было не спросил, есть ли что-нибудь ценное в показаниях этого человека, но сообразил, что все бумаги – перед ним. Он взял первый лист и стал читать. Ивэн молча ждал, когда он закончит.

Аккуратным, разборчивым почерком в верхней части листа было выведено:

«Показания Мэри-Энн Браун, уличной торговки шнурками и лентами».

Грамматику, как и некоторые ошибки произношения, мистер Лэмб, надо полагать, исправлял в процессе записи, и все равно в показаниях свидетельницы ясно был различим уличный говорок.

«Стояла я, где всегда, на Даути-стрит, неподалеку от Мекленбург-сквер на углу, там такие леди живут, что им завсегда нужны ленты, шнурки и все прочее».

Вопрос мистера Лэмба: «Следовательно, вы находились там около шести часов вечера?»

«Да, верно, так, только я за временем-то особенно не слежу, часов у меня нету. Но как тот джентльмен, которого убили, приехал, я видела. Вот ужас-то, уже и благородным спасения нет!»

«Вы видели майора Грея?»

«Да, сэр. Приехал – весь такой счастливый, шикарный».

«Он был один?»

«Да, сэр, один».

«Он сразу вошел в дом, после того как расплатился с кучером?»

«Да, сэр, так сразу и вошел».

«В какое время вы покинули Мекленбург-сквер?»

«Точно не скажу, не знаю. Но я слыхала, как на Сент-Марке колокол пробил четверть, а потом ушла». «Домой?»

«Да, сэр».

«И далеко вам до дома от Мекленбург-сквер?»

«Да около мили».

«Где вы живете?»

«За Пентонвилл-роуд, сэр».

«Полчаса ходьбы?»

«Господь с вами, нет, сэр, четверть часа от силы. Я вся промокла на углу. Кроме того, час поздний, девушку могут неправильно понять…»

«Конечно. Значит, вы покинули Мекленбург-сквер около семи часов вечера?»

«Примерно так».

«Видели вы еще кого-нибудь входящим в дом номер шесть после майора Грея?»

«Да, сэр, был еще один джентльмен в черном пальто с большим меховым воротником».

Далее в скобках было помечено, что имелся в виду один из жильцов дома, лицо вне подозрений.

Внизу тем же аккуратным почерком было выведено имя Мэри-Энн Браун, рядом вместо подписи красовался корявый крест.

Монк отложил лист. Пожалуй, показания свидетельницы и впрямь ценности не представляли. Вряд ли Джосселин Грей вошел в дом почти одновременно с убийцей. Однако преступление было совершено в июле, когда до девяти вечера еще светло. Злоумышленник, решаясь на убийство или грабеж, разумеется, не захочет, чтобы его видели рядом с будущей жертвой.

Ивэн стоял у окна и молча наблюдал за Монком, не обращая внимания на уличный гомон, вопли кучеров, крики торговцев, визг и грохот колес.

Монк взял следующий лист. Это были показания Альфреда Крессента, одиннадцатилетнего мальчика, подметавшего мостовую на углу Мекленбург-сквер и Даути-стрит.

Его рассказ мало чем отличался от предыдущего. Разница заключалась лишь в том, что свидетель покинул Даути-стрит на полчаса позже, чем продавщица лент.

Кучер утверждал, что Грей нанял его возле офицерского клуба около шести часов и сразу велел ехать на Мекленбург-сквер. Седок оказался неразговорчивым; обронил лишь несколько слов относительно погоды, которая тогда и впрямь стояла скверная, да пожелал, расплачиваясь, доброй ночи. Никаких подозрительных личностей в окрестностях Гилфорд-стрит или Мекленбург-сквер свидетель не заметил – лишь нескольких мужчин невзрачной внешности, которые могли быть как мелкими клерками, возвращающимися домой после изнурительного рабочего дня, так и карманниками, выслеживающими очередного простака. Показания его также мало что могли дать следствию.

Монк присоединил лист к первым двум и, подняв глаза, заметил, что Ивэн по-прежнему глядит на него с мягкой извиняющейся улыбкой. Монку нравился этот молодой человек, а впрочем, возможно, ему просто не хватало человеческой поддержки, более глубокой, чем «христианский долг» миссис Уорли. Дружил ли Монк с кем-нибудь? Если да, то где его друзья? Почему никто даже не заглянул к нему по возвращении? Ведь он и писем ни от кого не получал… Ответ был очевиден и неприятен: Монк не дружил ни с кем. Умный, честолюбивый сыщик, ни к кому никогда не обращавшийся за помощью. Вот и теперь он не имел права выказать свою слабость перед Ивэном.

– Остальные показания – в том же роде? – спросил он.

– В общем, да, – ответил Ивэн, почтительно выпрямляясь. – Никто не видел и не слышал ничего такого, что позволило бы нам точно определить время и обстоятельства убийства. Мы пока даже мотива не знаем.

Монк был озадачен. Мысли его вернулись в профессиональное русло.

– Так это был не грабеж?

Ивэн покачал головой и слегка пожал плечами. Он обладал врожденным изяществом, к которому стремился сам Монк и которого напрочь был лишен Ранкорн.

– Нет, хотя преступник мог просто испугаться и убежать, – ответил Ивэн. – Деньги в кошельке Грея остались нетронутыми, да и в комнате было немало ценных вещиц. Единственная странность: мы не нашли на убитом часов. У таких джентльменов обычно бывают хорошие часы с гравировкой. Кроме того, он носил цепочку.

Монк присел на краешек стола.

– А заложить их он не мог? – спросил он. – Кто-нибудь видел у него эти часы?

Вопрос был сильный, и задал его Монк по наитию. Даже самые респектабельные люди подчас испытывают нехватку денег, одеваются и обедают в долг, но тщательно это скрывают. Как Монк вообще додумался спросить об этом? Возможно, ему удалось сохранить профессиональные навыки, невзирая на потерю памяти.

Ивэн слегка порозовел, карие глаза смотрели смущенно.

– К сожалению, нам не удалось это выяснить, сэр. Люди, которых мы опрашивали, не обратили на часы внимания. Внятного описания нет. Квитанции на часы мы тоже не нашли, но на всякий случай проверили местные ломбарды.

– И ничего?

Ивэн покачал головой:

– Ничего.

– То есть мы не узнаем эти часы, даже если они нам подвернутся? – вздохнул Монк и указал на дверь. – Входит сюда, поигрывая ими, какой-нибудь мошенник – а нам и невдомек! Однако, думаю, убийца просто выбросил их в реку, как только вокруг этого дела поднялся шум. Если нет – то он ненормальный. – Монк снова взглянул на кипу бумаг. – Что там еще?

Следующий лист содержал скупые и колкие показания соседа, некоего Альберта Скарсдейла. Джентльмен был явно шокирован поведением Грея, позволившего себе такую неприличную выходку, как быть убитым на Мекленбург-сквер. Свидетель, видимо, полагал, что чем меньше он скажет, тем скорее о нем забудут.

Он допускает, что слышал шум перед апартаментами Грея около восьми вечера, а затем без четверти десять. Он не может сказать, приходили ли к соседу два посетителя, или это был один человек, который вышел из квартиры около десяти часов. По правде говоря, он даже не уверен, не был ли причиной шума кот привратника. И вообще – он был занят собственными делами и не отвлекался по пустякам. Показания завершались сложной вычурной подписью свидетеля.

Монк взглянул на Ивэна, все еще стоящего у окна.

– Этот мистер Скарсдейл изворачивается, как мелкий мошенник, – сухо заметил он.

– Совершенно верно, сэр, – согласился Ивэн, улыбнувшись одними глазами. – Скандал привлек внимание самых разных людей к этому дому и сильно повредил репутации жильцов.

– Репутации тех, кто строит из себя джентльменов, – жестко заключил Монк.

Ивэн притворился, что не понял.

– Прошу прощения, сэр?

Монк ответил раньше, чем успел обдумать свой ответ.

– Конечно. Тот, кто уверен в своем общественном положении, вряд ли будет сильно озабочен происшествием по соседству, если оно не затрагивает его лично. Кстати, свидетель был близко знаком с Греем?

– Нет, сэр, – сказал Ивэн. Он уже уловил мысль Монка. – Надо полагать. Грей при жизни пренебрегал Скарсдейлом. Этот господин не отрицает своего знакомства с покойным. Если он не лжет, то получается странная картина. Два джентльмена живут рядом и даже не разговаривают друг с другом…

Но Монк решил не отвлекаться.

– Это мы рассмотрим подробнее чуть позже. – Он снова взглянул на бумаги. – Что тут еще ценного? – Затем перевел взгляд на Ивэна. – Кстати, кто обнаружил труп?

Ивэн шагнул к столу и, выбрав из кипы два листа, протянул их Монку.

– Уборщица и привратник, сэр. Их показания совпадают, разве что привратнику пришлось говорить чуть больше – мы расспрашивали его еще и относительно вечера.

– Относительно вечера? – не понял Монк.

Ивэн покраснел, раздосадованный тем, что не смог выразиться достаточно ясно.

– Все обнаружилось лишь утром, когда пришла уборщица – она же и кухарка – и не смогла войти. Грей не доверял ей ключи. Он впускал ее сам, а если отлучался, то передавал распоряжения через привратника.

– Понятно. И как часто он отлучался? Полагаю, нам известно, куда он обычно исчезал? – В голосе Монка сами собой прорезались начальственные нотки.

– Как правило, он уезжал на уик-энд, насколько известно тому же привратнику. Или гостил неделю-другую в чьем-нибудь загородном доме. Смотря по сезону.

– И что же случилось, когда пришла миссис… как ее?

Ивэн уже стоял почти навытяжку.

– Хаггинс. Она три раза постучала в дверь и, не получив ответа, пошла к привратнику Гримвейду за запиской. Тот сказал ей, что Грей вчера пришел домой и с тех пор еще не показывался, так что ей лучше вернуться и постучать снова. Грей мог принимать ванну или спать.

– Но она, конечно, ходила зря, – зачем-то вставил Монк.

– Да. Миссис Хаггинс вернулась спустя несколько минут встревоженная и возбужденная – эта женщина вообще обожает драматические эффекты – и потребовала от привратника решительных действий. К бесконечному своему удовольствию… – Ивэн слабо улыбнулся, – она заявила, что Грей наверняка лежит мертвый в луже крови и надо вызывать полицию. Она мне рассказывала об этом своем пророчестве не менее дюжины раз. – Он скроил гримасу. – В течение четверти часа я пытался ее остановить. Но она уже почувствовала вкус славы. Ведь о ней заговорили и в прессе, и в трактирах.

Монк тоже невольно улыбнулся.

– Теперь ее полгода будут потчевать джином в обмен на этот душераздирающий рассказ, – заметил он. – Стало быть, Гримвейд пошел с ней и открыл дверь?

– Да, конечно, хозяйским ключом.

– И что они обнаружили? Поточнее.

Ивэн сосредоточился, причем Монк не был уверен, вспоминает его помощник показания свидетелей или же собственные впечатления.

– В прихожей все было в порядке, – начал Ивэн. – Все вещи располагались на своих обычных местах: вешалка, стойка для тростей и зонтиков, подставка для обуви, столик для визитных карточек. Пожалуй, все. Дверь из прихожей ведет прямо в гостиную, спальня находится чуть дальше. – По лицу молодого человека пробежала тень, и он оперся на подоконник. – Зато в следующей комнате все было перевернуто вверх дном. Шторы задернуты, газ горел, хотя дело было уже днем. Сам Грей лежал, свесившись из перевернутого кресла. Все было залито кровью… Должен признаться. – продолжал он не без волнения, – что такого зверства я еще не видел. Мужчину забили до смерти каким-то тонким предметом, я имею в виду – не дубинкой. Несомненно, была драка. Столик перевернут, одна ножка сломана. Безделушки сброшены на пол, одно из кресел опрокинуто – то самое, в котором лежало тело. – Ивэн нахмурился, лицо его несколько побледнело. – В других комнатах все было на своих местах. – Он развел руками. – Когда нам удалось привести в чувство миссис Хаггинс, она осмотрела кухню и спальню. По ее словам, там ничего не изменилось.

Монк глубоко вздохнул и задумался. Он должен был сейчас изречь что-то мудрое. Похоже, Ивэн ждал от него именно этого.

– То есть у Грея в тот вечер был гость, – произнес он куда менее уверенно, чем хотелось бы. – Гость поссорился с хозяином, а может, просто напал на него. Произошла яростная драка – и Грей был убит.

– Похоже на то, – снова выпрямляясь, согласился Ивэн. – Ничего другого мы предположить не смогли. Нам даже неизвестно, знаком был убийца с Греем или нет.

– Никаких следов взлома?

– Нет, сэр. Да и вряд ли какой-нибудь взломщик займется дверью, если в доме горит свет.

– Да. – Монк мысленно обругал себя за идиотское предположение. Или он всегда был таким дураком? Во всяком случае, Ивэн даже не удивился его вопросу. Хорошее воспитание? Или просто боится поссориться с начальством? – Да, конечно, – произнес он вслух. – При условии, что убийца не включил свет сам, чтобы сбить нас с толку.

– Вряд ли, сэр. Будь он столь хладнокровен, он бы забрал ценности. А ведь даже деньги в кошельке Грея остались нетронутыми.

Монку нечего было возразить. Он вздохнул и сел за стол. Не предложив Ивэну также присесть, он углубился в показания привратника.

Лэмб подробно расспросил свидетеля обо всех посетителях, будь то слуги, мальчишки-посыльные или даже бродяги. Гримвейд был не на шутку обижен. Мальчишки-посыльные имеют дело с самим привратником; что же касается бродяг, то этих грязных тварей и близко нельзя подпускать к порядочному дому. Гримвейд клялся, что в тот вечер гостей было всего двое. Первым посетителем была дама, явившаяся около восьми часов, но ему не хотелось бы называть того, к кому она приходила. Достаточно сказать, что не к майору Грею. Да и вряд ли столь хрупкое создание могло нанести покойному такие страшные раны. Второй посетитель – мужчина, гость мистера Йитса, которого Гримвейд сам проводил до нужной двери.

Выводы напрашивались сами собой: кто бы ни убил Грея, он либо использовал других посетителей в качестве прикрытия, чтобы незаметно проскользнуть в дом, либо скрывался в самом здании.

Монк отложил лист. С Гримвейдом надо побеседовать еще раз и уточнить до минуты время визита гостей.

Ивэн присел на подоконник.

Показания болтливой миссис Хаггинс Монк прочел лишь потому, что ему требовалось время поразмыслить.

Наконец он добрался до последнего листа, медицинского свидетельства – самого неприятного и самого необходимого документа. Лист был исписан мелким, четким, округлым почерком. Монку вдруг представился крохотный доктор в круглых очках, с чистенькими пальчиками. Разыгралось воображение или он на самом деле был знаком с этим человеком?

Отчет был составлен столь бесстрастно, что, казалось, Джосселин Грей интересует доктора лишь как представитель вида, но ни в коем случае не как человек, внезапно и жестоко вырванный из жизни. А ведь в те несколько минут, которые столь бесстрастно реконструировались на бумаге. Грей, несомненно, испытал дикий ужас и мучительную боль.

Осмотр тела производился в половине десятого утра. Тридцатилетний мужчина, тонкий в кости, упитанный, не перенесший никаких серьезных болезней. Единственное повреждение – шрам на правой ноге. Неглубокая рана, полученная за пять-шесть месяцев до того и послужившая причиной хромоты. Смерть наступила восемь-двенадцать часов назад; с большей точностью определить время не представлялось возможным.

Причина смерти была очевидна: нанесение множественных сильных ударов по голове и по плечам длинным тонким орудием. Предположительно, тростью или стеком.

Монк отложил рапорт. Бесстрастный точный язык медицинского свидетельства, как ни странно, вызвал в его воображении яркую картину места преступления: кислый запах крови и жужжание мух. Часто ли ему приходилось раньше расследовать убийства? Трудно сказать.

– Скверное дело, – пробормотал он, не глядя на Ивэна.

– Скверное, – согласился тот, кивнув. – Газеты много о нем шумели. Ругали нас за бездействие. Публика, конечно, была взбудоражена. Если уж на Мекленбург-сквер происходят убийства, то где же тогда можно чувствовать себя в безопасности? Вдобавок ко всему Джосселин Грей – симпатичный безобидный джентльмен из хорошей семьи, отставной офицер. Воевал в Крыму, был на хорошем счету, видел знаменитую атаку легкой бригады, получил ранение под Севастополем. – Лицо Ивэна выражало растерянность. – Многие считают, что государство в долгу перед покойным, пока преступник не схвачен. Я понимаю, что это не так, – поспешил добавить он, – но журналисты внушили публике именно такие мысли… Мы до сих пор топчемся на месте. От свидетелей, как видите, толку мало. Я могу предъявить вам сейчас вещественные доказательства, их немного. А потом, если не возражаете, мы можем побывать на месте преступления.

Монк поднялся.

– Да, так и сделаем. Никогда не знаешь, что именно натолкнет на правильную мысль.

Но в глубине души Монк и сам не верил в свои слова. Если ни Лэмб, ни этот изящный проницательный юноша не достигли успеха, то вряд ли это удастся ему. Поражение было неотвратимым. Такое впечатление, что Ранкорн навязал ему это дело именно потому, что оно было совершенно безнадежно. Может, они с Ранкорном были старыми врагами? Вполне возможно. То, что Монк уже узнал о себе, не приводило его в восторг. Честно говоря, Ивэн нравился ему больше, чем он сам.

Монк полагал, что пока успешно скрывает потерю памяти. Но что, если Ранкорн раскусил его? Возможно, в прошлом он нанес Ранкорну обиду, и вот теперь тот нашел способ свести с ним счеты. Неужели у Монка в этой жизни были одни лишь враги и ни одного друга? Влюблялся ли он хоть раз? Даже на этот вопрос у него не было ответа.

Монк шел вслед за стремительно вышагивающим Ивэном и думал, что вот с этим-то человеком он был бы не прочь подружиться. Но полное незнание окружающего мира сковывало его. Каждый поступок мог оказаться шагом в бездну, везде мерещились западни и ловушки. Приходилось во всем полагаться на инстинкт и укоренившиеся привычки.

Вещественных доказательств и впрямь оказалось немного – разрозненные бессмысленные вещи, разложенные, как в привокзальном бюро находок. Не так ли и он затерялся на Графтон-стрит – забытый предмет, чья история стерлась из памяти? Монк начал осмотр с одежды. Прекрасного покроя панталоны из отличной материи были обильно испятнаны кровью. Лакированные башмаки – совсем новые, с нестершимися подметками. Свежая смена нижнего белья, тоже испорченная кровавыми пятнами, как и сюртук с разорванным рукавом. Все эти вещи говорили лишь о сложении жертвы, да еще, пожалуй, о безупречном вкусе и приличном состоянии Джосселина Грея.

Монк осмотрел одежду и повернулся к Ивэну.

– Не очень обнадеживающе, не так ли, сэр? – Ивэн смотрел на одежду убитого с легким отвращением. Кроме того, в глазах помощника Монк увидел жалость. Не слишком ли этот юноша чувствителен для полицейского?

– Да, не очень. – сухо согласился Монк. – Это все?

– Нет, еще оружие, сэр. – Ивэн нагнулся и поднял тяжелую трость черного дерева, покрытую засохшей кровью и прилипшими волосами.

Монк вздрогнул. Возможно, привычка к виду подобных вещей покинула его вместе с памятью.

– Ужасно. – Не сводя карих глаз с Монка, Ивэн поджал губы.

Тот смутился. Гримаса подчиненного, конечно, могла означать и жалость к убитому, и отвращение к орудию убийства. Однако не исключено, что Ивэн выразил таким образом удивление внезапной брезгливости старшего офицера. Монк заставил себя взять трость в руки. Она оказалась неожиданно тяжелой.

– Боевое ранение, – пояснил Ивэн, по-прежнему глядя на Монка. – Свидетели утверждают, что Грей действительно при ходьбе опирался на трость, а не носил ее для красоты.

– Правая нога, – процитировал Монк медицинское заключение и положил трость на место. – Больше ничего?

– Два разбитых стакана, сэр, и графин, тоже разбитый. Судя по всему, посуда была сброшена со стола вместе с парой безделушек. Среди бумаг мистера Лэмба есть подробная схема, сэр. Не знаю, поможет ли она вам, но мистер Лэмб потратил на нее не один час.

Монк мысленно пожалел – сначала Лэмба, потом самого себя. На секунду ему захотелось поменяться с Ивэном местами, уступив тому первенство, а также право принимать решения и совершать ошибки. Монк поймал себя на том, что даже мысль о собственном поражении ему нестерпима. Он должен распутать это дело во что бы то ни стало, он должен победить – и стереть довольную улыбку с лица Ранкорна.