Текст книги "Венеция зимой"

Автор книги: Эмманюэль Роблес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Часть четвертая
Мост свободы

1

Андре раздражало гудение пылесоса в коридоре. Он позавтракал и, сидя в халате, читал газету. Ему передали лаконичное сообщение Элен. Он надеялся, что она позвонит снова. Воспоминание о вчерашнем долгом и напрасном ожидании в ресторане, о лицемерной почтительности метрдотеля (мсье подождет еще?!) будило в нем желание отомстить за свое унижение, но как? Он придумывал разные способы, и это, он чувствовал, его сексуально возбуждало, потому что Андре представлял себе именно физическое наказание. Да-да, пусть плачет, пусть умоляет, всем телом содрогаясь от боли! Ее тело, как никогда раньше, волновало его. Он вспомнил, что однажды вечером – это было во время двухмесячной разлуки с Элен (какое воздержание!) – пошел по улице за женщиной, которая со спины напоминала Элен, во всяком случае походкой, бедрами, формой ног. Он обогнал незнакомку: непривлекательное лицо, тонкие губы. Черт бы ее побрал! Из-за этой неудачи он разозлился на самого себя.

После ресторана – в конце концов Андре решил поужинать там один – он пошел в бар, расположенный неподалеку от театра Ла Фениче, где провел вечер в компании англичанина, соседа по гостинице. Англичанин был поглощен хлопотами со своей яхтой, которую из-за аварии в моторе пришвартовал в яхт-клубе. Набравшись шотландского виски, морской волк до полуночи рассказывал о путешествиях, рыбной ловле и штормах – на Андре, занятого мыслями об Элен, эти истории наводили смертельную тоску. Как же все-таки избавиться от невыносимого ощущения, что тебя отвергло существо, которое ты ставил ниже себя и которого тем не менее тебе недостает? А может быть, здесь и нет никакого противоречия? Эти и другие мысли, тоже связанные с Элен, после нескольких рюмок мучили Андре еще сильнее. Какой уж тут интерес к приключениям англичанина? И все же Андре был благодарен этому бритоголовому гиганту с лиловыми щеками за то, что он избавил его от одиночества.

Гул пылесоса в коридоре наконец утих. На улице было ветрено, хлопали ставни. Андре решил просмотреть свои деловые бумаги. После десяти он должен позвонить директору филиала в Лионе. И еще – в Рубе. Элен, может, разыскивает его именно в это время, но он предупредил телефонистку.

Было уже около полудня, а Элен так и не дала о себе знать.

– Niente, signor [20]20
  Нет, синьор (итал.).


[Закрыть], – вороной прокаркала телефонистка. Андре вышел из гостиницы и направился к Большому каналу.

То, что Элен и этим утром не соизволила позвонить, приводило его в бешенство, но все же он по-прежнему был уверен в своей власти над ней. У девушки такого типа, робкой по натуре, воспитание еще больше усилило склонность к сдержанности, к подчинению. Ее мать упорно добивалась этого, что, однако, не мешало ей самой развлекаться вовсе не со своим мужем. Ивонна гораздо умнее Элен. Но зачем ему умная жена? Он терпеть не мог интеллектуальных женщин. Да и к чему ум в постели? И если в эротике ум все же играет какую-то роль, то Андре отводил эту роль только мужчине, а в любой партнерше видел лишь более или менее послушное орудие.

Дом Элен он узнал издали по затейливому железному кронштейну с фонарем. На улице не было ни души. Через окно мастерской в полуподвале он увидел, как Пальеро, повернувшись спиной, энергично работает пилой на фоне пылающего камина. Не раздумывая, Андре прошел в коридор и поднялся по лестнице. На втором этаже постучал в единственную дверь. Тишина. Подергал ручку, закрыто. Поднялся на третий этаж. Тоже никого. Но дверь не заперта. Войти? На мгновение он застыл на пороге комнаты, где, казалось, все предметы растаяли в полумраке, потому что тяжелые шторы на окне были задернуты. В полной тишине слышался только шум пилы, доносившийся из мастерской. А что, если его здесь застанут? Как он объяснит свое вторжение? В квадрате окошка, освещавшего лестничную клетку, вырисовывалась уходящая вдаль линия крыш, ажурная колокольня с хорошо различимыми отсюда колоколами. Надо было уходить. Наверное, он разминулся с Элен. Но эта комната словно притягивала его. Теперь он заметил на стенах четырехугольные пятна. Что это – планы городов или географические карты? Плотник, работавший внизу, не видел, как он вошел. Пока Андре стоял на площадке, вокруг все стихло. Даже пила смолкла. На улице женский голос позвал кого-то – две пронзительные ноты. И снова тишина. Он протянул руку, ощупью нашел выключатель и зажег свет. На стенах были фотографии! Он подошел ближе. Кроме одного снимка, мотоциклиста в шлеме, на всех остальных была запечатлена Элен. Обнаженная под душем, обнаженная в кресле. А слева Элен крупным планом. Легко догадаться, что эта фотография сделана сразу после любовных объятий. Все ее существо выражает наслаждение, полную отдачу, глубокий экстаз. Никогда, ни разу не видел он на ее лице такого блаженства, почти болезненного восторга. Вне себя от ярости, он готов был уничтожить эти снимки. «Шлюха!» – прошипел он с ревнивой ненавистью. Значит, она не лгала – действительно спала с другим. Смешно же он выглядел в ее глазах, когда отказывался верить. Андре с ужасом понял, что все эти портреты недвусмысленно открывали ему ошеломляющую правду и словно перечеркивали его собственное существование. Он подошел ближе, внимательно рассмотрел один снимок за другим. Это тело, которое он так хорошо знал, маленькие, но совершенные по форме груди, эти плечи, изгиб бедер словно принадлежали чужой, незнакомой женщине с богатым внутренним миром и неизвестной ему глубиной чувств! Значит, кто-то другой сумел сделать то, чего даже не пытался добиться он, Андре, – извлечь из тайников ее души эту легкую, как прикосновение губ, улыбку и даровать ей эту полноту жизни, о которой сам он никогда и не подозревал. Он ненавидел любовника, сумевшего так ее изменить, будто тот испортил ему дорогую игрушку. Отвоевать Элен теперь будет труднее. Потерю своей собственности он ощущал столь же остро, как уколы уязвленного самолюбия. Нужно увидеться с Элен снова и подчинить ее себе. Андре напрягся, словно готовился убить кого-то, вонзить в живую плоть стальной клинок. Он ударил кулаком по висевшей ближе всех фотографии, на которой Элен, обнаженная, лежала на кровати, слегка согнув ноги, и смотрела прямо в объектив, то есть на Андре, нежно, словно делясь тайной, предназначенной не ему.

Забыв об осторожности, Андре быстро спустился по лестнице, прошел мимо открытой теперь двери мастерской, не взглянув на работавшего там человека, который изумленно на него посмотрел и даже вышел на порог, проводив взглядом до перекрестка.

Куда идти? Где найти Элен? Отношения между ними так и не выяснены, а он не может оставаться здесь дольше, его ждут дела, люди, встречи. Надо же, чтобы такой человек, как он, с его общественным положением, погнался вдруг за самой заурядной женщиной, которая вдобавок еще и связалась с другим! Он был оскорблен до глубины души, задыхаясь от яростного желания похитить ее, изнасиловать. Значит, это и есть ревность? Да нет, не может быть! Ему невыносима не только сама мысль о том, что кто-то другой наслаждается его бывшей любовницей, он не мог свыкнуться с тем, что соперник отобрал Элен у него, Андре, что больше она ему не принадлежит. Нет, это не ревность. Что-то другое, более глубокое. Он лишится многого, если не будет вновь обладать этим телом, не будет знать, что оно полностью подчиняется его прихотям. Он с вожделением вспомнил порнофильм, который смотрел в Амстердаме, – девица, распятая на козлах, с раскинутыми руками и ногами… Ее хлещут хлыстом… Конечно, это всего лишь кино… И девица играла, изображая страдание…

Ну, ничего, у него еще оставалось три дня.

Андре свернул к гостинице. Холодный ветер поднимал большие волны. Может быть, Элен звонила, пока его не было? Или оставила записку? Он ускорил шаг.

Часы над большим зеркалом в холле показывали четверть первого. Он навел справки у портье. С тех пор как тот выступил в роли посредника – за немалую мзду послал к нему Терезу, – улыбка портье стала фамильярнее, словно он ждал нового поручения». Нет, никто не вызывал мсье. Андре даже не поблагодарил портье. Руки чешутся двинуть по этой идиотской роже. Тогда бы Андре сразу полегчало.

– Если меня спросят, позовите, – сказал Андре, – я буду здесь, рядом.

– Хорошо, мсье.

Из холла Андре прошел прямо в ресторан. Вчерашний англичанин заметил его и пригласил к себе за столик. Андре сел, досадуя на то, что накануне не запомнил его фамилию – что-то вроде Четтэуэй.

– Ну и ветер сегодня, верно, мсье Меррест?

– Настоящая буря, сэр.

Честно говоря. Андре самому было в пору разбушеваться – хотелось ломать стулья, крушить все вокруг, но англичанин подумал, что сосед по столу его не понял.

– Да нет! Всего лишь сильный восточный бриз.

В ресторане было мало посетителей. В глубине зала на фреске (копия Каналетто [21]21
  Каналетто (настоящее имя Джованни Антонио Каналь; 1697–1768) – известный итальянский живописец и офортист, один из главных представителей венецианской школы живописи.


[Закрыть]) был изображен канал Сан-Марко со стороны Джудекки и на переднем плане – женщина в розовом платье. Метрдотель в черном фраке и пенсне принял заказ и отошел. Походкой он напоминал сову, переминающуюся на ветке.

Как и накануне, Четтэуэй стал рассказывать анекдоты по-английски. Андре почти его не слушал, но оживился, когда речь зашла об одной парочке, занимавшейся любовью на яхте в открытом море, где-то на широте Балеарских островов. Обманутый муж догнал их на моторной лодке, запер в каюте и сделал пробоину в корпусе, ниже ватерлинии. Четтэуэй, проходя мимо на своей яхте, заметил, что неподвижный парусник как-то странно накренился набок. Он повернул свое судно, дал «полный вперед» и освободил голых и обезумевших от страха любовников.

– Представляете сценку, мсье Меррест? Перепуганная красотка бросается ко мне, молит о помощи. Ее прекрасная грудь так и колышется. А ведь я мог увезти красавицу, и пусть бы этот идиот сам разбирался с ее рогоносцем-мужем.

– Так и надо было сделать, – сказал Андре.

– Ну что вы, я пошутил. Слишком ценю женщин, чтобы так с ними поступать.

– Что значит, по-вашему, ценить женщин?

– Я считаю, что они лучше нас, мужчин. Во всяком случае, благороднее.

– Но ведь ваша красотка обманывала мужа; – заметил Андре.

– Пустяки, это вовсе не повод, чтобы злоупотребить ее доверием и воспользоваться обстоятельствами.

Андре иронически улыбнулся. Как галантен этот тип, бритой головой и морщинистым лицом напоминающий дога! Андре посмотрел на фреску с изображением женщины в длинном розовом платье, расширяющемся книзу, словно перевернутый тюльпан. Мягкая линия плеч, изящная шея, грациозная посадка головы.

Их обслуживали медленно, словно на кухне не хватало поваров, или хозяин не был заинтересован в клиентах, у Андре лопнуло терпение, и он отругал метрдотеля, тот растерянно моргал глазами за стеклами пенсне и от этого еще больше стал похож на сову.

– Да, мсье. Вы правы…

Вдруг Андре вспомнил, что в два часа Элен должна быть у мадам Поли на площади Святой Катерины. Если он хочет перехватить ее, времени остается в обрез.

2

Мадам Поли уже начала записывать на магнитофон свои воспоминания.

– Вы умеете печатать на машинке? – спросила она у Элен.

– Да. В Париже я работала секретарем.

– Секретаршей? Значит, вы спали со своим начальником?

Это возмутило Элен. Конечно, мадам Поли экстравагантная особа, но порой она переходит всякие границы!

– Да я же не сказала ничего плохого, милочка. Если послушать моего мужа, большого специалиста по этой части, право первой ночи существует для всех начальников, у которых есть секретарши. Ну-ну, не сердитесь и хватит об этом. Раз муж не прав, тем лучше! Итак, вы могли бы мне это напечатать?

– Конечно, – сказала Элен. Она решила, что такая работа компенсирует ей потерю урока у юного Сарди.

– Прекрасно. Я заплачу, сколько скажете. А сейчас послушайте первые записи. Сначала я рассказываю о своих родных, в основном об отце, он был очень ловким дельцом. Нажил состояние поставками для армии во время войны с Эфиопией. При Муссолини его текстильное дело уже процветало, но он еще в пять раз увеличил свой капитал, занявшись производством армейских одеял и парусины для палаток. Конечно, он давал взятки политическим деятелям и высшим должностным лицам. При Республике ничего не изменилось, да и во Франции, как вы знаете, система такая же. В тридцать пятом году наши войска вступили в Эфиопию без объявления войны. Я была в таком возрасте, когда многое можно понять, в частности подлость некоторых правителей; наблюдая за их действиями, уже тогда легко было предвидеть то, что случилось в тридцать седьмом году в республиканской Испании и в тридцать восьмом в несчастной Чехословакии. Но я отвлеклась. Вернемся к моей семье. Мы жили на широкую ногу, под огромным портретом любимого Муссолини. Прислуги у нас было как в княжеском дворце. Когда мне исполнилось двадцать лет, в нашу семью просунул свою крысиную морду будущий мой супруг. Удивительный у него нюх на деньги. Спрячьте в комнате бумажку в тысячу лир, и он с завязанными глазами разыщет ее, как спаниель – куропатку. Впрочем, я все нескладно рассказываю. Лучше послушайте.

Она включила магнитофон, и Элен с удивлением услышала, как мадам Поли излагает то же самое, но слишком манерно и жеманно, без той едкой иронии, которая только что звучала в ее словах.

– Потом я хотела бы описать, как меньше чем через год после свадьбы я застала своего супруга с нашей горничной в маленькой гостиной, где он занимался любовью на диванчике, узком, как гладильная доска! До чего же он был смешон со своими голыми петушиными ногами, в рубашке, развевающейся, как знамя.

Мадам Поли повернулась на диване, вынула изо рта мундштук, и вдруг все тело толстухи заколыхалось от смеха, отчего у нее появился третий подбородок.

– Я смеюсь, потому что три дня спустя отомстила ему с его лучшим другом. По правде говоря, это было нелегко, потому что этого дурака – представьте себе! – терзали угрызения совести. Не знаю, стану ли я об этом писать. А что, прекрасная получилась бы картинка?! Да!

«Да» относилось уже не к Элен, а к Маддалене, тихонько постучавшей в дверь. Старуха вошла и замялась на пороге.

– Ну, в чем дело? – резко спросила мадам Поли. – Да говорите же!

Маддалена наклонилась и что-то сказала ей на ухо. Что именно, Элен не расслышала, но насторожилась, так как речь шла о каком-то мужчине, который ждал внизу, а Маддалена, продолжая что-то шептать хозяйке, бросала на Элен быстрые взгляды. Элен чуть не задохнулась, когда мадам Поли, положив руку на свою широкую грудь, сказала:

– Это к вам. Какой-то человек хочет вас видеть. Некий Меррест.

– Но… сейчас не время.

Мадам Поли заметила, что Элен побледнела, и сказала старухе:

– Пусть войдет!

– Мадам! – простонала Элен, у нее все внутри похолодело.

– Да не волнуйтесь! – сказала мадам Поли елейным голосом. Из-за болезни я живу как затворница, так что любые гости мне в удовольствие.

Элен услышала мужские шаги на лестнице и подняла голову, когда вошел Андре. Он мельком взглянул на нее и быстро осмотрел комнату, которая, наверное, показалась ему типично «женской» из-за обилия подушек, ламп и статуэток из опалового стекла.

– Садитесь же, мсье Меррест, – пригласила мадам Поли, указывая на стул.

– Спасибо, мадам. Я на минутку. Мне нужно только сказать пару слов мадемуазель Морель.

– Только пару?

– Прошу прощения за бесцеремонность. Я пытался дозвониться, чтобы не беспокоить вас своим приходом. Но служанка ответила, что ей не позволено звать вас к телефону до четырех часов.

– Да, это так.

Мадам Поли выдержала (намеренно?) довольно долгую паузу, не спуская пристального взгляда с посетителя. Специально, подумала Элен, чтобы смутить Андре. Оправившись от испуга, она напряженно, до боли в висках, следила за происходящей сценой, пока еще смутно подозревая, что сейчас может разразиться скандал. Андре сидел очень прямо, положив руку на колено, славно перед деревенским фотографом. А мадам Поли на диване снова приняла позу мадам Рекамье.

– Вы приехали в Венецию в прошлый четверг, не так ли?

– Да, мадам, – ответил Андре, не скрывая удивления.

– Вы не спрашиваете меня, откуда я это знаю?

– Наверное, от мадемуазель Морель.

– Нет.

Мадам Поли с детским восторгом предвкушала, какое впечатление она сейчас произведет. Ее крошечные губки растянулись в усмешке, которой она хотела придать лукавое выражение.

– В тот день мадемуазель Морель пришла сюда как обычно, но была бледна как смерть. Она точно так же побледнела, когда сейчас объявили о вашем приходе. Вот я и пришла к выводу, что если те же причины…

– Мадам, – несколько высокомерно сказал Андре, – быть может, ваши выводы и проницательны, но я не моту их выслушивать.

– И все же придется, – возразила мадам Поли приторным голосом, обмахиваясь платочком.

Было совершенно ясно, что она открыто насмехается над ним, и это встревожило Элен. Лицо Андре вдруг помрачнело от сдерживаемой ярости, и она испугалась что разговор, начавшийся таким образом, может кончиться плохо. А коль скоро он кончится плохо, то, конечно, пострадает она.

– Ну, так почему же вы настаивали, чтобы я приняла вас? – спросила мадам Поли, сладострастно пососав свой мундштук. – Неужели это столь срочно?

– Вот именно, срочно.

– Даже если вы рискуете показаться назойливым?

– Даже так.

– Мадемуазель Морель заканчивает работу в четыре часа.

Она просто выставляла его.

Андре так порывисто встал, что едва не опрокинул стул. Его щеки побагровели, словно ему дали пощечину. Элен чувствовала, что он страшно оскорблен и безмерно унижен. В то же время его удивляло поведение мадам Поли, он его не понимал. Левая рука Андре, сжимавшая шляпу, едва заметно дрожала, отчего дрожали и полы пальто. Элен снова испугалась. Она знала, что Андре способен на грубость. Понимала ли это мадам Поли? Казалось, той доставляло удовольствие провоцировать его, доводить до крайности, словно перед ней был не Андре, – а все призраки прошлой ее жизни, все те Андре, которые заставляли ее страдать. Быть может, ей казалось, что, унижая его, она мстила этим призракам. Взбешенный Андре медленно перевел взгляд с мадам Поли на Элен и обратно. Мадам Поли, не выпуская изо рта мундштук, смотрела на него прищурившись, словно следила за поведением какого-то странного животного. Это привело Элен в ужас.

– Мадам, – сухо сказал Андре, – я буду ждать мадемуазель Морель у себя в гостинице, когда она освободится.

– Она поступит весьма неосторожно, если пойдет к вам, – насмешливо парировала мадам Поли. – Вы не спрашиваете почему?

Андре уже пятился к выходу, но тут он остановился.

– Если ее друг, а у нее есть друг, узнает, что, когда он был в отъезде, его любовница встречалась в гостинице с богатым человеком – хорошо воспитанным, но уже немолодым, – ему могут прийти в голову дурные мысли. Вы даже не представляете себе, насколько современные молодые люди, несмотря на их независимый вид, могут быть старомодными, если речь идет о женщине. Я имею в виду женщину, которой они особенно дорожат.

– Ваши советы очень полезны, мадам, – резко оборвал ее Андре; но отвечать мне должна мадемуазель Морель, а не вы.

Элен сразу поняла, что сейчас это язвительное замечание обернется против него.

– Пожалуй, – сказала мадам Поли с наигранным добродушием. И, помолчав, добавила: – Но поскольку вы находитесь здесь, у меня, и я согласилась принять вас, придется вам выслушать еще кое-что…

Андре чуть заметно пожал плечами и снова попятился к двери, как будто ему все это надоело.

– Одну минуту, прошу вас!

Он остановился. На этот раз на губах у него появилась деланная улыбка, как у человека здравомыслящего, который забавы ради соглашается выслушать чей-то бред.

– Мсье Меррест, тот факт, что вы спали с женщиной, еще не дает вам никакого права считать ее своей собственностью, словно купленную на ярмарке свинью или кобылу. Мне очень нравится мадемуазель Морель. Она женщина тонкая и нежная. Она заслуживает того, чтобы быть счастливой. А теперь, если хотите, можете побеседовать в соседней комнате. Не благодарите меня, мсье Меррест. Мне доставило удовольствие видеть вас в роли огородного пугала.

И, победно улыбаясь, она взмахнула рукой с мундштуком, словно требуя, чтобы Андре убрался с ее глаз. А тот, вне себя от гнева, поспешно надел шляпу и вышел, не проронив ни слова.

Мадам Поли подала знак Элен, и та прошла следом за ним в прихожую.

Глаза Андре метали молнии, ноздри раздувались от бешенства. Он снова снял шляпу и нервно пригладил волосы.

– Кто эта толстая сука? – прорычал он. – Откуда она взялась?

Не в силах успокоиться, он с отвращением осматривался вокруг, словно попал в грязную трущобу (хотя комната была чисто прибрана и со вкусом обставлена прекрасными креслами в стиле ампир). Затем он глубоко вдохнул воздух, взял себя в руки и сказал с фальшивым сочувствием:

– Как мне тебя жаль! Боже мой… Мне очень жаль, что ради куска хлеба ты должна терпеть таких людей! И ты не собираешься это бросить?

Вопрос был скорее риторический. До сих пор он говорил в общем-то для самого себя, чтобы излить свой гнев. Потом вдруг спросил:

– Почему ты не пришла вчера вечером?

– Меня задержала полиция для допроса.

Он посмотрел на нее так, словно подозревал, что она просто-напросто лжет.

– Потом объяснишь. Сейчас мне пора уходить. Жду тебя в пять часов в отеле.

– Нет, я не приду.

– Конечно, – сказал он слегка саркастически. – Эта толстуха настроила тебя против меня.

– А стоит ли нам вообще встречаться?

– То есть как? Нам ведь нужно поговорить.

Эти слова он произнес твердо, без угрозы, но с оттенком упрека.

– У меня до шести часов урок, – сказала Элен, – возле церкви Санта-Мария Формоза. В этих местах много кафе.

– Ладно, я там знаю один ресторан.

И он назвал ей ресторан близ театра Ла Фениче, где накануне сидел допоздна с англичанином.

Элен повернулась, чтобы пойти в гостиную к мадам Поли, но Андре удержал ее за руку, как в прошлую их встречу.

– Значит, ты придешь?

– Да.

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом Элен вырвала руку.