Текст книги "Всё ради него"

Автор книги: Эмма Ричмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Собеседников Франсин перетащила к себе стоявшая рядом группка людей. Франсин невольно подалась к другой, но ее тут же подхватил и потащил за собой седой мужчина с веселыми голубыми глазами. Он говорил с очаровательным акцентом:

– Все о вас расспрашивают, но учтивость им не позволяет обратиться к вам. А вот я намерен вас допросить! Верно ли, что вы у нас едете зайцем?

– Зайцем? – в изумлении повторила Франсин. – Все так считают?

– Именно. Загадочная дама, кто вы?

На ее губах заиграла лукавая улыбка. Заметив, что Жиль наблюдает за ней, Франсин тихо ответила:

– Конечно, еду зайцем. Вы… э… женаты?

Его губы медленно растянулись в одобрительной улыбке, как будто он все отлично понял. Или ему показалось, что понял.

– А это имеет значение?

– Да.

– Почему?

Она усмехнулась, потом залилась тихим грудным смехом, не отдавая себе отчета в том, как будоражил этот смех собеседника.

– Потому что я флиртую только с женатыми мужчинами. Я только флиртую, – подчеркнула она и многозначительно посмотрела на него из-под опущенных ресниц, чтобы он наверняка ее понял.

– А! И только на виду у… Non, non, non![5 – Нет, нет, нет! (франц.)] – вскричал он, когда Анис потащила его прочь. – Я как раз… – Его не спасли разъяснения: веселившееся общество даже без помощи Анис разъединило их, и другой кружок поглотил Франсин. Она смеялась, все еще видя разочарованное лицо своего нового друга, когда ее прижали к стойке бара. Вдруг она заметила – поднимается ветер. Выглянув в незашторенное окно, она увидела, что на оконной раме скапливается снег. Франсин поежилась.

– Своевременное вмешательство, – тихо протянул Жиль у нее за спиной. – Хотя тут есть мой психологический просчет.

Она обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. У нее снова екнуло сердце. Почему это, подумала Франсин, он никому не сказал, кто она? Наверное, было бы естественно объяснить, что крестница Малли займет ее место в поезде.

– Полный крах, – сладеньким голосом сказала Франсин. – Я даже не успела выяснить, женат ли он.

– Он женат.

Она улыбнулась, надеясь, что улыбка получится как у кошечки, и решила непременно поупражняться, когда останется одна в своем купе. Во что бы то ни стало она избавится от этого своего неприступного вида и будет светской львицей, за которую он явно принимал ее. И он никогда не догадается, какую шутку она сыграла с ним. После неприятного эпизода с Эдвардом она ведь заигрывала только с соседкиным котом!

– А жена этого человека здесь?

– Нет. Но вы о нем даже не помышляйте!

– А то?..

– Да, будет, как я сказал.

По-прежнему улыбаясь и любуясь короной, все еще венчавшей его гордо посаженную голову, она тихо спросила:

– Кто такая Клэр? Та дама на вокзале?

Он ответил улыбкой.

– Понимаете, просто интересно. Все только и говорят о ней.

– Не выдавайте своего интереса.

– Вы с ней разругались, верно? – Выглядели они так, будто ругались. Нет, Клэр, если это была Клэр, выглядела так, будто была в бешенстве. Жиль хранил невозмутимость. Почти как сейчас. И сказал же он, пусть и насмешливым тоном, что у него нет любимой женщины. А значит… – И почему это, – с лукавством продолжала Франсин, – Маргерит так не терпится разыскать ее?

– Может, она потерялась?

Нехотя сдавая позиции, она перевела атаку на другой фланг:

– Хорошо, тогда объясните мне, почему все так преклоняются перед вами и повторяют вам, как тут все замечательно?

– А вдруг это мои гости?

– Гости?

– Да. Все, кроме вас, разумеется.

– Разумеется, кроме меня, – мягко согласилась она. – И вы им не сказали, кто я, верно? Так что они, кажется, думают, будто я еду зайцем.

– В самом деле?

– Да! Почему вы им не сказали? Чтобы люди не заблуждались?

– Что, если мне показалось забавным ничего не говорить им?

О, этому она может поверить.

– Если вы их пригласили, надо думать, вы оплатили им поездку?

Он кивнул.

– А значит, вольны поступать как вам вздумается?

Он снова ответил этой бесившей ее улыбкой.

– Должно быть, это вам стоило целого состояния!

– Мне везет: у меня оно есть, – спокойно подтвердил Жиль. – Ваш бокал пуст. Позвольте предложить вам другой. – Он подозвал бармена, обменял ее пустой бокал на полный и продолжил: – Могу вас заверить, что я не присваивал банковских фондов…

– Я и не предполагала этого.

– И поезд я не захватил, а просто зафрахтовал его.

– Зафрахтовали поезд?

– Видите ли, я не люблю принимать гостей.

– Не любите…

– Принимать гостей, – услужливо повторил он. – И заниматься покупкой рождественских подарков. Мне показалось это удачным способом… э… одним махом убить двух зайцев. Разом расплатиться со всеми за гостеприимство, которым я пользовался в течение года.

Не зная, верить ли ему, она с сомнением произнесла:

– Вы зафрахтовали поезд и оплатили поездку всем этим людям, потому что не любите покупать рождественские подарки, и теперь вынуждены провести неделю в их обществе, потому что не любите гостей?

– Но я не останусь с ними на целую неделю. Я сойду с поезда в Везене и буду кататься на лыжах. Разочарованы?

Она покачала головой и отпила вина из полного бокала.

– Обрадована, – пробормотала она и только потом отдала себе отчет в том, что сказала. Он платил за всех, наверное, и за Малли. А Малли… Потрясенная, она вскинула голову и уставилась на него. – Вы платили за меня?

– Не стоит так пугаться.

Но она была испугана. Это ужасно, что он платил за нее.

– Я думала, это подарок Малли, – озабоченно сказала Франсин.

– Так и есть. Ей хотелось, чтобы вы сюда попали, и вот вы здесь.

Но ему не хотелось, чтобы она была здесь. Просто он заплатил за все…

– Вы пригласили Малли, а Малли спросила, можно ли мне…

– Спросила? Нет, она не спрашивала. Если бы вы ее знали, как утверждаете, вы бы догадались. Всю жизнь Малли ставила всех перед фактом.

Верно. Вот и ее, Франсин, Малли лишь потрудилась поставить в известность, что она совершит эту поездку. Испытывая смущение, Франсин пробормотала:

– Ясно. Неудивительно, что вы…

– Оставьте это, – оборвал он ее голосом, в котором снова слышались скука и желание поскорее покончить с разговором.

Но она так не могла. Не хотела, чтобы он за нее платил. И она не знала, злиться ей на Малли или на него.

– Я думала, билет заказала и оплатила Малли, чтобы сделать мне подарок… Я не знала… не знала… – глупо повторяла она. Вспомнив о достоинстве, она выпятила подбородок и сказала: – Я выйду на ближайшей станции.

– Мы не останавливаемся на станциях, – спокойно сообщил он ей.

– В таком случае…

– Бросьте свои выдумки. Вы останетесь и будете вести себя прилично.

Его голос потеплел? Ему забавно? Почему она пасовала перед ним? Оттого ли, что все еще не пришла в себя? А может, оттого, что его наружность, обаяние, притягательная сила его мужского естества, перед которой она была неспособна устоять, заставляли забыть о его возмутительном поведении, теперь уже несколько более понятном? Немало женщин, подумала она, многое простили бы этому мужчине. И вовсе не потому, что он, несомненно, богат. Хотя, наверное, именно богатство сделало его таким. И по правде говоря, ей не хотелось покидать поезд. Она начинала входить во вкус этих поединков с Жилем. Она оживилась, чего уже с ней давно не случалось.

Вдруг он улыбнулся. Вполне приятная улыбка, сказала она себе и стала гадать, каков же он на самом деле.

– Вы не совсем такая, какой я представлял вас.

– Нет? Не такая? – деланным тоном спросила она.

– Нет. – Но он не стал говорить, какой он представлял ее себе. От нового порыва ветра поезд слегка качнуло, и она потеряла равновесие, но не упала, а только пошатнулась. Он с легкостью подхватил ее, помог твердо встать на ноги и не убрал обхватившей ее руки.

Она испытующе посмотрела на него, а он снова улыбнулся, теперь с насмешкой. Его улыбка стала еще насмешливее, когда пианист обрушил на собравшихся исполненный пафоса каскад звуков.

– Ага, полагаю, это означает, что мы дожили до полуночи и наступило Рождество Христово. Все будут петь рождественские гимны, – торжественно объявил он ей…

Ее губы тронула улыбка.

– Такие, как «Добрый король Венцеслав»? – шутливо спросила она, обращая выразительный взгляд на его корону.

– Возможно. Кажется, Анис еще предусмотрела игры. Но я, – тихо предупредил он, – ни в какие игры, кроме гольфа, не играю.

– И это при том, что вы даже не женаты, – с лукавством заметила она.

– Да, я холост – и не намерен ничего менять. – Под шум поздравительных возгласов, сопровождавшихся, как она видела, бурным весельем и поцелуями, он склонился к ее лицу и, с озорством в глазах, прошептал: – Счастливого Рождества!

А потом поцеловал ее – сосредоточенно, умело, полностью обезоружив. Она была совершенно потрясена. Франсин не представляла, что поцелуй может быть таким. Она отодвинулась и, тяжело дыша, смотрела на него. Скажи же что-нибудь, мысленно приказывала она себе и не могла отвести взгляд от его глаз. Скажи что угодно, только прогони это мгновение.

– Ну как, земля поплыла под ногами? – нервно сострила она.

– Нет, – наконец ответил он. – Просто поезд трясет.

Глава вторая

Он насмешливо улыбнулся, отпустил ее и неторопливо двинулся прочь. А потом затерялся среди гостей.

– Наконец-то! – воскликнул кто-то рядом с ней.

Она обернулась и увидела мужчину с веселыми голубыми глазами. Он не отводил от нее горящего взгляда. С рассеянной улыбкой на губах, она старалась овладеть собой. Она старалась… но ей вдруг стало неинтересно флиртовать. К счастью, шум и хохот позволяли ей притворяться, будто она его не слышит, и, решив, что на сегодня и так достаточно, она старательно проговорила:

– Пойду-ка я к себе. Одна, – твердо добавила она, заметив его заинтересованную улыбку. – Я на ногах с шести утра – день сегодня что-то уж очень долог.

– Вы правы, – согласился он, – и похоже, что еще не скоро кончится. – Ласково улыбаясь, он поймал ее руку и поднял к своим губам. – Пожелаю вам доброй ночи, милая дама. Благодарю вас за приятное общество. Но завтра – новый день, а я тверд в своих намерениях.

Она со смешком высвободила руку и стала пробираться к выходу. Стремительное бегство не спасло Франсин от поцелуев, объятий, поздравлений мужчин и женщин, на которых она натыкалась, и она заставляла себя отвечать в нужном тоне, но теперь ей это давалось с превеликим трудом, дух веселья ее покинул. Однако Франсин не утратила чувства достоинства, к тому же ее подстегивало несколько насмешливое выражение лица наблюдавшего за ней Жиля.

Пробравшись наконец к выходу, она прошмыгнула в дверь и пошла по тряским вагонам к себе в купе. Припав спиной к своей двери, она устремила взгляд в пустоту. Это всего лишь поцелуй, внушала она себе, но знала, что лжет. Это был не просто поцелуй. Это была предумышленная атака на ее чувства. Зачем? Если она была ему так неприятна, как он говорил, зачем было целовать ее? Она не могла объяснить свое состояние усталостью. Она действительно рано встала, но так случалось часто. А путь до Гатвика и рейс до Парижа не были такими уж долгими. Она дольше сидела в автодорожных пробках в Лондоне. Может быть, она еще не оправилась от потрясения, вызванного смертью Малли? Но ей было ясно, что это не так.

Был ли он на похоронах? Франсин не провожала Малли в последний путь из-за тяжелого гриппа. Легло ли отсутствие Франсин пятном на нее? Если да – опять тот же вопрос: зачем он поцеловал ее? В наказание? Но ведь нет же! Нет? Выпрямившись, она сделала медленный, глубокий вдох и стала готовиться ко сну. Из всех мужчин, которые ее целовали, в шутку или любя, ни один не вызвал у нее такого чувства. И оно не проходило. Одно воспоминание об этом поцелуе заставляло ее трепетать. И она здесь лишь потому, что он оплатил ей поездку. Единственная незваная гостья. Зачем ты это сделала, Малли? – мысленно вопрошала она. Зачем ты заставила меня поехать?

С тревожным чувством она лежала на узкой полке и прислушивалась к доносившемуся из салона праздничному шуму, к взрывам хохота. Она… такая заброшенная. Как все глупо. Мелодичные звуки и ритмичное постукивание колес постепенно стали ее успокаивать, и вдруг ни с того ни с сего ей вспомнилось прошлое. Почти забытое далекое прошлое – голос отца, забавный стишок, который он для нее, еще маленькой, сочинил тоже в поезде:

Мелькают поля,

Колеса стучат.

Вперед – к приключениям!

Пути нет назад.

Странно, что она сейчас вспоминает об этом. С грустью, даже с тоской смотрела Франсин сквозь стекло в темную ночь. Он не знал, до чего пророческими окажутся его слова. Ей виделось его лицо, его теплая, ободряющая улыбка и глаза, искрящиеся весельем, когда он сочинял эти стишки, чтобы развлечь ее. Ей было восемь лет, они ехали в Шотландию провести каникулы, которые так и не начались, потому что на следующий день он умер от разрыва сердца и отправился в самый богатый приключениями путь. Франсин всей душой надеялась, что там, в Раю, он встретился с ее мамой, умершей, когда Франсин родилась. Малли сказала, что встретился. И еще она сказала, что теперь он счастлив. Так началось новое приключение – с Малли, во Франции. Теперь и ее любимая Малли умерла, а она уже не ребенок.

Она проснулась в пять утра и с минуту не могла понять, где она. Потом успокоилась и посмотрела в окно. Было еще темно, призрачно сиял снег. Рождество. Счастливого Рождества, шепнула она себе. Ее мучила жажда. Это из-за выпитого вина, подумала она. А если просыпаешься с чувством жажды – уже не заснешь: все мысли сосредоточены на питье. Ее мысли сосредоточились на апельсиновом соке. Организм требовал витамина С. Лежа в постели, она постаралась убедить себя, что ничего такого ей совсем не хочется, она решительно закрыла глаза, потом вздохнула. Она почти ощущала вкус сока во рту, ощущала прохладу и свежесть… А, ну ладно. Она откинула в сторону одеяло, прошлепала в крохотную ванную комнату и посмотрелась в зеркало. Ужас! Она плеснула себе в лицо холодной воды, почистила зубы, накинула халат, сунула ноги в тапочки и осторожно приоткрыла Дверь. Приглушенный свет в коридоре мягко освещал закрытые панельные двери чужих купе. Поколебавшись всего мгновение, она тихо зашагала к салону. Фантастический рассеянный свет мерцал на латунных дверных ручках, серебрил шнуры штор на окнах. Вдруг она обратила внимание на тихие звуки рояля, и дрожь пробежала у нее по спине. Франсин узнала несмело звучавшую мелодию. «Элизе».[6 – Фортепьянная пьеса Людвига ван Бетховена.] Дивная, незабываемая мелодия.

Тихо напевая, она беззвучно шагнула к двери и заглянула в салон. Жиль. Распустив узел галстука и небрежно накинув на плечи пиджак, с бесстрастным лицом, с потемневшим от щетины подбородком, он продолжал подбирать мелодию одной рукой, не подозревая о том, что его слушают. Он казался… одиноким. Эти губы прикасались к моим, подумала она и снова затрепетала при воспоминании о муке и наслаждении – о пережитом потрясении. Эти губы тогда медленно приближались к ее губам, и она вспомнила дрожь охватившего ее желания, разлившийся по телу огонь, от которого подгибались ноги, и щемящую боль внутри. Ей захотелось вновь ощутить эту ни с чем не сравнимую боль, испытать это не изведанное ранее чувство. Загореться тем же огнем.

Неожиданно он поднял голову, и она, застигнутая врасплох, покраснела. Она чувствовала себя по-дурацки. Отступить – значило признать свой страх, и она шагнула вперед, изобразив насмешливую улыбку.

– Счастливого Рождества.

Он кивнул, не переставая касаться клавиш.

– Мне захотелось пить.

– Надо было позвонить стюарду.

Она чуть не сказала, что не решилась сделать это, но передумала. Молодые светские львицы, уводящие чужих мужей, всегда звонят стюардам. По крайней мере ей казалось, что должны звонить. Она обнаружила свою неопытность, поэтому промолчала. Прошла к бару, налила себе соку и, поколебавшись, спросила:

– Вам – тоже?

Он покачал головой.

– Вы не ложились? – Глупо, Франсин. Разве похоже, чтобы он ложился?

– Сейчас пойду – сосну пару часов, – рассеянно пробормотал он.

– Приятная мелодия.

– Угу. – Он поднял руку, оборвав мелодию, осторожно опустил крышку рояля и перевел взгляд на Франсин. – Вы не были на похоронах, – без обиняков сказал он.

– Нет. – Странно: Жиль говорил о том, о чем недавно она сама думала.

– Никто из родственников не присутствовал. – Это звучало как осуждение: они не выполнили своего долга.

– А вы были? – тихо спросила она.

– Разумеется, иначе я бы не знал, что вас там не было.

– Ну, вам могли сказать об этом.

Он пожал плечами.

Отпив сока, которого ей уже не хотелось, она тихо произнесла:

– Я очень любила Малли.

– В самом деле? – равнодушно спросил он. – В таком случае вы своеобразно выказываете свою любовь.

– Вы ничего не знаете! Вы никогда не видели нас вместе.

– Верно.

– А слухи – не доказательство.

На его губах мелькнула слабая, совсем невеселая улыбка. Плотнее натянув на плечи пиджак, он встал, с нарочитым безразличием посмотрел на нее и вышел.

Он что, считал, она лицемерит? Это было не так, да он и не вправе судить ее. Подавленная, она дала ему время дойти до своего купе и медленно двинулась следом. Она пыталась заснуть, но эти несколько слов с Жилем не давали ей покоя. А если бы она сказала ему, что у нее был грипп? Что тогда? Вряд ли бы что-нибудь изменилось: он, скорее всего, не поверил бы. Было ясно, что судить справедливо он не способен.

В семь часов ей показалось, что поезд сменил ход, и она встала, чтобы выглянуть в окно. Подъезжали к Женеве. Здесь штаб-квартиры Всемирной Организации Здравоохранения и Красного Креста. Светало, и Франсин смогла различить серебристый блеск реки. Рона, вспомнила она. Мимо пролетел какой-то вокзал и тут же расплылся пятном, они снова набирали скорость, проезжая пригороды Женевы, не отличавшиеся от любых других пригородов. В свете начинающегося дня постепенно проступали сельские пейзажи, они с грохотом неслись к Лозанне. Озеро должно появиться справа. Холодное, глубокое. Замерзло, наверное. Вдруг она почувствовала, что дрожит от холода.

Она приняла душ в крохотной ванной. Ручной душ был неудобным. Но уж лучше такой, чем никакого, сказала себе Франсин. Потом она растерла тело подогретым махровым полотенцем. Не спеша, ведь времени у нее было достаточно, она надела новое кружевное белье и ярко-красное платье, которое сочла элегантным и подходящим для случая, когда она его покупала, но теперь платье казалось Франсин нелепым: ей только длинной седой бороды и мешка с игрушками не хватает… Внимательно разглядывая свое отражение в зеркале, она передернула плечами, потом коротко усмехнулась. Нет, так нельзя, сказала она себе. Малли велела ей приятно провести время, и, очевидно, Жиль не солгал: Жилю она объявила, что ему посчастливилось. Что ж, Посмотрим, насколько мы способны его осчастливить. Забудь, говорила себе Франсин, что он за тебя платил. Забудь его поцелуй… огонь испепеляющий – скорее всего, Жиль кружит головы всем женщинам, от самого нежного до преклонного возраста, и вперед, в атаку. Весь твой многочисленный род, Франсин, отличался воинственностью! Она не знала, так ли это, но мысль воодушевляла. А если Жиль решил вести себя грубо… Подумаешь! Не станет же она опускаться до его уровня. Она не вторглась без приглашения – вот чего ей не следует забывать. Не явилась незваной гостьей! А значит… Кроме того, после окончания этой поездки она вряд ли кого-нибудь из них снова увидит.

Она достала свою косметичку, аккуратно разложила все необходимое и взялась за дело. Через полчаса она снова разглядывала в зеркале свое отражение. Оно ее рассмешило. Смешок перешел в беззвучный хохот – роковая женщина! Карикатура на обольстительницу! Чтобы смягчить эффект, она промокнула салфеткой алую губную помаду. Округлила глаза и в задумчивости склонила голову набок. Решительно не хватало чего-то еще. В поисках вдохновения она выглянула в коридор, все еще пустой, хотя уже было слышно, как начинают шевелиться остальные гости, и ее глаза заблестели при виде гирлянды поинсеттий, изящно обвивающей рожок светильника. С шаловливой улыбкой она осторожно оторвала цветок и поспешила обратно в купе. Приколов над левым ухом, она любовалась эффектом. Превосходно. Впечатляет. Настоящая Кармен Миранда!

В черных туфлях, с черной сумочкой и в черно-красном шарфике, она, высоко подняв голову, вышла. Все еще борясь со смехом, она шествовала по коридору. Навстречу ей шел стюард с подносом чая и, взглянув на нее, опешил, потом ухмыльнулся, попробовал придать лицу невозмутимое выражение, вновь ухмыльнулся и тихонько фыркнул. Широко улыбаясь, она весело спросила:

– Очень вызывающе?

Он прикусил губу и кивнул головой.

– Отлично. Самого счастливого вам Рождества! Чую запах кофе.

Он указал рукой на салон, и она величаво проплыла мимо стюарда, а он прыснул.

Подносивший кофе официант был лучше вышколен – во всяком случае, лучше владел мимикой лица, и только чуть расширившиеся глаза выдавали его удивление. Она обнажила зубы в улыбке и встала в позу. Он заулыбался.

– Bon Noël, мадемуазель.

– Bon Noël, – ответила она, напуская на себя важность.

– Это шутка? – с надеждой в голосе спросил он, оглядывая ее с ног до головы.

– Конечно, шутка.

– Ah, bon![7 – А хорошо! (франц.)] Кофе? Шампанского? Шипучки?

– Пожалуйста, кофе. – Взглянув на его приколотую к карману визитку, она с теплотой в голосе добавила: – Разрешите сказать вам, Жан-Марк, что у вас совершенно очаровательный акцент.

– Merci,[8 – Благодарю (франц.)] – поблагодарил он, слегка склонив голову. Широким жестом пригласив ее сесть, он перебросил через руку салфетку, поставил перед Франсин чашку и осторожно наполнил ее. – Такой шикарная дама заслюжил… почести, – веско заключил он.

Она опустила голову, и он улыбнулся.

– С волками жить – по-волчьи выть, верно сказано?

– По-моему, да, – с чопорным видом согласился он.

– И вот сегодня я решила всех повеселить. Стать предметом разговоров.

– Вы уже им стали, – протянул Жиль с порога.

– Это только потому, что они не знают, кто я, а вы не пожелали сообщить им.

– Как и вы. Жан-Марк, кофе, пожалуйста.

Жан-Марк поклонился и пошел за чашкой, тем временем Жиль уселся напротив нее.

– Не буду вставать, – спокойно предупредила она. – Сегодня я во всеоружии.

– Гм.

С издевательской улыбкой оценивая Франсин, он придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее явно накладные ресницы, не приобретенные по случаю этой поездки, а забытые в косметичке со времен костюмированной вечеринки, на которую ее приглашали в День Всех Святых. Наткнувшись на них утром, Франсин решила, что лучше переборщить, чем оказаться тусклой, и тщательно наклеила их. Не отвалятся ли они до вечера – вот был вопрос. Она одарила Жиля ангельской улыбкой.

– Вы выглядите как…

– Кокотка? Знаю. Но мне показалось, что это платье – моя ошибка, а ошибки либо скрываешь, либо… усердствуешь в них. Я выбрала последнее.

– Наверное, было бы лучше первое, – деликатно возразил Жиль. Тихо поблагодарив Жан-Марка, он взял у официанта кофе и отхлебнул, глядя на нее поверх чашки. Она разглядывала его. Он, по всей вероятности, принял душ и явно побрился. Подбородок был идеально гладким, от него пахло, несомненно, дорогим лосьоном для бритья. На нем были отличная итальянская трикотажная рубашка и джинсы.

– Вы оделись не по-праздничному, – проговорила она с неодобрением в голосе.

– Нет. Я заметил, до чего вы эффектно выглядите, еще с утра, когда вы совершили святотатство над праздничным убранством возле вашего купе, и понял, что мне не тягаться с вами, – сухо ответил он.

– Я вас не видела.

– Знаю. Еще раз – счастливого Рождества.

– А первый раз вы мне его желали?

– Я сделал это мысленно, – ответил он еще более сухим тоном, а она улыбнулась, вспоминая, как он поцеловал ее, и ей стало грустно.

Что испытывает женщина, добившаяся любви этого человека? Или просто симпатии?

– Клэр тоже должна была ехать? – неожиданно для себя спросила она.

Он изменился в лице. Замкнулся.

Опустив глаза, она уставилась в чашку.

– Я видела вас на вокзале.

Молчание.

Она с недовольством подняла взгляд и переменила тему:

– Что вам принес Рождественский дед?

– Он еще не приходил. Поезда у него всегда на последнем месте – тут он отдыхает, прежде чем олени помчат его домой, в Лапландию. – На мгновение вскинув голову и взглянув на потолок, Жиль тихо сказал: – Мне послышалось, что он спустился.

– Болтун, – бросила она, не сознавая, что смотрит на него и грустно улыбается.

Он допил кофе, встал, на мгновение устремил на нее пристальный взгляд, как накануне в вагоне-ресторане, и лукаво, с невыразимым обаянием улыбнулся.

– Ваша маргаритка поникла.

Машинально подняв руку, она поправила цветок и с укоризной пояснила:

– Не маргаритка, а поинсеттия.

– Что бы там ни было, она все-таки поникла. Простите, мне пора выставлять херес и пирожки.

Она нахмурилась, потом поняла: это значит, играть роль Рождественского деда с оленями. Нет, она не думала, будто он станет этим заниматься, просто он воспользовался предлогом, чтобы уйти. А вот ее покойный отец – другое дело. Она хорошо помнила ритуал с чулком и оживление в доме после посещения Рождественского деда. Малли ничего такого не изобретала. Она не признавала сентиментальщину, как сама выражалась, хотя всегда была необыкновенно щедра, что касается подарков. Если не говорить про этот, последний. Доставшийся от Жиля.

– Где же ваша веселость? – пожурил ее Жан-Марк, стоя у Франсин за спиной.

Она обернулась и с улыбкой протянула чашку, чтобы он вновь ее наполнил.

– Извините.

А когда стали собираться остальные гости, она воспрянула духом и вместе с ними смеялась над своим шутовским видом, притворялась общительной и оживленной. Притворялась, пока в салон не вошла Маргерит, взглянувшая на нее не то с неприязнью, не то с насмешкой, а возможно, с неприязнью и насмешкой. Еще у двери Маргерит грубо щелкнула пальцами, требуя шампанского.

Когда объявили, что завтрак подан, все направились в вагон-ресторан – гурьбой, как возбужденные дети, подумала Франсин. Они смеялись, переговаривались, а потом громко выражали восторг при виде всевозможных подарков в яркой обертке, грудами наваленных на каждом столе, включая ее стол. Она в недоумении подняла глаза на Жиля, севшего напротив нее.

– Может, вы мне и не нравитесь, – тихо произнес он, – но выказывать грубость к вам я не намерен. – Дотронувшись до свертков, он сказал: – Разверните – это вам.

Она не собиралась…

Вдруг задохнувшись, отчаянно дергая носом, чтобы не разреветься, а то наверняка отвалились бы накладные ресницы, она опустила голову и стала возиться с розовой ленточкой на одной из коробок.

– Это – так, пустяки. Я не ожидал, что вы появитесь здесь.

– Почему же? – хрипло спросила она. – Вот мне никто не сказал, что меня не приглашали. Я не знала, что поезд зафрахтован.

– Я уже понял, дело не в этом. Я думал, вы найдете способ лучше употребить свое время.

– Найду что-то лучше дорогостоящей поездки по Швейцарии?

– Да.

– А если бы вы думали, что я поеду, вы купили бы мне подарки?

– Да.

– Но я вам несимпатична, а вы не любите ходить за покупками.

– Я и не ходил. Ходила моя секретарша, – ответил он. – Я всего лишь составил список.

– Но, судя по их виду, подарки упаковывал знаток своего дела, – проговорила она.

– Разумеется.

– Так как же…

С неожиданной улыбкой он заговорщически наклонился к ней и шепнул:

– Я оторвал несколько карточек.

– С подарков, предназначенных другим дамам? С тех, что подошли бы женщине независимо от возраста и вкуса?

– Угу.

Молча остановив на нем взгляд, все еще с недоумением на лице, она тихо сказала:

– Я вас не понимаю.

– Не понимаете?

В растерянности указывая на подарки, она пробормотала:

– Прекрасный жест. Спасибо.

– Пожалуйста. И разверните их, будет вам любоваться красивой упаковкой. Позже увидимся. – Он встал и направился в салон.

Интересно, он ест когда-нибудь? – подумала она. А он – он получил подарки?

– Эй, Красный Цветок! – крикнул кто-то с другого конца зала. Она подняла голову и криво усмехнулась своему другу с веселыми голубыми глазами. – Зачем же сидеть одной? И киснуть?

– Все в порядке! – ответила она. – Правда!

– Вздор!

Выбравшись из-за стола, он подошел к ней, собрал в охапку ее коробки и зашагал обратно к своему столу.

Делать было нечего, она взяла сумочку и последовала за голубоглазым весельчаком. Супруги-американцы сидели по ту сторону прохода, и она улыбнулась им, поздравила с Рождеством. Они тоже улыбнулись, похвалились подарками. Наконец и она развернула свои: черный, вызывающего фасона пеньюар, который она поспешила запихнуть обратно в пакет, обратив внимание на то, как оживился при виде вещицы ее приятель, заколка для шарфа, шарф – с маркой «Гермес», обомлев, отметила она, духи, бальзам для ванны, коробка швейцарских шоколадных конфет. И это он назвал «пустяки»? Оглядываясь вокруг, она увидела, что у других было нечто в том же роде; у мужчин – галстуки, сигары, булавки для галстуков. Она в изумлении покачала головой. Конечно, все это стоило ему целого состояния. Но он располагал состоянием, он так и сказал.

– Флиртуем все время, – игриво спросил ее новый друг, – или только до и после еды?

Вздрогнув, она подняла на него глаза и усмехнулась. Лицо его светилось надеждой. Приятнейший человек.

– До и после.

– D’accord.[9 – Согласен (франц.)] И только на глазах у Жиля? – задумчивым голосом тихо протянул он.

– Нет! – Чувствуя, что краснеет, она быстро опустила глаза и фыркнула. – Но лучше всего на глазах у Жиля.

– А причина?

Она встряхнула головой, а он расплылся в улыбке. В его глазах заплясали смешинки.

– Поскольку Жиль в настоящий момент отсутствует, поговорим без затей, да?

– Да, пожалуйста.

Во время еды они развлекались ничего не значащей беседой и Франсин разглядывала альпийские луга, проносившиеся мимо роскошные особняки и ветхие деревянные домики.

– Подъезжаем к Лозанне, – объяснял он. – Видите, там, на горизонте, Савойские Альпы? Смотрите, – указал он, – вон шпиль собора.

Она кивнула в знак того, что видит и что поняла, город, старинный и красивый, построен как бы террасами, а потом обратила взгляд в другую сторону – на озеро. Оно было свинцово-серым – как тяжелые облака в холодном небе над ним. Франсин подумала, что хорошо бы увидеть озеро летом, под ясным голубым небом, когда пароходики снуют взад-вперед. Даже в этот пасмурный день везде бросалась в глаза поразительная чистота.

Она продолжала с интересом разглядывать все вокруг: многолюдный вокзал, мимо которого они проехали, сбавив скорость, огромную елку, сверкавшую огнями и украшениями. Она знала, что скоростным поездом из Парижа сюда чуть больше трех часов езды. Они двигались немного медленнее – не прямиком. В этом и был весь смысл поездки – увидеть как можно больше великолепных пейзажей. Когда они закончили завтракать, Лозанна скрывалась позади. Они вернулись в салон. Ее новое прозвище, Красный Цветок, к ее удовольствию, прижилось. Все называли ее только так. Кроме Маргерит, подчеркнуто игнорировавшей Франсин. Маргерит сопровождал высокий худой мужчина, которого Франсин еще не видела. На его изможденном лице запечатлелся страх. Франсин поинтересовалась, кто это.