Текст книги "Убийство в старом доме"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Отец распутал поводья, тряхнул ими, и мы поехали дальше. Я сунула руку в карман и нащупала там кусочек сланца – мой талисман. Я решила, что покажу его отцу в подходящую минуту. Пока же доставать его не стоит. Наша кобылка, почуяв, что мы возвращаемся в теплое стойло, быстро трусила по дороге, прижав уши к голове. Вскоре мы вернулись домой.

Едва войдя, я снова услышала женский плач. Молли Дарби сидела на ступеньках лестницы, накрыв лицо фартуком, и горько рыдала, потому что меня нигде не было, и она считала себя виноватой. Няню энергично распекала Мэри Ньюлинг. Экономка называла мою няню лентяйкой и соней и сулила, что доктор непременно вышвырнет ее из дома, когда вернется, и не даст ей рекомендаций. Где сейчас мисс Элизабет? Скорее всего, зловеще предрекала Мэри Ньюлинг, больше ее никто никогда не увидит! А если бедняжку украли цыгане? А если она упала в придорожную канаву? А может, ее увез почтальон? Они ведь, как всем известно, почти всегда пьяные!

– Да вот же она, – сказал отец, выталкивая меня вперед, чтобы доказать, что ни одна из бед меня не постигла.

Молли взвизгнула и вскочила на ноги, а затем прижала меня к своей пышной груди.

– Ах, сэр! Ах, мисс Элизабет! Где же вы были? Клянусь вам, сэр, я заглянула к ней в комнату ровно в семь, и ее там не оказалось! Как она вышла? Я ни звука не слышала!

– Отведите ее наверх и вымойте хорошенько, – устало велел отец. – Мэри, будьте добры, заварите мне чаю.

Я посмотрела на себя и увидела, что мои руки и одежда покрыты тонким слоем угольной пыли. Она как будто висела в воздухе над шахтой. Видимо, и лицо у меня стало таким же грязным.

Когда Молли потащила меня наверх, отец снова окликнул нас.

– Погодите!

Мы остановились.

– Да, сэр? – испуганно ответила Молли.

– Лиззи, – обратился ко мне отец.

– Да, папа? – так же испуганно, как Молли, ответила я, боясь, что теперь меня ждет наказание за мою выходку.

– На всю жизнь запомни то, что ты видела сегодня, – сказал отец. – Теперь ты знаешь истинную цену угля!

Оставшись одна, я положила талисман с папоротником в старую лакированную шкатулку, в которой хранились другие мои детские «сокровища». Я знала, что никогда не забуду того, что увидела в шахтерском поселке, хотя смысл отцовских слов дошел до меня не сразу. Впрочем, после того дня я ни разу не слышала, чтобы Мэри Ньюлинг жаловалась на дороговизну угля.

Мой отец был хорошим человеком и любил меня. Но на его плечи свалилось слишком много забот. Обо мне он не слишком пекся – лишь бы я была весела и здорова.

И все же моя выходка, должно быть, дала ему пищу для размышлений. Отец понял, что его дочь растет настоящей маленькой дикаркой. Вскоре после поездки на шахту Молли Дарби покинула наш дом, так как вышла замуж за фермера, и ее сменила гувернантка, мадам Леблан. Все совершилось как всегда: отец нанял ее главным образом потому, что она отчаянно нуждалась в работе и могла приступить тотчас же. Его добросердечие в очередной раз перевесило здравый смысл.

Вскоре я поняла, что никакого месье Леблана не существует в природе и «мадам» мою гувернантку называют лишь из вежливости. Зато она была настоящей француженкой и утверждала, будто приехала в Англию много лет назад и до нас служила в одной очень почтенной семье. К сожалению, ее прежние хозяева переехали в Индию и потому не могли дать ей рекомендательного письма.

Я подслушала, как Мэри Ньюлинг говорила кому-то на кухне:

– Гувернантка, как же! Помяните мое слово, она зарабатывала себе на пропитание вовсе не в классной комнате, а в спальне! И хотя сейчас она пообтрепалась, язык у нее подвешен неплохо. Ну а доктор по доброте душевной всему верит!

Я запомнила ее слова, хотя и не поняла их.

Бедная мадам Леблан определенно переживала трудные времена и была очень благодарна отцу за то, что он ее спас. К тому времени, как она к нам попала, ей было лет сорок пять или сорок шесть; миниатюрная, настоящий воробышек, с очень темными рыжеватыми волосами (я подслушала, как Мэри Ньюлинг уверяла, будто гувернантка красит волосы хной). У нее были глубоко посаженные темные глаза, маленькие ручки и ножки. Двигалась она быстро и ловко. К сожалению, ее образование оказалось весьма обрывочным. Она научила меня читать и писать по-французски и по-английски, бегло говорить по-французски и решать простейшие арифметические примеры. Тем все и ограничилось. Представления мадам Леблан о географии оказались весьма смутными, а историю она знала только французскую. В основном на уроках она рассказывала мне романтические истории о рыцарях и королях, которые я с удовольствием слушала. Мадам Леблан была роялисткой, она пренебрежительно отзывалась о «выскочке», бывшем императоре Бонапарте, и еще с большим презрением – о жалких герцогах Орлеанских. Когда после восстания 1848 года Луи-Филипп был свергнут с престола, который узурпировал восемнадцать лет, она испытала огромное удовлетворение.

– Лучше республика, чем этот предатель Орлеан, мадемуазель Элизабет!

К сожалению, позже до нас дошла весть, что после следующего восстания императором Франции провозгласил себя Луи-Наполеон, племянник чудовища Бонапарта. Этого мадам Леблан уже не могла вынести. Она стала утешаться бренди и в конце концов однажды упала без чувств на диван в гостиной. Там ее и нашла на следующее утро Мэри Ньюлинг, когда вошла растопить камин; рядом с несчастной гувернанткой валялась пустая бутылка. После такого серьезного проступка мадам Леблан нас покинула. Мне жаль было расставаться с гувернанткой; я к ней очень привязалась. Мне не хватало друзей-ровесников, а мадам была для меня не просто наставницей, но спутницей, у которой всегда находилось время на то, чтобы выслушать меня.

Мне исполнилось четырнадцать, и отец решил, что сам займется моим образованием. Правда, из-за многочисленных обязанностей у него вечно не доходили до меня руки. Я занималась самообразованием: жадно читала любую книгу, которая попадала мне в руки.

Бедная мадам! Интересно, что с ней сталось после того, как она покинула наш дом? Мне невольно подумалось, что сейчас я нахожусь в том же положении, в каком тогда была она. Теперь я тоже вынуждена искать крышу над головой и пропитание! Вряд ли после нас мадам Леблан служила где-то гувернанткой… Скорее всего, дело кончилось тем, что она ходила из дома в дом, торгуя безделушками и писчебумажными товарами…

Однако жизнь продолжалась. Мэри Ньюлинг оставалась с нами до тех пор, пока преклонный возраст не вынудил ее проститься с работой и поселиться у овдовевшей сестры. После ее ухода хозяйством стала заниматься я – с помощью приходящей служанки. Отец умер внезапно, но мирно. Как-то вечером он сказал, что устал, рано лег спать, да так и не проснулся. На его похороны пришел почти весь город. Мне же предстояло улаживать его дела.

Они оказались в ужасном состоянии. Я вскоре поняла, что мне грозит полная нищета. Бедняки часто не могли платить отцу за визиты, да он и не требовал от них никакой платы. Кроме того, он многим помогал, давая им небольшие суммы денег, чтобы они продержались, пока были без работы. Одним словом, выплатить его долги оказалось нечем. В книге, где он записывал расходы, я наткнулась на странную запись. Отец каждую неделю выдавал деньги двум женщинам, неким миссис Росс и миссис Ли. Однако в списке пациентов женщин с такими фамилиями не оказалось. Я еще долго потом гадала, кто они такие и почему отец так долго выплачивал им содержание. Если бы в то время Мэри Ньюлинг была еще жива, я бы спросила ее, но она умерла за два года до отца. Сегодня я узнала правду от инспектора Росса.

После смерти отца я недолго ломала голову над тем, кто такие миссис Росс и миссис Ли. Вскоре стало очевидно: для того, чтобы выплатить долги, мне придется продать дом, а самой поселиться еще где-нибудь. Распродав имущество и рассчитавшись с кредиторами, я дала небольшую сумму служанке, прибавив к деньгам блестящую рекомендацию. Мне было очень жаль, но больше ничего я для нее сделать не могла.

– Что вы, мисс, все правильно! – ответила служанка.

Но я понимала, что выходное пособие показалось ей очень скудным. Наверное, служанка решила, что я жадничаю. Она даже не догадывалась, как мне приходилось туго до тех пор, пока я не нашла работу.

В первое время я сняла комнату в доме овдовевшей соседки, миссис Нил, за небольшую еженедельную плату, которая включала мое питание. Миссис Нил знала меня почти с рождения. Она взяла меня к себе потому, что, по-моему, ее очень смущало, что дочери доктора Мартина некуда пойти.

Представляю, как тогда сплетничал о моей жизни весь городок; сколько упреков сыпалось на голову бедного отца! Я не сомневалась, что отец не предполагал, что оставит меня в такой нужде. Он просто был еще относительно молод – ему исполнилось всего пятьдесят семь лет – и считал себя вполне здоровым. Он не ожидал, что смерть так рано постучится к нему в дверь и призовет его к себе. Наверное, отец полагал, что успеет оставить мне какое-то обеспечение, а может, я выйду замуж. Но этого не случилось.

Вскоре я стала замечать, что соседи смотрят на меня с нескрываемой жалостью. Я поняла, что добрая миссис Нил не собирается вечно терпеть меня под своей крышей. Она уже начала туманно намекать на это… Словом, мне надо было уезжать, но куда? Мадам Леблан сумела дать мне лишь обрывочные сведения, и я не знала всего того, что положено знать молодым леди. Таким образом, место гувернантки, последнее прибежище для девушек из хороших, но обедневших семей, оказалось для меня закрыто.

Я могла бы, конечно, давать уроки французского, если бы в нашем городке у меня нашлись ученики. Но, наведя справки, я вскоре убедилась, что желающих заниматься со мной французским нет.

Дойдя до отчаяния, я заставила себя забыть о гордости и разослала письма всем знакомым отца, которые, в силу положения, могли бы помочь мне найти место. К моему удивлению и радости, я получила положительный ответ от вдовы моего крестного, Джосаи Парри. Миссис Парри написала, что с прискорбием узнала о кончине моего батюшки и полагает, что сейчас я нахожусь в стесненных обстоятельствах, ведь у моего отца, как она выразилась, никогда не было таланта финансиста. Поэтому я могу, если захочу, приехать в Лондон и поселиться у нее. Ей нужна компаньонка. Миссис Парри предложила мне крышу над головой, постель и стол. Мое жалованье она предлагала обсудить при встрече. Она просила меня приступить к работе немедленно.

Миссис Парри как будто не сомневалась, что я приму ее предложение, хотя я никогда не видела ее и лишь недавно смутно вспомнила встречу с грустным джентльменом, подарившим мне шиллинг.

Она предложила мне прыжок в неведомое, но у меня не было выбора!

Вот так и получилось, что всего через день-другой после моего двадцать девятого дня рождения я отправилась в Лондон, купив на последние деньги железнодорожный билет. И вот в столице я неожиданно встретила земляка, к тому же человека из моего прошлого.

Я достала из лакированной шкатулки сланец с папоротником. Не его ли магический дар способствовал нашей неожиданной встрече? И что из всего этого выйдет?

Глава 7
Бен Росс

Я узнал ее сразу, как только увидел. Она, конечно, меня не вспомнила до тех пор, пока я не сказал, кто такой. Как ни странно, она тоже вспомнила мальчишку из шахтерского поселка. Живя в столице, я повидал много тяжелого и страшного. Я видел, в каких ужасных условиях живут здесь многие, и сердце у меня сжималось от жалости к ним. Вот и теперь мне предстояло расследовать зверское убийство молодой женщины. Хотя я понимал, что передо мной трудная задача, встреча с Лиззи Мартин показалась мне добрым предзнаменованием. Когда же я узнал, что она помнит событие двадцатилетней давности, обрадовался так, как редко радовался в жизни.

Не понравилось мне другое – что она очутилась в том доме, из которого, на свою погибель, вышла Маделин Хексем. Она тоже была компаньонкой миссис Парри. Теперь на место мисс Хексем приехала Лиззи… Мне невольно вспомнились лайковые ботиночки с обмятым верхом и почти новыми подметками, и я понадеялся, что мне никогда не придется вот так же держать в руках ботинки Лиззи Мартин и горестно размышлять о судьбе их владелицы.

Да, то, что нам почти сразу удалось опознать покойницу, мы сочли большой удачей. Правда, сержант Моррис с самого начала предположил, что такую девушку наверняка кто-то станет разыскивать. Мы навели справки в полицейских участках центрального Лондона и вскоре обнаружили заявление о пропавшей молодой женщине, чьи приметы совпадали с нашей покойницей. Она жила в доме, относящемся к участку Марилебон. В полицию обратился некий мистер Фрэнсис Картертон (которого, как я теперь узнал, его близкие называют Фрэнком!).

Именно мистера Картертона я поджидал в своем кабинете вечером в среду. Я надеялся, что он согласится опознать нашу покойницу.

Дневная смена ушла, начали прибывать люди, работающие в ночную смену. В здании было тихо. Я сидел за столом и, пытаясь сосредоточиться, точил карандаши. Вскоре передо мной на столешнице выстроился целый батальон карандашей, но вперед я так и не продвинулся. Хотя Картертон мог подтвердить личность покойницы, загадка ее неожиданного исчезновения лишь усугублялась. О ее пропаже сообщили около двух месяцев назад. Вскрытие показало, что она скончалась не более двух недель назад. Правда, полицейские из участка Марилебон не слишком ревностно искали пропавшую. Они расспросили соседей, но Маделин Хексем почти никто не помнил. Начальник участка философски заметил, что рано или поздно девица объявится – живая или мертвая.

Хотя такое небрежение представителей закона вызывало у меня досаду, я не был уверен, что сам на их месте преуспел бы больше. В большом городе то и дело пропадают без вести мужчины, женщины и дети. Правда, женщине в некотором смысле труднее исчезнуть без следа, особенно женщине вроде мисс Хексем. И все же время от времени пропадают и такие молодые особы, как она. Единственной важной подробностью в полицейском рапорте я счел то, что она, уходя из дому, не взяла с собой никаких личных вещей и одежды. Кроме того, показательной была последняя фраза в рапорте. Констебль из Марилебон написал: «Известить речную полицию».

Самоубийство – вот что он заподозрил. Но, в отсутствие трупа, он ни в чем не мог быть уверен.

Теперь у нас появился труп. Однако стало ясно, что Маделин Хексем не покончила с собой. Она никак не могла сама разбить себе голову, а потом накрыть свои останки сгнившим ковром в трущобах, предназначенных к сносу. И все же… может быть, мы идем по ложному следу? Кто такая наша покойница – Маделин Хексем или другая несчастная, похожая на нее внешне? Одежда, бывшая на трупе, очень напоминала ту, какая, по описанию, была на Маделин Хексем в день ее исчезновения. После визита на Дорсет-сквер я навел кое-какие справки, но туман, окруживший судьбу мисс Хексем, не рассеялся, а, наоборот, сгустился. Появилось письмо, о котором говорила миссис Парри. Написала ли его Маделин Хексем по собственной воле, или ее заставили? Жаль, что миссис Парри не сохранила письмо! Оно бы многое нам поведало. Я все больше склонялся к мысли, что моя догадка правильна и жертву несколько недель где-то удерживали против ее воли. Непонятно было, сколько света способен пролить Картертон на загадочное происшествие – и способен ли вообще.

Решив, что лучше действовать как можно тактичнее, я послал Картертону записку в министерство иностранных дел, в которой просил его явиться в Скотленд-Ярд. Если я сам явлюсь к нему на работу, поползут ненужные слухи. И даже если я приду не в форме, все сразу догадаются, что я полицейский, как в Агартауне, на месте сноса, куда я ходил с сержантом Моррисом. Богатые и бедные, почтенные граждане и преступники, клерки министерства иностранных дел, дворецкие и землекопы – все с первого взгляда признавали во мне представителя закона. И никто из них не испытывал особой радости при моем появлении.

Мне любопытно было взглянуть на Фрэнка Картертона. Когда он наконец появился и решительно вошел ко мне в кабинет, я понял, что мои предположения оказались верными. Картертон оказался примерно таким, как я и ожидал: щеголеватым молодым джентльменом, весьма типичным жителем Лондона. Женщины наверняка считают его красивым – не в последнюю очередь благодаря его обаянию. Видимо, Картертон намеренно подчеркивал свое мальчишество, благодаря чему нравился слабому полу. Во мне же он немедленно пробудил враждебность.

Его одежда была сшита лучшими портными и, похоже, стоила целое состояние. Едва ли в министерстве иностранных дел так щедро платят мелким клеркам; впрочем, у него мог быть независимый доход. Тетка, в чьем доме жил Картертон, очевидно, не испытывала денежных затруднений. Племянник наверняка привык считать себя ее наследником – в последнем я почти не сомневался. Подобные надежды лежали в основе не одного убийства.

– Инспектор, какой ужас! – начал мой гость, бросая трость и шляпу и садясь на стул без приглашения. – Полагаю, нет ни малейшего сомнения в том, что мертвая женщина – Мэдди Хексем?

Нас с Картертоном терзали одни и те же сомнения, только причины для сомнений были разными. Я боялся, что тело принадлежит не пропавшей компаньонке его тетушки. Картертон, наоборот, опасался, что труп окажется ее.

Надежда от рождения присуща любому человеку; столь же естественно стремление избегать всего неприятного. Мне неоднократно случалось сообщать людям дурные вести; многих при этом раздирали отчаяние и мрачные предчувствия. Родные и близкие горюют при мысли, что больше не увидят умершего – во всяком случае, по эту сторону Иордани. С другой стороны, они боятся огласки, которая неизбежно последует за мрачным открытием.

– Да, дело действительно ужасное, – согласился я. – Мы почти уверены в том, что покойница – мисс Хексем.

– Почти уверены? Вы рассуждаете прямо как юрист. Юристы не любят подписывать ни одно заявление, не придумав для себя вначале какой-нибудь уловки…

Обмолвка Картертона о юристах меня заинтересовала. Может быть, у него большой опыт в общении с ними? Нельзя сказать, что я не был с ним согласен, просто стало любопытно, отчего у него такая точка зрения на представителей сей почтенной профессии.

– Должен вам заметить, – продолжал Картертон, – что мое начальство в министерстве отнеслось к произошедшему без всякой радости. – Он отбросил со лба прядь темных волос и мрачно оглядел мой письменный стол. – Пришлось обо всем им рассказать. Теперь о ней напишут во всех газетах и бульварных листках.

Сильно ли он огорчился, узнав, что мисс Хексем убили? Мне показалось, что куда больше его заботит предстоящая огласка. Он также боится, что шумиха, связанная с делом, повлияет на его карьеру. Поэтому я решил, не теряя времени, изложить ему свою просьбу. За его нежные чувства опасаться уже не приходилось. Я даже испытал своего рода извращенное удовольствие, заранее предвидя ответ на свой вопрос.

– Одежда покойницы определенно похожа на ту, что была на ней, по вашему описанию; кроме того, в кармане мы нашли носовой платок с ее инициалами. Общие приметы совпадают. Однако мы были бы очень вам признательны, если бы вы согласились взглянуть на нее и подтвердить, что это действительно она.

Как я и ожидал, Картертон пришел в ужас. Он уставился на меня в полном замешательстве и даже разинул рот.

– Взглянуть на нее? – ахнул он. – То есть… осмотреть останки?!

«Да, щеголь ты расфранченный», – подумал я. Вслух же выразил сожаление из-за того, что поневоле причиняю ему такие неприятности.

– Сэр, я не могу заставить вас смотреть на нее. Но в таких вопросах… хм, нам нужно убедиться наверняка. Вы ведь понимаете, не она одна ходила в таком платье; в Лондоне множество молодых женщин примерно такого же телосложения, как мисс Хексем. Как вы понимаете, обращаться с такой просьбой к вашей тетушке, миссис Парри, я не могу. Из разговора с миссис Парри у меня сложилось впечатление, что у ее бывшей компаньонки не было родственников, а если они даже и есть, то живут далеко отсюда. Насколько я понимаю, она родом из Дарема, то есть с севера. Вначале придется искать там ее родных, затем везти их сюда…

– Да, да! – буркнул Картертон. – Понимаю ваши затруднения. Естественно, вы не можете просить о таких вещах мою тетку. Я, так сказать, единственный мужчина в доме, значит, мне и смотреть на нее. Скажите, а она… ее… – Он запнулся и продолжал: – Она сильно изуродована?

– К сожалению, да, сэр. Она скончалась примерно две недели назад, а может быть, чуть меньше.

– Две недели? Но ведь пропала она гораздо раньше! Послушайте, вы уверены, что ваша несчастная – именно Мэдди Хексем? Как-то не похоже…

Лицо его побагровело от гнева. Мне стало жаль его. Уж если мне не по себе, то каково же сейчас ему? Естественно, при малейшем сомнении он склонен предположить, что мы ошиблись и его вызвали в Скотленд-Ярд без нужды. Значит, и на работе его так же, без нужды, поставили в неловкое положение. Даже если покойница не имеет к нему никакого отношения, в министерстве иностранных дел, этом оплоте благопристойности, происшествие не будет забыто. И еще много лет там будут повторять: «А, молодой Картертон! Кажется, он как-то связан со скандалом, когда полиция нашла труп неизвестной женщины?»

Наверное, вовсе не случайно люди не любят, когда мы, полицейские, вмешиваемся в их жизнь. Мы взбаламучиваем воду, которая больше никогда не станет прозрачной.

– Врач, производивший вскрытие, считает, что смерть наступила максимум две недели назад, – сказал я, прячась за чужим мнением. С наукой не поспоришь! – Пока мы ничем не можем объяснить такое странное обстоятельство, но наша цель – рано или поздно найти ответ. И первым делом нам все же необходимо убедиться в том, что жертва – именно та, за кого мы ее принимаем.

Картертон вздохнул и вытер губы ладонью.

– Ясно… Конечно, если бы она умерла восемь недель назад или больше, смотреть на нее было бы бесполезно… я уже не говорю – отвратительно. Даже через две недели… Чего мы добьемся, если я посмотрю на нее? Если она неузнаваема…

Я сделал вид, что не расслышал в его словах просьбу.

– Надеюсь, она вполне узнаваема. Извините, сэр, но больше я ничего не скажу. Я не имею права каким бы то ни было образом влиять на вас.

– Ее… то есть врач уже…

– Да, но следов его работы вы не увидите. Вам покажут только ее лицо. Остальное будет закрыто.

Картертон отвернулся, сглотнул слюну и снова вытер рот рукой.

– Что ж, ладно, – буркнул он. – Когда и где?

– В покойницкой, сэр. Мы с вами можем пройти туда сейчас же. Надеясь, что вы не откажете нам в помощи, я попросил тамошних служащих подождать нас.

– Разумеется, я хочу помочь! – рявкнул Картертон. – Черт побери… давайте скорее покончим с этим!

Он встал и с решительным видом схватил шляпу и трость.

– Славная у вас трость, – заметил я.

Вещица в самом деле была приметная, с серебряным набалдашником, украшенным, как мне показалось, каким-то гербом.

Картертон недоуменно покосился на меня, потом перевел взгляд на свою трость.

– А-а-а… Она принадлежала моему покойному отцу. Единственная вещь, которую он мне оставил. А это… – он указал на герб, – герб его полка.

Сам того не понимая, Картертон сообщил мне ценные сведения о себе. Я узнал, что у него, кроме скудного жалованья, нет ни гроша. Следовательно, он всецело зависит от тетушкиной милости. Значит, за его модный костюм, дорогие сапоги и белье заплатила она. В подобном положении он уязвим не только во мнении своего министерского начальства, но и во мнении доброй родственницы, которая платит по его счетам.

Чем ближе мы подходили к месту назначения, тем больше нервничал и замыкался в себе Картертон. Когда мы вошли, он разрывался между угрюмостью, за которой, по моей догадке, таился страх, и довольно неубедительной развязностью, скрывавшей то же самое.

– Ну, где же она? – Он огляделся по сторонам и скривился от омерзения. – Здесь чертовски неприятно пахнет!

– Наверное, сэр, все дело в газе, – негромко ответил я.

Естественно, мой ответ еще больше смутил и встревожил его; но я указал на газовую горелку на противоположной стене, от которой и шел ядовитый запах.

– Ах да, – сказал мой спутник. – Конечно, газ – довольно…

Дневной свет быстро угасал; по пути в покойницкую мы обогнали фонарщика, который совершал вечерний обход городских улиц и зажигал фонари. Газовый свет на улице – благо. Газовое освещение в доме, по-моему, удовольствие весьма сомнительное.

Я успел заметить, что жилище миссис Парри оборудовано газовыми горелками. Видимо, она и ее покойный муж привыкли жить на широкую ногу. В моем обиталище никакого газа нет и в помине; моя хозяйка расставила в доме масляные лампы и свечи, что вполне меня устраивало. По-моему, газовые горелки в доме опасны и вредны для здоровья. Все, кто когда-либо работал на шахте, помнят, как опасно открытое пламя.

Кармайкла на месте не оказалось, зато нас ждал его жуткий ассистент, так и не снявший своего мясницкого фартука. Он словно нависал над накрытым простыней телом, время от времени бросая на Картертона злобные взгляды. На меня он смотреть избегал, зная, что не нравится мне. Я покосился на своего спутника. Картертон побелел, как фарфоровый стол, и то и дело вытирал пот со лба и верхней губы. Мне стало его жаль.

– Итак, сэр, дайте нам знать, когда будете готовы. Взгляните на нее хорошенько и, если вам покажется, что перед вами не мисс Хексем или что вы не уверены, так и скажите. Лучше усомниться, чем высказать мнение, которого вы на самом деле не придерживаетесь.

Картертон кивнул и жестом велел ассистенту Кармайкла откинуть простыню. Когда тот кивнул и снял простыню ловким движением длинных тонких пальцев, в ноздри нам сразу ударил сладковатый, гнилостный запах смерти. Даже промышленный газ оказался не в состоянии перебить его. Как я и обещал Картертону, ему показали только лицо покойницы. Простыня закрывала ее тело до шеи. Кроме того, макушка, куда пришлись самые сильные повреждения, была замотана белой тканью. Из-под повязки выбилось несколько светлых локонов. Поэтому лицо умершей, все в кровоподтеках и трупных пятнах, с запавшими щеками, полузакрытыми глазами и ввалившимися губами, лилово-серое от начавшегося разложения, казалось не вполне настоящим. Перед нами как будто открыли какую-то жуткую маску, в которой больше не было жизни. Это был всего лишь быстро разрушающийся каркас, из которого давно улетела душа. И все же останки внушали жалость. Я спросил себя, правильно ли поступил, приведя сюда Картертона на опознание, и осторожно покосился на него, испытывая дурное предчувствие.

Картертон пошатнулся; я готов был подхватить его, но он взял себя в руки и, надо отдать ему должное, не стал уклоняться от своего жуткого долга. Он взглянул на лицо, искаженное предсмертной мукой, ненадолго отвернулся, потом снова склонился к трупу и бросил на него еще один внимательный взгляд.

– Это Маделин Хексем, – сказал он наконец. – Вначале я не был уверен. Она не… то есть она не такая, как была. Но теперь я уверен, что это она… совершенно уверен! – Он полез в карман за платком.

Я кивнул ассистенту Кармайкла, и тот снова накрыл тело простыней. Картертон отвернулся, чтобы вытереть губы, и тут его накрыла тошнота. Привыкший к подобным казусам ассистент ловко подставил ему под подбородок металлический лоток, стоявший неподалеку – видимо, как раз для таких целей. Картертона обильно вырвало.

Ассистент Кармайкла подал голос, и я вздрогнул от неожиданности, обычно он молчал. Возможно, как представитель доктора Кармайкла, он считал своим долгом высказаться.

– Очень грустно, господа, – произнес он. Голос у него оказался мягким, как и руки, и масленым, как его прилизанные волосы. – Юность и красота повержены в прах… Да, очень грустно!

Он явно наслаждался происходящим. Радовался смущению Картертона, моему бессильному презрению и власти, которая временно, в отсутствие Кармайкла, перешла в этом страшном месте к нему.

– Вы приведете еще кого-нибудь взглянуть на покойницу? – спросил далее ассистент, указывая на мертвую женщину почти собственническим жестом, как будто он был хозяином цирка, а Маделин – его ценным экспонатом.

– Нет! – сухо ответил я. – Скорее всего, коронер даст разрешение на то, чтобы ее похоронили.

– Хорошо, сэр, – тихо ответил ассистент.

Мы направились к выходу, а он стоял у трупа и смотрел нам вслед.

Картертон молчал, пока мы не вернулись в Скотленд-Ярд. Он подписал протокол, в котором подтверждал, что опознал Маделин Хексем. Когда он взял перо и бумагу, у него как будто поднялось настроение. Возможно, знакомые действия несколько подбодрили его.

Отложив перо, он брезгливо понюхал лацкан сюртука и капризным тоном пожаловался:

– Тамошний запах как будто въелся в меня!

– Да, сэр. У нас так часто бывает. Но к тому времени, как вы вернетесь домой, неприятный запах выветрится. Если нет, велите лакею завтра проветрить вашу верхнюю одежду на свежем воздухе.

Картертон поднялся на ноги.

– Извините, я там оплошал, – неуклюже объяснился он. – Меня вывернуло наизнанку…

– Не волнуйтесь, ваша реакция вполне естественна. Спасибо за помощь! Вы нам очень помогли, – успокоил его я.

– Больше от меня ничего не потребуется? – испуганно спросил Картертон.

– Ответьте, пожалуйста, на пару вопросов, и все. Имеются ли у вас какие-либо предположения, почему в тот день мисс Хексем покинула дом вашей тетушки, никому ничего не сказав и не взяв с собой ничего из вещей?

– Да нет. – Он как будто удивился. – Тогда я знал не больше, чем все остальные. Но потом она, как вам известно, прислала моей тетке письмо, в котором все объяснила.

– Вы видели письмо?

– Видел, но, если вы собираетесь спросить, написано ли оно ее почерком… Могу утверждать лишь одно: почерк был похож. Впрочем, я не слишком хорошо знал руку Мэдди, чтобы утверждать с уверенностью.

– Удивились ли вы, узнав, что она сбежала с мужчиной?

– Черт побери, конечно! – отрезал он.

– Перед своим уходом она не казалась вам рассеянной или более задумчивой, чем обычно? Не сложилось ли у вас впечатление, будто она что-то замышляет?

– Нет, – ответил Картертон. – Кстати, предвидя ваш следующий вопрос… она не выглядела и пылко влюбленной. Мне она казалась существом, почти лишенным каких-либо эмоций, кроме опосредованных.

Его последние слова озадачили меня.

– Опосредованных?

– Она читала романы. Брала их в публичной библиотеке. Сентиментальный вздор!

Вот оно что… Маделин Хексем, наивная и неискушенная, черпала свои представления о жизни со страниц бульварных романов. Потом ей пришлось столкнуться с суровой действительностью – ее постигла страшная, жестокая смерть.