Текст книги "Карантин в «Гранд-отеле»"

Автор книги: Енё Рэйтё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 17

– О чем вы говорите? – немного прийдя в себя, спросил капитан у Элдера.

– Если мы будем считать улику, найденную в одежде, неопровержимым доказательством участия в преступлении, то владелец сапог – соучастник господина Вангольда.

– Где вы нашли сапоги?

– Перед восемьдесят седьмым номером.

– Это мой номер! – воскликнул капитан.

– Вероятно, сапоги подбросили туда после того, как вы ушли. Вы встали на рассвете, а бой обнаружил их только сейчас.

– Это… мои сапоги! Наступило неловкое молчание.

– Тогда и вам, господин капитан, не избежать скамьи подсудимых, – проговорил наконец Вангольд.

– Чушь! Сапоги стояли перед дверью, и кто-то, проходя мимо, бросил в них нож.

– Ну, мой костюм тоже висел перед дверью, и кто-то, проходя мимо, сунул в него салфетку. Либо немедленно освободите меня, либо прикажите арестовать и вас самого!…

Ситуация явно становилась нелепой.

– Прошу прощения, господин Валгольд, но вы вовсе не арестованы, я просто допрашиваю вас.

– Я буду жаловаться. Мне нанесен моральный ущерб, и я требую компенсации.

– Инспектору Элдеру следовало пораньше сообщить о своей находке.

– Вы сами разрешили мне быть лишь свидетелем допроса, капитан. Приказ есть приказ.

– Что ж, господин Вангольд, на этом мы сейчас закончим, но я попрошу вас оставаться в нашем распоряжении.

– Я до самого правительства дойду! – выкрикнул Вангольд и выбежал из комнаты.

– Только что бой прибежал ко мне, – начал Элдер, – и сказал, что из пары сапог, которые он взял, чтобы почистить, перед восемьдесят седьмым номером, выпало вот это.

Элдер вытащил из кармана кинжал и положил его перед капитаном. Собственно говоря, это, скорее, был охотничий нож с черной рукояткой и коротким, острым лезвием, только немного старомодного образца. На украшенной драгоценными камнями рукоятке была выгравирована римская цифра два. На лезвии изумительно легкого кинжала виднелось несколько ржавого цвета пятен.

– Вряд ли можно сомневаться, что это и есть кинжал убийцы, – заметил капитан. – Маркхейт провел уже вскрытие. Рана не такая уж глубокая, но широкая… Здесь тоже лезвие короткое, но широкое у основания.

– Почему только он такой легкий? – спросил один из полицейских, подбрасывая кинжал в руке. – Словно детская игрушка.

– Вот именно, – сказал капитан. – Это не настоящее оружие. Какая-то безделушка или игрушка. Если бы лезвие при ударе наткнулось на кость, оно бы согнулось или сломалось. Но кто все-таки мог подбросить его в мой сапог?

– Согласно моей теории, это сделал Вангольд, и это был просто гениальный ход с его стороны, – сказал полицейский.

– Неплохая теория, – кивнул Элдер. – Особенно… если учесть, что вчера вечером украли, а потом снова вернули назад платье еще и у миссионера.

Снова наступило неловкое молчание.

– Каким, собственно говоря, делом занимаетесь вы здесь в отеле, инспектор? – спросил наконец капитан.

– Разыскиваю преступника, следы которого привели сюда. Я дал слово, что ни в коем случае не разглашу, о ком идет речь.

– Надо полагать, это условие не может относиться к лицам, стоящим выше вас по званию.

– Я тоже так думаю. Если вы позвоните советнику Мейлену, я полагаю, он наверняка даст свое разрешение…

– Спасибо, но я думаю, что мы вполне можем заниматься своими делами раздельно, – холодно ответил капитан.

В комнату вошел полицейский, посланный за миссис Вилльерс. Вместе с ним был и советник Маркхейт.

– Виноват, господин капитан, – сказал полицейский, – но миссис Вилльерс исчезла из отеля.

– Что?

– Я вместе с людьми из санитарного отряда господина Mapкхейта обошел все комнаты, и мы точно установили, что миссис Вилльерс в отеле нет.

– Кто видел ее в последний раз? – спросил капитан.

– Официант, подававший миссис Вилльерс завтрак в саду. Он видел, как она потом прогуливалась по саду и беседовала с часовым, стоящим на посту у прохода через проволочное заграждение.

Капитан беспомощно посмотрел на Маркхейта.

– Возможно, чтобы кто-то прошел через заградительный кордон?

– Ну… случаи такие бывали… Но крайне маловероятно… Как вы считаете, Элдер? – обратился он к забытому всеми инспектору.

Элдер взглянул на капитана.

– Если у вас есть какие-то соображения, – проговорил тог смущенно, – можете высказать их господину советнику. Я не возражаю…

– Я бы в первую очередь допросил часового, с которым разговаривала миссис Вилльерс, и официанта.

Маркхейт щелкнул пальцами.

– Черт возьми, это он попал в точку. Как вы полагаете, капитан?

– Естественно, допросить этих двоих необходимо. Это мы сделали бы так или иначе. Пришлите сюда солдата и официанта, Седлинц. Хотя многого я от этих допросов не ожидаю.

Официант не сообщил ничего нового. Завтрак он подавал около девяти часов.

– Эта дама не показалась вам взволнованной или расстроенной?

Официант пожал плечами.

– Эта дама всегда была немножко нервной… На этот раз она выглядела как раз относительно спокойной. Читала газету, писала какое-то письмо…

– Вы не заметили: после завтрака она не возвращалась в холл?

– Нет. Разговаривала о чем-то с часовым, потом я ушел на кухню, а когда вернулся, ее уже не было.

– Спасибо. Вы можете быть свободны.

Пришел часовой, которого только что сменили с поста. Теперь до конца карантина и он стал пленником «Гранд-отеля».

– Когда вы сегодня стояли на посту, с вами беседовала какая-либо дама?

– Да. Нам дали приказ быть повежливее. Можно даже разговаривать, стоя на посту, если кто-нибудь из гостей заговорит с той стороны заграждения.

– О чем она говорила с вами?

– Спросила, сколько мне еще осталось стоять, и не приму ли я от нее небольшой подарок… Я ответил, что это запрещено, потому что так можно разнести заразу…

– Больше вы ее не видели?

– Нет.

– Можете быть свободны.

– Погодите-ка!

Это проговорил, подходя к солдату, инспектор Элдер.

– Слушай, братец, если ты сейчас же отдашь мне письмо, это обойдется тебе всего в два дня карцера. А если нет, я постараюсь, чтобы ты не миновал военного трибунала. Не забывай, что во время карантина действуют законы военного времени!

– Но… прошу прощения…

– Прекрати заикаться, а то хуже будет! – оборвал его Элдер. – Эта женщина пообещала заплатить тебе, если ты отправишь тайком ее письмо! Ты вчера уже так сделал, а это тяжелое…

– Неправда! Сегодня она в первый раз попросила…

– Давай сюда письмо, тогда, может, и выйдешь сухим из воды!

Побелевший как мел часовой вытащил из кармана конверт.

– Что она тебе наговорила? – продолжал инспектор.

– Что… даст мне сто гульденов… если я отправлю письмо… Я не хотел… Но она плакала… умоляла.

– Убирайся! Сейчас ты под карантином, а потом посмотрим, что с тобой делать!

Солдат вышел.

– Я почти не сомневался, что так оно и будет, – сказал Элдер. – На кой черт писать письмо, если отправишь его только через три недели? Только чтобы попытаться передать его контрабандой. Проще всего обратиться прямо к часовому…

– Можно взять письмо? – негромко проговорил капитан.

– Пожалуйста.

Письмо было адресовано Артуру Кеклину в Сингапур.

– Полагаю, что у нас достаточно оснований, чтобы вскрыть его… – неуверенно проговорил капитан и разорвал конверт.

На листке было написано:

«Знайте правду! Марджори встретилась с Додди. Они вместе на Малой Лагонде, в „Гранд-отеле“. Застряли там из-за карантина. Одна итальянка по имени Релли тоже знает обо всем, и они смеются над вами…» Подписи не было…

– Дело запутывается, – проговорил капитан, играя кинжалом.

– А вы что скажете, Элдер? – спросил Маркхейт.

– Надо бы поговорить с этой Релли.

– Разумеется, – сказал капитан. – Седлинц, пригласите сюда синьору Релли.

Она вошла в кокетливом черном шелковом платье, с ясными глазами отлично выспавшегося человека. В комнате сразу же повеяло запахом дорогих духов. Улыбнувшись, она громко поздоровалась.

– Доброе утро, господа! Беднягу Вангольда напугали прямо-таки до смерти.

– Он излишне впечатлителен. Нам всего-навсего нужно было кое-что у него выяснить. Садитесь, синьора.

– Спасибо.

Она обернула вокруг пальца конец великолепного жемчужного ожерелья.

– Вы знакомы с неким Артуром Коклином? Она с задумчивым видом выпятила нижнюю губу.

– Коклин?… Фамилия довольно обычная, но я такого не знаю… А что это как-то связано с убийством бедного доктора Ранке?

– Поначалу мы думали, что да, – ответил капитан, – но тут выплыло еще несколько довольно темных дел.

Капитан взял со стола кинжал и начал нервно вертеть его в руках.

– Что это? – спросила синьора Релли, вытягивая шею.

– Кинжал. По сути дела – игрушка, но, тем не менее, Доктор Ранке был убит именно им.

Синьора Релли без чувств опустилась на пол.

Глава 18

…Выпрыгнув в сад, молодой человек в обернутом вокруг бедер полотенце начал осторожно красться вдоль стены. Он чувствовал, что еще немного и свалится от усталости.

Как раз над собою он заметил открытое окно, стекла в котором были защищены металлической сеткой. Разумеется, это не жилая комната, а ванная. Затянув покрепче полотенце, он взобрался на карниз. Темно и тихо.

Он спрыгнул в комнату. Так и есть, он нащупал рукой край ванны. Слишком расхаживать тут не стоит – из-под двери пробивался легкий свет. Его рука наткнулась на какое-то покрывало… по крайней мере, не придется лежать прямо на полу… Отлично. Что-то на манер кушетки. Будем надеяться, что хозяин не вздумает купаться ни свет ни заря. Он быстро приподнял покрывало и, забравшись под кушетку, сразу же уснул.

Проснулся он от того, что прямо у него над головой делали вскрытие доктора Ранке.

Утро уже наступило, было совсем светло. То, что он принял за кушетку, оказалось низеньким, длинным столом для вскрытия. Протяни он ночью руку чуть дальше, он дотронулся бы до трупа.

Бр – р-р!… Не слишком-то приятное ощущение.

– Печень слегка увеличена, результат рецидива малярии… этого не пишите, коллега, – услышал он голос Маркхейта. – На внутренней стенке желудка затвердение от залеченной язвы… Так, пошли дальше… Который там час? Что-то есть хочется… Ладно, это ерунда… Значит, так. Пишите: вокруг входного отверстия колотой раны, нанесенной в районе верхней оконечности легкого, имеется примерно двухсантиметровый след, оставленный, по всей видимости, рукояткой… Ох, и жарко же… Так… ну, это чепуха… Пойдем дальше… – Шелестя халатом, он продолжал диктовать: – Причина смерти – внутреннее кровоизлияние из артерии, поврежденной каким-то режущим инструментом. Зашейте его снова, Грубер, а протокол в двух экземплярах будьте добры отпечатать к ланчу.

Грубер начал, пыхтя, зашивать разрез, потом послышался плеск воды из рукомойника, и они вышли. Молодой человек видел из-под покрывала ноги уходящих.

Черт возьми!

На одной из пар ног были белые, не слишком чистые теннисные туфли с необычной формы кофейным пятном на носке!

Этот человек принес в комнату Мод письмо, которое девушка потом сожгла. Он уже у порога… Жалко, черт побери, что Грубер не ушел вместо с остальными, слышно, как он продолжает возиться над трупом… Сейчас можно было бы узнать…

Но ничего не поделаешь.

Дверь захлопнулась, а Грубер все продолжал зашивать рану. Да еще и насвистывает, сукин сын!

Ну и жарища же… просто дышать нечем. Надо поразмыслить. Кто мог присутствовать на вскрытии? Советник Маркхейт, его помощник, другие врачи. Вообще только врачи. Значит, туфли с коричневым пятном принадлежат кому-то из врачей.

Жара становилась невыносимой. Когда этот тип закончит сшивать рану? Еще насвистывает, подлец.

Ну, наконец-то. Моет руки. Теперь начал что-то напевать. Придет же в голову! Грубер наконец вышел, и еле живой Феликс выбрался на воздух. Труп, прикрытый простыней, продолжал лежать на столе. Не самое приятное зрелище.

Как же теперь выйти отсюда?… Он огляделся вокруг. На стене висело несколько халатов.

Феликс быстро схватил один из них. Длина подходящая: закрывает до самых лодыжек. Он решительно подошел к двери и распахнул ее.

Будь, что будет.

Щелкнули каблуки. Полицейский, стоявший у двери, отрапортовал ему. Отлично. Значит, пока все в порядке.

– Куда пошли мои коллеги? – спросил Феликс. В дезинфекционную, в подвал.

– Спасибо.

Сейчас он в одном из боковых коридоров первого этажа. Раздевалки, кладовые, машинное отделение…

Он вышел в устланный коврами главный коридор отеля. Куда дальше? Это он и сам хотел бы знать.

– Господин доктор!

Крупный, коренастый мужчина окликал его из открытой двери номера.

– Слушаю вас?

– Меня зовут Иоганнес Брунс и, насколько я могу судить, советник Маркхейт послал вас как раз ко мне.

– Да… да… Я задумался и прошел мимо…

– Разрешите пригласить вас…

Феликс, не раздумывая, вошел в номер. Может быть, здесь удастся раздобыть какую-нибудь одежду.

– Так в чем, собственно, дело?

Широкоплечий, с грубыми чертами лица мужчина был одет с бьющим в глаза шиком. Однако на лице его было написано страдание.

– Советник Маркхейт сказал мне… что вы можете помочь мне, господин доктор… вы – сын знаменитого профессора Рейли…

– Совершенно верно. Я – Джон Рейли… к вашим услугам.

– Но… разве вас зовут не Чарльз?

– Не совсем. Мое имя – Джон Чарльз Рейли. Имя Джон я получил по дедушке, и оно мне больше нравится… Так на что вы жалуетесь?

– Разве господин Маркхейт не сказал вам?

– Ну… только в самых общих чертах… Всегда лучше выслушать самого больного… Давно у вас начались боли?…

– У меня? У меня ничего не болит…

– Я имел в виду катар… или лихорадку, кажется… когда все это началось?… Жарко у вас здесь…

Он вытер вспотевший лоб.

– У меня не было ни лихорадки, ни катара… я не понимаю… – удивленно проговорил больной.

– Видите ли, я рассчитывал обнаружить эти симптомы, потому что при частых головных болях…

– У меня нет частых головных болей.

– Что же у тебя есть, черт бы тебя подрал?!

– У меня вообще никогда не болит голова, – повторил больной.

– Так… это тревожный признак… при ревматизме…

– У меня нет ревматизма! Нет, это безнадежно!

– От чего же вы, собственно, страдаете?

– Ни от чего!

– Да?… С этим мы справимся. Вы принимаете уже какие-нибудь лекарства?

– Нет, – вздохнул Брунс. Его измученное, изможденное лицо покрылось капельками пота – свидетельством панического страха… – Я думаю… мне… может помочь только Ли Синг.

– Китайский… знахарь?

– Нет… Это и есть моя болезнь… Ли Синг! Маркхейт сказал, что посоветуется обо мне с вами.

– Ну да… он посоветовался… Но лучше, если вы сами расскажете… в таких случаях мало услышать от кого-то…

Что это?… Накрытый стол, великолепные холодные закуски! Такое не часто увидишь у тяжелобольного, а для Феликса, уже сутки не евшего, а только бегавшего, спасавшегося, переодевавшегося, обличавшего грехи и принимавшего незримое участие во вскрытии, – это муки Тантала. Боже, какая чудесная ветчина лежит там!

– …Это началось четыре года назад, – с глубоким вздохом сказал мужчина с фигурой мясника и грубым лицом, с громадными, словно противни, ручищами, одетый во франтоватый костюм. – Четыре года назад я первый раз приехал в Куала Лумпур. Там все и началось. В жаркий, сырой вечер…

– Подхватили лихорадку?

– Нет… влюбился.

– С этим нельзя шутить.

– Я познакомился с Ли Синг, и мы полюбили друг друга. Я ее полюбил всерьез, но, понимаете, китаянка и этот вонючий, захолустный Куала Лумпур… Короче говоря, через два месяца я удрал. Ночью я тайком сел на судно и отправился в Шанхай. Тут-то все и началось. Через пять минут после того, как я вышел на берег, ко мне подошел старый китаец. «Господин, – сказал он, – Ли Синг велела мне передать тебе вот это». И он подал мне письмо. Какой-то подлец-китаец написал его, видно, под диктовку Ли Синг. Там говорилось, что она уезжает куда-то в леса и будет там денно и нощно проклинать меня и молиться, чтобы я умер. Когда придет мой последний час, я вспомню Ли Синг, потому, что она пришлет мне как предвестников смерти четыре цветка мимозы. Смерть придет ко мне после того, как я получу четвертый цветок… Вы улыбаетесь? Я тогда тоже рассмеялся и дал пинка китайцу. А ведь я много слыхал о ворожбе, мне приходилось встречать здесь, на Востоке, людей, над которыми тяготело проклятие и которые день ото дня худели и сохли, а врачи ничем не могли им помочь. Три месяца назад я получил первый цветок и, может быть, засмеялся бы, если бы… если бы это произошло не в Лондоне.

– Где?!

– Вы не ослышались. Цветок лежал в моей лондонской квартире, на полу в ванной, и никто не мог объяснить, как он туда попал. После этого я тяжело переболел гриппом… С тех пор я поверил… Да… С тех пор я начал бояться… Я начал плохо спать… худеть…

– Сколько вы весили до того, как начали худеть?

– Больше двухсот фунтов, – ответил с глубоким вздохом больной и закурил. – Я пытался разыскать Ли Синг, но она исчезла из Куала Лумпура. Я потратил не одну тысячу, расспрашивая сотни людей по всей Азии, но все напрасно. Два месяца назад в Коломбо, садясь завтракать, я нашел на столе вторую мимозу…

– Прошу прощения, – перебил его молодой человек в белом халате, – но разрешите полюбопытствовать, кто вы по профессии?

Мгновенье взгляд коренастого блуждал по стенам комнаты.

– Я – рантье…

Неловкое молчание. Врет, скорее всего. Молодой человек бросил взгляд на уставленный закусками столик.

– А вчера, – продолжал коренастый, – произошла катастрофа.

– Новая мимоза?

– Да.

Коренастый вытер покрытый холодным потом лоб. Неважные дела у этого человека. Пожелтевшая кожа, бегающий взгляд и впрямь наводили на мысль о близкой смерти.

– Маркхейт сказал, что попросит вас зайти ко мне, мистер Рейли, потому что вам удалось уже однажды справиться с подобным случаем у одного морского офицера…

– Да, да… был такой случай.

– Такой же, как и у меня?

– Не совсем. Там присылали нарциссы, но худел он точно так же.

– Я уже потерял всякую надежду… Ничего не ем, нервы на пределе, тяжело дышать… но хуже всего потеря аппетита. Совершенно не могу есть…

– Невероятно, – тяжело дыша, ответил Феликс и проглотил слюну.

– Вот эти закуски стоят здесь весь день. Я надеялся, что мне все-таки захочется… но увы!… Не знаю, так ли это было и у того моряка?…

Лицо молодого человека прояснилось.

– Точно так же. И именно здесь-то мне и удалось ему помочь!

– Каким образом?

– Внушением! Это единственный способ. Вы поддаетесь влиянию более сильной воли…

– Вправду?!. Это не повредило бы и мне!… Знаете, я просто пришел в отчаяние, когда Маркхейт сказал, что вы сможете прийти только в том случае, если сегодня не будет, – тут у него передернулось лицо, – вскрытия… А я не могу ждать… Потому что близится мой конец… мой конец…

У молодого человека стало легче на душе. Все в порядке. Настоящий Рейли не появится – вскрытие ведь состоялось.

– Что ж, попробуем… Начнем сеанс гипноза. Вы должны во всем слушаться меня, каким бы трудным вам это ни показалось. Делайте то, что я вам скажу. Моряка я спас буквально за четверть часа до смерти, в таком же точно душевном состоянии, как и у вас… Встаньте… вот так… Смотрите мне прямо в глаза… Идите… Сядьте… Так…

Они сели за стол. Молодой человек широко раздутыми ноздрями вдыхал запах мяса и, глядя прямо в глаза удивленно уставившемуся на него Брунсу, хрипло командовал:

– Режьте! Так… Кладите в рот! – Молодой человек показал пример… – Так… Жуйте!… Жуйте!… Вот так… Еще раз… – Он отрезал и со сверкающими глазами поглощал пищу. Коренастый с несчастным, как у ребенка, лицом, давясь, подражал ему. – Еще раз… Хороший пример заразителен… Так было и с моряком… ешьте… жуйте! Жуйте! Смотрите мне в глаза: жуйте… ешьте… Горчицы не надо?

Больной, совершенно обалдев, смотрел на него. С помощью метода внушения и нового врача закуски в молниеносном, темпе исчезали со стола…

В конце концов, глядя на жующего с таким аппетитом врача, Брунс и сам начал получать удовольствие от еды… Чудо, а не врач.

– А теперь налейте виски…

– Я не пью…

– Тихо! Делайте то же, что и я! Вот так! К чертовой матери… И пейте! Пейте!

Брунс опорожнил свой бокал.

– А теперь что?

– А теперь мы с вами вместе десять раз споем «Путь далёкий до Типперери…»

… Несколько позже живший в соседнем номере миссионер колотил обеими руками в стену, пытаясь прекратить этот невыносимый концерт и грозясь пожаловаться управляющему, но так ничего и не добился. Больше того, за стеной пустились в пляс да так, что начали дрожать стекла!

Глава 19

Придя в себя, синьора Релли так и не объяснила причину своего обморока.

– Со мной часто случается такое в период дождей. Не зря я еще два дня назад хотела уехать в горы.

– Но все-таки при виде кинжала вы… – начал было капитан.

– Что? Вы меня в чем-то подозреваете?…

– Об этом и речи быть не может… Мне показалось, что вы что-то вспомнили…

– Такое ужасное зрелище и такое ужасное время года… Этот карантин может стоить мне жизни, если я не смогу вовремя уехать в горы…

Капитан беспомощно посмотрел на Элдера. Инспектор взял в руки кинжал.

– Как зрелище он ничего особенного не представляет. А вот не могли бы вы нам сказать, синьора, почему он такой легкий?

– Откуда мне знать? Может быть, это игрушка…

– А что может означать эта римская двойка?…

– Может быть, цену… Элдер кивнул.

– Может быть… Хотя обычно цену обозначают арабскими цифрами. Мне кажется, что это, скорее, какой-то знак.

Вдова нервно теребила свое ожерелье…

– Не знаю, – быстро ответила она. – Полагаю, что я могу уже уйти, не так ли?…

– Я просил бы вас задержаться еще на минутку… – с улыбкой проговорил Элдер.

– Вы считаете себя вправе вести допрос? Мне казалось, что это дело капитана.

Элдер с довольным видом кивнул.

– Вы совершенно правы, синьора. Надеюсь, капитан поинтересуется, откуда вам известно, как главное управление распределило между нами обязанности?

Синьора Релли, побледнев, поднялась с места.

– Можете арестовать меня, если посмеете, но этого унизительного допроса я не потерплю!

– Мы задаем вопросы в самой вежливой форме, и мне совершенно непонятно, почему вы так нервничаете…

Синьора Релли села снова.

– Si! Можете задавать мне вопросы, капитан, но этот господин в штатском…

– Старший инспектор Элдер – известный сотрудник полиции, и я попросил его принять участие в следствии… – ответил капитан и покраснел, чувствуя, что это капитуляция с его стороны.

– Не понимаю, почему вы сердитесь на меня, синьора, – сказал Элдер. – Я отношусь к вам с безусловным уважением и ни в коем случае не собираюсь впутывать вас во что бы то ни было. Я лишь хотел бы задать несколько вопросов.

– Va bene… давайте… О кинжале мне ничего не известно и…

– Но, простите, – улыбнулся Элдер, – кто говорит о кинжале?… Мне лично хотелось бы узнать, когда умер синьор Релли?…

– Почему это вас интересует?

– Старая привычка уточнять все данные о людях.

– Мой муж умер восемь лет назад.

– Как его звали?

– Может, вас интересует и национальность?

– Упаси бог. Только имя.

– Да? Его звали Арнольдо.

– И где он похоронен?

– В Виченце… Вы можете сказать, какое все это имеет отношение к делу?

Капитан тоже бросил на Элдера недоуменный взгляд.

– Это действительно так важно, Элдер?

– Если нет, то почему синьора Релли так нервничает?

– Потому что мне не нравится, когда суют нос в мою личную жизнь. Я этого не терплю.

– Ну, тогда не буду, – спокойно ответил инспектор. – Скажите только, пожалуйста, что означает двойка на кинжале?

С дрожащими губами она вскочила с места.

– Я уже сказала, что не знаю… Это… какой-то игрушечный кинжал… Детская игрушка.

Элдер встал перед нею и посмотрел ей прямо в глаза.

– Вы ошибаетесь, синьора Манзини! Это игрушка для взрослых.

Женщина впервые за весь разговор растерялась, потом она пожала плечами и уныло прошептала:

– Si! Вам все известно… Да, я Недда Манзини… Удивленные взгляды всех присутствующих обратились к ней. Капитан потер лоб.

– Где-то я уже слыхал это имя…

– Слыхали. Оно известно было всему миру. Я была оперной певицей. Девятнадцать лет назад… Потом я ушла со сцены и уехала с одним миссионером на Борнео… А когда… он умер… – Ее глаза наполнились слезами, – я решила вернуться… Но я не хотела быть постаревшей артисткой… Вместо этого я стала играть роль молодой еще вдовы и приняла фамилию Релли… Унизительно, когда люди высказывают свое сочувствие человеку, когда-то бывшему знаменитым… Я стала синьорой Релли. Basta!… Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство…

– О, меня интересовали совсем другие вещи. Я только хотел узнать, сколько артистов сейчас в этом доме?

Маркхейт покачал головой. Куда снова метит этот хитрец?

– Почему вы спросили об этом? – нервно повернулась к Элдеру итальянка.

– Потому, – ответил Элдер, – что этот кинжал – театральный реквизит…

Молчание…

– И… что вы хотите этим сказать?

– Что мне необходимо познакомиться со всеми находящимися в этом отеле артистами, которые могли сохранить в качестве сувенира этот реквизит, – он бросил взгляд на кинжал, – которым они пользовались во втором акте оперы.

– Вы… меня… подозреваете?…

– Нет. Но, найдя кинжал из театрального реквизита, я должен знать, есть ли в этом доме и другие артисты помимо господина Линднера…

– Линднер – добросердечный и безусловно порядочный человек.

– Никто его и не подозревает. Мы лишь хотим выслушать его показания насчет кинжала. Лейтенант Седлинц попросит сейчас его прийти сюда…

– Прошу вас… умоляю… он наверняка не имеет никакого отношения к этому кинжалу…

– Успокойтесь же, синьора…

– Нет! Линднер – человек с больным сердцем и нервами, он так мнителен… Вы убьете его…

Она чуть не плакала, ломая себе руки, а полицейские не могли прийти в себя от изумления. Колдун, что ли, этот Элдер? Откуда, черт возьми, он извлекает свои сюрпризы?

– Положитесь на нашу тактичность, синьора. А сейчас, пока мы будем беседовать с господином Линднером, я попрошу вас побыть в канцелярии вместе с лейтенантом Боргеном.

– Хорошо. Да, я жалею и люблю этого большого ребенка. Поверьте мне, он не имеет ничего общего со всем этим делом, и… и… не подозревайте его… Будьте с ним поосторожнее… пожалуйста… – У нее на глазах выступили слезы. – К нему надо относиться очень бережно.

Синьра Релли вышла из комнаты вместе с лейтенантом Боргеном.

– Откуда вы все это узнали? – спросил у Элдера капитан.

– Не забывайте, что я тоже интересовался жильцами этого отеля. Лицо итальянки показалось мне знакомым, и я позвонил в их консульство. Там история этой женщины хорошо известна и, учитывая обстоятельства, они не стали делать из нее тайны… Вы действительно предлагаете мне принять участие в следствии, господин капитан?

– Гм… да. Признаюсь, мое мнение о вас изменилось… Раньше я думал, что вы обязаны своими успехами больше везению, чем знаниям.

– Чтобы чего-то добиться, нужно и то, и другое. Вошел Седлинц вместе с толстым, похожим выражением лица на ребенка, певцом. Правда, дряблые мешки под глазами и жирные складки на подбородке говорили о том, что годы дают о себе знать… Он тяжело дышал, пожелтевшие, усталые глаза свидетельствовали о бессонной ночи.

– Садитесь, господин Линднер…

– Спасибо… – Линднер, пыхтя, сел. Капитан хотел показать ему кинжал, но тот исчез со стола… Куда же это он мог деваться?

– Небольшая формальность, – улыбаясь, проговорил Элдер. – Мы провернем по очереди алиби всех жильцов. Вы, насколько я помню, стояли в холле, когда капитан зачитывал распоряжение о введении карантина?

– Да.

– Но сразу же после этого вы вышли?

– Совершенно верно. Я поднялся к себе в номер, потому что устал… и мне было неинтересно…

– Что ж, в холле действительно было скучновато. В коридоре вы никого не встретили?

– Ну… Встретил князя Сергея, и мы с ним поздоровались.

– Больше никого?

– На лестнице стояла девушка, которая тоже живет на моем этаже. По-моему, она ждала князя.

– Это была Мод Боркман… Вы прошли прямо к себе в номер?

– Нет. Меня неожиданно позвала синьора Релли…

– Но ведь синьора была внизу, в холле!

– Да, но тем временем она тоже поднялась наверх. Она ехала лифтом и поэтому обогнала меня. Она попросила меня принести ей сумочку с деньгами, которую она забыла в холле.

– И вы принесли?

– В холле я ее не нашел. Совершенно не понимаю, куда она могла деваться…

– Спасибо, – сказал Элдер. – Будем считать, что с формальностями мы покончили.

– Пожалуйста… я всегда готов помочь полиции… – Линднер тяжело поднялся с места.

– Мне бы хотелось еще мимоходом выполнить просьбу господина Вольфганга, – с улыбкой проговорил Элдер. – Его люди во время уборки нашли в мусоре вот эту безделушку, и он не знает, кому она принадлежит.

Элдер вытащил из кармана кинжал. Глуповатое лицо Линднера прояснилось.

– Это моя вещь… сувенир. Память о втором акте «Волшебного стрелка». Это была моя лучшая роль.

– Как же это кинжал оказался в мусоре?

– Может быть, упал с письменного стола. Он у меня всегда там и лежал…

– Будьте добры обратиться за ним в дирекцию отеля… Это только формальность. Сами мы не можем возвращать найденные вещи… Еще только вот что… А коричневое пятно с ковра у вас не исчезло?

Дверь из соседней комнаты распахнулась и ворвалась синьора Релли.

– Довольно!

Линднер удивленно уставился на нее.

– Я хочу дать показания.

– Но… синьора…

– Пусть господин Линднер на минутку выйдет. Не бойтесь, ничего страшного не произойдет. Я просто хочу объяснить одно недоразумение…

– Я не уйду! Я хочу знать, что происходит… Что все это значит?

Элдер закурил сигарету и сказал:

– Садитесь, господин Линднер, и вы тоже, синьора. S'accomodi…

Услышав итальянское слово, женщина с выражением легкого удивления на лице села.

– Мне кажется, самое разумное – сразу же выяснить все. Мы никого ни в чем не подозреваем, и не случится ничего страшного, если и господин Линднер услышит правду. Так что прошу вас, синьора, мы вас слушаем.

Итальянка уже заметно успокоилась.

– Когда господин капитан начал уже зачитывать распоряжение, я увидела, что Линднер направился к лестнице. Походка у него была немножко неуверенной. Мне не хотелось, чтобы он продолжал пить – день и без того обещал быть достаточно трудным. Я решила зайти к нему и села в лифт. Подойдя к его номеру, я увидела, что дверь приоткрыта. Внутри в луже крови лежал труп…

Линднер слушал ее с окаменевшим лицом.

– Это был доктор Ранке, – сказал Элдер.

– Si! Это был он. Я знала, что все гости внизу, в холле…

– Тут вы ошибались.

– Тогда я считала, что ушел только Линднер. Ушел и, значит, алиби у него не будет, а в его комнате лежит труп. Я – хладнокровная и сильная женщина. Годы, прожитые с миссионером на Борнео, не прошли для меня зря. Дверь в номере напротив была открыта и подперта метлой. Видимо, уборщицу вызвали прежде, чем она управилась с работой. Я схватила труп – сила у меня, как видите, есть – и быстро перенесла его в тот номер. Номер был Вангольда, а у него-то ведь есть алиби. В этот момент я услышала голоса и прижалась к стенке. Дверь распахнулась, скрыв меня от глаз стоящего на пороге. Увидев труп, этот человек захлопнул дверь и куда-то побежал. Я тоже выскочила из номера. Выдернуть из Ранке кинжал я уже не решилась. Как раз тогда я и встретила в коридоре Линднера. Я отослала его в холл… Может быть, никто и не обратит внимания, что он уходил… А сама я поспешила к себе в комнату.