Текст книги "Падшая женщина"

Автор книги: Эмма Донохью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Это попало точно в цель. Пока валлиец возился с кошельком, Мэри усмотрела на простыне красноватое пятно. Должно быть, это было вино, потому что месячные не приходили к ней с того самого дня, как она побывала у Ма Слэттери. Но этот простофиля конечно же не поймет разницы. Дрожащим пальцем она показала на пятно и зарыдала еще громче.

– Клянусь, я все возмещу, только перестань плакать! Тише!

Он дал ей еще десять шиллингов за потерянную девственность. Мэри передернула плечами, не давая к себе прикоснуться.

– А что, если будет ребенок?

Эти слова обожгли валлийца, словно удар кнута. Его брови почти сошлись на переносице.

Мэри вышла из комнаты с фунтом стерлингов в кармане. Она едва сдерживала смех.

Весь день в дилижансе она разыгрывала убитую горем деву. Валлиец сидел между двумя пыльными каменщиками и смотрел на свои сапоги. Его парик перекосился еще сильнее, а щеки покрывала седая щетина.

Сегодня дорога почти ничем не отличалась от полей, в которых она была проложена. Один раз им попалась такая глубокая рытвина, что фермер пожелал выйти и осмотреть ее. Он влез обратно в карету в мокрых грязных сапогах и сообщил, что в яму провалился осел.

– Вот ведь… осел, – сострил он, поглядывая на Мэри.

Она притворилась, что ничего не слышала. У нее были деньги и полная сумка одежды, и она чувствовала себя совершенно счастливой.

В окне появилось перевернутое лицо Ниблетта.

– Всего час до Монмута! – весело крикнул он.

Однако, на взгляд Мэри, было не похоже, чтобы откуда-нибудь из этой пустыни вдруг появился город. Она всегда представляла мир плоским, но эта земля вздымалась и опускалась, бугрилась и снова проваливалась, как будто под ее замерзшей коркой ворочался беспокойный великан. Кроме борозд, оставленных другими колесами, на холме, что они огибали, не было никаких других следов человеческого присутствия. Больше всего ее тревожили вороны. Она и понятия не имела, что на свете столько ворон. На окраинах города должно быть полно воробьев или чаек, но за последний час Мэри не видела ничего, кроме ворон, и не слышала ничего, кроме их полузадушенных, но пронзительных криков.

Дилижанс поравнялся с усыпанным валунами полем. Начинало слегка смеркаться. Мэри испустила длинный прерывистый вздох и попросила валлийца одолжить ей его письменные принадлежности. Он тут же передал ей коробку с перьями, чернилами и бумагой. Интересно, не удивило ли его то, что она умеет писать, подумала Мэри. Кое-как устроив лист на коленях, она приступила к своему нелегкому заданию. «Моя дарогая падруга Джейн», – вывело перо. Валлиец не спускал с нее взволнованного взгляда. Ничего, пусть попотеет. Погрызет ногти. Да-да, она вполне может написать жалобу и обвинить его в изнасиловании. Вчера он не думал о последствиях и не задавал никаких вопросов, так пусть побеспокоится сейчас.

Дорога больше напоминала канаву. Ниблетт сошел с козел и повел лошадей под уздцы – они спускались с поросшего лесом холма. Карета сильно накренилась, и на мгновение Мэри испугалась, что сейчас она вырвется и унесется в лес, словно раненое животное. Она покрепче взялась за перо. «Моя дарогая падруга Джейн, я пишу тебе это писмо прибывая на смертном одре». Мэри не делала ошибок в письме, но сильно сомневалась в грамотности Сьюзан Дигот, а то, что она сочиняла сейчас, должно было являть собой предсмертное послание матери к Джейн Джонс. Ее немного затошнило от тряски, и она на минуту подняла голову. Тощая, похожая на собаку овца нюхала ручеек, пересекавший дорогу. Вода в нем была коричневой.

Она вернулась к письму. «Услуга о каторой я прошу во имя нашей дружбы велика». Дилижанс въехал в долину. Здесь было много кузниц, и в воздухе стоял запах разогретого металла. Они миновали пастуха в овечьем тулупе; в этой части света человек и зверь носили одинаковые одежды. Впереди показалась бурная река с перекинутым через нее массивным каменным арочным мостом. По словам фермера, река называлась Уай. Наступил тот самый, последний перед сумерками час, когда с неба пропадали последние краски. По другую сторону моста можно было разглядеть кучку небольших домиков, отделанных посеревшим от времени деревом. Должно быть, это была окраина города.

Мэри прищурилась. Хорошо бы чернила высохли скорее – песка для просушки у нее не было. Карету мотало из стороны в сторону; Мэри перехватила перо поудобнее и задумалась. Что должна написать мать, находящаяся на пороге кончины? «Боюсь что по моей кончине моя единственая дочь останется одна одинешенка на белом свете без друзей и падержки». Слова вдруг начали расплываться у нее перед глазами. В эту секунду она верила в эту историю сама. Мать, которая больше никогда не увидит свою единственную дочь…

– Монмут! – завопил Джон Ниблетт.

Ну и слава богу. По крайней мере, скоро можно будет наконец выбраться из этого корыта, в котором она провела самую длинную неделю в своей жизни. Мэри взглянула в окно, и ее сердце болезненно сжалось.

Монмут? Но это же не город. Это крохотный городишко, почти деревня. Что же она наделала?

Валлиец протянул руку за своими чернильницей и пером. Мэри поспешно накорябала в конце имя матери. Только теперь она осознала, что он тоже собирается сходить в Монмуте. Да чтоб его разбил паралич, в ярости подумала она. Неужели он местный? В Англии столько ничтожных вонючих городишек, так почему же этот человек оказался именно отсюда?

Надо было думать, прежде чем затаскивать его в постель. Надо было получше пораскинуть мозгами. Теперь оставалось только надеяться, что он живет где-нибудь подальше от города и их дороги никогда не пересекутся.

Мэри отдала валлийцу письменные принадлежности и отвела глаза.

Посреди реки возвышались несколько покрытых деревьями островков. Верхушечные ветки были усеяны воронами. Одна вдруг издала хриплый повелительный крик, тяжело захлопала крыльями и перелетела на соседнее дерево. Ее растопыренные перья напоминали пальцы. Понемногу волнение охватило всю стаю. Одна за другой вороны срывались с дерева и взмывали в воздух. То, что Мэри принимала за ветки, оказалось птицами. Они были похожи на иглы, штопающие порванную ткань неба.

Дилижанс, скрипя, въехал на мост. Несколько жалких рядов домов, один-единственный церковный шпиль. Весь Монмут предстал перед ней как на ладони. Проделав весь этот путь, она оказалась в городе, где птиц было гораздо больше, чем людей.

Часть вторая
Монмут

Глава 4
Полный перечень обязанностей хорошей прислуги

– И смотри, вот здесь остались следы от ее слез. – Миссис Джонс протянула письмо своему супругу.

Он поднес лист бумаги к свету, передал его обратно жене и уселся на кровать.

– Подумать только, маленькая дочка Сью Рис выросла в такую высокую красивую девушку, а ее матери нет на свете и она не может полюбоваться на свое сокровище! – У миссис Джонс не хватало переднего зуба, и когда она вздыхала, то слегка присвистывала. – Но слава Создателю, она хотя бы недолго мучилась. Девочка сказала, лихорадка унесла ее очень быстро.

Мистер Джонс согласно кивнул и поднял ногу, чтобы снять свой единственный башмак с красным каблуком.

– Послушай-ка, Томас, вот кусок, от которого у меня прямо-таки разрывается сердце. – Миссис Джонс быстро пробежала письмо. – «Из благатварительной школы она научилась читать, писать, шить… может скраить рубашку, падрубить манжеты… испалнять любую работу… Моя бедная Мэри станит прикрасной служанкой у нее быстрые руки и она усердна скрамна и неприхатлива…»

– Что здесь такого жалостливого? – перебил мистер Джонс, надевая через голову ночную рубашку.

– Я еще не дошла. – Миссис Джонс наклонилась ближе к свече. – «Если ты праявиш божескую милость и примеш мою несчастную дочь в услужение я не самневаюсь что ты никогда об этом не пажалееш и да наградит тебя Господь за твою доброту. – Ее голос дрогнул. – Молю тебя дорогая Джейн пазволь моей душе упокоится с миром зная что моя единственая девочка находится под твоей защитой и в твоих надежных руках». – Она потерла глаз костяшками пальцев.

– Иди в постель, дорогая, – сказал мистер Джонс.

– Уже иду. Знаешь, у девочки нет ни пенса. У нее не было ни крошки во рту с самого Челтнема! Я велела ей заказать хорошую отбивную в «Робин Гуде» и сказать хозяину, чтобы он записал ужин на счет Джонсов.

Он еще раз кивнул и натянул на стриженую голову ночной колпак.

Миссис Джонс снова расправила письмо, пытаясь разобрать неровные строчки.

– «Твоя пакорная слуга и вечная должница миссис Сьюзан Сондерс, в девичестве Рис». – Она сложила письмо в маленький квадратик. – А какой ужасный почерк! Подумать только, а ведь Сью была самой опрятной и старательной в школе. Ты помнишь, какой она была чистюлей, Сью Рис?

Он кивнул.

– То есть Сондерс, хочу я сказать. Помнишь, какой она была красавицей в день своей свадьбы?

– Меня не было в городе, – напомнил он. – Я был подмастерьем у своего хозяина в Бристоле и вернулся домой только через год.

– Конечно! – Миссис Джонс хлопнула себя по лбу. – Вроде бы я помню, но все мои воспоминания перепутались в голове, точно мятое белье. – Она взглянула на сложенное письмо и сжала его в кулаке. – Я написала Сью письмо, когда услышала, что она овдовела, а потом еще одно, чтобы сообщить о смерти ее отца, но с тех пор ничего, ни единой строчки. Все забывала за делами. У меня ведь вечно хлопот полон рот, так что…

– Ну конечно, – ласково сказал он. – Эти годы, они так и летят, даже не замечаешь как.

– Ей не повезло так, как мне. Бедняжка Сью. – Голос миссис Джонс опять задрожал. – Как подумаю про этого шута Коба Сондерса… как он оставил ее одну-одинешеньку зарабатывать гроши самым низкопробным шитьем!

Мистер Джонс хмыкнул.

– Что ж… гнилой плод она выбрала.

– Но как же недолог наш век! Она так и не вышла замуж во второй раз. Надорвалась, заботясь о своей маленькой девочке. Сью была ровно на шесть месяцев моложе меня, ты помнишь?

– О, вот как.

– А теперь ее кости лежат где-то в Лондоне, на церковном дворе.

Мистер Джонс взглянул на склонившуюся над свечой жену. Ее лицо было странно искажено, но он не мог сказать точно, были ли то слезы или просто тень от колеблющегося пламени. Он разгладил прохладное одеяло над пустым местом, где должна была находиться его левая нога.

– Только представь себе, Томас. – Теперь она совершенно явно всхлипнула. – Чувствовать, что твой конец близок, и знать, что твое дитя остается одно в этом жестоком мире. Это, должно быть, так же ужасно, как… как…

– В таком случае, может быть, стоит взять ее тебе в помощь, – мягко прервал он. Ему было больно видеть, как она переживает. – Скоро нам и вздохнуть будет некогда.

Миссис Джонс повернулась к нему. На глазах у нее еще блестели слезы.

– У нее такие же руки, как у Сьюзан? – спросил мистер Джонс, просто чтобы что-нибудь сказать.

– В точности! – заверила она. – Настоящие пальцы швеи, я специально приметила. Но, Томас, у нас и без того трое слуг. Мы не можем позволить себе четвертую.

– Все равно расплачиваться с ней нам придется только в конце года. А к тому времени мы обязательно получим выгодный заказ. Гардероб для первого сезона младшей Морган, к примеру.

– Да будет тебе, – смущенно запротестовала миссис Джонс. – Они могут пошить его и в Бристоле.

– Но миссис Морган очень к тебе благосклонна. Да и, кроме того, моя дорогая, – мистер Джонс слегка пожал плечами, – если мы хотим расширить торговлю и привлечь кого-нибудь и повыше Морганов, мы должны поднапрячься. «Кто хочет преуспеть, тот должен стремиться вверх», – процитировал он.

Миссис Джонс просияла. Ее щеки были чуть розовыми, как тронутые румянцем яблоки. В такие секунды, как эта, она словно сбрасывала с себя бремя лет и к ней возвращалась былая миловидность, скромная и ненавязчивая. Боже мой, да вечно надутая Сьюзан не годилась ей и в подметки!

В глубине души Томас Джонс верил, что из них двоих прогадал именно Коб Сондерс. В детстве Коб выходил победителем из всех школьных игр, но его хромой друг Томас всегда был первым в классе. Коб был отличным парнем, но он не умел отличить червивое яблоко от хорошего. Тот, кто предпочел Сьюзан Рис Джейн Ди, полностью заслуживал своей участи: ввязаться в бунт и умереть в тюрьме от сыпного тифа. Четверть века назад, когда Томас Джонс вернулся из Бристоля свежеиспеченным мастером и обнаружил, что Джейн Ди каким-то чудом все еще не замужем, он подумал, что это не что иное, как Божественное Провидение. И он верил в это до сих пор. Таким способом – как и многими другими – Создатель решил вознаградить его за потерянную левую ногу.

– А что, если мы все же поймем, что не можем позволить себе содержать еще одну служанку? – обеспокоенно спросила миссис Джонс.

– Тогда мы сразу же заплатим ей то, что задолжали, и отправим домой.

– Ну конечно. Ты прав, Томас, как всегда. Не послать ли мне Дэффи в «Робин Гуд» прямо сейчас? Пусть он передаст девочке, чтобы пришла к нам с утра? – торопливо добавила она.

Мистер Джонс кивнул:

– Это пойдет на пользу нашему делу.

– Ты правда так думаешь?

Он улыбнулся. Томас Джонс никогда не отвечал дважды на один и тот же вопрос.

Миссис Джонс завязала бантиком ленты ночного чепца.

– Теперь я чувствую себя виноватой – ведь мы сказали Дэффи, что не можем взять его кузину.

– Но ведь Гвинет простая деревенская девушка.

– Твоя правда.

– К чему бы мы ее пристроили? За девочкой ходит миссис Эш. А для всего остального у нас есть Эби и Дэффи – разве не так? А эта девочка Сондерс может помочь тебе с шитьем и с покупателями. Образованная девушка, из Лондона – все это очень bon ton[9]9
  Хороший тон (фр.).


[Закрыть].

Он почерпнул это новое выражение из «Бристоль меркюри» и сейчас как будто пробовал его на вкус. Джейн Джонс хорошо знала своего мужа. Когда он шел навстречу ее желаниям и оправдывался тем, что это разумно и здраво, она видела его насквозь. И он прекрасно понимал, что ни разу не смог ее обмануть. Миссис Джонс улыбнулась, позабыв прикрыть щель между зубами.

– Ты не пожалеешь об этом, мой дорогой супруг.

Он похлопал по кровати. Миссис Джонс задула свечу и в темноте сняла с себя всю остальную одежду.

Лежа рядом с женой, он старался не двигаться и дышать как можно ровнее. Лучше было не касаться друг друга. Он не мог заставить ее пройти через все это снова – со времени последнего несчастья прошло всего шесть месяцев. Есть пределы тому, что может вынести слабый пол. Поэтому Томас Джонс тихо вытянул ногу и стал считать свои вдохи и выдохи. Постепенно он полностью овладел собой.

Тогда его жена повернулась к нему и положила ему на грудь свою мягкую горячую руку.

Очертания гостиницы «Робин Гуд» четко выделялись в неярком свете морозного утра. Дэффи Кадваладир назвал свое имя.

– Это сокращение от Дэвида, – с улыбкой добавил он.

Лондонская девчонка взглянула на него так, будто в жизни не слышала ничего глупее.

Дэффи вскинул на плечо ее сумку. Внутри что-то грохнуло.

– Что у тебя там, камни? – пошутил он.

У нее сделалось такое лицо, будто он дал ей пощечину. У нее были черные, словно шахтные колодцы, глаза и угловатые черты. На вкус Дэффи, она была слишком костлявой: мужчины любят, когда им есть за что подержаться.

– Я просто спросил, из вежливости, – пробормотал он.

Мэри Сондерс ничего не ответила. Всю дорогу до Монноу-стрит она держалась в паре шагов позади него, будто боялась, что он сбежит с ее драгоценной сумкой. Поношенные подошвы сапог Дэффи шаркали по обледеневшей земле. Он давно откладывал деньги, чтобы справить себе новую пару к Рождеству, но потом вдруг наткнулся на энциклопедию в десяти томах, которая продавалась совсем по дешевке, и решил повременить с обувью. В конце концов, сапоги продержатся самое большее десять лет, подумал Дэффи, а знание… знание вечно.

Миссис Джонс послала его помочь перенести лондонской девчонке ее вещи, хотя к чему с самого начала обращаться с новой служанкой как с леди – этого Дэффи взять в толк не мог. Если у нее не хватает сил, чтобы поднять собственную сумку, вряд ли от нее будет много проку в высоком узком доме на Инч-Лейн. К тому же он не понимал, отчего вдруг семье понадобилась еще одна прислуга – хотя всего две недели назад она была не нужна.

Ошметки мяса и бумаги примерзли к булыжникам. Мимо спешили торговцы, сгибаясь под тяжестью своего груза. Здесь были клетки со старыми козлами и молодыми козлятами, всего шести недель от роду; торговцы рыбой, которые приезжали каждую пятницу и привозили лосося для папистов, уже устанавливали свои прилавки.

– Рыночная площадь, – не останавливаясь, бросил Дэффи.

– Вот это? – Голос у Мэри Сондерс оказался глубоким и низким, с чуть заметной хрипотцой.

– Ага.

– Площади бывают квадратными, – возразила она. – А это не квадрат, а скорее ромб.

Дэффи обернулся. Интересно, в Лондоне все так каркают? Ее черные волосы были убраны под чепец, а мятая косынка туго заправлена в корсаж. По виду недотрога и ханжа, подумал Дэффи, если бы только не этот яркий рот.

– Квадрат не квадрат… это площадь, – пробурчал он.

– Я хотела спросить, а почему вода такая коричневая?

Он снова повернулся.

– Это от угольных шахт. Они окрашивают реки и ручьи. Но человеку от этого вреда нет – ни капельки.

Она сдвинула брови, как будто не поверила ему ни на секунду, как будто яд уже проник в ее кровь.

Дэффи ускорил шаг. Они свернули на Грайндер-стрит. Он едва одолел в себе искушение пройти еще дальше, к пристани, и затеряться среди ящиков с товарами и винными бочками. И пусть она ищет его сколько душе угодно.

Наконец они остановились перед почерневшей деревянной вывеской. «Томас Джонс, корсетный мастер» – гласила надпись слева. «Миссис Джонс, поставщик платья для высоких особ». Буквы были просто великолепны, потому что Дэффи лично скопировал их из книги «Шрифты для изготовителей вывесок» и выжег на доске кочергой. Книгу он одолжил у друга-художника с Чепстоу-Уэй.

Лондонская девчонка уставилась на вывеску и чуть скривила губы.

– Так ты умеешь читать? – спросил Дэффи. В груди у него немного потеплело. Значит, у них есть что-то общее!

– А ты что, не умеешь?

Вот ведь змея!

– Чтобы вы знали, мисс, у меня девятнадцать целых книг в переплетах, – мрачно сказал он. – Не считая частей от прочих, а их у меня еще больше.

– Так, значит, вот почему у тебя такие запавшие глаза, – заметила Мэри Сондерс.

Дэффи решил промолчать, потому что здесь она была права. Вместо ответа, он просунул под парик палец и почесал голову.

– Может, в этой тяжеленной сумке у тебя и книги есть?

Они поднимались по ступенькам; девчонка шла за ним.

– Чтение – это для ребятишек, которым нечем больше заняться.

Дэффи снова промолчал – просто притворился, что он этого не слышал. Добравшись до чердака, он с грохотом бросил сумку на пол, в изножье узкой кровати.

– Ты будешь спать с Эби, служанкой.

Мэри кивнула.

– Хочу тебя предупредить, она черная. – Он сделал шаг к двери. – Но совсем безобидная.

Она бросила на него высокомерный взгляд.

– Ты забыл, что я из Лондона, парень. Там живут люди всех цветов кожи.

И снова ей удалось вывести его из себя! Дэффи охватил гнев.

– И что же привело тебя в Монмут? – многозначительно спросил он. Ему страшно хотелось добавить, что дилижанс Ниблетта может отвезти ее обратно прямо завтра, и он готов дать шиллинг лично от себя, чтобы помочь ей убраться восвояси.

– Моя мать родом из этих краев.

– И кто же она?

– Сьюзан Сондерс, – неохотно ответила Мэри.

– Урожденная Рис?

Она чуть склонила голову:

– Ты ее знал?

– Мне всего лишь двадцать! – возмутился Дэффи.

Мэри Сондерс слегка пожала плечами, как будто ей было совершенно все равно, девять ему или девяносто.

– Должно быть, твоя мать уехала в Лондон задолго до того, как я родился. Но я слышал о ней от своего отца. Кажется, из Рисов уже никого не осталось? И из Сондерсов тоже?

– Нет, – твердо сказала она. – Никого.

Она присела на край кровати, и Дэффи удивился тому, каким жестким вдруг стал ее взгляд. Только теперь он осознал, что она сдерживается изо всех сил, чтобы не заплакать.

Это было ужасно бестактно с его стороны – напомнить девчонке, что она одна во всем мире и у нее нет ни единой родной души. Он подумал, как бы половчее сменить тему разговора.

– Как прошло путешествие? – наконец спросил он. – Надеюсь, не очень ужасно?

Мэри Сондерс моргнула раз, потом другой и выпрямила спину.

– Отвратительно, – заявила она. – Ваши дороги не заслуживают того, чтобы называться дорогами.

Ну все, решил Дэффи. Хватит. Он вытер ладони о свою нанковую куртку и направился к двери.

Как только он взялся за дверную ручку, она заговорила снова – словно не хотела оставаться одна.

– Мы чуть не провалились в яму на дороге. Такую огромную, что в ней утонула лошадь – прямо со всадником. Он все еще сидел в седле… весь зеленый.

Дэффи коротко кивнул. Он не станет называть ее лгуньей. Не сегодня. Не в ее первый день на новом месте.

Миссис Джонс всегда знала, что она не леди. Заказчицы, наверное, назвали бы ее очень достойной, хорошей женщиной. Весьма воспитанной и утонченной для человека ее круга. Слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, она показывала дочери своей старой подруги дом и пыталась припомнить, что должна говорить хозяйка новой служанке в первый день службы.

В окна лился тусклый зимний свет. У Мэри Сондерс были очень темные глаза; от ее дыхания в воздух поднимались маленькие облачка пара. Должно быть, глаза она унаследовала от отца, подумала миссис Джонс. И рост тоже. У нее были маленькие аккуратные ушки, точь-в-точь как у Сьюзан Рис, и пальцы швеи. Судя по тускло-синему платью и косынке, закрывавшей шею и грудь, она не хотела, чтобы на нее пялились, но все равно эта девушка не могла не притягивать к себе взгляд.

Миссис Джонс поправила передник и на мгновение пожалела о том, что не надела тот, что с кружевами. Просто чтобы произвести на девушку нужное впечатление, дать понять, кто здесь хозяйка. Раз они с Томасом хотят преуспеть и добиться более высокого положения, значит, она должна научиться быть хорошей госпожой, доброй, но твердой и строгой.

– Мы будем платить тебе десять фунтов в конце каждого года, – сообщила миссис Джонс. – И ты будешь получать новую одежду к каждому Рождеству. И разумеется, стол и кров. Ты много ешь?

Мэри Сондерс покачала головой.

– Конечно, мы не хотим морить тебя голодом, – торопливо добавила миссис Джонс. – У тебя немного больной вид.

Мэри уверила ее, что она просто немного устала после путешествия.

– Было ужасно холодно.

– О, да это еще пустяки! – бодро заявила миссис Джонс. – Вот в год, когда мне исполнилось двадцать, стоял такой мороз, что птицы падали прямо на лету. Хлеб так поднялся в цене, что мы… – Она осеклась и сложила руки на животе. Нужно было надеть другой стомакер, тот, что получше, парчовый. О, ради всего святого, Джейн, одернула она себя. – Ты ведь умеешь стирать тонкое белье, Мэри? И делать работу по дому? Кажется, твоя мать упоминала об этом в письме.

– Да.

По мнению миссис Джонс, служанке следовало бы ответить «Да, мадам». Но в конце концов, это всего лишь мелочь, к тому же девочка только что поступила в услужение.

– Если не знаешь, как делается что-то по хозяйству, я тебя научу, – продолжила она. – Просто спроси. Пока будешь помогать нашей служанке Эби с уборкой и прочим и, конечно, мне с шитьем. Все, чего я требую, – это чтобы ты была прилежна, опрятна и… – Она поискала нужное слово: – Честна.

Мэри Сондерс слегка наклонила голову.

Миссис Джонс вспомнила подходящую строчку из романа, который она когда-то читала.

– Я не терплю обмана и тому подобных вещей. И если я однажды поймаю прислугу на лжи, то никогда не смогу доверять ей снова.

Это прозвучало очень внушительно. Новая служанка снова кивнула.

– О, я совсем забыла. У меня есть для тебя книга… – Миссис Джонс порылась в кармане, извлекла оттуда потрепанный томик и передала его Мэри. – «Полный перечень обязанностей хорошей прислуги». Очень полезное чтение.

Прежде чем Мэри Сондерс успела сказать хоть слово благодарности, в комнату вбежала маленькая девочка и прыгнула прямо на руки миссис Джонс. Та подхватила ребенка и на мгновение зарылась лицом в ее светлые мягкие волосы.

– Это Гетта, наше сокровище, – сказала миссис Джонс и тут же укорила себя.

Новая служанка сдержанно улыбнулась.

– Мама?

– Что такое, дитя мое?

– Я могу пойти поиграть на лугу?

– Не сегодня, Гетта. Там все еще слишком много снега. Я назвала ее Генриетта, в честь героини романа миссис Леннокс, – пояснила миссис Джонс и перехватила пухленькую девочку поудобнее. – Я читала его все время, пока лежала в родах. Целых две недели я провела в постели… – Она вдруг вспомнила, что говорит с пятнадцатилетней девочкой, слегка покраснела и прижалась лбом к разгоряченному румяному личику Гетты. Девочка завозилась, миссис Джонс спустила ее на пол и оправила юбки. – Поздоровайся с нашей новой служанкой Мэри, cariad[10]10
  Дорогая (вал.).


[Закрыть].

Гетте было всего четыре года, и обычно она относилась к незнакомым людям с опаской. Но когда Мэри Сондерс наклонилась и протянула ей руку, девочка без всякого страха взяла ее и пожала. Мэри широко улыбнулась. В это мгновение она как две капли воды походила на Сьюзан Рис.

– Ты должна быть добра к Мэри, моя милая, – ласково сказала миссис Джонс. – Она потеряла мать. Вообрази только, как это ужасно.

Подражая матери, Гетта сделала серьезное лицо.

– Ее бедная матушка улетела в рай, – добавила миссис Джонс.

– В колеснице, как мой брат?

Миссис Джонс едва заметно поморщилась.

– Верно, моя милая. – Она посмотрела на Мэри. – Твоя мать ведь не слишком страдала?

Новая служанка молча покачала головой.

Миссис Джонс на секунду прикрыла рот рукой. Несчастная девочка. Печаль еще не отпустила ее.

– Ну что ж, моя дорогая. Если ты хотя бы вполовину так же добра и прилежна, как бедная Сью, мы с тобой прекрасно поладим. А теперь пойдем вниз, я познакомлю тебя с кормилицей Гетты, миссис Эш. Она… добрая христианка, – неуверенно прибавила она.

Мэри приподняла брови, почти насмешливо.

На лестнице миссис Джонс вспомнила еще кое-что.

– О, Мэри… вот еще что. Табак.

– Табак?

– Да-да. Хочу предупредить тебя, что нюхать табак – это очень вредная привычка. И к тому же весьма дорого обходится.

Новая служанка заверила ее, что никогда в жизни не прикасалась к табаку. Но что это? Уж не тень ли улыбки притаилась на этих узнаваемых знакомых губах? Миссис Джонс тряхнула головой.

Поднимаясь по лестнице, она всегда слышала, как поскрипывают ее колени. Она пошла быстрее. Сорок три – это не так уж и много.

– Гетта – ваша единственная дочь? – спросила Мэри, как будто прочитала ее мысли.

– Да, – бодро ответила миссис Джонс.

Иногда у нее еще бывали месячные. В сорок три вполне можно родить. Где-то внутри ее еще таилось это крошечное зернышко, возможность зачать еще одно дитя. Она должна была родить сына.

Это было самое длинное утро в жизни Мэри. Стоя на ногах, сгибаясь в три погибели, ползая на карачках, она переходила от одного задания к другому. Она никогда не жила в доме вроде этого. Казалось, здесь только и делали, что вычищали грязь, перемывали все снова и снова, неделю за неделей. Сьюзан Дигот никогда не удавалось навести такой порядок в их подвале на Черинг-Кросс-Роуд, где летом по стенам ползали муравьи. Впрочем, она никогда и не старалась.

Но сообщать об этом миссис Джонс Мэри, разумеется, не собиралась. Пусть новая хозяйка думает, что Мэри и ее овдовевшая мать вели тихую достойную жизнь, пока внезапная болезнь не унесла Сьюзан в могилу, да так скоро, что она не успела позаботиться о своей дорогой единственной девочке – разве что смогла написать письмо старой подруге. Когда расспросы миссис Джонс становились слишком неудобными, Мэри отводила глаза и опускала голову, как будто не в силах справиться с грустью.

Злосчастная женщина, судя по всему, решила, что лучшим средством помочь Мэри отвлечься от горя будет не давать ей ни одной свободной минуты. И в этой семье было так много разных глупых правил! В девять часов – к тому времени все были на ногах и работали уже два часа – Мэри должна была позвонить в колокольчик к завтраку. В таком небольшом доме в этом не было никакой нужды, но, как объяснила миссис Джонс, «хозяин это любит. Он считает, что это признак хорошего тона».

Хозяин обогнал ее в коридоре, когда Мэри шла к завтраку. Двигался он легко и быстро, как и любой здоровый человек. В маленькой гостиной он занял место во главе стола, рядом с китайским чайником, кипевшем на маленькой горелке. Его смазанные маслом березовые костыли послушно лежали под стулом, словно верные собаки. Мэри никогда раньше не сидела за одним столом с одноногим. Ее так и подмывало нагнуться и заглянуть под скатерть, посмотреть на культю, как будто это было представление уродцев.

Из-под короткого парика слуги мистера Джонса выбивались каштановые завитки волос. По крайней мере, смотреть на Дэффи было более приятно, чем на противную высохшую кормилицу, миссис Эш. Та едва не перегнулась через стол, чтобы получше рассмотреть новую служанку. Мэри беспокойно оглядела свое синее платье. Накануне она постаралась как можно лучше отчистить с него всю грязь.

– Так, значит, служанки в Лондоне носят фижмы? – ядовито спросила миссис Эш.

Мэри с трудом проглотила чай.

– Я не была служанкой в Лондоне.

– Понятно, – протянула кормилица.

Мистер Джонс слегка постучал вилкой по столу.

– Будет, будет, миссис Эш.

У самой миссис Эш были серые обвисшие юбки и такая же обвисшая грудь. Похоже на мешки с солью, решила Мэри. На вид кормилице было около сорока, но вела она себя совсем как старуха.

– Мы все должны постараться сделать так, чтобы Мэри чувствовала себя как дома, – тихо заметила миссис Джонс. – Вообразите только, она ни разу не была в своем родном городе!

Мэри сделала благодарное лицо. В своем родном городе – какая чепуха! Как будто эти жалкие улочки могли иметь для нее хоть какое-то значение. И черт ее возьми, если она откажется от фижм, чтобы не отличаться от этих деревенщин!

Эби внесла кашу. Она двигалась медленно, как лунатик. Гетта заныла, что хочет тосты, а не овсянку, но Эби ее как будто не услышала. Вообще у нее было такое лицо, будто она не понимает ни слова по-английски. Как странно, что она оказалась в Монмуте. Это было первое черное лицо, которое Мэри увидела после Стрэнда. Она принялась исподтишка наблюдать за раскладывавшей кашу служанкой. Ее лоснящаяся кожа цвета эбенового дерева особенно ярко выделялась на фоне беленых стен, а скулы были острыми, словно нож. Сделав свое дело, Эби бесшумно удалилась на кухню. Когда же она будет есть? Потом, в одиночестве?

– Эби африканка? – спросила Мэри, как только закрылась дверь.

– О… нет, не думаю, – несколько встревоженно ответила миссис Джонс.

– Напротив, дорогая, – возразил мистер Джонс и отправил в рот еще одну ложку каши. – Ангола как раз в Африке, помнишь?