Текст книги "Окликни мертвеца"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Энн Грэнджер
«Окликни мертвеца»

 
О, жестокая Смерть, что же ты натворила?
В прах и пепел ты Смертное Тело его претворила,
Добрую Душу его призвала к Небесам,
Тело повергла во прах, из которого вышел он сам.
Тщетно горюют друзья, и дети зовут отца,
Ни слезы, ни вздохи не смогут вернуть мертвеца.
 

Эпитафия на кладбище в Корнуолле, 1820

Глава 1

– Мне нужно сегодня в Бамфорд попасть. Кто-нибудь едет в ту сторону?

Голос отчетливый, с легкой властной ноткой.

Мужчины, столпившиеся вокруг грязной продуктовой лавки на колесах, разом оглянулись. Заинтересовался даже Уолли – хозяин, – оперся обеими ладонями на засаленный прилавок, подвешенный на цепях сбоку, и выглянул, озираясь по сторонам.

Под его переместившимся немалым весом белый фургон дрогнул, качнулся, содержимое гулко задребезжало. Пирамида коробок и консервных банок развалилась, по прилавку рассыпались синие, красные и зеленые этикетки с информацией: «Чипсы с сыром и луком», «Говяжья тушенка», «Курица в маринаде» и прочее. Одна банка упала на землю к ногам покупателя, который ее подобрал украдкой и сунул в карман кожаного блузона. Уолли никогда не отвлекается настолько, чтобы не заметить подобного безобразия. Повел налитым кровью глазом, и покупатель поспешно бросил горсть мелочи на прилавок. Хозяин сразу же вновь уставился в толпу.

Изолированная придорожная площадка забита припаркованными грузовиками, фургонами, автопоездами. Лавка Уолли служит дальнобойщикам постоянным пунктом подкрепления, предлагая горячие напитки, жареные колбаски, треугольные кусищи толстого теста, напичканные картошкой и брюквой и эвфемистически именуемые пирогами, ломти бекона, квадраты хлебного пудинга с изюмом. Лавочник особенно похваляется тем, что у него «наешься от пуза». Не просто наешься – каждый скажет, что уже до конца жизни не будет нуждаться в еде. Цены низкие, санитария элементарная, обслуживание круглосуточное. Сам же Уолли, судя по сделанному впоследствии признанию сержанту Прескотту, «видит жизнь практически целиком».

В данном случае он видел девушку, по прикидке, лет восемнадцати-девятнадцати, стройную, в джинсах и твидовом пиджаке, который для Уолли ассоциируется с женщинами и мужчинами, сплошь затянутыми в кожу, подкатывающими время от времени в лимузинах и громко требующими, чтобы их обслужили, как будто он заведует какой-нибудь поганой пятизвездочной забегаловкой типа «Ритца». Девушка стояла неподалеку, окидывая присутствующих критическим взглядом.

«И, – добавил Уолли в ходе последующего допроса, – это был настоящий отпад. Вроде ихних топ-моделей. Высокая, может, чуточку тощая, только таких волос ты в жизни не видел. Настоящая грива. – Здесь он с легкой грустью погладил назревавшую плешь. – Цвет обалденный. Думаю, из бутылочки или из тюбика, но потрясающий. Что-то вроде позолоченной бронзы. Не обычная автостопщица и не придорожная шлюха. Высокий класс», – уважительно заключил он.

Точно так же думал Эдди Эванс, возвращавшийся домой без груза. Плохо, когда выдается порожний рейс, хотя многие единоличники вроде Эдди, работающие в бригаде с самим собой, нередко остаются внакладе. Погода целый день пасмурная, хоть сейчас вроде весна. Зима в этом году неохотно уступает место теплому времени года. Солнце закрыто плотными тучами, температура не по сезону низкая. На кустах и деревьях только начали медленно набухать почки, весенние цветы запаздывают.

И настроение исключительно мрачное, пасмурное. Завидев лавку Уолли, зазывно предлагающую горячие напитки и холодные закуски, Эдди свернул на площадку не потому, что организм нуждался в подкреплении чашкой смолистого чая, а потому, что душа нуждалась в живительном общении. В это время, после четырех, там собираются другие шоферы, в том числе знакомые. Хочется передохнуть и с кем-нибудь поболтать.

Как правило, он не берет попутчиков, ни мужского, ни женского пола. Был у него один знакомый, сильно из-за этого пострадавший, – подвез девушку, которую со временем обнаружили мертвой в канаве на другом конце графства. Полиция отловила каждого, кто ее видел или подсаживал к себе в машину, и каждому пришлось пройти через ад. За Эдди некому будет работать, некому будет платить по закладной, если его задержат для допросов и рабочий график накроется медным тазом. Он всегда игнорирует голосующих, которые одиноко стоят на обочине, тиская в руках картонные таблички с названиями далеких городов.

Однако чай от Уолли не развеял уныние, порожденное свинцовым небом и денежными потерями. Вместо этого лишь усугубилось нежелание расставаться с толпой у ларька. Простая человеческая потребность в компании заставила Эдди нарушить правило в тот единственный раз.

Практически не подумав, он услышал свой собственный голос:

– Я могу довезти тебя, цыпочка, до поворота на Бамфорд. Там поймаешь другую попутку.

Выпученные на девушку глаза выпучились на него. Всем известно, что Эдди Эванс не берет попутчиков.

В тишине зашумел, заклокотал кипяток в титане. Уолли молча и неодобрительно втянул внутрь лавки голову, сгреб со стойки монеты, уплаченные за чипсы, бросил в старую кассу с вертящейся ручкой.

Девушка выжидала. Никто ничего лучшего не предложил. Никто вообще ничего не сказал, хотя мысли висели в воздухе, как пар из титана.

Тогда она оглянулась на Эдди и сухо сказала:

– Хорошо. Спасибо.

Подхватила старый рюкзачок цвета хаки, лежавший на земле у нее под ногами, закинула на плечо. Безусловно, она не из тех, кому приходится долго ждать на дороге. Скорей одним взмахом руки подзывает такси, чем упрашивает подвезти ее в грузовике.

Подстегнутый ее нетерпением Эдди сунул пустую пластиковую чашку в помятую проволочную мусорную корзинку, вышел из толпы под изумленный ропот и продолжил порожний рейс.

Уолли уже сосредоточился на плевавшемся кипятком титане, оставшиеся клиенты обменивались между собой мнением, что Эдди нарывается на неприятности. В душе лавочник был готов согласиться, но никогда не позволял себе вовлекаться в побочные споры.

Потом кто-то спросил:

– А кто ее сюда привез?

Воцарилось молчание, сменившееся гулом вопросов и отрицаний.

– Как-то же она сюда попала? Не могла ж ниоткуда возникнуть! – доказывал первый спорщик. – Слушайте, – добавил он, – тут же на много миль ничего больше нет!

Но никто не признал, что привез девушку, никто не видел, откуда она появилась.

– Как будто из воздуха нарисовалась, – заключил кто-то, и абсолютно несуеверного Уолли прохватил озноб даже в жарком фургоне.

Добравшись до своего автопоезда, Эдди успел передумать. Влез в кабину с гложущим сердце сомнением. Знакомый интерьер, слабый запах пота, болтающийся на стекле брелок в виде цветка звездчатки, моментальный снимок жены рядом со спидометром – ничто не успокоило. Напротив, лишний раз напомнило о нарушении правила.

Девушка проворно забралась на сиденье с ним рядом. Он исподтишка наблюдал, как она засовывает под сиденье рюкзак цвета хаки. Примерно ровесница его собственной дочери. У Джины тоже длинные волосы, собранные в хвост. На этом сходство кончается. В этой девчонке есть что-то, чего нет у Джины – какая-то аура, не поддающаяся определению. При всей гордости за родную дочь Эдди почуял досадное сожаление.

Дело вовсе не в модной одежде – на девушке обычные джинсы и коричневые ботинки высокого качества, без шнуровки, со старомодными эластичными вставками по бокам, которые наверняка стоят целое состояние. Джина гоняется за стильными вещами, да они всегда слишком дороги. Одежда этой девушки классная, фирменная, не дешевка, изготовленная поспевающими за модой умельцами на Дальнем Востоке или в Южной Америке. Темно-коричневый пиджак из твида с кожаными заплатками на локтях тоже качественный. Под ним темная рубашка, мужской желтый вязаный шарф она сняла и стиснула в руке.

Со всей этой простотой контрастируют роскошные волосы, сияющие в тусклом свете кабины, напоминая начищенный медный подсвечник в церкви, в котором отражается пляшущее пламя свечей. Волосы стянуты сзади ленточкой, рассыпаются по спине и одному плечу. Выбившаяся прядка болтается на щеке. Впечатления неряшливости не возникает, кажется, этой прядке там самое место. Идеальная кожа. У Джины лицо в пятнышках, куча денег потрачена на лечение от угрей.

Эдди выехал с площадки, зная, что от лавки Уолли сто провожают любопытные взгляды.

– У меня дочка примерно твоих лет, – сказал он. – Ее Джина зовут.

– Да? Очень хорошо, – последовал беспечно-вежливый ответ.

– А тебя как? – недовольно спросил он.

– Кейт.

Вот блин, мрачно думал Эдди. Встретились десять минут назад, а уже кажется, будто с плеч сброшено двадцать пять лет. Опять стал неуклюжим парнишкой, который пытается заговорить в пабе или на вечеринке с девчонкой, хорошо понимая, что она совсем из другой компании.

– Живешь, значит, в Бамфорде? – уточнил он с притворной небрежностью, которая не обманула ни ее, ни его самого.

– Нет. К друзьям еду.

– Издалека?

– Можно сказать. – Пауза. – Из Лондона. – Она подняла руку, отбросила прядь русалочьих волос с длинной белой шеи без единой морщинки.

Еще сильней сожалея, что ввязался в это дело, Эдди прибег к отеческому совету.

– Довольно опасно молоденькой девушке голосовать на дорогах, – наставительно произнес он, крутя руль.

На него взглянули широко открытые серые глаза.

– Я очень осторожна.

Во рту пересохло. Конечно, от чая. Этим чаем можно лодку смолить.

– Студентка? – хрипло выдавил Эдди.

– М-м-м… – Она поудобней устроилась на сиденье, сонно глядя в ветровое окно на дорогу.

– А моя Джина работает санитаркой в доме для престарелых, – сообщил он с отчаянием в голосе.

– Замечательно, – бросила девушка откуда-то издалека.

«Что ж, вполне откровенно, – признал Эдди. – Не хочет она со мной разговаривать, а я сам себе яму копаю, стараясь ее хоть как-нибудь расшевелить. Не надо было отступаться от правила. Чем скорее от нее избавиться, тем лучше. Кстати, зачем ей голосовать на дороге? Наверняка деньги есть».

Впрочем, деньги часто не имеют значения. В голову вдруг взбрела нехорошая мысль, что девчонка ведет какую-то игру. Это не он ее подобрал, а она его.

– Друзья в Бамфорде… тебя ждут? – спросил он.

– Не знаю, – пробормотала она. – Должны ждать, даже если не ждут. – Снова повернула голову к Эдди, мило улыбнулась. – Я им сюрприз сделаю.

Он ее высадил на повороте к Бамфорду, как обещал. Дневной свет угасал, по полям крался туман, деревья стали призрачными в сумерках. Можно подумать, будто еще зима. Эдди с нетерпением ждал расставания, избавления, пока совсем не свихнулся, и все-таки чувствовал некоторую неловкость. Нехорошо высаживать девушку, да и любую женщину, в пустынном месте, где она будет совсем одна в вечернее время. Посмотрел на часы на приборной доске. Всего двадцать минут седьмого, не так уж и поздно. Только холодно, судя по резкому ветру из открытой дверцы.

– Доберешься, милочка?

– Разумеется! – крикнула она в ответ, стоя на дороге. В дверце видна одна голова.

Хотела захлопнуть дверцу, но он дотянулся и придержал.

– Я бы свернул и прямо до места довез, да не хочу опаздывать домой. Старушка ждет.

– Не надо, – сказала девушка с такой спокойной уверенностью, что он почти устыдился своего беспокойства. Она уже уходила с рюкзаком на плече, скрывшим с глаз роскошною гриву. Крикнула через плечо: – Спасибо! – коротко махнула рукой на прощание, сверкнув алебастровой белизной.

Эдди смотрел, как она тает в сумерках, силуэт затуманивается, расплывается, наконец, исчезает. По пути к дому никак не мог отделаться от ощущения, что влип во что-то очень нехорошее.

Мередит Митчелл увидела автопоезд, отъезжавший от поворота на Бамфорд. Сердито сверкая красными глазами задних огней, он с ревом умчался в сгущавшуюся тьму опустевшей пригородной дороги. Интересно, зачем останавливался? Может, водитель сбился с пути, растерялся, решил свериться с дорожной картой. Может, вылезал в кусты по естественной надобности.

Она позабыла об этом, свернув к Бамфорду в приподнятом настроении. Последний отрезок на пути домой. Покинув свой офис в министерстве иностранных дел, она выступала в качестве инструктора на недельных курсах, любезно устроенных на просторах Южного Даунса. Теоретически курсы кончаются завтра, в пятницу, во время ланча, чтобы все присутствовали – ученики и преподаватели, – а потом уж разъехались в разные стороны по домам. А фактически разбежались в четверг, нынче вечером.

Мередит присоединилась к исходу, не видя особого смысла оставаться на своем посту, как обреченный страж у ворот Помпей. Немногочисленная аудитория, готовая ее слушать в пятницу утром, с откровенным облегчением выслушала предложение продлить нынешние занятия на полчаса – вполне достаточно, чтобы разобраться с оставшимися вопросами, – и на этом покончить.

Перед отъездом она позвонила Алану, известила об изменениях в расписании. Условились, что поедет не к себе, а к нему. Он постарается освободиться пораньше и встретить. Они откупорят бутылку вина, приведут в порядок мироздание.

Радость от окончания курсов и предвкушение вечера умерялась фактической необходимостью вести машину в вечернее время. Ночью лучше – фары ярко освещают дорогу, свет и тьма четко разграничены. А в сумерках свет фар соперничает с остатками гаснущего дневного света, обочины утрачивают форму, наполняются антропоморфной жизнью. При этом всегда вспоминается сцена из «Волшебника из страны Оз», [1]1
  «Волшебник из страны Оз» – сказка Ф. Баума, известная в русском переложении как «Волшебник Изумрудного города». (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]когда Дороти хочет сорвать яблоко с дерева у дороги, а ветка постоянно отдергивается.

Что-то замаячило впереди на дороге. Переместившись к обочине, попало в свет фар. Сначала показалось, будто некое животное, скажем олень-мунтжак, [2]2
  Мунтжак – мелкий азиатский олень с длинными клыками NB!и рогами.
  (лат. Muntiacus) – род оленей (Cervidae), обитающих в Южной и Юго-Восточной Азии.
  У самцов-мунтжаков в верхней челюсти есть резцы, предназначенные для перекусывания и выступающие из пасти.


[Закрыть]рыщет в поисках пропитания по окрестным плантациям, давно удрав из какого-то парка. Но, присмотревшись, Мередит разглядела человеческую фигуру, вполне реальную, а не плод слишком буйной фантазии. Кто-то идет по краю дороги как минимум за три мили от первых домов. Кто-нибудь из обитателей местной фермы?

Проезжая мимо, она отчетливо увидела девушку с рюкзаком за плечами. Поздно для автостопщиков, хотя, сказать по правде, девушка не голосует. Возможно, поэтому Мередит затормозила. В ожидании включила свет в салоне, чтобы путница видела за рулем женщину, а не сластолюбивого бугая, ловца удачи.

Однако при свете верхней лампочки нелегко разглядеть отражение в зеркале заднего обзора. Утратив прежнее преимущество, теперь сама Мередит оказалась одна, на свету, как в аквариуме, к которому подходит невидимая бродяжка или осторожная охотница. Вполне возможно, с невидимым пока партнером. Наверное, не следовало подчиняться инстинкту и останавливаться. Импульсивное решение изобразить добрую самаритянку может закончиться ограблением и насилием со стороны пары бродячих хиппи. Она чуть не поехала дальше, но, если девушка на дороге действительно нуждается в помощи, это будет жестоким обманом. Придется дождаться.

Девушка поравнялась с машиной и заглянула в окно так внезапно, что Мередит вздрогнула от неожиданности. Утешительно видеть, что она все же явно одна.

Мередит опустила стекло и сказала:

– Я в Бамфорд. Подвезти?

– Не хотелось бы идти пешком до города.

Голос поставленный, произношение правильное. Впрочем, в наше время это ничего не значит.

– Хорошо. Садитесь.

Девушка села на пассажирское сиденье, положила рюкзак на колени, молча уставилась в лобовое стекло, следя за желтыми лучами автомобильных фар.

Полный отказ от всяких попыток общения нервирует. Пришлось начать первой:

– Живете в Бамфорде?

– Нет.

Вежливый, но твердый тон предупреждает: «Не ваше дело».

Вполне справедливо, признала Мередит. Она сама не любит, когда ее расспрашивают незнакомцы, поэтому свела следующий вопрос к самому необходимому:

– Куда вас подбросить? Точный адрес знаете?

Попутчица, наконец, на нее оглянулась.

– Тюдор-Лодж. Кажется… мне говорили… почти первый дом на окраине.

– Знаю. Он принадлежит семейству Пенхоллоу.

– Да.

– Я знакома с Карлой Пенхоллоу. А вы подружка Люка?

Снова молчание, словно вопрос озадачил. Затем прозвучал ответ – откровенный, как прежде, хотя не такой твердый:

– Нет.

Ладно, напомнила себе Мередит, это ее личное дело. Не хочет отвечать – не расспрашивай.

Однако разгоревшееся любопытство пересилило сдержанность. Из уст невольно вылетело замечание:

– Если вы раньше там не бывали, сильно удивитесь. Тюдор-Лодж можно назвать очень старым, в своем роде довольно красивым лоскутным одеялом.

– Что это значит? – В голосе незнакомки наконец-то послышалась заинтересованность, и Мередит с облегчением отметила хоть что-то человеческое в ее интонации.

– Самый старый кусочек, елизаветинский – левый, если смотреть с улицы. Справа георгианское крыло. Каменный портик времен королевы Виктории в тюдоровском стиле… Хотя все удачно сочетается каким-то образом. Пожалуй, я завидую Эндрю и Карле из-за этого дома.

– Звучит очень мило.

Тон приподнятый. Видно, девушке тема понравилась, захотелось разузнать побольше.

Теперь Мередит вдруг не пожелала делиться информацией. В конце концов, что это за девчонка? По всему судя, лет девятнадцати, хорошо образованная, холодная, как огурец, и…

И тут она с опозданием сложила два и два. Девушка наверняка вышла на повороте из того самого грузовика. Где-то по пути подсела. Ничего не понятно. Было б понятно, будь она подружкой Люка, сына супругов Пенхоллоу, нахальной студенткой, как прочие. Но если бы была знакома с кем-то из родителей, с Эндрю или с Карлой, с каким-нибудь издателем Карлы, с телевизионщиками, выпускающими научно-популярные программы Карлы, у нее непременно была бы машина.

Показался дорожный знак с названием города. Машина выехала из последних кустов по обочинам, фары высветили площадку гаража с заправочной станцией, неопрятную, но хорошо освещенную, яркую и ободряющую, потом ряд каменных коттеджей, потом купы деревьев. Доехали до первых уличных фонарей, едва мерцавших охрой. И появился Тюдор-Лодж с другой стороны дороги за чугунной решеткой, с высокими каминными трубами и остроконечными шпилями, силуэты которых еще различимы на фоне свинцового неба.

Мередит подкатила к воротам.

– Ну, вот…

И осеклась.

Девушка уже выскользнула из машины.

– Спасибо, что подвезли. – Забросила рюкзак на плечо, развернулась, остановилась на узком тротуаре, ожидая, пока машина отъедет. Или из признательности к благодетельнице?

«Нет, – решила Мередит. – Просто не хочет идти к дому у меня на глазах». Несомненно, тут что-то не так. Только трудно сказать, что именно. Девушка безусловно из приличного общества. Едва ли грабительница пойдет на дело в то время, когда все возвращаются по домам, тем более засветится перед свидетелями.

Мередит изобразила краткую улыбку, прощально махнула в ответ и тронулась в путь.

«Твоя проблема в том, – уведомила она себя, – что ты цепляешься ко всяким мелочам и становишься чрезмерно подозрительной».

Увидела в зеркале заднего обзора тоненькую фигурку, которая направилась к воротам, вошла и растаяла в темном саду. Мередит не услышала черного дрозда, который последним из пернатых обитателей сада отходит ко сну. Патрулируя в сумерках территорию, он заметил вторжение и упорхнул с громким предупреждающим криком.

Хорошо, что не слышала. Несмотря на старания отбросить опасения, она, как до нее Эдди Эванс, осталась с беспокойным ощущением причастности к чему-то дурному.

Глава 2

Эндрю Пенхоллоу постучал в дверь и спросил:

– Ну, как ты там сейчас?

Голос жены что-то страдальчески пробормотал изнутри. Он чуть приоткрыл створку. Шторы задернуты, преграждая доступ остаткам дневного света. В полутьме вырисовываются очертания мебели. На кровати в центре спальни несчастная скорчившаяся фигурка Карлы.

– Извини, – беспомощно вымолвил он. – Хочешь чего-нибудь?

– Смерти…

– Аспирину?

– Нет… уходи… спасибо…

Эндрю тихо закрыл дверь, пошел обратно по скрипучей дубовой лестнице. В доме стоит застывшая теплая тишина. Ему часто кажется, что в наступающих в старом доме сумерках время как бы зависает. Словно духи всех проживших земную жизнь под этой крышей выплывают из деревянной резьбы в заветный час, обмениваются байками о давних авантюрах и несчастной любви, горько жалуются на собственную смерть, забавляются, критикуя нынешних жильцов. В припадке барочной фантазии Эндрю гадал, что будет, когда он в один прекрасный день вольется в их ряды. Возможно, устроит излюбленную засаду вон там, у резной балясины в конце лестничного марша, наблюдая, как его преемники бегают вверх-вниз, невидимо и неслышно потешаясь над ними. Предположительно после смерти придется развлекаться как можешь. Вероятно, возможности ограничены.

Через полтора года ему стукнет пятьдесят. Большая пятерка с нулем маячит неприятно близко. Не столько огорчает, сколько пугает. Страшновато приходить к пониманию чокнутых стариков, которые непрестанно ворчат на современную молодежь. В действительности злятся на то, что сами уже не молоды. Не Джордж ли Бернард Шоу сокрушался, что молодость напрасно дана молодым? Вроде он. Хотя любой мужчина, отрастивший такую бороду и расхаживающий в бриджах, давно чужд молодежным забавам.

Эндрю задержался у подножия лестницы, позволил себе на мгновение тщеславно вглядеться в собственное чисто выбритое отражение в зеркале. Никогда не был красавчиком. С годами немножечко прибавил в весе, но это лишь добавляет солидности, создает ауру преуспевающего мужчины. По его мнению, он не так плохо выглядит. Некоторые сверстники смотрятся гораздо хуже. Бывшие божественные юноши лишились волос, талий, сексуального драйва.

«Без зубов, без глаз, без вкуса, без всего».

– Правильно говоришь, Уильям, старый сукин сын, – пробормотал Эндрю, подмигивая в зеркало. – Но пока еще не про меня, а?

В последний раз одобрительно кивнув своему отражению, он почувствовал укол вины – не за то, что поймал себя на пустом самолюбовании, а за то, что забыл о жене. Красуется перед зеркалом, когда бедняжка лежит на одре страданий. Мигрень – поистине адская мука. Обрушилась без предупреждения. Должно быть, Карла что-нибудь съела. Обычно так и бывает, хотя не всегда. Обедала сегодня в Лондоне в какой-то писательской забегаловке, вернулась бледная, с первыми признаками надвигающейся боли и тошнотой. С жалобным воем обругала «проклятый шоколадный мусс», с трудом поднялась наверх, свалилась на кровать, с тех пор так и лежит.

Он часто испытывает уколы вины из-за Карлы, утешаясь мыслью, что она весьма успешная самостоятельная женщина. У нее своя профессиональная жизнь, которая принесла ей почти повсеместную известность, скучать определенно некогда. Правда, иногда возникает сомнение – вдруг счастливая и удачная жизнь вместе с ним, о которой она всегда искренне мечтала, не удалась обоим?

Эндрю, подобно многим, в сущности, самым обыкновенным мужчинам, жаждал путешествий и приключений, опасностей и риска. Фантазии глупого книжного мальчика превратились в умные игры взрослого человека.

В среднем возрасте впервые послышался разочарованный шепот неудобоваримой правды. Фантазии так и остались фантазиями. Не сделано ничего такого, чего до него не делали другие. Он двигался по дорожке, протоптанной бесчисленными поколениями серых мужчин. И где-то на дороге между фантазией и реальностью совершил по отношению к Карле чудовищную несправедливость.

Впрочем, совесть довольно легко успокоить. Они женаты двадцать пять лет, черт побери! Нельзя сказать, что брак не удался. Среди друзей и знакомых четверть века супружества считаются рекордом.

Итак, дом и вечер в его распоряжении. До возвращения в Брюссель три дня. За эти три дня необходимо решить неотложные насущные проблемы. Беда с долгосрочными обязательствами заключается в том, что когда они, наконец, неизбежно заканчиваются, никто не знает, что делать дальше. Сложность положения потрясает, почти убивает. Всегда тяжело было не иметь возможности выплеснуть переживания, с кем-нибудь поделиться, а теперь, через столько лет, еще тяжелее и горче.

Совесть снова вмешалась без спроса, напомнив, что сожаления в данном случае умеряются облегчением. То, что в молодости не составляло труда, теперь превращается в геркулесовы подвиги. Кроме секса, поспешно оговорился он. Впрочем, это увертка. Перечитывая историю жизни, не перескакивай через строчки. Единственное, чего никогда не хотелось, сказал он себе, как все эгоисты, это огорчать Карлу. Всегда изо всех сил старался не причинять жене боль.

Чувствуя себя вполне добродетельным, Эндрю пришел на кухню, включил электрический чайник. В голове неслись одна за другой отрывочные мысли, как неоновая реклама на уличных щитах: налить чашку чаю, посмотреть телевизор, заглянуть в газету, лечь в постель. Лечь в другой комнате, оставив бедняжку Карлу страдать. Стыд и позор.

Пока чайник что-то сам себе нашептывал, Эндрю подошел к окну, глядя в черный сад. Забавно, что в доме, согласно традиции, есть привидение. Не внутри, а снаружи. Он его ни разу не видел.

Разумеется, поденщица миссис Флак рассказывает бесчисленные легенды о тех, кто видел. С ней самой однажды был случай, когда она помогала поставщикам готовиться к званому ужину. Обычно она работает только с утра до середины дня, но к своей кухне относится ревностно и предпочитает присматривать за поставщиками, мрачно и несправедливо заявляя, что они обязательно что-нибудь разобьют или заинтересуются серебряными ложками – с чужими никогда не знаешь. В тот вечер она вышла выбросить объедки после первого блюда и ощутила холодок на шее, стоя у мусорного бака в сгущавшихся сумерках.

«Я поклялась бы, мистер, позади меня кто-то стоял, настоящий, как мы с вами. Оглянулась в полной уверенности, что увижу. Что вы думаете? Ничегошеньки! Только ясное предчувствие беды и горя. Не могу объяснить».

Эндрю мог. Миссис Флак испробовала вино. Вечер был тяжелый, поставщиков винить не в чем.

Видно, он проявил недоверие, поскольку миссис Флак ощетинилась и объявила, что «очень многие видели бедную девочку». Бедная девочка в пуританском платье – эхо бурной истории Тюдор-Лодж. Нынче в Бамфорде, насколько известно, пуритан маловато. Ничего удивительного, что призрак в отчаянии бродит вокруг.

Эндрю фыркнул, отвернулся, налил чаю, поставил чашку на поднос, добавил треугольный кусок фруктового торта, чувствуя себя школьником, залезшим в копилку, и приготовился пойти в гостиную.

Но тут кто-то стукнул в кухонную дверь.

Он удивленно поставил поднос. Что за чудеса? Может быть, стукнул не кто-то, а что-то – горсть листьев, подхваченных ветром. Уже поздно, визитов не ожидается, в любом случае люди идут к передней двери.

Стук повторился. За дверью кто-то есть. Возможно, у передней двери темно, и посетитель направился к черному ходу, видя свет на кухне.

Неприятно, что кто-то шатается в темноте по участку. Не забыть включить сигнализацию перед тем, как ложиться. Эндрю вернулся к окну, выглянул, не разглядел никого. Над садом нависла сероватая пелена, хотя, безусловно, еще не полностью стемнело. В конце концов, и для визита не поздно.

– Секундочку! – крикнул он и пошел открывать. В дверь дунул холодный ветер. Глаза не сразу привыкли к сумраку после электрического света. К нему шагнула сформировавшаяся в полусвете фигура – стройная, женская, пряди волос щупальцами извиваются на ветру.

Сначала суеверный ужас объял Эндрю парализующей хваткой, а потом он выдохнул:

– Какого черта тебе здесь надо?

В доме Алана был темно, когда Мередит к нему подъехала. Впрочем, ничего другого она и не ожидала. Открыв дверь своим ключом, она наступила на груду почты, подхватила кипу, прошла по узкому коридору на кухню. Включила свет на пороге и застонала.

На шкафчике у раковины лежит забытый подгоревший ломоть хлеба. В разнообразных кружках засохшая заварка – чай и кофе. Мусорное ведро переполнено. На столе среди крошек развернут последний номер «Гарден» – журнала Королевского общества садоводов.

– Не желаю, – громко объявила Мередит, свалив почту рядом с журналом, – заниматься чьим-либо домашним хозяйством.

Заниматься своим она тоже не любит. Но, выпив чашку чаю, придется долго ждать. Невозможно сказать, когда Алан вернется домой. Возможно, занят новым делом. Такое случается регулярно, и она всякий раз проклинает полицию.

Если честно сказать, ее собственная работало сих пор нередко заставляла менять планы. Мередит сняла с плеча сумку, повесила на спинку стула, включила электрический чайник и принялась наводить порядок.

Только закончила и принялась за чай, как услышала, что в замке повернулся ключ, по коридору протопали шаги. На кухню влетел Алан с непривычно растрепанными светлыми волосами и раскрасневшимся длинным узким лицом. Мередит подавила импульсивный смешок, ибо он умудряется сочетать в себе пылкость с застенчивостью на свой собственный уникальный лад. В ясных голубых глазах, как обычно, светится деликатная вопросительность, словно он ждет от других проявления такой же деликатности. Она с мысленной кривоватой усмешкой признала, что Алан никогда, даже в самых экстремальных ситуациях, не утрачивает своих естественных отличительных признаков. Сейчас смахивает на возбужденную афганскую борзую, поднявшую узкую морду, встряхивая блестящей шерстью, разворачиваясь на тонких лапах перед волнующим приключением.

– Отлично рассчитал время! – заметила Мередит, направляясь к нему, обнимая за шею.

Вид у него был довольный, однако слегка удивленный, потому что она к демонстрациям чувств по натуре не склонна.

– Извини… – пропыхтел Алан, поспешно целуя ее. – Изо всех сил старался освободиться пораньше. Но как только положил трубку после разговора с тобой, повалило одно за другим…

– Ничего страшного. – В ней заговорила совесть. – Все равно время краденое. Я должна была уехать только завтра в середине дня. Улизнула пораньше. Как прошла неделя?

– Скучно. А твои курсы?

Она призадумалась.

– Как обычно. Группа в целом хорошая, хотя большинство соблазнилось свободной неделей без особых обязанностей.

– Ну, и ты отдыхала бы.

Он шагнул к стойке с винами.

– Мне пришлось потрудиться, готовиться… – Глядя, как он выбирает вино, вопросительно предъявляет бутылку, Мередит не стала заканчивать фразу. В конце концов, кого это интересует? Она свое дело сделала. – Отлично. Это годится. – Она закинула руки за голову, потянулась, как кошка. – Уик-энд начинается! Во всяком случае, я спокойно доехала, без всяких задержек. Завтра было бы хуже в пятничном трафике. Почти все слушатели, что сегодня уехали, ссылались как раз на дорожные пробки.

– Вот что я тебе скажу, – начал Алан, вкручивая в пробку штопор. – Дай мне двадцать минут принять душ, переодеться, и мы с тобой отправимся в новый греческий ресторан. Очень хвалят.