Текст книги "Теория убийства"

Автор книги: Эндрю Мэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 9
Воскресший

– Как будто не Дэниел? – переспрашивает агент Ван Оуэн. Во время беседы с Маркусом она сидела на другом конце комнаты и что-то записывала в блокнот. Коротко стриженная блондинка спортивного телосложения, она напоминает чем-то военного летчика и немного Джиллиан.

– Дайте собраться с мыслями, – говорит Николсон, явно выбитый из колеи. – Мне надо это обдумать. Галлард, а вы что об этом думаете?

Галлард откидывается в кресле, скрестив руки на груди.

– Я внимательно прочел досье Маркуса. А потом мы вместе посмотрели беседу с ним. И хотя лично я его не знаю, по досье складывается портрет человека, совершенно отличного от того, кого мы видим сейчас.

– Простите, глупый вопрос можно? – поднимаю я руку. – Другого в буквальном смысле или просто ведущего себя по-другому.

– Прошу прощения, Тео, – отвечает Галлард. – Ведущего себя по-другому. Радикально иначе. И что меня особенно удивляет, что ничего в прошлом привычном Маркусе даже не намекает, что он способен себя вести так, как мы только что видели на экране. Вот посмотрите.

Галлард разворачивает свой ноутбук экраном к нам. На нем открыта видеозапись. Галлард запускает видео: Маркус в суде рассказывает что-то о полученных им данных криминалистической экспертизы. Он выглядит напряженным, на вопросы реагирует почти испуганно, хотя они касаются каких-то сугубо технических моментов. Его руки постоянно нервно двигаются.

– Это совсем другое поведение под стрессом по сравнению с тем, что мы только что видели.

– Маркус всегда был немного дерганым, – говорит Николсон. – Но я видел, что он может давать показания весьма спокойно.

– Верно, – соглашается Галлард и включает другое видео. – Например, как вот тут?

На экране снова Маркус в зале суда, но на этот раз гораздо более спокойный. Он говорит полными предложениями и весь его вид значительно ближе к тому, что мы видели сегодня.

– Две разные записи, – подводит итог Галлард. – Две разные версии одного человека. Агент Николсон, вы можете вспомнить, когда снято второе видео?

– Дело Кингстона? Кажется, повторное слушание. Возникли вопросы к данным экспертизы, которую проводил Маркус, и ему пришлось давать разъяснения. Он отлично справился, подозреваемого осудили.

– Судя по материалам дела, к даче показаний Маркус готовился неделю. Часами сидел с юристами, чтобы пройти слово в слово по заготовленной речи. Итак, мы видим две модели поведения Маркуса под внешним давлением. Во втором случае у него была возможность все обдумать, а в первом его застали врасплох. Он умный человек и при должной подготовке прекрасно с собой справляется.

– Но это не значит, что он убийца! – протестует Николсон.

– Не значит. Но есть кое-что, чего вы не знаете. Слышали о деле ресторанчика «Яичница»?

– Я еще здесь не работал. Убийство владельца ресторана, кажется? Вроде решили, что убийцей был партнер.

– Верно. Маркус работал над криминалистической экспертизой на этом деле. Партнера оправдали. Частично потому, что единственное, что он рассказал полицейским до того, как к нему пустили адвоката, было то, как он потерял сознание задолго до смерти жертвы. Теоретически кто-то мог подсыпать ему наркотик или снотворное и в это время совершить убийство. Этого хватило для обоснованного сомнения и его оправдали, – рассказывает Галлард.

– Хотите сказать, что сейчас Маркус использует ту же историю? – спрашиваю я.

– У меня стенограмма перед глазами, – Галлард показывает пальцем в экран ноутбука. – Маркус повторяет все практически дословно. Сработало тогда, может, и сейчас тоже сработает.

– Значит, это он, – говорит Николсон.

– Я практически уверен, что да, но что-то в этой истории не совсем сходится, – продолжает Галлард. – Весь опыт и инстинкты психолога-криминалиста говорят мне, что Маркус невиновен. Я еще раз прогнал его досье через нашу систему, но в нем нет ни одной зацепки. Ни одного признака, что он вообще способен так себя вести. Ровно наоборот. Все показатели агрессивности по нижней планке. Он совершенно неконфликтен. Скорее всего потому и стал криминалистом, а не полевым агентом.

– Что-то стало толчком и он сорвался? – спрашивает Николсон.

– Похоже, но для этого тоже должны быть хоть какие-то предпосылки. Да и следы остаются обычно. У нас же совершенно спокойный человек с чрезвычайно развитыми способностями к эмпатии. Его бы совесть замучила, убей он кого-нибудь. Да и после такого преступления он бы точно сознался, по крайней мере если верить его досье.

– Доктор Крей, а вы что думаете? Могут люди так меняться?

Я вспоминаю разговор о лягушках-оборотнях во время расследования дела Гризли-Убийцы, после которого меня сочли главным подозреваемым, и стараюсь подбирать аналогии очень аккуратно.

– Да, теоретически из человека можно сделать убийцу. В армии этим и занимаются. На взрослого можно воздействовать психологически, шаг за шагом переводя из одного состояния в другое, и довести до того, что он будет совершать поступки, которые когда-то считал немыслимыми. Но если, как вы говорите, в поведении Маркуса не было вообще никаких предпосылок к подобному поведению, то добиться такого эффекта чисто психологическими средствами было бы очень трудно.

– Чисто психологическими? – переспрашивает Галлард.

– Я не специалист, но физическое повреждение лобных долей мозга может привести к изменениям в поведении. Финеас Гейдж и все вот это вот. Хотя последнее время масштабы изменений в его личности считают преувеличенными. Анатолий Бугорский получил очень похожую травму, но поведения не поменял.[10]10
  Американский строитель, получивший тяжелое ранение головы при прокладке железной дороги в 1848 г. Из-за ранения Гейдж лишился большей части лобной доли левого полушария головного мозга, но выжил и прожил еще 12 лет. Считается, что эта травма привела к значительным негативным изменениям в его эмоциональном состоянии, социальных навыках и личностных особенностях.


[Закрыть]

– Бугорский?

– Похожая история. Русский ученый, которому в процессе работы в голову попал протонный луч высокой энергии. Прям как в комиксах. Только вместо супер-способностей он получил эпилептические припадки и повышенную утомляемость.

– Это ужасно, – говорит Галлард. – Повреждение префронтальной коры лобных долей часто связывают с агрессивным поведением. И хотя в некоторых случаях, когда все списывали исключительно на травму, я сомневаюсь, но в целом согласен, что иногда так бывает. Но вы и сами понимаете, почему эту версию прорабатывают не очень тщательно.

– Конечно, – киваю я. – Ваша задача – поймать убийцу, а не объяснить присяжным, почему он не до конца отвечает за свои действия.

– Дэниел не так давно попал в аварию на велосипеде. Может, это связано? – спрашивает Николсон.

– В какую аварию?

– Год назад. Ехал на велосипеде, и его сбила машина. Загремел в больницу на несколько недель. Это не могло стать причиной?

– Результаты томографии есть?

– Подождите, – вмешивается в разговор Ван Оуэн. – Как верно заметил доктор Крей, постановка диагноза Маркусу не является нашей непосредственной задачей. Это вообще не наше дело, мы всего лишь заинтересованные стороны.

– Миранда, – отвечает Николсон. – Маркус – один из наших. А как только дело передадут в другой отдел, они будут относиться к нему, как к любому мерзавцу с улицы.

Я решаю не высказываться вслух, что именно так и нужно к нему относиться ради объективности. Но я бы сделал то же самое на месте Николсона, если бы подозреваемым стал мой коллега или друг. Вот еще пример несовпадения моих личных этических установок с общественными.

– Хорошо. Но не думаю, что он с радостью передаст нам медкарту. Спорить готова, что Маркус очень быстро потребует адвоката и говорить будет только через него.

– Что именно нам нужно? – поворачивается ко мне Николсон.

– Результаты магнитно-резонансной томографии, если ее делали. Посмотреть возможные повреждения. И нужно найти специалиста, который может эти повреждения определить, я тут ничем помочь не могу… – Я замолкаю на полуслове, вспомнив кое о чем.

– Продолжайте, – говорит Галлард.

– Понадобится эксперт. Но… погодите… – Я достаю телефон и запускаю быстрый поиск по нескольким медицинским базам, к которым у меня есть доступ. – Так, ладно, эксперт нам все равно понадобится. Более того, он скажет, что то, что я собираюсь сделать, – бесполезно, или это уже сто раз делали до меня, но мне будут нужны несколько сотен МРТ-сканов людей с поврежденной корой лобных долей и несколько сотен сканов людей без повреждений. Я настрою программу машинного обучения, которая сможет собрать статистику и поможет проанализировать результаты Маркуса.

– Сколько на это уйдет времени? – спрашивает Галлард.

– Если у сканов все будет хорошо с маркировкой – несколько часов.

– Несколько часов?

– У меня в лаборатории стоит отдельный сервер как раз под такие задачи. По большому счету мне даже программу писать не придется, просто загружу изображения в готовый анализатор, ну и напишу небольшой скрипт, чтобы анализировать их все разом.

– Прям так все просто? – спрашивает Ван Оуэн с сарказмом.

– Машины уже захватили мир, сестренка, – пожимаю я плечами в ответ. – Просто человечество не готово это признать. Единственный вопрос – результаты МРТ Маркуса.

– Тут нам повезло, – говорит Николсон, помахивая телефоном. – Маркус обращался в страховую после той аварии и просил о консультации юриста, так что сам скинул мне сканы.

– А это законно их сейчас использовать? – сомневается Ван Оуэн.

– Я во всем этом не участвую, – говорит Галлард, демонстративно поднимая руки. – Я здесь всего-навсего сторонний наблюдатель.

– Как сторонний наблюдатель, не могли бы вы поделиться информацией, нет ли в округе невролога, который мог бы нас проконсультировать?

– Ладно, но нужно провернуть все это быстро, пока наверху не узнали. Подозреваю, от меня потребуют отчета в любой момент. И если он им не понравится, то меня ждет ближайший самолет в Вашингтон.

– А в чем вообще смысл? – спрашивает Ван Оуэн. – Это же работа для юристов.

– Если ему предъявят обвинение, это будет единственный шанс Маркуса попасть в лечебницу, а не в обычную тюрьму. Возможно, там ему смогут помочь, – отвечает Николсон.

Будем надеяться. Не хочется говорить этого вслух, но я согласен с Ван Оуэн. Устройство человеческого мозга и причины поведения находятся далеко за пределами моей специальности. Я умею ловить злодеев, но не решать, что с ними делать потом. При этом инстинкты говорят мне, что я упускаю какую-то очень важную деталь, на которую не укажет никакая программа, и похоже, у Галларда тоже есть подобное ощущение.

Глава 10
МРТ

Доктор Генриетта Лид в задумчивости стоит между проектором и экраном, на который, как и на ее халат, выведено изображение мозга Дэниела Маркуса. Для меня это скопление бесформенных клякс, но, надеюсь, для нее оно несет куда больше смысла. Доктор Лид по виду ровесница Галларда, она серьезна и немногословна. Торчащие иглами рыжие волосы и фиолетовые очки придают ей вид безумного ученого, но дело свое она явно знает. Она уважаемый диагност, и ФБР часто привлекает ее к делам, где фигурирует травма головы. Прошло меньше часа после звонка Николсона, когда она появилась в здании.

Моя компьютерная модель уже выдала результат, но я не спешу рассказать об этом Николсону и остальным. Это первый мой опыт подобного рода и я не хочу увести расследование по ложному следу своей наспех собранной схемой, которая работает на основе нескольких сотен изображений, которые мне следовало отбирать куда тщательнее, чем это позволило имеющееся время.

Лид просит Галларда вывести еще несколько изображений. Достает линейку и измеряет некоторые области на экране. Я понятия не имею, можно ли так действительно определить повреждения мозга. Подозреваю, что она добавляет немного шоу в свои действия, как прорицатель, читающий судьбу по птичьим внутренностям. Она присматривается к дате в углу экрана.

– Эти снимки сделали сразу после аварии?

– Да, – отвечает Николсон.

– А эти? Через два месяца?

– Верно.

– Хм-м-м, – тянет она громко, будто приглашая нас всех поразмышлять с ней вместе. – А вы что скажете, доктор, как вас там?

– Тео, – отвечаю я.

– Доктор Тео, что вы думаете?

– На самом деле Тео – это имя.

Она смотрит на меня сквозь луч проектора, будто я громко рыгнул за столом.

– Отлично, здорово, что хоть с этим разобрались. Так что вы думаете?

– Я специалист в вычислительной биологии.

– Что? Тогда что вы тут делаете? Будете считать микробов у него в ушной сере?

– Доктор Крей… эм, Тео – специалист широкого профиля, – находится Николсон.

– Отлично, широкопрофильный доктор, и что вы скажете?

– Что специалист тут – вы.

– И зачем вы тогда расходуете кислород, которого нам и так тут не хватает?

Эта женщина одновременно завораживает и раздражает меня.

– Я построил компьютерную модель, чтобы сравнить повреждения Дэниела Маркуса и других пациентов.

– А, университетская программа? – спрашивает она.

– Эм, нет, моя собственная, написал час назад.

– Великолепно! И что она нам говорит?

– Ну, она не выдает стопроцентного результата, а может только определить вероятность принадлежности результатов Маркуса одной из групп изображений, которые я ввел. Я проверил модель на двух контрольных изображениях, и вероятность успешного определения составила 0.82 в одном и 0.94 в другом случае для изображений поврежденного мозга. С изображениями здорового мозга все несколько сложнее и точность определения ниже, их нужно обработать тщательнее, чтобы получить приемлемый результат.

– Я сейчас усну, вы этого добиваетесь?

– Проверим минут через десять.

– Ладно, умник, и каковы результаты для Дэниела?

– Вероятность совпадения – 0.21.

– А для тех, кто далек от программирования?

– На основе сравнения с результатами других МРТ моя программа говорит, что у Маркуса нет повреждений коры лобных долей.

Николсон резко поворачивается ко мне, я вижу, что он разочарован.

– Это всего лишь программа.

– Но в данном случае я с этой программой согласна, – говорит Лид. – Вынуждена согласиться. Хотя хотела бы перепроверить ее на тех данных, что есть у меня.

– Я могу вам открыть доступ на сервер, и вы сможете протестировать ее в режиме машинного обучения.

– Отлично, что бы это ни значило. – Она поворачивается к Галларду и Николсону: – Если этот парень убийца, то не потому, что у него поврежден мозг, я ничего такого не вижу. Да и вообще, откровенно говоря, я бы не придавала такого значения всем этим теориям про влияние лобных долей на поведение. – Она поднимает руку, чтобы остановить любые возникающие вопросы. – Да, да, серьезные травмы или длительное воздействие могут вызвать смену поведения и агрессию, но чтобы удариться головой и стать Ганнибалом Лектером – нет, такого не бывает. Должны быть другие симптомы. Маркус прогуливал работу? Ссорился с коллегами? Ругался матом?

– Нет, – отвечает Николсон, – ничего подобного. Маркус был отличным парнем.

– Вот, в этом и проблема. Есть клинические случаи, когда у людей после подобных травм начинало меняться поведение и появлялись девиации – от страсти к азартным играм до увлечения детской порнографией, – но они всегда проявляются постепенно. Как будто травма постепенно подтачивает их способность контролировать себя. И темная сторона постепенно выползает наружу.

– А может ли быть другая причина?

– Кроме физической травмы? На эти участки мозга можно воздействовать некоторыми химическими веществами. Опять же постепенно. Он бы заявлялся на работу под кайфом или в ломке. Сначала проявляются мелкие симптомы, и только потом человек сходит с ума.

– Хорошо, а мог быть наркотик, под действием которого он пошел на преступление? Может, ему подсыпали или подлили что-то?

Лин обдумывает такую возможность.

– Следы вещества могут быть в анализах крови и мочи. Следы ЛСД сохраняются в крови до пяти дней. Высокие дозировки можно определить по концентрациям некоторых веществ в волосяных фолликулах. Но чистые анализы все равно не будут гарантированным доказательством, что его не одурманили. – Она показывает рукой на экран: – Но это уже не моя специальность. Вы попросили определить, были ли у него повреждения коры лобных долей мозга, видимые на МРТ. Я ничего подобного на снимках не вижу. Это не значит, что повреждения полностью отсутствуют, но видимых – нет. И, похоже, ваш дорогой доктор Тео со мной в этом согласен. Еще вопросы?

С этими словами она начинает собираться. Николсон пожимает плечами, Галлард качает головой.

– Спасибо, – говорит Ван Оуэн. – Я вас провожу.

Я поднимаю руку.

– Подождите, короткий вопрос. А вам лично приходилось сталкиваться в практике со случаями изменения поведения после травмы лобных долей?

– Один раз. И такое не забудешь. Я работала штатным врачом в федеральной тюрьме. Поступил пациент. Три пожизненных срока за убийство жены и двоих детей. Эмерсон, кажется, его звали. Самый мерзкий сукин сын, что можно вообразить. Прям вот как представляют Финеаса Гейджа с его этой историей. Только Эмерсон был прямо перед глазами, а не в рассказах очевидцев. Без двух охранников его нельзя было никуда перевозить. На прием приводили в наручниках и со скованными ногами.

Когда я стала смотреть историю болезни и материалы дела, к своему удивлению выяснила, что раньше никакой склонности к насилию за ним не водилось. Бойскаут, в буквальном смысле. На самом деле на бытовое насилие часто закрывают глаза и агрессивным ублюдкам слишком часто дают еще один шанс. Но по виду Эмерсон был не из тех, кто давно проявлял агрессию, просто скрывал ее. Я тогда как раз изучала последствия повреждения лобных и височных долей и проверила все, даже непроизвольные движения глаз. Ничего. Но произошло кое-что любопытное. Однажды в смотровой лопнула лампочка – не редкость в старом здании – и на мгновение Эмерсон превратился в испуганного ребенка. И главное, не то чтобы весь свет погас. Его испугал просто резкий хлопок. Но через секунду он пришел в себя и снова стал несносным ублюдком.

Я перепроверила материалы дела, и выяснилось, что он работал электриком в жилом комплексе. Когда я поговорила с управляющим комплекса, выяснилось, что незадолго до убийства он нашел электрика без сознания в подвале, где стояли стиральные машины, а Эмерсон спустился туда, чтобы починить розетку.

Похоже, Эмерсона ударило током. Возможно, из-за этого у него случился эпилептический припадок или что-то в этом роде. Управляющий спросил, что случилось, но Эмерсон не мог ничего вспомнить и попросил отпустить его домой. От вызова скорой отказался. А через две недели убил свою жену и детей.

Я знаю, что вы хотите спросить – превратил ли этот удар током спокойного электрика в убийцу? Не знаю. Можно искать связи и рассуждать, но никаких точных выводов сделать невозможно. Может, он вообще был скрытым психопатом и ждал только случая. Такое тоже бывает.

Но от вашего случая Эмерсон отличается тем, что я готова спорить на деньги, что кора лобных или височных долей его мозга была повреждена и мы увидели бы это на снимках. А у вашего – ничего. Ну разве что он по ночам подрабатывал криворуким электриком.

– Спасибо, доктор Лид, – говорит Галлард, и врач уходит. – Даже не знаю, что еще можно сделать.

– Твою мать, – бормочет Николсон, отрываясь от ноутбука.

– Что, Маркус теперь с адвокатом? – спрашивает Ван Оуэн из-за своего.

– Нет, ты видела последний отчет о его работе?

– Не видела, а у тебя он откуда? – отвечает она.

– Не важно. Он получил жесткий выговор от Новак. Она всыпала ему по полной за то, что он неправильно промаркировал образцы, что могло развалить все дело.

– Ну, вот и мотив, – говорит Галлард. – Прокурор как пить дать докажет, что Маркус не справился со стрессом и сорвался. Скорее всего обвинят в непредумышленном убийстве, потому что с умышленным и высшей мерой могут быть вопросы. Потом, может быть, переведут в лечебницу.

– А почему бы не проверить, как сейчас выглядит его томограмма?

– Рискованно, – говорит Галлард. – Если там ничего не обнаружится, как и раньше, ему будет труднее доказать, что первопричиной была физическая травма. Да и нет повода его проверять – с ним ничего не приключалось последнее время. Самое надежное – найти сочувствующего судебного психолога и сослаться на проблемы с нервами. Это в случае, если адвокаты не предпримут попытки доказать его невиновность.

– Спасибо, доктор Крей, – говорит Николсон. – Извините, что втянули вас в это.

– Извините, что не смог ничем помочь. – Я проверяю телефон. Может, еще получится успеть на ночной рейс в Остин. – Дайте знать, если всплывет что-то новое.

– Конечно.

Я выхожу из переговорной, пытаясь отделаться от ощущения, что там осталось что-то незаконченное. Что я все еще упускаю что-то важное. Я пытаюсь выкинуть это ощущение из головы и подумать о том, как буду возвращаться к делам и исправлять то, что успел натворить в мое отсутствие Тодд.

Черт побери! Что же меня так цепляет в истории, которую рассказала Лид?