Текст книги "Меч Скелоса"

Автор книги: Эндрю Оффут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

2. ХАССЕК ИЗ ИРАНИСТАНА

Человек, сидящий в одиночестве в дальнем углу «Красного Льва», был довольно красив. Его усы и короткая, остроконечная бородка были черными, и почти такими же были его глаза. Он носил головной платок на восточный манер; зеленая ткань закрывала его макушку и спускалась с трех сторон на плечи. Шнур, сплетенный из перевитых по спирали полосок желтой и черной ткани, удерживал этот головной убор на месте. Рубашка с длинными рукавами была желтой, а широкие, свободные шаровары – красными; таким же был и пояс на талии. Широко расставленные глаза смотрели на Конана с узкого лица, на котором выделялись большой длинный нос и выступающая вперед челюсть.

Киммериец подошел прямо к его столу. Руки киммерийца вынырнули из-под темно-коричневого плаща Явуза и выложили перед сидящим две золотые монеты и трехфутовый «ножик», сделанный высоко в горах Ильберса.

– Эти золотые монеты я забрал у человека с бородой, разделенной шрамом. Их недостаточно, чтобы заплатить такому человеку, который мог бы меня схватить.

Левая рука его собеседника продолжала охватывать глиняную кружку цвета хны; пальцы правой лежали на виду на ближайшем к нему углу стола. Он глядел снизу вверх на очень молодого человека, возвышающегося над ним. Молодой или нет, но этот парень был опасен; это мог видеть каждый – каждый, кто знал, на что смотреть.

Он был необычайно высок и массивно сложен. Копна черных волос была ровно подстрижена на лбу над голубыми глазами. На нем была короткая туника из хорошей зеленой ткани, надетая на голое тело, и ее необычно глубокий треугольный вырез выставлял напоказ рельефные пласты мускулов на могучей груди. Меч и кинжал свисали со старого, изношенного кожаного пояса, низко опущенного на узкие бедра. На груди юноши на кожаном шнурке был подвешен племенной амулет – жалкое подобие «ювелирного изделия»: довольно длинная капля красно-коричневой глины, усыпанная кусочками желтоватого стекла, которые совершенно определенно не были самоцветами. Возможно, это было что-то имеющее отношение к его религии, какой бы она ни была, или талисман против болезни или дурного глаза. Помимо амулета, единственным украшением было красивое золотое колечко на мизинце левой руки. В него был вделан небольшой изумруд, и оно не было похоже на мужской перстень.

От этого юноши исходило ощущение, почти аура, едва сдерживаемой свирепости, постоянной готовности к насилию. Он заговорил снова:

– Некогда я знал другого человека из Иранистана. Мы встретились с ним в доме некоего человека, наделенного некоей силой. По чистой случайности мы оказались там в одно и то же время, как-то вечером. Вместе мы сражались со стражниками, которые не были… обычными людьми. Потом из панели в одной двери выползли две змеи: гадюки. Обе укусили человека из Иранистана. Он умер у меня на глазах, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь ему.

Стоя рядом со столом, Конан снял плащ Явуза, наблюдая при этом за тем, как иранистанец прикидывает в уме, знает ли Конан о том, кто он такой, и выбирает, притворяться ему или нет. Когда иранистанец решился заговорить, его слова были сравнительно искренними, принимая во внимание, что каждый знал, кем был другой и почему оба находились здесь. И в то же самое время он сохранял некоторую осторожность:

– Его звали Юсуфар?

– Тебя интересуют разговоры? Даже несмотря на то, что я не связан?

– Может быть.

– Тогда подожди, пока я отдам содержателю таверны этот плащ. Он принадлежит Явузу, которого я не убил.

Сидящий иранистанец слегка нахмурился.

– А другой…

– Он хотел ударить меня сзади. Я увернулся и ударил сам. Он не смог увернуться. Если бы я знал, что он хотел только захватить меня живым, я, может быть, не стал бы распарывать ему горло своим мечом.

Его собеседник кивнул:

– Глубоко?

– Он мертв, – сказал Конан и прошел среди столов к хозяину таверны.

– Этот плащ мне одолжили сегодня вечером, – сказал он этому большеглазому человеку, – одолжил один хороший друг. Его зовут Явуз, и у него на лице шрам, который разделяет бороду вот в этом месте, – Конан коснулся своего чисто выбритого лица. – Я сказал ему, что оставлю плащ вот на том крючке у самой двери.

– Он может исчезнуть, если ты сделаешь это сейчас– Я знаю Явуза. Лучше отдай плащ мне; я повешу его там, когда открою таверну утром.

– Хорошо. Мне бы очень не хотелось, чтобы он пропал. Как-то один человек попытался надуть моего друга Явуза, и теперь его зовут трехпалым. Я пойду сяду с иранистанцем. Принеси ему еще одну порцию, а мне – кружку твоего лучшего вина. Там на столе – золото.

Хозяин взглянул.

– Хм . А вот еще меч. Его придется убрать с глаз. И ты бы лучше мне отдал свой меч тоже, до тех пор, пока не соберешься уходить.

– Я уберу свой меч, чтобы его никто не видел. Я телохранитель этого богатого иранистанца, и не могу расставаться со своим оружием.

Не давая хозяину времени для ответа, Конан повернулся и снова подошел к столу. Не садясь, он сказал:

– Прислони свой нож-переросток к стене вон там, слева от тебя.

Улыбка почти совеем исчезла с лица иранистанца, когда он выполнил это; юноша заметил, что иранистанец левша и не сможет быстро выхватить меч, прислоненный к стене с этой стороны. Конан сел лицом к нему.

– Звали ли его Юсуфаром, того, другого человека из Иранистана, которого ты случайно встретил в доме некоего человека, обладающего некоей силой?

– Мы оба знаем, что нет, – сказал Конан. – Его звали Аджиндар. Он сказал мне, что поблизости находится еще один человек из его страны, шпионящий за ним. У Аджиндара был такой же клинок, как тот, что я отобрал у двоих наемников – похитителей, не убийц. Один из них мертв, а другой, наверно, все еще бежит. Ты сохранил свое оружие и свое золото, и я здесь. Почему ты хотел, чтобы меня привели к тебе?

Левая рука иранистанца отпустила кубок и нырнула под стол.

– Оставь кинжал в покое, – посоветовал Конан. – Я проткну тебя своим раньше, чем ты успеешь как следует схватиться за рукоять.

Покачивающая бедрами молодая женщина, одежда которой состояла из двух украшенных бусинками кусков алой ткани, сшитых зеленой ниткой, появилась рядом с Конаном и поставила на стол вино для обоих. Ни один из мужчин не взглянул на нее. Она отошла с поджатыми губами, отмечая, насколько эта пара казалась поглощенной друг другом. Она повидала всяких.

– Ты – Конан, киммериец.

– Да. Ты из Иранистана, очень, очень далеко отсюда. Ты проследил мой путь сюда от Аренджуна. Как твое имя?

– Вас, киммерийцев, называют варварами. Как же получилось, что ты приходишь и спрашиваешь мое имя, а не ждешь за дверью, чтобы убить меня, когда я буду выходить?

– Мы, киммерийцы, еще и любопытны, и умеем уступать своим капризам. И, кстати, если бы мы в Киммерии слышали об Иранистане, мы бы называли варварами вас, потому что вы не киммерийцы.

Иранистанец усмехнулся и откинулся назад.

– Меня зовут Хассек. Аджиндар действительно умер так, как ты сказал?

Пристально глядя прямо в глаза Хассеку, Конан сказал:

–Да.

– Ты знаешь… Чтоб меня Кром побрал, если я тебе не верю!

– Кром! Ты клянешься мрачным Владыкой Могильного Кургана? Хассек улыбнулся.

– Я узнал о Киммерии все, что смог.

– И обо мне. Разыскивая меня. Готовясь допросить меня.

– Да, Конан. Я даже заключил бы с тобой сделку. Вы с Аджиндаром оба искали некий… трофей. Я считаю, что он у тебя.

– Естественно, я не знаю, о чем ты говоришь, – Конан сделал глоток вина. – Кстати, платишь ты. Эта штуковина, которую ты ищешь, имеет какую-то ценность там, в Иранистане?

– Ты знаешь, что это так, Конан.

– Почему?

Группа людей, сидящих в углу зала, наискосок от них, разразилась громким смехом. Хассек долго смотрел на Конана, потом наклонился вперед и со стуком опустил оба локтя на стол.

– Я думаю, – произнес он, – что я скажу тебе.

– Назови тот трофей, о котором ты упоминал, – мягко сказан Конан. – Драгоценный камень?

– Несколько, – ответил Хассек. – Они образуют амулет гораздо, гораздо большей ценности, чем твое кольцо и этот кусок глины со стекляшками у тебя на шее, Конан. Если бы амулет, называемый Глазом Эрлика, оказался в руках моего хана, ты бы мог носить на шее украшение из золота, усыпанное рубинами… если только ты не предпочитаешь изумруды.

– Глаз бога?!

– Это только название амулета.

– Возможно, один или два желтых камня? Зная, что Конан высказывает не просто случайную догадку, Хассек только кивнул.

Конан вертел в руках кружку с вином.

– Действительно, ценный амулет. И он даст мне другой, столь же ценный, твой хан.

– Более ценный для тебя. Послушай, Конан-киммериец. Этот амулет очень важен для хана Замбулы. Ты, возможно, знаешь об этом. Замбула лежит между Шадизаром и Иранистаном. Ты бывал там?

Конан потряс головой.

– Я всего лишь юноша из горной страны, – непринужденно сказал он.

– Который носит тунику, сделанную, как мне кажется, в Хауране.

– Ты действительно многое узнал, Хассек. Нет, я не был в Замбуле, и еще около месяца назад я даже не слышал об Иранистане. Ты говоришь, что он лежит за Замбулой? Это очень далеко.

– По-моему, ты знаешь, где он' лежит. Иранистан не собирается воевать с Замбулой или причинять вред ее правителю, сатрапу Могущественного Турана. Однако если мой хан завладеет Глазом Эрлика, он сможет заключить гораздо более выгодное торговое соглашение с Замбулой. Это наша цель.

– Возможно, – сказал Конан. – Поскольку ты думал, что амулет находится в руках одного мага, и поскольку Аджиндар искал его там… Возможно, это чародейская вещь; вещь, которая поможет твоему правителю мучить или убить достойного хана Замбулы на расстоянии.

– Конан, это не чародейская вещь, – так же, как хан Замбулы вовсе не достойный человек. Однако если бы даже это было и так…. тебя это волнует? Говорю тебе, тебя ждет богатая награда, если ты поможешь мне передать Глаз Эрлика в руки моего хана.

– Через два месяца!

– У тебя есть срочное дело в Шадизаре, Конан?

– Ты прав, – сказал киммериец и пожал плечами. – Здоровье сатрапа Замбулы волнует меня не больше, чем торговые соглашения Иранистана. Или то, кому принадлежит некий амулет. Глаз! – он покачал головой. – А что, у Эрлика не хватает одного глаза?

Хассек кивнул.

– А теперь давай предположим, что он у тебя или что ты знаешь, где его можно найти. Если мы оба вернемся с ним в Иранистан, нас обоих ждет награда. У тебя есть какие-нибудь другие идеи?

– Иранистан так далеко, – сказал Конан, продолжая поддразнивать Хассека.

– Это правда. Я прошел такой долгий путь не для того, чтобы вернуться без амулета, и я не вернусь без него. Что держит тебя здесь? Я знаю, что в Аренджуне тебя… все еще ищут.

– Ехать так далеко с человеком, который заплатил двум другим, чтобы они оглушили меня дубиной и схватили только для того, чтобы он мог поговорить со мной? Без сомнения, ты собирался, если понадобится, пытать меня, чтобы узнать об этом Глазе. Глаз!

– Не стану этого отрицать. Откуда мне было знать, что ты окажешься разумным человеком? Я думал, что ты убил Аджиндара.

– А теперь ты так не думаешь?

– У меня такое чувство, что ты сказал мне правду-об этом, – со значением добавил иранистанец. Конан весело хмыкнул.

– Я сказал ее. Итак, после того, как ты уверился бы, что я ничего не знаю об этой штуке, которую ты ищешь, ты бы убил меня.

– Это я отрицаю. Как только я узнал бы, где ты спрятал Глаз Эрлика, я забрал бы его и со всей возможной скоростью отправился бы в Иранистан. Я не видел необходимости убивать тебя – если, конечно, я не был бы вынужден. Это не в наших обычаях, Конан, и не в моих привычках. Поедем со мной теперь, и я буду чувствовать то же самое. Единственная моя забота – отдать этот амулет в руки моего нанимателя.

Хотя у Конана действительно был Глаз Эрлика, ради которого ему пришлось пойти на очень, очень большие жертвы, он подумал теперь, что, без сомнения, было нечто такое, чего он еще не знал обо всем этом деле. Например, станет ли человек называть своего правителя «мой наниматель»?

– Этот амулет более важен для моего правителя, чем моя жизнь, Конан, – сказал Хассек, глядя прямо в глаза киммерийцу. – Если бы я знал, что ты везешь его хану, я был бы счастлив. Если я буду знать, что ты этого не сделаешь, мне придется сразиться с тобой.

– Тогда мне лучше убить тебя здесь и сейчас.

– Убить меня теперь было бы очень глупо. Четыре человека из городской стражи только что вошли в таверну. А вот уйти отсюда могло бы быть мудрым решением.

Только у стражников Аренджуна могли быть причины схватить его – живым или мертвым, размышлял Конан. А здесь, в Шадизаре… что ж, лучше бы ему было не покидать относительной безопасности Пустыни, которая была шадизарским эквивалентом аренджунской Свалки.

– Почему? – спросил он с абсолютно невинным лицом. – Иностранец здесь ты. Мне нечего бояться местных стражников.

– С ними королевский драгун, и они кого-то ищут.

– Я, вне всякого сомнения, не ссорился с королем Заморы!

– Хм-м. Если только он не получил жалобу из Аренджуна. Я слышал, что там ты ранил двоих и опозорил еще одного – в Верхнем городе! – некоего бывшего сержанта стражи. Я рад, что ты не боишься тех друзей, которых он может иметь в Шадизаре, или жалоб, которые повелитель Аренджуна может прислать королю, потому что эти пятеро сейчас направляются сюда.

– В Аренджуне был еще и убит один человек, – сказал Конан. – Я нанес раны – а ответственность за убийство лежит на Аджиндаре…

– У одного из них арбалет. Хм». Конан… может быть, и правда, что я иностранец, а ты, конечно же, девяти футов ростом и с твоими голубыми глазами можешь сойти за уроженца Заморы… но стрела арбалета нацелена на тебя.

– Черт.

Хассек изумленно уставился на него.

– Ты… Аджиндар говорил это точно так же!

– Я знаю. Что еще можно сказать? Я пришел сюда, такой важный и самодовольный, чтобы припереть тебя к стенке. Я забыл одну важную заморанскую поговорку: «Когда хочешь войти, подумай сначала, как ты сможешь снова выйти». Надо всегда придерживаться правила: «Никогда не сиди спиной к двери!» Что это за шарканье?

– Большинство завсегдатаев торопится к выходу.

Вот они идут, люди короля впереди. Кстати, в Иранистане мудрецы говорят: «Когда ты хочешь куда-то войти, проверь, есть ли там вторая дверь».

– Разумно, – Конан начал подниматься.

– Не двигайся, киммериец! Ты не сможешь увернуться от стрелы арбалета, нацеленной тебе в спину, и три меча уже покинули ножны.

Говорящий обошел Конана кругом и встал, усмехаясь, лицом к нему, с той стороны, где сидел Хассек. Он был невысок и худощав, хотя его лицо выказывало некоторые признаки роскошной жизни. Его глянцевые каштаново-черные волосы были аккуратно подстрижены челкой и слегка завивались вниз на лбу. Большой золотой медальон на груди поверх расшитой золотом голубой туники – шелковой, как заметил Конан, – был украшен гербом короля Заморы, пьяницы, во всем подчинявшегося одному колдуну из Аренджуна. «Этот ублюдок должен быть мне благодарен за то, что я избавил его от Яры», – угрюмо подумал Конан. Представитель короля улыбнулся, и его идеально подстриженные темные усики слегка дернулись. Конан заметил у него во рту блеск золота. Искусственные зубы, Кром его побери, – а ведь парню едва исполнилось тридцать!

– Конан из Киммерии, с недавних пор проживающий в Аренджуне: именем короля, ты – мой пленник. Пойдешь ли ты спокойно?

Конан смотрел на него во все глаза. Красивые, хорошего качества синие штаны: начищенные, туго обтягивающие ногу черные сапоги. Изящный, искусно выделанный пояс, поддерживающий ножны, из которых торчала украшенная драгоценными камнями рукоять кинжала и эфес меча с навершьем, изображающим львиную голову, и сделанным, вне всякого сомнения, из серебра.

Конан взглянул на Хассека. Тот сидел рядом с возвышающимся над ним представителем короля и с потрясенным видом смотрел на Конана. Киммериец оглянулся вокруг. Он увидел почти опустевшую тавер ну-и форменные мундиры. Мечи – обнажены. Да, и еще арбалетчик, который медленно придвигался, наставив острие своей грозной маленькой стрелы на Конана.

– Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что этот человек – преступник?! – воскликнул Хассек, – О!

Королевский драгун взглянул на него сверху вниз, предварительно приподняв брови.

– Ты разве не его друг?

– Едва ли! Я здесь по делам королевы Кофа.

– Коф! Ты похож на одного из этих… у тебя такая внешность, словно ты родился далеко на Востоке, а не на Западе!

Хассек тяжело вздохнул.

– Это правда. Моя мать была рабыней из Аграпура.

– Аграпур! – снова изумился разнаряженный королевский агент.

– Да, – Хассек печально вздохнул. – В юности она была похищена странствующим торговцем оружием из Кофа. Ну, он и забрал ее с собой туда. И боги так пожелали, что к тому времени, как они добрались до Кофа, он обнаружил, что любит ее. Родился я. Он дал мне образование. Теперь – что ж, теперь я здесь и представляю саму королеву! А что касается этого вот парня – он показался мне чистоплотным, и когда он так смело вошел в эту хорошую таверну, – ведь это хорошая таверна, не так ли, мой господин?

Польщенный заморанец улыбнулся:

– Да. В Шадизаре есть и получше – но есть и намного хуже. Представитель королевы, ты сказал?

– Э-э… господин Ферхад… – начал один из стражников.

Драгун дернул головой и уставился на провинившегося испепеляющим взглядом.

– Потом! Не смей мешать человеку, исполняющему повеление короля!

– В общем, он предложил мне то кольцо, которое ты видишь у него на руке, сказав, что оно принадлежало его матери, – сказал Хассек.

Конан в это время гадал, к чему была вся эта хитроумная байка и куда она должна была их всех завести.

– И бросил на стол эти золотые монеты, чтобы показать, что он не нищий,

– продолжал Хассек. – Он дал мне этот странный меч в знак своих честных намерений и сказал, что ему нужны еще два золотых, чтобы добраться до Немедии…

Как и следовало ожидать, господин Ферхад воскликнул:

– Немедия!

– Так он сказал. И теперь… теперь, о господин… возможно ли, чтобы этот человек пытался продать краденый товар мне, мне – личному поставщику украшений и косметических принадлежностей для королевы?

– Вполне возможно, – сказал Ферхад. – Этот тип – отчаянный и не признающий законов человек. На нем лежит вина за немалую долю злодейств там, в Аренджуне, – и он осмеливается бежать сюда, в саму столипу, и искать здесь убежища!

Ферхад снова устремил львиный взгляд на Конана; он стоял, выпрямившись во весь рост, с высоко задранным подбородком, смотрел поверх своего внушительного носа и чувствовал себя гораздо более внушительным теперь, когда у него была такая изысканная аудитория, состоящая, правда, из одного человека: личного поставщика украшений и косметических принадлежностей для королевы Кофа!

– Вмешиваться в дела людей из городской стражи в любом месте нашего королевства – значит нанести оскорбление королю, варвар! А теперь поднимайся медленно, и пошли отсюда – в некие апартаменты, которые, боюсь, тебе понравятся не так сильно, как эта прекрасная таверна, где ты пытался ввести в заблуждение высокопоставленного чужеземного гостя!

– Да, – ворчливо сказал Хассек, – и забери с собой этот ужасный меч!

Он полуобернулся и поднял огромный ильбарский нож. Мгновение спустя он стоял за спиной Ферхада, держа его правой рукой поперек груди, а левой смуглой кистью прижимая кинжал к его горлу.

– Никому не двигаться! Господин Ферхад, отдай приказ, чтобы все мечи и этот арбалет были сложены вон на том столе справа от тебя!

– Ч… чт… ты не можешь… отпусти ме… а! Осторожно с этим кинжалом, приятель!

– Да, он наточен, как бритва, потому что у меня нежная кожа, и я им бреюсь каждый день. Приказывай, Ферхад!

Ферхад отдал приказ. Арбалетчик указал на то, что его оружие взведено и представляет опасность. Хассек посоветовал ему выпустить стрелу в стену, под самый потолок, и Ферхад подтвердил приказ. Вскоре стрела, тренькнув, вонзилась в цель и осталась там, высоко над полом, лишь слегка подрагивая, – как сувенир для хозяина «Красного Льва».

– Конан, – сказал Хассек, – убеди нашего хозяина показать свой подвал.

– Подвал! – эхом проскулил Ферхад, и его адамово яблоко дернулось рядом с холодным клинком Хассекова ножа. Пытаясь не сглатывать слюну, Ферхад выпрямился и застыл, как солдат-новобранец, не произнося больше ни слова.

3. ПРОЩАЙ, ШАДИЗАР

Имраз, большеглазый хозяин «Красного Льва», поднял квадратную крышку люка в полу своей кладовой. Четверо солдат из городской стражи Шадизара один за другим, ворча, спустились в темноту. Каждый из них бросил последний мрачный взгляд на громадного варвара, который стоял над ними и ухмылялся лишь самую малость; он опирался на меч – меч их сержанта.

– Мой дорогой господин Ферхад, – сказал Хассек. – Я чрезвычайно огорчен, но не вижу другого выхода из этого положения, кроме как просить тебя присоединиться к солдатам внизу.

– Внизу!

– Постарайся увидеть в этом хорошую сторону, – сказал Конан. – Может быть, наш хозяин Имраз держит там свои лучшие вина.

– Скорее, гнилую репу, паутину и плесень, – сдавленно сказал Ферхад, поскольку говорить как-то иначе с откинутой назад головой он не мог. – Почему бы вам не связать меня и не оставить тут, наверху? Сидеть взаперти в темноте с этими простыми солдатами…

– …которые, без сомнения, знают множество занимательных историй, способных тебя развлечь, мой дорогой господин, – Хассек освободил своего пленника, осторожно вытащив при этом его красивый меч. – Спускайся, и я желаю тебе доброго-доброго вечера.

– Я тоже, – сказал Конан и, когда причудливо разодетый щеголь неуверенно поставил ногу на верхнюю из семи старых деревянных ступенек, ведущих вниз, в пахнущую землей темноту, ловко выдернул сверкающий самоцветами кинжал Ферхада из его ножен.

– Вы оба очень, очень об этом пожалеете, – пообещал Ферхад, спускаясь.

– Ну что ж, приезжай в Бритунию, и мы поговорим об этом, – любезно отозвался Хассек.

– Бритуния!

Хассек пинком закрыл люк.

– На замок не закрывается, ведь так? – пробормотал он и, подняв взгляд, увидел, что владелец «Красного Льва» медленно пятится назад.

Конан сделал четыре быстрых шага.

– Нет-нет, Имраз, не надо убегать сейчас. Иди, будь другом, помоги нам передвинуть этот большой, заполненный доверху бочонок на крышку люка!

Слегка покряхтев, трое мужчин перетащили и уста новили бочку на место. Конан глянул в открытую дверь кладовой и увидел несколько лиц, заинтересованно глазеющих на них от входа в таверну.

– Эй! – крикнул он. – Подай-ка мне этот арбалет!

Лица исчезли, и Хассек легко пробежал через всю таверну, захлопнул дверь и запер ее на засов. Когда он вернулся обратно, его брови были нахмурены.

– До меня только сейчас дошло… Имраз! Где эта твоя служанка? Хозяин заморгал.

– А что… я не знаю…

– Черт! Выскользнула через заднюю дверь, чтобы привести еще более бравых солдат – на этот раз из личной гвардии короля, я в этом почти не сомневаюсь. Конан…

– Мы заберем все эти мечи и кинжалы, а также арбалет, – сказал Конан. – Его мы возьмем с собой, – он кивнул на хозяина таверны. – Мы выйдем через заднюю дверь, а потом побежим!

– Сомневаюсь, что Имраз сможет в одиночку откатить эту огромную бочку с люка, – сказал Хассек, подхватывая арбалет.

– Нет, но он может открыть переднюю дверь и впустить остальных, чтобы они помогли ему!

– Да, это верно. По-моему, я перестал мыслить четко. Если бы только ты принес обратно веревку, что я дал тем двум типам вместе с золотом и моей маленькой колючкой! Идем, Имраз, – тебе придется проводить нас немного.

Пока на лице хозяина таверны отражалась глубокая неохота, а его большие скорбные глаза становились еще больше, Хассек развязал кошель и вытащил еще пять золотых монет.

– Две монеты все еще лежат на столе, а вина мы выпили не больше, чем на несколько медяшек. Вот, возьми это. Подумай, насколько это забавно – увидеть, как расправляются с таким напыщенным фатом, как Ферхад; и еще подумай обо всех тех клиентах, которых привлечет эта замечательная история о возмездии, постигшем королевского драгуна! О, посетители будут слетаться, как мухи. Идем же.

Имраз молча пошел за ними. Конан побросал пять мечей и четыре кинжала в небольшой пустой бочонок, пока владелец этой бочки-малютки с еще большей расторопностью прятал свои пять золотых. Имраз вывел их через дверь в переулок, который сильно отличался от переулков Пустыни, и они заторопились прочь, шагая бок о бок, как три друга.

– Направо, сюда, – пропыхтел Конан, обеими руками обнимая свой бочонок; и они повернули направо; на следующем перекрестке он пробормотал: «Налево».

– Ты слегка похож на деревенщину с этим своим арсеналом в бочонке, – заметил Хассек. – Ты думаешь, нам это действительно понадобится?

– Оружия не бывает слишком много, – заверил его Конан и продолжал идти, выгнув спину и выпятив вперед живет под тяжестью бочонка, прижимая его к себе, словно медведь. Содержимое бочонка дребезжало и позвякивало.

После очередного поворота они распрощались со своим бывшим хозяином и заторопились дальше, а Имраз повернул обратно.

– Что это ты сказал насчет Бритунии? – спросил Конан.

– Я назвал ему несколько мест…

– Я заметил!

– …ни одно из которых не является нашей целью, – терпеливо закончил Хассек. – Пусть он гадает. Кто сможет узнать иранистанца по внешности? Мы идем в одно и то же место, Конан, ведь так?

– Мы неподходящая пара, – заметил Конан.

– Трио: не забудь свой бочонок с клинками. Но это не так, не так. Мы оба – очень умные парни, которые попытались бы убить всех этих пятерых типов, если бы я не оказался еще умнее, и если бы с Ферхадом не удалось так легко справиться; и мы оба знаем это. Конан… тебе не пришло в голову также, что за то время, что ты таскаешься с этим бочонком, я вполне мог бы воткнуть в тебя парочку кинжалов?

– Мы все больше углубляемся в Пустыню, Хассек. Допусти, что за нами наблюдают, хоть ты и не видишь никого. У меня здесь есть друзья. Меня они не считают чужестранцем.

– Хм-м. А у тебя случайно нет нескольких верблюдов, а?

– Ненавижу этих животных. У меня есть целых четыре лошади. Верблюдов нет. Почему бы тебе не понести некоторое время этот бочонок?

– Нет, спасибо.

Конан неохотно поставил свою ношу наземь, а потом перевернул ее. Он отделил украшенный драгоценностями кинжал Ферхада и засунул его себе за пояс. Три хороших удара мечом одного из стражников по рукояти меча Ферхада испортили хороший клинок и оставили на ладони у киммерийца изящную серебряную львиную голову. Он, улыбаясь, подбросил ее в воздух и снова поймал.

– Ну, как ты думаешь, это похоже на верблюда?

– Возможно, она всего лишь посеребренная, – сказал Хассек.

Конан нахмурился.

– Этот подонок! Вечно мне везет – не хватало только, чтобы самоцветы на этом кинжале оказались фальшивыми! А кстати, как насчет тебя – разве у тебя нет лошади или верблюдов? Ты приехал издалека.

– У меня есть кое-какая хорошая одежда, – сказал Хассек со скорбным вздохом, – несколько смен; и красивое кольцо, и две лошади – большую часть пути сюда я шел с караваном. И еще у меня в комнате, в таверне – в «Красном Льве», не забудь, – осталось двадцать золотых монет Замбулы.

– Двадцать! – киммериец изумленно уставился на него, и его рот и глаза начали соревноваться друг с другом в том, что откроется шире. – Митра, Кром и Бел, приятель, – почему же ты не слетал наверх и не забрал их прежде, чем мы покинули таверну?

Лицо Хассека стало еще более печальным. – Я вроде как забыл о них. Боюсь, что теперь они достались казне Заморы.

– Зрачки Иштар! – горевал Конан. – Двадцать золотых монет!

– Посмотри на это с другой стороны, Конан: я спас тебя от заточения и, без сомнения, от чего-нибудь гораздо худшего.

– Нам все еще грозит и то, и другое, – глухо прорычал Конан, – если мы не уберемся из этого города – и этого королевства.

Они стояли в одиночестве на погруженной во тьму улице; у ног их лежал перевернутый бочонок и беспорядочно разбросанное оружие. Темные глаза Хассека вглядывались в угрюмые голубые глаза варвара.

– Мы? – спросил Хассек.

Конан повернулся и зашагал прочь; Хассек пристроился к нему сбоку.

– Черт, – спокойно, задумчиво сказал Конан. – Аджиндар был хорошим человеком, он сразу мне понравился. Он был предан своему хану и своей миссии до такой степени, что готов был ради них рисковать жизнью: он пытался убить меня даже после того, как увидел мое искусство и мою силу! И после того, как я только что спас его шкуру. Немного вероломен, но все ради своего правителя. Теперь ты тоже рисковал своей жизнью, чтобы помочь мне, Хассек из Ирани стана… потому, конечно, что ты не знаешь, где находится этот амулет. Все для твоего хана! Мне бы хотелось встретиться с ханом, внушившим такую преданность двум таким хорошим людям.

– Он тоже будет заинтересован в том, чтобы встретиться с тобой, мой друг с кулаками размером с окорок! Что ж, хорошо. Двое таких людей, как мы, без сомнения, смогут выбраться из Шадизара, даже если все трое ворот будут охраняться. Давай займемся этим.

Они углублялись все дальше в Пустыню Шадизара.

– Э-э… Конан. Амулет у тебя? Конан усмехнулся.

– Я знаю, где он. Я закопал его между Шадизаром и Замбулой, в пустыне.

– Черт, – сказал Хассек и убрал руку с рукояти кинжала. * * * Несколько часов спустя трое стражников, охраняющих шадизарские Врата Черного Трона, наблюдали за приближением верховой пары. Женщина и ее юный сын сидели на двух красивых лошадях и вели в поводу двух других, тяжело нагруженных. Она придержала лошадь и уставилась сверху вниз на человека в мундире, стоящего у колеса, – оно поворачивало канат и тяжелую цепь, которые поднимали огромный засов, перекрывающий обе створки ворот.

– Ну, открывай. Нет смысла сторожить с этой стороны. Я хочу выйти, а не войти.

– Дорогая моя, – произнес чей-то голос, и она посмотрела вверх, на еще один мундир. Его владелец выглядывал сверху из узкого стрельчатого дверного проема дозорной башни. – Я человек чувствительный и впечатлительный, и стал бы плохо спать, если бы не предостерег тебя от того, чтобы покидать город в такой час.

– Спасибо. Ты добрый человек. Мы едем. Это святая миссия.

– Паломничество?

– Да. Мы с сыном служим храму Святого Хосатры Хела, Восстановленного в Правах и Дважды Признанного, Владыки Всего Сущего, Отца Митры, Иштар и Бела.

– Занятой и, без сомнения, достойный уважения бог, дорогая моя, но… конечно же, благоразумный человек подождал бы по крайней мере до рассвета. Может быть, тогда вы сможете присоединиться к другим таким же благочестивым паломникам, а возможно, даже к каравану, который обеспечил бы вам наилучшую защиту. Здесь вы находитесь в лоне столицы могущественной Заморы. Там, за стенами…

Он умолк, показав жестом, что вне Врат Черного Трона, в Шадизаре, нет ничего, кроме опасностей и трудов.