Текст книги "Приключения тележки"

Автор книги: Енё Тершанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Политические осложнения в дополнение к любовным

Часто вспоминался Безимени тот вечер, когда они вышли из кино.

Фильм заворожил их, взволновал до глубины души, так что и Безимени и Аги почти совершенно утратили присущее им обычно верное ощущение реальной действительности и теперь способны были лишь через призму фильма рассматривать все явления жизни.

Герой фильма, немец по происхождению, хотя по имени славянин, передовой рабочий, благодаря своему уму, прилежанию и верности стал любимцем директора завода. В то же время и горничная директорской семьи имеет сильное влияние на хозяев. Передовой рабочий почти полновластно распоряжается наймом и увольнением. А вокруг – безработица, нищета. Особенно страдают от безработицы ввиду перенаселенности несколько образцовых, чисто немецких поселений. Ибо директор не выносит немцев и постепенно изгоняет их со своих предприятий.

Но тут между передовым рабочим и горничной завязывается тайная дружба. Выясняется, что горничная – немка по происхождению и германофилка. Рука об руку становятся они на сторону бледных, оборванных немецких безработных и всеми правдами и неправдами устраивают их одного за другим на завод. В это время в страну триумфально вступает немецкая армия. Хозяин завода бежит. Но его любимцев, горничную и управляющего, хватают.

Дело уже доходит до того, что управляющего и его помощницу, горничную, которых немцы сволокли в тюрьму и осудили, вот-вот казнят как ближайших приспешников директора завода, дравшего шкуру с рабочих.

Но тут за них вступаются тайно устроенные ими на завод бывшие немцы-безработные. Они протестуют, управляющий и его лебедушка освобождены, мир и благоденствие, счастье до ушей.

Во время фильма Безимени и Аги то и дело стискивали друг Другу руки, целиком и полностью отождествляя себя, свою судьбу с героями фильма. Аги всхлипывала, да и Безимени в самые критические моменты, при особенно волнующих сценах судорожно глотал стоявший в горле ком.

Прохладным вечером, какие часто случаются ранней весной, они возвращались домой, тесно прижавшись друг к другу, и тихо беседовали.

– Не только от нилашистов, но даже от самых ученых и почтенных людей в доме только и слышишь: немцы победят! Они завлекут сюда русских, выманят из-за моря американцев, а уж тогда выставят такое оружие, которое в два счета уничтожит их всех. Теперь примечай – кто говорит иначе? Ну, твоя хозяйка. Так ведь это шлюха, и только… Ну, домовладелец – так ведь он еврей. Выкрест. Еще учитель музыки из полуподвала, мой сосед, – но он же чокнутый и живет на то, что от своих еврейских учеников получает. Еще профессорское семейство, но у них у самих дети полукровки – тоже наполовину евреи. Ну и другие евреи, что в доме живут. А больше никто. Вот и сообрази! На сей раз горничная не придиралась к мудрствованиям Безимени, растревоженная собственными сомнениями.

– Я тоже не знаю, что и думать! – проговорила она. – Но все же, по-моему, что тебе, что мне нет смысла прилепляться ни туда, ни сюда. Работать хлеба ради все равно нужно, немцы здесь господа или кто другой. Пусть те их сторону держат да паразитничают, кто через них себе выгоды ищет: По-моему, и тебе и мне это без надобности, а значит, и дрожать не придется ежели другая сила верх возьмет и станет вешать да расправу чинить. Кто бы ни давал тебе заказ – еврей или не еврей, важно одно: чтоб платил исправно. И мне тоже безразлично, кому прислуживать. Вот и вся премудрость!.. Ох!

Что верно, то верно; даже тревоги политического свойства посещавшие иной раз Безимени, Аги легко удавалось развеять! Но на этот раз не успел он успокоиться, как она уготовила ему глубокое потрясение.

– Что с тобой? – взглянул Безимени на Аги, так неожиданно оборвавшую свои рассуждения.

– Мне вдруг подумалось: ну как эта стерва очухалась уже и теперь устроит мне выволочку за то, что я удрала из дому. Давай-ка отнесем ей сейчас газету с твоей фотографией… если ты зайдешь со мной, она не станет скандалить. Задурим ей голову твоей тележкой!

В темноте Безимени дважды переменился в лице. Сперва побледнел и покрылся потом, затем густо побагровел. И дыхание у него перехватило.

Что теперь делать? Буркнуть небрежно, что артистка уже видела газету? Но помнит ли об этом артистка? И вообще, как она намерена вести себя? А ему как держаться, но главное – как с Аги, как все теперь будет?… Ужас! Ужас!

Самым надежным сейчас показался обивщику испытанный прием – внезапно перейти на грубый тон.

– Еще чего! Договорились же, что по мере возможности не будем показываться вместе на людях! А ты теперь нарушаешь? – проворчал он. – Никуда я не пойду.

Аги ничего не заподозрила.

– Ну-ну! С чего ты надулся, будто мышь на крупу? Не пойдешь? Не надо. Сам же говорил, что в доме уже знают про нас. А я все-таки покажу ей сейчас твою фотографию.

– Это еще зачем? – снова грубо рявкнул Безимени и хотел выхватить у Аги газету.

Но девушка опять ничегошеньки не заподозрила. С газетой в руке она отскочила в сторону и, громко смеясь, вбежала в подъезд. Ибо за разговорами они уже подошли к дому.

Итак, Безимени не оставалось ничего иного, как выбрать из двух зол меньшее. Но что же лучше? Оставить газету у Аги и потом грызть себя в своей берлоге: что-то произойдет наверху, когда с газеты разговор между Аги и артисткой перейдет на него! Или же броситься вдогонку за Аги и устроить шум, скандал, ссору… – чтобы потом все обрушилось на его же голову?

Тем временем Аги одолела уже пятый лестничный пролет; почувствовав себя в полной безопасности, она обернулась и достаточно громко, хотя и с опаской, прошептала сверху:

– Слышишь? Если стерва эта не очнулась, я сойду к тебе!

И горничная, пренебрегши лифтом, бросилась вверх по лестнице.

Но напрасно поджидал Безимени свою невесту, терзаясь сомнениями, тревогами, кошмарами. В ту ночь она к нему не пришла.

Новая свара по поводу вредности безвредной тележки

«Шандор, Йожеф, Бенедек нам несут тепло навек!» – гласит старый стишок о весне-красне.

Что же в тот памятный тысяча девятьсот сорок четвертый год день Иожефа действительно крепко нагрел всю Венгрию немецким вторжением.[14]14
  Немецко-фашистские войска оккупировали Венгрию, своего же союзника, 19 марта 1944 года.


[Закрыть]

За несколько дней до этого Безимени получил легкую, хорошо оплачиваемую работу по украшению зала к празднику 15 марта.[15]15
  15 марта в Венгрии отмечается годовщина национально-освободительной революции 1848 года.


[Закрыть]

Но увы, в прекрасный праздник венгерской свободы ворвался оглушительный рев сирены. И тотчас о воздушной опасности залаяло радио.

Разумеется, все, кто видел, как в венгерском небе без всяких помех, словно на учениях, огромными серебряными орлами проплывают американские и английские бомбардировщики, были потрясены до глубины души.

Тележка Безимени вот уже четыре-пять дней как не стояла на обычном своем месте во дворе.

Дворничиха воспользовалась этим. Она вынесла из убежища запасную кадку, мешки с песком и другие предметы, имевшие отношение к противовоздушной обороне, и нагромоздила все это на пустовавшее место тележки Безимени.

Обивщик заметил ее маневр. Но, располагая охранной грамотой домовладельца, не без ехидства размышлял так: когда он привезет тележку домой, то попросту передвинет все эти противовоздушные причиндалы с законного ее места или же поставит тележку с ними рядом, а то, что там она в самом деле будет мешать при спуске в убежище, его не касается. Только в воскресенье утром у Безимени нашлось время, чтобы доставить тележку домой. Таща за длинную рукоять нагруженную инструментом и упаковочным материалом тележку, Безимени был занят вовсе не перипетиями мировой войны, ее критическими этапами. Он погрузился мыслями в собственные свои малые личные заботы.

«Проклятая тележка! – ругался он про себя. – Снова из-за нее ввязываться в перепалку с дворничихой. А если она не посчитается с запиской домовладельца? Тогда придется все же идти на поклон к артистке… и уж там-то быть скандалу!»

Обивщик мебели все еще не знал, в каких он отношениях с артисткой.

Аги, спустившись к Безимени на следующий вечер, вернула ему газету и сказала просто так, между прочим:

– Почему тебе не хотелось, чтобы я показала ее этой стерве? Ты же сам ей показывал. По крайней мере она сказала, что уже видела.

Безимени просто дурно стало от этой пытки. Застигнутый врасплох, он не успел собраться с духом и грубостью оборвать разговор. Он только промычал что-то, тупо уставясь на девушку.

– Да что с тобой? – вытаращила на него глаза Аги. – Почему нельзя видеть эту фотографию кому угодно? Разве не для того ее в газете напечатали?

В воображении Безимени кошмарной чередой пронеслось: если артистка помнила о фотографии, то она не могла не помнить и обо всем, что произошло между ними, а если так, то как она вывернулась перед своей горничной?

Наконец отчаянное его положение подсказало Безимени спасительную мысль, и он простонал, обернувшись к девушке:

– Но разве я не говорил тебе, что статья никуда не годится из-за того, что я здесь разулыбался до ушей? Меня ведь за это и в редакции послали ко всем чертям. А я буду всем показывать.

– Тьфу, чепуха какая! – отмахнулась горничная и перешла к обычной повестке дня.

Однако Безимени в воображаемых своих страхах дошел уже до того, что счел подозрительным полное отсутствие каких бы то ни было подозрений на его счет у Аги. Но, может, она и ее хозяйка не так-то уж и делятся друг с дружкой?…

Вот о чем размышлял Безимени, толкая к дому тележку и с отвращением думая о том, что из-за проклятой этой колымаги ему, возможно, еще сегодня придется встать лицом к лицу с артисткой в присутствии Аги.

Опасный переполох вокруг тележки

Перетаскивая громыхавшую тележку через лестничную площадку, Безимени толкал и дергал ее более нервно, чем обычно. В результате рукоять тележки, круто завернув в сторону, ударилась о стену, о кричаще-красную стену, и отбила порядочный кусок штукатурки.

У Безимени застыла кровь в жилах.

Он тотчас решил, поставив во дворе тележку, самому явиться в дворницкую и, чистосердечно покаявшись, взять на себя все расходы по возмещению ущерба.

Но, пока тележка с левым уклоном громыхала по двору, дворничиха уже выскочила из своей квартиры и сразу заметила на кроваво-красной стене безобразную белую выбоину.

Что тут началось! Какой отвратительный, какой безобразный скандал!

– Иди сюда! Иди сюда сейчас же! – как сирена воздушной тревоги, завопила она, призывая на помощь мужа. – Он испоганил стену, он весь дом разнесет… Вот, погляди, полюбуйся!.. Ни минуты не потерплю больше здесь его повозку! Господин майор приказал вынести из убежища все лишние вещи, и теперь тележке его во дворе больше нет места. Она всем мешать будет. Посмотрим, куда он ее поставил!

Последние слова дворничихи донеслись уже со двора.

Напрасно сунулся теперь Безимени к дворнику с робкими объяснениями. Дворник лишь крутил головой.

– Уж вы, господин Безимени, поищите другое место для тележки. Иначе нам придется удалить ее с помощью полицейского. Противовоздушная оборона прежде всего.

– Вот, прочитайте – письменное разрешение домовладельца держать мою тележку во дворе дома! – протянул ему Безимени свою бумажку.

– И это не поможет! – опять потряс головой миролюбивый дворник. – Хотите беду накликать? Тогда настаивайте на своем.

– Уж он за это поплатится! – злобно верещала дворничиха.

– А ты не кричи, голубка, не угрожай! Пойдем домой! Господин Безимени обдумает, как ему быть.

– Не домой, а к господину майору, вот куда я пойду! – прошипела, чуть не лопаясь от злости, дворничиха.

Ее муж вернулся в дворницкую, а Безимени удалился в мастерскую, чтобы наедине с собой обмозговать создавшееся положение.

И он мозговал, мозговал, мозговал изо всех сил.

Из-за поганой этой тележки впутать в неприятности не только себя, но доброго домовладельца и артистку? Связываться с комендантом? С самим господом богом – всесильным ведомством противовоздушной обороны? С майором?!

Куда бы деть ее, черт возьми! Схватить топор да разнести в щепы, на растопку?…

Вдруг перед домом трижды раздался знакомый гудок. Значит, пришла машина – либо за домохозяином, либо за артисткой.

А ну-ка, быстро навстречу – будь то он, она или оба вместе. Выложим господам все начистоту. И пусть решают, как быть с тележкой.

Вот что придумал второпях Безимени. И выбрался из своей берлоги на улицу.

Но в эту самую минуту сверху, с балкона четвертого этажа, выходившего на улицу, прозвучал милый голосок Аги, обращенный к шоферу:

– Послушайте! Скажите обивщику мебели, чтобы он поднялся к нам! Да тотчас! Немедля!

Безимени взлетел на четвертый этаж.

Столкновение власть имущих из-за пустяка

Майор был сравнительно молод и строен – как говорится, красавец мужчина.

Его супруга, дама на редкость некрасивая, страдала неизлечимой хворью, какой-то бледной немочью. День-деньской лежала она на софе, курила, раскладывала пасьянсы и читала – один за другим глотала дешевые романы, до отказа набитые всяческими ужасами.

Когда-то из-за небольшого чисто бухгалтерского просчета майор распростился с армией. Затем маклерствовал, даже барышничал. Во время войны армия снова приняла его в свои объятия. Вскоре он выступил в роли директора завода.

Майор редко облекался в военную форму. Но в то утро вместо элегантного штатского костюма на нем красовался мундир и штиблеты со шпорами. В этот воскресный день ему надлежало присутствовать на официальной церемонии, имеющей быть ровно в полдень.

Накануне, в день святого Шандора, майор, носивший сие христианское имя, основательно набрался вечером в веселой компании.

Когда дворничиха позвонила в дверь, он уже успел принять ванну. Однако самочувствие у него было препоганое. С наивысшим удовольствием он снова бухнулся бы в постель. У майора трещала голова, ныло в животе.

Конечно, он предпочел бы швырнуть дворничиху за дверь, вместо того чтобы выслушивать ее жалобы.

Но дворничиха в столь драматических красках расписала неслыханные преступления обивщика мебели, который плюет на все заботы армии о гражданской обороне да еще потрясает письменным распоряжением домовладельца, «этого выкреста», что в конце концов майор тоже распалился.

– Я сам улажу с господином Гарой. А вы, Юлишка, не ввязывайтесь больше в эту историю! – распорядился майор.

– Наемный автомобиль только что просигналил под окнами, видно, господин Гара сейчас уедет! – информировала дворничиха своего начальника. – Уж вы попробуйте перехватить его!

И майор согласился. Он вошел в лифт и, поднявшись на четвертый этаж, позвонил в квартиру артистки.

Необычный свадебный подарок

Когда Аги втолкнула Безимени в комнату, он был ни жив ни мертв от страха.

– Тебя зовут! Говори смело! Домохозяин за тебя стоит! И я, и артистка чего только не наговорили уже майору про дворничиху! – напутствовала его Аги и сильно дернула при этом за руку, побуждая к мужской стойкости.

Зрелище, открывшееся обивщику мебели, снести было непросто.

Артистка раскинулась на кушетке, точь-в-точь как в тот раз, когда принимала его. Она полулежала в том самом обворожительном своем халатике.

К кушетке, точь-в-точь так же, придвинут был стол на колесиках, уставленный всевозможными яствами.

А у стола сидел майор в наводящем страх военном парадном мундире. Его грудь была увешана побрякушками.

Домовладелец стоял здесь же, но уже в пальто. Он говорил:

– Надеюсь, дражайший господин майор, наши личные отношения не пострадают от того, что, как лица официальные, мы с тобой не во всем согласны. Положение, думается мне, не таково, чтобы я не имел уже права во дворе собственного дома держать то, что мне угодно. В крайнем случае просто переставим пресловутый предмет в такое место, где бы он не мешал мероприятиям по противовоздушной обороне. Но сейчас позволь откланяться. У меня важное заседание, и я должен уйти.

Самолюбие майора – офицера и коменданта дома, – которое от ночных возлияний приобрело особую чувствительность, было оскорблено не смыслом слов, а высокомерным тоном домохозяина. И он сказал:

– Боюсь, что вынужден буду причинить тебе целый ряд неприятностей. Начать хотя бы с того, что я прикажу немедленно удалить упомянутый предмет со двора с помощью органов внутреннего порядка, а тебя и владельца сего предмета привлеку к ответственности за противодействие… Ну-с?

– Тут, полагаю, возможны самые серьезные последствия с точки зрения права! – холодно парировал домовладелец и они обменялись с майором непреклонными взглядами; затем домовладелец, как бы смягчая ситуацию, допустил на лицо свое ироническую усмешку и пошутил:

– А теперь, пока ты оставляешь меня на свободе, я на всякий случай сбегаю!

– Не ссорьтесь! Умоляю! Прошу вас, господин майор, отведайте, чудодейственно возбуждает аппетит! – И артистка налила майору того самого желтого зелья, которым угощала обивщика мебели. Потом сказала правительственному советнику, все еще медлившему у столика, чтобы еще раз сцепиться: – д ты, дружок, иди уж на свое важное совещание! И не порть нам дела. Мы с господином майором как-нибудь сами договоримся.

– Ну и прекрасно! Будьте здоровы! – Его милость Фердинанд Гара на сей раз попрощался окончательно.

Ахи между тем буквально протолкнула Безимени мимо домохозяина со словами:

– Да иди же, иди! Они хотят выслушать тебя!

– Смотрите не поддавайтесь и не бойтесь, Янчи! – подбодрил обивщика и домовладелец. – Удаление вашей тележки – просто уголовное преступление, преступление противу частной собственности, то есть, по-венгерски говоря, грабеж и злоупотребление официальным положением.

– Но Дини! Ты сошел с ума! – подскочила на кушетке артистка. – Не принимайте этого всерьез, господин майор! Да иди же ты!

Майор с высокомерной улыбкой ответил только:

– Он может жестоко поплатиться за подобные речи! На что он надеется?

Домовладелец вызывающе громко захлопнул за собой дверь.

Стакан артистки звякнул о стакан майора, они выпили.

– Ну а вы, дражайший преступник! – обратил вдруг майор свое внимание на Безимени. – Вам-то есть ли смысл в случае чего в кутузку угодить из-за этой вашей тележки?

– Ох, что вы, господин майор! – ужаснулся Безимени. – Вот одно только… где мне ее держать, тележку-то? Куда отвезти? Ума не приложу. Разве что разбить ее да на растопку пустить…

– Ну, это уж оставьте напоследок! – шутливо возразил майор. – Но со двора тележку придется убрать.

– Господин майор! – вмешалась тут Ахи. – Этот молчун бессловесный даже за свою правду рта не раскроет! Обивщик мебели без тележки – ничто, он ведь живет ею! Да не он один – и Вици, и все окрестные бедняки, все братья нилашисты пользуются его тележкой. Позавчера господин окружной начальник дал ему два бесплатных билета в кино за то, что он членам нилашистской партии бесплатно уступает, когда им надо, свою тележку. А дворничиха что? Ведь это злыдня бессовестная, ей бы только покомандовать да покуражиться над бедным человеком!

– Пожалуй, она права! – кивнула майору и Вера Амурски. – В конце концов, и поленницы во дворе стоят, и бочки… только для тележки нет места.

Майор немного подумал. Потом взглянул на Безимени и искренне расхохотался.

– Послушайте, мастер, а ведь кого дамы так поддерживают, тот не пропадет! Чем это вы их приворожили? Хотел бы я у вас поучиться.

Безимени ответил на шутливые речи майора лишь нелепой гримасой. Он предпочел бы сейчас провалиться сквозь все четыре этажа, лишь бы не присутствовать на этом мучительном обсуждении.

– Янчи хороший парень, и дворничиха несправедливо все время подкапывает под него! – заявила артистка.

– А вы, голубушка, сдается мне, и вовсе горой стоите за Янчи! – улыбнулся майор, поглядев на Аги.

И вдруг Аги решительно затрещала:

– Почему бы мне не признаться вам, сударыня, и вам, господин майор, дворничиха да корчмарка все равно растрезвонили по дому, что Янчи жених мой; мы уже обручились и скоро заживем вместе!

– Вот как? Вот как? Ну-ну, желаю вам счастья! – хохотал майор. – Конечно, это никудышный свадебный подарок – помиловать и водворить обратно тележку, но все же примите его от меня. А я улажу это с Юлишкой официально.

– Спасибо! Благодарим вас! – одновременно воскликнули Безимени и Аги.

Все это время Безимени, замирая от ужаса, наблюдал за артисткой. Более того, его взгляд буквально прилип к ней, словно он не мог поверить в то, что артистка и после признания Аги улыбается им обоим так же безмятежно и ласково-одобрительно.

– А теперь пойдем! Наше дело улажено! Оставим господ в покое!

И Аги потащила Безимени из комнаты. Однако, ступив на мягкий персидский ковер передней, она снова подтолкнула его к двери, чтобы подслушать беседу второй пары.